В тот вечер нас было шестеро - я, моя подруга Алка, ее жених Борис, дядя Бориса Николай
Андреевич и семейная пара - давние друзья Николая Андреевича, которых я практически не знала.
Мы сидели в "очень приличном", по словам дяди, кабаке и отмечали его день рождения. Лично
мне в этом кабаке больше всего понравился небольшой бассейн с фонтанчиком и очень прозрачной
водой: в нем плавали рыбки, а на дне можно было разглядеть монетки. Они тускло поблескивали,
создавая какое-то фантастическое впечатление...
А здесь стоит немного отвлечься и сказать пару слов о действующих лицах.
Подруга Алка отхватила Боба полгода тому назад. Алка страдала от несчастной любви, сотню
раз в год ссорилась со своим "единственным и настоящим" Валериком (полным дерьмом на мой
взгляд), но выйти замуж за Боба согласилась. Наверно, вняла моим советам: стерпится-слюбится,
тем более, что Боб обладал рядом неоценимых достоинств - он любил Алку, был умен, приятен в
общении, не женат и весьма состоятелен. Что именно из достоинств Боба повлияло на Алкин выбор,
сказать трудно. Скорее всего, аборт от Валерика и его свинское поведение в прошлый Новый год.
Дядя Николай Андреевич, единственный близкий родственник Боба, возрастом шестьдесят
четыре, являлся настоящим "папиком" в лучшем смысле этого слова. Он очень хорошо (для своих
лет) выглядел, владел несколькими крупными фирмами (в одной из которых работал Боб), откуда
вытекает, что бабками он крутил немеряными, занимался спортом, галантно ухаживал за дамами,
много шутил и собирался жениться. На мне...
О себе же могу сказать следущее - я шагнула за тридцатник, имея за плечами два развода,
двоих детей, однокомнатный рай, выгрызенный у последнего мужа зубами, когтями, клыками и
неприличными скандалами, и дурацкую работу, за которую платили мало и нечасто.
Когда Папик сделал мне предложение, я чуть не расхохоталась, но сдержалась и лишь скромно
потупила глазки. Он оказался мужиком умным, не настаивал, лишь велел подумать. Пока я думала, он
оказывал мне всяческие знаки внимания, как моральные, так и материальные. От последних мне
делалось нехорошо, я пыталась отказываться, за что не раз была ругана "малолетней" сестрой
Татьяной.
Малолетняя сестра на самом деле не являлась малолетней, просто она была младшей, и я так
называла ее. Она почему-то бесилась, хотя ей уже стукнуло двадцать пять, да и не стоило восприни-
мать мои слова всерьез. Но у Татьяны напрочь отсутствало чувства юмора.
Я доказывала Таньке - мол, неприлично принимать дорогие подарки от полузнакомого мужчины,
тем более, такого, а она отвечала, что неприлично быть такой дурой в наши времена. "Вот я бы..." -
- мечтательно говорила она и вздыхала. Она бы, конечно, брала, но ей почему-то не дарили. Наверно,
потому что я вызывала жалость, а она - нет. Это мои размышления, я с ней ими не делилась - кто ее
знает, вдруг бы обиделась.
Короче, я рискнула. В конце концов, когда мне еще так повезет? Скорее всего - никогда, а
бороться с Нищетой я уже устала.
Папик вознесся от счастья на седьмое небо, купил мне приличную, на его взгляд, квартиру
(вообще, это его любимое словечко - "приличное"), сменил гардероб мой и моих спиногрызов, одарил
пластиковой картой и, естественно, мы подали заявление. Как на нас смотрели тетки в ЗАГСе говорить
не буду - это понятно и без слов. Но я уже все решила, и меня их взгляды не интересовали.
Вообще, мне всегда трудно было решиться на что-то, но уж если... Тогда меня было бы легче
убить, чем переубедить.
Алка, пришедшая в ужас от моего решения, подлезала ко мне с глупыми расспросами - а что,
собственно, он может в постели? Я ответила: "Не твоего ума дело. Когда Боб доживет до возраста
дяди, тогда и узнаешь". Алка обиженно надулась, но дебильных вопросов больше не задавала.
А разве реально было передать словами ту потрясающую нежность, которую дарил мне Папик,
и на которую зеленая поросль не просто не способна, они даже не знают, ЧТО мужчина может сотво-
рить с женщиной! Сознаюсь, порою мне было обидно до слез от такой дикой разницы в возрасте
между нами - скинуть бы ему лет двадцать...
Но пора уже, собственно, перейти к делу.
Итак, мы сидели в приличном кабаке. Пили, ели, веселились, а я все ожидала подвоха от Алки.
Дело в том, что накануне к ней снизошло облако в штанах в виде Валерика и слезно умоляло вернуть-
ся навсегда.
- Ты представляешь! - тараторила Алка, когда мы в дамской комнате наводили на себя шурш и
по десятому разу водили помадой по губам, - Валерик все понял, он сказал, что жить без меня не мо-
жет, что осознал как он плохо себя вел, и больше такого не случится. Он сказал, что нам нужно поже-
ниться.
Алкины глазищи при этом сияли, как фары на мерсе Боба в туманный день.
- И ты? - скептически поинтересовалась я.
- Я сказала, что я его никогда не прощу.
Но уж слишком восторженный был у этой вороны вид, чтобы ей поверить.
- Это точно? - усомнилась я.
- Конечно! И пусть мой гад потом локти кусает!
Увидев в зеркале, что она готова заплакать, я повернулась к ней:
- Алка, ведь ты его все еще любишь...
Алка замялась на мгновение, потом тряхнула головой и, покраснев, процедила:
- А это уже неважно.
- Ну, смотри...
К концу вечера Алка оттащила меня в сторону.
- Ты знаешь, - улыбаясь, сказала она, - я позвонила Валерику.
О, Боже! Именно этого я и опасалась.
- И что? - холодно спросила я.
- Я подумала...
Алка посмотрела на жующего Боба, вздохнула.
- Я подумала, если он все осознал, то будет нечестно водить за нос Борю... Я откажу Боре...
Сегодня...
- Ты дура! - воскликнула я, кипя гневом и твердо зная, что Валерик максимум через неделю
вильнет хвостиком и испарится.
Никакие уговоры на Алку не подействовали.
- Я сказала Валерику: приезжай за мной, тогда я к тебе вернусь...
- И... - подозрительно взглянула я на Алку.
- Он здесь! - выпалила Алка.
- Это свинство!
Я развернулась и пошла к нашему столику.
Оркестр умолк.
Алка, теребя рукав, попросила тишины, а потом, волнуясь и судорожно глотая воздух, сообщила
о своем глупейшем решении.
Боб не сразу осознал происходящее, чего нельзя было сказать о Папике. Боб смотрел на Алку
взглядом идиота-дауна, казалось - вот-вот слюни потекут из его полураскрытого рта.
- Боря, извини, - мямлила Алка. - я люблю другого, ты же знаешь... Он просил вернуться... Он при-
ехал за мной...
Ей бы тут и уйти, красиво, с гордо поднятой головой, но ее как приковало к месту.
Тут Боб все понял. Он плеснул себе водки, поднял стопку, потом поставил обратно и, выплеснув
из фужера минералку, наполнил его. Выпив, Боб злым голосом прошипел:
- Ты ждешь, что я буду на коленях перед тобой ползать? Не дождешься! Убирайся отсюда!
Боб выпил еще один бокал. Алка все стояла. Папик взял меня за руку, я почувствовала, как он
напрягся.
- Чего ты ждешь? - тем же злым шепотом спросил Боб. Он скользнул тоскливым взглядом по
Алке, - А-а-а... понял. Ты мне хочешь вернуть кольцо...
Боб протянул руку, язвительная усмешка появилась на его лице.
- К-к-какое кольцо? - запинаясь, произнесла Алка, схватившись за свою руку. Жест ее показался
странным - то ли она действительно была не в себе, то ли жалела дорогущее украшение.
- Обручальное, - жестко сказал Боб, все еще держа на весу руку, - которое я тебе на помолвку
подарил.
Папик недовольно покачал головой, но Боб этого не видел.
- Ну! - уже с угрозой повторил он.
Алка, наконец, вышла из столбняка и стащила кольцо с пальца. Боб подержал его в руке, а потом,
широко размахнувшись, швырнул кольцо в бассейн.
Все кругом только ахнули.
- Я не хочу, чтоб у тебя остался мой подарок. Этот... И чтоб твой дружок пропил его со своими
шлюхами, - тяжело дыша прокомментировал Боб свой жест и выпил еще водки.
Алка смотрела в бассейн, в ее глазах отражалось сожаление и боль потери.
- Да убирайся же ты, наконец! - заорал Боб так, что зазвенели приборы, голос его срывался.
Алка, тихо всхлипывая, ушла, позабыв на столе свою сумочку.
Боб дождался, когда она скроется из виду, и тоже поднялся.
- Извини, дядя... - смущенно тронул он Папика за плечо, - я уйду.
Его сгорбленные плечи вызывали жалость, сам он как-то вмиг осунулся, уменьшился ростом и
стал похож на... (черт знает на кого, жалко было его по-страшному - это точно).
Конечно же, ужин закончился в молчании.
Проводив меня, Папик сказал:
- Я поеду к Борису. Я ему нужен сегодня. - И, помолчав, добавил, скрывая усмешкой тревогу, - От
тебя мне тоже следует ждать такого сюрприза?
- Я не влюблена, - хмуро ответила я. - И я плачу по счетам...
- Умница, - Папик поцеловал меня в щеку. - До встречи.
Алка заявилась ко мне на следующий день. Она робко села на краешек табуретки, попросила
разрешения закурить.
- Я вам все испортила? - жалобно спросила она.
Я промолчала.
Через полчаса она уже разошлась и обвиняла меня во всех смертных грехах, особенно, в продаж-
ности.
- Да, - сказала я ей очень спокойно, - Папик меня купил. И он знает об этом. И я знаю об этом. И
мы не видим в этом ничего плохого. Посмотрела бы я на него, если бы у него не было денег? Нет, и он
на этот счет не заблуждается... Мне нужно обеспеченное будущее... Мне и моим детям... Ему нужна
красивая молодая жена, которую, он, заметь, любит... Я позволила ему любить себя и не жалею об этом...
И мне за это не стыдно. Запомни...
Через две недели мы с Николаем расписались.
После инфаркта он продолжал работать как проклятый, со своей вечной усмешечкой плюя на
врачей.
Через два года я его похоронила.
В завещании было написано: "Спасибо за счастье".
Алка так и не вышла замуж за Валерика. И вообще ни за кого. Валерик то исчезает, то появляется,
Алка плачет и прощает его снова и снова...
Никола! Вернись ко мне! Зачем мне теперь деньги, если тебя нет?! Верни мне свою нежность и
свою любовь, верни мне себя!