Смех во Тьме
Наверное, я слишком впечатлительный. Какому нормальному человеку придёт в
голову мучиться из-за случайно подслушанного в троллейбусе разговора, не спать ночью...
Но, поверьте, после такого остаться нормальным попросту невозможно. Хотя, скорее всего, вы
мне не поверите. Даже дочитав до конца. Всё равно. Я уже начал, и не остановлюсь, пока не
закончу. Это к вопросу о нормальности.
Банальное начало: обычный, чуть холодноватый, майский день, ничем не
примечательный троллейбус четвёртого маршрута, если вам интересно. Я кого-то толкнул,
кто-то толкнул меня, но на этот раз повезло мне: занял место у заднего окна, там есть
такой приступок, на который очень удобно ставить дипломат. Что я и сделал, повернувшись к
окну боком (чтобы придерживать его рукой) и, таким образом, оказавшись спиной к угловому
закутку. Там обычно любят стоять по двое. Стояли и сейчас. Разговаривали. Ну, говорят и
говорят, мне-то что. Троллейбус поехал. Стало тише. Я стал разбирать слова.
- ...а на права сдавать, мне всё равно бы справку не дали. Вон, в
военкомате: дали отсрочку на три года. А домой я пришёл, мать спрашивает, что сказали:
она-то не знала, думала, меня щас в армию заберут. Я говорю, ничего пока не сказали,
только через неделю зайти. Отец говорит, я лучше тогда сам зайду. Ну и ему там всё
выложили: мол, колется сын. Они в общем-то и раньше догадывались, только доказать не
могли. Это потом уже, когда на учёт в наркологический диспансер встал, там врач им всё
объяснил: как определить, какие симптомы...
Это, знаете, всё по телевизору да в кино хорошо на наркоманов смотреть да
жалеть их: глупенькие, мол. А вот так, спина к спине стоять и исповедь, не тебе
предназначенную, слушать: жуть берёт. Тем более что их было двое: говорил явно парень лет
двадцати, а второй голос, какой-то до жути сиплый, лишь изредка вставлял короткие,
незапоминающиеся реплики.
-...:она всё раньше как-то пыталась, но ей сказали: теперь если сам не
захочет, бесполезно. Это как с сигаретами: сначала всё отнимали у меня, а потом поняли,
что всё равно уже привык. Так и здесь. Она ведь раньше плакала по ночам из-за меня. А
теперь говорит, с тобой только две вещи теперь могут случиться: работать ведь всё равно
уже не пойдёшь, так что либо в тюрьму посадят, либо умрёшь. Из-за передозировки. Да она
вообще-то думает, что я сейчас очень редко колюсь, очень.
- А на самом деле? Каждый день?
- Нет, не каждый, через день.
- А каким обычно?
- Пятнадцатиградусным.
- И я тоже...
Я оглянулся вокруг и заметил, что люди боятся взглянуть не то что на них,
но и на меня, стоящего рядом. Конечно, многие вокруг слышали этот разговор: те двое
говорили довольно громко, не таясь, а вокруг стояла какая-то подавленная тишина. И все
смотрели в сторону. Старались не замечать. Не видеть. Не слушать. Не запоминать. Прийти
домой и забыть. Ну-ну.
- ...Нет, она, конечно, смерти мне не желает, это я так, образно. Но
просто действительно легче для всех будет. Вон мой двоюродный брат десять лет кололся,
умер: цирроз, печень разложилась. И мать, не моя, его, по крайней мере, уже не
беспокоится: отнесли его раз на кладбище, и всё. Не думать больше, где он, не смотреть там
в окно, где пропадает. Знает, что лежит в сырой земле. Всё. Так и моей легче будет: не всю
жизнь же горюют. Конечно, больно будет...
У него был потрясающе отстранённый голос. Как, знаете, говорят в несмешных
комедиях или страшилках зомби. Как будто он уже давно себя похоронил. Жизнь осталась
где-то там, позади, и он теперь рассказывал её всю девушке (осипший голос с трудом удалось
определить как женский), словно не ехал с ней куда-то, словно умер не сегодня и не завтра
- год назад.
- ...Я иногда ставлю себя на их место: если бы мой ребёнок принимал
наркотики. Если я женюсь - я ведь могу никогда не жениться - и если родятся здоровые дети,
то значительно легче будет, если они начнут наркотики принимать: мы уже через это прошли,
знаем, что, как...
"Ты сначала сам избавься", - подумал я. С каждой минутой крепло
желание обернуться и взглянуть на собеседников, но рос и страх: незадолго до этого в
троллейбус вошёл ужасного вида мужичок: оборванный, грязный, сморщенный какой-то -
типичный бомж. Наверное, я боялся, что те двое окажутся ещё хуже. С трудом пересилив себя,
я повернулся. Ничего особенного: аккуратный, с очень короткой стрижкой, как сейчас модно,
парень в спортивном костюме и девушка в не новом, но приличном плаще, совсем не лохматая,
с длинными волосами и прямой чёлкой надо лбом, темновато, но прилично накрашенная.
Пожалуй, многие мои знакомые выглядят хуже. Только вот взгляд и у него, и у неё был... не
знаю, как сказать. Я встретился с ним взглядом и тут же отвёл глаза: так было пусто в этих
бледно-голубых зеркалах. Она смотрела больше в окно, а он одной рукой грыз семечки, а
другой держал её руку, осторожно так держал. Такое несоответствие деталей испугало меня
больше, чем возможный неопрятный вид. А может, наоборот, всё было на своих местах.
- ...А ты страховой полис взял?
- Да. Иначе кто мне там что даст.
- А я вот тоже могла бы взять.
- Да, я раньше тоже делал фотки за деньги, а теперь, когда дома только сто
пятьдесят рублей... Интересно фотки посмотреть, да? Вроде сказали, что через сорок минут
точно готовы будут...
Я ничего не понял из последнего диалога, кроме того, что они эти сорок
минут катались в троллейбусе. Уже почти с жадностью я ждал продолжения разговора, и фраза
"на следующей выходим" вызвала больше огорчения, чем радости по поводу
избавления от неприятных спутников. У него к тому же кончились семечки, и последние
реплики добили меня своей незначительностью.
- У тебя нет семечек?
- Нет.
- Ну ладно. А губы у меня не чёрные?
- Да нет, всё нормально.
- А то эти семечки такие грязные...
На выходе он галантно подал ей руку. Я следил из окна, как они, взявшись
за руки, точно первоклассники, идут по улице, пропускают машину... Когда они скрылись из
вида, я вдруг понял, что страшно устал, и опустился на свободное сиденье. Вышел я,
конечно, на своей остановке, от которой мне до дома идти ещё полчаса. Робкие капли дождя я
воспринял было как манну небесную, но он ушёл, так толком и не начавшись...
Когда я начал записывать свои впечатления, за окном было ещё светло.
Сейчас уже потемнело, и монитор, как выход из тоннеля, светится в густой черноте. Кажется,
уже поздно - я давно не смотрел на часы - а завтра рано на занятия... Плевать. Всё равно
не засну. Перед глазами будет стоять пустой блёкло-синий взгляд и две руки в нежном
пожатии. Смейтесь, если хотите. Смех во тьме - плевок против ветра. Себе в лицо.
|