свой чай и перестал играть в игру "директор--художественный руководитель". Стоянка такси находилась прямо рядом с его домом, и мы помчались на Суворовский--тут, наконец, я услышал благодарность от "художественного руководителя" за свою оперативность. Репетировать нам ничего не требовалось--все давно было готово, инструменты в порядке, оставалось только объяснить барабанщику, что к чему, но, по словам Жени Иванова, Валерка был профессионалом и объяснять особенно ему ничего было не нужно. Валерка встретил нас на лестнице своего дома--он уже спускал барабаны вниз. Мы быстро поздоровались, еще раз поблагодарили его, подхватили кто что мог и в одно мгновение погрузили установку в такси, втиснулись сами и рванули к Малому драматическому. -- Что вы играете-то?--улыбаясь, спросил у Витьки Кириллов. -- Биг-бит. -- А-а, ясно. Нет проблем. Да, биг-бит. Мы планировали для первого раза записать четыре-пять песен--"Весну", "Лето", "Я из тех...", "Последний герой", а там видно будет, как дело пойдет. Последние Витькины песни были более жесткими и холодными, чем материал "Сорока пяти", но были и чисто биг-битовые вещи а-ля Нил Седака -- "Весна", например. "Весна, постоянный насморк, Весна -- солнце светит опять. Я промочил ноги, Весна -- я опять иду гулять. Весна -- я не могу сидеть дома, Весна -- я люблю весну, О чем поют в моем дворе кошки?.. Нет, нет, нет, нет, я не усну. Весна -- я уже не грею пиво, Весна -- скоро вырастет трава. Весна -- вы посмотрите, как красиво, Весна -- где моя голова?.." Мы прошли через вахту театра, сказав бабушке, сидевшей в стеклянной будочке, что мы к Андрею. Звукооператор Андрей встретил нас приветливо, провел в студию, сказал, чтобы мы с Витькой настраивались, а сам пошел с Кирилловым устанавливать барабаны. Все происходило в этот день удивительно быстро и складно--часа за три мы записали болванки четырех песен, и получилось это очень неплохо. Кириллов, действительно, оказался классным барабанщиком--он все схватывал на лету, и проблем с барабанами не было никаких. Время близилось уже к закрытию метро, когда мы закончили запись и договорились с Андреем о следующей сессии. Загрузив барабаны Кириллова в такси, мы еще раз поблагодарили его и расстались с этим удивительным бескорыстным музыкантом. К сожалению, эту запись мы так и не довели до конца -- Витьке вдруг разонравилась эта студия, звук записанных барабанов, хотя, на мой взгляд, он был вполне достойным. Мы собрались в Малом драматическом еще раз, записали голос, и Витька, забрав ленту себе, сказал, что пока на этом остановимся. У него не было настроения писать дальше--это было заметно. Отношения наши продолжали оставаться превосходными, он сказал, что просто устал и ему нужно сосредоточиться, чтобы записать полноценный альбом. А пара песен из записи в Малом драматическом, потом так никуда и не вошла... "Я из тех, кто каждый день выходит прочь из дома Около семи утра. Да, из тех, кто каждый день уходит прочь из дома Около семи утра. И что бы ни было внизу -- холод или жара, Я знаю точно, завтра будет то же, что и вчера, Я из тех, кто каждый день уходит прочь из дома Около семи утра. В это утреннее время там внизу все так похоже - На кино. Да, в это утреннее время там внизу все так похоже На кино. Я беру зубную щетку, открываю окно, Я ко всему уже привык, все началось уже давно, Да, в это утреннее время там внизу все так похоже на кино. Я сажусь в какой-то транспорт и смотрю, Куда он привезет меня. Я снова сел в какой-то транспорт и смотрю, Куда он привезет меня. Со мною рядом кто-то едет из гостей домой. Зачем я еду, я ведь так хотел остаться с тобой, И сажусь в какой-то транспорт и смотрю, Куда он привезет меня... Я из тех, кто каждый день уходит прочь из дома Около семи утра. Да, я из тех, кто каждый день уходит прочь из дома Около семи утра. И в моей комнате, наверное, дуют злые ветра, И в этой песне нету смысла, эта песня стара, Я из тех, кто каждый день уходит прочь из дома Около семи утра..." Глава 11 "Зеленый змий--что геростат,--сказал однажды Артем Троицкий,--голову отрубишь, две вырастет..." Мне кажется, что эти стихотворные строки применимы не только к собственно зеленому змию, а и к внутренней политике нашей страны. После смерти любимого Леонида Ильича, портреты которого в той или иной форме имелись едва ли не в каждой из битнических квартир, высокий пост главы государства занял крепенький гриб-боровик Юрий Владимирович, и только мы начали привыкать к его причудам, как его сменил совсем уже старичок-лесовичок Константин Устинович. В моей памяти два этих лидера слились воедино, и я вспоминаю те годы, как время правления двух господ одновременно. Собственно, со сменой одного на другого ничего особенно не менялось, разве что при Андропове появился новой сорт дешевой водки--андроповки, если кто помнит, да и хватать людей на улицах начали уже просто средь бела дня. -- Почему не на работе?--грозно спрашивали дружинники болтающихся по улицам битников. Обычно, я отвечал, что работаю во вторую смену, и, хотя я к тому времени нигде не работал, дружинники оставляли меня в покое--они довольно халатно относились к своих обязанностям, как и все работающие на государство советские люди, и не проверяли полученную от меня информацию. Вообще, время было чрезвычайно мрачное, и я думаю, что публицисты, ныне кормящиеся на описаниях сталинских репрессий, могут быть спокойны: когда эта тема себя исчерпает, то их ждет еще непаханное поле восьмидесятых--время тихого террора Андропова--Черненко. И на фоне всеобщей тупости и беспредельного маразма, в который окончательно и бесповоротно, решительно и, как всегда, очертя голову, погрузилась наша великая держава, отдельные выродки, как сказал какой-то милиционер, беседуя с очередным задержанным битником, не шли вместе со всеми по широкой ровной дороге, а искали узкие кривые тропинки, ведущие в сторону... Заходили иногда вялые и беспочвенные разговоры об эмиграции--реально нам эмигрировать было практически невозможно, хотя многие и хотели, и все кончалось в результате уверениями друг друга в том, что: "Я вот сейчас, в домашних тапочках и футболке готов рвануть в Америку.." Но это, повторяю, были по тем временам несбыточные проекты. Можно, конечно, было жениться на ком-нибудь из враждебного капиталистического лагеря, но как-то с кандидатурами невест дело было довольно туго. И мы жили в своем, отдельном мире, в другом измерении. Это не был мир иллюзий--иллюзией, скорее, было все окружающее, весь народ, который дважды в году раскрашивал себя в красный цвет и пер на демонстрации, а остальные 363 дня старался выглядеть как можно более неброско и неприметно. Мы же находились хоть и в маленьком, но реальном мире, читали литературу, написанную на нормальном языке, а не на советском "нью-спике"-- книги Набокова, Аксенова, Орвелла; слушали хорошую музыку; жили по простым человеческим законам, а не по законам социалистического общежития. Рок-н-ролл оставался для нас единственной областью приложения своих сил и способностей, и мы играли в игры: одни--в рок-звезд, другие--в рок-фанов. Было совершенно очевидно, что как музыканты, большинство "рок-звезд" абсолютно несостоятельны, но играть было интересно, и некоторые продолжают заниматься этим и по сей день. Мы продолжали бурную концертную деятельность в Москве и не только--чаще и чаще случались концертики в родном городе. Как-то раз мы играли для иностранных друзей, не владеющих русским языком и, как ни странно, им тоже понравилась наша программа. Этот концертик для девушек из Гамбурга, а также для всех наших друзей проходил дома у Ливерпульца, с которым как-то нас познакомил Борис. Ливер-пульца прозвали так за то, что в бытность свою. студентом университета он был отправлен со всей своей группой на стажировку в Англию, и один семестр обучался английскому языку на родине "Битлз". Вернулся он оттуда, совершенно, другим человеком и начал вести такой образ жизни, про который можно смело сказать словами одного из героев известного фильма "Асса": "Я был нетрезв, и мое поведение недостойно советского офицера...". Дома у Алексиса-Ливерпульца было довольно миленько--он тащил к себе все, что только возможно, и что плохо лежало,--тут стояли и висели чучела диких зверей и птиц, повсюду сверкали таблички--"Не стой под стрелой", "Пьянству -- бой", к которой была сделана приписка "Пьянству--герл", "Не работай" и так далее. Из Англии наш приятель привез массу пластинок и книг, и у него можно было провести время приятно и не без пользы. Новый, 1983 год, мы встречали у подружки Гены Зайцева, Гали. Пригласил нас Гена, который тоже уже был поклонником группы "Кино" да и просто нашим другом. У Гали намечался этакий большой светский раут, и каждый приглашенный должен был принести с собой или бутылку шампанского, или водки, или коньяку. Но Гена, приглашая гостей, иногда упускал слово "или", и поэтому ряд приглашенных принесли по полному комплекту, так что празднество затянулось аж на три дня. У Гали была потрясающая коллекция пластинок--оказывается, все ее друзья детства давно жили за океаном, и без конца слали ей огромные посылки, и мы три дня наслаждались редкими для Ленинграда записями группы "Фри", ранними песнями Боуви, а также шампанским, коньяком и всем остальным. Но праздник--праздником, и как это всегда бывает, он закончился, и жизнь вернулась на круги своя. В феврале планировалось провести очередной концерт в рок-клубе--на этот раз должны были играть только две группы--в первом отделении "Кино", во втором--"Аквариум", как бы группы-побратимы. Неотвратимо уже встала перед нами необходимость расширения состава группы--музыка, которую теперь писал Витька, могла звучать только в электричестве, с полным составом. Во всяком случае, на рок-клубовский концерт музыканты нам были нужны в обязательном порядке--прибегать опять к помощи "Аквариума" мы не хотели--в глазах публики мы бы утратили свое лицо, тем более, что "Аквариум" работал в том же концерте. Перед тем, как уйти в армию, Олег--наш Гиперболоид-- работал в одной командочке параллельно с нами, играл с ней на разных свадьбах, вечеринках--подхалтуривал, одним словом. Командочка, впрочем, была некоммерческой направленности--вокалист обожал Джона Леннона, гитарист торчал от "Криденс"-- со вкусом у ребят было все в порядке. Я тогда познакомился с этой группой и теперь решил попытать счастья и созвонился с басистом--Максом. Выслушав мои предложения и условия, Макс согласился поиграть с "Кино", в качестве сессионного музыканта. Я начал ездить к нему, он тоже жил в Купчино, недалеко от меня, и репетировать с ним Витькин материал. Сам Витька теперь сидел дома с Марьяшей--они снимали квартиру где-то на Гражданке--и особенно не утруждал себя поездками к новому басисту и репетициями с ним. Он сказал, чтобы я подготовил его, а потом, чтобы мы вместе приехали и Витька "примет работу". И я готовил Макса к этому экзамену и успел подружиться с ним. Мы встречались с его приятелем--гитаристом Юркой Каспаряном, играли рок-н-роллы и Витькины песни, беседовали о роке, пили чай, слушали музыку--рок-н-роллы "Криденс" и "Битлз", которые обожал Юрка. Однажды я ехал к Витьке на Гражданку, вышел из метро "Площадь Ленина" и ждал троллейбуса, на котором нужно было проехать еще с полчаса, чтобы добраться до Витькиного нового дома. -- Привет,--услышал я знакомый голос, повернул голову и увидел Макса с бас-гитарой в чехле, а рядом с ним -- Юрку. Юрка тоже был с гитарой в руках--они, как выяснилось, ехали домой с какой-то очередной то ли халтуры, то ли репетиции, то ли еще чего-то. -- Вы сейчас свободны?--спросил я Макса и Юрку. -- Свободны. -- Поехали к Витьке. Я сейчас как раз к нему на репетицию, Макс, ты уже можешь показать, что ты там напридумывал, может быть, Юра, и ты что-нибудь поиграешь--хотите? Можно попробовать. -- С удовольствием,-- ответили продрогшие уже музыканты. Когда мы приехали к Витьке и я представил ему кандидатов в концертный состав "Кино", Витька увел меня" на кухню и неожиданно, устроил мне небольшой нагоняй--впервые, за все время нашей дружбы и совместной работы. Он был страшно недоволен тем, что я привел к нему в дом незнакомого ему человека -- Каспаряна. -- Что ты водишь сюда, кто тебе в голову взбредет?--говорил он, хотя я впервые привел к нему незнакомого ему человека, да и то по делу. -- Послушай его,-- говорил я,--он неплохой, вроде, гитарист, может быть, пригодится на концерте... -- Ничего я не хочу слушать. С Максом сейчас будем репетировать. И без меня не решай вопрос--кто у нас будет играть! -- Я ничего и не решаю. Я тебе привел человека, чтобы ты сам посмотрел и решил. И вообще, я со своими обязанностями справляюсь, по-моему, и еще ни разу ничего не обломил --что ты ругаешься-то? Мой друг быстро остыл--роль суперзвезды ему удавалась только в присутствии Марьяши, которая поддерживала и культивировала движение в этом направлении, сейчас же он пришел в себя и успокоился. Мы поиграли втроем--Юрка наблюдал и не принимал участия в репетиции, под конец Витька все-таки решил попробовать его и предложил поиграть соло в нескольких песнях. Юрка начал играть в своей рок-н-ролльной манере, и вызвал сразу же бурю протеста--этот стиль нас не устраивал. Тогда юный поклонник "Криденс" взял себя в руки, и стал обходиться с гитарой более сдержанно. -- Ну, вот так еще ничего. В принципе, на концерте можно попробовать поиграть вчетвером,-- сказал Витька. Юрка и Макс уехали, а я задержался -- нужно было решить еще ряд вопросов относительно концерта. Тут Витька снова вызвал меня на кухню и вдруг извинился передо мной за резкость--чем безмерно удивил меня--я воспринял его недовольство появлением Юрки, как должное. Витьке же явно было не по себе--таких разборок у нас раньше никогда не возникало, и он сказал, что надеется на то, что не возникнет и впредь. -- Поработай с Юркой,-- сказал он примирительно,-- порепетируйте с ним -- вы же рядом живете. Я думаю, что все будет нормально. Я тоже думал, что все будет нормально, и начал ездить к Каспаряну и играть с ним. Он был очень милым парнем--у таких людей, по-моему, не бывает врагов. Мы чудесно проводили время, играли, беседовали и отрабатывали нюансы программы. Этот зимний рок-клубовский концерт "Кино"--"Аквариум" оставил у меня самые приятные воспоминания, и у большей части моих друзей -- тоже. Единственным темным пятном была едкая рецензия в рукописном журнале "Рокси"--там говорилось, что то--не так и это--не так; у Рыбы, значит, ширинка на сцене расстегнулась и вообще, мол, концерт был поганый. Почему -- поганый, я из статьи так и не понял. Сила воздействия, как известно из физики, равна силе противодействия, а в наших условиях сила противодействия давлению властей на рок-группы со стороны этих самых групп, зачастую, преобладала над силой, с которой городские власти давили на рок-клуб. Перед концертом с Борисом и Витькой была проведена беседа в рок-клубе с представителями отдела КГБ, курирующего ленинградский рок. Беседа, смысл которой заключался в предостережениях музыкантов от различных сценических вольностей, разумеется, вызвала обратное действие-- концерт прошел на грани истерики, и "Кино" с "Аквариумом" работали так, словно бы находились на сцене в последний раз, что, впрочем, было недалеко от истины. Мы играли первым номером--расширенный состав "Кино"--мы с Витькой, Каспарян, Макс и, приглашенный в качестве сессионщика джазовый барабанщик Боря, мой старый знакомый. Марьяша в этот раз постаралась от души и наш грим, я уж не говорю о костюмах, был просто шокирующим. Ансамбль звучал достаточно сыгранно, Витька играл на двенадцатиструнке, мы с Каспаряном дублировали соло, и звучало все, кажется, довольно мощно. В отличие от традиционных красивых поз ленинградских.старых рокеров, мы ввели в концерт уже откровенно срежиссированное шоу--я иногда оставлял гитару и переключался на пластические ужасы--например в фантастической песне "Ночной грабитель холодильников" я изображал этого самого грабителя. "Он ночью выходит из дома, Забирается в чужие квартиры, Ищет, где стоит холодильник И ест. Люди крепко запирают квартиры, Покупают пулеметы и гранаты, Но он выходит и проходит сквозь стены, И ест. Люди болеют, люди умирают, Люди болеют, люди умирают... Он ест1 Йе-йе-йе-йе-йе-ест!.." Мы играли в основном быстрые, холодные и мощные вещи--"Троллейбус", "Время есть...", "Электричка", "Грабитель" и прочие подобные забои. Единственным, пожалуй, исключением были "Алюминиевые огурцы", в которые Юрка влепил-таки свое рок-н-ролльное соло, но, возможно, на концерте это было и неплохо--часть зрителей выразила одобрение этому кивку в старую музыку. Концерт вообще получился законченным и полноценным -- после нас работал "Аквариум" со своей электрической программой и довел зал просто до экстаза. В те годы это была бесспорно ленинградская группа No 1,-- массовая аудитория была подавлена и сломлена мощнейшим звуком "Аквариума"-- Дюша, Сева, Фан, Булычевский, Курехин, Ляпин, Трощенков вместе звучали так, как никто еще не звучал в Ленинграде. Ну и Б. Г., конечно, неистовствовал на сцене в полный рост-- группа прошибала всех--и хардовиков, и волновщиков, и джазменов... Семейная жизнь имеет, безусловно, множество приятных моментов, но и налагает на семьянина определенные обязанности. Витька заметно посолиднел, перестал засиживаться в гостях до закрытия метро и вообще реже стал появляться вне дома. Иногда он внезапно менял свои решения и наши планы так, что раза два мне пришлось в последний момент отменять наши концерты в Москве -- к большому неудовольствию подпольных менеджеров. Я понимал, что если так пойдет и дальше, то в Москве нас просто перестанут считать серьезными людьми, но Витька с Марьяшей сказали, что все это ерунда, и мы будем иметь дело только с Троицким и Липницким, а потолок всех остальных устроителей концертов мы уже превысили. Я не спорил, хотя и не считал, что наш уровень настолько высок, чтобы отказываться от выгодных предложений. Однако он дал добро на продолжение моих занятий с Максом и Юркой, сказав, чтобы я потихоньку готовил их к записи нашего нового альбома и показывал всю программу. Ребята стали приезжать ко мне на Саперный--я недавно переехал сюда, в центр, и жил один, в коммуналке с соседом-хулиганом и соседкой -- классической стукачкой, которая, как в дешевом фильме, откровенно подглядывала за мной в замочную скважину и докладывала участковому милиционеру обо всех приходящих ко мне людях. Участковый пару раз навестил меня с целью разузнать, что за антисоветчик появился во вверенном ему районе, и попытался было обвинить м,еня в краже спасательного круга с Литейного моста. Спасательный круг, действительно, находился у меня--я получил его в день рождения от Севы Гаккеля, которому круг был, в свою очередь, подарен Сашей Ляпиным. Теперь эта реликвия висела у меня на стене с портретом Фрэнка Заппы в середине. Я сказал участковому, что это--портрет моего старшего брата--матроса, а сам круг--наша семейная реликвия, и участковый, плюясь, сказал, что с такими идиотами, как я и мои друзья, противно возиться, но что он до нас еще доберется. После этого представитель власти ушел и больше меня не беспокоил. Мы репетировали с Максом и Юркой, кое-что уже подготовили и сделали даже вокальное сопровождение--разложили на три голоса рефрен "Восьмиклассницы" и еще нескольких песен. Однажды Витька позвонил мне и сказал, что он решил немедленно приступать к записи. -- А где?--поинтересовался я. Идея была неожиданной-- мы не собирались ничего писать раньше чем через месяц-другой. -- Нужно, все-таки, опять с Тропилло договариваться,-- сказал Витька.--Давай этим займемся. -- Ну, хорошо,--согласился я,--с Тропилло мы договоримся. Тогда тебе срочно нужно начинать с нами репетировать--с Максом и Юркой. -- Нет, я думаю, что мы снова все сделаем с "Аквариумом". Это профессионалы, они сделают все, как надо. Наши ребята еще не готовы. Новый альбом должен быть по музыке безупречным -- они этого сделать не смогут. -- Нет, я не согласен,--сказал я.--В таком случае, нужно подождать, пока Юрка с Максом все отточат -- мы должны этот альбом делать своим составом. -- Не надо меня учить, как мне делать мой альбом. -- Витя, если это ТВОИ альбом, делай его, пожалуйста, как хочешь. А если это альбом "Кино", то это должно быть "Кино". -- Леша, если у тебя такое настроение, то ведь я могу записать мой альбом и без твоей помощи. -- Пожалуйста,--сказал я и повесил трубку. Больше мы с Витькой не созванивались никогда. "Мы странно встретились и странно расстаемся..." Дурацкий спор вдруг стал причиной совершенно дикого разрыва--группа "Кино" перестала существовать. Это было как-то странно-- совершенно, казалось бы, на пустом месте -- ну, повздорили, ну, помирились... Но мы не вздорили и, соответственно, не мирились. Я чувствовал, что напряжение внутри "Кино" в последние месяцы росло--и вот, прорвалось... Я заезжал иногда к Каспаряну -- Витька ему тоже не звонил, мы поигрывали немного, а потом я перенес свою музыкальную деятельность в Москву--стал ездить туда каждую неделю и играть дуэтом с Сережкой Рыженко. С Юркой, естественно, я видеться тоже перестал. Однажды, месяца два спустя, я встретил его случайно на улице и узнал, что Витька позвонил ему и предложил поиграть. Ну, в добрый час... Глава 12 Саша Старцев (Саша-с-Кримами) нетвердыми шагами бродил по вытоптанной и неровно засыпанной гравием полянке, чудом оставшейся незастроенной и спрятавшейся среди серых пятиэтажных домов, стоящих ровными рядами за белой стеной универмага "Московский", В руках у Саши была ракетка для бадминтона и волан, и он чертил и чертил на земле носком кроссовки линии, которые, вероятно, казались ему прямыми. Я и Валерка Кириллов сидели поблизости на зеленой травке, рано пробившейся этой весной и маленькими островками разбросанной по полянке. Мы курили и молча смотрели на Старцева и Липницкого, размахивающего второй ракеткой и пытающегося вспомнить приемы затейливой игры. Мы собрались сегодня у Старцева -- Б. Г., Липницкий, Майк с Кирилловым, давно уже ставшем барабанщиком "Зоопарка", и я. Уходящий в прошлое "Аквариум", осколок старого "Кино" и с трудом просыпающийся от многолетнего летаргического сна "Зоопарк". Апрель в этом году оказался на удивление и радость всем нам теплым и солнечным, и это было здорово. И было здорово то, что мы собрались опять все вместе, и на столе, несмотря на трудное, в общем, время, было мясо и была зелень и помидоры, и водка, и сухое вино в трехлитровых банках. Последние яства, правда, не пользовались уже такой тотальной популярностью, как прежде--я уже давно не пью, Борис тоже не пьет--он за рулем. Обучает его соблюдать правила дорожного движения Вовка Дьяконов -- тот, что был когда-то арестован за два пальто--помните? Пьющие еще друзья поднимают тосты за встречу, за друзей, за то, за се... Старцев и Липницкий собрали нас сегодня как бы по делу--они собираются издавать журнал и пишут книгу-. Журнал о роке и книгу о рокерах. И это тоже здорово--журнал про нашу жизнь и книга про нас. А сегодня ведь Пасха! И мы, похристосовавшись, сидим за столом и, как всегда, совершенно не занимаемся делом, из-за которого собрались. Мы вспоминаем дела десятилетней давности, всякие веселые истории, из которых, кажется, только и состоит наша жизнь. Да, неприятности как-то стерлись и ушли, а кайф, который был и есть в нашей жизни,--он здесь. Майк имеет несколько помятый вид--вчера была десятилетняя годовщина его свадьбы с Натальей. Десять лет на-зад мы беспредельничали на этой свадьбе, которая пела и плясала в огромной квартире идущего на капитальный ремонт расселенного дома. Эту квартиру за символическую, даже по тем временам, плату, снимал наш хороший приятель, гитарист и поэт-бессребреник, любитель Фолкнера и розового портвейна, Паша Крусанов--теперь ведущий редактор и реальный хозяин модного и солидного книжного издательства "Васильев-ский остров". Липницкий зовет меня к себе на дачу под Москвой--отдохнуть, подышать свежим воздухом и поиграть на хороших гитарах--трофеях гастрольной деятельности "Звуков My". Сашка уже не играет на басу в этом знаменитом коллективе, да и, кажется, никто уже там не играет, кроме самого Петра (он же болгарин Побелка Потолков, он же татарин Рулон Обоев--это псевдонимы Петра начала восьмидесятых). Я с радостью принимаю приглашение, и мы договариваемся вместе встретить древний языческий праздник--Первое мая. Старцев все пытается перевести разговор в русло литературы--поговорить о будущей книге и будущем журнале. Са-ша-с-Кримами уже десять лет издает рукописный "Рокси" и наконец-то, вроде бы, получил возможность напечатать журнал типографским способом. Ряды Кримов и Клэптонов на полках Сашиной квартиры заметно поредели--комната забита теперь папками с сотнями машинописных листов интервью, статей и обзоров рок-жизни нашей страны, на самом видном месте стоит огромная пишущая машинка, к которой Саша иногда машинально поворачивается и тянет руки к клавишам, а потом спохватывается и хватается смущенно за банку с вином и наливает гостям мутный желтый напиток. Пока друзья смакуют сухое, мы с Борисом выходим на кухню покурить и поговорить--мы очень давно не встречались. Борис, слава Богу, вернулся из Англии и Америк и занимается записью новых песен на своей уже студии. -- Как ты живешь?--спрашивает он у меня. Я говорю, что хотел бы совсем с музыкой завязать, но ничего не выходит. Вроде бы удалось уже, но вот, в Нью-Йорке, в блюзовом каком-то кабаке, поиграл двадцать минут на классном фэндере с тамошними музыкантами и этих двадцати минут мне хватило для того, чтобы снова перевернуть свою жизнь. Можно бросить пить, можно даже отказаться от никотина, но если человек играл на сцене рок-н-ролл, то, как бы он потом ни вертелся, обязательно вернется к этому. -- Да,--говорит Борис,--вот и Сева Гаккель, тоже... Да, Сева тоже одно время предпочитал рок-н-роллу большой теннис, а на последнем рок-фестивале смотрю на сцену-- ба! Сева с Ляпиным такое творят, как десять лет назад... Все мы; короче говоря, остались такими же безумцами и сколько ни махай ракеткой и не изображай из себя "волну" как я, сменивши было рок на пантомиму, стоит услышать: "Сатис-фэкшн" или "Твист энд шаут"-- и все снова летит к черту. Или--к Богу?.. Борис вскоре покидает нас--как всегда--дела, запись, снова запись. Майк уезжает с ним -- к жене, а Старцев, допив сухое, вдруг начинает назойливо предлагать пойти поиграть в бадминтон, несмотря на то, что два главных игрока--он и Липницкий изрядно нетрезвы, мы с Кирилловым ^играть не хотим, а на улице дует сильный ветер. Ему все-таки удается уговорить нас, и мы идем на полянку. Пока немолодые и нетрезвые спортсмены готовятся к поединку, мы с Кирилловым закуриваем и он начинает вспоминать нашу запись в Малом драматическом. И я вспоминаю ту музыку, тот драйв и кайф, то веселье, те концерты. И, что радует, этот драйв и эти концерты, настоящие рок-концерты не закончились и теперь, когда, кажется, с головой захлестнула страну мутная вонючая река безвкусного и бездарного попса. Это только совсем молодым и глупым девчонкам кажется, что пахнет эта река дорогими духами и мужской силой, а я-то знаю, чую настоящий запах -- запах ведомостей и договоров, директоров и администраторов, бухгалтерских холодных пальцев и малюсеньких потных мозгов советских композиторов и поэтов-песенников, запах лицемерия и лжи. Но безумствует еще Ляпин, чьи работы вызывают разноречивые оценки, а мне нравится его музыка--это наше, настоящее битническое зверство. А Борис--бодр, светел, и поет себе, что хочет и, как всегда, очень хорошо. И Майк время от времени ошарашивает тинейджеров, плавающих в тягучем киселе вместе с Наутилиусом-Помпилиусом, своим мощным и диким рок-н-роллом. И братья Сологубы, и Вовка Леви, который умудрился разогнать за пятнадцать минут синюшный паранои-дально-алкогольный туман последнего ленинградского рок-фестиваля. А Коля Васин, который устроил под завязку этого психопатического мероприятия маленький, но такой задорный и свежий концертик на выставке в Гавани, что впечатлений от него осталось больше, чем от трех дней грохота в Юбилейном. Все действуют, как и прежде, и даже я уже записал на кассету четыре новых песни. И Алексис-Ливерпулец продолжает веселиться и бесчинствовать, Юфа снимает полнометражный художественный фильм--он теперь кинорежиссер, и с Марьяшей я иногда созваниваюсь, но ее трудно застать дома--она теперь директор "Объекта Насмешек" и все время пропадает в по- ездках. Олег заходит в гости ко мне, а я недавно заходил в гости к Гале--к той, у которой мы с Витьной как-то встречали Новый год,--живет она в очень удобном месте, недалеко от центра--в Джерси-Сити--одна остановка на метро до Ман-хэттэна. Раздражают только звонки. Звонят мальчики и девочки и требуют от меня каких-то экспонатов в музей Виктора Цоя. Я не даю им экспонатов, у меня нет ничего такого, чтобы я мог им дать. Все мои экспонаты -- это моя жизнь, моя молодость, которую я ни в какой музей не отдам. Я хотел было сказать этим мальчикам и девочкам, что если они думают, что музеи и памятники возвращают кому-то жизнь, то они очень ошибаются. Отнимают они жизнь, а не возвращают, превращают реликвию во что-то такое, что совсем не похоже на оригинал. И сами усердные музейные служители превращаются в мумии и экспонаты. Но я ничего им не сказал. То, что для них умерло, во мне живет--это часть меня, и Майка, и Бориса, и всех наших друзей. А Борис, кстати, пел в восемьдесят втором -- "Мы пили эту чистую воду..."--ну-ка, мальчики-девочки, кидайте свои пальчики, смотрите на меня в окно, что там дальше поется? Не помните? О нас, о нас. Вот, когда вспомните, тогда и позвоните мне из своего музея. А мы--мы никогда не станем старше. Апрель--май 1991. Ленинград -- Москва.