Братья Гримм

   Гусятница
 
   Давно уж это было: жила-была на свете старая королева, у которой  муж
уже умер и осталась одна дочка-красавица. Когда та выросла, то была  по-
молвлена с одним королевичем на чужбине.
   Настало время вступать им в супружество; королевна должна была отпра-
виться в иноземное государство, и ее мать-королева дала  ей  в  приданое
очень много ценной утвари и украшений, серебра и золота, кубков и всякой
казны - одним словом, все, что принадлежало к ее приданому,  потому  что
она очень любила свою дочку.
   Кроме всего этого старая королева отдала своей дочери и такую служан-
ку в провожатые, которая должна была с нею вместе ехать и передать ее  в
руки жениха; каждой из них - и невесте, и камеристке - королева дала  по
коню.
   Конь королевны звался Фалада и умел говорить.
   Когда настал час разлуки, мать-королева  пошла  в  свою  опочивальню,
взяла ножичек и порезала им пальцы, так что кровь из  них  закапала;  на
пальцы она наложила тряпочку, накапала на нее три  капли  крови,  отдала
дочке и сказала: "Милое дитятко, прибереги эти капли моей крови; они те-
бе в дороге пригодятся".
   Так и распрощались они со слезами; тряпочку королевна спрятала к себе
за пазуху, села на коня и пустилась в путь к своему жениху.
   После часового переезда королевне очень захотелось пить, и она сказа-
ла своей камеристке: "Сойди с коня и зачерпни мне воды из  ручья  в  тот
кубок, который ты для меня захватила, мне очень пить хочется".  -  "Коли
вам пить хочется, - отвечала камеристка, - так вы можете  сами  сойти  с
коня, приклониться к воде и пить, а я вам служанкой не намерена быть".
   Королевну так мучила жажда, что она сошла с коня, приклонилась к воде
ручья и стала пить, и не смела золотым кубком воды зачерпнуть.
   Невольно вырвалось у нее восклицание: "Ах, Боже мой!"  -  а  три  ка-
пельки крови отвечали ей: "Кабы знала это твоя матушка, у ней  сердце  в
груди разорвалось бы!"
   Но королевна только запечалилась, не сказала ни слова и снова села на
коня.
   Так проехали они еще много верст; а день был жаркий, солнце палило, и
вскоре жажда стала снова мучить королевну. Проезжая мимо реки,  она  еще
раз позвала камеристку и сказала: "Сойди с коня и дай  мне  напиться  из
моего золотого кубка". Она уж на нее сердиться и не думала.
   Но камеристка отвечала ей еще горделивее: "Коли хотите пить, ступайте
и пейте, а я вашей служанкой быть не намерена".
   Тогда сошла королевна с коня от великой жажды, приникла к текучей во-
де, заплакала и сказала: "Ах, Боже мой!" - а три капельки крови ей опять
отвечали: "Кабы знала твоя матушка, у ней  сердце  в  груди  разорвалось
бы!"
   И между тем, как она жадно пила и к воде наклонялась,  выпала  у  нее
из-за пазухи в воду тряпочка с тремя капельками крови и понесло ее водою
по течению, и она того в волнении своем не приметила...
   А камеристка-то это видела и радовалась тому, что она теперь получила
власть над королевной: лишившись трех капелек материнской крови, та ста-
новилась совсем слабою и беспомощною.
   Когда она, вернувшись от реки, хотела опять сесть на своего коня, ко-
торый звался Фалада, камеристка  сказала  ей:  "На  Фаладе  следует  мне
ехать, а тебе на моей кляче", - и королевна должна была  на  это  согла-
ситься.
   Затем камеристка приказала ей очень грубо, чтобы она сняла с себя ко-
ролевское платье и надела ее, простое, и сверх того под  открытым  небом
должна была поклясться, что она никому при королевском дворе ни слова не
скажет о том, что они платьями обменялись; а если бы она  не  дала  этой
клятвы, то камеристка грозилась ее на месте убить. Но Фалада все это ви-
дел и все примечал.
   И вот камеристка села верхом на Фаладу, а  настоящая  невеста  на  ее
плохого коня, и так поехали они далее, до самых ворот королевского  зам-
ка.
   Там очень обрадовались их прибытию, королевич выбежал  им  навстречу,
помог камеристке слезть с коня и вообразил себе, что она-то и предназна-
чена ему в супруги.
   Он повел ее вверх по лестнице в замок, а настоящая-то королевна долж-
на была внизу дожидаться. Старый король тем временем смотрел  из  окошка
во двор и заметил, какая она была тонкая, нежная и красивая; тотчас  по-
шел он к невесте и спросил ее, что за особа с ней приехала и там во дво-
ре осталась и кто она такова. "Я ее с собой на дороге прихватила,  чтобы
не одной мне ехать; дайте ей какуюнибудь работу, чтобы она не оставалась
без дела".
   Но у старого короля не было для нее работы, и он сказал только: "Есть
у меня маленький мальчишечка, что гусей пасет, вот пусть тому помогает".
   Мальчика того звали Кюрдхен, ему-то и должна была  настоящая  невеста
помочь гусей пасти.
   Вскоре после того ложная невеста  стала  говорить,  молодому  королю:
"Милый мой супруг, прошу вас сделать мне маленькое одолжение". - "С удо-
вольствием", - отвечал он. "Так вот, прикажите позвать живодера и  отру-
бить голову тому коню, на котором я сюда ехала, потому что он мне  очень
досадил по пути сюда".
   Так говорила она нарочно, а собственно-то говоря, опасалась того, что
эта лошадь могла бы рассказать, как она обращалась в дороге  с  королев-
ной.
   Дошел и до настоящей королевны слух о том, что верный  Фалада  должен
умереть, и вот она тайно обещала живодеру дать  червонец,  если  тот  ей
окажет маленькую услугу.
   В королевском городе были большие мрачные ворота, через  которые  она
ввечеру и поутру должна была прогонять гусей. Вот под этими воротами она
и просила живодера прибить голову Фалады ей на память. Так и пообещал ей
живодеров помощник, отрубил верному коню голову  и  прибил  гвоздем  под
мрачными воротами.
   Рано утром, когда она с Кюрдхеном прогоняла гусей под  воротами,  она
сказала мимоходом:
   Висишь ты здесь, мой верный Фалада! - а голова ей отвечала:
   А тебе, королевна, гусей гнать надо...
   Если б твоя матушка про то дозналась,
   Сердце бы ее тогда разорвалось!
   Так и прошли они далее за город, и пригнали гусей на пастбище.  Придя
на лужок, присела она на травку, распустила свою  косу,  а  коса  у  ней
блестела как золото, и Кюрдхен это увидел, и очень ему понравился  блеск
ее волос, и он захотел парочку их у королевны из косы вырвать.
   Тогда она проговорила:
   Дуй, подуй-ка, ветерок,
   Сдуй с Кюрдхена колпачок;
   Вдаль гони его, прошу,
   Пока косу расчешу!
   И налетел вдруг такой сильный ветер, что сдул с Кюрдхена  его  колпа-
чок, погнал его вдаль, и мальчик вынужден был за тем колпачком бежать.
   Пока он вернулся, королевна  расчесала  и  прибрала  свои  волосы,  и
мальчику не досталось ни одного ее волоска. Тогда мальчик рассердился на
нее и не стал с нею говорить; и так пасли они гусей до самого вечера,  а
затем отправились домой.
   На другое утро, проходя под мрачными воротами, королевна сказала:
   Висишь ты здесь, мой верный Фалада! - а Фалада отвечал ей:
   А тебе, королевна, гусей гнать надо...
   Если б твоя матушка про то дозналась,
   Сердце бы ее тогда разорвалось!
   А придя на пастбище, села она опять на лужок и опять  стала  расчесы-
вать свои волосы, и Кюрдхен стал опять за нею бегать и хотел ее ухватить
за волосы; но она проговорила:
   Дуй, подуй-ка, ветерок,
   Сдуй с Кюрдхена колпачок;
   Вдаль гони его, прошу,
   Пока косу расчешу!
   И налетел ветер, и сорвал с головы у мальчика его колпачок,  и  приш-
лось ему долго за ним бегать, а когда он вернулся, она уж давно прибрала
свои волосы, и он ни одного волоска от нее добыть не мог;  и  опять  они
пасли своих гусей до вечера.
   Под вечер, однако же, когда они гусей пригнали, Кюрдхен пошел к  ста-
рому королю и сказал: "С этой девушкой я не хочу больше гусей пасти".  -
"А почему бы так?" - спросил король. "Да она мне целый день досаждает".
   Старый король стал расспрашивать его, чем она ему досаждает.  На  это
Кюрдхен сказал: "Утром, когда мы с гусями проходим под мрачными  ворота-
ми, а там лошадиная голова на стене повешена, она той голове говорит:
   Висишь ты здесь, мой верный Фалада! - а голова ей отвечает:
   А тебе, королевна, гусей гнать надо...
   Если б твоя матушка про то дозналась,
   Сердце бы ее тогда разорвалось!
   А затем он рассказал королю, что каждое утро  происходит  на  гусином
пастбище и как он должен по ветру гоняться за своей шляпенкой.
   Старый король приказал ему на следующий день опять гнать гусей с  ко-
ролевной, а сам спозаранок засел позади мрачных ворот  и  слышал  своими
ушами, как она говорила с головой своего Фалады; затем пошел он  за  нею
следом на пастбище и спрятался за куст на лужайке.
   Тут вскоре он своими собственными глазами увидел, как Кюрдхен  и  гу-
сятница пригнали стадо гусей и как она потом села и распустила свои  во-
лосы, блестевшие как золото. Вслед за тем она опять-таки сказала:
   Дуй, подуй-ка, ветерок,
   Сдуй с Кюрдхена колпачок;
   Вдаль гони его, прошу,
   Пока косу расчешу!
   И опять налетел порыв ветра и унесся с колпачком Кюрдхена вдаль,  так
что тот должен был за ним долго бегать, а гусятница тем временем преспо-
койно расчесывала и плела свои косы, и старый король все это наблюдал из
своей засады.
   Никем не замеченный, вернулся он домой,  и  когда  вечером  гусятница
пригнала гусей с пастбища, он отозвал ее в сторону и спросил, почему она
все это делает.
   "Этого не смею я вам сказать, - отвечала гусятница, - не смею я нико-
му на свое горе пожаловаться, потому что я поклялась об этом молчать, не
то придется мне жизнь потерять".
   Но король настаивал и продолжал допрашивать, и все же ничего  от  нее
не мог добиться. "Ну, - сказал он, - если уж ты мне  ничего  сказать  не
хочешь, так вот поделись своим горем с этою железною печкой",  -  да  на
том и ушел.
   Тогда влезла королевна в железную печь, стала плакать  и  жаловаться,
облегчила свое наболевшее сердце и сказала: "Вот сижу я  здесь,  бедная,
всеми покинутая! Хотя я королевна по рождению, а коварная камеристка си-
лой заставила меня скинуть мое королевское платье и заняла мое  место  у
жениха, между тем как я стала гусятницей и  теперь  вынуждена  справлять
всякую черную работу. Кабы знала то моя матушка, у ней сердце с горя ра-
зорвалось бы!"
   А старый-то король тем временем стоял наверху у самого  устья  трубы,
прислушивался и слышал все, что она говорила.
   Выслушав ее, он вернулся опять в ту же комнату и велел  ей  выйти  из
печки.
   Он приказал одеть ее в королевское платье - и надивиться  не  мог  ее
красоте.
   Затем позвал король своего сына и открыл ему, что приехала к нему  не
его невеста, а ее камеристка, и что девушка-гусятница есть его настоящая
невеста.
   Молодой король был радешенек, увидев, какая у него невеста  красавица
и умница, и по поводу этого открытия  затеял  большой  пир,  на  который
пригласил всех своих друзей и близких.
   На первом месте за столом сидел жених, и королевна сидела по одну его
руку, а камеристка - по другую и настолько была ослеплена, что не  могла
узнать королевну в ее блестящем наряде.
   Когда все попили и поели, и повеселели, старый король задал камерист-
ке загадку: "Чего бы достойна была служанка, которая так-то и так-то об-
манула свою госпожу?" - и затем, изложив перед всеми историю  королевны,
потребовал, чтобы камеристка сказала, какой приговор следует  произнести
над такой обманщицей.
   Выслушав короля, камеристка сказала: "Такая обманщица  достойна  была
бы того, чтобы раздеть ее донага, посадить в бочку, убитую гвоздями; а в
ту бочку впрячь двух белых коней и на тех конях катить ее  по  улицам  в
бочке до самого места казни".
   Король же сказал: "Эта обманщица - ты  сама,  и  произнесла  ты  свой
собственный приговор: над тобой его и исполним".
   И когда этот приговор был исполнен, молодой король женился на настоя-
щей королевне, и правили они своим королевством долго и мирно.

   Пер. под ред. П.Н. Полевого
   Печатается по изданию: "Сказки, собранные  братьями  Гриммами",  Спб, 1895.
   Изд. "Алгоритм", 1998.
   OCR Палек, 1999 г.