---------------------------------------------------------------
     Перевел с английского Н. Бартман Редактор А. Гинзай
     ISBN 965-320-005-4
     OCR: Владимир Воблин (Vvoblin@hotmail.com)
     Оригинал файла (rtf/zip) расположен в библиотеке Владимира Воблина
---------------------------------------------------------------



     'Библия  -- это портативное отечество еврея',  -- писал Генрих Гейне. В
наш  век, век национального  возрождения еврейского  народа  на  его древней
родине, 'портативное отечество', завершив  двухтысячелетний  круг  скитаний,
вернулось на землю, на которой оно было рождено и с  которой оно  неразрывно
связано.  На этой земле древний язык Книги  Книг,  бывший на чужбине  языком
сакральной истории и молитв, вновь стал живым языком повседневного общения и
творимой  культуры;  на  этой  земле  стена,  отделявшая  на чужбине древнюю
историю  народа  от  действительности,  перестала существовать и  библейское
повествование стало осязаемой реальностью, материализованной в самой жизни.

     Тот, кто проходит  сегодня по  земле  Израиля  с Библией в руках, остро
ощущает связь  библейских рассказов с  этой  землей,  связь, ясно видимую  в
географических  названиях, в  открывающихся  взору ландшафтах, в  памятниках
древности,  встречающихся на  каждом шагу. Исход  из  Египта,  завоевание  и
заселение  Ханаана,  войны  с  окружающими  враждебными народами, борьба  за
национальную  независимость  -- все  это  приобретает  новую  актуальность и
заново переживается  еврейским народом. Тот, кто живет на этой древней земле
сегодня, не может не ощущать  себя  прямым наследником библейских событий, а
тот,  кто  обладает  еще и творческим воображением,  -- их  непосредственным
участником постольку, поскольку история себя повторяет.

     Именно этим чувством постоянной причастности к древней  истории народа,
к его  возрожденной жизни на этой земле  было проникнуто  мироощущение  Моше
Даяна,   запечатлевшего   этот   духовно-психологический  феномен  в   своей
увлекательной книге 'Жить с Библией'.

     Уроженец  'матери киббуцов'  -- Дгании, выросший в первом кооперативном
сельскохозяйственном поселении (мошаве) --  Нахалале, Моше Даян (1915--1981)
с детства  узнал интимную связь с  землей страны,  каждый уголок  которой он
досконально изучил. Даян был свидетелем возвращения народа к земле и борьбы,
которую народ вел за эту землю, отвоевывая ее у болот и пустынь и защищая ее
от врагов. На его глазах малярийные болота Изреэльской долины превращались в
цветущие поля, обрабатываемые руками еврейских крестьян.

     Чтобы защищать эту землю, в 1929  году, в  четырнадцатилетнем возрасте,
Моше Даян вступил в Хагану и участвовал в ее боевых операциях, был арестован
английскими властями, а после освобождения  стал одним из первых  командиров
Палмаха. Участвуя во время Второй мировой войны в разведывательных операциях
в  вишистской  Сирии, Даян в результате ранения потерял глаз. В период Войны
за Независимость он  уже занимал ряд командных постов в только что созданной
Армии Обороны Израиля.  В 1953-1958  годах он был  начальником  Генерального
штаба и командовал израильскими войсками в Синайской кампании (1956).

     В 1959 году  Даян становится членом израильского парламента, Кнесета, и
министром  сельского  хозяйства. В 1967 его назначают  министром  обороны  в
правительстве национального единства, сформированном  ввиду угрозы арабского
нападения,  а  в  ходе  Шестидневной  войны  ему  было  поручено оперативное
управление боевыми операциями. Пост министра обороны Даян занимал  вплоть до
1974 года, когда правительство  Голды  Меир  вышло  в  отставку после  Войны
Судного дня. В 1977 году, будучи членом Кнесета от партии  Авода,  он принял
предложение Менахема Бегина занять в коалиционном  правительстве (во главе с
Ликкудом) пост  министра иностранных дел, что позволило ему принять активное
участие в  ведении мирных переговоров с Египтом,  закончившихся  подписанием
мирного соглашения. В  1980 году Даян вышел в  отставку, а  в 1981  встал во
главе созданного по его инициативе списка 'Телем' в Кнесете.

     Биография  Даяна  отражает  его  кипучий  темперамент,  боевую  отвагу,
независимость суждений, политический  прагматизм, зачастую  заставлявшие его
не  считаться  со сложившейся на израильской политической арене расстановкой
сил. Эти  черты превратили Даяна в одного  из тех государственных и  военных
деятелей Израиля, что вызывают к себе далеко не единодушное отношение.

     Даян -- герой Шестидневной войны, личность, овеянная ореолом бесстрашия
и  олицетворяющая  для всего мира героическую борьбу  Государства Израиль за
свое существование. Но Даян -- и министр обороны в период Войны Судного дня,
которая  хотя  и  закончилась  решающей  победой  Израиля,  застигла  страну
врасплох.  Каковы  бы ни были  разногласия относительно оценки роли  Даяна в
истории Израиля, нет сомнения, что он был одним из лидеров, принадлежавших к
первому поколению уроженцев страны. Это люди, которые сами творили историю и
для  которых   древнее  прошлое,  настоящее   и  будущее  еврейского  народа
нераздельно  связаны.  Именно  эта  историческая  связь, преломленная сквозь
личность  и  жизненные  впечатления автора,  придает книге 'Жить  с Библией'
неповторимую  уникальность, благодаря которой  предлагаемая  читателю  книга
становится интереснейшим чтением.


     Сыны Израиля были изгнаны из своей страны, но страна не была изгнана из
их сердец. Земли, в которых они жили  с тех  пор,  были для них чужбиной: их
родиной оставалась Земля  Израиля. Иордан  и Кишон были  их реками, Шарон  и
Изреэль -- их долинами,  Тавор и Кармел -- их горами, и городами их праотцев
были Иерусалим, Хеврон, Бет-Эль и Шомрон.

     В   1937   году,   когда   Палестина   была   подмандатной  территорией
Великобритании, английское правительство выступило с планом раздела страны и
создания  в  ее пределах  двух государств:  еврейского и арабского. Согласно
этому плану  в  состав еврейского  государства  должны  были войти  Галилея,
Изреэльская  и соседние  с  ней долины и  прибрежная  низменность. Остальная
территория библейского Израиля, даже Иерусалим и Хеврон, оказались бы за его
пределами.

     Этот  британский план вызвал горячие  споры в еврейской  общине,  и я с
напряженным  вниманием  следил  за  дискуссией между  нашими руководителями.
Давид Бен-Гурион поддерживал  план. Берл Кацнельсон, напротив,  настаивал на
его  отклонении. Он утверждал, что народ  Израиля не может  довольствоваться
только теми частями страны, которые он заселил к тому времени. Еще не умерли
его вековые национальные чаяния, история  его  продолжается,  и он не должен
отказываться  от надежды вернуться  на родину и  заселить  все  ее  области.
Поэтому нельзя было допустить раздела страны.

     Мои симпатии были на стороне Берла Кацнельсона. Особенный отклик в моем
сердце нашли  его слова  о любви  к родине: 'В  чем сущность  нашей  любви к
родине? Быть может, это физическая связь  с землей,  по которой мы ходили  с
дней нашего детства? Или радость,  которую  мы испытываем при виде  чудесных
цветов?  Или воздух, которым мы дышим?  Ландшафт,  с которым  мы сроднились?
Незабываемые  закаты? Нет и нет.  Наш патриотизм вырос из Книги Библии, всем
сердцем  срослись  мы  с  ее стихами,  с  историческими  именами. Мы  любили
абстрактную  родину,  мы вобрали ее в наши души и не  расставались с нею  во
всех  своих  скитаниях. Этот абстрактный  патриотизм  превратился в  могучую
движущую силу'.

     Но для меня,  уроженца Страны, любовь к родине не была абстракцией. Для
меня  не  было названий более  реальных, чем лилия  Шарона  или гора Кармел.
Первая  была  благоуханным цветком,  а  вторая --  горой,  тропы  которой  я
исходил.  И все  же  мне было  мало  того  Израиля,  который я мог видеть  и
осязать.  Я  хотел узнать  и  Израиль  древности;  Израиль  вечной  Книги  и
библейских героев я тоже хотел сделать осязаемым. Духовным взором я видел не
только  тот  Кишон,  что  мирно  струил  свои  воды  по  полям  Нахалала   и
Кфар-Иехошуа, но и библейский поток Кишон, уносящий воинство Сисры.

     Мои родители,  прибывшие  из  диаспоры,  пытались  сделать  неосязаемый
Израиль  священных  книг  своей  физической родиной.  Я,  напротив,  пытался
придать   моей  реальной  и   осязаемой  родине  новое  духовно-историческое
измерение, ощутить дыхание того  прошлого, которое  лежало  погребенным  под
заброшенными руинами и курганами,  и  воскресить Израиль  времен патриархов,
судей и царей.









     Я познакомился с библейскими сказаниями в нежном возрасте. Мой учитель,
Мешуллам Ха-леви, не  просто  преподавал  нам Книгу, повествующую о рождении
нации.   Он  также  пытался  сделать  ее  частью  нашего  настоящего,  нашим
наследием.  Мы   словно   становились  участниками  и   очевидцами  событий,
происшедших за  три  или  четыре  тысячелетия  до  нас. Среда также помогала
нашему  воображению  преодолеть расстояние  во времени и вернуться к  седому
прошлому, к патриархам и героям нашего народа.

     Единственный  язык, который мы знали и на котором  говорили, был иврит,
язык Библии. Долина, в которой стоял  наш  дом, была Изреэльской долиной,  и
горы и реки, до которых было  рукой подать, назывались Кармел, Кишон, Гилбоа
и Иордан.  Все они упоминались в Библии. Соседи -- арабы, феллахи и бедуины,
вели  такой же образ жизни  и занимались теми  же видами  труда,  что и наши
далекие предки. Они пахали на волах в парной упряжке, погоняли их стрекалом,
собирали сено  в скирды на сельском гумне, молотили зерно цепами, просеивали
мякину  на  вилах.  Завершив  свои  труды,  они  мирно  дремали  под  своими
виноградными лозами и смоковницами.  В дни траура, на похоронах, плакальщицы
оглашали окрестности душераздирающими причитаниями.

     Хотя я рос в крестьянской семье, в семье земледельцев, милее  всех были
моему  сердцу патриархи Авраам, Исаак  и Иаков, кочующие скотоводы,  которые
исходили  страну  вдоль  и  поперек,  с  посохом в руке -- суковатой палкой,
вырезанной из дуба, этого самого крепкого и плотного дерева.

     Патриархи были  людьми, которые  покинули отчий дом и  своих  братьев и
пустились в путь, повинуясь лишь своему внутреннему побуждению. Они взвалили
на  свои  плечи тяжелую  ношу: новую  веру,  новый  народ, новую  страну.  В
поселенцах  Нахалала и Дгании,  -- мест, где я рос, -- я видел продолжателей
стези патриархов.  Такими они представлялись  мне не только потому, что тоже
пришли  в неведомую  страну и  сделали ее своей родиной. Подобно патриархам,
они  искали не  просто перемены  мест,  но отказались  от своих привычек,  и
видели перед собой не только настоящее, но и грядущее и в нем не себя одних,
но и всходы своего семени.

     Семьдесят пять  лет было  Аврааму, когда он пришел в страну Ханаан. Был
он  уже человеком зрелым и опытным, сознающим свое призвание. Писание, столь
обстоятельное, когда речь  идет о  его  сыновьях  и  сыновьях  его  сыновей,
которые родились в  Стране, ничего  не сообщает  о его детстве  и юности. По
повелению Бога он восстал и отправился на юг.

     На севере,  в  Уре  Халдейском, Харане и  Дамаске,  обилие влаги. Здесь
много  рек и источников,  часто  выпадают  дожди, зеленеют пажити, золотятся
хлебные поля, густое население.

     На  юге всюду  пустыня. В  Негеве, в  Беер-Шеве  и по ту  сторону  горы
Хеврон,  дожди редки, пастбищ и колодцев мало,  население скудное. Но именно
здесь, один на один со своими  шатрами, решил  поселиться  Авраам, вдали  от
всех  племен  и  народов, вдали от  языческих  богов  -- Молоха  и  Астарты.
Медленно,  но неуклонно  двигался караван Авраама на юг. Его скот, крупный и
мелкий, родился и вырос на прохладном  севере, в краю,  изобилующем  водой и
мягкой травой. Животные с большим трудом акклиматизировались на безводном  и
засушливом юге.

     В  первые  годы существования Дгании  и Нахалала мой отец и его  друзья
предпринимали поездки  на север,  в Сирию,  чтобы привезти породистых дойных
коров 'дамасских'. Эта корова -- холеное крупное животное, темно-коричневое,
с нежной гладкой кожей, с выменем, лопающимся от молока. Рядом с ней местные
коровы  казались дикими, неприрученными животными. Это были  уродливые твари
на коротких  ножках,  с  крошечными  сосцами,  с телами,  покрытыми  длинной
жесткой  шерстью.  Но  хотя 'дамасские' коровы были более крупными,  местные
оттесняли их, пуская  в  дело рога, и неизменно обращали в бегство, когда те
преграждали им путь  к пастбищу или водопою. У этих местных коров не было ни
малейшего  шанса получить приз 'королевы  молока' на  выставке.  Но находить
пропитание  на жарких полях Ханаана  они  умели. Даже в  конце лета, когда в
вади оставался невыжженным только дикий мескитовый терновник, они умудрялись
возвращаться с пастбища с набитым брюхом.

     Авраам остался  в Негеве. Беер-Шева  была его  становищем, и от  нее он
кочевал на  восток, доходя до гор Хеврона и Иудейской  пустыни,  и на запад,
добираясь до вади Эль-Ариш.  Он вел такой же образ жизни, как ныне  бедуины.
Он  не возделывал землю, не лепил кирпичей, не строил  домов. Его  жены, его
сыновья, его рабы и рабыни жили в шатрах.

     Стенки  шатра изготовлялись из материала,  который  легко  складывать и
переносить  -- тростника  и  войлока. На  изготовление  же  крыши шла  козья
шерсть; ее  туго  стягивали  в  тяжелые  полосы,  каждая из  которых  жестко
крепилась к другой.  Козья шерсть  не  пропускает  росу летом и дождь зимой.
Когда на нее попадает влага, она набухает и затягивает все отверстия.

     Средства существования  Аврааму  давал его скот: овцы, козы  и  коровы,
верблюды и ослы. Быстроногие козы  паслись на нижних склонах Хевронских гор.
Они карабкались на утесы и  пролагали тропы между скал. Летом они разгребали
сухую  землю своими острыми  копытцами,  обнажали влажные корни и лакомились
ими. В  весеннюю  пору они вставали  на задние ноги  и  обгладывали почки  и
нежные  побеги  лесных  деревьев.  Остальной  скот  выгоняли   в  долины,  к
Тель-Араду, к  Беер-Шеве  и в  Негев.  Коровы  и  ослы, сильные  и  жилистые
животные,  покрывали большие  расстояния, паслись  и  передвигались  днем  и
ночью. Овцы, неуклюжие  и более изнеженные,  шли медленнее.  С  наступлением
темноты их  загоняли в загон и не выпускали пока не взойдет  солнце. Если по
недосмотру пастухов им удавалось попасть на пастбище в ранние утренние часы,
когда трава еще покрыта холодной росой и не нагрелась, им раздувало брюхо. В
полуденные  часы  их надо было  укрывать  от  палящих солнечных  лучей. Если
поблизости не было тенистых деревьев, их сгоняли в одно место, и каждая овца
держала голову под брюхом другой, защищаясь таким образом от солнца.

     Словно для  того,  чтобы  подчеркнуть, что Авраам не  был земледельцем,
Пятикнижие повествует о том, что однажды он посадил  дерево -- тамариск. Это
неплодоносящее дерево, и растет  оно  в  пустыне.  Но под  его  раскидистыми
ветвями могут укрыться от солнца овцы и козы. И еще сообщает Пятикнижие, что
Авраам купил у  хетта Эфрона  поле в  Хевроне. Он  купил  не  только  пещеру
Махпела, но и землю и  'все деревья, которые  на поле, во  всех пределах его
вокруг'. Но Авраам приобрел поле  не для того, чтобы засевать его и собирать
жатву, а чтобы  похоронить  там свою жену  Сарру и иметь  'собственность для
погребения' своей семьи.

     На нескольких горных вершинах Авраам  воздвиг алтари: в Элон-Море около
Шхема, в  Бет-Эле и на  горе Мория (ныне  в Иерусалиме).  Здесь он  совершал
жертвоприношения и  молился своему Богу.  С древнейших времен, за тысячи лет
до  прихода  Авраама  в Ханаан,  эта горная  цепь,  идущая  от  Шхема  через
Иерусалим  к  Хеврону,  была  местом  отправления  культовых обрядов.  Здесь
воздвигали  святилища,  возносили молитвы,  обращаясь  с  мольбами к  тайным
силам,   творцам  и   повелителям  мира.  Эта  величественная   горная  цепь
возвышается  над  окрестностями, над котловиной Мертвого  моря  и Иорданской
долиной по одну сторону и над Шфелой и Шаронской долиной  -- по другую. С ее
вершин  в  ясный  день  видны  горы  Моава  и  Гилад  на востоке  и  Великое
(Средиземное) море, широкая  полоса синевы, сливающаяся вдали с небом, -- на
западе.

     Мне посчастливилось  приобрести великолепную ритуальную маску  из этого
района.  Французский  археолог  Жан  Перро  утверждал,  что   ей  9000  лет!
Вытесанная из камня, она снабжена отверстиями по краям, чтобы привязывать ее
к голове. Вызывает изумление  не  только возраст, но и выражение маски.  Она
имеет круги для глаз, небольшой нос, выступающие вперед, оскаленные в улыбке
зубы. Это -- человеческое лицо, но оно вселяет ужас в того, кто  смотрит  на
него. Если в мире есть  сила, способная  изгонять злых духов и бесов, то она
несомненно обитает в этой маске.

     Эта  удивительная редкость  была  обнаружена  случайно.  Маску  выкопал
поденщик-араб,  работавший на  тракторе с прицепом. Он  продал  ее  торговцу
древностями Ибрахиму аль-Масламу  из арабской деревни Идна, и тот перепродал
ее мне.

     Прежде чем передать маску в департамент памятников старины для изучения
и установления ее возраста,  я хотел осмотреть место, где ее нашли, Я поехал
домой к трактористу, который жил в  деревне Дахария, южнее горы Хеврон, и он
привел  меня  на  вспаханное  поле.  Это  была  голая  вершина,  почти   без
растительности, и с  нее  открывался восхитительный  вид. Внизу расстилалась
прибрежная  низменность, и  деревни,  рощи и  вади выглядели  как игрушки на
ладони.

     Между  комьями вспаханной  земли  мелькали  кости  и  остатки  каменных
сосудов. Возможно, некогда на  этом месте стояли строения, но  теперь от них
не осталось и следа. Там и сям  выступали  из земли камни с выдолбленными на
верхней поверхности лунками. Их назначение осталось для меня загадкой.

     Девять  тысяч  лет --  немалый  срок.  В  местах,  где  жило  множество
поколений оседлого населения, возникает холм, называемый тель. Бут,  мусор и
перегной  образуют все новые и новые пласты  земли, разрушаются дома, на  их
месте строятся  новые, возникает курган,  возвышающийся  над  окрестностями.
Иначе обстоит дело с высотами, служившими для отправления культовых обрядов,
а не для оседлого жилья. В этом случае процесс протекает в обратном порядке.
Зимние дожди и  летние ветры  сносят верхние  пласты  разрыхленной земли,  и
уровень холма понижается.  Таким образом  предметы,  погребенные  тысячи лет
тому  назад  в могилах  и расселинах, обнажаются  и оказываются  в  пределах
досягаемости плужного лемеха.

     Когда я перетирал комья  земли на  поле, ко мне подошел пожилой араб из
близлежащей  деревни Ятта.  Он представился как владелец  этого  участка. Мы
обменялись традиционными приветствиями, он расстелил плащ на  земле,  сел на
него, подобрав под себя ноги, и глубоко вздохнул. Увидев, что с моей стороны
не последовало реакции, он вздохнул еще горестнее  и воскликнул:  'О,  Аллах
милосердный!'  Теперь  мне  ничего  не  оставалось  как   спросить  его,  не
приключилась ли с ним беда и не могу ли  я быть ему полезным. Нет, ничего не
случилось, заверил он меня. Ему ничего не нужно. Единственное, что он хотел,
это -- излить свою душу.

     Все  годы своей жизни, сказал он,  он пахал и  сеял на  этой каменистой
земле,  собирая скудные  урожаи,  доходы с которых с  трудом  покрывали  его
затраты  на семена. И  теперь, когда на его поле найден клад, вознаграждение
получил  поденщик,  человек  посторонний.  И  все  почему?  Потому  что  тот
попросил,  как это принято,  принести  ему что-нибудь  перекусить.  'Я пошел
домой  и принес ему в корзине лепешку,  маслины и немного брынзы.  И как раз
тогда,  когда  меня  не  было  на  поле,  лемех  наткнулся  на  маску.   Где
справедливость? Где Господь?'

     Бог и справедливость  были не по моей части. Я дал ему пятьдесят фунтов
-- 'купить леденцов детям' -- формула, которая исключает возможность отказа.

     Наемный работник, который нашел маску, тоже имел просьбу, но не решался
высказать ее. Был он старым и  опытным  трактористом,  но прав  на  вождение
трактора  у  него  не было.  Ему отказались выдать  документ. Он, однако, не
сомневался  в том,  что я, генерал  Даян,  могу  устроить, чтобы он  получил
документ.   На   мой  вопрос  о  причине   отказа  он   пробормотал   что-то
невразумительное, и  я  видел,  что  ему  было  неудобно  говорить  об этом.
Наконец,  он  придвинул ко мне вплотную свое лицо и только тогда я понял,  в
чем дело: у него, как и у меня, был только один глаз.

     Я  исполнил его  просьбу и дал  ему записку  в  бюро выдачи лицензий на
вождение  в  Беер-Шеве,  посоветовав  им  не  недооценивать  остроты  зрения
одноглазых!




     На протяжении  трех  поколений род патриархов переходит от отца лишь  к
одному  сыну.  И  только  в   четвертом  поколении   начинают   говорить  во
множественном  числе  о  народившемся еврейском народе, 'сынах  Израиля'.  С
этого момента сыновья Иакова составляют новую нацию, нацию евреев.

     Когда Авраам услышал  голос Божий и ушел  из  земли  своей, от  родства
своего и из  дома  отца  своего в  Харане в  землю, которую  Бог  должен был
указать  ему, дабы произвести там от него великий народ, он  не  был один. С
ним  был Лот, сын брата его.  Вместе пришли они в страну  Ханаан и поставили
свои шатры на  горе к северу от Иерусалима, между  Бет-Элем и Аем. Но Авраам
предпочел жить в одиночестве и сказал Лоту: 'Отделись от меня'. Лот повернул
к южным берегам Мертвого моря, а Авраам  стал жить на земле Ханаанской.  Так
же поступил Авраам и в отношении своих сыновей. Он послал старшего, Исмаила,
в Паранскую пустыню, а Исаак остался в  Беер-Шеве, -- единственный наследник
своего отца, который должен был продолжить формировать нацию.

     То же  произошло и в третьем поколении. Исаак тоже имел двух сыновей, и
пути этих сыновей тоже разошлись. Исав, первенец,  обосновался в горах Сеир,
к югу от Мертвого  моря. Хотя брат его  Иаков, возвращаясь из Паддан-Арама в
Ханаан,  и обещал  жить с  ним вместе, обещания своего он  не выполнил. Исав
вернулся  в  Сеир,  а  Иаков  двинулся   на  север,  в  Суккот.  Позднее  он
переправился через Иордан и поселился у Шхема в земле Ханаанской.

     Авраам, Исаак и Иаков расстались со  своими братьями, жили,  кочевали и
пасли свои стада в горах  между Шхемом  и Хевроном и на  равнинах  Негева, в
окрестностях Беер-Шевы, Грара  и Кадеш-Барнеа.  В  их  скитаниях их постигло
множество  тяжелых испытаний  -- голод и другие трудности. Они встречались с
ханаанскими  пастухами и боролись  с ними  за пастбища и  источники воды,  а
затем мирились с ними  и  заключали  союзы  с  их царями. Они были  соседями
ханаанеев, но не смешивались  с ними и оставались  чужаками,  идущими  своим
путем. Жили они отдельно, но не  были одинокими. С  ними был их Бог. В  ночи
звал Он  их  по  имени.  Его ангелы  являлись в  их шатры, и  огненное пламя
проходило  между  рассеченными  животными  в  знак завета между  Ним  и  Его
сыновьями.

     Патриархи жили в двух сферах: в сфере повседневной,  преходящей  жизни,
которой живет каждый индивидуум и его семья, и в сфере жизни народа, который
должен произойти от  них, сфере видения будущего. Повседневные трудности они
преодолевали собственными силами. Когда Авраам отправился воевать с четырьмя
царями  севера, которые увели в плен его племянника  Лота, он не обратился к
Господу с просьбой о помощи. Он выступил во  главе своих  рабов, рожденных в
доме его, и преследовал грабителей от Мамре,  что на  горе Хеврон,  до Ховы,
что по ту сторону от Дамаска. Своими силами воевал он и его домочадцы. Когда
Ханаанскую землю поразил  голод, Авраам  не молил  Господа ниспослать росу и
дождь. Он взял  свои стада и отары, пересек пустыню  Шур  и сошел в  Египет,
чтобы  накормить  их.  Летом  они  рыли  колодцы  в  пересохших  вали,  а  с
наступлением сезона дождей сеяли ячмень.

     Откровение Господа, являемое от случая к случаю патриархам, и Его слово
касалось всегда одного -- будущего и той миссии, которую Он возложил на них.
Когда бы  Он ни  говорил  с  ними, слова Его  были  все  тем  же обетованием
умножить их семя, произвести от них великий народ и дать им землю Ханаанскую
в вечное владение. Первые слова,  с которыми Бог обратился к  Аврааму, были:
'Пойди в землю, которую Я укажу тебе,  и Я произведу от тебя великий народ'.
С  такими  же словами обратился Он к  Исааку и так же благословил Он Иакова:
'Отныне  будет имя тебе Израиль,  народ и  множество народов  будет от тебя,
тебе и потомству твоему по тебе дам землю эту'.

     Патриархи кочевали с места на место, иногда одни, имея спутником только
свой  посох,  иногда со всеми  домочадцами и  стадами, с большим имуществом.
Часто  они  покрывали  значительные  расстояния,  от  Паддан-Арама,  что  на
Востоке, в Месопотамии, до Цоана  в Египте -- на Западе. Когда они брели  по
равнинам Негева,  когда смотрели на небо, усеянное  звездами, и когда спали,
положив  камень  под  голову,  Господь и  Его ангелы  являлись им наяву  и в
сновидениях. И укрепляли их  сердца, дабы  не страшились  они многочисленных
народов, окружавших их, -- кенитов, кадмонитов, хеттов, приззитов, рефаимов,
аморреев,  ханаанеев, гиргашитов  и иевусеев. Бездетные утешались обещанием,
что  их  жены  будут  благословенны  потомством,  а  впавшие  в уныние верой
укрепляли свой дух.


     Киббуц Дгания и его члены  были для меня воплощением современной 'эпохи
патриархов'. Танхум, Ицхак Бен-Яаков, Яаков Беркович и Мирьям Барац остались
неизгладимо в моей памяти  как чудесные существа, как люди особые и отличные
от всех, кто пришел после них.

     Поэтесса Рахел тоже принадлежала к этой плеяде. По сей день перед  моим
внутренним  взором стоит  словно  живой ее  бледный, благородный  облик. Она
присматривала за мной, когда мне было пять лет.

     Позднее  было  обнаружено, что  она  больна туберкулезом,  и врач велел
поселенцам  Дгании перевести ее на другую работу. Болезнь прогрессировала, и
она вынуждена  была  покинуть Дганию. Умерла  она в 1931 году в возрасте  41
года.

     Любовная и бытовая лирика  Рахел отличалась  большой глубиной.  Я понял
это лишь в позднейшие годы, когда узнал, что такое жизненная борьба. Но даже
в детстве ее стихотворение 'Рахел'  я воспринимал как  библейское  сказание.
Все в нем вызывало восхищение --  содержание, ритм, короткие строки,  тоска,
буйная фантазия. Я верил этим словам, воспринимал их  непосредственно, знал,
что это правда. Я знал,  .что в жилах нежной Рахел  Блувштейн, ясноглазой  и
золотоволосой,  приехавшей в Израиль из России, текла кровь дочери Лавана. Я
знал,  что  эта еврейская  девушка,  которая выросла на  Украине, ходила  по
берегу  озера  Киннерет, не  сомневаясь ни на мгновение в том, что  ноги  ее
ступают по родной земле, хранившей воспоминания давно минувших дней. Я  знал
также, что повеление Бога 'Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома
отца твоего  в  землю,  которую Я укажу  тебе' --  было  услышано не  только
Авраамом, но и моими отцом и матерью, Рахел и Танхумом  и что это привело их
в Дганию.

     Не только  в поэзии,  но  и  в прозаических  произведениях Рахел звучит
голос ее эпохи. В 1919  году она выразила то, что происходило в душах первых
поселенцев  в  Иорданской  долине:  'Мы  ступали по  земле,  которая  хранит
отпечатки шагов  нашего  праотца Авраама; мы слышали отзвук  слова Господня,
донесшегося из дали веков: И Я возвеличу имя твое'.

     И  об  озере Киннерет  она  писала:  'Говорят,  что  вода его  наделена
чудесными свойствами; тот, кто хоть  раз отведает ее, непременно вернется на
его  берега.  Не потому ли томит наших  сыновей тоска на  чужбине по  мирным
берегам озера Киннерет, что здесь предки их утоляли свою жажду?'

     И далее о  себе и своих друзьях: '...чем  скуднее  была  наша пища, тем
звонче  были наши  голоса. Мы бежали от материальных удобств и благословляли
жертвы, нужду, вериги. Ими освящали мы имя родины. Киннерет -- это не только
прекрасный  пейзаж,  не только  сколок природы. В самом  имени его заключена
судьба народа. Из его глубин наше прошлое взирает на нас несчетными глазами,
несчетными устами взывает оно к нашим сердцам'.

     Не  одна  Рахел, все,  кто жили на  берегах  озера Киннерет,  сохранили
неувядающую любовь к нему. Я родился  на его берегу, но когда мне было шесть
лет, переехал со своими родителями  из  Дгании в  Нахалал, который  стоит  в
Изреэльской долине. В сердце своем я, однако, никогда не порывал своей связи
с  озером.  Эхо судьбы и прошлого нашего народа, услышанное Рахел,  звучит с
тем  большей силой  в моих ушах,  что  к нему  присоединились голоса  первых
поселенцев Ум-Джуни и фермы  Киннерет - А. Д.  Гордона и самой Рахел. Да, ее
голос, так неповторимо звучащий в песне 'Киннерет шели' ('Мой Киннерет').

     А  вода  в  озере  Киннерет действительно  имеет  особый  вкус,  словно
приправлена острыми и ароматными специями. Мне говорили, что это объясняется
наличием в озере серных источников.  Может быть. Я никогда их не  видел.  Но
воду из озера пил с наслаждением.

     'Шаги Авраама', о которых писала Рахел, несомненно отзывались в сердцах
поэтессы  и  ее  друзей  в  Киннерете  и  Дгании.  На  самом  деле,  однако,
маловероятно,  чтобы путь Авраама из Харана  в  Ханаан  проходил  по берегам
озера  Киннерет.  Во  время  своих странствий  праотцы  старались  держаться
подальше от поселений.  В  Шаронской  долине, в  прибрежной  низменности,  в
Иорданской и  Изреэльской  долинах обитали  ханаанеи. Только скалистые горы,
поросшие лесом и  кустарником, и безводный Негев оставались незаселенными, и
именно здесь и кочевали Авраам, Исаак и Иаков.

     Патриархи  не были мужами брани и  они  прокладывали себе путь в Ханаан
без  меча  и лука.  Единственная  война, в которой  кто-либо из них принимал
участие,  -- это  война Авраама  с  четырьмя  'северными царями': Амрафелом,
царем Шинарским,  Ариохом, царем Элласарским, Кедорлаомером, царем Эламским,
и  Тидалом, царем Гоимским.  Перечисляя имена царей и места битв, Пятикнижие
ни  словом не  упоминает  ни о  кровопролитии, ни  о видах оружия. Ничего не
говорится  и  о  потерях  и  возмездии.  Война  без  пролития  крови!  Враги
разгромили царей Содома  и  Гоморры,  но  не  взяли их  в  плен. Тем удалось
укрыться в смоляных ямах в  Сиддимской долине около Мертвого моря, а большая
часть  их  воинов 'убежала в горы'.  Лота, однако, вместе с его  домочадцами
враги  взяли  в плен, но  Аврааму удалось вызволить его вместе  со  всем его
имуществом.

     Авраам   не   использовал  своей  победы,  чтобы  завладеть  какой-либо
территорией и поселиться на ней. Он также не захватил добычи. 'Даже  нитки и
ремня от обуви не  возьму из твоего , -- ответил он царю Содомскому, который
предлагал  ему богатую  добычу, -- чтобы ты не  сказал 'я обогатил Авраама'.
Патриархи наживали свое  добро  - верблюдов, овец,  коров, шатры, серебро  и
золото -- трудом своих рук и милостью Божьей, а не войнами.

     Из критических  ситуаций  они  обычно  старались  выпутаться с  помощью
мирных средств. Когда Авраам  отправился  в  Египет, он  сказал  жене  своей
Сарре, которая была 'женщина, прекрасная видом': 'Скажи, что ты мне  сестра,
дабы мне хорошо было благодаря тебе, и чтобы я остался жив'. Так же поступил
он и явившись  в  Грар, и царь  Авимелех повел  себя так же,  как  фараон  в
Египте.  Он взял  Сарру  в  свой  дом  и  не  причинил вреда  Аврааму. Когда
поспорили пастухи Авраама  с  пастухами Лота, Авраам предоставил Лоту самому
выбрать лучшие на его взгляд пастбища, чтобы избежать раздора.  Исаак шел по
стопам своего отца и тоже выдал свою жену  за сестру, чтобы жители Г.рара не
убили его за Ревекку,  потому что она 'прекрасна видом'. Впоследствии, когда
возник  спор из-за  колодцев между его пастухами и  пастухами Грара, он тоже
уступил и вырыл новые колодцы.

     Иаков, сын Исаака, оказавшись в  опасном положении, тоже избрал  мирный
путь. Брат его, Исав, умышлял  зло против  него из-за  того, что он обманным
путем получил право первородства вместо  самого Исава. И  когда Иаков  после
двадцати  лет  изгнания, проведенных  в Харане  из страха  перед  расплатой,
возвращался  в  Ханаан  и  встретил  в  пути своего  брата,  он  осыпал  его
подарками, дал  ему стада мелкого  и  крупного рогатого скота,  верблюдов  и
ослиц и избежал столкнования. Но на этом  его испытания  не кончились.  Едва
успел он отвратить гнев Исава, как пришла новая беда. Причиной ее была Дина,
его дочь.

     Прилепилась душа  Шхема, сына царя хиввитов Хамора, к Дине. Он взял ее,
спал  с нею  и просил  Иакова отдать ее ему в жены. Но на этот раз с Иаковом
были  одиннадцать его  сыновей,  и переговоры  о  судьбе  Дины, единственной
дочери в семье,  вели они. Сыновья Иакова  перехитрили жителей Шхема  и царя
Хамора.  Они потребовали, чтобы те  сделали обрезание крайней плоти, и когда
те были больны, два сына Иакова, Шимон и Леви, вошли в их дома и поразили их
мечами. Хотя дочь его была обесчещена, Иаков не одобрил их поступка. Это был
не его способ решать споры. 'Вы возмутили меня, сделав  меня ненавистным для
жителей сей земли', -- сказал он им.





     Патриархи  держались  на  почтительном расстоянии  от  других  народов,
населявших страну, избегали вмешиваться в  войны, которые вели местные цари,
и в споры, возникающие  между пастухами. Авраам добрался  до края  пустыни и
поселился в  Беер-Шеве.  Пустыни  начинались за Беер-Шевой --  Иудейская  на
востоке, Паранская на  юге и  пустыня  Шур на  западе. Но Беер-Шева не  была
полностью   защищена  от  посягательств  пустыни.  Засухи,  самумы,  хамсины
обрушивались на нее. Но она  не покорялась им. В Беер-Шеве ежегодно выпадает
в среднем 100--150 мм осадков. Этой влаги достаточно, чтобы выращивать здесь
овес. В  урожайные  годы стебли тянутся  вверх,  колосья полны  зерном. Но в
засушливые годы стебли низки и слабы, а колосья скудны и пусты.

     Беэр-Шева не  изобилует  источниками.  Чтобы  найти  воду,  нужно  рыть
колодцы в вади. Теперь русла рек обмельчали, но сотни тысяч  лет тому  назад
они были очень глубоки. Дожди и самумы нанесли в вади камни и песок, голыши,
пыль и золу и превратили их в резервуары дождевой воды, которая стекает сюда
зимой. Обладая  острым  глазом, опираясь  на опыт  поколений  и  при большом
везении  можно  в этих  вади  обнаружить такие места,  где  на глубине 10-30
метров  скапливается  запас  воды.  Такой  резервуар продолжает  пополняться
водой, содержащейся  в пористых слоях песка  и породы, которые окружают его.
Вода просачивается в колодезь каплями, но изо дня в день, из года в год.

     Однако  время от времени пустыня берет  верх,  и здесь  не  выпадает ни
капли влаги.  Колодцы пересыхают,  поля увядают, выгорают пастбища. Остается
только  откочевать. Люди  уходят со  своим  скотом в другое места в  поисках
хлеба и пастбищ, пока снова не начнется сезон зимних дождей и не прекратятся
засуха и голод.

     В  наше время в годы засухи  бедуины Негева посылают своих  пастухов со
стадами  на север, а остальные  члены их  семей остаются  в становище. Шейхи
отправляются в Иерусалим за  компенсацией,  выдаваемой правительством в годы
стихийных бедствий.

     Несколько  лет тому  назад, когда я был министром  сельского хозяйства,
однажды в субботу я бродил по вади Нахал-Шикма. На склоне кургана Эль-Хеси я
наткнулся  на подземное жилище  дикобразов. В нору  вели три входа,  и возле
каждого  лежала небольшая куча земли и глиняных черепков -- результат трудов
дикобразов. Я  осмотрел  черепки.  Среди  них  были  остатки  так называемой
кипрской  'молочной пиалы',  украшенной  характерными  черными  полосами.  Я
надеялся  найти  в этой  груде  что-нибудь  интересное.  Никогда заранее  не
знаешь, что могут откопать дикобразы.

     Неподалеку от  места моих поисков старый бедуин пас овец. Он узнал меня
по черной  повязке  на глазу и подошел.  Сначала  он помог  мне при  осмотре
глиняных черепков и заверил меня, что им 'много-много лет'. Затем он перешел
к   делу,  ради  которого   начал  беседу.  Его  вступительное   слово  было
впечатляющим,   чисто   философским.   Все   несчастья   мира,   сказал  он,
ниспосылаются Богом, а все блага -- правительством.

     Разумеется, я не мог остаться равнодушным к такому заявлению и попросил
его привести доказательства. 'Смотри, визирь, болезни от Господа, а докторов
дает правительство. Ведь так?  Войны замышляются на небесах (это было вскоре
после  Синайской кампании),  а  мир  заключает  правительство.  Правильно  я
говорю? И, наконец, в этом году засуху навел на землю Господь, а компенсацию
мы получим от правительства. Разве не так?' Сердце мое наполнилось гордостью
за  правительство, которое исправляет на земле то,  что портят на небесах. Я
согласился  с  каждым  сказанным  им  словом.  Лицо  его  выразило  глубокое
удовлетворение.  Вечером  он,  разумеется, поведал в своем  шатре о том, что
министр  сельского хозяйства  подтвердил, что  его  племени будет  выплачена
компенсация в связи с засухой.


     Из трех патриархов меньше всех скитался Исаак. Авраам  пришел из Харана
и  в голодные годы отправился в Египет. Иаков бежал в Харан и на склоне дней
своих поселился в Египте. Исаак, однако, никогда не покидал  страны. Подобно
остальным патриархам, он  женился на девушке  из Месопотамии. Но сам он туда
не ездил. Он остался дома, когда его  управляющий Элиэзер отправился в город
его родины Нахор и привез ему в жены Ревекку, внучатую племянницу Авраама. В
те  времена, как  и при Аврааме,  страну поразил голод, но  Исаак  остался в
Граре, что к северу от Беер-Шевы, в  районе,  который  находится недалеко от
моря и где дожди выпадают каждую зиму.

     Исаак родился в Негеве и знал все его тропы  и тайны. В сезон дождей он
засевал свои поля, а летом  снимал урожай. Было у него двое сыновей: любимец
матери Иаков, человек кроткий, живущий в  шатрах, и Исав, первенец. Он любил
своего первенца  Исава,  косматого, упрямого, искусного  зверолова,  который
охотился  в руслах вади, вооружившись луком и стрелами. Вечерами,  когда тот
возвращался с  добычей,  шатер  наполнялся  ароматом  полей,  едким, горьким
запахом, который испускают кустарник и полынь в пустыне.

     Исаак  состарился. Он  тосковал по  простору полей,  по жаркому дыханию
хамсина,  по  охоте  на  диких  голубей  и  горных  козлов.  Стаи  куропаток
расхаживали  по  полям  и  при приближении  человека  разлетались  в  разные
стороны. Но заяц  и  олень ищут пропитание в высохших  руслах  вали,  на них
можно  устроить  засаду и  поразить  их  стрелой.  Они  появляются в  ранние
утренние часы,  чтобы щипать влажную траву и слизывать капли  росы с листьев
кустарника. Они никогда не приближаются к источнику. Они привыкли к условиям
Негева и утоляют жажду росой.

     Исаак  уже  не  мог  выходить  в  поле. Его  колени  ослабли  и  зрение
притупилось. Настало время благословить первенца. Он призвал  Исава и сказал
ему:

     'Возьми орудия твои, колчан твой и лук твой, пойди в поле  и налови мне
дичи, и  приготовь мне  кушанье, какое я  люблю,  и принеси мне  есть^ чтобы
благословила тебя душа моя, прежде нежели я умру'.

     Ревекка слышала слова Иакова, и когда Исав ушел охотиться, -- он должен
был  вернуться лишь с заходом солнца, -- велела  своему любимому сыну Иакову
пойти в стадо и выбрать двух хороших козлят.

     Ревекка все  очень точно рассчитала, когда велела ему  заколоть козлят.
Мясо телят сладковатое, баранина отдает салом, но мясо молодых козлят  такое
же постное и жилистое, как у красной дичи, и даже такой опытный охотник, как
Исаак,  не  сможет  отличить  мясо козленка,  заколотого  Иаковом,  от  мяса
олененка, добытого  Исавом. Благословение  первенца получил  Иаков,  хотя  и
обманным путем.

     Когда Исаак благословил своих сыновей, первым Иакова и вторым Исава, он
просил Господа дать им от росы небесной. Он не просил Бога послать им дождь.
Когда благословляют в селениях Изреэльской долины, обязательно просят дождя.
Благословение же росой  предназначалось  для  Негева, для растений,  которые
растут и  расцветают  в засушливых, безводных районах, для газелей и зайцев,
куропаток и голубей, утоляющих свою жажду росой, и людей, живущих около них.





     Жизненный путь Иакова был отмечен драматическими изгибами и поворотами.
Авраам,  первый патриарх, ушел из  родного Ура  Халдейского  в  Ханаан, дабы
сделать  его  своим  домом  и отчизной  и  породить  здесь  сыновей.  Иаков,
последний из патриархов, вышел на закате дней своих из Ханаана  и последовал
за своими сыновьями на чужбину, в Египет.

     Иаков  и  Исаак  родились  в  Ханаане.  Все  праматери  были  родом  из
Месопотамии  --  Сарра,  Ревекка,  Лия и  Рахиль, из Месопотамии  были также
наложницы  Авраама  - Билха  и Зилпа.  Мать Иакова Ревекка была  привезена в
Ханаан  управляющим  Авраама  Элиэзером.  Он  явился  в  ее  дом  с  десятью
верблюдами,  груженными  добром  своего  господина,  --  то были  золотые  и
серебряные вещи, одежды. Всем этим он одарил Ревекку и членов ее семьи.

     Иаков  пришел в дом Лавана с пустыми руками.  Хотя его отец  и отец его
отца имели много золота и  серебра, несметные стада скота и множество рабов,
он не приехал верхом на  верблюде и не привез серебряных и золотых вещей. Он
шел пешком, переправился через Иордан, и единственным его достоянием был его
посох.

     Когда Элиэзер пришел в  Харан,  чтобы  найти  жену Исааку,  сыну своего
господина,  он встретил Ревекку  у колодца. Девушка поспешила предложить ему
воды из своего кувшина,  а  затем напоила и его  верблюдов. Иаков,  придя  в
Паддан-Арам, тоже  встретил  Рахиль у колодца. Но она  не утолила его жажды.
Иаков отвалил камень от устья колодца  и напоил овец, стада  отца ее Лавана.
Затем 'поцеловал Иаков Рахиль, и возвысил голос свой и заплакал'.

     Иаков трудился не  покладая  рук,  чтобы заложить  свой дом. Он  служил
Лавану в течение двадцати лет:

     семь за Рахиль, семь за  Лию и еще шесть лет за стада Лавана. Он ничего
не получил от своего отца Исаака и ничего даром от  своего тестя Лавана. Все
свое  имущество  он  нажил  тяжким  трудом.  Он трудился  в знойные  дни и в
холодные ночи. Бог благословил  его предприятия, и он необычайно преуспел --
было у него много рабынь и рабов, много скота, верблюдов и ослов.

     Однажды он услышал  голос Божий: 'Возвратись  на землю отцов твоих и на
родину  твою, и Я буду с тобою'. Впервые  с  тех пор, как он оставил Ханаан,
Господь воззвал  к нему. В  ту  последнюю ночь, когда он уходил из  Ханаана,
заночевал он в Бет-Эле, взял один из камней того места и положил себе вместо
изголовья.  Во сне  он  увидел  лестницу, верх которой касался неба, ангелов
Божьих, которые  восходили и нисходили  по ней,  и Бога, стоявшего на ней. И
Бог  обещал Иакову:  'Землю, на которой ты  лежишь,  Я дам тебе и  потомству
твоему'. Ныне, в Месопотамии, Господь  снова  явился  Иакову  и призвал  его
вернуться на родину.

     Иаков покидал  Паддан-Арам тайком, воспользовавшись  отсутствием своего
тестя Лавана, который  поехал  помочь  своим сыновьям  стричь  овец.  Стояла
весенняя  теплая  пора,  и  овцы  больше не  нуждались в шерстяных  попонах,
хранивших'тепло их тел. Иаков посадил своих  жен  и  сыновей  на верблюдов и
отправился в путь.

     Они  передвигались  медленно.  Ягнята,  козлята  и  телята,  родившиеся
весной, были еще слабыми и нежными, и их не следовало переутомлять.  Их надо
было пригонять с пастбища  до  наступления ночи, чтобы самки могли накормить
сосунков, а пастухи и рабыни  сделать свою работу  -- подоить коров и овец и
сбить масло и творог.

     В начале лета Иаков дошел до переправы через Яббок. На душе у него было
тяжело: его брат Исав шел навстречу ему, и с ним четыреста людей. Таил ли он
еще ненависть в своем сердце? Не намеревался ли он убить  их всех и 'матерей
с  детьми'? С  Иаковом  были одиннадцать сыновей и одна дочь. Дина. Все  они
родились в Паддан-Араме, семеро от Лии, двое от Билхи, двое  от Зилпы и один
от Рахили. Старшему, Реувену, еще не исполнилось тринадцати лет, а младшему,
Иосифу, было семь лет.  Ради  них  он трудился  в поте  лица  своего,  служа
двадцать лет Лавану Арамеянину. Они, дети его, были  его великой надеждой. О
них Господь сказал ему: 'Я буду благотворить тебе, и  сделаю потомство твое,
как песок морской, которого не исчислить от множества'. У родителей его отца
-- Авраама  и Сарры  -- был  единственный  сын  Исаак. У его  отца было двое
сыновей -- он и брат его Исав. Исав обитал в горах Сеир, а ему, Иакову, была
обещана земля Ханаанская. И Исаак дал ему благословение:  'Тебе, и потомству
твоему с тобою, чтобы тебе  наследовать землю странствия твоего, которую Бог
дал Аврааму'. Ныне, когда он стоит на пороге своей страны, сбудутся ли слова
Господа или сразит его меч Исава?

     Они встретились  и помирились. Исав  простил  его и принял  его  дар --
овец, коз и крупный рогатый  скот, ослов и верблюдов. Превосходен был мелкий
скот  -- полосатый, в  крапинах, пятнистый и пегий --  результат скрещивания
различных  пород. Каждое  стадо состояло из самцов и самок. Только верблюжье
стадо  состояло  из  одних  верблюдиц,  тридцати  верблюдиц  с верблюжатами.
Верблюды не дают покоя самкам и молодняку. Поэтому их пасут отдельно. Только
осенью,  когда у самок  начинается  течка,  их сводят, но  после того как те
зачинают, их снова разделяют.

     Исав расстался со  своим братом. Его  люди взяли подаренных животных, и
он повернул на юг, назад в свою страну, к горам Сеира.

     Словно камень свалился с души Иакова. Благословение сбывалось.  Плоть и
кровь его, дети, которыми одари<п его  Господь, были с ним. Он перенес их
на руках через Яббок. Они поселятся в Ханаане,  вырастут и станут народом, а
землю, на которой осядут, превратят в свою страну.

     Наконец, весь караван переправился через Яббок. Настала ночь. Оставшись
один, Иаков  вступил в единоборство с  некиим существом, которое  боролось с
ним, пока не взошла заря. Когда Некто увидел, что не одолеть  ему Иакова, он
'коснулся сустава  бедра  его, и  повредил сустав бедра'. Некто, который был
ангелом  Божьим,  пытался высвободиться из  рук Иакова.  Но тот  сказал: 'Не
отпущу тебя, пока не благословишь меня' -- и ангел благословил его:

     'Отныне имя тебе будет не  Иаков, а Израиль' ('Израиль' (Исра-эль) - на
иврите 'боровшийся с Богом') -- так  как Иаков боролся с Богом. Иаков назвал
это  место Пнуэль  ('Лик  Божий'), '...ибо, -- говорил он,  -- я  видел Бога
лицом к лицу, и сохранилась душа моя'.

     Взошло солнце  и,  хромая,  он  прошел Пнуэль,  присоединился к  своему
каравану и продолжил свой путь. За ним шла вереница верблюдов, с женщинами и
двенадцатью его детьми -- отныне детьми Израиля.

     Расставшись  с  Исавом,  Иаков  двинулся  к местности  Суккот,  что  на
восточном берегу Иордана, и здесь 'для скота своего сделал шалаши' (суккот).
Так  как  в Иорданской  долине  выпадает  мало  осадков, достаточно  покрыть
тростниковую крышу глиной, чтобы она не пропускала влаги.

     В Суккот Иаков построил себе дом (шатер). Здесь он  оставался,  пока не
выросли  его сыновья. Он переправился через реку Иордан и  вступил в Ханаан.
Но не так, как он  покинул его,  один,  с посохом  в  руке в качестве своего
единственного достояния. Теперь он  возвращался  с  большим  имуществом,  со
слугами и домочадцами.

     Так пришел Иаков  в Ханаан.  К тому времени,  однако, он уже  оставался
только  формально главой  семьи:  тон в ней задавали  его  взрослые сыновья.
Шимон  и  Леви  истребили  жителей  Шхема,  Реувен спал с Билхой, наложницей
своего отца, а Иосифа братья сговорились продать исмаилитянам.

     Когда в стране наступил голод, как и при Аврааме, Иаков тоже  обратился
за помощью к  фараону и послал своих  сыновей купить зерно из житниц Египта.
Но, в  отличие от Авраама, они не вернулись в Ханаан и после того, как голод
прекратился.  Благодаря  влиянию,  каким  пользовался  Иосиф  в  Египте,  им
предоставили для поселения землю Гошен. Вначале им  жилось хорошо и они ни в
чем не испытывали недостатка, но потом положение изменилось, и их обратили