лечо. - Расслабься, Джим. Поверь, никто не хочет обидеть тебя. - М-м-гм. Конечно. Вы не хотите обидеть меня. Вы просто собираетесь перекроить мои мозги. Джесси вздохнула, закатив глаза к небу. - Джим, мы ничего не собираемся делать. Ты все сделаешь сам. Мы не можем заставить человека сделать что-нибудь, если он сам не захочет. - Я не хочу, чтобы меня перепрограммировали. - В тебе говорит солдат. Когда ты поймешь, что тебе действительно требуется, ты горько пожалеешь о затяжке. Мы не перепрограммируем людей. Мы освобождаем их от запрограммированности. Но ты должен сам захотеть избавиться от всех своих старых программ, прежде чем что-нибудь случится. - Она сжала мою руку и отпустила ее. - Не волнуйся и не торопи события. Все произойдет, когда ты будешь готов к этому. Ты сам попросишь принять тебя в Племя. - Черта с два. Джесси рассмеялась: - Совершенно очевидно, что ты еще не готов. Почему бы тебе не помочь Валери и Лули прополоть огород? Хоть какая-то польза. - А если я откажусь? Она пожала плечами: - Без еды мы все будем голодать. - Вам это не грозит. Я видел, что вы едите. - Попробуй испытать голод - настоящий голод - хотя бы ненадолго, Джим, и ты поймешь, что это такое. Она была права. Я пошел выдергивать сорняки. Фальстаф последовал за мной. К нему присоединился Орсон, и оба они развалились на траве, как два огромных, толстых и мохнатых баллона из-под газированной воды. Черви напевали вполголоса и попукивали, ожидая, не совершу ли я какую-нибудь глупость. Я только начал вторую грядку, когда меня разыскал Джейсон. - Зачем это, Джим? Ты же наш гость. Я выпрямился, отряхивая руки. - Джесси сказала, что, если я не буду работать, мне не дадут есть. Нахмурившись, Джейсон покачал головой. - Сомневаюсь, чтобы она так выразилась, Джим. Но я уверен, что именно так ты понял. Выброси это из головы. Лучше прогуляемся. Он взял меня под руку, и мы пошли по тенистой тропинке, окружающей центральную часть лагеря. Фальстаф с недовольным видом полз немного позади. - Я знаю, как тебе тяжело, Джим. Люди с военным складом ума переживают это труднее остальных. Спроси Рея - он тоже служил. Пусть он тебе расскажет, как пришел к свету. Я пожал плечами. Возможно, я и побеседую с Реем, как он пришел к предательству, как нарушил присягу поддерживать, охранять и защищать Конституцию Соединенных Штатов. - Ты хочешь о чем-то спросить, Джим? - Нет. - Не надо лгать. У тебя масса вопросов. Послушай меня. Все, что мы имеем - единственное наше достояние, - это наша речь. Если правильно ею пользоваться, то результаты ошеломляют. Но если ты будешь с ее помощью скрывать свои мысли, пытаться объяснить, успокоить, запутать, оправдать или извинить, то все закончится крушением надежд, разочарованием и обидами как для тебя самого, так и для окружающих тебя людей. Самое омерзительное, что можно делать с помощью своего языка, - это лгать. - Он сурово и очень холодно смотрел на меня пронзительно-голубыми глазами. От его взгляда нельзя было спрятаться. - Пожалуйста, больше никогда не лги мне, Джим. Я промолчал, мобилизуя вес свои силы, чтобы выдержать его взгляд. - Не бойся задеть мои чувства, Джим. У меня их нет. Если хочешь вообще что- нибудь сказать, то прошу тебя говорить правду. Я кивнул: - Хорошо. - Итак, что ты хотел спросить? Оглядевшись вокруг, я опустил глаза на ботинки, покосился на Фальстафа и снова посмотрел на Джейсона. Покачав головой, я сказал: - Мне не нравится состояние пленного. - Ты не пленный. Ты наш гость. - Если я гость, значит, могу уйти в любое время, не так ли? Что произойдет, если я возьму да и пойду отсюда? Что сделает Фальстаф, а? - Попробуй - и увидишь, - посоветовал Джейсон. - Ну, что же ты? - Он махнул рукой в сторону дороги. - Иди. - Ладно, - решил я. - Пошли, Фальстаф. Фальстаф сказал: "Брурр" - и последовал за мной. Его тело выгнулось горбом и заскользило по земле. Мы добрались по середины склона, когда Фальстаф решил, что уже достаточно. - Нрррт, - предупредил он. Я продолжал идти вперед. - Нррр-рррт, - снова заревел червь. Я оглянулся на Деландро, наблюдавшего за нами с насмешливой улыбкой. Он помахал мне рукой. Я помахал в ответ и пошел дальше. Фальстаф сказал: "Бррратт" - и, догнав меня, заскользил рядом. Одна из его длинных суставчатых рук, отделившись от туловища, расправилась, поднялась вверх и потянулась ко мне. Клешня на конце раскрылась и опустилась мне на плечо, осторожно, но твердо сжав его. Без всяких усилий Фальстаф развернул меня лицом к себе и держал так близко, что до его морды можно было дотронуться. Со знакомым растерянным выражением плюшевой игрушки он по очереди скосил на меня глаза - сначала один, потом другой. Это могло показаться до смешного нелепым, если бы не было так страшно. - Нрр-ррр-рррт, - сказал он. Слова я, разумеется, не понял, но тон его сомнений не оставлял. Он говорил мне: "Нет". Клешня скользнула вниз по моей руке. Я думал, она будет холодной и твердой, как металл, - ничего подобного. Она напоминала подушечки на собачьих лапах - немного шероховатая и жесткая, но теплая. - Все понял, Фальстаф. Спасибо. Я взял его клешню в свои руки. Червь не сопротивлялся. Я посмотрел ему в глаза, потом на его ладонь. Поразительный образец биологической конструкции! Я потрогал пальцем подушечки. Между ними виднелась темная кожа, из которой росли розовые волосы, почти как на собачьей лапе. Фальстаф хихикнул. По крайней мере, так это прозвучало. - Щекотно? - улыбнулся я, глядя ему в глаза, огромные, черные и бесконечно терпеливые. Потрясающее существо! Если я прежде и сомневался, сейчас мне стало ясно: хторранские гастроподы были гораздо разумнее, чем мы думали. Максимум, куда их помещали ученые из Денвера, - в разряд чуть выше макак, павианов и дельфинов. Я снова заподозрил, что мы недооцениваем их. В который раз! Тем временем Фальстаф занялся моей рукой. Взяв кисть обеими клешнями, он повернул ее и обследовал подушечки моих пальцев точно таким же образом. Едва касаясь, словно пером, провел по чувствительной стороне ладони - от его прикосновения я тоже невольно хихикнул. Мне вдруг захотелось обнять его и прижаться к его меху. От хторра исходил острый запах. Но уже в следующий момент я вспомнил, что играю в "ладушки" с полутонным людоедом, и отступил назад. - Хватит. Пошли домой. Фальстаф рыгнул, заурчал и. пополз следом за мной. У подножия с горделивой улыбкой нас ждал Деландро. - Ты вел себя отлично, Джим. Первый шаг самый трудный, но и самый необходимый. Ты должен перестать видеть в черве своего врага. - А вместо этого увидеть в нем своего тюремщика? - О нет. Фальстаф остановил тебя ради твоего же блага. Кругом дикие черви. Они не знают, что ты настроен мирно, и могут убить тебя, Фальстаф пропустил бы тебя, если бы был уверен, что тебе ничто не грозит, но он знал, что это не так. Его задача - и Орсона тоже - охранять лагерь от разных мародеров. Ты наш гость, поэтому защита распространяется и на тебя. Беседуй с ним почаще, Джим. Говори ему спасибо. Он это любит. Отличная работа, Фальстаф. - Деландро повернулся к червю. - Дай пять, - сказал он, протягивая руку. Червь легонько шлепнул по его ладони правой клешней. Деландро рассмеялся, нежно обнял его и начал энергично чесать загривок перед мозговым утолщением. Фальстаф выгнул спину, издав рокочущий звук. - Не отставай, Джим. Он любит, когда его чешут. Попробуй сам. Деландро отодвинулся в сторону, уступая мне место. Я шагнул к червю - он был величиной с лошадь - и начал осторожно поглаживать его по спине. Он взял мою руку и стал водить ею у основания глазных стеблей. - Он показывает, где ему приятнее, - объяснил Деландро. - Ты ему нравишься, Джим. - Я... э... польщен, - буркнул я и стал чесать червя. - Сильнее. Ты не сделаешь ему больно. Он так любит. Я старался изо всех сил. Червь рокотал и порыгивал. Я узнавал звуки, выражающие удовольствие. Тело Фальстафа было плотным и неподатливым, как автомобильная шина. Я подобрался к глазным впадинам. Мохнатая шкура вокруг глазных стеблей висела свободными складками, а глаза вращались взад и вперед, как у дурацкой куклы. Толстые хрящи и мышечные тяжи под кожей походили на скелет. Оба глазных стебля вылезали из теплых углублений, выстланных густым мехом. Их сила и твердость и особенно шелковистые волосы дарили почти эротическое наслаждение. Один глаз Фальстафа развернулся назад и уставился прямо на мою руку, казалось, одобряя мои действия. Затем глаз внимательно посмотрел на меня - как бы запоминая мое лицо. Клешня Фальстафа распрямилась и легла на мои плечи. Она лежала там, отдыхая, пока я чесал его. - Все, хватит, Фальстаф! - Деландро похлопал червя по боку. - Достаточно, не то в следующий раз ты захочешь залезть к Джиму в постель, а он, по-моему, еще не готов к этому. - Фальстаф освободил мои плечи и подался назад, снова превратившись в огромную лепешку розоватого мяса. Он произнес что-то похожее на "барру-у-упп". - Ты ему понравился, Джим. Цени это. - Я ценю, - сдавленно ответил я. - Просто в истерике от счастья. Или отчего-то еще. - Знаю, - сказал Деландро. - Сначала это отталкивает. Существует масса предрассудков, от которых ты не хочешь отказаться. Ты вкладываешь в них слишком много своих жизненных интересов. Нелегко вдруг обнаружить, что все они ложные. - Ну, если бы кто-то сказал мне, что можно нежничать с хторранином, я бы точно не поверил. Не представляю, как можно рассказать об этом человеку, который не видел этого собственными глазами, и сделать так, чтобы он поверил. Деландро кивнул. Обняв меня за плечи, он отправился на тенистую поляну. Фальстаф, отдуваясь, грустно пополз за нами. - Джим, - начал Деландро, - я знаю, что многие наши действия смущают тебя. Ты стараешься пропустить это через фильтры своей системы мышления, а они не способны переварить то, что ты в действительности видишь. Послушай, я хочу, чтобы ты понял только одну вещь. - Он остановился и посмотрел мне прямо в глаза. Его взгляд был таким острым и пронизывающим, что я почувствовал себя прозрачным. - Все, что происходит не здесь - в том мире, который мы называем обычным, - происходит на другом уровне. Там люди живут обычной жизнью. То, что они называют общением, напоминает разговор двух телевизоров - оба шумят, но ни один не слышит, о чем говорит другой. Мы же находимся на сверхуровне. Знаешь ли ты, что результата можно добиться, только если действовать на сверхуровне? - Нет, не знаю. - Ты идешь по жизни, день сменяется днем, а ты все продолжаешь жить своими мелкими заботами. Сможешь ли ты достичь чего-нибудь важного? Нет. Просто ты стареешь. Но если восстать против этого, если бросить вызов, поставить себя в иные условия, при которых можно проявить себя полнее, то результаты не заставят ждать. Это и есть сверхуровень; большинство едва ли могут его достичь, не считая редких моментов ярости и еще более редкого состояния, которое люди называют радостью любви. То, чему мы посвятили себя здесь, - это целенаправленное и постоянное созидание радости жизни. Только на таком уровне достигаются сверхрезультаты. Он говорил поразительно искренне. Я просто не мог долее таить в себе враждебность и злобу, моя ненависть улетучилась. - Думаю... Я не знаю, - неуверенно протянул я. Деландро излучал удовольствие. - Это хорошо. Потому что честно. Большинство ни за что не признаются в неведении, скорее выдумают что-нибудь. Только что ты разрушил в себе этот стереотип. То, что я сейчас скажу, очень важно для тебя. Ты уже находишься на сверхуровне. Ординарных людей не интересуют такие беседы. Ординарные люди не рассуждают о сверхобычном, так что даже разговор об этом - уже сверхуровень. Я начал понимать, куда он клонит. И еще кое-что. Я понял, что должен стать членом шайки, если хочу узнать их секреты, касающиеся хторран. Джейсон, по-видимому, заметил, как изменилось мое лицо, потому что сказал: - Джим, я долго ждал тебя. Я не знал, кто ты, когда мы встретились, но я был уверен, что узнал тебя. Вот почему я рад, что ты здесь. Ты можешь здорово помочь нам. Понимаю, тебе нужно время для освобождения от фильтра предрассудков. Подождем. Время работает на нас, оно на стороне новых богов. Это ты тоже должен знать. Ты сам решаешь свою судьбу. Никто иной. Ты изучал глобальную этику, не так ли? - Да, изучал. - И ты в это веришь? Я пожал плечами: - Конечно. - Ну, разумеется. А мы, Джим, в нее не верим. Мы просто живем по ней. В этом и состоит разница между верой и реальностью. Ты сам увидишь. Достаточно один раз испытать личную ответственность - стать первопричиной всего происходящего с тобой, - и человек начинает требовать от себя многого. Потрясающе многого. Вот чем мы здесь занимаемся. Мы подняли для себя планку. Выбрали более крутой подъем. Сделали выбор труднее, чтобы удовлетворение от результатов было глубже. Когда ты начнешь понимать, что твои убеждения ничего не значат, что Вселенной наплевать на твою веру, тогда у тебя появится шанс отбросить все свои предрассудки и действительно начать жить, по-настоящему ощущая свое бытие. Понимаешь, вера во что бы то ни было - это ложь, устаревшая карта. Подчиняться своей вере как совокупности правил, которым надо неукоснительно следовать, - все равно что настаивать, будто карта верна, хотя отмеченной на ней дороги давно уже нет. - А что, если дорога по-прежнему на месте? - спросил я. Деландро улыбнулся. - Ты сам знаешь ответ. Карта лишь бумага, а не местность, по которой едешь. - Он дружески похлопал меня по плечу. - У меня есть предложение. Каждый вечер мы собираемся в круг. Иногда устраиваем семинары - обсуждаем, чего добились. Иногда играем в игры или тренируемся, обучаемся приемам. Иногда делимся собой. Все эти собрания имеют только одну цель - поддерживать Племя на сверхуровне. Мне хотелось бы, чтобы ты присоединился к нам сегодня вечером; Совершенно естественной реакцией был бы отказ. Я ощущал, как плечо вдруг онемело под его ладонью. Джейсон, казалось, не замечал этого. Он продолжал сверлить меня взглядом. Ощущение было таким сильным, словно он занимался со мной любовью. Хотя я не удивился бы, если... - Хочешь присоединиться к нам? - напрямую спросил он, Я колебался: - Мне немного страшно. - Так. Ты боишься. Что кроется под твоим страхом? - Не уверен, что могу доверять вам. - Спасибо за откровенность. Что-нибудь еще? Я мог бы сказать, что мне не нравится его реакция на мои слова: если не считать взгляда, он никак не реагировал, словно все инстинктивные отклики были у него отключены. Его манера сохранять неизменно доброжелательный вид казалась неодушевленной - почти механической. Это раздражало. И пугало. - Вы слишком скользкий. - Так. Хорошо. Спасибо и за это признание. Что еще? - Я видел, что делают хторране. - Дикие? - Да - Поэтому у тебя предубеждение против всех хтор-ран, верно? - Э... Да, верно. Я боюсь хторран и ненавижу их. - Да, я знаю. Что-нибудь еще? - Нет, пока, наверное, все. - Хорошо. Спасибо. Ты присоединишься к нашему кругу сегодня? - Мне казалось - я объяснил, почему не хочу этого делать. - Да, объяснил. Ты привел свои доводы. А теперь выслушай меня внимательно. Снимаю приглашение прийти. Я спрошу иначе: испытываешь ли ты помимо перечисленного - всех своих страхов и мнительности - любопытство и желание поучаствовать? Ты по-прежнему не обязан приходить, просто мне хочется знать, что ты чувствуешь. Итак, у тебя есть желание прийти? - Э... да. Мне любопытно. - Хорошо. Любопытство - это уже проявление интереса. Наиболее мягкая форма желания. - О! У вас получается, что я сам захотел. - Нет, это ты сказал. Говори правду: хочешь прийти? - Да. - Хорошо. Все в твоих руках. Можешь сидеть в комнате и перебирать свои доводы, свои страхи, все свои оправдания, объяснения - и лепить конфетки из этого говна до тех пор, пока до смерти не опротивеешь самому себе. А можешь оторвать свою задницу и прийти на круг - что, кстати, тебе и хочется сделать - и открыть для себя истину. - Я должен ответить прямо сейчас? - Нет. Я узнаю твой ответ, когда ты там появишься. Или не появишься. Разреши задать тебе один вопрос. Что самое худшее может произойти там с тобой? - Я могу умереть. - Когда-нибудь ты все равно умрешь, но твое любопытство останется неудовлетворенным, не так ли? - Так. - Я поневоле рассмеялся. Пусть Деландро мерзавец, но в очаровании ему отказать нельзя. - Я знаю, - сказал он, - что ты все еще считаешь меня кем-то вроде главы секты наподобие масонов, верно? - Я подтвердил это кивком. - Ты думаешь, что под личиной моей доброжелательности скрывается чудовище, так? Трудно выдерживать такой взгляд. Глаза Джейсона блестели. - Э... верно, - признался я. - Хочу сказать тебе правду, Джим. - В его голосе звучала неподдельная искренность. - Я - чудовище. По всем человеческим меркам. Я не укладываюсь ни в какие рамки ваших старых предрассудков, и поэтому ты видишь во мне нечто нечеловеческое. Я - угроза. Нет, не для тебя лично, а для того, во что ты веришь. Твой разум настолько отождествляется с предрассудками, что готов уничтожить все грозящее системе твоих верований. То есть меня. Я - чудовище. И я знаю об этом. А ты знаешь, что сделало меня чудовищем? Тот факт, что я принадлежу к избранным. Большинство людей на планете по-прежнему обречены бороться за выживание. И ради этого они готовы на все. Вот что действительно чудовищно - на что способны люди, лишь бы выжить. Это страшный заговор посредственностей всего мира, неписаная договоренность о том, что человеку достаточно простого выживания. Но его недостаточно, Джим. Для меня этого мало. Я принадлежу к избранным. Я при-частен к божественности человека. Джим, посмотри на меня. Можешь ли ты положа руку на сердце утверждать, что в мире, где ты жил еще вчера, тебя окружали люди, стоящие на следующей ступени эволюции? Или же они просто старались выжить? Скажи, Джим, не увиливай. О чем свидетельствует твой опыт? Пахло ли от твоих сослуживцев божественностью? - М-м... - Это было тяжко. Мое горло болезненно сжалось. - Там есть очень хорошие люди! - Я спросил тебя не об этом. Может, они и хорошие люди, но меня интересует их выбор. Чему они посвятили свою жизнь? - Искоренению хторранского заражения. - Правильно. Выживанию. - Э... - Я прав? - Да. - Подумай об этом, Джим. Относились ли к тебе как к богу на ваших занятиях? Нет. Готов дать руку на отсечение, к тебе даже не относились как к живому существу. Обращались как с машиной, не так ли? Согласись с этим. Тебя оскорбляли, предавали, обманывали, вероятно несколько раз ставили в смертельно опасные ситуации, не удосужившись объяснить, зачем это надо. Тебе просто не позволяли отвечать за самого себя, не разрешали проявить все лучшее, что есть в тебе, не давали жить достойной тебя жизнью. - Откуда вы это знаете? - Знаю, потому что они поступают так со всеми. - Он усмехнулся. - Но ты относил это только к себе, не так ли? В ответ я усмехнулся. - Разве у других не так? Наедине можно поиграть в откровенность. Джейсон снова похлопал меня по плечу. - Нравится тебе или нет, но ты наш гость, Джим, Не будем усложнять себе жизнь. Давай договоримся: ты поживешь здесь некоторое время, присмотришься к нам. Обещаю, никто не обидит тебя и не заставит делать то, чего тебе не хочется. Мы будем относиться к тебе с такой любовью, на какую только способны. - Но уйти я не смогу. Джейсон погрустнел. - При других обстоятельствах я бы не задерживал тебя ни минуты. Если бы знал, что ты действительно хочешь уйти. И не сомневался бы, что ты не предашь. Но лагерь должен продержаться здесь еще некоторое время, а мы оба знаем, что ты сразу же вернешься сюда с вертушками и огнеметами, и это только подтвердит мои слова о твоем армейском стиле мышления, направленном исключительно на выживание. Однако я тоже несу ответственность - за выживание всего Племени. Поэтому мы не можем отпустить тебя ни прямо сейчас, ни до тех пор, пока не будем готовы к перебазированию. Когда лагерь уйдет отсюда, ты сможешь выбрать: остаться с нами или вернуться в свое прежнее состояние. - Долго мне придется ждать? - поинтересовался я. Джейсон немного подумал. - Два, может быть, три месяца. Времени более чем достаточно, чтобы разобраться в наших делах. Я тоже подумал - и нахмурился. - Не нравится, да? - спросил Джейсон. - Ты по-прежнему видишь во мне обманщика, верно? - Мысли вы тоже читаете? - в сердцах огрызнулся я, но долго злиться на Джейсона было трудно. - Некоторым образом. Кроме того, прочесть твои не составляет труда. Он улыбнулся. Любые слова ему удавалось обращать в дружескую шутку. - Я хочу знать все о червях. - Наконец-то я добрался до главного. - Знаю, - ответил Деландро. - Я видел, как ты глядел на них. - Его взгляд на мгновение обратился куда-то вдаль, потом снова сосредоточился на мне. - Джим, вот что я тебе предлагаю. Испытай меня. Себя испытай. Воспользуйся случаем, чтобы понять, чего ты хочешь на самом деле. Речь идет о нашей человечности, Джим. Твоей, моей - всех нас. - При чем здесь хторры? - Они - тоже ее часть. - Не вижу в этом смысла. - Знаю, что не видишь. Это нормально. Пока тебе достаточно понять только одно: здесь сосредоточено невероятно огромное количество любви. Откройся ей. Если ты впустишь в себя любовь, придут и другие ответы. Он изучал мое лицо с интересом, даже с состраданием и преданностью. Он был полностью на моей стороне. Его рука по-прежнему лежала на моем плече. Я не стал больше сдерживать себя - тоже поднял руку, положил ему на плечо и ответно заглянул в глаза. Мы смотрели друг на друга так долго, что время замерло. Мы становились частью друг друга. Я почувствовал, что исчезаю. Растворяюсь в Джейсоне. Глаза мои наполнились слезами. Я хотел верить этому человеку. И вдруг ощутил, что он действительно любит меня. Захотелось отдаться нарастающему во мне чувству. И оно пришло: началось с покалывания в паху, взвилось, как пламя, по позвоночнику, разрослось вширь и прорвалось слезами. Джейсон обнял меня и дал выплакаться. А когда я успокоился, он вытер мои слезы своим носовым платком, улыбнулся и дружески поцеловал меня. - Я знаю правду о тебе, Джим. Она ничем не отличается от правды про каждого из нас. Все вы действительно готовы пожертвовать собой. Все, чего вы в действительности хотите, - это любить и быть любимыми. Вот и я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя. Мы все любим тебя. Испытай нас. Убедись, что это правда. Ибо мы знаем, что, несмотря на весь внешний мусор, ты тоже хочешь любить нас. Я кивнул. Он прав. Все, чего я хотел, - это быть частицей настоящей семьи. Я поблагодарил его, а потом, повинуясь импульсу, схватил и обнял. Крепко. - Спасибо, - сказал Деландро. Я вернулся в свою комнату смущенный. Чувствовал себя прекрасно. И чувствовал себя ужасно. Мысли перепутались. Я здесь сойду с ума. Что со мной происходит? Я любил Джейсона и ненавидел - он заставил меня полюбить его. Хторране - мои враги. Враги ли? Снаружи Фальстаф рыгнул и зарокотал. Враги ли они? Страшно была неразборчива Глория. (Да, вот такая случилась история.) Соблазнила Гарри, Моу, Майка, Ларри, Говарда, Керли, Бориса и Морри, Джонни, Ричарда, Роба и Билли, Лонни и Причарда, Боба и Филли, Доналда с Фредди, Роналда с Брэди, Томми и Сэмми, Дика и Вилли. И... Пита и Поля, Тедди и Тода, Мэттью и Гэри, Горация, Рода, Брюса с Марком, Бобби с Кларком, Но не кончала - в течение года! Выжала Бена, Денниса, Хьюго, Кена - и Бена по новому кругу, Джералда с Луи, Дэвида с Дьюи И Бену опять предложила услуги. Джеку, и Дэнни, и Фреду дала, С Маком, и Мэнни, и Дугом спала, С Гарей, Дэвидом, Леном. (Снова с выжатым Беном.) И - стойте! Кажись, она померла! 14 НА КРУГУ Если "Ты есть Господь", тогда прославление Бога - не что иное, как акт самовосхваления. А молитва - просто беседа с самим собой. Соломон Краткий Я был вечером на кругу. И все последующие вечера тоже. Мы занимались там тремя вещами. Первой были Определения. Деландро считал, что мы владеем своей речью гораздо хуже, чем она владеет нами. - Речь направляет мышление по определенному руслу. Ваш язык демонстрирует то, как вы мыслите. Опытный наблюдатель способен сделать такие тонкие заключения, что вы можете заподозрить его в чтении ваших мыслей - он, между прочим, это и делает. Он читает то, как ваш мозг выражает себя. Потом Деландро сказал, что вырваться из порочного круга можно, лишь научившись общаться без помощи языка, но, поскольку это, к сожалению, нам не по плечу (пока что), мы будем вынуждены пойти более сложным путем: научиться тому, как заставить язык служить нам. То есть научиться использовать свою речь с максимальной точностью. - Точно определите понятия, которые выражаются словами. Выучите истинные значения слов, и язык станет совершенно иным. Так вы начнете действительно обмениваться информацией и таким же способом осмысливать процессы. Итак, первым шагом к пробуждению стало определение понятий. Мы часами, а порой и весь вечер обсуждали и спорили, что в действительности обозначают различные слова, что кроется за ними, под ними и внутри них. И что мы стараемся сказать - и говорим - вместо этого. Как ни странно, но большинство обсуждений проходило очень весело, хотя одно или два, особенно проблемы "желания", "необходимости" и "любви", вызвали большое смущение. А однажды мы потратили целую неделю, рассуждая о честности. - Честность абсолютна, - утверждал Деландро. - Честность не может иметь прореху, в таком случае ее вообще нет. Не важно, насколько хорош воздушный шар, если в нем есть пусть даже крошечная дырочка - воздух все равно выйдет через нее. Второе, чем мы занимались на кругу, - упражнения. Самые разные. Иногда мы садились в большой круг, медитировали, закрывая глаза, и Джейсон предлагал нам представлять себе разные вещи, или думать о чем-нибудь, или не думать вообще, а просто подмечать, как мы реагируем на происходящее. В этом и состояла цель упражнений - стать чувствительными к собственным реакциям. Прислушаться, какие воспоминания или эмоции всплывают на поверхность. - Не пытайтесь понять, что они означают, - предупреждал Джейсон. - Это вообще ничего не означает. Просто отмечайте: так я реагирую, такое при этом всплывает воспоминание. Запоминайте, с какой эмоцией связано данное воспоминание. И так далее. Иногда упражнения выполнялись с открытыми глазами, но все они касались того, как мы ощущаем самих себя и свою жизнь - насчет этого Джейсон выразился так: "Прежде чем ополоснуть голову, надо посмотреть, что за дерьмо плавает в тазу". Тьфу, пакость! Но он попал в точку. Одним из самых страшных упражнений было раздевание догола. Джейсон разделил нас на группы. Каждая группа по очереди должна была стоять перед остальным Племенем - обнаженными. Требовалось прочувствовать, насколько неудобно стоять нагишом на виду у других людей. В первый раз я думал, что не выдержу до конца. Потом стало легче. Джейсон утверждал, что одежда - это способ лгать о своем теле: мы демонстрируем друг другу охапку одежд, прически и макияж, вместо того чтобы показать то тело, в котором мы действительно живем. В чем тут разница, я не понял, но юмор оценил., - Большинство из вас боятся, - сказал он, - что ваше тело вызовет неодобрение у людей. - И, после того как мы усвоили эту мысль, добавил: - Под этим скрывается ваше собственное недовольство своим телом. Вы злитесь, что вынуждены в нем жить. Оно слишком старое, чересчур жирное или слишком тощее, кожа очень темная или очень бледная, торс или чересчур короткий, или чересчур уродливый, или чересчур какой-нибудь еще. Таким образом, жизнь в собственном теле вызывает у вас отрицательные эмоции, вы не хотите даже ощущать его. Вот почему люди принимают наркотики и напиваются. Вот почему превращаются в безудержных обжор, заядлых развратников и тому подобное - потому что боятся раскрыться и просто быть с другими представителями своего биологического вида. Вы не одобряете свое тело и знаете, что другие его тоже не одобряют. Злой был тот вечер. Я точно не знаю, кто это спровоцировал. Очевидно, один мальчишка, который застыдился перед девочкой. И Джейсон это заметил. Такая благопристойность взбесила его, Пару недель после этого он заставлял нас ходить голыми. Многие обгорели на солнце, но дело было сделано. Спустя некоторое время все наши титьки, попки и письки казались на одно лицо. Разные, но одинаковые. Так сказать, вариации на тему. Стыда больше не существовало. Пустяки. Главное - я должен быть здесь. Третье, чем мы занимались на кругу, называлось Обратной Связью. Джейсон говорил: - Большинство людей нечувствительны к тому, какой эффект они производят на окружающих. Вы даже не осознаете, что творите. Или позвольте выразиться иначе: вы писаете друг на друга, вываливаете друг другу на голову дерьмо, избиваете друг друга словами, как дубинками, до смерти! И все время лжете! Несете дикую чушь! А словесные выкрутасы! Увещевания, извинения, оправдания, объяснения - вместо того чтобы просто сказать правду/ Расплата же в том, что ваша жизнь подменяется суррогатом. Вот почему мы будем учиться обратной связи. Она даст вам возможность поделиться своим внутренним "я" и, главное, разобраться, какое впечатление вы производите на окружающих. Следите за людьми и их реакцией - ведь именно это вы и привносите в мир. Там было много чего. Самое забавное, что большая часть занятий приносила огромную радость! Почти всегда мы покидали круг переполненными чувствами, вдохновленными и с нетерпением предвкушающими завтрашнее занятие. Даже когда Джейсон бранился, это продолжалось лишь до тех пор, пока мы не улавливали соль шутки. Он всегда все сводил к шутке. - Жизнь - шутка, которая нас забавляет, - любил повторять он. - Трагичной ее делает лишь то, что большинство не желают шутку понять. Поэтому мы блуждаем в потемках, превращая жизнь в тяжкий груз и повседнев-ные мелочи, вместо того чтобы сделать ее интересным вызовом. О червях он говорил мало. Это не было главной целью круга. Он предназначался для людей. А для червей - ночи Откровения. Многого я не понимал и постоянно требовал объяснений. Люди смеялись, когда я задавал вопросы. Джейсон успокаивал их: - Не надо смеяться. Глупых вопросов вообще не существует. Единственный глупый вопрос - тот, что не задан. А тебе, Джим, надо понять, что они смеются не над тобой. Они вспоминают свои собственные недоумения. Они смеются, потому что находятся уже по другую сторону этих вопросов. Ты должен знать, что все объяснения ничего не значат. Истинное понимание приходит, только когда сам испытаешь что-нибудь. Я мог бы объяснять всю ночь напролет, как надо кататься на велосипеде, но это не научит тебя ездить на нем. Однако как только ты сам сядешь на велосипед, никаких объяснений больше не потребуется. Теперь ты понимаешь, что объяснения ничего не значат? - Э... - Я вспыхнул, смутившись. - Да. - И сел на место. Все зааплодировали. Мы аплодировали каждому и по любому поводу, подогревая свое возбуждение. - Жизнь - не то, что с нами случается, а то, что мы сами создаем для себя. Здесь мы создаем наш энтузиазм. Лучше бы мы этого не делали. Энтузиазм выглядел чересчур искусственным. Я не желал испытывать его, а потому встал и заявил: - Я расстроен. Круг пришел в восторг: - Ура! Джим расстроен. Джейсон поблагодарил: - Спасибо за признание. Я спросил: - Ну и что вы собираетесь делать? - Ничего. Ведь это ты расстроен. Выпутывайся сам. - Вы даже не хотите знать почему? - Нет, не хочу. Но ты испытываешь желание поделиться с нами, не так ли? - Кажется, да, испытываю. - Тогда давай. Мы готовы разделить твое плохое настроение. - Мне не нравится ваше веселье, вопли, крики. От них несет фальшью. - Понятно. Что-нибудь еще? - Нет, это все. Я сел. Раздались аплодисменты. Я чувствовал себя глупо, но настроение поднялось. Кто-то похлопал меня по спине. Остальные дружески улыбались. Джейсон сказал: - Сегодня я буду говорить о трансформации. Все шумно выразили одобрение. Это была любимая тема. Джейсон продолжал: - Но сначала нам необходимо поговорить об опыте, потому что я часто буду использовать слово "опыт". И вы должны четко представлять, о чем идет речь. Когда я говорю о вашем опыте, я не имею в виду историю, не говорю о принципах, убеждениях и разных сказках, которых вы придерживаетесь. Все это ерунда. Все в прошлом. Я имею в виду настоящее. Сегодня. Сейчас. - Деландро прищелкнул пальцами, чтобы закрепить свою мысль. - Сейчас, сейчас, сейчас - и так далее. Настоящее - это всегда настоящее. Это то, где вы живете. - Он сделал паузу и улыбнулся нам. - Сейчас, сейчас, сейчас. Почти сразу же круг начал скандировать вслед за ним: "Сей-час, сей-час, сей-час..." - пока он не поднял руку, как ножом отрезав наш смех. - Правильно. Вы поняли меня. Момент настоящего и есть то, что вы представляете в действительности. Вы - место, где живет опыт настоящего. Ваше "я" не сводится к вашим мыслям и рассуждениям. Вы - это даже не ощущения в чистом виде. Вы - место, где это происходит, и не более того. Вы - не ваше тело. Не ваше имя. Усвойте это! Вы - не вещь. Вы - не ваши отношения, ваши взгляды и убеждения. Все это лишь представления, которые вы создаете, которых придерживаетесь и которым следуете. Но вы не тождественны своим представлениям. Вы - просто то место, где все происходит. Вы - место, где вы творите свою жизнь. Сейчас мы проделаем упражнение, которое даст вам возможность испытать свою способность творить себя как личность. Эту игру выигрывают все, проиграть невозможно. Так что не бойтесь сделать что-нибудь не так. Что бы вы ни делали, все будет правильным. Просто вы должны испытать состояние игры, в ней человек создает себя. Прочувствуйте все, что придет к вам. А теперь встаньте. Сперва надо выбросить все из головы. Она переполнена разными мыслями, так что сначала мы вытрясем их оттуда, все до одной. Итак, пусть каждый найдет себе партнера... - Джейсон подождал, пока мы разобрались по парам. Моим напарником оказался Франкенштейн. - Теперь возьмитесь за руки и прыгайте. Раз-два, раз-два, по кругу, по кругу... Это было потрясением - видеть чудовище Франкенштейна улыбающимся, смеющимся, хохочущим и скачущим вверх-вниз, вверх-вниз. Я старался попадать в такт, ибо в противном случае он оторвал бы мне руки. Джейсон тем временем командовал: - Продолжаем прыгать! Раз-два! Раз-два! Танцуем друг с другом! Танцуем! Все расслабились! Не спите! Теперь смеялись все. Я не поспевал за Франкенштейном. Тогда он по-медвежьи сгреб меня в охапку, как ребенка, и поскакал по кругу. Все улюлюкали и показывали на нас. Потом мы упали на траву, и Франкенштейн стал меня целовать и говорить, что любит меня, а я почувствовал себя таким счастливым, что поцеловал его в ответ и сказал, что тоже люблю его. Потом мы поднялись с земли и приступили к следующему упражнению. - Теперь, - сказал Джейсон, - вы должны установить контакт со своим дыханием. Все положили руки на колени. Опустили головы. Закрыли глаза и медленно дышим. Задержали дыхание. Теперь выдохнули. Не дышим. Медленно вдохнули. Прочувствуйте собственное дыхание. Сконцентрируйтесь на нем. Не дышим. Теперь выдох. Будьте своим дыханием. Вдохнули. Сначала я чувствовал раздражение. Потом расстроился. А через минуту заскучал, Долго ли это будет продолжаться? Я сконцентрировался на дыхании. Перестал прислушиваться к словам Джейсона, начал считать про себя и дышать, считать и дышать; я жил внутри своих легких. Спустя какое-то время остальная Вселенная исчезла. Голос Джейсона доносился откуда-то издалека. Он был ориентиром, если бы я захотел вернуться. Но я не хотел. - Все, хватит, хорошо - Прекрасно. Теперь пришло время потянуться. Потянулись и достали до неба. Все тянемся. Давай, Джим, тянись до самого неба. Как можно выше. Затем он заставил нас раскачиваться. Мы превратились в деревья. Мы качались на ветру. Мы чувствовали, как ночной бриз шевелит наши листья. Мы качались, как лес из людей-сосен, поворачиваясь к Джейсону - Солнцу, в то время как он ходил вокруг нас. Среди нас были маленькие деревца, тянущиеся, чтобы увидеть его лицо, и великаны, спокойные и величавые. Деревья-мужчины и деревья-женщины. Негнущиеся и гибкие, шумящие и молчаливые. Мы дышали. Раскачивались. Проходили дни. Сменялись времена года. Наступила весна, и мы расцвели. А потом мы стали птицами, парящими над деревьями. Мы плыли в потоках воздуха. Смотрели на своего вожака и летели следом за ним. Ловили восходящие потоки и лениво поднимались вверх. Мы кружили и кувыркались. Парили в бело- голубом океане воздуха. После этого мы были водой. От холода мы превращались в снежинки, беззвучно падавшие на траву. Мы медленно оседали на землю, друг на друга и таяли там. Мы перетекали друг в друга, мы становились друг другом. А в конце мы были обезьянами, голыми, приседающими и подпрыгивающими, издающими вопли. Мы жались друг к другу перед лицом ночи. Кроме жестов и хриплых звуков, другого языка не существовало. Слова еще не изобрели. Мы снова были приматами, животными, человекоживотными. Детеныши уже свернулись клубочками и спали. Две обезьяны начали тихонько спариваться. Самка была слишком стара, чтобы иметь талию. Груди у нее обвисли. Совсем молоденький самец охотно и радостно оседлал ее. Я с одобрением наблюдал за ним. Рядом со мной сидела молодая самка с. большими грудями. Я потянулся к ней и похлопал ее по спине. Она шлепнула меня в ответ. Мы потерлись носами. Это было приятно. Я решил спариться с ней - это тоже было бы приятно. Я похлопал ее еще немного, начал щупать груди. Она засмеялась и оттолкнула мои обезьяньи лапы. Пожав плечами, я отвернулся посмотреть, что происходит в стае. Высокая обезьяна, наш вожак, издавала звуки. Она изобретала слова. - Довольно, пора возвращаться. Давайте придумаем века. Много веков. Придумаем наш век, двадцать первый. Давайте придумаем человека разумного. Станем на какое-то время людьми. Я огляделся. На траве сидели голые люди. Разные - чересчур жирные или слишком тощие. Или грязные. Или растрепанные. Мальчишка с прыщами на ягодицах разлегся на пожилой женщине, лишенной всякого стыда. Я смутился. Чувство стыда еще не покинуло меня. Мне не понравилось быть человеком. Я захотел снова превратиться в обезьяну, встал и признался в этом. Все рассмеялись и зааплодировали. Джейсон самодовольно улыбнулся. - Видишь, что произошло. Едва ты вернулся к своим суждениям, отношениям, мнениям, как они автоматически отрезали тебя от твоей семьи. Так что же реальнее: чувства, испытанные тобой в обезьяньей стае, или твое мнение об этих людях? - И то и другое реально, - ответил я. - Разве нет? - В твоей голове - да, - парировал он. - Но одно - это настоящий чувственный опыт, а другое - лишь созданное тобой представление о том, какими должны быть твои чувства. От чего ты получил большее удовлетворение? - От чувств. - Правильно. Мнения и суждения о них не способны принести удовлетворение. Пойми, прошу тебя, Джим, что мы лишь стая обезьян, изобретшая речь, машины и кучу другой ерунды, включая мнения и предрассудки. Сейчас мы стоим перед выбором: следовать ли своему чувственному опыту или потеряться в дебрях надуманного? Что бы ты выбрал? - Думаю, что стал бы обезьяной. И тут я подпрыгнул, почесал под мышкой и захрюкал, чтобы подчеркнуть свою мысль. Джейсон рассмеялся и захлопал в ладоши. Довольный, я сел. - Вот вам классичесский случай, - сказал он. - На-гляднейший пример того, что я хотел продемонстрировать. Опыт пережитого вызывает трансформацию. Посмотрите на лицо Джима. Он уже другой человек. Видите проявление жизненности? "Я", что прячется внутри нас, стало теперь нам более доступным. Все закричали и захлопали, а я чувствовал себя прекрасно. - Произошла трансформация, Джим, и ты это чувствуешь, верно? Я восторженно закивал. - Таким образом, вы видите, что ощущение себя играющего, созидающего и есть ощущение себя как первопричины. Каждый теперь осознал, что он - источник собственного опыта, то есть источник трансформации. Есть такие, кто не понял? Нам предстоит разговор о трансформации, и, пока вы четко не уясните себе ее истоки, мы не сможем двигаться дальше. Коротко суть дела в следующем: ощущение своего "я" как источника вызывает трансформацию. Вы занимаетесь собственной трансформацией все дни напролет. Когда вы источник опыта, который создаете, вы одновременно и источник трансформации, ибо можете перевоплотиться во что хотите. Давайте остановимся на минуту на перевоплощении. Существует ли способ контролировать его? В определенном смысле нет. Вы не можете произвольно начать процесс и не можете его остановить. Вы постоянно перевоплощаетесь - пока не прекратите. И тогда вы прекращаете делать все. Для переставшего создавать себя существует даже специальный термин. Его называют трупом. Но вы в состоянии контролировать то, что создаете. Можно создавать ощущение радости и вдохновения ничуть не хуже, чем ощущение несчастья и отчаяния. Но все- таки большинство из вас такие мастера по несчастью и отчаянию, что радость и вдохновение вам недоступны. Должно что-то произойти вне вас, чтобы вы ощутили счастье. Таким образом, вы можете быть счастливыми, будучи несчастными и подавленными. Послушайте, - призвал Джейсон. Теперь он был весь огонь и вдохновение. - Вы создаете себя, даже не подозревая об этом - подсознательно; такое подсознательное творение отделено от источника. Откройте свой источник - и последует трансформация. Это и есть наше естественное состояние - трансформироваться, трансформироваться и трансформироваться. Так живут на сверхуровне. Смотрите, люди, я говорю вам о качестве вашей жизни. Вы можете оставаться неразбуженными, как остальные, а можете стать подобными богам. Боги сами отвечают за все. Боги сами - источники. Когда вы забываете, кто вы, знаете, что происходит? Вы начинаете тонуть. Вы прекращаете трансформироваться. Вас несет к югу! - Он указал вниз. - Навстречу злобе, печали и отчаянию, верно? - Верно! - эхом откликнулись мы. - - Но когда вы сами отвечаете за то, что создаете, вы трансформируетесь вверх - навстречу радости. Верно? - Верно! - восторженно закричали мы. - В этом все, - сказал Джейсон. - Радость и отчаяние - и все промежуточные состояния. Человек движется либо в одном направлении, либо в другом. Либо творит жизнь, либо разрушает ее. Что выбираете вы? - Жизнь! - завопили мы и заулюлюкали. Он поднял руки, останавливая нас. - Великолепно. Я вас понял! Мы захлопали в ладоши и завизжали по-обезьяньи в знак одобрения. - Довольно! - закричал Джейсон, тоже смеясь. - Я понял, понял! Все успокоились. - Отлично. Вот мы и добрались до главного. - Давай сюда главное! - крикнул кто-то. - Пора поговорить о творении. Вы только что сказали, что хотите творить жизнь, правильно? Вы хотите творить радость. А почему? Я поднял руку: - Потому что ее приятнее чувствовать. Все засмеялись, а Джейсон сказал: - Да, приятнее, но это не все, Джим. Понимаешь, радость и отчаяние - не просто чувства. Если бы все сводилось только к нашим чувствам, мы стали бы их заложниками. Мы бы шли на все, чтобы чувствовать себя хорошо. Хотя множество людей - не здесь, а в мире, который кое-кто считает "реальным"... - раздался смех, - ведут себя именно так, делая все возможное, дабы хорошо себя чувствовать. Отсюда их эгоизм и близорукость - например, употребление наркотиков. А теперь позвольте сообщить вам плохие новости. У вас нет чувств. То, что вы считаете чувствами, на самом деле только способ испытывать их. Они - всего лишь деления на вашем духовном компасе. Вы знали об этом? Существует состояние, которое именуется абсолютной истиной. Будучи разумными существами, мы можем почувствовать его, но не в состоянии испытывать его постоянно. Точнее, мы никогда не можем испытать его - только почувствовать. Теперь охарактеризуйте эту абсолютную истину одним словом. Ну, кто скажет? - Бог, - тихо произнес Франкенштейн. - Правильно, Бог - это истина. Я приведу очень простое логическое построение. Не важно, есть Бог или нет. Если есть, тогда Она и будет абсолютной истиной, так? Так. А если где-нибудь во Вселенной существует абсолютная истина, то она тождественна Богу. Мы будем ощущать ее как Бога, так? Значит, чувствуя абсолютную истину, мы одновременно чувствуем Бога, не правда ли? Я поймал себя на том, что согласно киваю в ответ. Все выглядело абсолютно логичным. Тем временем Деландро продолжал; - И тогда не важно, существует Бог или нет, потому что в этот момент, в своем собственном сознании, мы создаем Бога, так? Моя Бог. Он был прав. Я придержал челюсть и продолжал слушать. Это очень важно. - Такое ощущение - Бога, абсолютной истины - и будет самым радостным из всех возможных ощущений, не так ли? Да, конечно, он прав. - Итак, вы видите, что ваши чувства, ваши эмоции - это барометр ваших отношений с Богом или с истиной - Можете выбирать слово по своему вкусу. Это не религия. Это открытие. Вы сами выбираете, как хотите ощущать это. Значит, вы сами - источник собственных чувств, верно? Да, все верно, - Таким образом, создавая радость, вы приближаете себя к Богу - к истине. Чем больше радости вы испытываете, тем больше истины создаете. Люди ликующе кричали. Меня тоже распирала радость. Я присоединился к воплям. - Вот почему, - эффектно закончил Джейсон, - мы празднуем Откровения! Истина - источник радости. Радость подсказывает, что мы приближаемся к истине. Отчаяние говорит, что удаляемся. Отчаяние - результат лжи. Отчаяние - ее подтверждение. Обнаружьте ложь. Признайте ее. Скажите о ней правду. Это трудно, неприятно, но помните: правда всегда нелицеприятна. Не беда! Все равно говорите правду, ибо неловкость, неудобство всегда имеют оборотную сторону - радость. Большинство из нас так боятся попасть в неловкое положение, что громоздят одну ложь на другую, не понимая, что этим приговаривают себя к еще большим неудобствам. Стисните зубы и говорите правду! Чем больше правды - тем больше радости. Чем больше радости - тем ближе истина. Мы идем к истине, мы творим экстаз! Это и есть Откровение! Это Апокалипсис! Мы вскочили на ноги, радостно заорали, мы улюлюкали, визжали, обнимались и целовались друг с другом, слезы бежали по нашим лицам. Всех переполняла радость. Это была истина. Откровение. Я любил Джейсона. Он поделился истиной. Он был Богом. Боже, я любил его! Жил в Сент-Лу один нахал. Свою сестру он отпахал И додумался сказать: "Ты лучше, чем мать". Кстати, их папа так же считал. 15 БЕСЕДА С ЧУДОВИЩЕМ Как только вы начинаете выяснять, почему секс так приятен, он моментально перестает быть приятным и начинает казаться идиотизмом. Соломон Краткий Каждую ночь я проводил с разными людьми - иногда с женщиной, иногда с мужчиной. Иногда со взрослым, иногда с ребенком. Порою мы занимались сексом, порою нет. Секретов у нас не было. Предполагалось, что мы должны целиком отдаваться друг другу. Если у кого-то возникали насчет этого вопросы,. в ответ он слышал: "Так велел Джейсон, чтобы мы могли уточнить свои ощущения". Смысла происходившего я не понимал, но что-то удерживало от дальнейших расспросов. Было ясно, что Джексон делает нечто правильное, и я хотел знать, что именно. Думаю, мне хотелось во многом походить на него. Стать уважаемым, доходчивым, отзывчивым, всегда ровным. Любимым. И обладающим еще одним свойством. Джейсон имел особый взгляд на вещи: он видел, что кроется за ними, внутри них, или, быть может, видел их в другом измерении. Он говорил, что никогда не смотрит только на вещь, а одновременно старается увидеть ее окружение. - Смотри на то, что происходит, Джим. Не на то, что, по-твоему, происходит, а на то, что творится в действительности. Поведение людей отчетливо демонстрирует ту игру, которую, как им кажется, они ведут. Большинство людей играют, чтобы выиграть, а не ради самой игры - вот почему жизнь не приносит им никакого удовольствия. Все верно. Это обо мне. Джейсон говорил с таким проникновением и определенностью, что становилось страшно. Рядом с ним я чувствовал себя слепым щенком, страшно завидовал его способностям и испытывал благодарность за то, что был допушен к обучению. Поэтому, когда Джейсон говорил - сделайте то-то, выясните, почему при этом вы чувствуете неловкость, почему боитесь, - мы без слов исполняли приказ. Когда Джейсон велел раздеться донага, я выполнил и это. И узнал об истинном предназначении одежды. Когда он велел нам поменяться одеждой, я неделю носил одеяние Салли. И узнал, что именно мы прячем под ним. А когда Джейсон распорядился, чтобы мы спали друг с другом... Джейсон говорил, что я боюсь позволить людям полюбить себя и потому держу их на расстоянии, демонстрируя свою враждебность, так что они просто не в состоянии увидеть, кто прячется внутри меня. А я жалел себя до слез, когда им все-таки удавалось это разглядеть. По словам Джейсона, я был жуликом, змеей подколодной, профессиональным вором - я обманывал окружающих, только бы не дать им обнаружить, насколько я прекрасен в действительности и сколько во мне кроется нерастраченной любви. Мне хотелось, чтобы это было правдой, и я следовал любым его инструкциям. Мне казалось, что Иисус был таким. Настоящий Иисус - не тот, которого придумали позже. И если он действительно был таким, то понятно, почему вокруг него возникла целая религия. Супружеских отношений здесь не существовало. Браки остались в старом мире. - Эта разновидность образования пар, - объяснял Джейсон, - не удовлетворяет условиям игры, в которую мы здесь играем. Она работает против сплоченности Племени. Чтобы Племя оставалось единым целым, каждый должен быть привязан к каждому. Прошло время, прежде чем я начал понимать, что он имеет в виду. Жизнь в Племени была шансом вырваться из оков другого общественного соглашения под названием Соединенные Штаты Америки и проверить на себе совершенно иной договор. Так я получил возможность понять, какая часть моего сознания действительно была мною, а какая являлась, по сути, той культурой, которая впиталась в меня в процессе моего самовыражения. Ошеломляющее открытие. И очень неприятное. Больно узнать, сколько из того, что я всегда считал своим "я", оказалось кем-то совсем мне незнакомым. Я никогда не обещал следовать всем тем убеждениям, которые неизвестно откуда появились в моей голове. - Они могут быть тобой, - сказал Джейсон. - Если хочешь, присвой их. Только прежде подумай, какова цена. Прикинь, что ты заплатишь за привилегию обладать этими убеждениями. Насколько беднее станет твоя жизнь? Ты и в самом деле жаждешь остаться американцем, Джим? Я так не думаю. Ты говоришь, что хочешь стать таким, каким, по-твоему, должен быть американец. Но каким именно - - ты и сам не знаешь, не так ли? Что такое американец, Джим? Только не заводи старую пластинку - я ее слышал. Даже помогал писать. Послушай, если ты принимаешь это за чистую монету, ты обречен на неудачу. Ты несешь перед собой идеальный образ, как тот осел морковку перед своим носом. Ты сам держишь его вне досягаемости. Ты позволяешь себе то, чего тебе хочется, только в той степени, которая делает тебя несчастным. Мы оба знаем об этом. То, чего ты действительно хочешь, Джим, - больше, чем любая национальность. С этим ты связываешь целый набор понятий - таких, как Бог, братство, свобода, справедливость, мир, любовь, - но не знаешь, какое из них главное и как его достичь. Ты просто мечешься в надежде наткнуться на него. Единственное, что всегда может сделать любой из нас, - это найти место, где непременно отыщется главное. Но ты узнаешь его лишь при одном условии - если перестанешь примеривать к нему свои собственные представления о том, как оно должно выглядеть. Надо отбросить все известное, чтобы узнать то, чего ты еще не знаешь. Так что давай, Джим, ищи у нас полезное для себя. Джейсон был прав. Здесь действительно что-то происходило. Еще никог-'да я не попадал в атмосферу такой всеобщей любви. Никогда не видел людей, до такой степени лишенных рассудительности. Во всем остальном мире человека только обругают, если он будет намеренно отличаться от окружающих. Здесь же мы аплодировали каждому проявлению индивидуальности. Представьте себе это так: глупость постоянно меняет свое обличье. А экспертов по ней нет. Вы должны изобретать ее заново каждый день. Это было потрясающее открытие. Мне нравилось. Я обнаружил... Вы извлекаете человека из одной системы условностей и бросаете в другую, потом в следующую и так далее. Все это напоминает умывание Золушки. Условности теряют свою незыблемость, и вы начинаете все отчетливее и отчетливее видеть за ними человека. Почувствовав временную природу общественного договора между людьми, вы отныне вольны придумать новые условия своего собственного соглашения с ними - такие, при которых вам будет легче добиться желаемого. Что касается меня, то я начал понимать, как попал в западню армейского менталитета. Хотите новость с бородой? Разум - это компьютерная программа. Часть ее "зашита" в твердом диске - подкорке. Остальное самопрограммируется - начиная с того момента, как ваш папаша скатился с вашей мамочки и заснул. И никаких учебников. Ребенок вынужден все постигать сам. А вы еще удивляетесь, почему мы все такие зае... ные. Большинство даже не умеют толком общаться друг с другом. Вы слышите не то, что я говорю, а то, что я, как вам кажется, говорю. Я слышу, что, как мне кажется, говорите вы. А потом мы дубасим друг друга до смерти своим непониманием. И поскольку мы тратим титанические усилия, чтобы запрограммировать себя, то убеждены, что сами запрограммированы правильно, а все остальные - неправильно. Неудивительно, что большая часть нашей жизни представляет собой один длинный спор. Джейсон говорил: - То, чем мы здесь занимаемся, - настройка. Мы должны договориться о языке общения, должны научиться слышать то, что в действительности говорим. Мы должны прийти к соглашению по более важным вопросам. Каждый должен добровольно стать частицей целого. Мы прогуливались по периметру лагеря. Джейсон предпринимал эти поучительные прогулки каждый день после обеда. Быть приглашенным в его спутники было большой честью. Сегодня он выбрал меня. Только сегодня это не являлось поощрением. По крайней мере, я так считал. Я совершил ужасный проступок. Об этом знали все. И теперь мне предстояло узнать, что бывает с человеком, совершившим ужасный проступок. Позади задумчиво полз Орри, время от времени отставая, чтобы пожевать дерево или обнюхать куст. Джейсон часто оборачивался и одобрительно смотрел на червя, а иногда откровенно восхищался им. Вождь пребывал в прекрасном настроении, по временам распевая на весь лагерь. Это усиливало мой стыд. Я не стоил его внимания. И в то же время злость не покидала меня. Он не имел права меня наказывать. Я не сделал ничего плохого. - Джим. - Джейсон положил руку на мое плечо и повернул меня к себе. - Чего ты боишься? - Ничего. - В тебе снова проснулся солдат, Джим, я же чувствую. Будь со мной честным. Ты хочешь поговорить о вчерашнем? Вчера я разозлился и отказался прийти на круг. Не важно, почему я злился. Но я сорвал злость на Рее, Мар-си и Валери. Я покачал головой: - Нет. - И уставился себе под ноги. Джейсон пальцем приподнял мою голову. - Джим, я не твой папочка и не собираюсь наказывать тебя. Мы здесь занимаемся совсем другим. Интеллигентные люди никогда не добиваются своего с помощью страха, боли и угрозы наказания. Это непродуктивный путь. Наказание свидетельствует о неумении общаться. - Вот как? Тогда кое-кто не умеет общаться. со мной... И тут я прикусил язык. Стараясь оправдаться, я выказал себя еще большим ослом, чем обычно. Уж лучше молчать. - Вопрос не в правоте или неправоте, Джим. Вопрос в соответствии данной ситуации. То, что ты сделал, ей не соответствовало; что-то случилось, и твой мозг нажал на кнопку неподходящего ответа. Ну и что? Не казни себя. Никто из нас не застрахован от этого. Самое подходящее в таком случае - извиниться и продолжать заниматься настоящим делом. Он взял меня под руку, увлекая на садовую дорожку. - Джим, - тихо начал говорить он, - знаешь ли ты, в каком состоянии проводят свою жизнь большинство людей? В состоянии полного бесчувствия. Нет, я не имею в виду кому или ступор. Они просто полностью не отдают себе отчет, бродя по планете в гипнотическом трансе, по колено в говне. Они едят, спят, смотрят телевизор, занимаются любовью - словно катятся по накатанным рельсам. Они нечувствительны к собственным страстям. Что происходит, когда случается нечто, тревожащее спячку? Твой мозг заставляет тебя ощутить дискомфорт, и автоматически следует ответная реакция - бей или беги. Ты ведь знаешь, как реагируют люди, когда их будят? Злятся. Ты злишься. Понял? Здесь мы будим людей. Это опасная работа. Знаешь, почему? Для рассерженных людей злость - оправдание убийства. Ты можешь ослепнуть от собственной ярости и натворить кошмарных дел. Или можешь научиться определять собственное бесчувствие. Джим, когда ты даешь ярости вырваться, внутри остается только то, чему ты сопротивляешься. Если ты сопротивляешься неприятным вещам, происходит нечто удивительное. Ты начинаешь испытывать все то, чему противостоял, - злобу, страх, скуку, печаль, - и только тогда понимаешь, в чем фокус. Ты обнаруживаешь, что сопротивление им причиняет худшую боль, чем они сами. И тогда они исчезают. Ты становишься богаче и естественнее. Поэтому в своем стыде ты не должен видеть непреодолимое препятствие, а рассматривать его как увлекательный вызов, - потому что с другой его стороны - твоя собственная жизнь. Я не ответил. Он всего лишь просил меня не сходить с ума. А я считал, что имею чертовски вескую причину спятить. Просто я не мог вспомнить, в чем она состояла. - Думаю, мне трудно привыкнуть к новому, - сказал я. - Если посмотреть на остальных, все выглядит очень просто. Джейсон рассмеялся, - У тебя все складывается прекрасно. Правда прекрасно. Ты идешь по расписанию. Это тоже предусмотрено процессом. Мы все любим тебя. - Не знаю, как я снова смогу посмотреть им в глаза. Мне так стыдно. - А ты просто подойди и обними - вот и все, что требуется. А после этого можете все вместе посмеяться. Сам увидишь. Я знал, что он прав. Эти люди никогда не позволят себе долго таить обиду. Но как они научились? Порой я чувствовал, что для меня это непосильная задача. - Джейсон, - спросил я. - На прошлой неделе вы привезли еще трех гостей. Ясно, что вы стремитесь увеличить Племя, но до какого предела? О чем вы мечтаете? Что могу сделать я? Он улыбнулся и на ходу обнял меня за плечи. - Я никогда не мечтаю - и в то же время мечтаю. Знаю, что это звучит путано. Позволь заметить, Джим, что, когда люди говорят о своих мечтах, очень часто они имеют в виду те картины, которые являются производным системы их убеждений. Послушай меня: твои представления и убеждения - лишь прикрытие твоего "я". Система твоих убеждений - это твое замаскированное "эго". Следовательно, говорить о такого рода мечтах означает говорить не о том, что действительно возможно, а о том, как это должно быть по-твоему. Таких мечтаний у меня нет. Когда я говорю о своих мечтах, я имею в виду Откровения. Нам ниспосланы новые боги, Джим. - Он остановился и присел на корточки, присматриваясь к чему- то на земле. Потом поднялся и протянул ладонь. - Ты когда-нибудь видел такое? Я посмотрел. На ладони лежал крошечный живой шарик алого цвета. У существа было восемь тонюсеньких но-жеки пара черных глаз. Я отрицательно покачал головой. Джейсон осторожно положил его обратно на землю. - Это хторранское насекомое. Ты когда-нибудь замечал, насколько безупречны насекомые? Я пожал плечами. - Да. Я всегда восхищался. Они словно из другого мира. Джейсон хмыкнул. - Для них не существует выбора, не так ли? Они - просто маленькие биологические машинки, которые функционируют в соответствии со структурой ДНК в их хромосомах, верно? - Да - А замечал ты когда-нибудь, какие совершенные машины человеческие существа? - Ну, в биологическом смысле - да. - Но не в смысле разума? - Это провокационный вопрос, Джейсон, разве нет? Он улыбнулся и похлопал меня по плечу. - Ну, так как? - Джейсон, вы же знаете, что подобные разговоры меня злят. Всякий раз, когда вы настаиваете, что мой разум - это компьютерная программа., я просто схожу с ума. - Неверно. Не ты сходишь с ума - твой ум. Не путай, Джим. Ты - не твой разум. Ты - только место, где он пребывает. А твое так называемое сумасшествие - один из способов уберечь уши от неприятных известий. Это запрограммировали реакция, Джим. Твой разум - компьютерная программа, которая любит это отрицать. Весьма настырно, но не очень успешно. Единственная разница между тобой и насекомым сводится к тому, что оно недостаточно сложная машина, чтобы иметь некоторый выбор в своих программах. Ты - машина самопрограммирующаяся. А насекомое - нет. Но ты должен знать, что ты такое, прежде чем стать этим. Мы снова возобновили прогулку. Покуда я еще не понимал, куда его заведут эти умозаключения. - Подумай, Джим: все, что знает человек, является продуктом его яичного опыта. Человеческий механизм знает О себе только то, что способен обнаружить. Мы не можем знать того, чего знать не можем. Ты прослеживаешь мысль? - Очень смутно. - Хорошо, давай попробуем по-другому. Допустим, ты хочешь знать, что находится за холмом, но подняться на него и посмотреть не можешь. Как ты поступишь? - М-м, не знаю. Посмотрю на карту... - У тебя нет карты. Ты как раз ее составляешь. Поэтому тебе надо знать, что по другую сторону холма. Что ты сделаешь? - Постараюсь это вычислить... - Ты гадаешь. Экстраполяция - это еще один путь что-нибудь выдумать. С таким же успехом ты можешь написать на космосе: "Здесь живут Драконы"1. Тебе известно, что люди так и поступают, когда не знают чего-то: они выдумывают что- либо взамен. А что сделает ответственный человек, когда он чего-то не знает? - Спросит. У того, кто знает. 1 Парафраз названия фантастического рассказа Рэя Брэдбери "Здесь живут Тигры"; на старинных картах "белые пятна" обычно обозначали так: "Здесь живут??? " - Правильно. Ты понимаешь, что это удобный выход. Мы можем знать только то, что знают люди. А это означает, что все наши боги - людские боги. Они - отражение нас самих. Бог на этом свете - зеркало наших пороков. Хторранам известны вещи, которых нам знать не дано. Мы находимся в плену собственной физиологии. Мы - приматы. И всегда ими будем. Все, что мы можем знать, сводится к понятиям обезьяны. Нам никогда не вырваться из этой ловушки - мы навечно останемся приматами. Но можно выглянуть из своей обезьяньей клетки, если воспользоваться возможностью, которую представляют собой хторране. Они знают, как выглядит мир по ту сторону холма. И могут поделиться знанием с нами. Ты понимаешь? Они несут нам новых богов - новые зеркала. Для нас это шанс подняться над своей человечностью, вырваться за пределы возможностей нашего биологического аппарата и, наконец, обнаружить вещи, которых мы бы сами никогда не узнали. Новые боги могут стать нашими учителями, Джим. Мне виделись на Откровениях вещи, которые я не могу описать, потому что в нашем языке нет таких слов. У нас нет таких понятий, парадигм, моделей. Мы даже приблизительно не представляем себе общей картины, чтобы в ее рамках создать необходимые парадигмы, модели и понятия. У меня есть опыт, которым я пока ни с кем не могу поделиться, потому что на Земле нет никого, кто мог бы получить мое послание. Ты даже не представляешь, какое при этом испытываешь одиночество. - Он на ходу притянул меня к себе. - Здесь я хочу поделиться своим видением. С каждым Откровением Племя прогрессирует. Джим, ты знаешь, что такое на самом деле Бог? Я покачал головой: - Мне всегда казалось, что Бог непостижим. - В определенном смысле - конечно. Но вот тебе простое определение: Бог - это все, что является источником могущества. До червей, до эпидемий люди использовали в качестве богов деньги, секс, собственность. Это их устраивало. Мы же нашли новый источник силы в хторранах и новую область идентификации человека как одушевленной машины. Законно это или незаконно, правильно или нет, не имеет никакого значения. Важно, что это приносит результаты! Работает. Это видно по лицам членов Племени. Степень пробуждения у многих уже гораздо выше, чем была у меня, когда я впервые допустил в свою жизнь Орри. Знаешь, каково его полное имя? - Нет. - Уроборос. - Деландро ждал моей реакции. Мне было известно это слово. - Червь, пожирающий свой хвост. - А ты образован, Джим. Я удивлен. - Мой отец - мастер компьютерных игр. Он создал игру "Уроборос". Я помогал ему. Уроборос - великий червь мира. Он символизирует извечный круговорот смерти и возрождения. Хорошее имя для Бога, - согласился я. Джейсон задумчиво покачал головой. - Это человеческое имя. Со временем, Джим, нам придется отказаться от человеческих имен, человеческого языка и человеческой личности. - И заменить их?.. - Если бы я знал чем, мы бы этим уже давно занимались, - сказал Джейсон. Некоторое время мы шли молча. Потом я додумался. - Орри отличается от Фальстафа и Орсона, - сказал я. - Но в действительности он отличается от всех червей - хторран. Почему это, Джейсон? Что делает Орри особенным? - Орри не особенный, - усмехнулся Джейсон. - Он другой, и в этом разница. Истинная причина в том, что он действительно первый среди других. Он - первый хторранин, выросший среди людей. Он - связующее звено. Или можно сказать по- иному: мы - первые люди, воспитанные новыми богами, и мы - связующее звено. Ты - тоже. Каждая из сторон - лишь половина целого, и главное в том, что связь осуществляется здесь. Два других - Фальстаф и Орсон - были дикими. Их привел Орри. - Но они больше его. Не понимаю, как... - Размер не имеет никакого значения, Джим. Хтор-ране не те существа, чтобы грубая сила определяла первенство. - Джейсон потянул меня за руку. - Пойдем со мной, Джим, я покажу тебе кое-что. Орри строит семью. После семьи приходит черед племени. Потом - нации. Но все начинается с семьи. - Мы пошли в ту часть лагеря, куда раньше меня не пускал Фальстаф. - Орри не может построить семью с Фальстафом или Орсоном. Они старше его, и объединение не произойдет. Он не будет главой. К тому же сейчас все они самцы. - Что?! Что вы имеете в виду под "сейчас"? Откуда это известно? - Мне сказал Орри. Я не знаю, что это значит. Он пока недостаточно владеет языком, чтобы объяснять термины. Но со временем мы разберемся. Мы спустились в небольшую ложбину. Здесь стоял выгоревший дом с заброшенным бассейном, который с одной стороны был заполнен мусором. - Наша маскировка, - пояснил Деландро. Он подвел меня к краю бассейна и издал щебечущий звук. К нам подполз Орри, заглянул в бассейн и сказал: - Чтрррппп! Куча мусора на дне зашевелилась, потом рассыпалась, и пара таких крошечных хторров, каких я еще не видел, выбралась наружу, чтобы поздороваться с нами. Они напоминали плюшевых медвежат, размером с большую собаку, то есть меньше метра в длину. Их можно было взять на руки. Они тянулись вверх по стенке бассейна, размахивая руками и стараясь добраться до нас. Джейсон отступил на шаг назад. - Осторожно, - предупредил он. - Они голодны и могут принять тебя за еду. - Это дети Орри? - Нет. С биологической точки зрения - нет. Но в смысле Племени - да. Новые боги не имеют семьи в нашем понимании. Они строят семьи. Когда эти малыши подрастут, они станут супругами Орри. Нам нужен еще один, чтобы достроить четвертую стену к нашему дому. Это может случиться в любой день. Великолепный повод для праздника! Орри спустился в бассейн и закружился вокруг своих детенышей. Джейсон потянул меня за руку: - Пойдем отсюда. Мы молча поднимались по склону. Орри остался в бассейне. Оттуда доносилось низкое рокочущее урчание. - Пришло время поговорить о тебе, Джим. Ты получил возможность увидеть, зачем мы собрались вместе. Мы делились с тобой всем, что имеем, - пищей, постелью, нашими мечтами, Откровениями. Тебе известны наши цели, наш план подыскать безопасное место. Место, где мы сможем строить наше Племя. Ты знаешь, чего мы сумели добиться, ты видел новых богов, и тебе известно, какие возможности открываются перед нами. Они дают шанс переступить границы наших возможностей. Теперь наступило время поговорить о твоем взносе. Суть заключается в следующем, Джим: либо ты гость на этой планете, либо ее хозяин. Почти всегда наши предки обезьяны вели себя как гости. И большинство людей на Земле продолжают поступать так, словно до сих пор находятся в гостях. Теперь у нас появилась возможность стать хозяевами. Знаешь, что это такое? Я был вынужден признать, что не знаю. Мой запрограммированный на выживание мозг предложил на выбор несколько вариантов, один омерзительнее другого, но свои мысли я оставил при себе. - Быть хозяином значит нести ответственность за гостей. Гости едят - хозяева подают на стол. Хозяева - более высокий уровень. Вот я и строю здесь Племя хозяев. Мы возьмем на себя ответственность за гостей нашей планеты - остальных людей и хторран. Вопрос, на который тебе нужно ответить, звучит так: хочешь быть хозяином? Море времени протекло между нами, прежде чем я ответил: - Джейсон, вы учили никогда не брать на себя никаких обязательств, если человек не уверен, что выполнит их на сто процентов. Я же пока не знаю условий. Необходимо все взвесить. - Законное требование, - заметил Джейсон. - Я и не ждал, что ты бросишься очертя голову. А если бы это случилось, я бы усомнился в твоей способности держать слово. Твое поведение продемонстрировало, насколько серьезно ты относишься к выбору, понимаешь его глубину. Это хорошо. Однако позволь мне спросить тебя, Джим. Тебе придется ответить, и тогда ты поймешь, что выбираешь. Итак, чего ты ждешь от жизни? Чего хочешь? Он обнял меня и прижал к себе. Я тоже обнял его. Он поцеловал меня, и я тоже. А потом Джейеон отпустил меня к моим сорнякам в огороде. Леди, не выносившая на дух прорех, Сунула руку в одну без помех. И, скрыв свое удивленье, Решила в то же мгновенье, Что ноги раздвинуть будет не грех. 16 ВИНТОВКА Винтовки не умирают. Умирают люди. Соломон Краткий Когда Деландро повернул дело таким образом, вопроса, чего я хочу от жизни, больше не существовало. Как обычно говорят маленькие дети: "Я хочу, чтобы веем-веем на свете стадо очень хорошо и никто не был забыт". Вопрос состоял только в том: что я могу сделать для этого? Предстояло всерьез разобраться кое в чем. Может быть, все о ренегатах - ложь? Вполне возможно. Старый порядок всегда опасается нового. Люди, которых я здесь видел, не предатели. Они вполне честны и счастливы. Мы не ренегаты, мы - семья. Я знал, что мне мешает. Я все еще не доверял Джейсо-ну. Это входило в мою запрограммированность. Я должен был все проверить. И искал любую мелочь, доказывавшую, что все это лишь разновидность надувательства, выискивал хоть какой-нибудь изъян в искренности Джейсона, оправдывавший мое вероломство. Но даже сейчас я понимал, что окончательное решение зависит только от меня и ни от кого другого и что даже Джейсон в известной степени имеет право на ошибки, как и любой другой. Но пока я здесь гость. Не хозяин. Не член их семьи. Не принадлежу к Племени. Джейсон говорил, что рано или поздно я попрошусь к ним, и еще он говорил, что я почувствую, когда настанет время это сделать. Я не был единственным гостем. Таких было не так уж мало: нервного вида мальчишка, мой сосед по кругу в первый мой вечер в Племени, его звали Энди; тихая женщина по имени Дизи; много детей; а также, к моему удивлению, Рей и Валери. Рей объяснил мне: - Быть членом Племени значит принимать участие - причем обязательное - в Откровениях. А у меня больное сердце, и я, - он смущенно пожал плечами, - все еще стремлюсь выжить любой ценой. Я боюсь умереть на Откровении. Джейсон говорит, что я не могу войти в Племя до тех пор, пока ставлю личное выживание выше племенного. Нет, смерти я не боюсь, просто мне кажется, что так я могу приносить больше пользы. Джейсон считает, что на днях это пройдет. Валери оказалась дочерью Рея. Она не хотела оставлять отца в одиночестве. Тут ничего не поделаешь. Я же испытывал страшные сомнения. Хотелось посоветоваться с Лиз. Жила однажды леди по имени Лиза. Заблудилась леди в розовых лесах С парнем по имени Джим, Горевшим желаньем одним... Я никак не мог подобрать вторую рифму. Краса? Колбаса? Не мог придумать последнюю строчку. Какое это имеет значение? В определенном смысле - имело. Я люблю доводить любое дело до конца, не бросать на полдороге. Но ведь лимерик про Джейсона так и не закончен. Суну гада хторру в пасть, Чтоб порадоваться всласть... Только это больше не радовало. Мне хотелось знать то, что знает он, научиться от него всему, чему только можно. Так стоит ли вообще заканчивать лимерик? Наверное, нет. Это потеряло смысл. Лимерики стали пережитками другого времени и другого Маккарти. Впрочем, иногда по ночам я спрашивал себя: зачем мне эти знания? Не потому ли, что я хочу однажды ночью смыться и доложить в Окленде обо всем, что выяснил? Или же потому, что хочу остаться здесь, с Джейсоном? Я подумал об Окленде. Интересно, ищут ли меня? Наверное, решили, что я погиб. Всплакнула ли по мне Лиз? Эта мысль приводила меня в отчаяние. Не хотелось бы, чтобы она грустила. Я мечтал увидеть ее и поделиться с ней. Я чувствовал, что изменился, и хотел, чтобы она испытала то же самое и избавилась бы от своей чертовой озлобленности и враждебности, хоть немножко приоткрыв себя для радости. Забавная мысль. Если бы Лизард Тирелли позволила себе просто так, от души улыбнуться, она, наверное, сломала бы челюсти. Но игра стоила свеч. Пусть она выпустит наружу хоть крошку таящейся в ней радости - тогда, наверное, половина Калифорнии ослепнет от ее улыбки. Но, скорее всего, Лиз возненавидит меня за попытку подвигнуть ее на это. Она не поймет. Ее нацеленный на самосохранение мозг обезумел бы, она захлебнулась бы нечленораздельными воплями, как та обезьяна, от которой она произошла. Но все равно помечтать об этом забавно. Хотя ничего смешного здесь нет. Я сошел бы с ума, если бы она стала спать с другими - это моя привилегия. Опять во мне говорит запрограммированность на выживание. Ну и черт с ней! Ее здесь нет. А может, это и к лучшему? Почти все время рядом с Лиз я вел себя как сумасшедший. Или сумасшедшей была она. Или кто-нибудь еще. Однажды утром Джесси и Франкенштейн задержали меня после завтрака. Им требовалась помощь. Не объясню ли я, как пользоваться "АМ-280"? Я пожал плечами и побрел в главное здание. - В чем дело? - поинтересовался я. - Снова рокеры? Всю последнюю неделю мы слышали шум мотоциклов на шоссе, правда, не очень часто и обычно глубокой ночью. Однако черви стали очень возбужденными, постоянно рыскали кругом, что-то вынюхивали, к чему-то встревоженно прислушивались. Почти каждый вечер Фальстаф и Орсон исчезали в лесу. - Обычные предосторожности, - объяснила Джесси. - Не более того. - Она отомкнула оружейную и стала выкладывать оружие на стол. - Лучше почисти-ка их, Джим. К ним никто не прикасался со времени твоего приезда. Мой настроенный на самосохранение мозг пронизала боль. Проверка? - Что случилось? - забеспокоился Франкенштейн. - А? Нет, ничего. Почему ты спрашиваешь? - У тебя изменилось лицо. Оружие напомнило тебе о чем-то? - Э... Да. Так, ерунда. Я отвернулся, чтобы они не видели моего лица. Возможно, это совсем не ерунда. Джесси и Франкенштейн за моей спиной обменялись громким хмыканьем. Они знали. - Вам следовало это отчистить, - сказал я. Кровь Джона... И потянулся за ветошью и жестянкой с ружейным маслом. - Надо проверить лазерный прицел. Я вынул обойму. Она была полной. Винтовка заряжена! Я вставил магазин на место. Он удовлетворенно щелкнул. Мелькнула мысль: сегодня вечером можно сбежать отсюда. Джесси с Франкенштейном продолжали сортировать оружие. На меня они вообще не обращали внимания. Я мог бы убить их прямо сейчас, если бы захотел. Стремящийся выжить мозг подсказывал: убей. Но - я не хотел убивать. Я просто хотел сбежать отсюда. Нет, это наверняка проверка. Где черви? Проклятье! Жаждущий выжить мозг требовал побега. Но я не знал, чего хочу я. Я тихонько спустил предохранитель, подумал секунду, потом поставил его на место. Ко мне повернулась Джесси: - Винтовка в порядке? Я посмотрел на шкалу: - Надо было держать ее подключенной к сети, но половина заряда еще сохранилась. - Что-то здесь не так. Я принялся разбирать оружие. - Почему вы оставили ее в таком виде? Не знаете, как хранят винтовку? Франкенштейн только хрюкнул. - Вы ужасно доверчивы, Джесси, - сказал я, вручая ей магазин. - Винтовка заряжена. - Я заглянул в ствол... - Что ты! Мы знаем, с кем имеем дело, Джим, - ответила она. Он был чем-то забит. Я потыкал пробку шомполом. Жевательная резинка. - Все-таки сомневались, да? При выстреле винтовка взорвалась бы у меня в руках. Вокруг было бы очень грязно, а я стал бы очень мертвым. Джесси пожала плечами. Франкенштейн хрюкнул. - Выбор всегда с тобой. - Мило, - раздраженно бросил я. - Мне казалось, что я заслуживаю большего доверия. - Джейсон верит тебе, - ответила Джесси. - Это его работа - верить. Моя - не доверять. Я отвечаю за безопасность. Приходится быть скептиком. Должно быть, на моем лице легко читалось все, о чем я думаю, потому что она добавила: - Я знаю. Это выглядит странно. В нашем лагере столько любви, столько надежд на будущее, что даже говорить об оружии, обороне и убийстве кажется ужасным. Это большой шаг вспять, и цена ему - то бремя, что тянет вниз, к югу, всех нас, включая Джейсона. Но в противном случае мы подвергнем опасности новых богов, а это плохая услуга. Таким образом, мы делаем то, что вынуждены делать, и стараемся не судить строго ни себя, ни тех, кто хочет нас уничтожить. Радостным такое положение не назовешь, Джим, но это цена выживания. Я кивнул: - Не стоит объяснять. Я уже слышал подобные речи. Даже произносил их сам. Надо только выкинуть "новых богов" и поставить на их место "Соединенные Штаты". - Вот и хорошо, - сказала Джесси. - Тогда тебе не надо выслушивать это снова. - Она взяла другую винтовку и, опытными руками разобрав ее, стала чистить. Так я и знал. Тут она тоже солгала. Я занялся своим оружием и не сказал больше ни слова. Франкенштейн подтолкнул ко мне магазин, но я не обращал на него внимания, пока не проверил все до единого механизмы. Лишь потом взял магазин и плотно загнал его в гнездо. Если бы я хотел убить их, то подходящий момент наступил. Вместо этого я вынул магазин и положил обратно на стол рядом с винтовкой. - Все в порядке. Нужно только поставить на место регулятор подачи, прежде чем стрелять. Если начнешь палить без него, рискуешь оторвать себе башку. Джесси и Франкенштейн обменялись довольными взглядами. - Я же говорила, что он будет умницей. Франкенштейн хрюкнул и бросил мне регулятор "РК. - 96-А", все это время лежавший у него в кармане. Я опять разобрал винтовку, поставил недостающую деталь на место и собрал снова. - А теперь, надо думать, вас интересуют шифры доступа? - ухмыльнулся я. - Если не возражаешь. Может быть, я колебался. А может, и нет. Я выдавал военную тайну Вооруженных сил США. Не помню. Просто я сделал то, о чем они просили. - Что вы, какие возражения. Я взял винтовку, набрал шифры. Потом передал ее им - посмотреть. В этот момент я и принял решение. Оказывается, эти люди не любили меня. По-настоящему. Они не доверяли мне. Таким образом, побег получал оправдание. И чем скорее я его совершу, тем лучше. Чтобы они не могли прочесть все на моем лице, я выдал идиотскую ухмылку и старался ее удержать. Это было не многим лучше, чем хмуриться, но ведь что-то надо делать. Мы закончили работу, ни о чем особо не разговаривая, и отправились на второй завтрак. За едой я тоже говорил мало. Продолжал думать о том, что решил, гадая: действительно ли я хочу этого или просто в моем мозгу опять ожила старая программа? Возможно, стоило посоветоваться с Джейсоном, но я заранее знал его ответ: "Выпутывайся сам, Джим. Это твой мозг". Конечно. Я хотел любить. Хотел, чтобы любили меня. Эти люди говорили о любви. Они демонстрировали мне любовь. Но заряженное ружье не доверили. Я всегда считал, что доверие - основа любви. Может быть, я ошибался; может быть, эти люди умели любить, не доверяя. Я так не мог. Но побег только подтвердит их правоту. Чтобы доказать обратное, я должен остаться и быть достойным доверия. Проклятье! Здесь все парадокс. Или ловушка. После завтрака Джейсон отвел меня в сторону. - Джим, у тебя есть свободная минута? - Конечно. - Джесси сказала, что ты вел себя молодцом. Ты прошел длинный путь. Она доверяет тебе. Я хочу, чтобы отныне ты носил винтовку и охранял с Фальстафом лагерь. - Я считал, что патрулирование - обязанность членов Племени. - Так оно и есть, и ты можешь отказаться, если не хочешь, потому что формально ты остаешься гостем. Но у нас не хватает людей, и сейчас наступил очень деликатный момент. Орри обучает своих малышей. Он проводит с ними почти все время. Нам действительно нужна твоя помощь. - Неужто дела так плохи? - Мы обнаружили следы шин и подошв. Похоже, за нами кто-то следит. Вот почему мы стараемся держать хторран как можно дальше от чужих глаз. Джинко и Грегори-Энн ищут сейчас новое место для лагеря. Как только найдется что-нибудь подходящее, а малыши смогут выдержать переезд, мы тронемся. Остается только надеяться, что не будет слишком поздно. О детях мы тоже должны позаботиться. - Хорошо, Джейсон. Когда я должен начать? - Десять минут назад. Следовало отправить тебя в охранение еще на прошлой неделе. Извини, что - мы так долго не решались довериться тебе. Возьми ключ у Джесси и сходи за винтовкой и снаряжением. Фальстафа ты найдешь в кустах, в овраге. Если кто-нибудь подберется с той стороны, то оврага ему не миновать - там самый удобный путь. Пройди по нему как можно дальше, может быть, до линии электропередачи. Ищи отпечатки подошв или другие следы того, что кто-то здесь рыскал. Потом проверь холм над оврагом, там прошел вал лесного пожара и оставил просеку, которую можно использовать как дорогу. Проверь, нет ли следов на ней. И вот еще что: вперед пусти Фальстафа, а сам держись вне поля зрения. Один червь может не привлечь внимания. А человек с червем - наверняка. Послушай, Джим, это приказ. Никому не известно, что мы здесь, поэтому я хочу, чтобы ты тщательно избегал контактов с кем бы то ни было, если можно. А если нельзя - даже если ты наткнешься на кого-нибудь случайно, - ты должен его убить. Я тебя знаю, ты захочешь сохранить ему жизнь. Не делай этого. Не пытайся никого завербовать. Это мой приказ. Выброси из головы такую возможность. Уложи побыстрее, а простишь себя потом. Не надо смотреть на это с точки зрения личного выживания, Джим. Никто никому не враг, просто все мы - мученики эволюции. Вот почему я прошу тебя держаться поодаль - чтобы не попасть в ситуацию, способную повредить твой рассудок. Я не хочу, чтобы ты стрелял в кого-то или во что-то, пока не нападут непосредственно на тебя. Даже если кто-нибудь нападет с огнеметом на Фальстафа, не спеши на помощь; важнее вернуться и предупредить нас. Не пытайся строить из себя героя. Рей сменит тебя перед обедом. Все понял? - Да. Вы действительно думаете, что поблизости кто-то есть? - Может, и нет, но хторране не находят себе места уже неделю. Так что иди и постарайся выяснить, отчего они нервничают. - Хорошо. О, кстати, Джейсон... - Да, Джим? - Спасибо за доверие. Он улыбнулся. Это была одна из его всемирно известных улыбок: небеса раскрываются - и ты лицезреешь лик Бога. - Ты его заслужил, Джим. Юная Нэнси, игривая киска, Секс обожала - обычный и с писком: Чтобы гремело вокруг и сверкало, Чтобы до пяток ее пробирало! Но - без партнера, а то много риска. 17 МЕТЛА Чистоплотность - почти нереальная вещь. Соломон Краткий Я осторожно пробрался в овраг, стараясь не испугать Фальстафа. Джейсон сказал, что червь соорудил себе гнездо посреди зарослей пурпурного колеуса. "Мы попросили его спрятаться. Скорее всего, ты увидишь только пару глаз на фоне растительности". В гнезде Фальстафа не было. Я ступил в прохладную тень, окутанную сильным сладким запахом, и осмотрелся. Гнездо еще хранило тепло. Только что червь был здесь. Куда он мог деться? Я осторожно попятился. Фальстаф не покинул бы своего укрытия без веской на то причины. Это означало... Внезапно с глухим рокотом и жужжанием прямо из-под земли вырос гигантский розово-фиолетовый хторр, отбросив меня в сторону. - Эй, ты что?! Я отпрянул, не удержался на ногах, налетел спиной на стену оврага, отскочил в сторону и упал на задницу, Червь навис надо мной, а потом, издав высокий хихикающий звук, легко опустился возле моих ног. Обозленный, я вскочил на ноги. - Иисус Христос на велосипеде! Больше не делай так, Фальстаф! Ты напугал меня до полусмерти! Он снова хихикнул. Звук был жутко противный. Мне захотелось дать ему пинка, но я сдержался. Червь был явно доволен собой. Он играл. - Ну ты, шутник, - сказал я. - Иди ко мне. Он подплыл поближе. Я потрепал его по боку, потом потянулся выше и сильно, как только мог, почесал стебли глаз. Фальстаф благодарно пукнул: пла-атгт. - Я тебя тоже люблю, - буркнул я. Какого черта! Теперь не отдышаться и за пару недель. Не слишком большая честь карабкаться по горам в компании существа, любящего время от времени побаловать себя человечиной. - Пойдем. Джейсон послал нас на разведку. Хочешь поохотиться? - Урр. Рррр. - Правильно. Я тоже. Сначала пойдем вон туда. Мы двинулись по оврагу, бок о бок, мальчик со своим червем. Когда овраг сузился, Фальстаф проскользнул вперед и возглавил патруль. Я шел следом. Он зная овраг лучше меня. Он плыл. Его тушу несли несколько сотен маленьких ножек, поэтому хторр не спотыкался, как я. Мы прошли весь маршрут вплоть до старых вышек линии электропередачи, почерневших и покосившихся в разные стороны. Они простояли заброшенными неведомо сколько лет. На пути встретилась парочка голых кроликолюдей. Они злобно заулюлюкали. Один приглашающе схватилась за свой член. Но Фальстаф лишь зевнул. Он не был голо-ден и ответил равнодушным щебетом, а кроликолюди ускакали обратно в кусты. Это и было единственным, что привлекло наше вни-мание в овраге. На вершине холма тоже не оказалось ничего подозри-тельного. Мы прошли по выгоревшей просеке сколько могли, и почти на всем своем протяжении она заросла травой и была усеяна булыжниками. Никто не поддержи-вал эту территорию в порядке. Возможно, нам стоило бы расчистить пожарище ради собственной безопасности, но мы собирались вот-вот переехать на новое место, так что овчинка выделки не стоила. Мы уже хотели повернуть назад, когда Фальстаф рыг-нул. Звук был такой странный, что я подошел посмот-реть, что он там жует. Метла. Она была спрятана под кустом, который ре-шил пожевать Фальстаф. Он успел сожрать полкуста и заодно часть метлы. Я схватился за нее и вытащил у него изо рта; хторр, похоже, не возражав. - Виноват, - сказал я. - Дай-ка мне ее на минуту, волнуйся, я верну обратно. Это была старая пластиковая щетка, но следы непогоды на ней отсутствовали. На улице она пролежала недолго. Кому понадобилось оставлять ее здесь? Я прошел немного вперед. Отпечатки подошв вели к противоположному склону холма. Все правильно. Их заметали этой щеткой, но поленились довести дело до конца. Они не ожидали, что мы с Фальстафом зайдем так далеко от лагеря. Нужно сообщить Джейсону. Но стоит ли возвращаться прямо сейчас? Может, подождать, когда придет Рей? Я посмотрел на часы. Пять. Час можно повременить. Еще немного поразведать и вернуться в овраг к шести. Следы вели вниз по склону к повороту грунтовой дороги - старой трелевочной трассы. Гм. Сдается, кто-то намеренно шпионит за лагерем. И очень осторожно. Конечно, чересчур смело предполагать такое лишь на основании одной старой метлы, но, если бы с этими людьми был я, мы бы не нашли и ее. Вот почему я решил, что это не военные. Армия обрушилась бы на лагерь с вертушками, напалмом и зажигательными снарядами. Нет, это кто-то еще. По крайней мере, мне так казалось. Мы с Фальстафом пошли обратно. В лагерь мы опоздали. Было уже 6.40, когда Фальстаф снова засел в своем гнезде. Он постарался зарыться как можно глубже, явно собираясь, если удастся, сыграть ту же шутку с Реем. Я слегка встревожился. Рей уже должен ждать нас. Джейсон говорил, что большинство не принимают пунктуальность всерьез, как будто опоздать не то же самое, что нарушить свое слово. Он мог по-настоящему рассердиться, когда кто- нибудь опаздывал или не заканчивал работу к обещанному сроку. Он считал, что честность начинается с мелочей, потому что они как раз и являются тем материалом, из которого строится большая честность. Таким образом, опоздание даже на десять минут выглядело здесь необычным. Рей не задержался бы без причины. Наверное, он все объяснит, когда появится. В семь я начал волноваться. Они могли бы прислать, по крайней мере, мальчишку и сообщить, что происходит. В 7.10 я встревожился не на шутку. Первым делом меня посетила параноидальная мысль. Может быть, они решили убить меня? Оставили наедине с Фальстафом, пока тот не проголодается и не сожрет меня? Нет, глупости. Червям не требуется мясо каждый день, Достаточно одного раза в неделю. Здоровый хторр может обходиться без пищи несколько суток и неопределенное время - жить на подножном корму, питаясь деревьями. Нет, наверное, случилось что-нибудь еще. Может быть, вернулись Джинко и Грегори-Энн и все сейчас заняты погрузкой? В этом случае Рею не нужно сменять меня, пока последний грузовик не будет готов тронуться. Но все равно кто-нибудь должен был бы меня предупредить. К 7.20 я уже принял решение. Если никто не придет до половины восьмого, я вылезу из этого чертова оврага и посмотрю, почему они забыли про нас. Про меня. В 7.35 я оставил пост. Я нарушил слово. Плюнул на свои обещания и отправился через холм. - Тебе лучше подождать здесь, Фальстаф. Червь защебетал и скрылся в своей норе. Старый мотель выглядел мирно. Доносились звуки веселого застолья. Они забыли про меня. Я имел право злиться. Джейсон всегда напирал на то, что каждый должен отвечать за свое слово сам; вот никто и не напомнил Рею о дежурстве. Одна из кроликособак со всех ног бросилась навстречу Она шлепала губами и пучила на меня свои глупые глаза. - Привет, Дурачок. Оставил мне пожрать? Дурачок перешел на шаг, закулдыкал и, подобрав с земли палку, взял ее точно так же, как я держал винтовку. Вздохнув, я закинул винтовку за плечо, завернул за угол гаража и... ... едва не наступил на Рея. Его голова была разбита всмятку. По земле разлилась огромная лужа темно-красной крови. Армейские рефлексы мгновенно вытеснили все остальное, и я оказался опять за углом, спиной к стене, с винтовкой наперевес, готовой к стрельбе, - все это я сделал, еще не успев до конца осознать, что Рей мертв. Дурачок, подражая мне, тоже отпрыгнул назад. Я прислушался. Застолье? Треск мотоциклов, вопли и крики мужчин. Детские визги. И женские тоже. Я осторожно выглянул и моментально отпрянул. Дурачок тоже потянулся посмотреть. Я оттащил его. За углом в поле зрения никого не было. Еще взгляд - подальше. Мертвый кррликочеловек. Разбросанная одежда. С ревом промчался мотоцикл, развернулся и полетел назад. Мотоциклист смеялся. Я прижался к стене. Глубоко вздохнул. Возвращаться к Фальстафу рановато, Предстояло кое-что сделать. Прежде всего нужно разобраться, что здесь происходит. Я завернул за угол гаража и добежал до следующего угла. Дурачок на цыпочках трусил следом, невольно передразнивая меня. - Не путайся под ногами, - процедил я. - Из таких, как ты, и выбирают президентов. Дурачок остановился и посмотрел на меня мрачным обиженным взглядом. Но мне было не до него... Где сейчас Орри? Где Орсон? Они бы не позволили грабить лагерь. Живы ли они? Теперь треск мотоциклов стал громче. А крики - отчетливее. И еще смех. И плач. Я высунулся и моментально отскочил назад. Но времени хватило, чтобы заметить мельканье мотоциклов, с ревом круживших вокруг небольшой кучки испуганных женщин и детей. Отбросив лезущего вперед Дурачка, я выглянул снова. Так и есть: в кучку сбились лишь немногие. Где же остальные? На земле валялось несколько трупов, в основном мужчины. Я узнал Джинко и Грегори-Энн. Теперь понятно, как рокеры обнаружили нас. Рокеры. Здоровенные, уродливые и опасные парни. Целые банды их месяцами раскатывали вверх и вниз по побережью. Армия не обращала на них внимания, словно бандиты того не стоили. Официальная позиция была такова: пусть о них позаботятся черви. Сейчас я воочию убедился, насколько была глупа такая политика. По-видимому, рокеры бесчинствовали уже давно. Большинство девушек были раздеты догола; одни стара - лись прикрыться руками, другие просто стояли, стыдли-во опустив голову. Интересно, скольких уже изнасиловали? Я проклял себя за осторожность. Ладно, сейчас все наверстаю. У меня было два преимущества. Элемент неожиданности. А также "АМ-280" и вдоволь боезапаса. Одним словом, Мистер Изуродую. Не хватает каски, но я обойдусь. Оставалось прицелиться и нажать на спуск. Однако придется попотеть: их не меньше двадцати, а я один. Я не дал себе времени подумать над этим неравенством. Шагнул из-за гаража и открыл огонь по ближайшей ко мне части живого кольца из мотоциклистов. Дурачок выбежал следом и, бормоча, наставил на нях свою палку. Три рокера упали почти сразу, и прошла пара секунд, прежде чем кто-нибудь понял, что происходит. Два бандита наехали на упавших и кувырком полетели на землю, грязные, волосатые, широкогрудые животные. Еще двое выехали из-за толпы пленных, заметили меня и схватились за оружие. Их мотоциклы были оснащены ракетными установками. Я не стал ждать, пока они прицелятся. Дурачок, подпрыгивавший на месте, тоже помчался следом за мной за гараж. Там я подождал, когда они покажутся, и вышиб из седла одного, а второму отстрелил голову и тут же повернулся, чтобы встретить троицу, обогнувшую дом с противоположной стороны. Винтовка зажужжала, захлопала, и в животе одного из нападавших появилась красная дыра. Другой мотоциклист вильнул в сторону и упал вместе с машиной; я не пристрелил его - он был оглушен. Третий парень попытался развернуться - этого я достал в спину. Потом упал на землю, перекатился и вскочил на ноги, не прекращая стрельбы; достал еще одного, только что выросшего позади меня, снова развернулся к упавшему и застрелил его раньше, чем он успел подняться. Дурачок уже плясал рядом с валявшимся мотоциклом. А потом наступила тишина. Хотя нет, не совсем. Слышался треск двигателей, работавших вхолостую. На земле лежало шесть мотоциклов. Мелькнула мысль схватить машину - ту, что с ракетными установками, - и контратаковать. Я бросился к мотоциклу, на который претендовал Дурачок... И тут машина взорвалась. Меня сбило с ног. Скользя на заднице по земле, я отметил вспышку оранжевого пламени, тугую волну жара и столб жирного дыма. На мотоцикле была установлена мина-ловушка. Она разнесла моего Дурачка на мелкие кусочки. Вокруг продолжали падать комья земли. На его месте мог быть я. В ушах все еще звенело. Ерунда, остались другие машины. Нет! Я не знаю, сколько здесь всего бандитов. Но если хоть один до сих пор жив, необходимо позаботиться о нем сейчас же. Бегом обогнув гараж, я вылетел на поляну, готовый к атаке. И остановился как вкопанный. Помощь не требовалась. Валери только что перерезала горло последнему рокеру. Она стояла над ним, обнаженная, улыбающаяся и забрызганная кровью. Вид у нее был торжествующий. Горькими слезами Люси обливалась. В рот она брать ужасно боялась. А в момент самый жуткий Отвлеклась на минутку - И с полным ухом осталась! 18 ПОСЛЕДСТВИЕ Люди не нанимают адвоката, если хотят добиться справедливости. К нему обращаются, когда хотят отомстить. Соломон Краткий Я послал Лули в овраг, чтобы она немедленно привела Фальстафа. Мы не знали, остались ли еще живые рокеры или нет. Рисковать было нельзя. Других детей я отослал на поиски остальных членов Племени, Очевидно, большинство охраняли границы лагеря. Как оказалось, безрезультатно. Но, по крайней мере, большая часть малышей находилась вне лагеря. Каждый день Джейсон отсылал по нескольку человек в запасные укрытия. Я знал только одно из них. За бассейном тянулось заброшенное поле. На его дальнем конце стояли три рекламных щита. Мы повалили их, превратив в импровизированные навесы. Со стороны они выглядели теперь кучей камней, но на самом деле там скрывалось неплохо обеспеченное запасами убежище. Я разослал детей по остальным тайникам позвать всех сюда. Валери тоже начала хлопотать. Да-да, Валери! На мой вопросительный взгляд она спокойно заметила: - На драмы сейчас нет времени. Поразительная женщина! Она послала нескольких девушек обыскать трупы и собрать оружие, но предупредила, чтобы никто не подходил близко к мотоциклам. Другие машины тоже могли быть заминированы. Затем