Впрочем, ходят стена на стену и не в одних подмосковных селах в табельные дни. Ходят и в будни председатели, так-таки с места своих занятий. Недавно произошел в Екатеринославле, по известиям "Биржев<ых> ведомостей", следующий турнир (к сожалению, за неимением перед глазами "Биржевых ведомостей" выписываем из "Русского мира"):
"За стеной мирового съезда, бок о бок, помещается рекрутское присутствие. В том и другом происходили одновременно заседания. В рекрутском присутствии, понятно, в заседании не могло не быть шума; самый процесс принятия рекрут всегда сопровождается возгласами ╚годен! принят!╩, за которыми вечно следуют разные причитания родных и знакомых принятого. ╚Шум╩ в рекрутском присутствии вызвал появление судебного пристава мирового съезда. Пристав потребовал тишины. Председатель присутствия явился в мировой съезд, и здесь произошло объяснение с председателем съезда, последовал акт и затем... предание председателя присутствия (он же и предводитель дворянства) суду местного окружного суда. Дело было назначено к слушанию на 5 мая, но ╚обвиняемый╩ возбудил вопрос о подсудности, и разбор дела приостановлен... Чем кончится это пререкание ≈ неизвестно".
Нам всего более нравится, что всё это названо только "пререканием" ≈ "Биржевыми" или "Русским миром", не знаем, но прекрасно названо, говорим без фальши: к чему в самом деле отягчать или, так сказать, извлекать на свет наши язвы? Впрочем, мы сами, может быть, ошибаемся, не зная юридического языка. Что значит: "произошло объяснение и последовал акт"? Это насчет чего же? И какой такой акт? Нам почему-то кажется, что насчет того самого. Мы далеки от осуждений и полагаем, что всё произошло от нервозности лиц, склонной девятнадцатому столетию, говоря вообще; даже, может быть, и из благороднейшего источника произошло, так сказать из соревнования о властях. Но, вообще говоря, рыцарские обычаи уничтожаются повсеместно и мы демократизируемся нестерпимо. Там древнейший русский князь обвиняется в покраже у какого-то немца портмоне; тут лицо, забывающее свой сан и свою шпагу, действует пятерней. Кстати, насчет шпаги есть одно историческое свидетельство. Эта европейская шпага была привешена к русопетскому бедру нашему, как известно, Петром Великим. У нас и до Петра Великого была, как всем известно, своя честь, за которую люди московские отдавали зачастую свою шкуру и головы, но символ ее был другой, а не шпага. Однажды великий преобразователь, привив к нам шпагу, застает Данилу Меньшикова на дружеской пирушке, во всей форме и при шпаге, танцующим трепака. И вот тотчас же, чтоб растолковать новоиспеченному рыцарю, как он осрамил свою шпагу и не умеет носить ее, преобразователь оттаскал собственноручно преступника за волосы, больно и нещадно, чтобы помнил, чтобы и прочим к примеру было. В прошлом году мы отпраздновали двухсотлетие преобразователя, и вот в нынешнем ≈ корреспонденция "Биржевых ведомостей" уведомляет насчет последовавшего в Екатеринославле акта. Одним словом, два столетия пролетели как сон. Тот же корреспондент особенно рекомендует в этом же смысле Верхнеднепровский уезд. Вот, по его словам, перечень за последние три года некоторых событий, совершившихся в сем уезде:
"Дворянин Следнев обвинен в братоубийстве; дворяне А. и H. H. обвиняются в насилии над братом, в лишении своей сестры свободы, в подлоге и (А. H.) в изнасиловании; дворянин Романовский обвинен в оскорблении товарища прокурора; тот же Романовский и дворянин А. H. Поль (бывший председатель мирового съезда) обвинялись во взаимных оскорблениях друг друга действием в публичном собрании; тот же г-н Поль обвинялся в оскорблении на письме мирового судьи; дворянин К. обвинялся в истязании своего сына. Наконец, в последнее время в Верхнеднепровском уезде открыта шайка конокрадов. Следствие о ней близится к концу. Говорят, производство состоит из 40 томов и под стражею по этому делу содержится более 20 человек...".
Всё это, положим, хорошо, то есть в сущности нельзя сквернее, особенно что касается братьев, сестер, изнасилований и проч. "Ослабели!" ≈ как говорил на днях с елейным видом уже седой мужичок, выходя из кабака и опираясь о стенку. Но что касается "оскорбления товарища прокурора" и потом "взаимных оскорблений действием в публичном собрании" (дворянин А. H. Поль и бывший председатель мирового съезда), то тут наверно что-нибудь из пререкания насчет власти, то есть в сущности всё из того же благороднейшего источника соревнования властей, а потому мы и относимся к таким фактам с чрезвычайною мягкостию. Мы ≈ русские, а потому знаем и должны знать, что такое значит в быту нашем это соревнование властей, и есть ли хоть один из нас, который бы не перенес чего-нибудь в этом роде даже сам на себе, в своей жизни, а не то чтобы был только свидетелем. Даже смотришь, а и сами мы, чуть не каждый из нас, хоть раз в жизни, а заявили-таки свою власть над другими в этом же самом смысле. Положим, это делается всегда, так сказать, с некоторым преступным превышением власти. Ну да ведь нельзя же и иначе ≈ тут превышение вроде как бы щегольства и делается всего чаще из любви к искусству, а не то чтобы с злым намерением. Взгляните на петербургского франта: он не просто заявляет себя, а с вывертом: я, дескать, франт. Взгляните на манежную лошадь: она не просто ступает ногами, а с вывертом: не кляча же я в самом деле извозчичья. Тут щегольство-с. Этот выверт похвален в должностном лице: значит, он гордится ему данною властию, сияет и сияние кладет и на место, им занимаемое; от этого выигрывает идея. Если б этот ничтожный кассиренок на железной дороге или у приема каких-нибудь писем не гордился своею властию, не сиял, а выдал бы вам билет без обиды, без некоторой естественно сопряженной с выдачей грубости, то вы бы первый перестали уважать его, ≈ не так ли я говорю?
И к тому же тут мнительность. Вся Россия заражена в известном смысле страшною мнительностью, во всех сословиях и во всех занятиях и именно насчет власти. Каждый думает про себя: "А ну как подумают про меня, что у меня не так много власти?" Засим следует страх, а засим и превышение власти, и единственно чтоб доказать свою власть. Вот, например, маленькая корреспонденция газеты "Современность". Положим, это случай маленький, ничтожненький, но все-таки типичный и "как солнце в малой капле вод" отражает весь наш обычай.
"Из войска донского донецкого округа: о
самоуправстве одного из заседателей.
(Корреспонденция "Современности"). Проезжая из
H. Черкасска, я остановился у знакомого мне
священника слободы П...ой о. В. З., который
рассказал мне о следующем случае самоуправства.
╚На прошлой неделе, ≈ говорит о. В., ≈ к нам
приехал заседатель здешнего участка В. Д. Д. и
сделал распоряжение, чтобы ночью караульные
ходили по слободе и кричали: "Слушай!". Воля
начальника была исполнена, ≈ все было хорошо;
но вот в одну ночь начальник слышит, что около
его квартиры кричат: "Слушай!". "Позвать
крикуна!", ≈ говорит заседатель начальническим
тоном своему вестовому, ≈ тот позвал. "Ты как
смел, с≈н сын, кричать около квартиры своего
начальника!? Ты, мужик, знаешь, что меня
испугал", ≈ и при этом, схвативши его за волоса,
начал таскать туда и сюда по комнате; наконец
утомившись, он со словами "возьми ты" передал
несчастного своему казаку затем, чтобы и тот
продолжал ту же операцию. Не знаю, долго ли это
продолжалось, но знаю только, что подчиненный
вышел от своего начальника весь в крови и почти
без волос. О жалобе мужик, конечно, не посмеет и
думать╩.
И. Синельников".
Превышения власти тут в настоящем смысле слова и не было, по крайней мере очень большого, так что всё это, если хотите, произошло в порядке вещей. Но было соревнование власти и вот в этом-то и вся штука. Соревнование заседателя с простым сторожем ≈ это правда, но это-то и еще благороднее, вот эта-то именно чуткость, эта-то утонченность ощутительности, этот микрометризм термометра власти. Тут наизусть видна вся психология дела. Приехал заседатель, надобно, чтоб все знали о приезде и, главное, уважали приезд; чем этого достигнуть? Естественно велеть кричать по ночам на всю слободу: "Слушай!" Жаль только что он не воспользовался солдатским или арестантским театром; там, в "Волжских разбойниках", атаман кричит:
≈ Ессау-у-ул!
А тот ему с того света:
≈ Чево изволите, суда-а-арь!
Это было бы даже эффектнее. Вот они и кричат;
заседателю приятно, и всё хорошо, но вот один
горлан (и наверно чтоб заявить свою ревность по
службе) рявкнул под самым его окном. Вмиг
тревожная идея загорается в уме начальства: "А ну
как он подозревает, что у меня не так много власти,
и заорал, чтоб это мне доказать?" С такою
мучительною мыслию естественно нельзя
оставаться: надо ввести дурака в границы. Ну и
ввели. Конечно, каждый волос гражданина должен
бы быть драгоценен начальству; но если только
откинуть волосы (что, впрочем, само собою
произошло), то всё обошлось как следует, тем
более что должен же человек хоть чем-нибудь
наконец пожертвовать на общую пользу.
Жертвовали и почище его.