1
Среда
20 сентября 1933года.
Петербург.
Дорогая
Клавдия Васильевна,
оказалось не так просто написать Вам обещан-
ное письмо. Ну в чем я разоблачу себя? И от-
куда взять мне обещанное красноречие? Поэто-
му я просто отказываюсь от обещанного письма
и пишу Вам просто письмо от всей души и по
доброй воле. Пусть первая часть письма будет
нежной, вторая - игривой, а третья - дело-
вой. Может быть, некоторая доля обещанного и
войдет в это произведение, но, во всяком
случае, я специально заботиться об этом не
буду. Единственное, что я выполню точно, это
опущу письмо в почтовую кружку 21-го сентяб-
ря 1933 года.
Часть I (нежная).
Милая Клавдия Васильевна,эта часть пись-
ма должна быть нежной. Это не трудно сде-
лать, ибо поистине мое отношение к Вам дос-
тигло нежности просто удивительной. Доста-
точно мне написать все, что взбредет в го-
лову, но думая только о Вас (а это тоже не
требует усилий, ибо думаю я о Вас все вре-
мя), и письмо само собой получится нежней-
шее.
Не знаю сам, как это вышло, но только в
один прекрасный день, получилось вдруг, что
Вы - это уже не Вы, но не то чтобы Вы стали
частью меня, или я - частью Вас, или мы оба
- частью того, что раньше было частью меня
самого, если бы я не был сам той частицей,
которая в свою очередь была частью... Прос-
тите, мысль довольно сложная, и оказалось,
что я в ней запутался.
В общем, Клавдия Васильевна, поверьте
мне только в одном, что никогда не имел я
друга и даже не думал об этом, считая, что
та часть (опять эта часть!) меня самого, ко-
торая ищет себе друга, может смотреть на ос-
тавшуюся часть, как на существо, способное
наилучшим образом воплотить в себе идею дру-
жбы и той откровенности, той искренности,
того самоотверживания, т.е. отверженья (чув-
ствую, что опять хватил далеко и опять начи-
наю запутываться), того трогательного обмена
самых сокровенных мыслей и чувств, способно-
го растрогать... Нет, опять запутался. Лучше
в двух словах скажу Вам все: я бесконечно
нежно отношусь к Вам, Клавдия Васильевна!
Теперь перейдемте ко второй части.
Часть II (игривая).
Как просто после "нежной части", требую-
щей всей тонкости душевных поворотов, напи-
сать "часть игривую", нуждающуюся не столько
в душевной тонкости, сколько в изощреннейшем
уме и гибкости мысли. Воздерживаясь от кра-
сивых фраз, с длинными периодами, по причине
своего несчастного косноязычия, прямо обра-
щаю свое внимание на Вас и тут же восклицаю:
"О, как Вы прекрасны, Клавдия Васильевна!"
Помоги мне Бог досказать следующую фразу
до конца и не застрять посередине. Итак, пе-
рекрестясь, начинаю: Дорогая Клавдия Василь-
евна, я рад, что Вы уехали в Москву, ибо ос-
танься Вы здесь (короче!), я бы в короткий
срок забыл (еще короче!), я бы влюбился в
Вас и забыл все вокруг! (Досказал.)
Пользуясь полной удачей и не желая пор-
тить впечатления, оставленного второй час-
тью, быстро перехожу на часть третию.
Часть III (как ей и полагается
быть - деловая).
Дорогая Клавдия Васильевна, скорей напи-
шите мне, как Вы устроились в Москве [1].
Очень соскучился по Вас. Страшно подумать,
что постепенно человек ко всему привыкает,
или, вернее, забывает то, о чем тосковал
когда-то. Но другой раз бывает достаточно
легкого напоминания, и все желания вспыхива-
ют вновь, если они когда-то, хоть одно мгно-
вение, были настоящими. Я не верю в перепис-
ку между знакомыми людьми, скорей и лучше
могут переписываться люди незнакомые друг с
другом, а потому я не прошу Вас о письмах,
написанных по "правилам и форме". Но если Вы
будете, время от времени,присылать мне кусо-
чек бумажки с Вашим имянем [2], я буду Вам
очень благодарен. Конечно, если Вы пришлете
мне письмо, я буду также тронут весьма.
У Шварцев Литейных [3] я еще не был; но,
когда буду, передам им все, о чем Вы меня
просили.
Жизнь-то! Жизнь-то как вздорожала! Лук-
-порей на рынке стоит уже не 30, а 35 или
даже все 40 копеек!
Даниил Хармс.
Ленинград.
Надеждинская 11, кв. 8.
_________________
1. В 1933 году К.В.Пугачева переехала в
Москву.
2. Здесь и в некоторых других случаях
сохраняется правописание автора.
3. "Шварцы Литейные": Евгений Львович
Шварц (1896 - 1958), драматург и мемуарист,
и его жена Екатерина Ивановна Шварц (1902 -
1963) жили в то время на Литейном проспекте
и звались так в кругу друзей в отличие от
"Шварцев Невских" - Антона Исааковича Шварца
(1896 - 1954), чтеца, эстрадного артиста, и
его жены Натальи Борисовны Шанько.
2
5 октября 1933 года.
Дорогая
Клавдия Васильевна,
больше всего на свете хочу видеть Вас. Вы
покорили меня. Я Вам очеь благодарен за Ваше
письмо. Я очень много о Вас думаю. И мне
опять кажется, что Вы напрасно перебрались в
Москву. Я очень люблю театр, но, к сожале-
нию, сейчас театра нет. Время театра, боль-
ших поэм и прекрасной архитектуры кончилось
сто лет тому назад. Не обольщайте себя на-
деждой, что Хлебников написал большие поэмы,
а Мейерхольд - это все же театр.
Хлебников лучше всех остальных поэтов
второй половины ХIX и первой четверти ХХ ве-
ка, но его поэмы это только длинные стихот-
ворения; а Мейерхольд не сделал ничего.
Я твердо верю, что время больших поэм,
архитектуры и театра когда-нибудь возобно-
вится. Но пока этого еще нет.
Пока не созданы новые образцы в этих
трех искусствах, лучшими остаются старые пу-
ти. И я, на Вашем бы месте, либо постарался
сам создать новый театр, если бы чувствовал
в себе достаточно величия для такого дела,
либо придерживался театра наиболее архаичес-
ких форм.
Между прочим, ТЮЗ стоит в более выгодном
положении, нежели театры для взрослых. Если
он и не открывает собой новую эпоху возрож-
дения, он все же, благодаря особым условиям
детской аудитории, хоть и засорен театраль-
ной наукой, "конструкциями" и "левизной" (не
забывайте, что меня самого причисляют к са-
мым "крайне левым поэтам"), - все же чище
других театров.
Милая Клавдия Васильевна, как жалко, что
Вы уехали из моего города, и тем более жалко
мне это, что я всей душой привязался к Вам.
Желаю Вам, милая Клавдия Васильевна,
всяческих успехов.
Даниил Хармс.
3
Понедельник,
9 октября 1933 года.
Петербург.
Дорогая
Клавдия Васильевна,
Вы переехали в чужой город, поэтому вполне
понятно, что у Вас нет еще близких Вам лю-
дей. Но почему их вдруг не стало у меня с
тех пор, как Вы уехали, - мне это не то что-
бы непонятно, но удивительно! Удивительно,
что видел я Вас всего четыре раза, но все,
что я вижу и думаю, мне хочется сказать
только Вам.
Простите меня, если впредь я буду с Вами
совершенно откровенен.
---------------
Я утешаю себя: будто хорошо, что Вы уе-
хали в Москву. Ибо что получилоь бы, если
бы Вы остались тут? Либо мы постепенно разо-
чаровались бы друг в друге, либо я полюбил
бы Вас и, в силу своего консерватизма, захо-
тел бы видеть Вас своей женой.
Может быть, лучше знать Вас издали.
---------------
Вчера я был в ТЮЗе на "Кладе" Шварца [1].
Голос Охитиной [2], очень часто, похож
на Ваш. Она совершенно очевидно подражает
Вам.
После ТЮЗа мы долго гуляли со Шварцем, и
Шварц сожалел, что нет Вас. Он рассказывал
мне, как Вы удачно играли в "Ундервуде" [3].
Чтобы побольше послушать о Вас, я попросил
Шварца рассказать мне Вашу роль в "Ундерву-
де". Шварц рассказывал, а я интересовался
всеми подробностями, и Шварц был польщен мо-
им вниманием к его пиесе.
---------------
Сейчас дочитал Эккермана "Разговоры о
Гете". Если Вы не читали их вовсе или чита-
ли, но давно, то прочтите опять. Очень хоро-
шая и спокойная книга.
---------------
С тех пор, как Вы уехали, я написал
только одно стихотворение. Посылаю его Вам.
Оно называется "Подруга", но это не о Вас.
Там подруга довольно страшного вида, с кру-
гами на лице и лопнувшим глазом. Я не знаю,
кто она. Может быть, как это ни смешно в на-
ше время, это Муза. Но если стихотворение
получилось грустным, то это уже Ваша вина.
Мне жалко, что Вы не знаете моих стихов.
"Подруга" не похожа на мои обычные стихи,
как и я сам теперь не похож на самого себя.
В этом виноваты Вы. А потому я и посылаю
Вам это стихотворение.
Подруга
На лице твоем, подруга,
два точильщика жука
начертили сто два круга,
цифру семь и букву Ка.
Над тобой проходят годы,
хладный рот позеленел,
лопнул глаз от злой погоды,
в ноздрях ветер зазвенел.
Что в душе твоей творится,
я не знаю. Только вдруг
может с треском раствориться
дум твоих большой сундук.
И тогда понятен сразу
будет всем твой сладкий сон;
и твой дух, подобно газу,
из груди умчится вон.
Что ты ждешь? Планет смятенья?
Иль движенья звездных толп?
Или ждешь судеб сплетенья,
опершись рукой на стоб?
Или ждешь, пока желанье
из небес к тебе слетит
и груди твое дыханье
мысль в слово превратит?
Мы живем не полным ходом,
не считаем наших дней.
Но минуты, с каждым годом,
все становятся видней.
С каждым часом гнев и скупость
окружают нас вокруг,
и к земле былая глупость
опускает взоры вдруг.
И тогда, настроив лиру
и услыша лиры звон,
будем петь. И будет миру
наша песня точно сон.
И быстрей помчатся реки,
и, с высоких берегов,
будешь ты, поднявши веки,
бесконечный ряд веков
наблюдать холодным оком
нашу славу каждый день.
И на лбу твоем высоком
никогда не ляжет тень [4].
28 сентября 1933 года.
---------------
Ваш чекан [5] обладает странной особен-
ностью: он играет пять минут, а потом начи-
нает шипеть. Поэтому я играю на нем два раза
в день: утром и при заходе солнца.
---------------
Милая Клавдия Васильевна, не падайте ду-
хом, а также не бойтесь писать мне грустные
письма. Я даже рад, что Вы нашли Москву, на
первых порах, пустой и скучной. Это только
говорит, что Вы сами - большой человек.
Даниил Хармс.
________________
1. Хармс был на первом представлении,
которое состоялось 8 октября 1933 года. По-
становка А.А.Брянцева.
В записной книжке Хармса находим такую
запись: "Клад" Шварца интересен в тех мес-
тах, где кажется, что происходит сверхестес-
твенное. Как замечательно, что это всегда
так, когда в меру" (Архив Я.С.Друскина).
2. Александра Алексеевна Охитина испол-
няла в "Кладе" роль Птахи.
3. Первая пьеса Е.Шварца. Поставлена в
Ленинградском ТЮЗе режиссерами А.А. Брянце-
вым и Б.В.Зоном. Премьера состоялась 21 сен-
тября 1929 года. К.В.Пугачева играла в этом
спектакле роль пионерки Маруси.
4. Третий, окончательный вариант стихот-
ворения опубликован в "Дне поэзии. 1965" (Л.
1966, стр. 292 - 294), публикация А.Алекса-
ндрова. В "Дне поэзии" стихи Хармса разбиты
на четверостишия и строчка "окружают нас
вокруг" заменена на строчку "ловят нас в
свой мрачный круг", не встречающуюся ни в
одном варианте. Первый вариант был написан
на обратной стороне письма от 21 сентября
1933 года к Н.И.Колюбакиной. В этом письме
Хармс сообщал, что посылает "вчера написан-
ные стихи. Правда, они еще не закончены. Ко-
нец должен быть другим, но несмотря на это я
считаю, что в них есть стройность и тот гру-
стный тон, каким говорит человек о непонят-
ном ему предназначении человека в мире".
Второй вариант написан через несколько
дней, 25 сентября.
5. Музыкальный инструмент, - по описанию
К.В.Пугачевой, напоминал флейту или гобой.
Пугачева играла на нем в спектакле "Дети Ин-
дии" (пьеса Н.Ю.Жуковской, постановка А.А.
Брянцева) и потом подарила его Д.И.Хармсу.
Хармс, вспоминает Пугачева, смотрел этот
спектакль (премьера состоялась 10 июня 1928
года), в нем актриса исполняла роль мальчи-
ка-индуса Умеша.
4
Понедельник
16 октября 1933 года.
Петербург.
Талант растет, круша и строя.
Благополучье - знак застоя!
Дорогая
Клавдия Васильевна,
Вы удивительный и настоящий человек!
Как ни прискорбно мне не видеть Вас, я
больше не зову Вас в ТЮЗ и мой город. Как
приятно знать, что есть еще человек, в кото-
ром кипит желание! Я не знаю, каким словом
выразить ту силу, которая радует меня в Вас.
Я называю ее обыкновенно ч и с т о т о й.
Я думал о том, как прекрасно все первое!
как прекрасна первая реальность! Прекрасно
солнце и трава и камень и вода и птица и жук
и муха и человек. Но так же прекрасны и рюм-
ка и ножик и ключ и гребешок. Но если я ос-
леп, оглох и потерял все чувства, то как я
могу знать все это прекрасное? Все исчезло и
нет, для меня, ничего. Но вот я получил ося-
зание,и сразу почти весь мир появился вновь.
Я приобрел слух, и мир стал значительно
лучше. Я приобрел все следующие чувства, и
мир стал еще больше и лучше. Мир стал суще-
ствовать, как только я впустил его в себя.
Пусть он еще в беспорядке, но все же суще-
ствует!
Однако я стал приводить мир в порядок. И
вот тут появилось Искусство. Только тут по-
нял я истинную разницу между солнцем и гре-
бешком, но в то же время я узнал, что это
одно и то же.
Теперь моя забота создать правильный по-
рядок. Я увлечен этим и только об этом и ду-
маю. Я говорю об этом, пытаюсь это расска-
зать, описать, нарисовать, протанцевать, по-
строить. Я творец мира, и это самое главное
во мне. Как же я могу не думать постоянно об
этом! Во все, что я делаю, я вкладываю соз-
нание, что я творец мира. И я делаю не прос-
то сапог, но, раньше всего, я создаю новую
вещь. Мне мало того, чтобы сапог вышел удоб-
ным, прочным и красивым. Мне важно, чтобы в
нем был тот же порядок, что и во всем мире:
чтобы порядок мира не пострадал, не загряз-
нился от прикосновения с кожей и гвоздями,
чтобы, несмотря на форму сапога, он сохранил
бы свою форму, остался бы тем же, чем был,
остался бы ч и с т ы м.
Это та самая чистота, которая пронизыва-
ет все искусства. Когда я пишу стихи, то са-
мым главным мне кажется не идея, не содержа-
ние и не форма, и не туманное понятие "ка-
чество", а нечто еще более туманное и непо-
нятное рационалистическому уму, но понятное
мне и, надеюсь, Вам, милая Клавдия Васильев-
на, это - ч и с т о т а п о р я д к а.
Эта чистота одна и та же в солнце, тра-
ве, человеке и стихах. Истинное искусство
стоит в ряду первой реальности, оно создает
мир и является его первым отражением. Оно
обязательно реально.
Но, Боже мой, в каких пустяках заключа-
ется истинное искусство! Великая вещь "Бо-
жественная комедия", но и стихотворение
"Сквозь волнистые туманы пробирается луна" -
не менее велико. Ибо там и там одна и та же
чистота, а следовательно, одинаковая бли-
зость к реальности, т.е. к самостоятельному
существованию. Это уже не просто слова и мы-
сли, напечатанные на бумаге, это вещь, такая
же реальная, как хрустальный пузырек для че-
рнил, стоящий передо мной на столе. Кажется,
эти стихи, ставшие вещью, можно снять с бу-
маги и бросить в окно, и окно разобьется.
Вот что могут сделать слова!
Но, с другой стороны, как те же слова
могут быть беспомощны и жалки! Я никогда не
читаю газет. Это вымышленный, а не созданный
мир. Это только жалкий, сбитый типографский
шрифт на плохой, занозистой бумаге.
---------------
Нужно ли человеку что-либо помимо жизни
и искусства? Я думаю, что нет: больше не ну-
жно ничего, сюда входит все настоящее.
---------------
Я думаю, чистота может быть во всем, да-
же в том, как человек ест суп. Вы поступили
правильно, что переехали в Москву. Вы ходите
по улице и играете в голодном театре. В этом
больше чистоты, чем жить здесь, в уютной ко-
мнате и играть в ТЮЗе.
---------------
Мне всегда подозрительно все благополуч-
ное.
Сегодня был у меня Заболоцкий. Он давно
увлекается архитектурой и вот написал поэму,
где много высказал замечательных мыслей об
архитектуре и человеческой жизни [1]. Я
знаю, что этим будут восторгаться много лю-
дей. Но я также знаю, что эта поэма плоха.
Только в некоторых своих частях она, почти
случайно, хороша. Это две категории.
Первая категория понятна и проста. Тут
все так ясно, что нужно делать. Понятно, ку-
да стремиться, чего достигать и как это осу-
ществить. Тут виден путь. Об этом можно рас-
суждать; и когда-нибудь литературный критик
напишет целый том по этому поводу, а коммен-
татор - шесть томов о том, что это значит.
Тут все обстоит благополучно.
О второй категории никто не скажет ни
слова, хотя именно она делает хорошей всю
архитектуру и мысль о человеческой жизни.
Она непонятна, непостижима и, в то же время,
прекрасна, вторая категория! Но ее нельзя
достигнуть, к ней даже нелепо стремиться, к
ней нет дорог. Именно эта вторая категория
заставляет человека вдруг бросить все и за-
няться математикой, а потом, бросив матема-
тику, вдруг увлечься арабской музыкой, а по-
том жениться, а потом, зарезав жену и сына,
лежать на животе и рассматривать цветок.
Это та самая неблагополучная категория,
которая делает гения.
(Кстати, это я говорю уже не о Зоболоц-
ком, он еще жену свою не убил и даже не ув-
лекался математикой.)
---------------
Милая Клавдия Васильевна, я отнюдь не
смеюсь над тем, что Вы бываете в Зоологичес-
ком парке. Было время, когда я сам каждый
день бывал в здешнем Зоологическом саду. Там
были у меня знакомый волк и пеликан. Если
хотите, я Вам когда-нибудь опишу, как мило
мы проводили время.
Хотите, я опишу Вам также, как я жил од-
нажды целое лето на Лахтинской зоологической
станции, в замке графа Стенбок-Фермора, пи-
таясь живыми червями и мукой "Нестли" [2], в
обществе полупомешанного зоолога, пауков,
змей и муравьев?
Я очень рад, что Вы ходите именно в Зоо-
логический парк. И если Вы ходите туда не
только с тем, чтобы погулять, но и посмот-
реть на зверей, - то я еще нежнее полюблю
Вас.
Даниил Хармс.
---------------
1. Можно предполагать, что речь идет о
не сохранившейся поэме Н.Заболоцкого "Обла-
ка" (1933).
2. Верно: "Нестле". Молочная мука для
вскармливания грудных младенцев. Изготовлял-
ась в Швейцарии.
5
Суббота,
21 октября 1933 года.
Петербург.
Дорогая
Клавдия Васильевна,
16-го октября я послал Вам письмо, к не-
счастью, не заказным.
18-го получил от Вас телеграмму и отве-
тил тоже телеграммой.
Теперь я не знаю, получили ли Вы мое
четвертое письмо.
Создалась особая последовательность в
наших письмах, и, чтобы написать следующее
письмо, мне важно знать, что Вы получили
предыдущее.
Вчера был в Филармонии на Моцарте. Не
хватало только Вас, чтобы я мог чувствовать
себя совершенно счастливым.
Сейчас, как никогда, хочется мне увидеть
Вас. Но, несмотря на это, я больше не зову
Вас в ТЮЗ и в мой город. Вы настоящий и та-
лантливый человек, и Вы вправе презирать
благополучие.
Обо всем этом я подробно изложил в чет-
вертом письме.
Если, в течение ближайших четырех дней,
я не получу от Вас вести, то пошлю Вам оче-
редное длинное письмо, считая, что четверто-
го письма Вы не получили.
Даниил Хармс.
Это письмо внеочередное и имеет своей
целью восстановить только неисправности на-
шей почты.
6
24 октября 1933 года.
"Моя дивная Клавдия Васильевна, - гово-
рю я Вам, - Вы видите, я у Ваших ног?"
А Вы мне говорите: "Нет".
Я говорю: "Помилуйте Клавдия Васильевна.
Хотите, я сяду даже на пол?"
А Вы мне опять: "Нет".
"Милая Клавдия Васильевна, - говорю я
тут горячась. - Да ведь я Ваш. Именно что
Ваш".
А Вы трясетесь от смеха всей своей архи-
тектурой и не верите мне и не верите.
"Боже мой! - думаю я. - А ведь вера-то
горами двигает!" А безверие что безветрие.
Распустил все паруса, а корабль ни с места.
То ли дело пароход!
Тут мне в голову план такой пришел: а
ну-ка не пущу я Вас из сердца! Правда, есть
такие ловкачи, что в глаз войдут и из уха
вылезут. А я уши ватой заложу! Что тогда бу-
дете делать?
И действительно, заложил я уши ватой и
пошел в Госиздат.
Сначала вата плохо в ушах держалась: как
глотну, так вата из ушей выскакивает. Но по-
том я вату покрепче пальцем в ухо забил, то-
гда держаться стала.
Милая и самая дорогая моя Клавдия Ва-
сильевна,
простите меня за это шутливое вступление
(только не отрезайте верхнюю часть письма, а
то эти слова примут какое-то другое освеще-
ние), но я хочу сказать Вам только, что я ни
с какой стороны, или, вернее, если можно так
выразиться, а б с о л ю т н о не от-
ношусь к Вам с иронией. С каждым письмом Вы
делаетесь мне все ближе и дороже. Я даже ви-
жу, как со страниц Ваших писем поднимается
не то шар, не то пар и входит мне в глаза. А
через глаз попадает в мозг, а там не то сгу-
стившись, не то определившись, по нервным
волоконцам, или, как говорили в старину, по
жилам, бежит, уже в виде Вас, в мое сердце.
Вы с ногами и руками садитесь на диван и
делаетесь полной хозяйкой этого оригинально-
го, черт возьми, дома.
И вот я уже сам прихожу в свое сердце
как гость и, прежде чем войти, робко сту-
чусь. А Вы оттуда: "Пожалста! Пожалста!"
Ну я робко вхожу, а Вы мне сейчас же ди-
вный винегрет, паштет из селедки, чай с по-
душечками, журнал с Пикассо и, как говорит-
ся, чекан в зубы.
А в Госиздате надо мной потешаются: "Ну,
брат, - кричат мне, - совсем, брат, ты рех-
нулся!" А я говорю им: "И верно, что рехнул-
ся. И все это от любви. От любви, братцы,
рехнулся!"
7
4 ноября 1933 года.
Дорогая
Клавдия Васильевна,
за это время я написал Вам два длинных пись-
ма, но не послал их. Одно оказалось слишком
шутливое, а другое - настолько запутано, что
я предпочел написать третье. Но эти два
письма сбили меня с тона, и вот уже одиннад-
цать дней я не могу написать Вам ничего.
---------------
Третьего дня я был у Маршака и рассказы-
вал ему о Вас. Как блистали его глаза и как
пламенно билось его сердечко! (Видите, опять
въехала совершенно неуместная и нелепая фра-
за. Какая ерунда! Маршак с пламенными глаза-
ми!)
---------------
Я увлекся Моцартом. Вот где удивительная
чистота! Трижды в день, по пяти минут, изоб-
ражаю я эту чистоту на Вашем чекане. Ах если
бы свистел он хоть двадцать минут подряд!
За неимением рояля я приобрел себе цит-
ру. На этом деликатном инструменте я упраж-
няюсь наперегонки со своей сестрой [1]. До
Моцарта еще не добрался, но попутно, знако-
мясь с теорией музыки, увлекся числовой гар-
монией. Между прочим, числа меня интересова-
ли давно [2]. И человечество меньше всего
знает о том, что такое число. Но почему-то
принято считать, что если какое-либо явление
выражено числами и в этом усмотрена некото-
рая закономерность, настолько, что можно
предугадать последующее явление,то все, зна-
чит, понятно.
Так, например, Гельмгольц нашел числовые
законы в звуках и тонах и думал этим объяс-
нить, что такое звук и тон.
Это дало только систему, привело звук и
тон в порядок, дало возможность сравнения,
но ничего не объяснило.
Ибо мы не знаем, что такое число.
Что такое число? Это наша выдумка, кото-
рая только в приложении к чему-либо делает-
ся вещественной? Или число вроде травы, ко-
торую мы посеяли в цветочном горшке и счита-
ем, что это наша выдумка и больше нет травы
нигде, кроме как на нашем подоконнике?
Не число объяснит, что такое звук и тон,
а звук и тон прольют хоть капельку света в
нутро числа.
---------------
Милая Клавдия Васильевна, я посылаю Вам
свое стихотворение: "Трава".
Очень скучаю без Вас и хочу видеть Вас.
Хоть и молчал столько времени, но Вы един-
ственный человек, о ком я думаю с радостью
в сердце. Видно, будь Вы тут, я был бы влюб-
лен по-настоящему, второй раз в своей жизни.
Дан. Хармс.
---------------
1. Елизаветой Ивановной Грицыной (Юваче-
вой).
2. Сохранились философские и математиче-
ские сочинения Хармса о природе чисел и т.д.
3. Полный текст этого стихотворения пока
не обнаружен. Приведу строки, которые запом-
нила (и я записал с ее слов 22.IХ. 1974) ху-
дожница Елена Васильевна Сафонова (1902 -
1980), дружившая с Введенским и Хармсом. На-
чало:
Когда в густой траве гуляет конь,
она себя считает конской пищей.
Когда в тебя стреляют из винтовки
и ты протягиваешь к палачу ладонь,
то ты ничтожество, ты нищий...
И еще несколько строк:
Когда траву мы собираем в стог,
она благоухает.
А человек, попав в острог,
и плачет, и вздыхает,
и бьется головой и бесится,
и пробует на простыне повеситься...
8
Петербург.
Надеждинская 11, кв. 8.
Суббота, 11 февр<аля> 1934.
Дорогая
Клавдия Васильевна,
только что получил от Вас письмо, где Вы пи-
шете, что вот уже три недели как не получали
от меня писем. Действительно все три недели
я был в таком странном состоянии, что не мог
написать Вам. Я устыжен, что Вы первая напо-
мнили мне об этом.
Ваша подруга так трогательно зашла ко
мне и передала мне петуха. "Это от Клавдии
Васильевны", - сказала она. Я долго радовал-
ся, глядя на эту птицу [1].
Потом я видел Александра Осиповича Мар-
гулиса [2]. Он написал длинную поэму и по-
святил ее Вам. Он изобрел еще особые играль-
ные спички, в котрые выигрывает тот, кто
первый сложит из них слова: "Клавдия Василь-
евна". Мы играли с ним в эту занимательную
игру, и он кое-что проиграл мне.
В ТЮЗе приятная новость: расширили сцену
и прямо на ней устроили раздевалку, где пуб-
лика снимат свое верхнее платье. Это очень
оживило спектакли.
Брянцев [3] написал новую пиесу "Вурда-
лак".
Вчера был у Антона Антоновича; весь ве-
чер говорили о Вас. Вера Михайловна собира-
ется повторить свои пульяжи. Как Вам это
нравится?
Ваш митрополит осаждает меня с самого
утра. Когда ему говорят, что меня нет дома,
он прячется в лифт и оттуда караулит меня.
У Шварцев бываю довольно часто. Прихожу
туда под различными предлогами, но на самом
деле только для того, чтобы взглянуть на
Вас. Екатерина Ивановна [4] заметила это и
сказала Евгению Львовичу. Теперь мое посеще-
ние Шварца называется "пугачевщина".
Дорогая Клавдия Васильевна, я часто вижу
Вас во сне. Вы бегаете по комнате с коло-
кольчиком в руках и все спрашиваете: "Где
деньги? Где деньги?" А я курю трубку и от-
вечаю Вам: "В сундуке. В сундуке".
Даниил Хармс.
--------------
1. В письме много выдуманных историй и
вымышленных персонажей.
2. Верно: Моргулис, Александр Осипович
Моргулис (1898 - 1938), переводчик с фран-
цузского (Гюстав Флобер, Анатоль Франс и
другие), писал стихи. Он и его жена пианист-
ка И.Д.Ханцин (1899 - 1984) были в дружеских
отношениях с О.Э. и Н.Я.Мандельштамами. О.
Мандельштам посвятил Моргулису десять шутли-
вых стихотворений (так называемые "моргуле-
ты"). Репрессирован в 1936 году.
3. Александр Александрович Брянцев (1883
- 1961) - режиссер, актер и педагог, основа-
тель Ленинградского театра юных зрителей,
ТЮЗа, который теперь носит его имя.
4. Е.И.Шварц.
9
Дорогая
Клавдия Васильевна,
теперь я понял: Вы надо мной издеваетесь.
Как могу я поверить, что Вы две ночи подряд
не спали, а все находились вместе с Яхонто-
вым [1] и Маргулисом! Мало этого, Вы остро-
умно и точно намекаете мне II-ой частью "Во-
звращенной молодости" [2] на мое второсте-
пенное значение в Вашей жизни, а словами
"Возвращенная молодость" Вы хотите сказать,
что мою-де молодость не вернешь и что вообще
я слишком много о себе воображаю. Я также
прекрасно понял, что Вы считаете, что я
глуп. А я как раз не глуп. А что касается
моих глаз и выражения моего лица, то, во-пе-
рвых, наружное впечатление бывает ошибочно,
а во-вторых, как бы там ни было, я остаюсь
при своем мнении.
(Яронея [3].)
---------------
1. Владимир Николаевич Яхонтов (1899 -
1945) - чтец, артист эстрады.
2. Повесть М.Зощенко (1933), которая,
однако, на части не делится. Говоря о II-ой
части, Хармс подразумевает, очевидно, номера
журнала с продолжением повести ("Звезда",
1933, N% 8 и 10), страницы, рассказывающие
об уходе старого профессора к молодой жене,
скоро начинающей отодвигать его на задний
план.
В одном из авторских предисловий к пове-
сти говорится: "В этой книге будут затронуты
вопросы сложные и даже отчасти чересчур сло-
жные, отдаленные от литературы и непривычные
для рук писателя. Такие вопросы, как, напри-
мер, поиски потерянной молодости, возвраще-
ние здоровья, свежести чувств и так далее, и
тому подобное, и прочее".
Отметим, что это пока единственное изве-
стное нам у Хармса упоминание написанного
Михаилом Зощенко.
3. Искаженное "ирония".
|