Реклама в Интернет
Большая Буква TopList
Йоз Вёнис

Смех во Тьме

Наверное, я слишком впечатлительный. Какому нормальному человеку придёт в голову мучиться из-за случайно подслушанного в троллейбусе разговора, не спать ночью... Но, поверьте, после такого остаться нормальным попросту невозможно. Хотя, скорее всего, вы мне не поверите. Даже дочитав до конца. Всё равно. Я уже начал, и не остановлюсь, пока не закончу. Это к вопросу о нормальности.

Банальное начало: обычный, чуть холодноватый, майский день, ничем не примечательный троллейбус четвёртого маршрута, если вам интересно. Я кого-то толкнул, кто-то толкнул меня, но на этот раз повезло мне: занял место у заднего окна, там есть такой приступок, на который очень удобно ставить дипломат. Что я и сделал, повернувшись к окну боком (чтобы придерживать его рукой) и, таким образом, оказавшись спиной к угловому закутку. Там обычно любят стоять по двое. Стояли и сейчас. Разговаривали. Ну, говорят и говорят, мне-то что. Троллейбус поехал. Стало тише. Я стал разбирать слова.

- ...а на права сдавать, мне всё равно бы справку не дали. Вон, в военкомате: дали отсрочку на три года. А домой я пришёл, мать спрашивает, что сказали: она-то не знала, думала, меня щас в армию заберут. Я говорю, ничего пока не сказали, только через неделю зайти. Отец говорит, я лучше тогда сам зайду. Ну и ему там всё выложили: мол, колется сын. Они в общем-то и раньше догадывались, только доказать не могли. Это потом уже, когда на учёт в наркологический диспансер встал, там врач им всё объяснил: как определить, какие симптомы...

Это, знаете, всё по телевизору да в кино хорошо на наркоманов смотреть да жалеть их: глупенькие, мол. А вот так, спина к спине стоять и исповедь, не тебе предназначенную, слушать: жуть берёт. Тем более что их было двое: говорил явно парень лет двадцати, а второй голос, какой-то до жути сиплый, лишь изредка вставлял короткие, незапоминающиеся реплики.

-...:она всё раньше как-то пыталась, но ей сказали: теперь если сам не захочет, бесполезно. Это как с сигаретами: сначала всё отнимали у меня, а потом поняли, что всё равно уже привык. Так и здесь. Она ведь раньше плакала по ночам из-за меня. А теперь говорит, с тобой только две вещи теперь могут случиться: работать ведь всё равно уже не пойдёшь, так что либо в тюрьму посадят, либо умрёшь. Из-за передозировки. Да она вообще-то думает, что я сейчас очень редко колюсь, очень.

- А на самом деле? Каждый день?

- Нет, не каждый, через день.

- А каким обычно?

- Пятнадцатиградусным.

- И я тоже...

Я оглянулся вокруг и заметил, что люди боятся взглянуть не то что на них, но и на меня, стоящего рядом. Конечно, многие вокруг слышали этот разговор: те двое говорили довольно громко, не таясь, а вокруг стояла какая-то подавленная тишина. И все смотрели в сторону. Старались не замечать. Не видеть. Не слушать. Не запоминать. Прийти домой и забыть. Ну-ну.

- ...Нет, она, конечно, смерти мне не желает, это я так, образно. Но просто действительно легче для всех будет. Вон мой двоюродный брат десять лет кололся, умер: цирроз, печень разложилась. И мать, не моя, его, по крайней мере, уже не беспокоится: отнесли его раз на кладбище, и всё. Не думать больше, где он, не смотреть там в окно, где пропадает. Знает, что лежит в сырой земле. Всё. Так и моей легче будет: не всю жизнь же горюют. Конечно, больно будет...

У него был потрясающе отстранённый голос. Как, знаете, говорят в несмешных комедиях или страшилках зомби. Как будто он уже давно себя похоронил. Жизнь осталась где-то там, позади, и он теперь рассказывал её всю девушке (осипший голос с трудом удалось определить как женский), словно не ехал с ней куда-то, словно умер не сегодня и не завтра - год назад.

- ...Я иногда ставлю себя на их место: если бы мой ребёнок принимал наркотики. Если я женюсь - я ведь могу никогда не жениться - и если родятся здоровые дети, то значительно легче будет, если они начнут наркотики принимать: мы уже через это прошли, знаем, что, как...

"Ты сначала сам избавься", - подумал я. С каждой минутой крепло желание обернуться и взглянуть на собеседников, но рос и страх: незадолго до этого в троллейбус вошёл ужасного вида мужичок: оборванный, грязный, сморщенный какой-то - типичный бомж. Наверное, я боялся, что те двое окажутся ещё хуже. С трудом пересилив себя, я повернулся. Ничего особенного: аккуратный, с очень короткой стрижкой, как сейчас модно, парень в спортивном костюме и девушка в не новом, но приличном плаще, совсем не лохматая, с длинными волосами и прямой чёлкой надо лбом, темновато, но прилично накрашенная. Пожалуй, многие мои знакомые выглядят хуже. Только вот взгляд и у него, и у неё был... не знаю, как сказать. Я встретился с ним взглядом и тут же отвёл глаза: так было пусто в этих бледно-голубых зеркалах. Она смотрела больше в окно, а он одной рукой грыз семечки, а другой держал её руку, осторожно так держал. Такое несоответствие деталей испугало меня больше, чем возможный неопрятный вид. А может, наоборот, всё было на своих местах.

- ...А ты страховой полис взял?

- Да. Иначе кто мне там что даст.

- А я вот тоже могла бы взять.

- Да, я раньше тоже делал фотки за деньги, а теперь, когда дома только сто пятьдесят рублей... Интересно фотки посмотреть, да? Вроде сказали, что через сорок минут точно готовы будут...

Я ничего не понял из последнего диалога, кроме того, что они эти сорок минут катались в троллейбусе. Уже почти с жадностью я ждал продолжения разговора, и фраза "на следующей выходим" вызвала больше огорчения, чем радости по поводу избавления от неприятных спутников. У него к тому же кончились семечки, и последние реплики добили меня своей незначительностью.

- У тебя нет семечек?

- Нет.

- Ну ладно. А губы у меня не чёрные?

- Да нет, всё нормально.

- А то эти семечки такие грязные...

На выходе он галантно подал ей руку. Я следил из окна, как они, взявшись за руки, точно первоклассники, идут по улице, пропускают машину... Когда они скрылись из вида, я вдруг понял, что страшно устал, и опустился на свободное сиденье. Вышел я, конечно, на своей остановке, от которой мне до дома идти ещё полчаса. Робкие капли дождя я воспринял было как манну небесную, но он ушёл, так толком и не начавшись...

Когда я начал записывать свои впечатления, за окном было ещё светло. Сейчас уже потемнело, и монитор, как выход из тоннеля, светится в густой черноте. Кажется, уже поздно - я давно не смотрел на часы - а завтра рано на занятия... Плевать. Всё равно не засну. Перед глазами будет стоять пустой блёкло-синий взгляд и две руки в нежном пожатии. Смейтесь, если хотите. Смех во тьме - плевок против ветра. Себе в лицо.