Братья Гримм

   Гензель и Гретель
 
   В большом лесу на опушке жил бедный дровосек со своею женою  и  двумя
детьми: мальчишку-то звали Гензель, а девчоночку - Гретель.
   У бедняка было в семье и скудно и голодно; а с той поры, как наступи-
ла большая дороговизна, у него и насущного хлеба иногда не бывало.
   И вот однажды вечером лежал он в постели, раздумывая  и  ворочаясь  с
боку на бок от забот, и сказал своей жене со вздохом: "Не  знаю,  право,
как нам и быть! Как будем мы детей питать, когда и самим-то  есть  нече-
го!" - "А знаешь ли что, муженек, - отвечала жена, -  завтра  ранешенько
выведем детей в самую чащу леса; там разведем им огонек и каждому  дадим
еще по кусочку хлеба в запас, а затем уйдем на работу и оставим  их  там
одних. Они оттуда не найдут дороги домой, и  мы  от  них  избавимся".  -
"Нет, женушка, - сказал муж, - этого я не сделаю.  Невмоготу  мне  своих
деток в лесу одних оставлять - еще, пожалуй, придут  дикие  звери  да  и
растерзают". - "Ох ты, дурак, дурак! - отвечала она. - Так разве же луч-
ше будет, как мы все четверо станем дохнуть с голода, и ты знай  строгай
доски для гробов".
   И до тех пор его пилила, что он наконец согласился. "А все  же  жалко
мне бедных деток", - говорил он, даже и согласившись с женою.
   А детки-то с голоду тоже заснуть не могли и слышали все,  что  мачеха
говорила их отцу. Гретель плакала горькими слезами и  говорила  Гензелю:
"Пропали наши головы!" - "Полно, Гретель, - сказал  Гензель,  -  не  пе-
чалься! Я какнибудь ухитрюсь помочь беде".
   И когда отец с мачехой уснули, он  поднялся  с  постели,  надел  свое
платьишко, отворил дверку, да и выскользнул из дома.
   Месяц светил ярко, и белые голыши, которых много валялось  перед  до-
мом, блестели, словно монетки. Гензель наклонился и столько набрал их  в
карман своего платья, сколько влезть могло.
   Потом вернулся домой и сказал сестре: "Успокойся и усни с  Богом:  он
нас не оставит". И улегся в свою постельку.
   Чуть только стало светать, еще и солнце не всходило - пришла к  детям
мачеха и стала их будить: "Ну, ну, подымайтесь, лентяи, пойдем в лес  за
дровами".
   Затем она дала каждому по кусочку хлеба на обед и сказала:  "Вот  вам
хлеб на обед, только смотрите, прежде обеда  его  не  съешьте,  ведь  уж
больше-то вы ничего не получите".
   Гретель взяла хлеб к себе под фартук, потому что у Гензеля карман был
полнехонек камней. И вот они все вместе направились в лес.
   Пройдя немного, Гензель приостановился и оглянулся на  дом,  и  потом
еще и еще раз.
   Отец спросил его: "Гензель, что ты там зеваешь и отстаешь?  Изволь-ка
прибавить шагу". - "Ах, батюшка, - сказал Гензель, - я  все  посматриваю
на свою белую кошечку: сидит она там на крыше, словно со  мною  прощает-
ся".
   Мачеха сказала: "Дурень! Да это вовсе и не кошечка твоя, а белая тру-
ба блестит на солнце". А Гензель и не думал смотреть на кошечку, он  все
только потихонечку выбрасывал на дорогу из своего кармана по камешку.
   Когда они пришли в чащу леса, отец сказал: "Ну, собирайте, детки, ва-
лежник, а я разведу вам огонек, чтобы вы не озябли".
   Гензель и Гретель натаскали хворосту и навалили его гора-горой.  Кос-
тер запалили, и когда огонь разгорелся, мачеха сказала: "Вот, прилягте к
огоньку, детки, и отдохните; а мы пойдем в лес и нарубим дров. Когда  мы
закончим работу, то вернемся к вам и возьмем с собою".
   Гензель и Гретель сидели у огня, и  когда  наступил  час  обеда,  они
съели свои кусочки хлеба. А так как им слышны были удары топора, то  они
и подумали, что их отец гденибудь тут же, недалеко.
   А постукивал-то вовсе не топор, а простой сук, который отец  подвязал
к сухому дереву: его ветром раскачивало и ударяло о дерево.
   Сидели они, сидели, стали у них глаза слипаться от усталости,  и  они
крепко уснули.
   Когда же они проснулись, кругом была темная ночь. Гретель стала  пла-
кать и говорить: "Как мы из лесу выйдем?" Но Гензель ее утешал:  "Погоди
только немножко, пока месяц взойдет, тогда уж мы найдем дорогу".
   И точно, как поднялся на небе полный месяц, Гензель взял сестричку за
руку и пошел, отыскивая дорогу по голышам, которые блестели, как  заново
отчеканенные монеты, и указывали им путь.
   Всю ночь напролет шли они и на рассвете пришли-таки к отцовскому  до-
му. Постучались они в двери, и когда мачеха отперла и увидела, кто  сту-
чался, то сказала им: "Ах вы, дрянные детишки, что вы так  долго  заспа-
лись в лесу? Мы уж думали, что вы и совсем не вернетесь".
   А отец очень им обрадовался: его и так уж совесть мучила, что  он  их
одних покинул в лесу.
   Вскоре после того нужда опять наступила страшная,  и  дети  услышали,
как мачеха однажды ночью еще раз стала  говорить  отцу:  "Мы  опять  все
съели; в запасе у нас всегонавсего полкаравая хлеба, а там  уж  и  песне
конец! Ребят надо спровадить; мы их еще дальше в лес заведем, чтобы  они
уж никак не могли разыскать дороги к дому. А то и нам пропадать вместе с
ними придется".
   Тяжело было на сердце у отца, и он подумал: "Лучше было бы, кабы ты и
последние крохи разделил со своими Детками". Но жена и  слушать  его  не
хотела, ругала его и высказывала ему всякие упреки.
   "Назвался груздем, так и полезай в кузов!" - говорит пословица; так и
он: уступил жене первый раз, должен был уступить и второй.
   А дети не спали и к разговору прислушивались. Когда родители заснули,
Гензель, как и в прошлый раз, поднялся с постели и хотел  набрать  голы-
шей, но мачеха заперла Дверь на замок, и мальчик никак не мог  выйти  из
дома. Но он все же унимал сестричку и говорил ей: "Не плачь, Гретель,  и
спи спокойно. Бог нам поможет".
   Рано утром пришла мачеха и подняла детей с постели. Они  получили  по
куску хлеба - еще меньше того, который был им выдан прошлый раз.
   По пути в лес Гензель искрошил свой кусок в кармане,  часто  приоста-
навливался и бросал крошки на землю.
   "Гензель, что ты все останавливаешься и оглядываешься, -  сказал  ему
отец, - ступай своей дорогой". - "Я оглядываюсь на своего голубка, кото-
рый сидит на крыше и прощается со мною", - отвечал Гензель.  "Дурень!  -
сказала ему мачеха. - Это вовсе не голубок твой:  это  труба  белеет  на
солнце".
   Но Гензель все же мало-помалу успел разбросать все крошки по дороге.
   Мачеха еще дальше завела детей в лес, туда, где они отродясь не быва-
ли.
   Опять был разведен большой костер, и мачеха сказала им:  "Посидите-ка
здесь, и коли умаетесь, то можете и поспать немного:  мы  пойдем  в  лес
дрова рубить, а вечером, как кончим работу, зайдем за вами и возьмем вас
с собою".
   Когда наступил час обеда, Гретель поделилась  своим  куском  хлеба  с
Гензелем, который свою порцию раскрошил по дороге.
   Потом они уснули, и уж завечерело, а между тем никто не  приходил  за
бедными детками.
   Проснулись они уже тогда, когда наступила  темная  ночь,  и  Гензель,
утешая свою сестричку, говорил: "Погоди,  Гретель,  вот  взойдет  месяц,
тогда мы все хлебные крошечки увидим, которые я разбросал, по ним и оты-
щем дорогу домой".
   Но вот и месяц взошел, и собрались они  в  путь-дорогу,  а  не  могли
отыскать ни одной крошки, потому что тысячи птиц, порхающих в лесу  и  в
поле, давно уже те крошки поклевали.
   Гензель сказал сестре: "Как-нибудь найдем дорогу",  -  но  дороги  не
нашли.
   Так шли они всю ночь и еще один день с утра до вечера  и  все  же  не
могли выйти из леса и были страшно голодны, потому что должны  были  пи-
таться одними ягодами, которые кое-где находили по дороге. И так как они
притомились и от истомы уже еле на ногах держались, то легли  они  опять
под деревом и заснули.
   Настало третье утро с тех пор, как  они  покинули  родительский  дом.
Пошли они опять по лесу, но сколько ни шли, все только глубже уходили  в
чащу его, и если бы не подоспела им помощь, пришлось бы им погибнуть.
   В самый полдень увидели они перед собою прекрасную белоснежную  птич-
ку; сидела она на ветке и распевала так сладко, что они  приостановились
и стали к ее пению прислушиваться. Пропевши свою песенку, она расправила
свои крылышки и полетела, и они пошли за нею следом, пока  не  пришли  к
избушке, на крышу которой птичка уселась.
   Подойдя к избушке поближе, они увидели, что она вся из хлеба построе-
на и печеньем покрыта, да окошки-то у нее были из чистого сахара.
   "Вот мы за нее и примемся, - сказал Гензель, - и покушаем. Я вот съем
кусок крыши, а ты, Гретель, можешь себе от окошка кусок отломить -  оно,
небось, сладкое". Гензель потянулся кверху и отломил себе кусочек крыши,
чтобы отведать, какова она на вкус, а Гретель подошла к окошку  и  стала
обгладывать его оконницы.
   Тут из избушки вдруг раздался пискливый голосок:
   Стуки-бряки под окном -
   Кто ко мне стучится в дом? А детки на это отвечали:
   Ветер, ветер, ветерок.
   Неба ясного сынок! - и продолжали по-прежнему кушать.
   Гензель, которому крыша пришлась очень по вкусу, отломил  себе  поря-
дочный кусок от нее, а Гретель высадила себе целую круглую оконницу, тут
же у избушки присела и лакомилась на досуге - и вдруг распахнулась  нас-
тежь дверь в избушке, и старая-престарая старуха вышла из нее,  опираясь
на костыль.
   Гензель и Гретель так перепугались, что даже  выронили  свои  лакомые
куски из рук. А старуха только покачала головой и сказала: "Э-э,  детуш-
ки, кто это вас сюда привел? Войдите-ка ко мне и останьтесь у меня,  зла
от меня никакого вам не будет".
   Она взяла деток за руку и ввела их в свою  избушечку.  Там  на  столе
стояла уже обильная еда: молоко и сахарное печенье, яблоки  и  орехи.  А
затем деткам были постланы две чистенькие постельки, и Гензель  с  сест-
ричкой, когда улеглись в них, подумали, что в самый рай попали.
   Но старуха-то только прикинулась ласковой, а в сущности была она злою
ведьмою, которая детей подстерегала и  хлебную  избушку  свою  для  того
только и построила, чтобы их приманивать.
   Когда какой-нибудь ребенок попадался в ее лапы, она его убивала,  ва-
рила его мясо и пожирала, и это было для нее праздником. Глаза  у  ведьм
красные и не дальнозоркие, но чутье у них такое же тонкое, как у зверей,
и они издалека чуют приближение человека. Когда Гензель и Гретель только
еще подходили к ее избушке, она уже злобно посмеивалась и говорила  нас-
мешливо: "Эти уж попались - небось, не ускользнуть им от меня".
   Рано утром, прежде нежели дети проснулись, она уже поднялась, и когда
увидела, как они сладко спят и как румянец играет на их  полных  щечках,
она пробормотала про себя: "Лакомый это будет кусочек!"
   Тогда взяла она Гензеля в свои жесткие руки и снесла его в  маленькую
клетку, и приперла в ней решетчатой дверкой: он мог там кричать  сколько
душе угодно, - никто бы его и не услышал. Потом пришла она к  сестричке,
растолкала ее и крикнула: "Ну, поднимайся, лентяйка, натаскай воды, сва-
ри своему брату чего-нибудь повкуснее: я его посадила в особую клетку  и
стану его откармливать. Когда он ожиреет, я его съем".
   Гретель стала было горько плакать, но только слезы  даром  тратила  -
пришлось ей все, то исполнить, чего от нее злая ведьма требовала.
   Вот и стали бедному Гензелю варить самое вкусное кушанье, а сестричке
его доставались одни только объедки.
   Каждое утро пробиралась старуха к его клетке и кричала ему: "Гензель,
протяни-ка мне палец, дай пощупаю, скоро ли ты откормишься?"  А  Гензель
просовывал ей сквозь решетку косточку, и подслеповатая старуха не  могла
приметить его проделки и, принимая косточку за пальцы Гензеля,  дивилась
тому, что он совсем не жиреет.
   Когда прошло недели четыре и Гензель все попрежнему не  жирел,  тогда
старуху одолело нетерпенье, и она не захотела дольше ждать. "Эй ты, Гре-
тель, - крикнула она сестричке, - проворней наноси воды: завтра  хочу  я
Гензеля заколоть и сварить - каков он там ни на есть, худой или жирный!"
   Ах, как сокрушалась бедная сестричка, когда пришлось ей воду  носить,
и какие крупные слезы катились у ней по щекам! "Боже милостивый! - воск-
ликнула она. - Помоги же ты нам! Ведь если бы дикие звери растерзали нас
в лесу, так мы бы, по крайней мере, оба  вместе  умерли!"  -  "Перестань
пустяки молоть! - крикнула на нее старуха. - Все равно ничто тебе не по-
может!"
   Рано утром Гретель уже должна была выйти из дома, повесить котелок  с
водою и развести под ним огонь.
   "Сначала займемся печеньем, - сказала старуха, - я уж печь затопила и
тесто вымесила".
   И она толкнула бедную Гретель к печи, из которой  пламя  даже  наружу
выбивалось.
   "Полезай туда, - сказала ведьма, - да посмотри, достаточно ли  в  ней
жару и можно ли сажать в нее хлебы".
   И когда Гретель наклонилась, чтобы заглянуть в печь,  ведьма  собира-
лась уже притворить печь заслонкой: "Пусть и она там испечется, тогда  и
ее тоже съем".
   Однако же Гретель поняла, что у нее на уме, и сказала:  "Да  я  и  не
знаю, как туда лезть, как попасть в нутро?" - "Дурища! - сказала  стару-
ха. - Да ведь устье-то у печки настолько широко, что я бы  и  сама  туда
влезть могла", - да, подойдя к печке, и сунула в нее голову.
   Тогда Гретель сзади так толкнула ведьму, что  та  разом  очутилась  в
печке, да и захлопнула за ведьмой печную заслонку, и даже засовом задви-
нула.
   Ух, как страшно взвыла тогда ведьма! Но Гретель от печки отбежала,  и
злая ведьма должна была там сгореть.
   А Гретель тем временем прямехонько бросилась к Гензелю, отперла клет-
ку и крикнула ему: "Гензель! Мы с тобой спасены - ведьмы  нет  более  на
свете!"
   Тогда Гензель выпорхнул из клетки, как птичка, когда ей отворят двер-
ку.
   О, как они обрадовались, как обнимались, как прыгали кругом, как  це-
ловались! И так как им уж некого было  бояться,  то  они  пошли  в  избу
ведьмы, в которой по всем углам стояли ящики с жемчугом  и  драгоценными
каменьями. "Ну, эти камешки еще получше голышей", - сказал Гензель и на-
бил ими свои карманы, сколько влезло; а там и Гретель сказала:  "Я  тоже
хочу немножечко этих камешков захватить домой", - и насыпала  их  полный
фартучек.
   "Ну, а теперь пора в путь-дорогу, - сказал Гензель, - чтобы выйти  из
этого заколдованного леса".
   И пошли - и после двух часов пути пришли к большому озеру.  "Нам  тут
не перейти, - сказал Гензель, - не вижу я ни жердинки, ни  мосточка".  -
"И кораблика никакого нет, - сказала сестричка. - А зато вон там плавает
белая уточка. Коли я ее попрошу,  она,  конечно,  поможет  нам  перепра-
виться".
   И крикнула уточке:
   Уточка, красавица!
   Помоги нам переправиться;
   Ни мосточка, ни жердинки,
   Перевези же нас на спинке.
   Уточка тотчас к ним подплыла, и Гензель сел к ней на  спинку  и  стал
звать сестру, чтобы та села с ним рядышком. "Нет, - отвечала Гретель,  -
уточке будет тяжело; она нас обоих перевезет поочередно".
   Так и поступила добрая уточка, и после того, как они благополучно пе-
реправились и некоторое время еще шли по лесу, лес стал им казаться  все
больше и больше знакомым, и наконец они увидели вдали дом отца своего.
   Тогда они пустились бежать, добежали до дому, ворвались в него и бро-
сились отцу на шею.
   У бедняги не было ни часу радостного с тех пор, как он покинул  детей
своих в лесу; а мачеха тем временем умерла.
   Гретель тотчас вытрясла весь свой фартучек - и жемчуг  и  драгоценные
камни так и рассыпались по всей комнате, да и Гензель тоже стал их  при-
горшнями выкидывать из своего кармана.
   Тут уж о пропитании не надо было думать, и стали они  жить  да  пожи-
вать, да радоваться.
   Моей сказочке конец.
   По лесу бежит песец.
   Кто поймать его сумеет,
   Тот и шубу заимеет.

   Пер. под ред. П.Н. Полевого
   Печатается по изданию: "Сказки, собранные  братьями  Гриммами",  Спб, 1895.
   Изд. "Алгоритм", 1998.
   OCR Палек, 1999 г.