АВАЛОН
Там, где море изорвало
На коралловом плече
Золотое покрывало
Догорающих лучей,
Где роняет солнце в волны
Утомленный небосклон,
Слышен лютни голос томный,
Виден остров Авалон.
Лодка к берегу причалит,
По траве скользнет весло.
А сомненья и печали
Словно ветром унесло.
Боль былая отпылала,
Прошлый день сгорел дотла.
Берег ал и скалы алы,
А мелодия - светла.
Малых струн призыв великий
Повлечет лесной тропой.
Бледных звезд немые лики
Замерцают над тобой,
Месяц выгнется двурогий,
Как серебряный браслет,
Склонят ветви вдоль дороги
Желтый дрок и бересклет.
И дохнет лиловый вечер
Ароматом колдовским,
И осыплются на плечи
Вечных яблонь лепестки,
И одернув полог тайны,
Явит взору Авалон
Меж дерев - дворец хрустальный,
Ряд сверкающих колонн.
К облакам взметнутся флаги,
В окнах лица зарябят.
Выйдут рыцари и маги,
Чтоб приветствовать тебя.
Со времен великой Трои
Незабытые молвой
Выйдут гордые герои,
Чтоб услышать голос твой.
Выйдет друг, что был с тобою
И в буране, и в огне,
Да не вышел с поля боя
В чужедальней стороне.
Те, что пали, живы! Живы!
Вновь ступают по земле!
Или это переливы
Лунных бликов в хрустале?
+ + +
Светлый дом! Под этим кровом
Весел праздник, долог сон.
Изумрудным и багровым
Изнутри расцвечен он.
На прозрачные ступени
Невысокого крыльца
Пали палевые тени,
Как цветочная пыльца.
Что ж, войди! И с ног усталых
Пыль земную отряхни!
Здесь метелью вьются в залах
Искры, блики и огни,
Пламя факельное пляшет,
Отражаясь в зеркалах,
Сердоликовые чаши
Полыхают на столах.
В платьях алых и зеленых
Дам и рыцарей не счесть.
Здесь трагических влюбленных
Не найдет людская месть,
И за верность им награда
После горестных разлук -
Взгляда милого отрада
И сплетенье жарких рук.
Здесь еловые поленья
До утра горят в печи,
Здесь, исполнив все знаменья,
Спят волшебные мечи,
Блещут в ножнах бриллианты,
И, седых богов древней,
Раскрывают фолианты
Судьбы всех грядущих дней.
Грянет пир! В старинном зале
Все сойдутся времена.
Задрожит в твоем бокале
Нить карминная вина,
И под мерный гул беседы,
Сколько сердце повелит,
Про походы и победы
Будет петь слепой филид.
Солнца свет сквозь кровлю хлынет,
Через толщу прочных стен
Пятна розовые кинет
На атласный гобелен,
Трель счастливая прольется
Из распахнутых окон,
В небо ласточка взовьется -
День придет на Авалон.
О, холмов пологих склоны!
Сладкий запах диких роз!
По равнинам Авалона
Бродит стадо белых коз,
Дремлют кроткие олени,
Бьет в траве целебный ключ,
Статуй мраморных колени
Увивает темный плющ.
По тропинкам и полянам
Клевер ласковый расцвел,
Кружат в вереске медвяном
Голоса шмелей и пчел,
Синь небесная без края,
Океана полоса!
О возлюбленного рая
Незабвенная краса!
Этой грезой, этим миром
Ты навеки взят в полон.
В грозной битве и за пиром -
Всюду помнишь Авалон.
Но войти туда достоин
Тот, в чьих жилах пела кровь:
Маг, мудрец, поэт и воин,
Иль погибший за любовь.
Паладин спешит на запад,
Море треплет корабли.
Носит ветер пряный запах
Зачарованной земли,
А вокруг, куда ни глянешь,
Звезд и радуг миллион...
Кто ж ты будешь? Кем ты станешь?
С чем придешь на Авалон?
СКАЗКА О БАРОНЕ-ОХОТНИКЕ
Барон отменным был стрелком
И знал в охоте толк,
Но говорил народ тайком,
Что злобен он, как волк.
- Как будто отроду не сыт, -
Дивилось мужичье, -
Ведь даже мышь не пощадит
Бароново копье.
Свежует туши, как мясник,
Лютует, как палач,
Должно, от беса он постиг
Секрет своих удач.
Вот снова мчится, лиходей,
Со сворой верных псов.
Нет, не простит ему, ей-ей,
Дремучий Дух Лесов.
+ + +
Барон беду поторопил
В недобрый час, когда
Подругу ворона убил
У самого гнезда.
Пропела звонкая стрела,
Сверкнул суровый взгляд.
Укрыли мертвые крыла
Бесперых воронят.
Кляня жестокого стрелка,
Не взвидя белый свет,
Метнулся ворон в облака,
Где утешенья нет.
И над подругой закричал,
Твердя напрасный зов,
А на барона осерчал
Дремучий Дух Лесов.
Рванулся конь, и плач птенцов
Остался позади.
В старинном замке на крыльцо
Ступает господин.
В заветной башне тишина.
Скучает и поет
Барона юная жена,
Она ребенка ждет.
Спешит барон к ногам припасть
Затворницы-жены,
Она одна имеет власть
Над сердцем ледяным,
Но грозный ворон на нее
Глядит из-за стекла,
И баронесса слезы льет
И вся стоит бела.
- Проклятой птицы пробил час! -
Вскричал в сердцах супруг.
Но не послушался в тот раз
Барона меткий лук.
Все стрелы в камень зря стучат,
А ворон - на окне.
И торопясь, зовут врача
Бароновой жене.
Покуда ветер песни пел,
И лил холодный дождь,
Родился мальчик, телом бел
Да и лицом пригож.
Но мать, склонившись при свечах,
От горя обмерла:
Ведь у младенца на плечах
Вороньих два крыла!
В слезах гадая, чья вина
Была столь велика,
Ребенка стали пеленать
В тончайшие шелка.
Подушек яркое шитье,
Цветная кисея...
Но черным стало все белье,
Как стая воронья!
В смятеньи окрестил дитя
Священник приходской.
Боялся, бедный, не шутя
Напасти колдовской.
Барон богатые дары
Послал в ближайший храм.
Долой забавы и пиры,
Немилость - егерям!
В костре сжигают на дворе
Копье и арбалет,
Но плачет ворон на заре
У замка много лет.
И нет спасенья от беды,
Спасенья от вины
Ни в книгах лекарей седых,
Ни в золоте казны.
Покой и мир в округе, лишь
Барону свет не мил.
Растет диковинный малыш,
И крепнет сила крыл.
В глазах - густая синева,
Как розы щеки, но
Что на него ни надевай,
Становится черно.
В окно, заросшее плющом,
Чужие не глядят.
Он прячет крылья под плащом,
Из комнат выходя.
И роковой секрет храня,
Старик-слуга молчит,
А с ним священник и родня,
И нянька, и врачи.
Да только пленному птенцу
Себя не превозмочь,
Коль ветер хлещет по лицу,
И крылья рвутся в ночь.
Когда повсюду мгла и тишь,
Ты счастлив оттого,
Что в рощи древние летишь
Из дома своего.
И бледный свет, и лунный круг,
И силуэты сов,
И ждет тебя чудесный друг -
Дремучий Дух Лесов.
И ты поймешь лесной народ,
Расслышишь смех реки,
И лань губами соберет
Цветы с твоей руки.
+ + +
Из туч взглянула на луга
Полночная звезда.
Взбежал по лестнице слуга:
"Мой господин! Беда!
Твой сын на прочих не похож,
По ветру, по росе
Он в сердце черной чащи вхож,
И это знают все!
Он пахнет медом и травой,
На башмаках - пыльца.
Где он сейчас, наследник твой?
В постели нет мальца!
В дремучий лес унесся он
По Млечному пути.
Твердит молва: твой сын, барон,
Сам дьявол во плоти!"
Взбесилась чернь, идут войной,
Огонь и крест несут,
Чтоб над крылатым сатаной
Вершить кровавый суд.
А в замке только десять душ
И баронессы плач,
Но мчит барон в лесную глушь,
Коня пуская вскачь.
Он должен сына разыскать
До утренней зари,
Предупредить и приласкать,
Спасти, хоть сам умри!
Заказан в замок путь ему, -
Там притаилась смерть.
Вперед, вперед, сквозь дождь и тьму,
И веток круговерть!
Но чья мольба среди грозы
Звенит невдалеке?
Детеныш крохотный козы
Запутался в силке.
Тревогой сражена душа,
Как ядом сотни жал,
Но режет путы, не спеша,
Серебряный кинжал.
"Ты тоже чей-то сын, беги
В листвы густую тень.
И за тобой придут враги,
Едва настанет день!"
Но в тонких ножках силы нет,
Малыш стоит с трудом,
А скоро близится рассвет
И сын вернется в дом.
Превозмогая боль и страх,
Иль обезумел он? -
Несет козленка на руках
Измученный барон,
И сердце робкое стучит,
Стучит в его ладонь.
Но ливень стих, и лес молчит,
А впереди огонь.
И вот поляны ровный круг,
Просвет в густой листве,
Козленок вырвался их рук
И скачет по траве.
Сюда приходит всякий зверь
На древний властный зов.
Простишь ли ты меня теперь,
Дремучий Дух Лесов?
+ + +
Река размыла старый брод,
И только поутру
Пришел разгневанный народ
К баронову двору.
Кричали: "Черт!" - слуге в лицо,
Рвались чинить разбой,
Но вышел мальчик на крыльцо
В сорочке голубой.
И ни одна рука к нему
В толпе не поднялась,
И, кто их знает, почему
Упали колья в грязь?
Смеясь, смотрел барон седой,
Как, радуясь весне,
Вновь старый ворон вил гнездо
На роковой сосне.
Давно и сам наследник сед,
Но в тех краях, дружок,
Никто не слышал много лет
Охотничий рожок,
Но распевали всякий миг
Десятки голосов,
Как милосерден и велик
Дремучий Дух Лесов.
ЛЕГЕНДА О ФАЙРАХ, ВЛЮБЛЕННОМ ГРЕНАДЕРЕ
И БЕЗОТКАЗНОЙ ПРОСЬБЕ
Никто не знает, откуда они пришли, файры. Их и не спрашивали об этом. Порой во снах являются взору печальные лимонные рощи и усыпанные драгоценными камнями дворцы, неведомые прежде, но не удивляющие, словно знакомые с детства. Так вот и файры. Ткали свои блестящие шелка всех оттенков красного цвета, вышивали на платьях жаркие узоры, мастерили тонкие украшенья, и людям казалось, что так было всегда.
И все же чудной они были народ, на людей не похожий! Природа была у них иная, огненная. То согревали, то неожиданно жгли их сияющие взгляды и прикосновения слишком горячих рук. Пронзительно-рыжие волосы и легкие алые одежды, вечно затевавшие с ветром веселую и опасную игру, заставляли подумать о певчем пламени праздничных костров. Старый поэт, имя которого давно уже забылось, так сказал когда-то о своей возлюбленной файре:
Ярче сверкают при ней краски столикого мира,
Бликов полдневных полны, больно слепят зеркала.
Рядом - и сотни огней сыплет счастливая лира,
Выйдет - и в сердце моем только седая зола!
Вот какие были файры! Милее родных и близких стали они людям. И то была беда, что человек ни в чем отказать им не мог, повинуясь великой притягательной силе пришлых. Любая просьба, произнесенная файрами, тотчас бывала исполнена, и, увы, многие из них злоупотребляли своим чудесным даром. И кому же могло потом понравиться, что после визита прелестной гостьи в доме не оставалось ничего мало- мальски ценного, все в смятении сам отдавал ей хозяин, ослепленный нездешними чарами. Да что там! По просьбе файров люди бросались со скал, сдавали без боя города и меняли веками испытанные законы! Как мотыльки к огню, стремились они к файрам, страдали и гибли, да и тем приносили одно лишь горе.
Шли годы, и сильней раскалялись страсти, а файров становилось все меньше. Хитростью и колдовством люди теперь губили их из страха перед властью Безотказной Просьбы и ревности друг к другу; тех же, кто оставался в живых, часто лишали дара речи, дабы обезопасить себя от покушений на имущество и покой.
И настало время, когда на земле осталась лишь одна истинная файра. Прочие, в тайне считавшие себя таковыми, несли в своих жилах больше человеческой крови, ибо были отпрысками от смешанных браков.
Джильдой звали последнюю файру, хотя позже редко кто поминал ее по имени. С рожденья она была безголоса, зато все лучшие, благороднейшие свойства, которыми славился ее народ, воплотились в ней. Говорят, что даже дикие звери приходили полюбоваться на Джильду к скромному лесному замку, где жила она под присмотром родни. О великодушии, мастерстве и трудолюбии файры по всем окрестным селам ходили восторженные рассказы. И еще говорят, что король Понтий V, прося руки красавицы, целую ночь коленопреклоненный простоял под ее балконом... О, она стала чудесной королевой! Решения ее были на удивление милосердны, и повсюду за ее появлением следовали благополучие и расцвет! Ее любили в народе и называли Немой Королевой, должно быть, только из состраданья к увечью. Прекрасная Немая Королева! Так и забылось имя файры, данное при рождении.
Лишь Великий Инквизитор недолюбливал королеву. По правде говоря, он ужасно боялся файры, ведь у него сердце останавливалось, когда он глядел на нее! Увы! Время тогда было нелегкое, войны с соседями порой опустошали страну. Вот и задумал Понтий построить вокруг королевского замка оборонительный ров. Но на беду заполнить тот ров водой долго не удавалось: она, словно смеясь над людьми, уходила под землю, а после вновь била ключом как раз под окошечком Немой Королевы. Тогда-то и объявил Инквизитор, что королеву нужно отдать реке. Задумал он замуровать ее в темном каменном склепе на дне рва, надеялся, видно, бедняга, что под спудом воды погаснет живой огонь файры, а с ним и тот, что жег его гадкое сердце. Что уж там Инквизитор наплел Понтию, никому неведомо, а только недолго король с ним спорил. Ни мольбы придворных, ни ропот народа не изменили дело, - участь Немой Королевы была решена, и время казни - назначено. Спасти Джильду могла б только Безотказная Просьба, но не было у файры голоса, чтоб произнести ее.
Но говорят, что решилась помочь королеве ее сводная сестра. Была она файрой лишь наполовину, а все же обладала великой колдовской силой и редкой мудростью, так и звали ее - Ведьма. Самой счастливой была она в ту пору, ибо странное то время было порой ее Любви. Весь город знал об этом. О ней и ее возлюбленном народ распевал по трактирам скабрезные песенки да выдумывал небылицы. А только Ведьме все было нипочем! Поговаривали, что лишь волшебством добилась она взаимности, ибо многим уступала в красоте, а возлюбленный ее, даром, что служил он в армии Понтия простым гренадером, слыл писаным красавчиком, да еще и храбрец был, каких мало. Может, другого такого и не было во всем королевстве - ни перед кем глаз не опускал, а вот с Ведьмой этой стал вовсе, как ручная птица. Жалели его даже. И не напрасно. Трудную задала ему Ведьма задачу: на краю света у самого Великого Песнопевца испросить голос для Немой Королевы. С тяжким сердцем давала она своему гренадеру последние наставления и в дом вернулась, вытирая со щек быстрые слезы краем синей кружевной шали. Знала Ведьма, что смертельно опасно ее заданье, но крепко верила в доблесть возлюбленного, верила в силу любви и свои могучие чары.
А Гренадер уж тем временем шел, торопился, по лесным тропинкам, вздыбленным заскорузлыми корнями сосен, по скалам, с вершин которых внезапные порывы ветра швыряли в лицо сверкающий колкий снег. Равно легко ступал он по сизым гранитным камням и по дрожащим лунным дорожкам, даже по воздуху порой летел Гренадер, оттого это было, что жила в его сердце настоящая любовь, а не бедным людским колдовством наведенная. Спешил он туда, где сходятся миры, и в малом пространстве меж ними почти невозможно пройти, не задев их острые грани, которые, ежели тронешь хоть мизинчиком, обрежешься до крови, и пойдет бродить по иному миру твой бездомный двойник, из капли рожденный. В том краю и поныне живет Великий Песнопевец. Это он дарит изредка несравнимые с прочими голоса истинным певцам да старым скрипкам, а после сам радуется их пенью. Может, и добр Песнопевец, но образ его невыносим для смертных, единого взгляда на него довольно человеку, чтоб потерять волю и рассудок. Да не страшился этого стремительный путник, обо всех опасностях предупредила Ведьма своего Гренадера.
Три ночи шла рядом с ним Плачущая Эгле, что бродит повсюду, где только есть время, и вечно роняет слезы, причины которых не знает никто. Но не наступил на ее черную тень Гренадер и не превратился оттого в остывшую головню. Три дня, ласково заглядывая в глаза, бежала перед ним смеющаяся Джен, неумолчный говор которой так точно копируют жаворонки и китайские колокольчики, но и на ее радужную тень не ступил Ведьмин посланец, избежав участи рассыпаться горстью янтарных осколков.
И, наконец, пришел он в те места, где от дыхания Великого Песнопевца вековые замшелые валуны колышутся, словно нежные луговые травы. Тысячеголосым хором звучала тягучая, печальная песня, и заполняла все вокруг, и согревала, ибо была тепла, и пронизывала насквозь. А Гренадер увидел тело свое прозрачным и ощутил в нем небывалую слабость и дрожь, но протянул вперед раскрытые ладони и бесстрашно шагнул в Песню. Собственных слов не слыша, какою-то дальней мыслью попросил он голос для Немой Королевы. О, чудо! Тотчас в его руках забилась невидимая робкая птица, звонкое пенье которой наивным диссонансом на миг нарушило гармонию напева. И Гренадер, то ли преисполнившись благодарности, то ли повинуясь давней привычке ни от кого не прятать взора, поднял глаза. Ежесекундно менялся облик Великого Песнопевца, из седовласого старца становился он русым юношей, и вдруг отрастали за его спиной огромные злобные крылья. А звук - зримым тяжелым сгустком, красный, как новорожденный младенец, выписывал по телу Песнопевца завораживающие круги и спирали. И постиг Гренадер мучительные и странные истины о мирах, движимых священных пением, а вместе с тем бесконечную грусть, усталость и разочарование поющего, и Бог знает, что еще в душу человечью проникло, да только бежал Гренадер оттуда, не разбирая пути, растеряв по дороге Любовь, и Рассудок, и Память, и голос Немой Королевы.
Никто не видел его больше.
И горько плакала молодая Ведьма, когда в назначенный срок к ее порогу пришли лишь волшебные сапоги Гренадера, все в песке и болотной жиже. По слову ее всегда должно им было к ней возвращаться.
И ничто не спасло Немую в день ее казни. Но говорили после, что где-то на окраине мира есть лесная поляна, поросшая желтыми и лиловыми цветами. И ежели встать посереди ее, затаив дыхание, то услышишь, как кто-то тоненьким голоском горестно причитает: "Ведь ты же говорил, что любишь меня! Ведь ты обещал..."
Так исчезли с лица земли файры. Но многие люди и по сей день несут в себе каплю их крови. И в тебе она есть, дитя мое! Потому-то мне так трудно отказать тебе, когда ты просишь рассказывать новую сказку!
ПРИЕМ ПО ЛИЧНЫМ ВОПРОСАМ
На крыше шумно выясняли отношения возмущенные голуби. Сквозь стекла витража, изображавшего не то верхового рыцаря, не то двухголового оленя, проливались горячие лучи июльского солнца, рассыпаясь по стене голубыми и алыми бликами. Внимательная муха неторопливо изучала расставленные по столу разномастные склянки.
- Подумаешь, разрыв-трава! - Нарушив наконец молчание, презрительно фыркнула Ведьма, и ее веретенце ткнулось в безропотно скучающий под ногами потрепанный коврик. -Да и не сезон на нее сейчас. Дам-ка я тебе лучше невидимую нитку-вампирку! Подкинь ее стражникам и тяни себе из них кровь, как томатный сок через соломинку. Ох, вкусно! Только вот винцом чересчур припахивает, а молоденькие девушки вечно от него воротят носы!
Ведьма довольно хохотнула и метнула материнский взгляд на дымчатого кота, в неловкой позе пристроившегося у холодного камина. Красный линялый бант обреченного на благосклонность хозяйки создания был непомерно велик и, сбившись набок, причинял видимое, но привычное неудобство.
- Эй! Эй! Чего плачешь? Не хочешь, стало быть, брать мою нитку? Ах-ха-ха! Так что там за книги печатал твой Галилео? Христианские?! Мда... Правильно, что посадили! За такое еще не то полагается! Ну, Великий Инквизитор его не простит, точно, не простит. Дорвался до власти, пройдоха. Пепел Клааса, видите ли, стучит в его сердце! Бедняги Клааса давно и след простыл, а сколько еще народу превратится в пепел из-за этого стука... Запомни мой совет, девочка, бросай пепел своей судьбы в Немую реку, не место ему у живого сердца...
На мгновенье Ведьма задумалась о чем-то своем, но вскоре вновь заговорила, то и дело хихикая:
-А и семейка у вас, однако, даром, что благородные! Золотоволосый Герберт, матушкина гордость, ищет госпожу Удачу на большой дороге, разумник Галилео дожидается казни за крамолу, а их маленькая беленькая сестрица якшается с Ведьмой. С Ведьмой, при звуке имени которой сам Великий Инквизитор покрывается багровыми пятнами и прыщами с головы до ног!.. Да, не хнычь ты! Скажи-ка лучше, где он сидит, твой премудрый братец. В Западной башне? Хмм... А это меняет дело. Пожалуй, я действительно смогу тебе помочь. Ведь со стороны рва замок давным-давно не охраняют.
Ах, мало уже кто помнит, что прежде был там переулок Влюбленных, заветное место свиданий. Сколько признаний слышали каменные ступени, лежащие теперь глубоко под водой! В те времена правил рыжебородый Понтий V, что как огня боялся внезапного появления неприятеля. Оттого-то и повелел он построить ров и , направить туда Немую реку. О, тогда еще не была она немой! Говорливые потоки дерзко не повиновались высочайшему указу и уходили под землю, до тех пор, пока на дне не замуровали бедняжку Немую Королеву... Трусливый Понтий не посмел возразить тогдашнему Инквизитору, объявившему, что ров заполнится водой лишь после казни несчастной. Так и вышло, правда, с тех времен река стала такой же безгласной, как покойная Королева. Да, грустная это история. Как видишь, с Великим Инквизитором шутки плохи, но уж Галилео удастся от него ускользнуть.
Поищи-ка в углу за шкафом старые сапоги да встряхни их хорошенько, чтоб проснулись. Надевший их пройдет и в огне, и под водой, а если в сердце его горит пламя любви, так даже и по воздуху. Ведь это сапоги Влюбленного Гренадера. Ничто на свете не могло устрашить его! Сильны были мои чары в то время, отовсюду находил он ко мне дорогу. И все же однажды душа его ушла в пятки... Может, когда-нибудь я расскажу тебе и эту историю. После нее уж не видела я больше своего Гренадера, а вот сапоги пришли да так и остались. Нынче-то они совсем одряхлели, все норовят подремать, а нет, так просят каши. Страсть, как уважают манную, канальи!
Так вот. Придется тебе, надев Сапоги Влюбленного Гренадера, пройти по дну Немой реки до самой Западной башни. Не бойся, не заблудишься, сапоги отлично знают дорогу. Да не забудь захватить с собой пару белых роз, уж как любила их Немая Королева! Будешь проходить мимо ее могилы, оставь цветы и привет от старой Марчеллы.
Теперь главное. В этих сапожках ты без труда поднимешься по башенной стене до самого окна, поглядывая из которого, твой братец готовится распрощаться с жизнью. Передашь ему через решетку вот это... Ммм... Тинктура... Да! Тинктуpa номер 5. Ха-ха, эта, пожалуй, будет лучше всего. Пусть выпьет всю до капли, только держи его покрепче за руку, потому что он тотчас превратится в зеленую жабу и запросто может упасть на пол. Ну, не насовсем же это, всего на пару часов! Давно ведь пора научить его осторожности, и не смей хмуриться, не то я отправлю волшебные сапоги обратно за шкаф! Итак, посадишь жабу в передник и пройдешь по реке до разбойничьего дуба. К этому времени тинктура как раз перестанет действовать и вы сможете решить, что делать дальше. Так что ж, справишься? Не побоишься? Вот и умница. Ну, ступай, ступай. Уморила ты меня с разговорами...
Эгей! И спасибо тебе за бархат! Влюбишься, приходи снова! Не забудь, в пятницу с трех до пяти!
И вправду, какой прекрасный, какой, замечательный бархат! И чудное же платье из него выйдет! Вот уж пошипят от зависти городские модницы! А уж тебя, мой пушистый малыш, несомненно ждет премилый новенький бантик!
ЗВЕЗДА ПЕЧАЛЕЙрождественская сказка
Случилась эта история в канун Рождества. Ехал в троллейбусе Бедный Студент. Ехал и сам не знал, куда, от холода ежился: пальтишко на нем было плохонькое. Вчера студент безнадежно завалил Самый Главный Зачет, а нынче утром из-за какой-то ерунды в пух и прах поссорился с Лучшей Девушкой На Свете. И так у него на душе было скверно, что и сказать нельзя! Стоит у промерзшего окошечка, отчаивается, себя жалеет.
А тут на остановке зашла в троллейбус женщина. Лицо - обыкновенное, усталое, самую малость легкой улыбкой согретое, одежда немодная, а на голове - шаль синяя, огромная, до полу. И вся эта шаль серебристыми звездами расшитая, похоже, из фольги нарезанными.
- Ишь, - думает Студент, - вырядилась! Праздновать, наверное, собралась. А может, не в себе...
И от женщины той отодвинулся. А та постояла рядом недолго да через остановку и вышла. Глядит Студент, а одна из звезд тех серебряных к его рукаву прицепилась. Хотел стряхнуть - не вышло: лежит звезда на ладони, чуть светится и на ощупь теплая. Удивился студент и на пассажиров покосился: не смеется ли кто над ним за то, что на фольговую звезду залюбовался. Глянул - и обмер, как будто на миг дышать ему нечем стало! Иль нет, не так! Точно в груди у него заныло больно-больно и тонко... Показалось ему, что всех этих людей в троллейбусе он много лет знает. Вот мальчик, что на заднем сиденье скорчился, в черную прогалину на стекле засмотревшись... Он ведь из больницы едет, матушка его больна, а его к ней не пустили: вчера только прооперировали, тяжелая еще... А вот старик, он внукам гостинцев накупил, а продавщичка лоточная обсчитала его и конфет недодала. Не знает он пока, домой приедет, хватится - заплачет. Женщину в проходе, принявшую гордый и неприступный вид, дома муж бьет. Который день в запое он уже. У прыщавой девчушки в уголке - любовь несчастная, месяц назад отравиться хотела, дурочка, благо, врачи откачали... Страшно стало Студенту. Выскочил он на улицу, а там не легче. На кого Студент не посмотрит, у каждого видит на душе печаль, иной раз - невеликую, а порой такую, что не приведи Господь! А ему, Студенту, ни от одной не отмахнуться, чувствует он чужую боль, как свою, людей этих всех так ему жалко, что слез не сдержать. Идет, плачет чуть не в голос, а лицо - счастливое. Люди вслед ему смеются: "Раненько, браток, нализался!"
И тут чует Студент рядом Отчаянье чье-то страшное. Видит, трясется у витрины богатого магазина Нищий Пьяница, милостыню просит. Физиономия у него синяя, опухшая, вот никто и не подает.
"Помру ведь, - думает Пьяница, а сам зубами стучит, - помру, если не выпью! Ох, худо-то как! Хоть бы одна сволочь копейку бросила! Да будьте вы все прокляты! Ведь помру же! Да и выпью, поди, помру..."
Порылся Студент в карманах - пусто, ничего у него подходящего нету. Студенческий билет не подашь ведь! Взял и положил Пьянице в ладошку звездочку из фольги. И дальше пошел, полегче ему на душе стало, люди на пути все больше веселые попадаться начали. Полквартала не прошел, встретил друга, хорошего друга, настоящего, старого. И тот Студента на праздник к себе домой пригласил.
А Нищий Пьяница стоит у витрины, в кулаке звезду волшебную прячет да по сторонам испуганно башкой нечесаной вертит. Глядит он на прохожих и всех жалеет. Старушку с палочкой - за то, что дочка писем ей не пишет, дядьку в очках - за то, что работу не может найти, тетку в вязаной шапочке - за то, что зарплату ей не платят. А тут к ногам его прибился Желтый Щенок. Его хозяева из дому выгнали, когда он у них паспорта съел. "Подумаешь, паспорта! - возмутился Нищий Пьяница. - Кому они нужны! Я вот уж три года, почитай, без паспорта - и ничего! А щенок-то какой хороший! Замерз..." Нагнулся Пьяница, давай Щенка оглаживать. А звезда серебряная к желтому бочку пристала. Умиляется Пьяница, и смеется, и носом шмыгает. Вдруг, откуда ни возьмись, подлетает к нему паренек молодой, малость в подпитии, но видно, что из богатеньких. "Что, - говорит, - мужик, все на бутылку не наскребешь? Вот, держи, выпьешь за мое здоровье!" И отвалил Пьянице целый полтинник. Тот аж затрепетал весь. Побежал в магазин, взял водки да колбасы маленько. Щенка хотел угостить, да того уж и след простыл. Ну что ж! Пошел к себе в подвал, в нору свою крысиную. Тепло там и свет есть, в общем, все же жить можно! По дороге бутылку открыл, выпил, хорошо ему стало. В подвале отогрелся, закусил, снова выпил. Начал жизнь свою горемычную вспоминать. Доброго-то ничего не было... Жаль! К чему такая жизнь, прости, Господи! Мука одна! Сидит, шепчет: "Прибрал бы ты меня, Господи, родимый! Прости, Господи, меня! Дурно жил я, людей нынче зря ругал. Неправда в том, добры люди..." Шептал, шептал, да и уснул. И снился ему Бедный Студент с Желтым Щенком на руках. Утром нашел Нищего Пьяницу приятель, Старый Бомжик. Долго он потом удивлялся, какая улыбка счастливая на лице у мертвого Пьяницы была...
А Желтый Щенок со звездой на боку все бежал, бежал по улицам и выбежал наконец на площадь. Людно там, памятник стоит. Глядит Щенок на Памятник и думает: "Тоже ведь не любит его никто! И холодный он какой - дальше некуда! Погрею его..." Ботинок каменный лизнул, о штанину каменную потерся спинкой. Тут ветер подул, холодный-прехолодный, звезду со щенячьего бока сдул и в поднятую каменную руку бросил. Потеплел Памятник. Голову наклонить он не может, людей ему не видно, а видно елку рождественскую, она, Памятника чуть не в два раза выше, посреди площади стоит. И составлена та елка из настоящих маленьких деревьев. Пожалел их Памятник. "Бедные милые деревца! - думает. - Не видать вам весны!" И уронил звезду с руки на колючую ветку. А ветер вновь подхватил ее и унес на самую верхушку огромной елки. И в этот миг... Звезда засияла ярко-ярко, на елке зажглись огни, и начался праздник. Люди веселились, пели и катались на ледяных горках. Столько народу собралось на площади, почти весь город! Пришли туда и Бедный Студент, и Лучшая Девушка На Свете. Конечно же, они встретились. И Лучшая Девушка На Свете сказала Студенту: "Любимый! Я весь день проплакала! Знаешь, по-моему, я не могу без тебя жить!" А Бедный Студент сказал: "Давай поженимся!" И получил согласие. Они долго гуляли по площади, болтая о разных чудесных пустяках и строя планы на будущее. На ступеньках Памятника они нашли Желтого Щенка, и Бедный Студент посадил его за пазуху своего немудреного пальтишка.
"Наверное, он будет грызть книжки," - вздохнул Студент. "Пусть грызет, - улыбнулась Лучшая Девушка На Свете, - ведь он - наше первое семейное приобретение!" А потом они пошли домой, Студент и Девушка целовались, а Желтый Щенок норовил по очереди лизнуть их в нос. Студент был так безгранично, так невозможно счастлив, как можно быть счастливым только единожды в жизни. На мгновение он вспомнил, что несколько часов назад брел по улице, задыхаясь от жалости к совершенно чужим, незнакомым людям. "Это все звезда виновата," - удивленно подумал он и оглянулся на елку. Желтый Щенок смотрел на него понимающе. Потом студент вспомнил женщину в синей шали, ту, из троллейбуса, и сердце его сжалось: как она там? Сколько же у нее на шали таких звезд было нашито?!
Но счастья в мире было так много, что он скоро перестал о ней думать.
Так бывает каждый год...