Что такое душа - человечек задумчивый,
всем наукам печальным и горьким обученный.
Булат Окуджава
В рожденье смерть проглядывает косо
Владимир Высоцкий
Новобранцев, среди которых был и 17-летний Окуджава, крестили огнем.
Данная страница получила крещение... уже свершившейся смертью уцелевшего
на войне Окуджавы.
Конечно, вы подумаете - "много чести". Но это не риторика, поверьте. Первоначальный вариант этой страницы был написан в час его смерти. На следующий день я выложил
Смерть в Интернете в Сеть. И примерно через час-другой открыл
траурный выпуск
"Вечернего Интернета". То есть я, как и сказано в эпиграфе, узнал об этой смерти исключительно из нашей Сети. И кому, как не ей, я должен был поверить свои мысли по поводу этой смерти.
В 40 дней со дня смерти человека его душе назначается место в потустороннем
мире, в котором ей пребывать до воскресения мертвых и Страшного Суда. Поэтому в данной заметке будет так много говориться о душе.
Хотя Окуджава был из поколения преимущественно безбожников, и известное его стихотворение
"Не верю в бога и судьбу" вполне могло быть личным, то есть таким,
в котором автор сливается с лирическим героем.
Впрочем, Бродский, к примеру, тоже не принадлежал ни к какой церкви.
(В прошлом году в журнале "Арт-Петербург" была опубликована стенограмма вечера его памяти (сейчас, уже удаленная), из которой врезались в память слова Александра Кушнера
"у поэта свои отношения с богом").
В этой связи хочется процитировать самую первую песню Окуджавы, написанную в 1946 году (то есть за 11 лет до его второй песни - "Ваньки Морозова"). Как многие знают, это была песня "Неистов и упрям, гори огонь, гори. На смену декабрям приходят январи". Так вот оттуда - нужные строки:
А одной из последних (или, возможно, последней) прижизненной книгой Окуджавы стала та, о которой я узнал из "Новостей КСП".
Окуджава Булат. Зал ожидания. Стихи. - Нижний Новгород: "Деком", 1996.- 108 с. - 50000 экз. "В новой книге замечательного поэта и прозаика Булата Окуджавы впервые публикуются произведения, написанные в 1990 - 1995, а также не издававшиеся стихи предыдущих лет."
Книжка открывается автографом стихотворения "Нынче я живу отшельником",
заключительные строки которого и дали название всей книге.
Я пришел в московский КСП в 1979 году и даже там эпоху Окуджавы уже не застал. То есть в это время песня "Возьмемся за руки друзья" еще исполнялась как старинный гимн, но собственные песни моих ровесников имели настроение "мне хочется побыть одному" - настроение, разделившее поколения. И эти песни хором уже почти не могли исполняться: яркий пример - тому Михаил Щербаков, у которого есть лишь одна хоровая песня, носящая вполне окуджавское название "Трубач" ("Ах, ну почему наши дела так унылы").
Но, повторюсь, эпоха Окуджавы в 60-е существовала.
И хочет того или не хочет очередной молодой человек с гитарой, песни
которого ровесники начинают воспринимать как наставления духовного учителя,
он должен выбирать свой жизненный путь с учетом этой ситуации.
Ведь пророки говорят то, что им на ум придет, а следовать их прекрасным словам
- значит увязнуть в бедах. Тем более, когда сам пророк по-человечески ошибается
(авторская песня как жанр чужда самовозвышающего обмана).
И если, скажем, молодой Боб Дилан, которого его ровесники слушали как мессию,
сменил акустическую гитару на электрическую, чтобы петь и играть громче
(надолго замолчав значительно позже), то Булат Окуджава замолчал на много
лет в самом расцвете популярности. Ибо он раньше своих слушателей осознал,
что вместе с "комиссарами в пыльных шлемах" вел их не совсем тем, что надо,
путем.
Песни типа "А что я сказал медсестре Марии" уже воспринималась как история,
да и неумирающие (как сказал бы патриарх французской авторской песни
Жорж Брассанс - "вневременные") песни типа "А как первая любовь" слишком
напоминали слушателям об их вине - в смысле виновности (как раз в те годы,
когда в почете было вино).
При этом Окуджаве, вроде, ничего физически не угрожало. Если не считать того, что быть творцом почти всегда смертельно опасно и неблагодарно. А впрочем, творец не нуждается ни в чьей благодарности.
Но моему скромному мнению, была еще одна причина песенного молчания Окуджавы
практически в течение всех 70-х.
Это были годы расцвета таланта и гражданского мужества Галича и Высоцкого.
А когда их обоих не стало, голос Окуджавы стал жизненно нужен Отечеству,
чтобы легче было дожить до следующей оттепели. 1981-1984 годы стали периодом
активного песенного творчества Булата Шалвовича, многие его ведущие песни,
в том числе "Дворянин с Арбатского двора", "Когда воротимся мы в Портленд",
были написаны именно тогда. Война в Афганистане подхлестнула его изначально
важнейшую пацифистскую тему: песни "Ворон", "Солнышко сияет, музыка играет",
"Баллада о молодом гусаре", "Дерзость или разговор перед боем" написаны
именно тогда, хотя афганская война названа почти по имени
("то вдруг - на Памире...") только в "Римской империи времени упадка".
А последний песенный хит Окуджавы впервые публично прозвучал в мае 1984 года
на концерте в честь собственного 60-летия - "Музыкант играл на скрипке,
я в глаза ему глядел". Это была последняя его песня, которую пел народ.
А Окуджаву удивительно легко исполнять, можно открывать песенник и нормально петь и играть прямо с листа. Трудно исполнять его песни только певцам официального искусства. Студент 1-го курса Ленинградского медицинского института Михаил Чулаки (ныне второй отечественный писатель, работающий в WWW) написал в 1967 году про пластинку, где четыре песни Окуджавы исполнили Кобзон и Кристалинская: "и песни погибли, не вынеся клейма дешевой серийной профессиональности".
Возвращаясь к исполнению песен самим автором, заметим, что после своего 60-летия Окуджава уже почти не выступал с гитарой.
Позже были автобиографические рассказы Окуджавы и стихи о сталинских временах,
болезни, семидесятилетие, болезни, неоконченные произведения, Смерть.
Эпоха Окуджавы кончилась еще задолго до Нее. Но люди его эпохи
были живы. И он был нужен им еще после Нее.
И после того как, прощаясь со своей эпохой, Булат Шалвович спел в начале 80-х о реконструкции культовой улицы "Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант", я думал, что любимый автор по "картинному" Арбату не гуляет. Однако менее года назад я встретил его в воскресный день на многолюдном Старом Арбате. И надо отметить, что я прошел следом за ним четверть улицы и запомнил, что автографы ему пришлось давать лишь дважды. На арбатском дворе стояла другая эпоха, которую уже не назовут именем какого-нибудь поэта (в то время на стене московского ЦДЛ появилась свежая надпись "поэт в России больше не поэт").
Между тем, своим призванием Булат Шалвович называл прозу.
Очевидно, нельзя написать монографию в девяти томах о том, что мир спасет доброта,
но можно написать об этом роман, ведь творец творит жизнь.
Большая форма порождает, по крайней мере, перспективу, исторический экскурс
и прогноз. Ну и, как правило, сюжет.
Один из его знакомых сказал про великолепный исторический роман
Окуджавы "Путешествие дилетантов", что "в наше время его можно
было бы назвать "Прогулки фраеров"". (Окуджаве этот афоризм очень
понравился и был отражен в специальном стихе). А как сейчас можно
было бы назвать "Путешествие дилетантов" - "Прогулки ламеров"
или "Приключения чайников"? По-моему, лучше "фраеров" ничего
не придумаешь. Ибо "фраер" -
человек, свободный от воровского закона. А Окуджава для меня -
олицетворение человека, который строит свое благополучие не за
счет других. А это очень укрепляет даже после смерти мэтра.
Reuters свое сообщение о смерти Окуджавы завершило словами Ольги, что он умирал "в психологическом напряжении одиночества".
И последнее. В первоначальном варианте данный текст завершался фрагментом кода на JavaScript (и, в общем, не ради дизайна, а ради названья).Однако, в конце концов, я его исключил. Ведь, как очень давно спел Окуджава, "настоящих людей так немного, на планету совсем ерунда" и