- А потешь-ка ты меня, Евсеич, глубокой мыслею, - говаривал лежа с бодуна на печке капитан Бардаков, - а то ж со вчерашнего на душе говно ползает, и жопа надо мной висит неимоверная.

Евсеич - старый служака Николаевской закалки - сидел у стола и запивал окрошку кваском, попыхивая видавшей виды трубочкой.

- Эх, мил челаек, труды наши тяжки. С какого ж боку ни глянешь, а везде - тоска. Чего я только не видывал, а все ж один хер. Постоянство этого хера неоспоримо, как то что в моем квасе с позавчера плавает муха. Да и она ж собственно, тоже херня, равно как и все остальное.

С этими словами Евсеич глотнул из ковша, навсегда разделываясь со злополучной мухой. "Мясо, однако ж," - задумчиво произнес он. Бардаков поежился, и у него в голове отдались все перипетии вчерашнего дня. И бильярдный шар, летящий ему в плечо, и визги девочек Мадам Ла-Пухиной, да и боров под забором губернатора, старательно нахрюкиваюсчий вальс. Потом было больно и вспоминать не хотелось. "Вот уж действительно как та муха, только зубами щелкнуть надо мной никто еще не успел". И только подумал, какая-то черная тень мелькнула перед глазами и образ борова заплясал и вернулся обратно в добродушное лицо Евсеича. "Белочка, кажется," - подумал Бардаков, но вслух сумел промямлить только: "Ну ты того, не мучай. Что там про хер-то?"

- А вот не в хере ж счастье, а токмо все печали. Висит он себе и о тебе не думает, а ты только о нем и норовишь. И ведь не то чтоб новая идея, а ведь от дедов беды те идут и ничего нам не поделать. Да вот ведь парадохс, - Евсеич смачно причмокнул от басурманского слова и губами повторил его еще пару раз, - сидим мы с тобой, барин, в жопе, а беды все от него. И так все это в печенках засело, что даже хуем не выдолбить.

Бардаков внимательно посмотрел на свои облеваные брюки и на бревно под брюками, стоящее с похмелюги уже с полчаса и мешающее сосредоточиться. В ушах хрюкал боров. Покачиваясь как ива на ветру, капитан приподнялся и направился к нужнику. Спустив штаны, нащупал того самого виновника всех бед, выдернул на одном дыхании из темницы и облегченно вздохнул, когда мощная струя сбила паука со стенки. "Нехер тут ползать, без тебя херово," - проговорил Бардаков и опять сжался под новым напором головной боли. Вся безнадега его положения открылась ему в этот миг. Боль не пройдет, боров будет продолжать хрюкать, разевая пасть и пытаясь оттяпать ему, Бардакову, пол-носа. Муха опять возникла перед глазами, а смытый паук, оправившись от такого напора струи, бойко прыгнул ему на член и злорадно впился своими челюстями.

Когда Евсеич допил окрошку и пошел помочиться, из параши торчали только каблуки капитана. "Вот ведь, жизть, и поссать негде. Рассуждай с ними, барями, о глубине жопы. А они тебе свинью подложат." Через неделю он уже брел по владимирской дороге в Сибирь, осужденный за убийство капитана.

...В Верхних Гнилушках квартироваться было невыгодно - бабья мало, приличных хат нет, балы всякие -- за 200 верст, но зато тактическая позиция полка была идеальной. Только здесь французы могли пересечь реку, и гусарская засада денно и ночно следила за переправой.

Во вторник вечером, на третий день пребывания в деревне, квартиранты заебали всех двигающихся особ женского пола и выпили весь самогон, хранившийся по чуланам и погребам со времен Полтавской битвы. На заваленке у реки валялся в стельку пьяный Подпоручик Монастырский и вопил во все горло "Хочу впендюрить младшей графине Румянцевой." Сзади к нему подбирался ординарец Прошка с бадьей воды, дабы освежить барина, пока его сивуха вконец не перекосила. На этот самоотверженный поступок (быть ведь ему битым батогами, когда барин отойдет) его подвигли полторы литры той же самой сивухи.

Подпоручик продолжал вопить, своими криками вконец распугав деревенских кур, не обращая на Прошку никакого внимания. Эти крики неслись над рекою как рев медведя, попавшего в западню, как песня вороны, на которую насрала проходящая мимо корова, как вой волчицы, подстреленой неопытными охотниками на уток. Заебаные крестьянки повыскакивали из окрестных банек, чтобы разглядеть причину подобной шумихи, а отпизженные мужички приподняли головы с тех лавок, на которых они отлеживали свои раны и синяки.

В этот самый момент, Прошка-таки изловчился и опрокинул бадью на голову поручика, да в последнюю секунду руки не выдержали: бадья пизданула Монастырского по голове. Крики усилились, и их тематика сменила графиньюшку на незадачливого Прошку, но обещания быть выебанным во все дыры остались неизменными.

... А за рекой в это время показался авангард французкой армии, который услышал шум за рекой и решил на всякий случай дать залп шрапнелью из полевой пушечки. Бойкие солдаты в цветастых мундирах начали отстегивать пушечку от кобылы и переворачивать ее в направлении реки. Заметив такой оборот, Прошка встал как вкопанный и даже не пытался увернуться от увесистой оплеухи барина, смачно хлопнувшего холопа по яйцам. Раздался звон летящей шрапнели, и яйца вместе с ладонью барина оторвало и отбросило метров на пятьдесят...

... А из засады со звонким "Ура!" уже неслись полутрезвые гусары, натягивающие на ходу штаны. Коварным французам был дан достойный отпор!

Пиздец подкрался к Князю Дергалову неожиданно. Князь наслаждался охлажденной водочкой, когда в комнату ввалился этот самый Пиздец в образе князевой собственной супруги. И вроде бы не было ничего удивительного в том, что княгиня ввалилась в комнату - таковое случалось на памяти князя сотни раз, а в беспамятстве так и того больше - но вид ее явно не предвещал никакой надежды на продление удовольствий, полученных водочкой.

Чего только князь не успел подумать в эту секунду: и про злополучности его семейной жизни (ой заебло, ей-ей заебло), и про брата жены, которому князь был должен и уже давно (ну почему же его самого еще не заебало напоминать об этом?), да и об отставке, намедни полученной от командира эскадрона (тот который, говорят, мою мымру в доску не раз заебал). Хотя отставка всплыла совсем не к месту, поскольку эта самая мымра в образе могусчественного Пиздеца (или оно наоборот было, - говорил потом князь вспоминая, - да какая ж в общем разница?) приближалась с постоянной скоростью. "А вот без нее бы было невъебенно хорошо: водочка, гусары, карты. Заебись. Так нет же вам. Все наоборот..." И с этой мыслью князь впал в тьму небытия.