Фёдор Летуновский

Эта встреча произошла осенью, когда ветры сцепились в нелепой схватке над городом, кружа по асфальту пожелтевшие календарные листики сентября. В то время я совсем ничего не писал, выглядел отстранённо и выжидающе, словно копил силы перед предстоящей зимой. Я гулял по гранитным набережным, и в карманах у меня обычно не было ничего, кроме складного крючковатого ножика и полупустой сигаретной пачки - в свои путешествия я перестал брать даже ручку с блокнотом. Мои речные маршруты начинались обычно у Большого Каменного Моста, где вновь отстроенная церковь гармонично уравновешивала серый конструктивистский дом на другой стороне реки. Здесь же я впервые встретил его, и он предстал передо мной рыболовом.

В сером плаще с капюшоном, неподвижный на своём стульчике, он перевёл взгляд с илистой глубины прямо в мои глаза. Мне захотелось, чтобы он поскорей отвернулся. Я шёл в дальний конец набережной, подальше от рыболовов и парочек, но он сразу заговорил, и подстёгнутый любопытством, я остановился в нескольких шагах от него.

- Эй, мальчик, хочешь, выловлю тебе золотое колечко?

Это не показалось мне забавным. Пару дней назад я уронил с моста золотое кольцо, которое украл в гостях у какого-то журналиста, где все пили водку и слушали джаз.

- И что ты этим хочешь сказать? - перейдя на ты, я внутренне приготовился для всплеска агрессии.

- Да ничего, - и он показал мне моё кольцо. А может и не моё - они все так похожи - эти обручальные кольца десятилетней давности.

Тогда мне и удалось подробно разглядеть глаза моего собеседника - чёрные, из которых один неподвижен, а другой не переставая вращался.

- Возьми, - добавил он, - Это ты, кажется, потерял.

Это было слишком. Сентябрь и так разрывал меня на куски. Я не написал ни строчки и участвовал в сражении, которое для одного из парней окончилось навсегда. Собеседник не пропустил моего замешательства.

- Ты не хочешь? - он как будто обиделся, - Отказываешься, да? Но я могу тебе дать кое-что другое. Выбирай. Разве выбор - не самое лучшее, что бывает предложено. А он у тебя пока есть.

Вообще-то я начал догадываться, на кого он пытается походить. В литературе достаточно подробных описаний подобных встреч. А я читал. В школе меня дразнили "букварём", класса до седьмого, пока это не стало плохо кончаться. Как-то один мальчик принёс в школу наручники и, якобы в шутку, сцепил ими двух ребят. Их били всем классом, девочки тоже принимали участие. Страшная была школа.

- Мне ничего не нужно, - сжав зубы проговорил я, решив, что лучше уйти, пока наш диалог не получил развитие или какое-нибудь неожиданное разрешение, - У меня всё есть.

- Ошибаешься, - кричал он вслед голосом, интонациями напоминающим ярмарочного зазывалу, - У тебя есть только одно!

Моё настроение не испортилось только потому, что у меня его не было. Я не стал ломать голову над его словами. Мысль не работала, не билась в синей, выступающей на виске вене. Кое-как я дошёл до метро.

Я попал на станцию и прошёлся по ней, выбирая клиента. Я заметил шатающегося белокурого молодого человека и проехал с ним несколько остановок. На выходе из метро я несколько раз ударил его по лицу, отобрал бумажник и спустился обратно вниз. Денег было не очень много, но на пару дней могло хватить. Я приехал к Ане, мы выпили бутылку вермута и несколько раз занимались любовью. Ночью мне приснилось, что трамвай сошёл с рельс.

Утром я познакомился с девочкой, мы проехали вместе в метро до центра, и я оставил ей свой телефон. Мне нужно было обязательно зайти в редакцию, где напечатали мой рассказ. По дороге я долго обхаживал лежащий наверху сумки кошелёк рассеянной женщины; строил ей глазки, а потом выхватил и побежал по станции. Поезд ушёл.

В редакции мне сказали, что гонорар за мой рассказ ещё не пришёл, и в лучшем случае меня могут угостить дорогим гашишем. Я затянулся три раза. Попросил дать с собой, но мне не отсыпали. Опустевший кошелёк я выкинул в мусоропровод, спустился по улице вниз и там опять увидел его.

Теперь он был в так подходившей ему милитаристской форме с погонами. В руке он держал чемоданчик - они все так ходят, носят бумаги, бутылку и завёрнутый в целлофановый пакет бутерброды. Но у него - мне сразу так показалось - обязательно лежит там что-то опасное: необычное оружие, яд и даже человеческий глаз или печень.

- Здравствуй, мальчик, может всё-таки поговорим? - он некрасиво улыбнулся, - Разве ты не понял, что всё равно уже мой?

Тогда я впервые почувствовал некий холод, что от него исходил, но, не привыкнув пугаться после сказанных кем-то слов, остановился и решил, наконец, послушать его.

Я холодно поинтересовался, почему он считает меня своим.

- Не своим, а моим, - поправил он, - Ты ведь пишешь, так что должен меня понимать.

- Тебя привлекают мои поступки?

Он рассмеялся.

- Ты считаешь, что всего можешь добиться. Это не так. Единственное, что у тебя есть - это ты сам. И я могу это отобрать... Или дарить подарки... Выбор, он есть всегда.

- Послушай, - сказал я спокойно, как с любым человеком на улице, который может попытаться тебя убить, - Мы же с тобой ни о чём не договаривались, я ничего не подписывал... Ты просто не можешь мне угрожать.

Нечеловек отвечал:

- А ты никогда не задумывался, почему у тебя получаются те или иные вещи...

Я вдруг вспомнил белые стены подвала. Я прикладываю ладонь к стене и оставляю красный след. Тогда подумалось, что это похоже на подпись. Стена была слишком шероховата - отпечатки взять невозможно. В том столкновении мы всё-таки отбили чужие деньги. Моей доли хватило на несколько месяцев.

- Сделка с самим собой не может быть твоей сделкой! - выпалил я.

Он как-то сразу поскучнел.

- Разве тебе надо объяснять, что в каждом человеке существуют два начала...эх, не люблю говорить вещи, сказанные тысячу раз.

Я оглянулся вокруг и представил себя на осеннем бульваре. Одного, без тени навязчивого покровителя.

- Я разрываю все наши отношения. Больше мы никогда не увидимся, - сказал я, будто загадывая желание, и двинулся через дорогу. Мимо, шурша холодными шинами, проносились легковые автомобили, и не один из них не пытался мне помешать.

Теперь я перехожу к самой страшной части своего рассказа. Я пешком шёл домой, а он опять подкараулил меня уже у другого моста, горбатого, рядом с галереей живописи, где по другую сторону парк с памятником художнику.

Он завёл меня под мост, где и показал стеклянку - пузырёк с жидкостью, в которой плавал я сам. В том, что это - я, не было никаких сомнений. Маленький, мокрый, дышавший в пузыре воздуха. Мне стало страшно. Мне никогда не было страшно, даже когда мне хотели выколоть глаз. А его неприятные глаза вели свою жизнь: один дико вращался, а другой стеклом оставался на месте. Я давно понял, кто он. И если бы он не захотел, то не дал бы вырвать у себя из рук...

Странная картина - ночь, набережная, блики воды под мостом, и я вырываю из его рук и топчу ту стеклянку, в которой я сам...

В дальнейшем я понял, что именно этого он и хотел. Ошарашенный и удивлённый, потеряв себя, брожу я по горбатым улицам центра. У меня в кармане лежит блокнот, но мне страшно увидеть в нём хоть одно слово. Я хочу разыскать его. Я ищу под каждым мостом осколки своей пробирки, я не могу заговорить ни с одним человеком, я боюсь тени и избегаю света. Я не хочу встретиться с ним, но мне ничего больше не осталось, а мои молитвы не поднимаются вверх. Я никогда не вернусь и оплакиваю своё бессилие, своё одиночество, холод и страх.