карабкаться вверх.
     - Все в порядке, - передал я по радио. - Пусть каждый остается на месте  до
тех пор, пока местность не осветят с неба. Тогда на полной скорости выезжайте на
летное поле и кидайте гранаты широким веером!
     - - Поняли!
     - Останешься на месте, - шепнул я своему водителю. - Когда  вспыхнут  огни,
каждый должен быть готов к атаке. Стреляйте во  все,  что  увидите.  Пленных  не
брать!
     Я связался с полковником Райт: - Можно начинать, мадам.
     - Будьте наготове.
     Я настроил очки ночного видения на  максимальную  резкость.  Поручиться  не
могу, но, кажется, на посадочной  полосе  что-то  двигалось.  Да.  Они  готовили
засаду.
     Ладно, переживем.
     Внезапно небо осветилось почти  как  днем.  Орбитальное  зеркало  Западного
побережья - пятьдесят километров в поперечнике и тысяча шестьсот  километров  от
Земли - просто немного повернулось и осветило часть Калифорнии.
     На взлетном поле стало светло.
     На нем обнаружились четыре червя. И почти все  взрослые  члены  ренегатской
шайки. И два грузовика с минами Клеймора - достаточно,  чтобы  уничтожить  целый
воздушный флот.
     Почти в тот же момент над нашими  головами  с  жужжанием  прошли  вертушки.
Ренегаты уже бежали к канаве на южном краю поля. Большинство так и не  добрались
до нее.
     Вертушки сбросили ливень шоковых гранат.  Они  взрывались  в  воздухе,  как
шутихи, как перегретые зерна воздушной  кукурузы,  разбрасывая  во  все  стороны
яркие брызги.
     Земля начала вставать на дыбы...
     Сдетонировади мины. Началась цепная реакция. Вокруг засвистели осколки...
     Двух червей раскромсало на мелкие кусочки прямо на месте.  Третий  корчился
от боли. Четвертый несся в гору навстречу головному джипу.  Я  легонько  толкнул
водителя, и мы полетели наперерез. Я ухватился за рукоятки огнемета.
     Но девушка на головном джипе уже опередила меня. Она развернула  огнемет  и
прицелилась в зверя. Пламя охватило его, он взорвался и издох.
     Мы выехали на поле и сожгли остальных хторров.
     Большая часть ренегатов погибла от своих же мин. Некоторые еще  шевелились.
Я снова поступил в строгом соответствии с параграфом двенадцать.
     Последних живых мы захватили на дне канавы. Они были оглушены и не  оказали
никакого сопротивления.
     Я даже растерялся - настолько легко все получилось.
     Спустившись с холма, я выстроил пленных в шеренгу. Их было пятеро.  Каждому
я предоставил выбор: жить или умереть.
     - Где Деландро?
     Они предпочли умереть. Я не удивился. Параграф двенадцать.
     Ни Джесси, ни Марси среди них не было. Плохо дело.
     Последний попытался доказать мне, что это его собственный выбор.
     - Угу. Мертвый все равно мертвый.
     И я нажал на спуск.
     Да поможет мне Бог! С каждым разом это становилось все легче.


     Бенджамин не спаривался, как все, в нетерпенье,

     Он страивался, демонстрируя нетипичное поведенъе;

     Сорвали маску с хитреца,

     А в его корзинке - три яйца!


     Теперь он рекомендуется к разведению.


        46 СЕКРЕТ КОНЮШНИ

     Ожидай худшего - никогда не разочаруешься.
     Соломон Краткий

     Обратно я вел машину сам. Мне необходимо было подумать. Где-то на полпути к
лагерю Племени я  принял  решение.  Просчитал  до  десяти.  Решение  по-прежнему
казалось мне правильным. Я взял телефон.
     - Берди, это Джим. Не задавай вопросов. Просто слушай...
     Я надеялся, что на этот раз, в виде исключения, она поверит мне.
     Полковник Райт ждала меня возле все еще не сожженной конюшни.
     Большая часть наших солдат отправилась назад.  Детей  посадили  в  один  из
автобусов и тоже увезли.
     Полковник стояла напротив огромных распахнутых ворот конюшни.
     - Думаю, вам следует посмотреть, что там внутри.
     Я быстро зашел..,; Там был загон, сооруженный из  кип  прессованного  сена,
высотой метра два с половиной. Пришлось подняться по тюкам, как  по  ступенькам,
чтобы заглянуть внутрь.
     В загоне находилось пять маленьких червей; таких крошечных я еще не  видел,
их можно было держать на руках, как младенцев.
     И кое-что еще.
     Пол в загоне был темным и мокрым от крови.
     Кругом были разбросаны обрывки одежды, но разглядеть еще что-нибудь,  кроме
этих клочков, было невозможно.
     Это и были пропавшие дети.
     Черви-младенцы посмотрели на меня и залились трелями.
     - Пррт? - спрашивали они.
     Один попытался забраться по тюкам сена наверх, но был еще слишком  неуклюж.
Я поймал себя на том, что улыбаюсь. Детеныши - любые  -  прелестны.  Даже  хтор-
ранские.
     Сколько им? От силы неделя.
     Так вот что Деландро решил здесь оставить - обузу. Он всегда мог  вырастить
червей, потому что всегда мог найти пищу  для  них.  Эти  же  мешали  ему.  Нет,
ренегаты бросили этот лагерь еще до того, как появились мы.
     Но он - или Марси - знали, что подумаю я: ренегаты  ни  в  коем  случае  не
расстанутся с такой ценностью, как черви.
     Только они ошибались.
     Я знал одну вещь. Если фанатик собирается отдать жизнь за идею, ему, уверяю
вас, не будет никакого дела до того, что подумают о нем окружающие.
     Я снял с плеча огнемет.
     - Всем выйти. Когда амбар займется, через тридцать секунд рухнет крыша.
     Полковник Райт посмотрела на меня.
     - Может быть, стоит взять их с собой?..
     Я отрицательно покачал головой: - Уже произошел импринтинг.  Мы  ничего  от
них не добьемся.
     - Импринтинг?
     - Да. Запечатление. Вам лучше уйти отсюда. - Я подождал, пока она не вышла,
потом еще раз взглянул на маленьких червей и сказал: - Я мог бы  заставить  себя
полюбить вас, сукины детки, если бы не ваша паршивая привычка жрать то,  что  не
следует.
     А потом я сжег их.
     Они умерли сразу. Я был рад этому.
     Огонь скользнул вверх по стенам и взорвался. Крыша конюшни занялась  в  тот
самый момент, когда я выскочил из ворот. Секундой позже она обрушилась.
     Я повернулся к полковнику  Райт:  -  Благодарю  вас.  Вы  показали  себя  с
наилучшей стороны, леди. Пойдемте.
     - Как я понимаю, ваши просьбы на этом не исчерпаны, майор.
     - Да, между прочим. Можете устроить так, чтобы меня ждал автобус  подвижной
разведки?
     - У вас есть какие-то особые причины?
     - Недостает одного червя. Он мне нужен. Она кивнула: - Найдите его поскорее
и сожгите.
     После того что она увидела здесь, долго убеждать ее не пришлось.
     - И главарей Племени, - добавил я. Райт нахмурилась: -  Я  думала,  что  мы
покончили с ними.
     - По крайней мере четверых нет среди мертвых. Не думаю,  что  они  вернутся
сюда. Скорее всего, они и не собирались возвращаться. - Я сел  в  джип  рядом  с
ней.
     Она искоса взглянула на меня, понимая, что здесь происходит нечто  большее,
чем я говорю,  но  расспрашивать  не  собиралась.  Отвернувшись  от  меня,  Райт
включила передачу.
     Когда мы отъехали от горящего ранчо, она тихо произнесла: - Я хочу вам кое-
что сказать.
     - Валяйте, ие щадите моих чувств. У меня их нет. Больше нет.
     - Вы мне не понравились вначале.  Мне  не  понравился  ваш  инструктаж.  Не
понравилось, как вы провели рейд. Понимаете, майор Андерсон, или как вас там? Вы
мне не нравитесь. Я не желаю видеть вас в своем районе. Я не хочу никогда больше
иметь с вами дело. Вам ясно, майор Андерсон?
     - Яснее не бывает, полковник. Вас, наверное, обрадует, что тут у нас полная
взаимность.
     - Благодарю вас, майор.
     - Всегда к вашим услугам, полковник.
     Автобус ждал меня на краю летного поля. Я сунул огнемет за сиденье, сел  на
водительское место и направился обратно в Семью.


     Девушка с третьей грудью (по линии носа)

     Все перебрасывала на нее косу.


     Я ей обещал, конечно,

     Эту тайну хранить вечно.


     (Писать мне лично. Имя ее сообщу по запросу.)

        47 ВСТРЕЧНЫЕ ОБВИНЕНИЯ

     Все связано со всем. Поэтому так трудно хранить секреты.
     Соломон Краткий

     Я свернул в каньон.
     Тремя километрами выше дорога круто поворачивала. Спрятанная  за  поворотом
от глаз любого, кто ехал вниз, ее  перегораживала  баррикада  из  двух  школьных
автобусов.
     Рядом с автобусами стояли  Бетти-Джон,  Берди,  Большая  Айви  и  несколько
подростков. Все с оружием. Вытащив из-за сиденья огнемет, я присоединился к ним.
     Берди все-таки послушалась. Отлично.
     Она подошла ко мне и спросила: - Ну как?
     - Мы достали почти всех.
     - Что с детьми?
     - Там было семеро наших и еще трое знакомых. - Я перечислил имена тех, кого
знал; радости при этом Берди не испытала. - Полковник Райт устроит их на ночь  в
Санта-Круз.
     Бетти-Джон спросила: - Что с ренегатами?
     Без всяких эмоций я ответил: - Пленных мы не брали.
     - Хорошо. - Она  было  отвернулась,  но  вдруг  снова  обратилась  ко  мне.
Выглядела она изможденной и сломленной. - Ты был прав, Джим.
     - Лучше бы я оказался неправ.
     - Мне следовало прислушаться к тебе раньше.
     - Да, следовало. - Ей было тяжело, но я не собирался облегчать ей жизнь.
     - Я... Мне жаль. Я должна была верить тебе, но... Я  никогда  не  думала...
Одним словом, мне очень жаль, вот и все.
     Я знал, что сейчас скажу, и не собирался сдерживаться.
     - Мне тоже жаль, Би-Джей. Но жалости недостаточно.  Ее  никогда  не  бывает
достаточно. Я - специалист по жалости. Я не могу  найти  Томми.  Алек  погиб.  И
Холли с таким же успехом может умереть. Знаешь, я больше зол  на  тебя,  чем  на
ренегатов.
     - Я стараюсь извиниться!.. - взорвалась она. - Ты что, хочешь добить меня?
     - Да, хочу! Черт побери! Потому что мне больше не на ком сорваться!
     Она начала было протестовать,  не  тут  до  нее  дошли  мои  слова,  и  она
сдержалась.
     - Давай. Выкладывай все. Не щади меня. Я колебался.
     - Ну давай же...
     И тогда я сорвался. Я выпустил все. Все, что накопилось.
     - Ты - недалекая, беспечная, тупая, невнимательная, эгоистичная  сука!  Мои
дети мертвы! И другие тоже. Они могли бы остаться в живых,  если  бы  ты  просто
выслушала меня. Если бы мы вовремя поставили забор! Все, чего  я  хотел,  -  это
спасти детей. А ты хотела, чтобы все было  по-твоему.  Тебе  же  надо  было  все
проанализировать, посовещаться, обдумать! И ты еще  имела  наглость  утверждать,
что я параноик и психопат! Посмотри, кто заплатил за это!
     Би-Джей. была потрясена.
     - Это все?
     - Нет. Ты получила то, чего добивалась! Любуйся теперь!  Мертвые  ребятишки
по всей улице! Дети заплатили за твою тупость!
     По ее лицу бежали слезы.
     - Что еще ты хочешь сказать мне, Джим?
     Откуда у нее берутся силы слушать это? Мне следовало заткнуться,  но  я  не
мог. Я должен был выговориться.
     - Я ненавижу тебя, Би-Джей. Никогда больше не поверю тебе.
     Она всхлипывала.
     - Продолжай, Джим. Ты единственный,  кто  говорит  мне  правду.  Я  предала
Семью. Ты кругом прав. Я  больше  не  заслуживаю  доверия.  И  никогда  не  буду
заслуживать.
     Она разваливалась на куски прямо на глазах.
     Несмотря на ярость, мне хотелось схватить ее, обнять  и  сказать,  что  это
неправда, что она по-прежнему заслуживает любви,  и  доверия,  и  уважения.  Но,
Боже, как же я ее ненавидел! Мне хотелось убить ее. Или кого-нибудь другого. Все
равно кого.
     Бедная Би-Джей.
     Она делала что могла, но не знала всего. Если бы только она меня  послушала
- вот что сводило меня с ума! Я уже не знал, что чувствую сейчас.
     - Мне больше нечего сказать.
     Би-Джей отвернулась от меня и,  упав  на  руки  Берди,  разрыдалась.  Берди
смотрела на меня  как  на  какого-то  слизняка.  Большая  Айви  громко  клацнула
затвором ружья и пронзила меня свирепым взглядом. Я повернулся к ним спиной.
     Большая Айви подошла ко мне: - Ты дурак.
     - Лучше скажи что-нибудь новенькое.
     - Неужели ты не понимаешь, что ей и так плохо?  Я  резко  повернулся  и  со
злостью посмотрел на нее.
     - Не лезь, куда тебя не просят! Ты не знаешь, что мне пришлось сделать этой
ночью. Ты вообще ничего не знаешь! Би-Джей, по крайней мере, может  выплакаться,
а я лишен и этого.
     - Может быть, это не лучшая идея... -  начала  Берди.  Один  из  подростков
крикнул: - Потушите свет! Все! - Он поднял зажатый в руке переговорник. -  Дозор
сообщает, что сюда направляется фургон.
     Би-Джей высвободилась из рук Берди и вытерла глаза.
     - Все по местам!
     Я обошел один из автобусов и ждал в мертвом пространстве за поворотом. Снял
с плеча огнемет.
     Ждать пришлось недолго.
     Мы услышали приближающийся шум мотора, скрип шин  спускающейся  по  каньону
машины, увидели лучи ее фар...
     Это был микроавтобус. Он выскочил из-за поворота на большой скорости  и  не
смог сразу затормозить. Водитель заметил баррикаду слишком  поздно  и  попытался
свернуть. Микроавтобус заскользил, пошел юзом и боком ударился об один из  наших
автобусов, толкнув его на другой.
     Почти сразу же водитель попытался дать задний ход...
     Я полоснул струей пламени.
     Дверца микроавтобуса распахнулась, и оттуда, подняв  руки  вверх,  выскочил
водитель, совсем еще мальчишка.
     - Ложись на землю! - заорал я, и он распластался.
     Я вышел из-за дерева, за которым прятался. Помахал  рукой  Би-Джей.  Кто-то
зажег фары одного из наших автобусов. Из-за  кустов  появились  люди,  целясь  в
микроавтобус.
     - Выходите медленно, - приказал я. - Руки на голову.
     Никакого ответа.
     Я подошел в  микроавтобусу,  открыл  дверцу  и  заглянул  внутрь.  Их  было
шестеро. Они не пристегнули привязные ремни. Теперь двое валялись без  сознания,
Деландро  держал  на  руках  Джесси,  Марси  направила  на  меня   винтовку.   У
Франкенштейна, похоже, была сломана рука.
     Я навел огнемет на Марси.
     - Брось это, дурочка. Иначе вы все поджаритесь. Она взглянула на  Деландро.
Тот кивнул, и Марси положила винтовку на пол.
     - Выходите, - сказал я. - Руки на голову. - Я повернулся и крикнул Берди: -
Нам понадобится пара носилок!
     Ко мне подошла Би-Джей. Она  сверлила  взглядом  ренегатов,  вылезающих  из
машины. Я заставил их лечь на асфальт рядом с водителем.
     - Который из них главный? - спросила Би-Джей. Я ткнул огнеметом в Деландро.
     - Я его сожгу.
     Бетти-Джон заступила мне дорогу, - Нет, ты этого не сделаешь.
     - Би-Джей, он убил моих детей.
     - Сначала его надо судить. Я вытаращил глаза.
     - Ты шутишь! После всего, что он сегодня натворил?..
     - Я - не животное, Джим! Конечно,  я  хочу  отомстить  -  но  не  настолько
сильно, чтобы отбросить те остатки человечности, которые во мне еще есть. Я пока
не пала так низко, как ты.
     Я опустил огнемет. Шагнул к ней вплотную и сказал: - Я знаю этих  подонков.
Ты верна себе. Думаешь, тебе удастся отдать их под суд? Попробуй. Я точно скажу,
что произойдет. У тебя ничего не выйдет. В конечном итоге я получу их  и  сожгу.
Что ж, могу и подождать.
     Бетти-Джон не ответила. Она приказывала расчистить дорогу. Я пошел к своему
автобусу и швырнул огнемет за сиденье.
     В Семью я возвращался в одиночестве.


     Парашютист расстегивал лямку под гузкой,

     Чтоб ему мастурбировать было не узко,

     Без исключенья каждый прыжок

     В конвульсиях бился этот дружок,

     Был он верен себе до последнего спуска.


        48 ВЫБОР ДЖЕЙСОНА

     Любое  действие  вызывает  критику,  равную  по  силе,  но   противоположно
направленную.
     Соломон Краткий

     В  конце  концов  я  все-таки   пришел   к   Деландро   в   камеру.   После
нерешительности, длившейся, казалось, несколько столетий, я пришел к нему.
     Я не знал, что хочу сказать - и в то же время  знал.  Тысячи  разнообразных
речей проносились в моем мозгу, но я отвергал их.
     Одна моя частица хотела сказать: "Как? Как мы кончили подобным  образом?  Я
почти верил в тебя. Я хотел верить в тебя!" Я  знал,  что  он  ответит:  "Браво,
Джим. Ты снова хочешь оказаться  правым.  Ты  опять  включил  свою  машинку  для
оправданий".
     И если я соглашусь с этим, он снова будет прав - а я не  хотел  дарить  ему
такую возможность, потому что устал от его правоты не меньше, чем от своей.
     Если быть до конца честным, я хотел только мести.
     Полного отмщения. Он должен увидеть сам, что проиграл, а я выиграл.
     Но, разумеется, это просто мое желание снова быть правым.  Джейсон  окружил
мой мозг хитроумной маленькой ловушкой, выбраться из которой невозможно.  Я  был
прав и при этом автоматически становился неправым.
     Думаю, я просто хотел, чтобы он попросил прощения за весь тот вред, который
причинил мне.
     Вот только Деландро утверждал, что никто  не  может  причинить  себе  вред,
кроме себя самого. Все его постулаты снимали вину с него и перекладывали  ее  на
меня. Он был всего лишь мальчиком-посыльным. Я сам виноват, что принял посылку.
     Я расстегнул ремень с кобурой и оставил его у часовой. Она отперла стальную
дверь и впустила меня внутрь.
     Деландро лежал на койке, сложив руки на животе и задумчиво глядя в потолок.
     - Я ждал тебя, - улыбнулся он.
     В камере был стул. Я поставил его напротив Деландро и сел.
     - У тебя и речь уже заготовлена, верно? Я покачал головой.
     - Нет? - До сих пор он не шевелился, а теперь повернул голову  и  посмотрел
на меня. - Ты говоришь неправду, Джим. - И снова я  ощутил  тепло  его  огромной
согревающей  улыбки.  Он  рассмеялся.  -  Ты  приготовил  речь,  наверное,  даже
несколько речей. И скорее всего, отрепетировал их. Но решил  не  произносить  ни
одной. Это правда?
     - Ты всегда преуспевал по части  чтения  мыслей,  Джейсон.  Зачем  с  тобой
спорить?
     - Ты пришел сюда не просто позлорадствовать,  -  сказал  он.  -  Я  слишком
хорошо выдрессировал тебя.
     - Тогда зачем я здесь?
     - Джим. - Он покачал головой. - Не притворяйся простаком, а  то  кто-нибудь
поверит. Ты здесь, потому что хочешь закончить наши  дела  до  завтрашнего  дня.
Тебе известно, что произойдет в зале суда и что за этим  последует.  Ты  знаешь,
кто должен будет сделать это.
     Завтра ты убьешь меня, Джим. Но ты хочешь, чтобы прежде я простил тебя. Или
вымаливал у тебя жизнь. Или как-нибудь оправдал свое убийство. Плохо твое  дело,
Джим. Я не собираюсь помогать тебе. Ты не имеешь надо мной власти, если только я
сам не захочу дать ее тебе. А я не дам ничего.
     Очень тихо я заметил: - Зато я могу дать тебе кое-что.
     - Ага, - констатировал он. - Вот мы и добрались до предложений. -  Он  сел.
Его глаза были такими пронзительно-голубыми, каких  я  еще  не  видел.  -  Давай
предлагай. - Он рассеянно почесал шею. Я узнал этот жест.
     - Я могу  предоставить  тебе  выбор,  -  сказал  я.  -  Такой  же,  как  ты
предоставил мне. Ты можешь умереть или остаться жить.
     - О? - Он вздернул брови.
     - У тебя есть сведения, которые имеют военное значение. Ты многое знаешь  о
червях. Армия нуждается в такой информации. Можно достигнуть  соглашения.  Ты  и
твои люди останетесь в тюрьме, но будете жить. Или же... - Я пожал плечами. - Мы
устроим суд.
     - И убьете нас.
     - Ты хочешь жить или умереть?
     - Мой жизнелюбивый мозг, конечно, хочет жить  -  но  я  думаю,  что  выберу
смерть. Таким образом, ты опять ничего не можешь делать, кроме как  прислуживать
мне. Ты можешь только выполнять мои желания, Джим. Видишь, я заключенный, но по-
прежнему контролирую тебя. Ты даже не в состоянии отомстить.
     - Другими словами, ты не хочешь отпустить меня с миром, не так ли?
     Деландро покачал головой: - Нет. Почему я должен отпускать тебя?
     - Не знаю. Я думал... Мне показалось на какой-то миг, что я был не прав.  Я
поверил, что ты настолько очистился, что любишь все человечество.
     - Нет. Я этого никогда не говорил. Никогда.
     - Это моя ошибка, - спокойно признался я и снова  встретил  его  взгляд.  -
Теперь давай поговорим о твоей.
     - Да? - Он ждал.
     - Это то, как ты осуществляешь свою... вербовку.  Ты  предоставляешь  людям
выбор между жизнью и смертью, но никогда не имел права на это. У тебя никогда не
получалось настоящего контакта с пойманными тобой людьми.  Соглашение  не  имело
законной силы. Я никогда не давал тебе права ставить меня перед  выбором:  жизнь
или смерть. Ты сам присвоил себе право, которого никогда не имел.
     Деландро спросил: - Ты ждешь ответа? Я кивнул.
     - Я никогда не спрашивал у тебя разрешения. Я уже имел право,  действуя  от
имени молодого бога.
     - Здесь это право не признается, - сказал я.  -  До  тех  пор  пока  это  -
планета людей, ты находишься под властью правительства людей.
     - Я не признаю эту власть.
     - Очень плохо. Потому что вопрос о твоем положении остается  открытым.  Как
твои соплеменники-люди должны поступить с тобой?
     - Джим, возможен только один исход завтрашнего слушания. Ты это знаешь, и я
это знаю. Мы оба знаем, что произойдет и как произойдет. Если  желаешь,  я  могу
даже набросать для тебя завтрашний диалог.
     - Нет, спасибо.
     - Мой выбор уже сделан, - спокойно продолжал Джейсон. - Он  был  сделан  на
моем первом Откровении, и все дальнейшее  было  лишь  продолжением  процесса.  Я
служу новым богам. Что бы я ни говорил или делал - часть этого служения.
     - Здесь твои боги тебе не помогут, - сказал я. - И в  суде  тоже.  Нравится
тебе или нет, но судить тебя будут представители твоего собственного вида.
     - Человеческая раса не способна судить самое себя - и, уверяю тебя, на всей
планете нет ни одного человека, который мог бы судить наши действия, потому  что
мы больше не оперируем в человеческом контексте. Мы вне вашего опыта.  Вы  этого
еще не осознаете,  Джим,  но  ваша  власть  уже  потеряла  всякое  значение  для
будущего.
     - Это становится утомительным, - заметил я.
     - Ты можешь уйти.
     - Я пришел сюда, чтобы попытаться спасти тебе жизнь. Не потому, что питаю к
тебе какие-то добрые чувства. Совсем наоборот. Но  я  хочу  узнать  то,  что  ты
знаешь о червях.
     - Я не собираюсь спасать свою жизнь. А если ты хочешь знать  о  червях  то,
что знаю я.., то существует только один путь.
     Он спокойно изучал меня. Он всего лишь человек, убеждал я себя, но  не  мог
до конца поверить в это. Я видел его на кругу, Я видел его на Откровениях.
     - Ты многого еще не знаешь, Джеймс. Не надо было  сбегать  с  Откровений  -
тогда ты бы понял. Вы можете сражаться с Хторром, только сражаясь  против  самих
себя. Путь, который вы выбрали, не приведет к победе.
     Я встал. Пора было уходить.
     - Все кончено, Джейсон. Крышка.  Ты  проиграл.  Племени  больше  нет.  Дети
мертвы. Твои младенцы мертвы. Новые боги мертвы. Все до одного. Без исключения.
     Джейсон поднялся и посмотрел мне в лицо. Его глаза были ярко-голубыми,  как
полуденное небо. Он подошел очень близко.
     - Джим, посмотри на меня. Не считай меня человеком. Я никогда им не был.
     Он начал расстегивать рубашку.
     - Ты должен знать это. Я вижу  очень  многое  из  того,  что  находится  за
пределами вашего понимания...
     Он отступил назад, чтобы на него падал свет.
     И тут я увидел.
     Вся его грудь поросла  тонким  розовым  мехом  с  пурпурными  и  оранжевыми
переливами. Я в ужасе уставился на Деландро.
     Гуще всего мех был там, где он  дорожкой  поднимался  по  животу  к  груди.
Дорожка расширялась и охватывала всю грудь, как большое красное дерево. Это было
почти  прекрасно.  Джейсон  сбросил  брюки;  мех  уходил  вниз   по   внутренней
поверхности бедер. Он повернулся, и я увидел заросшую спину.
     - Потрогай меня, - потребовал он. Помимо своей воли я  протянул  руку.  Мех
кололся, как у червя.
     Это был мех червя.
     Он снова повернулся ко мне лицом.
     - Джим, я могу видеть тебя с закрытыми глазами. Я  чувствую  твой  запах  и
вкус. Ты пахнешь солью, страхом и кровью. Я ощущаю твой вкус - вкус одиночества.
Я слышу, как ты думаешь. Ты излучаешь и переливаешься разными цветами,  даже  не
подозревая об этом.
     Он замолчал и как-то странно посмотрел на меня, уставившись  в  одну  точку
где-то позади моих глаз. А потом рассмеялся.
     - Ты ведь и в самом деле не знаешь, не так ли? Ты ведь жертва.  -  Деландро
оборвал смех. - Ты прав, Джим. Я  уже  не  человек.  Я  превзошел  человечность.
Перерос ее. Я бы поделился этим даром с тобой. Я  хотел  поделиться,  но  ты  не
разрешил мне, не так ли? Ты никогда не  понимал,  как  все  мы  любим  тебя.  Не
понимал. Потому что не  позволял  полюбить  себя.  Ты  обречен  идти  по  жизни,
подбирая куски дерьма в свою чашу для  пунша  и  удивляясь,  почему  все  вокруг
отдает говном. Бедный дурачок, мне жаль тебя, потому что ты многое потерял. Ты -
Иуда, Джим. Ты предал новых богов.
     Я многое хотел сказать ему, но не мог подыскать нужные  слова.  То,  что  я
заявил вместо этого, было примитивом по сравнению с  видением  Джейсона.  Просто
покачал головой и сказал: - Ты сделал ошибку, напав на Семью.
     Джейсон застегивал рубашку и заправлял ее в штаны. Он взглянул  на  меня  с
жестким выражением.
     - Я держу свое слово, Джим. Я предупреждал, что, если  ты  нарушишь  данное
мне слово, ты горько пожалеешь. Именно это и произошло. Не важно, что ты  будешь
делать в дальнейшем, ты всегда будешь помнить, что не сдержал слова. И ты всегда
будешь знать, что есть причина горько жалеть.  Эта  причина  -  умершие  сегодня
люди, которые были бы живы, сдержи ты свое слово.
     - Ты не можешь переложить вину на меня.
     - Джим, ты осознаешь свою вину за случившееся.  Мне  ничего  не  надо  было
говорить или делать. Ты сделал все сам - гораздо хуже, чем мог.
     - Я больше не собираюсь заниматься словесными  играми,  Джейсон.  Я  пришел
сюда и дал тебе шанс. Моя совесть чиста.
     - Ты говоришь ерунду, и мы оба знаем это.
     - Никакой ты не бог, - сказал я. - Знаешь, в чем была твоя ошибка? Ты хотел
отыграться на мне. Ты можешь заворачивать это в красивую обертку из слов, но под
ней, где-то внутри, одна только жажда мести, и не более того.
     - Я сдержал свое слово, Джеймс. Как обещал. - Он вернулся к  койке  и  сел,
больше не обращая на меня внимания.
     Я не двигался.
     - А знаешь, ты был прав насчет одной вещи, о которой говорил однажды. Я  не
хочу убивать. Но убью. Я не хочу убивать тебя. Но убью. Если буду вынужден.
     - Я сказал тебе о своем выборе. Думаю, что на этот раз я умру.
     - Незаконченным? Незавершенным? Деландро рассмеялся: - Я не  незавершенный,
Джим. Я совершенный. Я ушел дальше, чем кто-либо до меня, но это еще не конец. О
нет. Впереди по-прежнему еще очень много. На этом заканчиваюсь я,  Джим,  но  не
моя работа. Природа щедра. Она по-прежнему будет порождать пророков,  пока  один
из нас не завершит трансформацию человеческого вида. Никогда не имело  значения,
смогу ли я завершить эту работу, - важно лишь то, чтобы она была завершена.  Что
я сделал, тоже не пропадет напрасно. Я помог вымостить путь, облегчить  его  для
следующего пророка.
     В этом смысле я  завидую  тебе,  Джим,  потому  что  ты,  вполне  возможно,
проживешь достаточно долго, чтобы увидеть работу завершенной. Я обещаю тебе, что
это случится. Ни ты, ни кто-либо другой не сможете остановить ее.  Работа  будет
закончена. Если не мною, то кем-то еще. И возможно... - Он  улыбнулся;  вид  его
был ужасен. - Возможно, Джим, именно ты станешь тем, кто в один прекрасный  день
завершит то, что мы начали здесь.
     - Сперва я сожгу тебя ко всем чертям. ~ - Да, это другая возможность.
     Я закрыл дверь.
     Он не отпустит меня с миром. Сволочь!  У  него  талант  выводить  людей  из
равновесия. Вот и сейчас он опять проделал это со мной, А завтра я буду вынужден
проделать это с ним.


     Один некрофил, жизнелюб удивительный,

     Хвастался мне вполне убедительно:

     Мол, есть законное разрешение

     С трупом иметь половые сношения,

     Если согласны его родители.


        49 СУД

     Чем лучше мышеловка, тем выше классом попадают в нее мыши.
     Соломон Краткий

     Я вошел в импровизированный "зал суда" и остановился.
     Всего их было семеро - около стены.
     Марси, Джесси, Джордж, трое, имен которых я не знал, и Деландро.
     Они стояли на коленях, держа руки на затылке. Поза военнопленного.
     За спиной у каждого стоял конвоир с  винтовкой,  направленной  им  прямо  в
спину. Ни одному из них не было больше шестнадцати.
     Их лица были бесстрастны.
     И у стражей и у пленников.
     Мы выглядели почти цивилизованными.
     Я точно знал, что здесь произойдет. И они тоже знали. Им предстояло сказать
то, что они скажут. Мы скажем то,  что  скажем  мы.  Но  итог  будет  вес  равно
предрешен.
     Я отвернулся от них. Кивнул двум молодым людям в дальнем конце. Они открыли
двери, и остальные члены Семьи молча заполнили комнату.  Они  расселись  быстро,
стараясь производить как можно меньше шума.
     Меня поразило, как мало нас осталось. Меньше пятнадцати взрослых.
     Когда все сели, я кивнул часовому у  боковой  двери.  Он  открыл  ее,  и  в
комнату тихо вошли Бетти-Джон и Берди. Они прошли к возвышению  и  сели  там  за
стол. Бетти-Джон разложила перед собой какие-то бумаги, налила в стакан  воды  и
отпила. Поставив стакан, она надела  очки  для  чтения  и  заглянула  в  бумаги.
Подняла председательский молоток и,  трижды  ударив  по  небольшому  деревянному
бруску, сказала: - Суд открывает заседание.
     Потом в первый раз обвела взглядом комнату. Вид у нее был непреклонный. Она
посмотрела на сидящих, как бы черпая у них поддержку.
     Потом перевела взгляд на пленников.
     - Справедливый суд, - сказала она, - предполагает, что ответчик -  человек,
находящийся в здравом рассудке, способный понимать разницу между справедливостью
и несправедливостью и на основе этого оценивать свои действия и их  последствия.
- Она взглянула на пленников. - Вы понимаете это?
     Деландро сказал: - Мы не признаем за вами право судить нас.
     - Вы понимаете мой вопрос? - спросила Бетти-Джон.
     - Мы не признаем ваших полномочий.
     - Я вас поняла. Вы не признаете  мою  власть.  Но  независимо  от  этого  я
остаюсь властью. Вы понимаете мой вопрос? Разрешите повторить его.  Справедливый
суд предполагает, что ответчик - человек, находящийся в здравом уме и  способный
понимать разницу между справедливостью и несправедливостью  и  на  основе  этого
оценивать свои действия и  их  последствия.  Исход  слушания  зависит  от  вашей
способности воспринимать обстоятельства. Вы понимаете это?
     - Мы не признаем вас, - упрямо повторил Джейсон. Я посмотрел на Бетти-Джон:
- Вы позволите? Она кивнула.
     Я подошел к Деландро: - Здесь я выступаю товарищем суда1. Вы понимаете?
     - Мы не признаем правомочность этого суда.
     - Да, я понял. Вы не  признаете  правомочность  этого  суда.  Очень  плохо,
потому что вы все равно находитесь здесь.
     - Вы не имеете полномочий судить нас.
     - Это не важно. Мы уже начали процесс независимо от  вашего  мнения  насчет
того, есть у нас полномочия или нет.
     Деландро не ответил.
     - Вчера вечером я предложил вам выбор. Хотите принять его?
     Его лицо оставалось непроницаемым. Я понимал, чего он добивается.
     - Отказ отвечать  -  все  равно  ответ,  Деландро.  Он  ответил  молчаливым
отказом.
     Итак, мы собирались разыграть спектакль до конца. Здесь он  начинался  -  и
неумолимо продолжится вплоть до своего ужасного логического завершения.
     Я разыгрывал свою роль.
     - Вы, конечно, понимаете, что выбираете смертный приговор?
     Он поднял голову и посмотрел на меня. На Бетти-Джон. На всех нас.
     - Я не боюсь смерти. - Джейсон снова посмотрел на меня. - Если вложишь дуло
мне в рот и предложишь

     'Товарищ суда (юр.) -  человек,  не  принадлежащий  к  тяжущимся  сторонам,
который вызвался сам или приглашен судом давать советы по некоторым вопросам.


     жизнь или смерть, мой выбор будет иным, чем твой. Я  выберу  смерть,  и  ты
ничего не сможешь со мной поделать, тебе нечем будет угрожать мне. Я  сам  решаю
свою судьбу, и всегда поступал так. Любая власть, которую ты якобы  имеешь  надо
мной, будет лишь той властью, которую я дам тебе сам. А я не дам ничего.  Мы  не
дадим.
     Правильно.
     Я пробежал по ним взглядом. Все пленники были бесстрастны. Я бы растерялся,
если бы они были другими.
     Мы  обменялись  красноречивыми  взглядами  с  Бетти-Джон.  Оба  чувствовали
раздражение. Я подошел к барьеру.
     - Я предупреждал тебя, что так и будет. Я знаю этих людей.
     - Немного ближе, чем хотелось бы, - ядовито заметила Бетти-Джон. - Ладно.
     Она взяла блокнот. Я отступил назад.
     - Прежде чем начать заседание, я хочу, чтобы вы ясно представили себе  свое
положение, - - сказала она Джей-сону и другим. - Самое главное условие: с тех из
вас, кто проявит достаточно разума, чтобы согласиться на сотрудничество с судом,
обвинение будет снято в интересах вашей пользы для общества.
     Джеймс Маккарти сообщил, что вы обладаете информацией о природе хторранской
экологии, и  эта  информация  может  представлять  стратегическую  ценность  для
Соединенных Штатов. Если кто-нибудь согласится раскрыть эту информацию, я готова
включить любого из вас или всех  вместе  в  соответствующую  программу  служения
нации.
     Заявляю совершенно  ответственно:  любая  программа  общественно  полезного
труда освобождает от содержания в заключении, хотя и не подразумевает оправдания
или помилования. Любая программа службы на благо нации имеет целью  предоставить
тем, кто по той или иной причине не способен выполнять гражданские обязанноети в
полном объеме, возможность по-прежнему служить обществу, в  котором  они  живут.
Это абсолютно добровольная программа.
     Если такое условие для вас неприемлемо, суд продолжится, и вас будут судить
за преступления против человечества. Если никто не попросит выделить его дело  в
отдельное производство, вас будут судить за групповое преступление.
     Никто из них не произнес ни слова. Я и не ожидал иного.
     Бетти-Джон спросила: - Кто-нибудь хочет принять условие служить нации?  Она
ждала. Мы все ждали.
     - Мне все ясно. - Она что-то написала в  своем  блокноте  и  подвинула  его
Берди; та тоже расписалась. - Кто-нибудь хочет, чтобы его судили отдельно?
     Снова молчание.
     Бетти-Джон в отчаянии запустила руку в волосы. Она уже знала, что последует
дальше, и не хотела этого. Сложив пальцы домиком перед собой, она поджала  губы.
Вид у нее был совсем несчастный.
     В конце концов она взяла молоток.
     - Позволю себе заметить, что молчание подсудимых  расценивается  как  отказ
отвечать на  оба  вопроса.  Таким  образом,  суд  продолжается.  -  Обращаясь  к
Джейсону, она сказала: - Суд готов предоставить вам услуги адвоката.
     Джейсон отрицательно покачал головой.
     - Мы не признаем правомочности вашего суда.
     - Мистер Деландро, я даю вам еще один шанс  и  настоятельно  рекомендую  им
воспользоваться. Вам нужны услуги адвоката?
     Джейсон повторил заявление: - Мы не  признаем  правомочности  вашего  суда.
Бетти-Джон расстроилась и обозлилась.
     - Запишите в протоколе, что подсудимые  отказались  признать  правомочность
суда. - Она заглянула в свои записи.  Нашла  то  место  в  гражданском  кодексе,
которое я отметил заранее. -  Хорошо.  Суд  признает  Джеймса  Эдварда  Маккарти
свидетелем-экспертом по поводу вменяемости подсудимых. - Она взглянула на  меня.
- Способны ли, по вашему мнению, подсудимые признать правомочность данного суда?
Я встал.
     - Нет. По моему мнению, не вполне способны. Замечу: в настоящее время.  При
других обстоятельствах - возможно.
     - Мы имеем дело с настоящим временем, - сказала Бетти-Джон.
     - Возражений не имею.
     Бетти-Джон провела пальцем по  тексту  и,  поджав  губы,  нахмурилась,  но,
вместо того  чтобы  прочитать  следующий  абзац,  нагнулась  и,  понизив  голос,
спросила: - Ты уверен?
     - Все происходит в точности так, как я и говорил, Би  -  _  Джей.  Они  вне
рамок того, что мы называем ответственностью, и ты  не  можешь  продолжать  этот
суд. Они, разумеется, понимают, на что делать ставку, и добиваются этого.
     - Ты думаешь, что они намеренно пытаются усугубить свое положение  -  чтобы
вызвать во мне сочувствие?
     - Напротив. Я думаю, они жаждут умереть.
     - Вот почему я ненавижу этот закон, - сказала Би-Джей. - Слишком  много  он
оставляет мучеников.
     - Ни один из них ни за что не пойдет на сотрудничество с системой.
     - Джим, позволь мне передать их властям Сан-Хосе. Я покачал головой.
     Берди предупреждающе начала: - Джим...
     Я перебил ее: - Они дьявольски опасны.
     - Может, и так, но это уж слишком попахивает местью.
     - Берди! - Я заставил себя перейти на шепот: - Есть  в  этой  комнате  хоть
один человек, не жаждущий мести?
     - В том-то и дело, Джим. Би-Джей права. Мы должны передать их дело  в  Сан-
Хосе.
     Я замотал головой: - Нет. Послушайте меня.  Ваша  власть  кончается  в  тот
момент, когда  пленники  отказываются  от  сотрудничества.  У  вас  нет  выбора.
Ответственность за положение дел в данном районе переходит к старшему офицеру. И
я беру ответственность на себя.
     - С этим я не спорю. Я говорю о гуманности!
     - Я тоже. И считаю, что мы должны покончить с этим делом на месте. Если оно
перейдет в Сан-Хосе, то затянется  на  месяцы  -  или,  хуже  того,  оттуда  его
перепасуют в Окленд, где оно будет тянуться годами. Деландро  неглуп.  Он  будет
цепляться к каждой запятой в системе правосудия. Если ему удастся  отложить  суд
на три года - а он это сможет, - то улики станут весьма и весьма шаткими, и  его
нельзя  будет  притянуть  за  нынешние  преступления.  Они  будут  проходить  по
обвинению в подавленном заговоре. Если дело уйдет  отсюда,  через  пять  лет  он
вернется. Кроме того, - - еще понизив голос, добавил я, - мне не хочется,  чтобы
он приобрел широкую популярность. Тот мусор, который он распространяет, заразен.
Я знаю.
     - Джим, я прошу тебя еще раз подумать. Возможен и другой выход.
     - Берди, я уже думал над этим, и гораздо больше,  чем  ты.  Может  быть,  я
просто больше видел. Тут я эксперт. Ты специалист по медицине.  Если  ты  видишь
рак, ты его вырезаешь. Я же специалист по хторранам. И тоже вижу рак.
     Берди вздохнула: - Хорошо, Джим.
     Назвать ее довольной было нельзя.
     Я посмотрел на Бетти-Джон.
     - Читай дальше. - И отошел от стола. Бетти-Джон послушалась.
     - После проведения экспертизы суд признает,  что  обвиняемые  полностью  не
способны к взаимопониманию или сотрудничеству с законными  властями.  Подсудимые
будут переданы в ведение Армии Соединенных Штатов.
     Пока Бетти-Джон читала, я наблюдал за лицом Деландро. Его глаза расширились
от удивления. Потом он взглянул на меня и иронически улыбнулся.
     Бетти-Джон продолжала: -  Лейтенант  Джеймс  Эдвард  Маккарти,  действующий
командир полуострова, согласны ли вы принять в свое ведение обвиняемых?
     Я повернулся к Бетти-Джон: - Согласен, - Благодарю вас. На  этом  заседание
суда закрывается. Я подошел к барьеру и встал напротив Деландро.
     - Как часы, Джеймс, как часы, - сказал он.  -  Машинка  работает  исправно.
Тик-так. Тик-так.
     Я ничего не ответил на  это,  готовясь  к  разговору.  Нужно  было  кое-что
выяснить. Повернувшись к пленникам, я спросил очень спокойно: - Где Лули? Ее  не
было в лагере. Ответа не последовало.
     Я поднял глаза и увидел, что Джейсон изучающе смотрит на меня.
     Я перевел взгляд на Джесси. Она смотрела с горечью, злобой и - торжеством.
     - Где она? Джесси фыркнула: - Тебе не понять.
     - Я постараюсь.
     - У нее было Откровение.
     - И?..
     - И она отдалась Орри.
     - Она что?..
     Джесси улыбнулась.
     - Я же говорила, что тебе не понять, - Ошибаешься. Я слишком хорошо  понял.
Ревилеци-онисты пожирают свою молодежь.
     Я быстро отвернулся от них, подошел к Большой Айви, командовавшей  охраной,
и распорядился: - Выводи.
     Пленников выстроили в затылок и через боковую дверь вывели на  автостоянку.
Широкое пространство было отгорожено от газона натянутыми веревками.
     - Постройте их в шеренгу, - приказал я.
     Люди из Семьи  выходили  через  главный  ход  и,  свора-.  чивая  за  угол,
присоединялись к нам. Детей увели. Остались только взрослые и подростки.
     Солнце стояло в зените. День был теплый и ясный. Прекрасный день.
     Я подождал, пока пленников снова поставят на колени, взял мегафон,  включил
его  и  сказал:  -  Двадцать  восемь  месяцев  назад  Конгресс  принял  закон  о
вынужденной эвтаназии. Он  определяет  обстоятельства,  при  которых  становится
законной  терминация  человеческих   жизней,   если   они   имеют   повреждения,
несовместимые  с  выздоровлением.  -  Я  кивнул  Большой  Айви.  -   Прочитайте,
пожалуйста, соответствующий раздел. - И передал мегафон ей.
     Она вынула из нагрудного кармана рубашки листок бумаги,  развернула  его  и
начала читать текст закона. Пока она читала, я  смотрел  на  лица  оставшихся  в
живых членов Семьи.
     Они были мрачными.
     Процедура была отвратительная, но необходимая.
     Большая Айви закончила читать и вернула мне мегафон.
     - Наделенный законной  властью  Конгрессом  Соединенных  Штатов  Америки  и
главнокомандующим Вооруженными силами Соединенных Штатов, настоящим  я  принимаю
на себя ответственность за решение о термина-ции. - Я повернулся к Большой Айви:
- Бумаги готовы?
     Она махнула одной из молоденьких девушек, и та подошла с папкой. Я подписал
все семь документов.
     - Джим!
     Я поднял голову. Это была Марси. Я подошел к ней.
     - Да?
     - Я беременна. Можешь спросить у вашего врача.
     Она осмотрела меня вчера вечером и в курсе.
     - И?
     - Ребенок - он заслуживает шанса, разве нет?
     - Ты просишь пересмотреть твое дело?
     Она  быстро  взглянула  на  Джейсона.  Его  лицо   по-прежнему   оставалось
бесстрастным. Потом посмотрела на меня.
     - Да, прошу, - сказала она. - Это твой ребенок.
     Я не отрываясь смотрел ей в глаза. Она была испугана.
     - Мне жаль, Марси, но слишком поздно. Ты уже  сделала  выбор.  У  меня  нет
права  возобновить  суд.  Единственное,  что  в  моей  власти,  -  это   решить,
безвозвратно ты повреждена или нет. У тебя внутри есть шанс.
     - Но я не знала, что ты собираешься так...
     - Нет, знала. У тебя был выбор. Мы определили его достаточно ясно.
     - Это твой ребенок! - повторила она.
     - Нет, не мой. Чей бы он ни был, это монстр. И ты  используешь  его,  чтобы
повлиять на меня. Не выйдет.
     - Джим, пожалуйста...
     Я наклонился к самому ее лицу.
     -   Марси,   -   мягко   сказал   я.   -   Замолчи.   Это   говорит    твоя
запрограммированность на выживание. Я не собираюсь ее слушать, потому что  знаю:
она - не то, что ты есть на самом деле.
     - Ты - сукин сын.
     - У меня был хороший учитель.
     Я отошел от нее и включил мегафон.
     - Я хочу подчеркнуть одну вещь. Когда животное, болеет,  его  избавляют  от
боли. Человеческое существо заслуживает такого же милосердия. То, ради  чего  мы
собрались здесь, не месть. Месть - это преступление против нас самих. Наша акция
- это дезинфекция. Не считайте ее жестокой, думайте  об  этом  как  об  удалении
раковой опухоли. Тех, кто чувствует, что не выдержит этого зрелища, прошу  уйти.
Те, кто пришел сюда ради мести, тоже уйдите.  Те,  кто  находится  здесь,  чтобы
оплакать потерю еще одной частички человечества, останьтесь и разделите  с  ними
свою печаль.
     Я повернулся к семерым членам ревилеционистского Племени Джейсона  Деландро
и надолго задумался. Нет. Больше мне нечего сказать. Все уже сказано.
     Джейсон посмотрел на меня.
     - Нам предоставят последнее слово?
     - Это не  казнь.  Это  терминация.  Последнее  слово  больше  соответствует
процедуре. Но если хотите молоть языком, никто не будет вас останавливать.
     Он не захотел говорить.
     Я вынул пистолет из кобуры. Обошел шеренгу сзади.
     Подошел к первому из них. Не знаю, кем был этот мужчина с рыжими  волосами.
Я подумал о Холли, Банг.
     Шаг в сторону. Волосы женщины были гладко причесаны и уложены  в  пучок.  Я
подумал об Алеке. Банг.
     Шаг в сторону. Джордж. Чудовище Франкенштейна. Мне было жаль его.  Чудовище
всегда жаль. Тем хуже. Банг.
     Шаг в сторону. Нервный парень в очках с толстыми стеклами. Мы познакомились
в первый мой вечер в лагере Деландро. Он радовался моему появлению. Я подумал  о
Томми. Банг.
     Шаг в сторону. Марси.
     - Джим, пожалуйста... - прохныкала  она.  Я  нагнулся  и  положил  ее  руки
обратно на затылок.
     - Ты меня удивляешь. Я и не представлял, что твоя вера настолько слаба. - Я
понизил голос до шепота, так, чтобы только она могла слышать меня.  -  Мои  дети
мертвы. Какого дьявола я должен заботиться о твоем?
     Банг.
     Шаг в сторону. Джесси. Женщина, отдавшая свое дитя червю. Среди них не было
человеческих существ. Банг.
     Я остановился, чтобы перезарядить пистолет. Вставил  новую  обойму,  обошел
Деландро и направил пистолет ему в лицо.
     - Мне жаль тебя, Джеймс. Тебе предстоит жить, чтобы увидеть свои ошибки.  Я
прощаю тебя.
     - Черт с тобой.
     Закрыв глаза, я нажал на спуск.


     Джейми Мак-Биза уговаривать бесполезно,

     В своей правоте убежден он железно.


     Он говорит: "Не стыдись,

     Что поймал, тем и гордись".


     Он, конечно, имеет в виду венерические болезни.


        50 ОРРИ

     Иисус предвидел, что  это  войдет  в  моду.  Фарисейство  всегда  прибивают
гвоздями.
     Соломон Краткий

     Оставалось завершить начатое.
     Дорога заняла три часа. Не так долго, как я думал.
     Старое пижонское ранчо  было  сожжено  дотла.  Некоторые  деревья  и  кусты
поблизости тоже сгорели, но дальше огонь не пошел.
     Я въехал  на  широкую  проплешину,  служившую  стоянкой  для  автомашин,  и
заглушил мотор.
     Потом включил громкоговоритель.
     - Прррт? - сказал я в мегафон. - Пррт?
     День безмолвствовал.
     Я открыл дверцу и вылез наружу. Обошел  автобус  и  достал  огнемет.  Потом
вернулся к радиатору машины.
     Орри как раз подходил к руинам конюшни. Я  предвидел  это.  Он  должен  был
вернуться.
     Он разыскивал детенышей. Он искал свою семью, свое племя.
     - Орри! - крикнул я. - - Это я, Джим! Иди сюда!  -  Нужно  было,  чтобы  он
приблизился на расстояние выстрела.
     Червь остановился и посмотрел на меня. Подозрительно скосил большие  черные
глаза, вращающиеся независимо друг от друга.
     - Подойди сюда, Орри, я отправлю тебя к Джейсону!
     - Прррт? - спросил он.
     - Пррт, - ответил я, опускаясь на одно колено. - Иди  сюда,  детка.  Иди  к
Джимми.
     Это сработало. Орри скользнул навстречу. Но в последний момент заколебался.
- Прр-рррт?
     - Все в порядке, детка. Я знаю. Они ушли и бросили тебя одного. Ты голоден,
да?
     Он наполовину приподнялся. Бросает вызов?
     Нет, скорее это вопрос.
     Хторр опустился на землю, решив довериться мне.
     И заскользил вперед.
     На какую-то долю секунды я испытал искушение - отложить огнемет, подойти  к
червю, обнять и почесать позади глаз. Какую-то долю секунды я снова любил его.
     А потом я все-таки поднял огнемет - и отправил его прямиком в ад.
     Орри вздохнул, взвизгнул от удивления и ярости, потрясенный предательством.
Пламя с ревом окутало его. Он кричал. Он корчился, и катался, и визжал, и  умер.
В какой-то момент его крики стали почти человеческими. В какой-то момент я почти
пожалел о том, что сделал.
     Но это чувство прошло.
     Долг был уплачен.
     Я по-прежнему не знал, что случилось с Томми. И не думал, что  когда-нибудь
узнаю.
     Я закинул огнемет за спину и пошел к  автобусу,  оставив  позади  сгоревшее
тело Орри.
     Через двадцать минут я был уже на скоростной автостраде.
     Я пролетел две сотни миль, прежде чем съехал на обочину, остановился и  дал
наконец волю слезам.
     Сидел, и плакал, и жалел, что у меня не хватает мужества  вышибить  и  свои
мозги тоже.
     Через какое-то время я перестал плакать. Слез оставалось еще  много,  очень
много, но для них еще не пришло время.
     Это не имело значения. Я знал, чем займусь. Я  собирался  ехать  и  убивать
червей, ехать и убивать - пока один из них не убьет меня.
     Хоть какое-то дело.


     Слегка гинеколог хватил лишку,

     Дома забыл очки и, похоже, башку.


     Даму лишил он заднего доступа,

     Перевязав ей сослепу

     Вместо фаллопиевых труб прямую кишку.


        51 ПЕЧАЛЬ

     Бессмертие - это проще простого. Остановите часы, которые делают вас старше
(а также ограничьте острое после ста семидесяти лет).
     Соломон Краткий

     А потом, закончив с торгом, мы погрузились в печаль.
     В депрессию.
     Эта часть процесса была ограничена строгими рамками.  Форман  попросил  нас
отодвинуть стулья к стенам и ходить по кругу в центре зала. Меня  он  отослал  к
остальным курсантам.
     Некоторые, проходя мимо, дружески хлопали меня по  плечу.  Другие  отводили
глаза. От стыда? Испуга? Не знаю.
     Мы медленно кружили по залу. Круг за кругом, круг за кругом.  Не  слышалось
никаких звуков, кроме шарканья подошв. Таково было условие - просто  ходить,  не
пытаясь понять зачем. Не думать. Не  разговаривать.  Просто  походить  некоторое
время по кругу и дать возможность своим чувствам выйти на поверхность.
     Я заметил, что свет потускнел. Ненамного, но теперь в зале было уже не  так
светло.
     - А теперь, - сказал Форман, - вы можете выпустить это из себя.  Наград  не
будет, если вы удержите это в себе. Всю вашу ярость. Всю печаль. Все горести.
     И продолжал: - Помните, вам говорили: "Ты  недостаточно  хорош",  или  "Мне
жаль, но тебе просто не повезло", или "Разве мы не можем быть просто друзьями?".
Что вы при этом чувствовали? Вспомните.
     В чем смысл?
     - Подумайте о возможностях, которые вы упустили.  О  девушках  или  юношах,
которым вы не сделали предложения. Об упущенных шансах. Об акциях, которые вы не
купили. О деньгах, которые  не  сберегли.  Об  учебе,  которую  вы  бросили,  об
экзаменах, на которых вы провалились, о продвижении  по  службе,  обошедшем  вас
стороной.
     Кое-кто заплакал. Один или два причитали. В этом и  состоит  смысл?  Ходить
кругами и плакать от души?
     - Это ваша жизнь, - говорил Форман. - Выпустите это из себя. Все выпустите.
Подумайте о людях, которых вы знали и которые умерли или забыли вас. Что вы  при
этом чувствуете? Нет ощущения, что вас предали? Мама умерла  и  оставила  вас  в
одиночестве. Отец ушел навсегда. Дедушка  и  бабушка.  Или,  может  быть,  брат,
сестра или кто-нибудь еще покинул вас. Может  быть,  это  был  один-единственный
человек, которого вы любили, и после его ухода вы поняли,  что  вам  никогда  не
полюбить так сильно. Нет, прошло уже  много  времени.  Зачем  продолжать  мучить
себя? Вы хотите, чтобы они оставили вас в покое, верно? Вам это удалось!  Больше
никто вас не потревожит. Каждый остался наедине с самим собой. Что вы  при  этом
чувствуете? Какую цену вы заплатили?
     Его слова терзали нас, и мы кружились  и  плакали.  Слезы  текли  по  нашим
щекам. Из моей груди вырывались рыдания. Я видел лица из моего прошлого.  Кении,
который покончил с собой, и никто никогда так и не узнал, почему он это  сделал.
Стив, умерший в своей машине. Отец Майка, которого  нашли  во  дворе  дома.  Эд,
которого убили. Бабушка, умершая в доме для престарелых. Мой отец...
     Я поймал себя на том, что все они - мужчины. Да, конечно, бабушка.  Но  все
остальные... Что это означает? Неужели не было ни одной женщины, смерть  которой
заставила бы меня грустить? Я подумал о матери. О Боже!
     Я вспомнил обо всех этих походах в больницу, когда я был маленьким. У  меня
постоянно болели уши. И зубы тоже. Мать любила указывать на скобки на моих зубах
и укорять: "Это - мой новый "кадиллак". Это  было  еще  до  первого  бестселлера
отца. Будь оно все проклято!
     У меня никогда не было возможности сказать "прощай" -  ни  одному  из  них!
Бог, твоя Вселенная так чертовски несправедлива! Я ничего не имею против смерти.
Я возражаю против незавершенности! Я ни разу не получил возможность попрощаться!
Со всеми ними...
     Я упал на колени, не в состоянии идти. Это нечестно. У меня никогда не было
случая сказать маме, как на самом деле я люблю ее...
     ... и всех их, с того самого момента. Шорти. Лэрри.  Луиса.  Дьюка.  Томми.
Алека. Холли. Я кричал. Ругался. Рыдал. Давился. Кто-то поставил меня на ноги.
     - Пошли, Джим. Не останавливайся. Все хорошо. Не  сдерживай  себя.  Ты  все
делаешь прекрасно. Только не останавливайся.
     Два человека поддерживали меня с обеих сторон. Я вцепился в обоих.
     - Это и есть то самое, - слышался голос вездесущего Формана. - Это  -  ваша
жизнь. Это то, как все обернулось. Это ясно написано на ваших лицах.  Ваше  тело
сейчас выражает то, что вы есть. Все ваше тело. Как вы идете, как  вы  говорите,
как несете себя, как видят вас другие.
     Это и  есть  вы.  Усвойте  это.  Вот  оно!  Это  то,  как  вы  использовали
предоставленные вам возможности. Как распорядились собой.
     Усвойте это! - кричал Форман. - Вы не станете в конце  концов  коронованной
особой! Вас не выберут президентом. Вы не будете кинозвездой. Не  выйдете  замуж
за принца. А кого это волнует? Вот главное!
     Это было ужасно.
     А потом тон Формана изменился. Больше он не кричал, и мы поняли, что теперь
он жалеет нас.
     - Свою грусть вы повсюду несете с собой, куда бы вы ни пошли. Вы тащите  за
собой по жизни своих мертвецов. Ну и что? Что вы от этого получаете? Ничего. Так
зачем вы делаете это? Подумайте, какую цену  вы  платите.  Посмотрите,  как  это
будит в вас ярость и жажду мщения. Посмотрите, как это отталкивает вас от людей,
которые вам не безразличны. Посмотрите, как это удерживает вас  от  того,  чтобы
покончить раз и навсегда с мертвыми.
     Голос Формана согревал нас.
     - Единственная вещь, на которую вы способны, - это выживать. Но даже  этого
вы толком не умеете, потому что энергия, которую вы тратите на печаль, ярость  и
отмщение, не может быть использована больше ни на что. Так  войну  уж  точно  не
выиграть. Послушайте меня. Есть еще кое-что - по ту сторону выживания. Это нечто
большее, чем просто выживание. Нет, я не скажу, что это такое. Вы должны  понять
это сами. И поймете, обещаю вам.
     Выпустите из себя печаль. Она держит вас, как якорь. Не держитесь  за  нее.
Вам больше не нужно таскать это за собой.
     А потом, спустя некоторое время, когда вытекла последняя капля  грусти,  мы
сели на пол  у  стен.  Мы  были  выжаты  до  конца.  Кто-то  продолжал  тихонько
всхлипывать, но на лицах уже появились улыбки, а слезы были слезами облегчения и
радости.
     А потом наступило время обеда.
     А после обеда...


     Один козопас по имени Джимми Фицхью

     Милой сказал: "То место в тебе я люблю,

     Где кожа влажная,

     Остальное не важно,

     А уж про коз я и не говорю".


        52 ДОГОРАНИЕ

     Никто никогда ни к чему не готов. В противном случае  не  имело  бы  смысла
переживать это.
     Соломон Краткий

     Я устал.
     Устал сражаться. Устал убегать. Устал жить.
     Я смотрел на бетонные опоры моста  и  думал  о  том,  как  было  бы  просто
покончить с болью раз и навсегда. Быстрое движение руля - и все закончится.
     Только закончится ли?
     С моим везением я, пожалуй, выживу.
     Возможно,  я  просто  сшибу  пролет  моста  своей  башкой;  считается,  что
армейские фургоны прочны, как танки. А если нет?..
     Пока я размышлял о прочности машины, мост промелькнул мимо...
     ... и я понял, как был близок к  тому,  чтобы  и  в  самом  деле  крутануть
баранку в сторону.
     Я съехал на обочину.
     Нет,  только  не  здесь.  Автострада  открыта  со  всех   сторон.   Слишком
незащищенное место.
     Я не мог останавливаться - и не мог ехать дальше. Кто это  сказал  однажды,
что ад так же бесконечен,  как  скоростные  автострады?  Наверное,  такая  мысль
приходила в голову многим. Слишком уж это очевидно.
     Двадцать минут  спустя  шоссе  сузилось  до  четырех  полос  и  свернуло  к
предгорьям.
     Здесь.
     Я притормозил возле площадки для отдыха. Если включить детекторы, никто  не
подъедет, не подав сигнал тревоги.
     Съехав с шоссе, я с трудом открыл дверцу и почти что вывалился наружу.  Мои
руки дрожали от изнеможения. Я  лег,  уткнувшись  лицом  в  траву,  просто  дыша
зеленью. И розоватостью. Пахло хорошо - сахарной пудрой.
     А потом, когда зрение сфокусировалось, я увидел маленькие  розовые  ростки,
проклевывающиеся то здесь, то там. И голубые тоже. Так вот что я нюхаю! Я сел  и
огляделся. На будущий год здесь вообще не останется; зелени.
     Я встал. Обошел автобус. Отошел в сторону.  Я  начг  нервничать.  Вернулся.
Может быть, следовало прихватить винтовку? Нет, наверное, не  стоит.  Если  меня
собирались сожрать, пусть жрут.
     Я не знал, чего я хочу: жить или умереть.
     - Ты знаешь, чем хторранин предпочитает нюхать  обделавшегося  человека?  -
спросил я у себя.
     - Нет. А чем хторранин предпочитает нюхать обделавшегося человека?
     - Своим желудком. Это было не смешно.
     Я засунул руки в карманы. Вынул их.  Было  тревожно.  Хотелось  есть,  даже
подташнивало. Хотелось бежать. Спрятаться. Дело  во  мне  или  виновато  все  то
розовое, голубое, красное и оранжевое,  что  я  видел  вокруг?  Не  выделяют  ли
хторранские растения в воздух такое, отчего люди сходят с ума?
     Такое объяснение было не хуже других. Я пошел прочь от автобуса - только бы
что-то сделать.
     - Ты никогда не замечал, - обратился я к  себе,  -  что  люди  всегда  ищут
хорошую причину, объясняющую их сумасшествие. Это  всегда  оправдывает.  Виноват
кто-то еще, только не ты. Если не родители,  то  армия  или  правительство.  Или
коммунисты.  Теперь  у  нас  есть  хторране,  на  которых  можно  все   свалить.
Хторранская экология сводит меня с ума. Идиотизм! Разве люди не  сходят  с  ума,
потому что хотят этого? Просто ради смеха?
     Я хочу сказать, что сумасшествие - отличный повод привлечь к себе внимание,
не отвечая при этом ни за что. За тобой приходят  и  отвозят  тебя  в  приятную,
обитую войлоком комнату, а потом постоянно заботятся о тебе. Быть сумасшедшим  -
отличнейший способ удрать от ответственности. Пожалуй, я стану сумасшедшим.
     Я не знал, плакать мне или смеяться. Ведь я уже сумасшедший. Я  сумасшедший
уже многие годы.
     - Мы все рождаемся чокнутыми, - сказал мне кто-то. - Большую часть жизни мы
пытаемся стать нормальными, потому и остаемся сумасшедшими. Если  бы  мы  просто
расслабились и были ненормальными, все шло бы прекрасно.
     - А? - удивился я. Голос продолжал: - Пытаться доказать, что ты нормальный,
и есть сумасшествие. Если ты чокнутый, то и будь им. Это здравое поведение.
     Какая-то чушь.
     - Заткнись, - велел я голосу. - От этой погони за здравым рассудком у  меня
шарики за ролики заходят.
     - Вот и ты понял.
     - Ничего я не понял.
     - Правильно. И это ты понял. Что здесь нечего понимать...
     - Заткнись, мать твою! - закричал я небесам. - Все оставьте меня в покое!
     Я вспомнил одну вещь, которую однажды видел. Это было  давно.  Мы  навещали
мою бабушку  в  Лос-Анджелесе.  В  сумерках  мы  проехали  Вентуру  и  ехали  по
автостраде дальше на запад, как вдруг в небе появился яркий-яркий свет.  Слишком
яркий даже для звезды. Потом он начал выпускать длинные узкие  языки  зарева  на
фоне мглистого неба.  Они  становились  все  шире  и  шире.  Движение  на  шоссе
замедлилось.
     - Что это? - спросила моя мать. Отец промолчал.
     - Началась война? - спросила Мэгги, Отец ответил: - Должно быть,  это  все-
таки запуск ракеты. Ванден-берг1 расположен на побережье. Но  какой-то  странный
запуск, правда?
     Он включил радио, и  через  несколько  минут  диктор  подтвердил,  что  был
осуществлен пробный запуск, но ракета сбилась с курса и была уничтожена.
     Почему я вспомнил об этом сейчас?


     1 Ванденберг - военно-воздушная база  США  на  Западном  побережье,  откуда
осуществляется запуск космических аппаратов.


     Где-то в самой глубине  шевельнулось  то  же  самое  чувство  конца  света,
чувство собственной ничтожной малости и беспомощности.
     Так и было. Теперь я всегда и повсюду носил это чувство с собой.
     Я шел без цели. Отныне мне все было безразлично.
     Выхода все равно не  было.  Сквозь  зеленую  траву  пробивались  розовые  и
голубые ростки. Повсюду были пуховики. Они летели над землей  и  запутывались  в
волосах, одежде, слепили глаза. От них постоянно хотелось чихать.
     Повсюду виднелись следы червей. Кругом шастали тысяченожки. Иной раз нельзя
было шагу шагнуть, не  наступив  на  ершиков  -  глупых  хторранских  насекомых.
Хторранская очистная система работала повсюду. Деться было некуда.
     Это займет  побольше  времени,  чем  проникающая  радиация,  но  все  равно
произойдет. Я стал свидетелем конца света.
     Сначала эпидемии. Теперь постепенное отмирание. Что дальше? Самоубийства? О
да, мы уже предвидели  и  такую  эпидемию.  Следовало  ожидать,  что  в  течение
ближайших трех лет примерно один человек из десяти умрет от причин, вызванных им
самим. Предполагалось, что это секретные данные, но о них знали  все.  Это,  как
говорили, реакция на выход окружающей среды из-под контроля человека.
     Я уже пережил нечто похожее - однажды в школе мы попробовали "порошок".  Мы
не боялись, потому что знали, как с ним  обращаться.  Я  тоже  нюхнул.  И  стены
комнаты начали вздуваться,  качаться  и  вибрировать.  Мир  стал  разваливаться.
Помимо воли я закричал от ужаса, потому что мне показалось, что  я  единственный
удерживаю Вселенную от разрушения. Если я отойду, она рухнет...
     Когда это было?
     Как раз перед самыми эпидемиями,  не  так  ли?  Я  отошел,  и  конец  света
наступил. Это моя вина.
     Между прочим, где я?
     Моя жизнь затуманилась. Я не помнил, кто я и какой сейчас год. Отвоевали мы
Землю? О да, мы уже победили. Просто еще не поняли этого.
     Что это значит? Что вообще все это значит?
     Я моргнул и очнулся. Где я нахожусь?
     Местность была мне незнакома.
     Я медленно повернулся.
     В отдалении на вершине холма виднелся мой  фургон.  Незаметно  для  себя  я
отошел от него на добрых полмили. Зелень  почти  исчезла,  здесь  царили  другие
цвета.
     Они пахли так... интересно.
     Я опустился на четвереньки, чтобы получше все рассмотреть.
     Трава еще виднелась. Под всем остальным. Я  решил,  что  это  растения,  но
возможно, что и не растения.  Они  выглядели  как  маленькие  серебристые  нити,
ползущие вверх по каждой травинке. Там, где они прикасались к травяным  стеблям,
зеленый цвет исчезал - трава становилась странного белого цвета  и  ломалась  от
прикосновения, крошилась, как старые листья.
     Нити слегка поблескивали. Более тонкие нити были белыми. По мере  того  как
они становились... старше? - да, старше - и толще, они розовели.  Там,  где  они
окончательно утверждались, земля приобретала пастельный оттенок.
     Зелень пожиралась розовым.
     Естественно.
     Розовые ростки выглядели гладкими и  чистыми,  как  макаронины,  тогда  как
голубые были тощими и  колючими.  Они  напоминали  лапки  насекомых,  обвившиеся
вокруг розовых спагетти и сосущие из них соки.
     Хотел бы я знать, сколько здесь эволюционных уровней.
     Паразит питался травой. Растение это или животное? Или в нем понемногу и от
того, и от другого? А на нем паразитирует следующий вид. Кто тут следующий?  Как
безжалостна хторранская экология!
     Подожди немного, и сам увидишь.
     Заткнись, внутренний голос. Убирайся прочь.
     Я схожу с ума? Нет, просто я по-прежнему сумасшедший.
     Я или эти растения?
     Перестань и понаблюдай. Нет, все-таки я.  Я  узнавал  свою  ненормальность.
Сколько времени я сумасшедший, кстати?
     Всю свою жизнь.
     Розовые существа имели корни. Значит, могли питаться  сами.  Но  они  жрали
зеленое. Разумно. Если у них возникала необходимость зарабатывать на  пропитание
самостоятельно, они это и делали. Но предпочитали дармовщинку.
     А как насчет голубых?
     Я примял землю пальцами. Она  была  податливой,  как  губка.  Внезапно  моя
голова стала огромной пещерой, в которой я снова услышал эхо своих мыслей.
     Заморгав, я выпрямился.
     Что произошло? Я вышел из автобуса...
     У меня галлюцинации. Или что-то вроде. Я устал - и прилег на траву. В траве
было... Ах да, розовое и голубое.
     Розовое я узнал. Знал и голубое.  Я  видел  их  раньше.  Мне  показывал  их
Джейсон.
     Кондитерская - вот что это такое.
     Всевозможные фруктово-сахарные оттенки розового и терпкие лавандовые  цвета
переливались под солнцем. Воздух был густым от приторно-сладкого  запаха.  Здесь
росли хохолки - голубовато-белые, как облака, и  белые,  как  зефир,  -  красные
леденцовые палочки стеблей, проплешины глазури "снежка" и лепешки  пудинга.  Все
это тянулось за горизонт и терялось в желтом мареве бесконечности.
     Воздух  был  таким  сладким,  как  будто  я  стоял  посередине  гигантского
именинного пирога. Стебли  были  свечами,  а  все  эти  переливающиеся  цвета  -
кондитерскими блестками на поверхности трехметрового слоя карамельной глазури. А
под ним - нежнейшие, толстые, сладчайшие слои белого бисквита и в самой  глубине
шоколадная начинка...
     Но добраться до нее ты сможешь только голым.
     Надо снять с себя одежду и покататься по пирогу, пока не станешь сладким  и
сахарным, и потом, когда у тебя вырастет штопорообразное  рыло,  можно  начинать
копать...
     Я  хохотал,  сбрасывая  туфли,  хихикал,  стаскивая  рубаху  и  белье.  Мне
предстояло приятное развлечение.
     Да, я знал  это  розовое  и  голубое.  Джейсон  показывал  их  перед  самым
Откровением. А здесь целое поле апокалипсических растений, и все это принадлежит
мне одному. Я не собирался встречать бога. Я собирался стать богом сам.
     Солнце горело большой красной розой на жирном желтом небе. Все растения  на
вспухавшем поле пели. Я смеялся и бормотал.  Скакал  по  полю  и  пел,  Пока  не
остановился.
     И уставился на гигантскую лепешку мягкого леденца.
     Он был слишком велик, чтобы его съесть. Лучше уж жить в нем.
     Не думаю, что черви станут возражать.
     Леденцовый тотемный столб стоял перед входом, сахарный и мягкий. Он гласил:
"Свободно. Для ознакомления пройти внутрь".


     Знаете, почему такой странный Вальтер?


     Ошибся немного небесный бухгалтер.


     Пенис такого большого размера

     Выдала парню богиня Венера,

     Л мать-природа - - то, на чем носят бюстгальтер.


        53 НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

     Как Злая Волшебница Запада принимает ванну?
     Соломон Краткий

     Мягкий леденец был очень славный.
     Дверь была открыта, и я вошел внутрь.
     Я знал, какая комната будет моей. И надеялся, что не опоздал к обеду. Черви
будут беспокоиться, Я пошел вниз по тапиоковым туннелям.
     Стены были покрыты великолепнейшим  голубым  мехом,  какого  я  никогда  не
видел. Он свисал длинными бархатистыми нитями. Можно было вести по  нему  рукой,
спускаясь вниз по спиральному ходу. Мех слегка покалывал, мерцая  и  звеня,  как
маленькие  колокольчики.   От   прикосновения   поднимались   искрящиеся   клубы
феерической пудры. Почему я раньше не замечал этого? А если его не  трогать,  он
радостно светился сам по себе.
     Повсюду на стенах виднелись маслянистые наросты,  мягкие  и  аппетитные  на
вид,  но  есть  мне  пока  не  хотелось.  Две  жирные  краснобрюхие  тысяченожки
прошмыгнули мимо, что-то бормоча о своем брюхе. Я сказал им: "Привет", - но  они
были слишком заняты и не ответили. Прежде всего их заботило, как поскорее  стать
большими и толстыми.
     Меня радовал вид кровеносных сосудов, пронизывающих леденец.  Они  разбухли
от влажного красного сиропа, пахнущего тоже очень сладко. Это был, похоже,  один
из лучших леденцов на свете. Здесь имелось все.
     Я надеялся, что понравлюсь червям и они разрешат мне  остаться.  Я  мог  бы
рассказывать им леденцовые истории.
     Черви были в большой камере левого желудочка. Я знал это, потому  что  туда
вели все сосуды. Сейчас, по крайней  мере.  Позже  они  направятся  к  настоящей
главной камере, расположенной гораздо глубже.
     Внутри леденца было четыре  червя.  Они  были  прекрасны.  Все  в  полосах.
Рисунки ясные и чистые. Меня это  радовало.  Я  любил  определенность.  Их  бока
переливались пронзительным оранжевым, нежным розовым  и  местами  даже  скорбным
лиловым.
     Я знал  имена  червей,  хотя  и  не  мог  их  выговорить,  так  что  просто
поздоровался как можно приветливее и стал вежливо ждать, когда меня заметят. Они
общались. "Аристотель" был достаточно большим, хотя и не самым крупным. У червей
всегда есть большой, который передает знания остальным, и быть большим  означало
быть не самым крупным, а самым опытным. У "Аристотеля" лилового  на  боках  было
больше всего.
     "Вельзевул" только недавно стал самцом и пока еще надувался от  гордости  и
красовался: его оранжевые полосы так и  светились.  Все  остальные  считали  его
прекрасным. "Аристотель" очень хотел спариться с ним.  И  "Горгулья"  тоже;  она
переливалась розовым и оранжевым.
     "Дельта" была еще слишком юной, чтобы иметь личность; она лишь несла  яйца.
Она хотела перекатиться на спину и щекотаться до тех пор, пока не станет  жирной
от яиц. Это было видно по ее полосам - самолюбивым и малиново-розовым.
     Они танцевали.
     Это был танец "пика неугомонности перед самым отдыхом". Они обвивались друг
вокруг друга и расплетались, скользили, терлись  и  щекотались,  отчего  их  мех
искрился. Мне хотелось присоединиться к ним. Я хотел отрастить свой  собственный
розовый мех. Но с этим можно и подождать. Я знал, что в свое  время  он  у  меня
вырастет, и тогда я смогу слиться с червями.
     Они должны многому научить меня.
     А я - их.
     Они должны знать, чего им следует опасаться. Мир  вне  леденца  по-прежнему
оставался слишком жестоким, слишком диким и еще не разбуженным.
     Они "отдыхали". Они "были связаны друг с другом". Они "пели".
     "Песня"  "включала"  меня.  Я  чувствовал  себя  внутри  "музыки".  Я   мог
погружаться в нее, как в колодец, все глубже и глужбе, и  по  мере  того  как  я
делал это, я переставал быть собой и начинал быть_"мною".
     Я "обнимался".
     Я "щекотался". Весь.
     "Сливался".
     - Пошли, Джимбо. - А?
     - Я сказал - пошли. Пора идти.
     Я сел, протирая глаза со сна. Мы по-прежнему находились в гнезде.
     Он положил руку мне на плечо. Это напомнило историю в душе. Я  поднялся  на
ноги. Было холодно.
     - Где черви?
     - Они ушли. А теперь и нам пора. Пошли. Мы узнали  все,  что  нужно.  Пошли
отсюда.
     - Что мы узнали?
     - У тебя нет для этого слов. Пойдем. В его голосе звучало нетерпение.
     - Я замерз.
     - Знаю. Сюда. Через минуту станет теплее.
     Он схватил меня и подтолкнул к туннелю. Я покачнулся и упал, он выругался и
помог мне подняться.
     - Прости.
     - Иди сам. Я не могу делать это  за  тебя.  Ты  должен  помочь  мне.  -  Он
поднырнул под мою руку и обхватил меня за спину. - Обопрись,  Почти  волоком  он
потащил меня вверх по туннелю. Мы оба были голые. Почему? В наготе что-то было..
.
     Теперь гнездо казалось гораздо темнее, словно кто-то  выключил  свет.  Вены
больше не пульсировали. Оно умирает? Или его просто выключили?
     На улице небо было черным, а земля яркой. Звезды были  розовыми.  Солнце  -
холодным. Облака - сплошными. Они клубились и наползали друг на друга -  тяжелая
крышка мира.
     - Где мы?
     - Ты просто иди, Джимбо. Это очень важно. Просто продолжай идти.
     Все растения стали плоскими и  примятыми.  Умирая,  они  светились,  словно
горели изнутри. Вверх плыли тени. Поднималась пыль и уносилась прочь. Наши глаза
тоже светились. Но добрых духов я больше не видел.
     - Спокойней, парень. Закрой глаза, если это помогает.
     - Я хочу вернуться обратно, спать.
     - Через минуту ты ляжешь. Но сперва дело.
     - Кто ты?
     - Джим, мальчик, ты меня знаешь. Я - это ты. Ты - это я. Мы  -  это  мы.  А
сейчас просто иди, не останавливайся, и я научу тебя сгорать от любви.
     - Угу. Ты не можешь. Ты говорил, что этому нельзя научить.
     - Я лгал.
     Я споткнулся и упал. Земля была очень твердая. Я решил  немного  отдохнуть.
Встать можно и потом.
     - Джим, пошли, вставай!
     - Потом. Мне надо немного поспать.
     - Нет, Джим. Сейчас!
     - Маки! - кудахтал кто-то надо мной. - Маки. Я раздраженно открыл глаза.
     - Что? Неужели  мы  так  близко  от  Изумрудного  города?  У  меня  же  нет
серебряных башмачков. Оставь меня одного.  Это  совсем  другая  история.  Почему
старая сука пристает ко мне?
     - Потому что ты урод, и твоя мать смешно тебя раздевает. Ладно, Джим, пошли
дальше. Держись за мою руку.
     Шагни на свет, шагни из темноты - ты же знаешь, как это делается. Одну ногу
ставишь перед другой.
     - Я больше не хочу быть сумасшедшим, - сказал я. - Лучше уж я буду мертвым.
Лучше я буду Тедом. Пусть меня лучше ведут...
     - Хорошо, я поведу тебя. - Он потянул меня за руку. - Пошли, я буду Питером
Пэном, а ты - одним из потерявшихся мальчиков...
     - Мы можем летать?
     - Да, мы можем летать.
     - Правда? Мы действительно можем летать? - Да.
     - Тогда незачем идти пешком. Давай полетим...
     - Тебе придется сконцентрироваться.
     - Я это сделаю. Я хочу лететь.
     - Подними руки. Держись покрепче за меня. Давай вверх, выше, выше...
     - Ты Супермен?1 - Я - тот, в ком ты нуждаешься. Тот, кого ты хочешь  видеть
во мне.
     - Мы летим?
     - Посмотри вниз.
     Я посмотрел. Мы легко поднимались вверх - над полем, над гнездом, над  моим
фургоном... Я захихикал.
     - Хорошо, Джим, мальчик. Это действительно хорошо.  Продолжай  подниматься.
Еще немного.
     - Какая это трудная работа - летать.
     - Я предупреждал, что придется сконцентрироваться. Давай, помаши руками.  И
ногами тоже подвигай. Вот так, словно идешь.
     Мы поплыли. Свечение земли  было  отражением  нашего  собственного  сияния.
Фургон, казалось, таял. Мы погружались навстречу ему.
     Супермен  -  герой  американских   комиксов   и   фантастических   фильмов,
могущественный и неуязвимый  инопланетянин,  умеющий  летать,  который  помогает
людям защищать справедливость.
     - Я больше не могу, - прошептал я.
     - Все в порядке, мы уже почти на месте. Теперь  выпусти  шасси  для  мягкой
посадки, и ты будешь просто молодцом.
     - И надо убрать столики и поднять спинки сидений, - добавил я.
     Мы ударились о землю у самой дверцы фургона. Я отодвинул  ее  в  сторону  и
упал верхней частью туловища внутрь. Он затащил мои ноги.  Мы  задвинули  дверь,
поднялись, шагнули, покачнулись и упали на койку, обвили  друг  друга  руками  и
прижались друг к другу так (сильно, как  только  могли,  в  то  время  как  ночь
снаружи ревела сладострастными пурпурными звуками.
     От него так приятно пахло.


     А потом показали скотоложца Бобби

     В передане "Отгадай его хобби".


     Все сразу решили,

     Что живет он с шиншиллой.


     Только не поняли, почему он мышей не ловит.


        54 ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ

     Свет обычно дают снова в тот самый момент, когда наконец находишь фонарик.
     Соломон Краткий

     Меня разбудил яркий солнечный свет, бивший прямо в глаза.
     Я лежал поверх измятого одеяла на полу фургона. Рядом никого не было.
     Теплые солнечные лучи косо падали сквозь лобовое стекло.
     Я сел. Голый. Кожа была какой-то маслянистой, а в голове ощущалась странная
легкость. Она не кружилась, но я будто висел в  воздухе,  скорее  парил  в  двух
дюймах от пола, чем сидел на нем.
     Я протер глаза и оглянулся вокруг в поисках... как его  звали?  Но  он  уже
ушел. Даже не поцеловал меня на прощанье.
     Что за?..
     Кое-что я помнил.
     Леденец. Гнездо. Светящийся голубой мех  на  стенах.  Червей.  Их  "имена".
"Песню". А потом... Я не мог отчетливо вспомнить.
     Потом кто-то подошел, поднял меня и вывел из гнезда. Это я помнил. Мы шли к
Изумрудному городу. А потом прилетели обратно к  фургону.  Это  я  помнил  лучше
всего. А потом мы занялись любовью.
     Я и в самом деле сумасшедший.
     Мои галлюцинации были реальнее, чем сама реальность.
     Я вылез из фургона и нагишом  принялся  рыскать  вокруг,  изучая  следы  на
земле. Все отпечатки были моими.  Единственные  следы  протекторов  принадлежали
моему автобусу.
     Нет.
     Это глупо.
     Он существовал на самом деле. Галлюцинации не бывают  такими  напряженными.
Такими чертовски напряженными! Мы занимались любовью. Я помнил чувство  и  запах
слишком четко.
     Могло  ли  это  произойти  в  моей  голове?   Бывают   ли   иллюзии   столь
реалистичными?
     Все это... очень непонятно.
     Дерьмо!
     Я подобрал то немногое из одежды, что смог  найти,  и  забросил  в  фургон.
Потом натянул комбинезон и тапочки и задумался, что делать дальше.
     - По-прежнему существует возможность убить себя, - предположил я.
     - Не-а, - заметил опять же я. - Сегодня это звучит уже не так забавно,  как
вчера.
     - Гм... - хмыкнул я.
     Это было интересно. Я больше не чувствовал себя сумасшедшим.  У  меня  были
потрясающие галлюцинации, но, по крайней мере, не безумие.
     В действительности я вроде бы снова стал самим  собой.  Не  так  уж  плохо,
честное слово.
     Я мог вспомнить Семью. Мог вспомнить  все,  но  это  находилось  по  другую
сторону стены и больше не причиняло боли.  Теперь  я  видел  все  отчетливо,  но
ничего не чувствовал.
     То, что я ощущал вместо этого, было... раной.
     Я осторожно потер шею. Болело все тело. Откуда  у  меня  ссадины  и  ушибы?
Получил ли я их в порыве страсти или просто  свалился  с  холма?  Это  не  имело
значения. Самое поразительное заключалось в том,  что,  несмотря  на  физическую
боль, я чувствовал себя удивительно хорошо. Так  всегда  бывает  после  хорошего
секса с любимым человеком.
     Даже если все пригрезилось.
     Я начал смеяться.
     Чем бы ни была эта розовая  штука,  она  останется  со  мной  надолго.  По-
видимому, я буду ухмыляться всю дорогу до Колорадо. Может, мне  стоит  захватить
немного с собой?
     Нет.
     В этом было что-то не то. Искушение.
     Спрятаться в мире галлюцинаций слишком просто. А если они столь  прекрасны,
как мои, это опасная ошибка. Всего лишь иллюзия бегства от реальности.
     Пробравшись к водительскому креслу, я включил все системы. Сигнальные  огни
сплошь зеленые. Отлично. Значит, прошлой ночью я не натворил никаких  глупостей.
Я включил подогрев кофе - эта бурда хоть  отдаленно,  но  напоминала  кофе  -  и
брикета пайка и стал ждать.
     В конце концов я почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы вывести  фургон
на шоссе и включить автопилот.
     Я почти не видел, где мы ехали.
     Мой мозг по-прежнему пытался постичь непостижимое.
     Из любопытства я включил бортовой  журнал  и  прокрутил  вчерашнюю  запись.
Сенсоры на двигающиеся предметы включались всего два раза. На  первой  записи  я
голый в одиночестве скакал по холму.
     По крайней мере, выглядел я довольным.
     Вторая запись продемонстрировала, как я, шатаясь, возвращаюсь  назад,  тоже
один. Я походил на зомби, вздрагивал и вертелся так, как будто меня  дергали  за
нитки.
     Ладно, все встало на свои места.
     Либо эта розовая штука - потрясающий галлюциноген,  либо  я  -  сумасшедший
лунатик.
     Либо то и другое вместе.
     Не важно. Это сделало меня слишком сумасшедшим,  чтобы  умереть.  Я  должен
идти дальше.


     Жил однажды человек по имени Гленн,

     У которого был удивительный член:

     Мог он нюхать и отыскивать по следу

     Те влагалища, где праздновал победу.


     А при виде ануса, губ и рук он свисал ниже колен.


        55 ВЕРТУШКА

     Конечно же стукнуть лежачего - самое удобное. А если не хочешь  бить,  пока
он лежит, тем более не бей, когда он поднимется.
     Соломон Краткий

     Запищал радар.
     На экране высветилось: "Вертолет на 6:00". Я потянулся и нажал на кнопку Ш,
запрашивая опознавательные знаки.
     Экран сообщил: "Ответ негативный".
     Я снова нажал на кнопку.
     На этот раз экран высветил: "Хью Валькирия 111"-Модификация "Стелс".  Потом
прибавил: "С эмблемой Соединенных Штатов".
     - Угу. Как раз это теперь ничего не значит. - Не отрывая глаз от дороги,  я
еще раз нажал на кнопку.
     Экран предупредил: "Вертолет хорошо вооружен".
     Я нажал на другую клавишу, и экран очистился, чтобы показать саму вертушку.
Изображение слегка дрожало из-за движения фургона, но потом включился логический
блок компьютера, на экране возникла четкая картинка,  сменяющаяся  с  интервалом
четыре секунды. На носу вертолета кто-то нарисовал хищную улыбку.
     - Ладно, кем бы ты ни была,  я  не  собираюсь  с  тобой  тягаться.  В  тебе
достаточно артиллерии, чтобы сровнять с землей Детройт.
     Вертушка несла полный боекомплект, напоминая взбешенную гарпию.
     Но тем не менее я привел в боевую  готовность  лазерные  пушки  и  зенитные
ракеты.
     Компьютер мягко заметил: - Нас сканируют. Сообщить позывные?
     - Не волнуйся. Либо они знают, кто мы такие, либо им все равно. -  Потом  я
добавил: - А может быть, они просто не поверят нашим позывным, точно так же, как
мы не поверим им. Но в любом случае - спасибо, - Пожалуйста.
     Я снова взглянул на экран. Теперь вертушка могла оказаться над нами в любой
момент. Я отпустил руль.
     - Возьми управление!
     И встал со своего сиденья. Компьютер взял машину на  себя.  Я  устроился  у
турели.
     - Подготовь арсенал. Жди противобомбового маневра.
     Вертушка с ревом пронеслась  над  самой  головой,  прежде  чем  я  закончил
пристегивать ремни.
     Она прошла прямо над деревьями.  Я  мог  пересчитать  направляющие  под  ее
брюхом. Даже прочесть цифры номеров на оперении ракет.
     - Ч-черт!
     Вертолет прогудел, как сирена, проклекотал, как ястреб! Фургон  качнуло  от
воздушной волны. Грохот был как в мусоропроводе.
     Вертушка  снова  пошла  вверх   и,   разворачиваясь   на   обратный   курс,
спланировала, пока пилот определял  положение.  По  тому,  как  вертушка  начала
пикировать на фургон, я понял, что пилот снова поймал меня.
     - Включай помехи! - завопил я.
     Вертушка снова пошла на бреющем, завывая, как бан-ши. В какой-то  момент  я
решил, что она врежется в нас, и зажал уши руками, но она проскочила мимо, пошла
вверх, и... дорога позади фургона вздыбилась со страшным грохотом!  Воздух  стал
красным! От  взрывной  волны  фургон  пошел  юзом!  Компьютер  снова  перехватил
управление, и мы нырнули за крутой поворот, прикрытый скалой. Шины взвизгнули. У
меня хватило времени оглянуться и увидеть огненный шар. Он был размером с ангар,
с дирижабль, с гору и все продолжал разрастаться вширь и  ввысь!  Что  за  чудо?
Боевая головка этой штуковины, должно быть,  содержала  фосфор.  Яркие  огненные
полосы все еще высверкивали из ядра, поджигая окрестные деревья.
     - Прямо-таки замечательное дерьмо!
     - Ракеты поймали цель, - доложил компьютер. - Открыть ответный огонь?
     - Нет! - закричал я  и  ударил  по  кнопкам,  поставив  все  вооружение  на
предохранители, прежде чем вывалился из турели. Потом  я  пробрался  обратно  на
водительское место. - Беру управление на себя.
     - Не советую, - предупредил компьютер. - У вас замедленная реакция.
     - Прекрати!
     Я привстал на педали тормоза при очередном повороте, а потом мы покатили  с
холма  по  длинному  прямому  отрезку  шоссе.  Я  слышал  рев  настигающего  нас
вертолета. Потом он прошел над машиной и снова начал  набирать  высоту.  От  его
брюха что-то отделилось.
     Я успел зажмуриться,  когда  раздался  взрыв,  но  даже  сквозь  веки  меня
ослепило. Я ощутил жар. Фургон под-, няло на воздух взрывной волной. Всем  телом
я почувствовал, как охнули шасси, когда мы шлепнулись обратно,  на  землю  и  со
скрежетом отлетели назад. Колеса заклинило.
     В автобусе звенели все сигналы тревоги. Выли все до единой  сирены.  Пищали
все кнопки. Мигали все экраны.
     -  Докладываю  о  повреждениях,  -  произнес  компьютер.  -  Докладываю   о
повреждениях,  -  повторил  он.  -  Докладываю  о  повреждениях.  Докладываю   о
повреждениях...
     Все это я слышал как бы издалека, с расстояния тысячи миль. Шум в  ушах  не
прекращался. Я конвульсивно разевал рот, но не мог сглотнуть. Меня тошнило.
     Потом послышался голос компьютера: - Включилось автоматическое управление!
     И фургон накренился. Удивительно! Машина работала! Мы ехали  задним  ходом.
Прочь от распухающего огненного шара.
     Я проморгался сквозь слезы и вытер лицо  рукавом.  Похоже,  лобовое  стекло
оплавилось и даже немного вдавилось внутрь.
     Фургон по-прежнему ехал задним ходом; он вздрогнул, обо что-то  ударившись.
И остановился. Поколебался. Потом поехал вперед. Навстречу огню!
     Я в панике ударил по клавише и заорал: - Все остановить!
     Фургон резко затормозил. Под днищем громыхнуло, зашипело, машина  вздохнула
и затихла. Я слышал, как стучит мое сердце. Практически упав с сиденья, я открыл
дверцу и вывалился на землю, хватая ртом воздух.
     Вертушка в этот момент садилась на шоссе метрах в двадцати от меня, лопасти
ее винтов медленно рассекали воздух.
     Мне хотелось вышибить дух из этого  аса  -  и  я  это  сделаю,  как  только
поднимусь с карачек.
     Люк небесной птички распахнулся, и аккуратная фигурка в летном  комбинезоне
спрыгнула на землю.
     - С тобой все в порядке?
     Она бежала ко мне с санитарной сумкой первой помощи.
     - Нет, не все! - отрезал я, жалея, что нет ремня с кобурой.
     - Где болит?
     - Я не могу вздохнуть! - прохрипел я. - Не могу видеть!  Слышать!  Не  могу
пошевелиться...
     Я начал было подниматься, но она нежно толкнула меня в грудь, уложив назад.
Потом прикоснулась шприцем к моей руке. Он тихо прожужжал.
     - Что это такое?
     - Для профилактики. - Приподняв мне веко, она посмотрела на мой зрачок. - С
тобой все в порядке. Полежи еще минуту. В автобусе кто-нибудь есть?
     Она уже шла к нему, по дороге  вынимая  пистолет  из  кобуры  -  на  всякий
случай.
     Она исчезла в машине, потом появилась оттуда уже  с  пистолетом  в  кобуре,
картриджем бортового журнала и моей дорожной сумкой.
     - Дойдешь сам?
     Колени  все  еще  подгибались,  но  я  решил  попробовать.  Голова  немного
кружилась.
     - Подождите минутку!
     - Джим! Перестать прикидываться ослом! - Она подняла забрало шлема.
     - Лиз!
     - Для тебя полковник Тирелли! - Она была зла. Ее лицо горело. - Ты пока еще
офицер Специальных Сил! США, не забыл?
     - Я умер, Меня демобилизовали.
     - Демобилизоваться нельзя. Это работа на всю жизнь. Тебя снова призвали  из
запаса...
     - Черта лысого призвали!
     - ... на службу или в подразделение по сжиганию червей, - закончила она.  -
Так или иначе, я прилетела тобой. Твое дело закрыто. Это не подлежит  обсуждению
Я не собираюсь возвращаться с пустыми руками.
     Я потянулся и отобрал у нее сумку.
     - Подожди минуту. Он должен быть где-то здесь. Ах, вот.
     Я вытащил из сумки свой собственный пистолет и на-правил его в  живот  Лиз.
Она даже не моргнула.
     - Полковник, вы - прекрасная женщина. Отзывчи-вая. Почему бы вам  не  сесть
обратно в свою птичку и не улететь по-хорошему? И мы оба забудем обо всем, здесь
произошло. Договорились?
     Она набрала воздуха. Потом спокойно заметила: - Мило, Джим. Очень мило.
     - Я не шучу! - Я помахал пистолетом. Мне самому хотелось бы знать,  шучу  я
или нет.
     - Далеко ты не уйдешь.
     - А это уж как повезет!
     - Я взорвала дорогу. У тебя осталось,  наверное,  с  четверть  мили  бетона
между двумя воронками. Кстати, они будут гореть еще трое суток.
     - Тогда пойду пешком! Все равно мне будет лучше! Это  прозвучало  глупо.  Я
заткнул пистолет за пояс, подхватил сумку и пошел мимо Лиз.
     - Джим, тебе стоит выслушать одну вещь...
     - Меня это не интересует, -  бросил  я  на  ходу.  Ноги  болели,  но  я  не
собирался показывать ей этого.
     Из-за деревьев послышался пурпурный щебет.  Где-то  совсем  рядом.  Слишком
громко.
     - Это из-за взрывов, - объяснила Лиз. - Они пришли посмотреть, не  остались
ли тела.
     - Вот уж не думал, что черви питаются мертвечиной.
     - Теперь  питаются.  Они  демонстрируют  целый  набор  новых  поведенческих
реакций. - И Лиз добавила: - Я думала, что тебе будет интересно узнать об этом.
     - Нет, - упрямо сказал я. - Неинтересно.
     Из леса снова донесся щебет. Он приближался.  В  фургоне  остался  огнемет.
Успею ли я?
     - Лучше давай к вертушке, - предложила  Лиз,  но  не  сдвинулась  с  места,
поджидая меня.
     Я посмотрел на вертушку, на нее, на фургон, на столб дыма впереди  и  точно
такой столб позади нас. Посмотрел на лес.
     - Дерьмо! Что я больше всего ценю в Спецсилах, так это богатый выбор.
     И мы побежали к вертушке.
     Лиз схватила у меня сумку и швырнула ее в люк, потом подсадила меня. Я упал
в первое попавшееся кресло.
     Лиз даже не подождала, пока люк закроется до конца. Мы резко оторвались  от
земли в тот самый момент,  когда  первый  червь  появился  из-за  деревьев.  Лиз
перегнулась над приборной  доской,  чтобы  посмотреть  вниз.  Следом  за  первым
появились еще два. Они уселись на хвосты и, размахивая клешнями, тянулись к нам.
     - Просто как дети, - заметила Лиз и  прикоснулась  к  кнопке  на  приборной
доске. Что-то трахнуло - и земля под нами окрасилась в алый цвет.
     Лиз развернула вертушку, нацелившись носом на фургон. Мы висели в  воздухе,
как большой вопросительный знак.
     - Ты все оттуда забрал?
     - Да, а в чем дело?
     - Я собираюсь подорвать его. Хочешь посмотреть?  Я  с  трудом  поднялся  на
ноги.
     - Зачем?
     - Там слишком много оружия, чтобы бросать его. - Она  проверяла  что-то  на
приборной доске. - Ты ведь путешествовал не налегке,  не  так  ли?  Думаю,  тебя
учили-достаточно хорошо.
     Она дотронулась до красной кнопки. Фургон взорвался, как будто был  начинен
динамитом. Затем последова-ла серия более мелких взрывов.
     - Твое оружие, - заметила Лиз, бросила вертушку в сторону, набрала высоту и
повернула на запад.
     - Эй! Я думал, мы направляемся в Денвер!
     - Туда! Только сначала я хочу кое-что тебе показать.  -  Она  похлопала  по
креслу рядом с собой.
     Я осторожно опустил себя в него. Она  что-то  вызывала  на  главный  экран,
расположенный так, чтобы его одинаково хорошо видели и командир, и второй пилот.
     - Вот смотри, - сказала Лиз; на экране  появилась  карта  местности.  -  Мы
здесь... Красным отмечено место, где мы оставили фургон. Разобрался? Отлично.  -
Она  дотронулась  до  низа  экрана,  и  масштаб  начал  уменьшаться,  захватывая
окружающую территорию. Первоначальная карта осталась более светлым квадратиком в
центре экрана, съеживаясь по мере того, как обзорная картина расширялась.  Когда
это закончилось, Лиз сказала: - Теперь видно еще  четыреста  километров.  Хочешь
посмотреть, какова степень заражения?
     - Я имел доступ к некоторым картам. По спутниковому каналу.
     Она улыбнулась, и улыбка мне не понравилась.
     - Ага. Вот  что  показал  спутник,  верно?  -  Она  пробежала  пальцами  по
клавишам, и на карте появились маленькие красные точки. - Локализованные  очаги.
Просим не приближаться. Да?
     - Э... да.
     - А вот территории, где заражение возможно. Передвигаться только в  составе
армейских конвоев. - Лиз снова пробежала по клавишам,  и  вокруг  красных  точек
появились широкие розовые ободки. В некоторых местах они находили друг на друга.
Штат Колорадо выглядел как запущенный случай кори. - А теперь, - сказала Лиз,  -
ты действительно хочешь знать правду?
     - Правду?
     - Твой  Дядя  Сэм  трусливый  лгунишка.  Он  не  хочет  пугать  гражданское
население. Думает, что это деморализует людей. Вот о чем они помалкивают  -  это
настоящая карта.
     Она нажала на клавишу, и красные с розовым пятнышки разрослись, слившись  в
один темно-красный ожог, захватывающий половину штата.
     - О, дерьмо! - простонал я.
     - То же самое говорит большинство людей. А сейчас я покажу территории,  где
мы. подозреваем заражение. И это по самой осторожной оценке... - Западная  часть
карты стала розовой. Восточная была наполовину исчерчена розовыми полосами.
     Лиз указала на маленький квадратик, обозначающий фургон.
     - А здесь я подобрала тебя - в самом центре безобразия.
     Меня начало трясти.
     - Здесь горы, - пояснила она. - А в горах засечь  червей  довольно  трудно.
Подожди, сам увидишь. - Она взглянула на меня. -  У  меня  к  тебе  только  один
вопрос: как ты ухитрился  заехать  так  далеко?  Тебя  должны  были  сожрать  на
несколько сот километров раньше. Господь, видимо,  приберегал  для  тебя  что-то
особенное. - И, повернувшись к своим приборам, добавила: - Наверное, повешение.
     Я не ответил. Меня по-ирежнему трясло. Я все еще не мог оторвать взгляда от
ярко-розовой карты. Руки, лежащие на коленях, дрожали. Я беззвучно  заплакал,  и
слезы бежали по моим щекам. Не знаю, были это слезы испуга или облегчения.
     - О, дерьмо! - воскликнула Лиз. - Держи...
     Она вынула из ящичка на приборной доске бумажное полотенце и сунула мне.
     Я тер им лицо, пока полотенце не расползлось на куски - В холодильнике есть
пиво. Хочешь?
     - Нет. Но все-таки спасибо.
     - Принеси мне баночку, ладно?
     - Э... хорошо.
     Я прошел в хвост и взял банку для нее, поколебался полсекунды  и  прихватил
еще одну - для себя. Забравшись обратно в кресло второго пилота, я  открыл  одну
банку' и передал ей. Потом открыл вторую. Пиво было холодным. И вкусным.  Я  уже
забыл его вкус.
     Она крякнула.
     - Спасибо. Как ты сейчас?
     - Прекрасно, я думаю.
     - А ты не думай. Если тебя это смущает, не думай, и будешь чувствовать себя
прекрасно.
     - Я чувствую себя прекрасно, - сказал я.
     - Вот и хорошо. Потому что  мне  понадобится  твоя  помощь  для  управления
огнем, когда мы прилетим туда.
     - Куда?
     - Туда, куда летим. - Она показала на карте самое большое  и  самое  темное
пятно. - Я хочу показать тебе, как сегодня выглядит заражение.


     Салли свои секс хорошенько планирует.


     Она говорит: "Пусть это вас не шокирует,

     Только дырки анальные

     Всегда такие банальные.


     А то, что торчит, оргазм гарантирует".


        56 ПОЛКОВНИК ТИРЕЛЛИ

     Злоупотребление доверием вызывает неудобство.
     Соломон Краткий

     Я смотрел на скользящую под нами землю. Ландшафт стал еще суровее.  Плавные
складки холмов превратились в скалистые  гребни,  и  Лиз  приходилось  поднимать
вертушку все выше и выше над каждым новым  хребтом.  Вскоре  мы  уже  летели  по
каньону, заросшему кустарником и соснами, следуя за изгибами его крутых склонов.
До них можно было дотянуться рукой.
     - Почему ты не поднимешься выше? - поинтересовался я.
     - Не люблю, когда за мной следят.
     - Следят? У червей нет приборов... Она хмыкнула.
     Я не стал продолжать этот разговор  и  спустя  некоторое  время  сказал:  -
Наверное, ты ждешь, что я поблагодарю тебя.
     - Ошибаешься. Меня не волнует твоя благодарность.
     - Но ты же летела за мной.
     - Вовсе нет. Ты был непредвиденной остановкой на ^оем пути.
     Мы поднялись над перевалом и снова нырнули вниз. Это напоминало катание  на
русских горках. Мой желудок остался за две горки отсюда.
     - Я летаю столько  раз  в  неделю,  на  сколько  могу  достать  горючего  и
боезапаса. - Она продолжала: - Ты все еще не избавился от мании  величия,  Джим.
Думаешь, мы заботились о тебе? Если честно, то ты не  стоишь  даже  топлива  для
спецрейса. - Она взглянула на меня. - Правда.
     - Тогда почему волновалась?
     - Ехал разведывательный автобус. Мне стало интересно: кто в нем? Откуда его
взял? И куда спешит?  Согласно  данным  спутникового  слежения,  ты  направлялся
прямиком в самое сильное заражение на континенте. Мы приняли тебя за ренегата  и
чуть не нажали на кнопку еще неделю назад.
     - Как это?
     -  Эти  автобусы  оборудованы  приборами  спутниковой  связи,  верно?  Твой
компьютер постоянно поддерживал контакт с сетью. И сеть все время знала, где  ты
находишься.
     - Я думал, что отключил связь.
     - Отключил. Но это военный автобус. Он просто перешел на дублирующий канал.
     - Это невозможно! Я отключил контакты.
     - Все правильно. Ты добрался до каждого передатчика, указанного на  схемах.
Это и было одной из причин, почему мы приняли тебя  за  ренегата,  доставляющего
оружие червям.
     Я не обратил внимания на конец фразы, потому что никак не мог понять  смысл
первой части.
     - Эти автобусы имеют секретные каналы  связи?  Лиз  улыбнулась  мне:  -  Ты
любишь секреты? Я пожал плечами:  -  Не  особенно.  Весь  опыт  общения  с  ними
сводился к сплошным неприятностям.
     Она согласилась: - В этом ты прав, они такие. - Потом  спросила:  -  Хочешь
узнать самый величайший военный секрет Америки за последние двадцать лет?
     Моим первым побуждением было сказать "да", но потом я задумался. Это заняло
секунд десять.
     - Не думаю.
     - На самом деле это не важно, - сказала Лиз. - Потому  что  это  больше  не
секрет.
     - Ладно, считай, что я клюнул. Что это такое?
     - Слушай: каждая единица военного оборудования, произведенная в этой стране
за последние два десятилетия, была троянским конем.
     - Что?
     - Все дело в микросхемах. Дополнительные контуры - кусочек  в  одном  чипе,
кусочек в другом, - и выглядят,  будто  предназначены  для  чего-то  другого.  В
большинстве случаев  так  и  было.  Разве  что  они  часто  испускали  небольшой
электронный шум.  Это  и  была  секретная  передача,  но  почти  неуловимая  для
обнаружения. Помню, я читала об этом. Израильтяне засекли шум. Они заявили,  что
электроника имеет дефекты. А мы  признали,  что  проблема  с  ложными  сигналами
существует.
     Все верно - только проблема заключалась не в сигналах, а в том, что  их  не
должны  замечать.  Эти  сигналы  являлись  закодированными  ответами  на  мощные
электронные запросы со стационарных спутников. В течение двадцати лет  мы  имели
возможность сканировать весь  земной  шар  и,  посылая  запросы,  узнавать,  где
находится  произведенное  нами  оружие.  Причем   не   только   оружие,   но   и
комплектующие, которые мы поставляли. Это началось с того самого момента,  когда
первый серийный  номер  был  закодирован  в  микросхеме.  Тот  день,  когда  для
микрочипа  стало  возможным  идентифицировать  себя,  эта  технология   получила
практический выход. Оружие отзывалось на свой серийный номер или код категории в
течение  двадцати  четырех   минут.   Оно   испускало   отчетливый   электронный
телеметрический сигнал или определенное жужжание на одной  из  нескольких  сотен
случайно  выбранных  частот  микроволнового  диапазона.  Большинство  приемников
настраивалось на эти сигналы автоматически, а техники даже не  прислушивались  к
шумам, считая их атмосферными помехами.
     - Но зачем? Конечно, какая-то польза  в  слежении  за  собственным  оружием
есть, но все это выглядит страшно обременительно.
     - В сущности, все делалось автоматически. Но ты ошибаешься:  дело  было  не
столько в слежении за  нашим  оружием,  сколько  за  оружием  и  комплектующими,
идущими на экспорт. Известно ли тебе, что последние шестьдесят  лет  Соединенные
Штаты - поставщик номер один военной техники  и  оборудования?  Знать,  где  оно
находится, было огромным преимуществом в плане безопасности.
     - Это невероятно!
     Лиз улыбнулась. Она прямо-таки излучала самодовольство.
     - Фокус и заключается в абсолютной неправдоподобности этой  идеи.  Однажды,
когда у нас произошла утечка информации, противная сторона  отказалась  поверить
ей. Они решили, что это какой-то хитрый ход, потому  что  ничем  другим  она  не
подтверждалась.
     Я смутился.
     - Но почему,  имея  такое  преимущество,  мы  все-таки  проиграли  войну  в
Пакистане? Противник использовал трофейное оружие  и  оборудование,  закупленное
через третьи и четвертые страны. Не сработала система?
     - Система работала прекрасно, - возразила Лиз. - Мы могли  отследить  целые
дивизии, всего  лишь  посылая  рутинные  запросы  о  полевом  оружии.  Все  было
безупречно. - Она положительно наслаждалась своим рассказом. - Беда  состояла  в
том, что мы не могли использовать разведданные, не рискуя раскрыть всю игру.
     Поэтому информации не давали ходу, если она  не  подтверждалась  из  других
источников, скажем, спутниковыми фотографиями. А  наши  спутники-шпионы  сбивали
сразу после запуска, так что мы не могли  воспользоваться  данными.  Секрет  был
слишком серьезен. Мы должны были сберечь его на случай войны,  прямо  угрожающей
существованию Соединенных Штатов. Это мощное стратегическое преимущество.
     - М-м, - протянул я. - Ты  сказала,  что  это  больше  не  секрет.  Что  же
произошло?
     -  Месяца  три  назад  союзники  из  четвертого  мира  попытались  высадить
несколько дивизий на побережье Мексиканского залива. Около Хьюстона. Они назвали
это армией экономического освобождения.
     - Я никогда не слышал об этом.
     - Не так много людей слышало. Произошел  казус.  Их  винтовки  разлетались.
Корабли  тонули.  Самолеты  разваливались  на  куски  прямо  в  воздухе.  Ракеты
взрывались. Танки плавились. Они лишились связи. Не многие остались в живых.
     - Да?
     -  Это  вторая  часть  секрета.  Если  можно  запрограммировать  отзыв   на
специальный сигнал, с таким же успехом можно задать и программу самоуничтожения.
На протяжении двух десятилетий мы имели возможность нейтрализовать или  ослабить
по крайней мере треть всей мировой  военной  техники  -  любое  отдельно  взятое
оружие или категорию вооружений по всему миру или на ограниченной территории.
     Раньше мы не осмеливались использовать эту систему в наступательных  целях,
потому что рисковали подорвать репутацию бездефектности американского оружия.  С
другой стороны, мы не могли рисковать преимуществом в разведывательном плане. Но
это была первая попытка высадки иностранных войск на нашей территории, а  данная
система и создавалась как раз для таких случаев. Она сработала безукоризненно.
     Лиз выглядела такой гордой, словно изобрела ее сама. Я  подумал,  какое  же
высокое положение она занимает на самом деле. Не является ли  звание  полковника
еще одним прикрытием? Что мне теперь думать об американском правительстве? В нем
не осталось ничего от того, каким оно должно было бы быть.
     - Значит, мой фургон...
     - Правильно. Я все время имела твой код. Мы могли подорвать  тебя  в  любую
секунду.
     - Вот дерьмо!
     Лиз согласно кивнула. Неожиданно я спросил: - Почему ты этого не сделала?
     - Мы предоставили тебе шанс сдаться.
     - Вы знали, что это я?
     - О нет, на твоем месте мог  оказаться  любой  другой  осел.  Я  собиралась
допросить водителя, зачем он доставляет оружие червям, но когда поняла, что  это
ты, то вколола тебе возбуждающее вместо снотворного.
     - Я же мог сбить тебя! Я уже держал палец на кнопке! У меня  были  зенитные
ракеты!
     - Но ведь ты не выстрелил, не так ли?
     - Н