--------------------
Эрик Фрэнк Рассел.
Против странного устройства.
Eric Frank Russell. With A Strange
Device (1965) [= The Mindwarpers].
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
--------------------
1
Государственный научно-исследовательский центр, самое сердце научных
усилий страны, находился в огромном грозном здании, огромном и грозном
даже по стандартам двадцатого столетия. В сравнении с ним Форт Нокс и
Алькатраз, Бастилия и Кремль были пограничными бревенчатыми фортами. Но
все же и он был уязвим. Вражеские глаза усердно изучали то малое, что
можно было увидеть. Вражеские умы старательно обдумывали то малое, что
было известно о нем, и после такого изучения все место становилось менее
безопасным, чем изъеденная молью палатка.
Внешняя стена возвышалась на сорок футов над землей, погружалась в
землю на тридцать футов и была толщиной в восемь футов, она была сделана
из гранитных блоков, покрытых гладким как шелк алюминиевым цементом. На
глади стены не было даже выбоинки для того, чтобы за нее могла зацепиться
нога паука. Под основание стены, на глубине тридцати шести футов,
располагалась задублированная чувствительная микрофонная система,
рассчитанная на пресечение попыток человеческих кротов проникнуть внутрь.
Те, кто проектировал эту стены, были твердо уверены, что фанатики способны
на все и что ни одна из принятых ими мер не является перестраховкой.
В огромной длине квадратной стены были всего две бреши: маленькая
узкая дверь на лицевой стороне стены, служившая для входа и выхода
персонала, и большие ворота с задней стороны стены, через которые
грузовики привозили необходимые запасы и вывозили готовую продукцию и
отходы. Обе бреши были защищены сорокатонными дверями из стали и массивные
как двери морского дока. Эти двери действовали автоматически и не могли
оставаться открытыми одновременно. Каждая дверь охранялась своим взводом
охраны. Охрана состояла из здоровенных, грубых мужчин с суровыми лицами,
те, кто имел с ними дело считали, что они выбраны для этой работы
благодаря их подозрительному нраву и воинственной натуре.
Выход из этого места был более легок, чем вход. Выходящий обязательно
снабженный пропуском на выход, единственно что терпел, эту задержку перед
каждой дверью. Задержка эта происходит из-за того, что пока одна дверь не
закроется, другая не закроется. Движение в обратном направлении, то есть
внутрь, было просто безумием. Если служащий был хорошо известен
охранникам, то его при входе ожидала только задержка на открытие дверей и
довольно быстрые проверки пропуска, который периодически менялся. Это было
обычной процедурой.
Но для незнакомца процедура проверки была серьезной, несмотря на то,
какой бы важный пост он не занимал или какие бы авторитетные документы он
не предъявлял. Ему приходилось выдержать долгое и доскональное
собеседование с первой группой охранников. Если что-либо в его ответах не
нравилось охранникам или они были просто не в том настроении, чтобы
проверить, посетитель подвергался обыску, который включал в себя изучение
даже естественных отверстий входящего. Любой найденный предмет, который
охрана рассматривала как подозрительный, излишний, неразумный,
необъяснимый или просто не относящийся к визиту, конфисковывался, не
смотря на протесты, и возвращался владельцу только при выходе.
Но это был только первый этап. Второй эшелон охраны специализировался
на том, чтобы обнаружить то, что не сумел обнаружить первый. Они не
преуменьшали значения обыска произведенного первым эшелоном, но настаивали
на втором, собственном обыске. Этот обыск мог включать в себя снятие
зубопротезных мостов и изучение полости рта. Эта тактика была введена
после того, как были изобретены передающие телекамеры величиной в
полсигареты.
Третий эшелон состоял из хронических скептиков. Эти охранники имели
привычку задерживать любого незнакомца и проверять с первым и вторым
эшелоном был ли ему задан тот или иной вопрос, и если был, то какой ответ
был получен. Они также ставили под сомнение каждый ответ, бросая тем самым
тень на добросовестность своих предыдущих коллег. Полный отчет о
произведенных первых двух обысках поступал также сюда и любой промах в
технике обыска здесь исправлялся. Даже если для этого приходилось этого
человека снова раздеть. Охранники третьего эшелона имели в своем
распоряжении, правда редко использовали, такие серьезные приборы как
рентгеновские установки, детекторы лжи, ультразвуковые камеры, устройства
для проверки отпечатков пальцев и так далее.
Огромная защитная стена, окружавшая центр, хранила все что находилось
за ней. Отделы, цеха, лаборатории были строго отделены друг от друга
стальными дверями и упрямыми охранниками, которые не допускали прохода из
одной части центра в другую. Каждый такой отсек был обозначен своим цветом
в который были выкрашены все стены и двери, чем выше в спектре
располагался цвет, тем выше секретность данного подразделения, тем выше
приоритет дан этому отделу.
Работники отсека с желтым цветом не могли пройти в отсек с голубым
цветом. Работники голубого отсека могли пройти "полировать пол", как они
называли это, в желтый отсек и другой, имеющий более низкий приоритет, но
им было строжайше запрещено совать нос в красные двери.
Но даже охранники не могли пройти за черные двери без формального
приглашения с той стороны. Только люди черного сектора, президент, да Сам
Бог Всемогущий могли свободно ходить по все территории центра.
По все этому лабиринту была разбросана сеть проводов, спрятанная в
стенах, дверях, а в некоторых местах и в потолках. Провода были соединены
с тревожными огнями и сиренами, с устройствами блокировки дверей, с
микрофонами и телекамерами. Всякое подглядывание и подслушивание велось
специалистами черной секции. Вновь прибывшие люди долго привыкали к тому,
что даже в туалете их постоянно видели и подслушивали, потому что где
найти лучшее место, чем эта маленькая кабинка, чтобы скопировать,
сфотографировать или запомнить секретные данные.
Все эти труды, изобретательность и расходы были бесполезны с точки
зрения внешнего и враждебного взгляда. На самом деле все это было
настоящим Сингапуром, открытым для атаки с невидимой и неожиданной
стороны, если конечно, во всех этих тщательно продуманных
предосторожностях не проглядели очевидного.
И не смотря на хитрости и предосторожности, очевидное было упущено.
Люди, стоящие высоко на лестнице научного центра, были блестящими
специалистами, но каждый в своей области и полными невеждами в других
областях. Главный бактериолог мог часами рассказывать о новом вирусе и не
мог ответить на такой вопрос, как сколько спутников имеет Сатурн. Главный
баллистик мог нарисовать сложнейшую траекторию движения тела, но не мог
сказать к какому классу относится опоссум, к лошадям, оленям или жирафам.
Все предприятие было напичкано высококвалифицированными специалистами, там
не было лишь одного, такого, который мог бы понять намеки, которые
становились уже видны.
Например, никто не предавал значения тому факту, что если служащие
смирились с постоянным подслушиванием, подсматриванием и периодическими
обысками, большинство из них ненавидели эту систему цветов. Цвет стал
символом престижа. Служащие желтого отдела рассматривали себя обделенными
по сравнению со служащими голубого отдела, хотя и те и другие получали
одинаковое жалование. Человек, работающий за красными дверями рассматривал
себя на голову выше, чем человек, работающий за белыми. И так далее.
Женщины, которые всегда были наиболее чувствительными элементами
общества в социологическом плане, раздули это еще сильнее.
Женщины-служащие и жены работников в своих связях твердо придерживались
цветового принципа. Жены работников черного отдела считали себя выше
остальных и гордились этим, а жены работников белого отдела считали себя
самым дном и очень сердились на это. Сладкая улыбка, воркующий голос и в
то же время по-кошачьи показанные когти были нормальной формой приветствия
у них.
Такое положение дел было принято всеми и рассматривалось как
заведенный порядок. Но это было далеко не просто такой порядок. Это было
прямое доказательство, что на центре работают обычные люди, а не стальные
роботы. Отсутствующий специалист - грамотный психолог - мог увидеть это с
первого взгляда, даже если он и не мог отличить систему навигации ракеты
от системы наведения той же ракеты.
Вот здесь то и лежала главная слабость. Не в бетоне, граните и стали,
не в механизмах и электронных устройствах, не в порядке, а просто в плоти
и крови.
Отставка Хаперни принесла больше раздражения, чем тревоги. Сорока
двух лет, с темными волосами, склонный к полноте, он был специалистом по
глубокому вакууму. Все, кто его знал, считали его умным, работящим и
спокойным, как гипсовая статуя. Насколько было известно, его ничего не
интересовало, кроме работы, ничего не беспокоило, кроме его работы. То что
он был холостяк, рассматривалось, как доказательство, что его ничего не
отвлекает от основной его работы.
Байтс, начальник отдела, и Лейдлер, начальник охраны, вызвали его для
собеседования. Они сидели рядом за большим письменным столом, когда
Хаперни, шаркая ногами, вошел в кабинет и мигая уставился на них сквозь
толстые стекла очков. Байтс взял из стопки лист бумаги и положил его перед
собой.
- Мистер Хаперни, я только что получил вот это. Ваше заявление об
отставке. В чем дело?
- Я хочу уйти, - ответил Хаперни, потирая руки.
- Почему? Вы нашли себе лучшее место где-нибудь еще? Мы должны знать
это.
Хаперни начал шаркать ногами. Вид у него был довольно несчастный.
- Нет, я не нашел еще другой работы. Да и не искал. Пока что. Может
быть потом.
- Тогда почему вы решили уйти? - спросил Байтс.
- С меня довольно, - сказал Хаперни смущенно и взволнованно.
- Довольно? - скептически переспросил Байтс. - Довольно чего?
- Работать здесь.
- Давайте говорить прямо, - настаивал Байтс. - Мы вас ценим. Вы
работаете здесь уже четырнадцать лет. До сих пор вы, казалось, были
довольны. Ваша работа считалась первоклассной и никто никогда не
критиковал ее или вас. Если вы будите продолжать в том же духе вы
обеспечите себя до конца своих дней. Вы действительно хотите отказаться от
выгодной и интересной работы?
- Да, - подтвердил Хаперни.
- И ничего не имеете лучшего в перспективе?
- Именно так.
Откинувшись на спинку стула, Байтс уставился на него и задумался.
- Знаете что я подумал? Вам стоит показаться врачу.
- Я не хочу, - ответил Хаперни. - Более того, мне это не надо, и я не
буду делать этого.
- Врач может просто определить, что вы страдаете от истощения нервной
системы в результате того, что вы много и упорно работали. Он может быть
просто порекомендует вам долгий и полный отдых, - настаивал Байтс. - Вы
можете тогда взять продолжительный оплачиваемый отпуск. Поехать
куда-нибудь в спокойное местечко, порыбачить и в положенное время вы
вернетесь такой же блестящий, как новенький доллар.
- Я не интересуюсь рыбалкой.
- Какой же черт вас тогда интересует? Что вы собираетесь делать после
того, как уйдете отсюда?
- Поеду куда глаза глядят, попутешествую немного. Я хочу быть
свободным и ехать куда захочу.
Нахмурившись, вступил Лейдлер.
- Вы хотите выехать из страны?
- Не сразу, - ответил Хаперни.
- Ваше персональное дело говорит, что вы еще ни разу не запрашивали
заграничного паспорта, - продолжал Лейдлер. - Я должен вас предупредить,
что вам придется ответить на много нескромных вопросов, если вдруг вы
запросите паспорт на выезд. Вы были допущены к информации, которая может
быть полезна врагу. Правительство не может игнорировать этот факт.
- Вы хотите сказать, что намериваюсь торговать этой информацией? -
спросил Хаперни, слегка покраснев.
- Совсем нет. По крайней мере ни при этих обстоятельствах, - горячо
заверил Лейдлер, - на данный момент ваша репутация безупречна. Никто не
сомневается в вашей преданности. Но...
- Что но?
- Обстоятельства могут изменится. Парень, который просто ездит по
стране без работы, без каких-либо источников доходов, в конце концов
встает перед финансовой проблемой. И тогда он получит свой первый опыт в
испытании бедностью, его идеи начнут меняться. Вы понимаете, что я хочу
сказать?
- Я найду работу, когда-нибудь, где-нибудь, когда я буду для этого
готов и здоров.
- Ах так! - вмешался опять Байтс, ехидно подняв брови, - что вы
думаете, скажет босс, к которому вы обратитесь с вопросом, не нужен ли ему
специалист по глубокому вакууму?
- С моей квалификацией я могу и мыть посуду, - возразил Хаперни. -
Если вы не возражаете, я бы хотел решать свои проблемы сам, на свой манер.
Это ведь свободная страна, не так ли?
- Мы просто хотим получить ясность, - с угрозой сказал Лейдлер.
Байтс глубоко вздохнул и возразил: - Если парень настаивает на том,
чтобы стать сумасшедшим, то мне его не остановить. Так что я принимаю его
отставку и передаю его дело в штаб-квартиру. Если они решат, что вас надо
пристрелить до рассвета, то это будет на их совести, - он махнул рукой. -
Хорошо, идите, я все сделаю.
Когда Хаперни вышел, Лейдлер сказал: - Ты заметил его лицо, когда ты
сказал, что его надо пристрелить до рассвета? Мне оно показалось чересчур
напряженным. Может быть, он чего-то боится?
- Воображение, - возразил Байтс. - Я видел его в этот момент, он
выглядел вполне нормально. Я думаю, что он просто поддался естественному
зову природы.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Он просто задержался в сексуальном развитии, а сейчас созрел. Даже
в сорок два не поздно заняться этим, чем занимаются в юности. Бьюсь об
заклад, что он пуститься отсюда во весь галоп, как разгоряченный бык. И
так и будет скакать, пока не наткнется на подходящую самку. Тогда он ею
воспользуется по прямому назначению, остынет и захочет обратно свою
работу.
- Возможно ты и прав, - согласился Лейдлер, - но я бы на это свои
деньги не ставил. Я нутром чую, что его что-то беспокоит. Хорошо было бы
узнать, что этому причина.
- Не тот тип, чтобы волноваться, - заверил его Байтс, - никогда таким
не был и никогда не будет. Все что он хочет, это поваляться с кем-нибудь
на сене. А против этого нет закона, не так ли?
- Иногда я думая, что такой закон не мешало бы создать, - загадочно
возразил Лейдлер, - во всяком случае, когда высококвалифицированные
специалисты вдруг впадают в лирику, я не могу рассматривать это прости как
начало брачного сезона. Здесь могут быть более глубокие причины. Нам надо
знать о них.
- И что?
- За ним надо вести наблюдение, до тех пор, пока мы не убедимся, что
он не сделает никакого вреда и не намерен это сделать в будущем. Пара
агентов контрразведки потаскается за ним это время. Правда, это стоит
денег.
- Не из твоего же кармана, - заметил Байтс.
- Конечно нет.
- Так что волноваться?
Новость об отставке Хаперни растеклась по центру, но обсуждалась как
бы между прочим. В столовой Ричард Брансом, металлург из зеленого отдела,
помянул об этом своему сослуживцу Арнольду Бергу. В дальнейшем они будут
участниками еще более таинственных событий, но тогда ни один из них об
этом и не подозревал.
- Арни, ты слышал, что Хаперни собрался линять?
- Да, он сам мне об этом сказал несколько минут назад.
- Хм. Неужели задержка результатов по его тематике так его разбила?
Или, может, ему где-нибудь предложили большие деньги?
- Нет, - возразил Берг. - Он сказал, что устал от режима и хочет
какое-то время пожить свободно. В нем просто проснулся цыган.
- Странно, - пробормотал Брансом. - Он никогда не казался мне
непоседой. Всегда был таким неподвижным и прочным, как скала.
- Да, он никогда не производил впечатление бродяги, - согласился
Берг, - но ты же знаешь, не даром говорят - чужая душа потемки.
- Может, ты и прав. Я иногда устаю от этих порядков. Но уж, конечно,
не настолько, чтобы бросить хорошую работу.
- Тебе надо содержать жену и двух потомков, - возразил Берг, - у
Хаперни никого, кроме его самого. Он может делать все, что захочет. Если
он хочет поменять профессию научного работника на уборщика мусора, я могу
пожелать ему только удачи на новом поприще. Кто-то должен для нас и помои
убирать, а то мы все в них погрязнем. Ты об этом думал?
- Мои мысли заняты более высокими делами, - уклончиво ответил
Брансом.
- Твои мысли спустятся до низких вещей, если твой задний двор будет
тонуть в помоях, - пообещал Берг.
Про игнорировав последнее замечание, Брансом сказал:
- Хаперни - зануда, но не дурак. У него тугодумная, но блестящая
голова. Если уж он уходит, то это несомненно по стоящей причине, но он
достаточно умен, чтобы не афишировать ее.
- Например, какую?
- Не знаю. Я могу только догадываться. Может, он нашел себе работу
где-нибудь в другом государственном центре, но ему велели держать язык за
зубами.
- Может быть. В этом нестабильном мире все может быть. В один
прекрасный день я сам могу исчезнуть и сделать карьеру как стриптизный
танцор.
- С таким-то пузом?
- Это может добавить интерес, - сказал Берг, с любовью похлопывая
себя по животу.
- Ну пусть будет так, - Брансом помолчал, потом сказал. - Теперь
когда я думаю, мне кажется, что это место становится все более и более
гнилым.
- Все, что можно рассматривать как бремя от налогоплательщиков,
должно получать время от времени толчок, - пояснил Берг. - Всегда есть
кто-нибудь, кто врет о расходах.
- Я не имею в виду разговоры о новых урезаниях в бюджете. Я думаю о
Хаперни.
- Его уход работы не остановит, - заверил его Берг. - Просто
небольшие затруднения. Для того, чтобы найти специалиста надо приложить
усилия и потратить время. Количество таких специалистов не безгранично.
- Точно. А мне кажется, что за последнее время такая трата сил и
времени происходит все чаще и чаще.
- С чего ты взял? - спросил Берг.
- Я здесь уже восемь лет. За первые шесть наши потери были вполне
разумными и их можно было предсказать. Мужики достигали шестидесяти пяти и
уходили на пенсию. Другие продолжали работать и через какое-то время
умирали или заболевали. Несколько молодых загнулось от естественных
причин. И так далее. Как я уже сказал потери можно было предвидеть.
- Ну?
- А теперь посмотрим на последние два года. Кроме нормального числа
ушедших в отставку, переведенных на другую работу, умерших, появились
такие, которые исчезли по менее обычным причинам. Например, были Мак-Лайн
и Симпсон. Поехали в отпуск на Амазонку и прямо как растворились, никаких
следов от них не нашли до сих пор.
- Это было полтора года тому назад, - согласился Берг. - Бьюсь об
заклад, что они давно мертвы. Могло произойти что угодно. Утонули, змеиный
укус, лихорадка или просто их живьем съели пираньи.
- Потом был Хакобер. Женился на состоятельной даме, у которой был
замок где-то в Аргентине. Поехал туда помочь по хозяйству. Но как очень
способный химик, не мог тебе точно сказать из какого конца коровы
раздается "му".
- Он мог это и знать. Он сделал это из-за любви и денег. Это стоит
усилий. Дай мне шанс, я бы сумел.
- Хендерсон, - продолжал Степсон, не обращая внимание на замечание, -
та же история, что и с Хаперни. Попросил отставку. Я слышал, что потом его
видели где-то на западе, он там заимел промтоварный магазин.
- Я слышал, что как только его там обнаружили, он тут же исчез опять,
- заметил Берг.
- Да, ты напомнил мне о слухах. Так вот, был еще один слух о Мюллере.
Его нашли застреленным. Заключение было - смерть от несчастного случая.
Слухи говорили, что это было самоубийство. Ведь у Мюллера не было каких бы
то ни было причин лишать себя жизни, и он не был похож на типа, который
будет небрежно обращаться с оружием.
- Ты хочешь сказать, что он был убит? - спросил Берг, подняв брови.
- Я хочу сказать, что его смерть была странной, мягко сказать. К
этому прибавь случай с Арваньяном, который произошел пару месяцев назад.
Свалил свою машину с набережной прямо в воду на глубину сорок футов.
Сказали, что он был в обморочном состоянии. Ему тридцать два года,
атлетического сложения и прекрасного здоровья. Теория с обмороком не
кажется мне слишком убедительной.
- И какое у тебя медицинское звание?
- Никакого, - согласился Брансом.
- Ну, парень, который выдвинул теорию с обмороком был опытным
доктором. Я думая, он знал, что говорит.
- А я и не говорю, что он не думал, что говорит. Я только сказал, что
он сделал подходящую догадку, а не поставил диагноз. И это не зависит от
того, кто ее сделал.
- У тебя есть лучшие предположения?
- Да. Если бы Арваньян был любителем заложить за воротник. То - в
этом случае, если предположить, что он вел машину в пьяном виде, то все
сходится. Но насколько я знаю, он не был любителем выпить. Не был он и
диабетиком, - Брансом сделал задумчивую паузу и продолжил. - Может, он
заснул за рулем?
- Это возможно, - согласился Берг, - со мной самим такое произошло
много лет назад. И это произошло не от усталости. Я заснул от долгой
монотонной дороги, пустынной дороги в темноте, от шуршания шин, от пляски
огней фар на шоссе. Я зевнул несколько раз, а потом - Бам! - очнулся на
полу с портфелем на голове. Этот случай встряхнул меня на несколько
недель, скажу тебе я.
- Арваньян не ехал долгой утомительной дорогой. Он проехал точно
двадцать четыре мили.
- Ну и что? Он мог устать и задремать после рабочего дня. Может он до
этого не выспался. Несколько испорченных ночей могут свалить человека. Он
может в таком состоянии уснуть где угодно.
- Ты прав, Арни. Как отец двоих детей я знаю, что это такое.
Недостаток сна может свалить человека. А это заметно по его работе, -
Брансом постучал по столу, чтобы подчеркнуть эти слова. - По работе
Арваньяна этого не было заметно.
- Но...
- Более того, он по всем данным ехал домой. А набережная была в
стороне от прямой дороги домой. Он делал крюк в три мили. Он что, сделал
крюк, чтобы попасть туда? Почему?
- Понятия не имею.
- И я тоже. Это выглядит как самоубийство. Вполне возможно, что это и
не было самоубийством. Никто не знает, что произошло. У меня такое
чувство, что во всем этом есть что-то странное. Это все, что я знаю.
- Ты чересчур подозрителен, - заметил Берг. - Тебе бы надо стать
частным детективом и открыть сыскное агентство.
- Это слишком беспокойно и никаких гарантий, - ответил Брансом.
Он взглянул на часы:
- Пора вкалывать, - вздохнул он.
Через два месяца Берг исчез. В течение десяти дней, предшествовавших
его исчезновению, Берг был тихим, задумчивым и молчаливым. Брансом,
который работал рядом с ним, первые дни относил это просто к плохому
настроению. Но постепенно это все меньше и меньше напоминало плохое
настроение и все больше походило на осторожное молчание. Брансом
поинтересовался:
- Что-нибудь случилось?
- А?
- Я говорю, у тебя что-нибудь случилось? Ты ходишь нахохлившись, как
наседка.
- Я этого не замечал, - возразил Берг.
- Ты должен был заметить это теперь, когда я сказал тебе это. Ты
хорошо себя чувствуешь?
- Со мной все в порядке, - возразил Берг, - не может же человек
постоянно трепаться.
- Про тебя-то уж такого не скажешь.
- Ну вот и нормально. Я говорю, когда мне это хочется и молчу, когда
хочу.
После этого молчание усилилось. В последний день от Берга слыхали
только слова, которые были необходимы по работе. На следующий день он не
появился. В обед Брансом был вызван в кабинет Лейдлера. Тот приветствовал
его нахмурившись и указал на стул.
- Садитесь. Вы работаете вместе с Бергом, не так ли?
- Да.
- Вы с ним в дружеских отношениях?
- В достаточно хороших, но я бы не назвал это дружбой.
- Что вы хотите этим сказать?
- Мы вполне сработались, - ответил Брансом. - Он понимает меня, а я
его. Каждый из нас знает, что он полностью может положиться на другого.
Вот и все.
- Чисто рабочие отношения?
- Да.
- А вне работы вы не общаетесь?
- Нет. Вне работы у нас нет ничего общего.
- Хм, - Лейдлер был разочарован. - Он сегодня не появился на работе.
И никаких объяснений не оставил тоже. Вы не знаете, в чем тут дело?
- Нет. Вчера он ничего не говорил. Может, он болен?
- Нет, - возразил Лейдлер. - У нас нет медицинского сертификата.
- Прошло еще слишком мало времени. Если его послали только сегодня,
то вы сможете получить его только завтра.
- Он мог бы позвонить, - настаивал Лейдлер. - Он знает как
пользоваться телефоном. Он уже вполне взрослый для этого. И даже если он
где-нибудь привязан к постели, он мог попросить кого-нибудь позвонить нам.
- Может, его привезли в больницу в таком состоянии, что он не мог
говорить, - предположил Брансом. - Такое иногда случается. Во всяком
случае, телефон работает в оба конца. Если бы вы сами позвонили ему...
- Гениальная идея! Это делает вам честь, - огрызнулся Лейдлер
раздраженно, - мы звонили ему два часа назад. Никто не подходит. Мы
позвонили соседу. Сосед поднялся и несколько минут колотил в дверь.
Никакого ответа. Сосед нашел хозяина и открыли дверь запасным ключом.
Осмотрели дом. Никого. Квартира в обычном порядке и ничего необычного не
заметили. Хозяин не знает, когда Берг вышел из дому и, кстати говоря,
приезжал ли он вчера вечером домой он тоже не знает. - Лейдлер потер
подбородок, немного подумал, потом продолжил, - Берг разведен. А вы не
знаете, есть ли у него какая-нибудь знакомая?
Брансом задумался.
- Случайно он упоминал о девушке, с которой встречался и которая ему
нравилась. Он упоминал о ней четыре или пять раз. Но мне кажется, это все
было не настолько серьезно. Это было просто развлечение. В отношении к
женщинам он напоминал замороженную рыбу и они чувствовали это, по крайней
мере большинство из них, и платили ему тем же.
- В таком случае это не похоже на то, что он проспал в каком-нибудь
любовном гнездышке, - заметил Лейдлер, потом добавил. - Если он не
восстановил отношения со своей прежней женой.
- Сомневаюсь.
- Он упоминал о ней в последнее время?
- Нет. Я вообще думаю, что он не вспоминал о ней в последние годы. По
его словам, они были совершенно несовместимыми, но выяснили это только
после свадьбы. Ей нужна была страсть, а ему покой. Она называла его
интеллектуальным мучением и выбросила его за борт. Через несколько лет она
вышла замуж снова.
- В его личном деле сказано, что у него нет детей и что ближайшим
родственником является его мать. Ей восемьдесят лет.
- Может быть с ней плохо и он помчался к ней? - предположил Брансом.
- Как мы уже говорили, у него был весь день, чтобы позвонить нам. А
он не позвонил. Более того, с его матерью все в порядке. Мы проверили это
совсем недавно.
- Тогда ничем не могу помочь.
- Нет, может, и можете, - возразил Лейдлер, - последний вопрос. Есть
еще кто-нибудь в центре, кто мог бы хорошо быть информирован о личных
делах Берга? Кто-нибудь, кто разделяет его вкусы и хобби? Кто-нибудь, кто
может с ним проводить выходные дни?
- Никого из таких людей я не знаю. Берг не был замкнутым, но и
общительным его тоже не назовешь. Было полное ощущение, что после работы
он вполне удовлетворен своей собственной компанией. Я всегда смотрел на
него, как на очень самодовольного индивида.
- Ну, если завтра он появится на работе с улыбкой во всю рожу, то ему
понадобиться ему все его самодовольство, так как он тут же попадет на
ковер, за прогул без уважительной причины и не предупредив никого. Это
против правил и это заслуживает наказания. Но и заставляет нас
волноваться. Правила созданы не для того, чтобы нарушать их. А мы не любим
волноваться, - закончил Лейдлер с искрами раздражения и власти в голосе. -
Если он появится или вы услышите о нем что-нибудь из каких-либо
источников, ваш долг немедленно сообщить нам.
- Я обязательно так и сделаю, - пообещал Брансом.
Покинув кабинет Лейдлера и отправившись в свой зеленый отдел, Брансом
все время думал о происшедшем. Может быть, ему следовало рассказать
Лейдлеру о недавнем разговоре с Бергом или о подозрениях последнего? Но
что это даст? Он не может ничего объяснить. А может следовало рассказать о
недавней грубости Берга? Но Берг не был похож на человека, который будет
долго носить обиду в сердце. И еще меньше он похож на человека, который
будет отсиживаться в укромном местечке, как обиженный ребенок.
Обдумывая и взвешивая все это, он вспомнил замечание Берга, несколько
месяцев тому назад: "В один прекрасный день я сам, может быть исчезну и
сделаю себе карьеру "стриптизного танцора". Что это было, простая шутка
или здесь был скрыт какой-то смысл? И если в этом был смысл, то что Берг
подразумевал под "стриптизным танцором"? Все это были вопросы без ответов.
- Да, Бог с ним, - подумал про себя Брансом, - у меня довольно своих
собственных проблем. Во всяком случае, он наверняка появится завтра с
какой-нибудь уважительной причиной.
Но Берг не появился ни завтра, ни послезавтра. Он ушел навсегда.
2
В следующие три месяца еще три высоко квалифицированных специалиста
при обстоятельствах, которые могли и должны были поднять тревогу, но не
подняли, исчезли. Один, также как Берг просто пропал в неизвестном
направлении, очевидно, следую своей прихоти. Двое других исчезли,
официально сославшись на мало убедительные обстоятельства, которые только
усилили гнев Байтса и Лейдлера. Последний решил, что по этому поводу надо
что-то делать. В свободной стране каждый может оставить работу и искать
другую без того, чтобы его арестовали за недостаточную откровенность или
заставили сделать операцию.
Потом пришла очередь Ричарда Брансома. Мир начал для него распадаться
в пятницу, тринадцатого. До этого дня он жил в приятном удобном мире, не
обращая внимания на некоторые недостатки этого мира. В нем были
случайности, рутина, скука и соперничество, страх и тысяча и одна разные
другие события, которые переживает каждый человек. Но жизнь надо прожить.
Жизнь полна мелочей, которые мы принимаем как должное и почти не замечаем,
пока они вдруг не исчезнут.
Каждое утро в восемь десять отходил поезд. Те же лица, на тех же
сиденьях, тот же шелест разворачиваемых газет, тот же гул голосов при
разговоре. Или вечерняя дорога домой вдоль обсаженной деревьями аллеи, где
всегда можно встретить какого-нибудь соседа, чистящего газон на лужайке.
Щенок, прыгающий вокруг тебя перед твоим крыльцом. Улыбающееся,
раскрасневшееся от кухонной жары лицо Дороти, приглашающей в дом, когда
двое детей виснут у тебя на руках и просят сделать что-то для них смешное
и веселое.
Вот это и есть малюсенькие, но ценные крупицы, из которых и состоит
обычный день. И вот разом они теряют свою реальность. Они расплываются и
становятся размытыми, они маячат как нетвердые признаки, не решившие идти
ли им дальше или остановиться. Они покинули его, оставив в ужасном
умственном одиночестве. Он ринулся за ними с желанием догнать их, их,
которых разжигали его шокированный мозг, догнал их, но они тут же исчезли
снова.
Все началось с нескольких слов. Он возвращался домой в холодный
вечер, который нес в себе явные намеки приближающейся зимы. Тонкие слои
тумана плавали в приближающихся сумерках. Как всегда, он должен был
пересесть с поезда на поезд и для этого ему надо было двадцать минут
подождать на платформе. Следуя своей обычной привычке, он прошел в буфет,
чтобы выпить за это время кофе. Он сел на стул за стойкой с правой стороны
и сделал заказ, который он делал уже бесчисленное число раз.
- Черный кофе, пожалуйста.
Рядом с ним сидели два человека, крутили в руках чашечки с кофе и
вели несвязную беседу.
Они выглядели как ночные шоферы-"дальнобойщики", собирающиеся вскоре
приступить к своим обязанностям. Один из них говорил со странным
непонятным акцентом, который Брансом не мог определить.
- Шансов пятьдесят на пятьдесят, - сказал тот, что говорил с
акцентом, - даже если это было сделано вчера. Полиция никогда не
раскрывает более половины убийств. Они сами в этом признаются.
- Не знаю, - возразил другой. - Цифры могут врать. На пример, сколько
раз они прихватывают кого-нибудь, кто совершил более одного преступления,
к примеру, дюжину?
- Что ты хочешь этим сказать?
- Смотри, давай будем рассуждать о вещах как они происходят на самом
деле, а не как они должны быть. Никого не наказали за убийство, это будет
начальный факт. Парня допустим, приговорили к смерти совсем за другие
грехи. Но они знают, что он убийца, а доказать этого не могут. А они
должны доказать, иначе им его не прихватить.
- Ну?
- Но он, возможно, замешан в нескольких других убийствах, о которых
они не знают, или не могут их доказать. Все эти убийства остаются
нераскрытыми. Но что толку, если они и сумеют их на него повесить?
Никакого! Они не могут казнить его несколько раз. Когда заплатит за свое
убийство, он заплатит за все сразу. Он заплатит за определенное
преступление, которое они раскрыли, - говорящий задумчиво отхлебнул кофе,
- этот факт никогда не опубликовывался и никогда о нем не скажут. Но если
бы он был обнаружен, то мы бы увидели, что шанс для убийцы остаться
безнаказанным - двадцать из ста.
- Пусть будет так, - согласился тот, что говорил с акцентом. - Но как
они утверждают, это было совершено лет двадцать назад. Это дает
преступнику кое-какую фору.
- А как ты оказался замешан в этом?
- Я же говорил тебе. Вода подымала это большое дерево. Оно очень
низко склонилось над дорогой. Заставило меня даже пригнуть голову, когда я
проезжал мимо. Через несколько минут я встретил патрульную полицейскую
машину. Я остановил ее и предупредил их о том, что пятьдесят тонн готовы
перекрыть дорогу. Они поехали туда посмотреть.
- А потом?
- Затем полицейский пришел в кантору и спросил меня. Он сказал, что
дерево спилили и увезли. А вот под корнями нашли человеческие кости,
принадлежащие женщине, убитой около двадцати лет назад. Что они ждут
какого-то эксперта, который осмотрит эти кости, - говорящий отхлебнул
кофе, посмотрел нахмурившись на стену и продолжил. - Он сказал, что у нее
пробит череп. При этом он уставился на меня, как будто я и есть тот кадр,
которого они ищут. Он спросил меня, сколько лет я езжу по этой дороге и не
видел ли я там кого-нибудь или что-нибудь подозрительное.
- А ты ему ничего и не сказал, - усмехнулся второй.
- А я и не мог ему ничего сказать. Он записал мой адрес на случай,
если я им еще понадоблюсь. Может быть, они теперь будут за мной следить,
когда я буду проезжать через Бельстон. Это все, что получил за заботу об
обществе.
Бельстон!
БЕЛЬСТОН!
Человек, слышавший все это и сидевший на другой стороне прилавка,
уставился в свою чашечку кофе. Чашка опустилась вместе с рукой, как будто
из руки внезапно утекла вся сила. БЕЛЬСТОН! Чашечка чуть не упала. Он не
дал ей упасть, только собрав всю свою силу и поставил ее аккуратно на
блюдечко, затем соскользнул со стула и медленно вышел. Шофера не заметили
как он удалился. Он медленно шел, коленки дрожали, в спине пробегал
холодок, голова кружилась.
Я РИЧАРД БРАНСОМ, ВЫСОКОКВАЛИФИЦИРОВАННЫЙ МЕТАЛЛУРГ, ГОСУДАРСТВЕННЫЙ
СЛУЖАЩИЙ. МНЕ ДОВЕРЯЕТ МОЕ НАЧАЛЬСТВО. УВАЖАЮТ ДРУЗЬЯ И КОЛЛЕГИ, МЕНЯ
ЛЮБИТ МОЯ ЖЕНА, ДЕТИ И ДАЖЕ ЩЕНОК. ПРЕЖДЕ ЧЕМ МЕНЯ ПОСТАВИЛИ НА СЕКРЕТНУЮ
РАБОТУ, МЕНЯ ПРОВЕРЯЛИ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ СПЕЦИАЛЬНО ОБУЧАЛИСЬ ЭТОМУ. МОЕ ДЕЛО
ЧИСТОЕ. МОЯ РЕПУТАЦИЯ БЕЗУПРЕЧНА. НА МНЕ НЕТ НИ ОДНОГО ПЯТНА!
НЕТ ПЯТНА?
БОЖЕ, ПОЧЕМУ МЕРТВЫЕ ВСТАЮТ ИЗ СВОИХ МОГИЛ И ВМЕШИВАЮТСЯ В ДЕЛА
ДРУГИХ? ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ЛЕЖАТ В СВОИХ МОГИЛАХ И НЕ ДАЮТ ЖИВЫМ ЖИТЬ В МИРЕ И
ПОКОЕ?
Он стоял и пустыми глазами смотрел на подходящий поезд, которого он
до этого ждал, и сейчас не осознавал его приближения. Ноги сами внесли его
в вагон, в котором он обычно ездил. Он шел как слепой. Он непонимающе
огляделся, сел на свое обычное место и все это как во сне, не понимая, что
делает.
ПОЧЕМУ Я УБИЛ ЭЛАЙН?
Вагон был как всегда полон. Рядом с ним и вокруг него сидели все те
же лица. Он приветствовал их при входе обычным кивком головы и они были
готовы как всегда поболтать с ним о пустяках.
Человек, сидевший против него, Фамилоу, свернул свою вечернюю газету,
пихнул ее в карман, откашлялся и сказал:
- Сегодня был прекрасный день, я думаю вы со мной согласитесь. За
последнее время погода компенсирует нам... - он осекся и продолжил уже
громче. - Вы плохо себя чувствуете, Брансом?
- Я? - Брансом вздрогнул. - Нет, все в порядке.
- Вы плохо выглядите, - сообщил Фамилоу. - Вы такой бледный, как
будто вас побелили, - он наклонился в сторону и хихикнув, легонько толкнул
локтем Коннели, человека, сидевшего рядом с ним. - Слышишь, что говорю?
Брансом такой бледный, как будто его побелили.
- Да, выглядит он плоховато, - согласился Коннели, не собираясь
восхищаться чужим остроумием. Он отодвинул в сторону свои колени. - Не
стошните на мои колени.
- Все нормально. Со мной все в порядке, - слова прозвучали какими-то
чужими.
ПОЧЕМУ Я УБИЛ ЭЛАЙН?
Фамилоу оставил эту тему и начал жаловаться на бога и на падение
деловой активности.
Все это время он смотрел на Брансома своими бесцветными глазами
слегка вытаращенными. Казалось, что он все время ожидает, что произойдет
что-то неприятное. Коннели тоже ожидал чего-то, правда, не в таком явном
виде. У них был вид людей, которые не по своей воле были вызваны оказать
первую помощь человеку, катающемуся в припадке по полу.
Поезд продолжал громыхать колесами по рельсам, разговор заглох и все
трое сидели, чувствуя себя не в своей тарелке. Никто не пытался
возобновить разговор. Наконец за окном показалась полоса огней, которая
замедлилась и поезд остановился. В туманной темноте на платформе
послышались голоса. Кто-то в голове поезда с грохотом вез сундук. Коннели
и Фамилоу не отрывали выжидательного взгляда от Брансома, который,
казалось, совершенно не замечал их внимания.
В конце концов Фамилоу наклонился и похлопал Брансома по колену.
- Если вы, конечно, не переехали, то это ваша станция.
- Да? - Брансом недоверчиво посмотрел на него.
Он поднял занавеску и уставился в окно.
- Действительно! - он схватил свой портфель и ринулся в проход. -
Должно быть я просто задремал.
Когда он выходил из вагона, то услышал как Коннели сказал:
- Задремал с кошмарами, наверное.
Затем он оказался на платформе, наблюдая как отходит поезд. Ярко
освещенные вагоны один за другим проезжали мимо него. Он мог видеть в
окнах пассажиров, которые болтали между собой, читали газеты и
покачивались в полудреме. Ни у кого не было настоящих причин для волнения.
Их головы были заняты лишь вполне тривиальными мыслями. Что у них будет
сегодня на обед? Чувствовали желание провести тихий спокойный вечер перед
телевизором и задумывались, хочет ли Мабл тоже провести вечер дома, или
куда-нибудь сходить? Они были ленивы и благодушны, каким был и он сам по
дороге домой до сегодняшнего дня.
Но сейчас началась охота и дичью в ней был Брансом. Стоя один, если
не считать этих проезжающих вагонов, он испытывал настоящий страх
преследования. Это было не какое-нибудь ощущение приключения, как можно
было бы сказать. Это было разбивающее мысли психическое состояние, которое
он никогда не испытывал. И в конце этого бега на длинную дистанцию стоял
приз для победителя - электрический стул. Он мог представить со всей
отчетливостью этот стул и это видение в нем вызывало головокружение.
Он не мог избежать этих мыслей и в то же время не мог ничего
придумать. Выйдя со станции, пройдя по улице и завернув за угол, он
продолжал идти совершенно не представляя себе, где он. Автопилот, который
находился у него в голове, взял управление на себя и вел его домой по
хорошо известному маршруту. Он видел ярко освещенные окна соседей. Раньше
эти окна наводили на мысли о жизни, протекающей повсюду, теперь он смотрел
на них как на просто огни, потому что мысли его были о смерти. Кости,
которые могли и должны были перейти в другое столетие. Кости, которые
должны были остаться под корнями до тех пор, пока не пройдет столько
времени, что связать эти кости с настоящим будет невозможно. В этой цепи
случайностей, казалось, есть какое-то дьявольское упрямство, которое
хотело направить всю цепь случайностей в направлении определенного
виновного. Из миллиона деревьев только одно, вполне определенное, должно
было наклониться и начать охоту на человека.
На встречу ему попался молодой Джимми Лингстром, таща за веревку
маленький грузовик ярко красного цвета.
- Здравствуйте, мистер Брансом, - крикнул он.
- Здравствуй, - механически ответил Брансом, забыв прибавить
"Джимми", как делал всегда.
Он механически пошел дальше, как робот.
Пару месяцев назад он заполнял однообразные часы какого-то
путешествия, чтением одного из сенсационных журнальчиков о преступлениях.
Кто-то забыл этот журнальчик на сидении в поезде и Брансом подобрал его из
любопытства и начал перелистывать. Одна из правдивых историй в этом
журнале рассказывала, как собака во время прогулки выкопала кости руки с
золотым кольцом. И отталкиваясь от этой маленькой детали шаг за шагом,
адвокаты и детективы, разъезжали по всему свету и собирали и складывали
кусочки джигсо в течении двух лет. И вдруг видна стала вся картина во всей
своей неприглядности и человек пошел на электрический стул через
четырнадцать лет после совершения преступления.
А теперь вот это. Где-то недалеко находится большая контора, в
которой работают ученые ищейки, и они уже изучают жертву. Определяют
примерную дату убийства, пол, вес, рост и множество других деталей,
которые понятны только специалистам. Распутывание паутины лжи началось, а
окончание этой процедуры зависит только от времени.
Его пульс участился от таких мыслей. Как настанет конец? Дома, на
работе или может быть вот так сейчас, по дороге домой или на работу?
Возможно, дома, и этого он боялся больше всего. В своем мозгу,
возбужденным происходящим, он легко мог представить себе эту сцену. Дороти
пойдет откроет дверь и впустит двух или больше суровых мужчин с грубыми
лицами и будет стоять с широко раскрытыми глазами, пока один из них будет
говорить.
- Ричард Брансом? Мы из полиции. У нас есть ордер на ваш арест и мы
должны вас предупредить, что все, что вы сейчас скажете, может...
Визг Дороти. Дети плачут и пытаются выставить полицию за дверь. Щенок
повизгивает от симпатии к нему и ищет укромное местечко. А полиция уведет
его, они пойдут рядом с ним, с обеих сторон от него, чтобы он не убежал.
Поведут его от Дороти, от детей, от щенка, от дома, от всего, что для него
так дорого. И это навсегда, навсегда, навсегда.
Его прошиб холодный пот, несмотря на ветреный вечер, когда он
обнаружил, что вот уже пятьдесят ярдов, как он пошел собственный дом.
Развернувшись на одном каблуке, он вернулся, поднялся на крыльцо, и как
пьяный начал беспорядочно шарить в карманах в поисках ключа.
Как только он вошел в дом, дети с визгом бросились к нему и начали на
него прыгать. Каждый визг казался ему особенно пронзительным и ударял по
нервам, такого он еще никогда не испытывал. Щенок повизгивал и крутился у
него под ногами, заставляя его постоянно спотыкаться. Ему потребовалось
собрать всю свою волю, чтобы не реагировать на визг и водворить на лицо
фальшивую улыбку. Он погладил две растрепанные головки. Он погладил и
похлопал по двум мягким щечкам, осторожно переступил через щенка и, сняв
пальто, шляпу, повесил их на вешалку.
Дети сразу заметили, что что-то не в порядке. Они замолчали, отошли в
сторону и мрачно наблюдали за ним, зная что у него какие-то неприятности.
Он попытался развеселить их, но теперь ему это уже не удалось. В свою
очередь, они не сделали ничего, что могло бы его успокоить. Даже сам их
взгляд говорил как бы о том, что они знают, что на нем лежит какое-то
проклятие.
Из кухни послышался голос Дороти:
- Это ты, дорогой? Ну как прошел день?
- Беспокойно, - признался он.
Он прошел на кухню, поцеловал ее и на какое-то время поддался
слабости. Он обнял ее чуть-чуть слишком сильно и держал в руках чуть-чуть
слишком долго, как будто хотел сказать, что никогда с ней не расстанется.
Она немного отодвинулась от него, внимательно посмотрела на него, и
ее изогнутые брови нахмурились.
- Что-нибудь серьезное, Рич?
- Что серьезное?
- То, что у тебя в голове.
- Нет, меня ничего не тревожит, - соврал он, - просто пара
сложностей, на работе. Со всеми этими проблемами сойдешь с ума, но за это
мне и платят деньги.
- Ну, - сказала она с сомнением, - постарайся не поддаваться этому.
Дом - это то место, куда люди уходят от всего этого.
- Знаю, - согласился он, - но от них не так просто избавиться. Может,
некоторые и могут отбросить их сразу же после выхода из лаборатории, но у
меня так не получается. Даже дома мне надо еще около получаса, чтобы
избавиться от них окончательно.
- Но тебе за такую переработку не платят.
- Мне и так платят достаточно.
- Ты этого заслуживаешь, - сказала она определенно, - лучшие головы
заслуживают лучшей платы.
Он похлопал ее по щеке.
- Они знают это, моя милая. Но на свете есть куда лучшие головы, чем
моя.
- Ерунда, - ответила она, ставя под миксер миску. - У тебя просто
появился комплекс неполноценности. Ты меня просто удивляешь.
- Нет, - возразил он, - хорошая голова достаточно хороша, чтобы
увидеть еще более хорошую голову. В институте есть такие, которые достойны
широкой известности, поверь мне. Умные люди, Дороти, очень умные. Хотел бы
я быть таким же компетентным, как они.
- Ничего, если ты еще не такой, то скоро обязательно станешь, -
заверила Дороти.
- Надеюсь.
Он задумался. "Будешь", сказала она. Будущее время. Это имело смысл
еще вчера, но не сегодня. Его будущее было отобрано чужими руками,
медленно, по кусочкам, частичка за частичкой. До того дня, скоро или
рано...
- Ты какой-то вялый сегодня. Голоден?
- Не очень.
- Обед будет готов через несколько минут.
- Хорошо, дорогая. Я как раз за это время помоюсь.
По дорогу в ванную он стянул с себя рубашку и начал мыться, как будто
таким образом хотел смыть всю черноту у себя на голове. В его голове была
паутина, каждый раз, как он наклонялся над раковиной, его слегка качало в
сторону.
Поспешно вошла Дороти.
- Я забыла сказать тебе, там есть сухое и теплое полотенце... ой,
Рич, ты где-то рассадил себе руку.
- Я знаю, - он взял из ее рук полотенце и начал промокать себе шею и
груди, потом согнул руку, чтобы посмотреть на ссадину на локте. Локоть
побаливал. - Упал на ступеньках в Бринагане сегодня утром. Рассадил локоть
и ударился затылком.
Она ощупала его затылок, запустив свои тонкое пальцы ему в волосы.
- Да, там здоровая шишка.
- И не говори. Очень больно, когда до нее дотрагиваешься.
- Рич, ты так можешь сломать себе шею. Там очень крутые ступеньки.
Как же это случилось?
- Сам не знаю, - он кончил вытираться и взял рубашку. - Я спускался
по ним так же как и тысячу раз до этого. И вдруг нырнул прямо вниз. И не
поскользнулся, и не запнулся. Не помню, чтобы плохо себя чувствовал,
головокружение там или еще что. Просто взял и полетел прямо на землю.
Навстречу поднимались два парня, они видели как я пошатнулся, кинулись ко
мне и сумели подхватить меня. Я думаю, если бы не они, все было бы гораздо
хуже.
- Ну, а потом?
- Я, видимо, вырубился на какое-то время, потому что, когда пришел в
себя, я уже сидел на ступеньках, а один парень хлопал меня по щеке и
спрашивал: - "С вами все в порядке, мистер?". Я с трудом поднялся на ноги,
ноги у меня дрожали и пошел дальше. Надо сказать, я чувствовал себя очень
глупо.
- Ты ходил к доктору?
- Нет. Не было каких-либо оснований. Пара синяков и все. Я не привык
бегать к докторам, каждый раз как я ударюсь и поцарапаюсь.
Она озабоченно оглядела его.
- Но, Рич, если с тобой случился такой обморок, то значит с тобой
что-то не все в порядке и...
- Со мной все в порядке. Я настолько здоров, что вполне могу упасть с
Большого Каньона и потом запрыгнуть туда обратно. Не надо беспокоиться о
какой-то ссадине и шишке. Дети, пока не повзрослеют, получают такое
постоянно, - он взял воротничок и галстук и начал одевать их. - Я просто о
чем-нибудь задумался и оступился, что-нибудь подобное. Это научит меня
смотреть, куда я иду. Давай забудем об этом. Хорошо?
- И все равно, я... - ее голос вдруг затих, на лице появилось
озадаченное выражение, - что-то горит, - вскрикнула она и бросилась на
кухню.
Он внимательно осмотрел себя в зеркале, пока завязывал галстук.
Вытянутое аскетическое лицо, тонкие губы, довольно темные глаза, темные
волосы. Маленький белый шрам на левом виске. Хорошо выбрит, хорошо одет.
Через сколько времени они составят описание его наружности? Как долго до
того момента, когда какой-нибудь писака, без галстука, постоянно жующий
сигареты, напишет о нем статью с кричащим заголовком вроде: "Фантом-убийца
из Куперкрик!?"
То, что смотрело на него из зеркала, никак не походило на лицо
убийцы. Но его вполне можно изменить, особенно на фотографии с глазами
уставленными в камеру и с полицейским номером, висящим на шее. Каждый
может выглядеть убийцей при таких обстоятельствах, особенно, когда глаза
устали от яркого света и сам валишься с ног от бессонной ночи, проведенной
на допросе.
- Обед готов!
- Иду, - отозвался он.
Ему совершенно не хотелось есть, но надо было пройти через всю эту
процедуру обеда.
Тревога, звенящая у него в голове, отзывалась болью в животе. Но
отказ от пищи мог вызвать еще больше нежелательных вопросов. Ему пришлось
есть через силу.
Перед смертью не надышишься.
Смешно.
Когда человек видит свой конец, ему должно быть не до еды.
Он шел мимо охраны, как всегда в девять утра. Кивнул охранникам всех
трех отрядов, переминаясь подождал у каждой двери. По инструкции охранники
должны были бы спросить его пропуск и изучать его несколько минут,
несмотря на то, что хорошо знают его. Но это правило перестало быть
строгим после того, как Каин взорвался, когда его шурин спросил у него его
пропуск в семнадцатый раз за день. Теперь охранники только кивали
знакомым. И бросались на тщательную проверку только к незнакомым для них
лицам.
В раздевалке он снял пальто и шляпу, и повесил их в металлический
шкафчик, потом натянул на себя рабочий халат темно-зеленого цвета с
металлической круглой бляхой на груди. Затем он прошел по нескольким
коридорам, мимо еще нескольких охранников и прошел через темно-зеленые
двери. Дольше он прошел через хорошо оборудованную лабораторию и, наконец,
дошел до большого помещения в глубине. Помещение по своим размерам
напоминало авиационный ангар. Каин и Потер были уже там, они водили
карандашами по чертежу, разложенному на скамейке, обсуждая что-то в
устройстве, стоящем в центре зала.
Блестящий металлический объект, стоящий в центре зала, напоминал
нечто среднее между автомобильным двигателем и длинноствольной зениткой.
Но его вид не мог никого обмануть. Любой грамотный специалист-баллистик
после краткого изучения мог понять назначение этого устройства. Ряд
маленьких ракет, стоящих у основания устройства, выдавал его
предназначение с головой - снаряды без гильз.
Предметом обсуждения Каина и Портера была опытная модель
автоматической зенитки, очень эффективной за счет использования в ней
жидкой взрывчатки. Эту взрывчатку можно было быстро закачать в ракету, ее
можно было пропускать через форсунку, а ракета была снабжена электрическим
детонатором. По чертежам эта установка могла выпускать шестьсот ракет в
минуту на высоту около семнадцати тысяч футов. Но вот на испытаниях это не
подтвердилось, установка нагревалась и траектория запуска становилась
нестабильной.
Теперь они искали новые способы, при помощи которых можно было бы
обойти эту трудность. Идея была прекрасной, но на практике в устройстве не
срабатывало огромное количество мелочей, больше чем блох у блохастой
собаки. Если недели или месяцы проб и ошибок, споров и поисков приведут к
решению этой проблемы, то страна получит устройство, способное разорвать
небо пополам.
Сейчас они находились в такой стадии, когда, кусая ногти, мучительно
думали над единственной проблемой, как снизить нагрев установки, не снижая
при этом темпа стрельбы. Это было не так уж невозможно, как это может
показаться с первого взгляда. При последнем решении они пришли к много
ствольной установке, стреляющей сериями. Но для последних испытаний
установка была еще не готова.
Каин прекратил ворчать на Портера и повернулся к Брансому.
- Ну, вот еще один непризнанный гений, - сказал он. - Да будет Вам
известно, мы пришли к решению проблемы.
- И какое же это решение? - спросил Брансом.
- Или же направляющий, или же корпуса ракет надо делать из сплава,
создающего минимальное трение, - улыбнулся Каин, - как специалисту в
области сплавов тебе и карты в руки. Так что, давай, дерзай!
- Очень хорошо, сделаю, конечно, если смогу.
- Но нам надо будет обскакать Хиндельмана, - заметил Портер, - если
они смогут стабилизировать полет этих штук тем путем, каким собираются, то
нашу штуку можно будет просто выбросить, - он махнул рукой в сторону
установки. - Ракеты будут управляемыми и тогда нам нужно будет создать
простую стартовую установку и получится управляемая радарами базука.
- Я не специалист во взрывчатых веществах, но не понимаю, чем этот
способ лучше нашего, - заметил Каин. - Но и это надо попробовать, - он
четыре раза обошел вокруг установки. - Эта штука - жертва собственной
эффективности. Нам надо найти способ какой-то, чтобы обрезать все пакости
и в то же время не затронуть удовольствие. И чтобы мне в свое время не
заняться литературой, тогда бы у меня была бы сейчас легкая жизнь.
- Установка должна быть много ствольной, - сказал Портер.
- Это значит признать поражение. А я не хочу признавать поражение, да
и ты, я думаю, тоже. Нет, сдаваться нельзя. Я строил эту штуку. Это - моя
жизнь. Это - моя любовь. И пусть идут к чертям все критики. - Он не
заметил сочувствия в глазах Брансома. - Вот ты бы выбросил предмет своей
любви только из-за того, что он приносит тебе много хлопот?
Когда он увидел, что Брансом при этих словах побледнел и, не отвечая
отошел в сторону, помолчав несколько минут, спросил Портера удивленно: - Я
что-нибудь не так сказал? Черт побери, я так и не понял, то ли он хочет
выброситься в окно, то ли броситься на меня. Я никогда не видел его таким.
Я что, что-нибудь не так сказал?
- Ты, наверное, наступил на его любимую мозоль.
- Какую мозоль? Я только сказал...
- Я слышал, что ты сказал. Я слышал тебя прекрасно. Очевидно, это для
него что-то значит, что-то очень важное, что его очень трогает. Может, у
него дома неприятности. Может, они поругались с женой и в запарке он
пожелал ей смерти?
- Он никогда не сделает такого. Я его хорошо знаю. Он не такой, чтобы
поддаваться эмоциям, даже дома.
- Может, его жена? Некоторые женщины могут впасть в истерику из-за
любого пустяка. Может, жена довела его до того, что ему свет не мил?
- Я думаю, он в таких случаях просто умолкает и не будет подливать
масла в огонь. В последний раз на курорте он просто собрал чемодан и
уехал.
- Да, я тоже думаю так о нем, - согласился Портер. - Но мы можем и
ошибаться. Никто не может сказать, что можно ожидать от человека в
критической ситуации. Любая неожиданность может вызвать совершенно
неожиданную ситуацию. Здоровенный мужчина начинает, как страус, зарывать
свою голову в песок, в то время, как хилый мужичонка совершает героические
подвиги...
- Да Бог с ним, - сказал нетерпеливо Каин, - пусть он сам решает свои
собственные проблемы, а нам хоть бы на половину сократить свои
собственные.
И вернувшись к чертежам на скамейке, они снова принялись обсуждать
устройство.
3
Брансом ушел с работы в пять, попрощался кивками с охранниками и
направился домой. День был очень неудачным, самым неудачным из тех, что он
мог вспомнить. Все получалось не так, как хотелось. Казалось, что весь
день он провел за тем, что оглядывался в страхе через плечо, отгоняя страх
перед будущим и пытался сосредоточиться на работе.
Способность сосредотачиваться на своей работе - главная черта любого
научного сотрудника. А как человек может решать научные задачи, если в его
голове постоянно крутятся мысли об электрическом стуле? Теперь он страдал
все двадцать четыре часа кряду от нервного напряжения только из-за того,
что подслушал болтовню двух водителей грузовиков о каком-то старом
преступлении, где-то в районе Бельстона. Дерево, о котором они говорили,
не обязательно было ТЕМ деревом, а кости под тем деревом не обязательно
были ТЕМИ костями. Вполне возможно, что на свет появился совсем не его
старый грех, а чей-то еще, и сейчас полным ходом идет травля не его, а
кого-то совсем другого.
Очень жаль, что у него не хватило находчивости вмешаться в разговор
водителей и выпытать у них кое-какие детали, чтобы быть полностью
уверенным. А может, это было наоборот очень мудрым решением? Да, наверное,
если бы то, что они рассказывали, вызвало бы в нем ужас, нет, если бы это
подтвердило его худшие предположения. Тогда, в последствии, он мог бы
вызвать к себе этим подозрение. В таком случае, как у него, лучше
сохранять максимальную скромность.
- А вам то что до всего этого, мистер?
Как тут ответишь на такой вопрос? Что тут можно сказать? Только
что-нибудь глупое и неподходящее, и это тоже может вызвать еще большее
подозрение?
"Да просто я раньше жил поблизости".
А теперь? Около Бельстона? Вы не помните как в этих местах пропала
женщина? А может вы можете назвать нам кого-нибудь, кто такое событие
помнит? А, может, вы сами знаете что-нибудь?
Если эти двое опять там в буфете, что сделать лучше: не обратить
внимание или наоборот подсесть к ним и попробовать навести их на разговор
об этом и выяснить подробности? Он не мог этого решить. Если бы он умел
пить спиртное в больших дозах, то можно было бы подсесть к парням и
навести их на разговор на эту тему за пивом, купить несколько бутылок и
пить вместе с ними. Но он редко пил спиртное, да еще в таких количествах,
и в таком обществе, и боялся, что у него не хватит способности сделать все
это естественно, не возбуждая подозрений.
Все эти мысли вылетели из его головы, как только он повернул за угол
и столкнулся лицом к лицу с полицейским. Его сердце так и подпрыгнуло. Он
постарался пройти мимо с видом независимости и безразличия, он даже начал
насвистывать песенку.
Полицейский следил за ним глазами, поблескивавшими под козырьком
фуражки. Брансом старался идти как можно более независимо и спокойно,
чувствовал или воображал, что чувствует как глаза полицейского сверлят его
затылок. Брансом шел и думал, не привлекает ли он внимание тем, что
переигрывает свое безразличие, как ребенок выдает свой поступок, делая
слишком невинный вид.
Он шел вперед с нервами натянутыми как струна и прекрасно понимал,
что раздайся сейчас за его спиной повелительный окрик: "Эй, ты!" и он
бросится бежать. Тогда он побежит как сумасшедший по тротуару, через
улицу, не обращая внимание на движение, потом побежит куда-нибудь в
дальние аллеи, а за его спиной будут греметь чьи-то шаги и раздаваться
крики. А он будет бежать, бежать, пока не упадет без сил. И тогда они его
получат.
Но окрика, который заставил бы его бежать, не последовало. Дойдя до
следующего угла, он не смог удержаться, чтобы не оглянуться назад.
Полицейский стоял все на том же месте и все так же смотрел ему вслед.
Оказавшись за углом, Брансом остановился, досчитал до десяти и после этого
выглянул за угол. Полицейский стоял на том же месте, но теперь его
внимание привлекло что-то на другой стороне улицы.
Он облегченно вздохнул от чувства миновавшей опасности, его прошиб
пот и отправился дальше к станции. На станции он купил вечерние газеты,
спешно просмотрел их, ища там новости, которые его так волновали, но
ничего не нашел. Правда, это еще ничего не значило. Полиция может дать
материалы в газеты только после того, как они арестуют его и не раньше.
Обычно они не любят вовлекать в свои дела раньше времени, если конечно,
имя преступника им уже известно и огласка в прессе им только поможет в
охоте, тогда - другое дело.
Поезд вез его к станции пересадки. Выйдя из поезда, он направился
прямо в буфет. Водителей там не было. Он даже не понял, что ему от этого
почувствовалось, облегчение или расстройство. Единственным посетителем
буфета был здоровенный мужчина с невыразительным лицом, который сидел на
стуле у стойки и рассматривал со скуки свое отражение в зеркале, которое
висело в углу буфета.
Брансом заказал черный кофе, сел за стойку и когда кофе подали и он
начал его отхлебывать, его глаза встретились в зеркале с глазами
посетителя. Ему показалось, что незнакомец не просто взглянул на него, а
рассматривал его с подозрительным интересом. Брансом отвел глаза, подождал
минуту, потом взглянул в зеркало снова. Детина все еще изучал свое
отражение в зеркале и взгляд его был полон надменности как будто в его
привычке было вот так уставиться на людей и этим открыто вызвать их на
какие-то действия.
В буфет зашел железнодорожник, купил пару сэндвичей и, взяв их с
собой, вышел. Детина продолжал сидеть, вопросительно уставившись в
зеркало. Брансом старался изо всех сил безразлично пить кофе и не смотреть
в зеркало, но какая-то гипнотическая сила так и тянула его взгляд к
зеркалу. И каждый раз его взгляд встречался с другим взглядом.
Мне надо избегать этого буфета, решил он. Слишком часто и слишком
давно я захожу сюда. Надо постоянно менять привычки, иначе преследователи
будут точно знать, где меня можно найти в любой момент. Все что им
потребуется - это пройти по созданному мной же маршруту и взять меня в
одном из его концов. Надо изменить привычки, и тогда преследователи не
будут знать где меня искать.
"Они"; кто "Они"?
Служители закона всех рангов, конечно. И этот здоровенный детина,
вполне возможно. Вполне возможно, что это переодетый полицейский, которому
не хватает улик, чтобы арестовать его и он следит за ним в надежде, что
он, Брансом, совершит какую-нибудь ошибку и выдаст себя с головой.
Ну нет, он сам себя выдавать не будет, по крайней мере, пока он в
здравом разуме. Полиция нашла груду человеческих костей и пусть сама
решает их загадку. Он им в этом не помощник. Свое дело пусть они делают
сами, потому что жизнь прекрасна, даже если у тебя в голове сидит дьявол и
грызет тебя. А смерть все равно полна ужаса.
Не допив кофе, он слез со стула и направился к выходу. Детина
повернулся тоже встал со стула, все его внимание было устремлено на
Брансома. Он как бы чуть-чуть ослабил веревочку, чтобы дать преследуемой
жертве отбежать подальше, когда жертва просто отдается ему в руки.
Если идея заключалась в том, что Брансом сейчас бросится бежать как
заяц, то она не сработала. И хотя в деле уклонения от закона Брансом был
новичок, он все же был не дурак. Он был человеком с высоким интеллектом и
пытался действовать разумна в незнакомой ему обстановке, хотя любой
уголовник знает наизусть, как действовать в таких случаях. Но у него было
большое желание научиться этому и медленно он осваивал эти законы. Та
встреча с полицейским на улице научила его не действовать слишком быстро и
открыто. Поспешность - это поражение.
Правильность выбранной тактики, это действовать совершенно нормально
и притворяться, что человек рядом с тобой всего лишь неотличимая частичка
всего человечества: в то время как ты прекрасно знаешь, что эта частичка
слишком отличается от других. Это тяжело, чертовски тяжело, особенно для
человека, у которого нет актерской подготовки и у которого в мозгу звенит
одна и та же мысль, как звонок тревожной сигнализации, но это надо
сделать.
Таким образом при выходе он постарался на взгляд детины ответить
таким же взглядом. Он вышел на станцию и сел в самый последний вагон. Это
давало ему преимущество. Он мог наблюдать за всей платформой и видеть все,
что происходить в то время как окружающий думают, что он читает газету.
Напряженно, через край газеты, он вглядывался в происходящее на
перроне, он увидел, как детина из буфета прошел на перрон и сел в третий
вагон, как раз в тот, где сейчас сидели Коннели и Фамилоу.
Почему детина сел в тот вагон? Было ли это просто совпадением, или же
они уже знают его привычки? Очевидно, если это последнее, то детина должен
будет что-то предпринять, когда обнаружит, что Брансома нет в вагоне. Но
что он тогда сделает? Он наверняка попадет в затруднительное положение,
когда обнаружит, что Брансома нет в вагоне и у него уже нет времени, чтобы
обследовать поезд до отправления. Перед станет выбор или же остаться в
поезде и осмотреть его во время пути или же остаться на станции и обыскать
все вокруг там.
Поезд загудел, дернулся и стал набирать скорость, постукивая все
быстрее и быстрее на стыках. Брансом не заметил, что детина вышел из
поезда. Очевидно, он остался в нем. Если он остался и не выйдет на
станции, где обычно выходит Брансом, то все в порядке. Все это просто
докажет, что его перепуганный мозг куста боится.
Но если этот тип пойдет вдоль поезда, если попытается следить за
Брансомом, если сойдет на той же станции, что и Брансом...
Возможно, он именно сейчас сидит и пытается втянуть в разговор
Коннели и Фамилоу, стараясь свести разговор на интересующую его тему и
получить кусочки информации, которые не имеют огромного значения для
говорящих, но имеют огромное значение для слушающего, и все это делается с
привычной профессиональной сноровкой. Может быть, именно в этот момент
детина узнает, что сегодня первый раз за многие месяцы Брансом отказался
от своих обычных попутчиков, что вчера он вел себя очень странно, был
чем-то озабочен или просто болен и так далее.
Это ставит перед преследуемым еще один выбор. Изменить ли свои
обычные действия, когда они уже известны противнику или продолжить все это
как ни в чем не бывало. Изменить привычки так резко - значит точно
привлечь внимание. Вести себя как обычно - значит они будут знать, где
тебя искать в любой момент, но прекрасно знают, что ты виновен, но не
знают, где тебя искать, если ты изменишь привычки.
"Невиновен, да? А почему ты тогда бегал от нас и петлял, как заяц?"
Или же "Нам пришлось побегать за тобой! А от нас бегают только
виновные. Как ты все это объяснишь?"
И с этого момента все и начинается.
"Почему ты убил Элайн?"
"Ну, давай рассказывай нам про Элайн... Элайн!"
Это ударило его, как кирпичом.
Элайн, а как дальше?
Поезд подъехал к его станции и остановился. Он автоматически вышел,
не вполне соображая, что делает. Он был так занят попыткой вспомнить имя
своей жертвы, что совсем забыл проследить за детиной из буфета.
"Я должен точно знать имя женщины, которую убил. Я мог стать
забывчивым, но не до такой же степени. Имя должно быть у меня где-то в
памяти, просто я не могу его так срочно найти. Двадцать лет большой срок.
Я знаю, я очень старался стереть этот эпизод из моей памяти, как дурной
сон, я пытался убедить себя, что этого никогда не было, что все это я
просто придумал. И все равно это очень странно, что я не могу вспомнить ее
полного имени.
Элайн?..
Детина из буфета попал в его поле зрения, когда поезд дал гудок и
тронулся с места.
Эта проблема сразу же вылетела из головы Брансома, он вышел со
станции и направился по дороге к дому. У него похолодел затылок, когда он
услышал спокойные уверенные шаги сзади себя, всего лишь в двадцати шагах
позади.
Вопросы один за другим нанизывались на нитку. Он завернул за угол,
шаги последовали за ним. Он пересек улицу, шаги за ним. Он вышел на свою
улицу, человек следовал за ним.
Теперь перед ним стоял новый вопрос. Знает ли преследователь его
адрес или же преследует его с целью выяснить это?
В первом случае Брансом может спокойно последовать домой. Во втором
варианте пойти домой означало снабдить их информацией которую они хотят
получить.
Наконец он пришел к решению, и твердо прошел мимо собственного дома,
молясь в душе, чтобы дети не увидели его и не выбежали с криком на улицу
вдогонку за ним, раскрывая незнакомцу то, что он старался скрыть. Ни на
одно мгновение у него в голове не возник вопрос, почему его преследователь
делает свою работу так небрежно. Если бы он догадался бы задуматься об
этом, то сразу же понял бы, что цель всего этого заставить его паниковать
и в панике выдать себя.
Ни одна знакомая фигура не попадалась на его пути и не поставила под
угрозу его обходной маневр, пока он не заметил вдали фигуру молодого
Джимми Лингстрома. Но он очень удачно избежал встречи, свернув на боковую
улочку. Тяжелые шаги продолжали преследовать его.
На другом конце своей улицы он заметил полицейского, прислонившегося
к столбу. Вид человека заставил Брансома на мгновение засомневаться. Затем
он понял, что это очень удачное решение в сложившейся ситуации.
Ускорив шаги, он подошел к полицейскому и сказал:
- Здоровенный детина преследует меня вот уже полчаса. Мне это не
нравится. Я боюсь, что он хочет обокрасть меня.
- Что за парень? - спросил полицейский, уставившись вдоль улицы.
Брансом обернулся, парня нигде не было видно.
- Я слышал, как он повернул за мной еще у того угла.
Полицейский со свистом втянул воздух сквозь сжатые губы и сказал:
- Пойдемте туда, посмотрим.
Они вместе подошли к углу. Парня нигде не было видно.
- Вы уверены, что вам не показалось?
- Вполне, - ответил Брансом.
- Значит, он свернул в одну из боковых аллей или зашел в какой-нибудь
дом.
- Возможно. Но я знаю почти все здесь в округе. Его я видел впервые.
- Это ничего не значит, - отрезал полицейский, - люди приезжают и
уезжают. Если бы я дергался каждый раз как увижу новое лицо, я бы поседел
десять лет назад, - он внимательно осмотрел Брансома. - У вас что, с собой
большая сумма денег?
- Да, нет.
- Где вы живете?
- Вон там, - указал Брансом.
- Хорошо, мистер, идите домой и не думайте об этом. Я понаблюдаю за
вами. И буду здесь еще какое-то время, так что успокойтесь.
- Спасибо, - ответил Брансом. - Извините, что побеспокоил.
Он направился к дому, стараясь сообразить, правильно ли поступить.
Этот детина вполне может и сейчас наблюдать за ним, просто присутствие
полицейского заставило его быть более осторожным. Конечно, этот
преследователь мог быть и вполне невинным новоселом в этом районе. А если
нет...
Быть в бегах, даже если это происходит только в голове, - все равно,
что играть в шахматы на время со ставкой игры - твоя жизнь. Неправильный
ход там и ошибка тут неизбежно приведут к поражению. Ему казалось
невозможным, что преступники могут вести такую жизнь месяцами, даже
годами, пока у них не наступит психологический срыв.
Впервые он начал задумываться, сколько он так протянет и к какому
концу это может привести.
Дороти встретила его с видом заботливой жены.
- Рич, у тебя такое разгоряченное лицо. А сегодня на улице очень
холодно.
Он поцеловал ее.
- Я очень спешил. Не знаю даже почему. Просто хотелось быстрее домой.
- Спешил? - она с удивлением нахмурилась и посмотрела на часы. - Но
ты ведь минут на семь позже обычного. Что, опоздал на поезд?
Он постарался проглотить подтверждение, прежде чем оно сорвалось с
его губ. Так просто сказать ложь и так же просто она будет открыта.
Вопросы продолжали нанизываться. Теперь он должен был решать как себя
вести с собственной женой. Даже в такой мелочи, как эта, он не мог врать и
не хотел этого, по крайней мере, пока.
- Нет, дорогая, - ответил он, - я просто поболтал немного с
полицейским.
- Но не это же заставило бежать тебя как сумасшедшего. Обед всегда
может подождать несколько минут, ты же знаешь, - она положила свою изящную
руку ему на щеку. - Рич, ты говоришь мне правду?
- Правду о чем?
- О себе.
- Ты правда задаешь такие вопросы? - поинтересовался он.
- Ты весь горишь, я тебе это уже сказала. И ты какой-то необычный. Я
все время чувствую это. Я прожила с тобой довольно долго, достаточно,
чтобы видеть когда с тобой что-то не в порядке.
- Хватит придираться ко мне, - огрызнулся он, но тут же пожалел об
этот и добавил. - Извини, дорогая. У меня сегодня был очень тяжелый день.
Я сейчас умоюсь и несколько освежусь.
Он пошел в ванную, в голове его крутилась мысль, что все это с ним
уже было. Нервозное возвращение домой, раздражающие вопросы Дороти,
огрызание с его стороны, бегство в ванную. Это не может продолжаться вечер
за вечером, неделю за неделей, рассчитывая что впереди еще есть время.
Теперь у него и на этот счет было сомнение.
Раздевшись по пояс, он осмотрел свой локоть. На нем был еще синяк и
подсохшая царапина, но локоть больше не саднил. Шишка на голове тоже
уменьшилась. В конце концов, это падение было не очень серьезным.
Скоро он присоединился к своей жене за обеденным столом. Они сидели
за столом и ели в непривычной тишине. Даже щенок вел себя тихо. Над домом
как будто нависла какая-то темная туча, которую все чувствовали, но никто
не видел. Через некоторое время напряжение стало невыносимым. Они нарушали
тишину короткими вопросами и такими же короткими ответами. Но разговор был
вымученным и фальшивым и все понимали это.
В эту ночь, в кровати, Дороти не могла угомониться около часа, она
ворочалась с боку на бок и наконец прошептала:
- Рич, ты спишь?
- Нет, - ответил он, понимая, что не сможет провести ее,
притворившись спящим.
- Может, тебе взять неделю отпуска?
- Мне еще далеко до отпуска.
- Разве ты не можешь попросить неделю авансом?
- Зачем?
- Тебе надо отдохнуть, это пойдет тебе на пользу.
- Слушай... - начал он, но тут же постарался скрыть раздражение - в
голову ему пришла идея. - Я посмотрю, как буду чувствовать себя утром. А
сейчас давай спать, ладно? Уже поздно.
Она дотронулась до него и нежно погладила.
За завтраком она вернулась к этой мысли.
- Возьми себе отпуск, - сказала Дороти. - Другие же делают это
довольно часто, когда чувствуют себя хоть немного уставшими. Ты же не
железный.
- Почему другим? Каким другим?
- Ты будешь ко всему спокойней относиться и не будешь таким загнанным
и издерганным, - убеждала она. - Я знаю, что работа для тебя все, но
здоровье прежде всего.
- Никто еще не умирал от работы.
- Тоже самое говорил Джеф Андерсен своей жене, помнишь?
Он кивнул и возразил:
- Джеффа разбил удар не обязательно от работы. У многих людей
случаются удары.
- Возможно и так, - согласилась она, но добавила. - А может и нет.
- Посмотри на меня, - сказал Брансом раздраженно. - Ты уговариваешь
меня не раздражаться, а сама занята с самого утра тем, что раздражаешь
меня.
- Рич, но мы же женаты. Мы должны заботиться друг о друге. Если не
мы, то кто же еще?
- Хорошо, - сказал он.
Он встал из-за стола, нашел свою шляпу и портфель.
Поцеловав ее на крыльце, он сказал:
- Я обдумаю это в поезде.
С этим он и уехал.
Все это еще продолжалось еще четыре дня. Отражал он любопытных и
разговорчивых на работе и продолжительные споры с Дороти дома. В первый
вечер верзила опять преследовал его до дома. В остальные три дня он
изменил маршрут и отвязался от непрошеного попутчика. Но так как каждый
обходной маршрут был длиннее обычного, он приходил домой все позже и
позже. А это опять означало объяснение с Дороти и все больше волнение с ее
стороны. Он видел как ее беспокойство все растет и что она делает все, что
в ее силах, чтобы скрыть это.
На работе было еще труднее. Не смотря на то, что он изо всех сил
старался казаться вполне нормальным и обычным, люди, которые его хорошо
знали, были удивлены резкой перемене в его поведении. Они с подозрением
смотрели не него, когда он делал неожиданные промахи, когда он не сразу
соображал, о чем идет речь. Многие начали обращаться с ним, как с больным
человеком, или с человеком, который вот-вот заболеет.
Но четвертый день был самым худшим. Высокий человек с цепким взглядом
в отделе появился и все время околачивался рядом недалеко от Брансома.
Возросшая подозрительность Брансома подсказала ему, что этот человек
собирается следить за ним, и вскоре он заметил, что этот человек делает
это почти в открытую. Но так как никто не может попасть в институт без
разрешения властей, это означало, что соглядатай имел на это разрешение.
Боже правый, но не могли же эти ищейки так быстро напасть на его след
после двадцати долгих, долгих лет? Неужели они уже выяснили, что он и есть
преступник и сейчас держат его под постоянным наблюдением, чтобы просто
собрать достаточно улик для суда? Все это так застряло в голове Брансома,
что он решил поднять вопрос в разговоре с Портером во время обеда.
- Что это за парень, который болтается и ничего не делает?
- Какой-то детектив, я думаю.
- Да? И что или кого он здесь изучает?
- А черт его знает, - ответил безразлично Портер. - Я как-то видел
его раньше. Года полтора назад.
- Его не было у нас в отделе. Я никогда не видел его раньше.
- Он таскался по красной зоне, - объяснил Портер, - поэтому ты и не
заметил его. Он появился вскоре после того, как пропал Хендерсон. Все
думали, что он будет работать на месте Хендерсона, но оказались неправы.
Он просто болтался вокруг ничего не говоря, нечего не делая, а потом
убрался совсем. Может он просто следит, чтобы никто не валял дурака на
работе. Может быть, там, в Вашингтоне, думают, что мы все тут превратимся
в бездельников, если они не будут следить за нами время от времени.
- Какой-то детектив, - задумчиво повторил Брансом. - Болтается тут
без дела, курит сигару за сигарой и ничего не говорит. Даже не задает
вопросы.
- А тебе еще вопросы нужны?
- Нет.
- Тогда чего дергаешься?
- Просто, меня раздражает, что какой-то соглядатай дышит мне в спину.
- Меня это не трогает, - сказал Портер, - у меня совесть чиста.
Брансом уставился на Портера, сжав губы, на этом разговор и
закончился.
Он знал, что еще один такой день и ему не выдержать. Замечание
Портера засело у него в голове, острые глаза Рирдона преследовали его
повсюду, домой ему надо было идти, избегая встречи с тем верзилой, а дома
надо объясняться с Дороти. Отчаянное решение созрело у него в голове.
Пришла пора взять отпуск.
Когда кончилась работа, он отправился прямо в отдел персонала, нашел
там Макхена и сказал:
- Очень сожалею, что явился без предупреждения, но мне надо бы взять
недельку отпуска без содержания, прямо с завтрашнего дня.
- А почему без содержания?
- Не хочется гулять потом неполный отпуск.
На лице Макхена появилось сочувствие:
- Неприятности дома? Дети болеют?
- Нет, там все в порядке, - он судорожно искал причину, казалось, что
теперь он всю оставшуюся жизнь проведет за тем, что будет подыскивать
подходящие причины и объяснения. - Просто неприятности у родственников. Я
съезжу навестить их, улажу все дела и сразу же обратно.
- Это не предусмотрено порядком, - сказал Макхен, покусывая губы.
- Я знаю, но не стал бы просить, если бы не было необходимости.
- Конечно, конечно.
Он немного подумал, потом взял телефон, коротко переговорил с Каином.
Потом сказал Брансому:
- Каин не возражает, значит Лейдлер тоже возражать не будет. В таком
случае, со мной все в порядке. Значит, вы будете через неделю.
- Да.
- Хорошо. Я отмечу это в вашей карточке.
- Большое спасибо. Я очень вам благодарен.
Когда он выходил из отдела в дверях он столкнулся с Рирдоном. Боковым
зрением, через окно, он увидел, что Рирдон беседует с Макхеном. По
непонятным причинам, он прибавил шаг.
Случайный знакомый, которого он встретил по дороге, подвез его на
машине почти до дома, это позволило ему не беспокоиться о верзиле и
прибыть домой вовремя. Возможно, удача опять вернулась к нему, он сможет
лучше обдумать все происходящее, если события не будут меняться в худшую
сторону.
Семья с восторгом приняла новость об его кратковременном отдыхе. Это
показало ему насколько все были удручены и обеспокоены его мрачным
настроением. Дети шумели вокруг него, а щенок не только повизгивал, но
даже намочил коврик. Дороти улыбнулась, потом взглянула на часы и кинулась
на кухню.
- Я не надолго уеду, дорогая.
Она замерла, продолжая держать в руках сковородку.
- Ты хочешь сказать, что взял отпуск, как я тебе советовала?
- Совсем нет! Я бы не стал проводить отпуск один, без тебя и детей.
Это совсем не отпуск. Но это еще лучше.
- Что же тогда?
- Я еду в командировку, всего на неделю. Это и будет переменой
обстановки и небольшим отдыхом.
- Я рада, это как раз то, что тебе надо, - она поставила сковородку и
накрыла ее крышкой. - Куда же они посылают тебя?
КУДА?
До этого момента он об этом и не думал, даже для того, чтобы иметь
готовый ответ. Все, что ему хотелось, это побыстрей уехать из этого места,
от этих соглядатаев, детективов, института, просто найти укромное место
обдумать и прийти к какому-нибудь спасительному решению.
КУДА?
Она ждала ответа и уже начала чувствовать задержку.
- Бельстон, - ответил он в мрачном отчаянии.
Он не мог сказать, почему он назвал это местечко. Это имя, которое он
ненавидел, вырвалось изо рта против его воли.
- Где это?
- Небольшое местечко на среднем Западе.
- А... Почему?
Он поспешно постарался предупредить следующие вопросы.
- Я буду там четыре дня. На самолете полечу, поеду поездом - буду
качаться в кресле и любоваться пейзажем. В этом безделье я отдохну, - он
выдавил из себя улыбку в полной надежде, что она выглядит натурально. -
Поездка, конечно, скучная, если едешь один, хорошо бы, конечно, вместе с
тобой.
- Придумал - оставить детей предоставленными самим себе? Или хочешь
сказать, что надо взять их на неделю из школы? Не будь глупцом! - Она
снова погрузилась в работу на кухне, но ее настроение заметно улучшилось.
- Это очень хорошо, что ты едешь, Рич. Хорошо питайся, хорошенько выспись
и не о чем не думай. И тогда ты вернешься вполне отдохнувшим и
посвежевшим.
- Слушаюсь, доктор, - сказал он, изображая послушание.
Но вернуться к чему? Он может вернуться только в опасную зону. Это,
наверное, будет просто бесполезным делом, если он вернется и не сможет там
остаться.
Таким образом ему надо за эту неделю найти место и способ, где он
начнет новую, анонимную жизнь, где за ним не будут постоянно наблюдать
зоркие глаза, где за каждым его шагом не будут звучать эти тяжелые шаги.
Но все это не то, ему еще надо будет найти способ внезапно и без следов
переселить Дороти и детей из одного дома в другой. А это означало, что ему
придется рассказать Дороти очень многое и тогда появится проблема, как она
воспримет это.
Но альтернативы не было. В противном случае придется покинуть семью и
оставить ее на съедение детективам.
Нет, такого он не сделает, и хотя это очень рискованно связывать себя
с семьей при таких обстоятельствах, он никогда не сделает этого, если его,
конечно, не вынудят сделать это чрезвычайные обстоятельства.
Смертный приговор может быть таким обстоятельством.
4
Утром он выехал из дома на такси, взяв с собой всего лишь один
чемодан, Дороти стояла на дороге, около их машины, и улыбалась ему на
прощанье. Она была готова отвезти детей в школу. Дети прыгали на лужайке
перед домом и махали ему на прощанье руками. Ему в голову пришла мысль,
которая чуть было не повергла его в панику. Он подумал, что если его
возьмут в ближайшие четыре дня, то это последний раз, когда он видит их
веселыми. Повернувшись, он не отрывал от них взгляда, смотря на них через
заднее стекло такси, пока машина не повернула за угол.
Такси остановилось у местного отделения банка и подождало, пока он
возьмут скромную сумму. Большая сумма могла бы быть для него удобнее, но
сделала бы для Дороти тяжелую жизнь, если вдруг их воссоединение
задержится. Он должен был пойти на компромисс между своими неотложными
нуждами и нуждами Дороти в будущем. За время их совместной жизни у них
накопилась солидная сумма.
Оттуда он поехал на станцию. Такси уехало, а он остался один на
станции и стал с тревогой оглядываться, стараясь первым заметить знакомые
лица. Но никто из знакомых на глаза ему не попадался и за это он был
ужасно благодарен судьбе. Он приехал в город на час позже, чем обычно, и
это спасло его от любопытства знакомых.
Поезд увез его от дома. Он добрался до города без каких-либо
происшествий. Он затерялся в суете миллионной толпы, как крупица песка в
кузове самосвала. У него было только желание избавиться от всех своих
неприятностей. У него в голове была смутная мысль, что его не так-то
просто будет поймать, если он будет постоянно переезжать с места на место
и делать это без определенной системы, без заранее продуманного плана.
Он бесцельно бродил по тротуарам, теряясь в толпе, несмотря на
чемодан в руке, пока внезапно не обнаружил себя на главной станции. Тогда
и только тогда он понял, что какая-то часть его мозга, работая независимо
и ясно, привела его сюда, привела независимо от воли его, считая, что
отсюда он должен начать свой новый маршрут. Ему даже показалось странным,
что какой-то кусок его мозга еще может работать спокойно и без паники. Он
и не подозревал тогда, так как у него никогда не было времени для само
изучения, что все проблемы которые возникнут у человека, будоражат только
верхнюю часть мозга, в то время как аналитический ум остается таким же
аналитическим, как и во время спокойной работы.
Во всяком случае, он получал команды от инстинкта, или из глубины
своего мозга, или все равно откуда. Он вошел на станцию, подошел к кассе и
совиными глазами уставился на кассира, как будто ожидал, что тот сам
сейчас же предложит ему маршрут. Ведь нельзя же спросить билет в
какое-нибудь спокойное место в недостигаемости от закона. Надо самому
назвать место назначения, любое, даже то, которое первым придет в голову.
Он уже раскрыл рот, чтобы назвать место назначения, как сообразил, что
именно это место назвал Дороти, когда судорожно подыскивал ответ на ее
вопрос, куда он едет.
Та часть мозга, которая продолжала работать ясно, остановила это
слово на полпути к губам. Если они начнут искать тебя, говорила она, они
быстро проследят твой путь до города и начнут спрашивать всех на
автобусных и железнодорожных станциях, пока не нападут на след. Они будут
говорить с этим кассиром, он все им скажет. И хотя мимо него и проходят
сотни людей, он может иметь блестящую память и вспомнить тебя по самой
мельчайшей детали, и тогда он расскажет все, что знает, а это может быть
очень много. Не рискуй с ним. Не риску ни с кем. Те, кто сидит сейчас в
тюрьме, это те, кто шел на необязательный риск.
Брансом купил билет в город, который находился на расстоянии трех
четвертей пути от того места, куда он хотел попасть. Положив билет в
карман, Брансом взял чемодан, повернулся и почти наткнулся на высокого
человека, худого, с коротко подстриженными волосами и сверлящими глазами.
- А, мистер Брансом, - сказал Рирдон с деланным удивлением. -
Отдыхаете?
- По официальному разрешению, - Ответил Брансом, собрав всю свою
волю, чтобы взять себя в руки, потом добавил: - люди иногда имеют
возможность отдохнуть.
- Конечно, конечно, - согласился Рирдон, уставившись на чемодан
Брансома с таким видом, как будто он может видеть вещи насквозь. - Желаю
приятного времяпрепровождения.
- Ради этого и еду, - ответил Брансом, в нем поднималась злоба. - А
вы что здесь делаете?
- То же, что и вы, - улыбнулся Рирдон. - Уезжаю. Нам случайно не по
пути?
- Не знаю, - отпарировал Брансом. - Я не знаю куда вы направляетесь.
- Ну какое имеет значение куда ехать, - ответит Рирдон, отказавшись
обижаться на замечание Брансома, потом взглянул на вокзальные часы и
бросился к кассе. - Мне надо спешить. Еще увидимся.
- Может быть, - согласился Брансом, не выражая восторга от этой идеи.
Он сел в поезд, успокоившись и не успокоившись от того, что отделался
от Рирдона. Его мысли прыгали резвей, чем кошка на углях. Встретить этого
парня здесь - это уже совсем не похоже на совпадение. Когда он проходил
через барьер перрона, быстро и незаметно оглянулся. Рирдона в этот момент
поблизости не было.
До отправления поезда оставалось десять минут и эти десять минут
Брансом провел очень беспокойно, ожидая в любой момент появления
нежелательного попутчика. Если Рирдон следит за ним, то у него есть
соответствующий документ и ему не составит труда выяснить на станции, куда
взял билет Брансом и взять себе билет на тот же поезд. А этого меньше
всего хотелось Брансому, так как любопытное нахальное лицо напротив него и
несколько часов беседы, в которой нельзя расслабиться и надо постоянно
обдумывать свой ответ. Он с волнением всматривался в окно поезда, но не
заметил никаких признаков того, что Рирдон сел на тот же поезд.
Прибыв на станцию назначения, Брансом бесцельно начал бродить по
городу, постоянно следя за тем, что происходит у него за спиной, но
никаких признаков какой-либо слежки он не обнаружил. Он перекусил в
какой-то закусочной, совершенно не чувствуя вкуса пищи, поболтался еще по
городу и вернулся обратно на станцию. Насколько он мог определить, никто
за ним не шел и никто не околачивался у входа на станцию в ожидании его
появления.
- Мне надо попасть в Бельстон, - объявил он в билетной кассе.
- С этим городом нет железнодорожного сообщения, - ответил кассир, -
ближайшая станция Хенбери, всего в двадцати четырех милях от Бельстона.
Оттуда вы можете добраться автобусом.
- Хорошо. Дайте мне билет до Хенбери, - согласился он. - Когда
отходит ближайший поезд?
- Вам повезло. Поезд отходит через две минуты. Девятая платформа.
Поторопитесь!
Схватив билет, Брансом галопом бросился на девятую платформу. Он
заскочил в поезд и не успел еще занять место, как поезд тронулся. Это
принесло ему громадное удовлетворение. Если его действительно преследовали
и он этого не смог обнаружить, то такой поспешный отъезд, наверняка
стряхнул хвост.
На нем лежало проклятие из прошлого, которое делало его настоящее
таким же мрачным. У него было постоянное чувство, от которого он никак не
мог избавиться, что его преследуют, что его подозревают, что за ним
наблюдают. Ему казалось, что его окружают всезнающие глаза, которые видят
правду и осуждают его.
ПОЧЕМУ Я УБИЛ ЭЛАЙН?
Когда в голове мелькнул этот вопрос, он сразу почувствовал, как
похолодело у него в животе. По каким-то непонятным причинам у него перед
глазами встали картины прошлого и это теперь было более ясно, чем
когда-либо, наверное это происходило потому, что его голова не была на
данный момент занята близкой опасностью.
Теперь он смог вспомнить ее полное имя - Элайн Лафарк. Да, так ее и
звали. Она как-то сама объяснила ему, что ее первое имя происходит от
обычного Элин, а фамилия напоминает о французских предках. У нее была
замечательная фигура и она всячески подчеркивала это, это пожалуй все, что
можно было сказать о ней. О ней еще можно было сказать, что у нее были
темные волосы, темные глаза и еще о ней можно было сказать, что она была
расчетлива и совершенно бездушна. Старая ведьма в молодом обличье.
Она имела на него почти гипнотическое влияние тогда, когда ему не
было еще и двадцати и он был в десять раз большим дураком, чем до и после
того. Она объявила, что будет использовать свое влияние на него на все сто
процентов, пока она будет набивать себе цену, а он не кончит колледж, ни
найдет себе работу и ни начнет зарабатывать приличные деньги. А до этого
времени ему отводилась роль горящего желанием любовника-раба, мечтающего
когда-нибудь получить ее тело в награду за все. Время от времени она
требовала подтверждения, и он покорно предоставлял их ей, желая и ненавидя
ее одновременно.
И вот тогда, два десятка лет назад, он взорвался. Она вызвала его в
Бельстон, просто на день, желая помахать перед ним наживкой, как перед
рыбкой, но с условием, что наживка останется для него в недосягаемости.
Она хотела просто вытереть о него ноги и убедиться, что он еще принадлежит
ей и душой и телом. Это-то и была ее ошибка, вызвать его тогда. Что-то в
нем лопнуло, от сердца что-то оторвалось и его ненависть переступила
границы критической массы. Он швырнул ее на землю, но его ярость была
слишком большой, чтобы удовлетвориться этим. А потом он похоронил ее под
тем деревом.
Он, должно быть, был тогда совсем сумасшедшим.
Детали всего этого выплыли в нем так живо, как будто это было вчера,
А не двадцать лет назад. Он увидел ее бледное лицо, сведенное судорогой от
яростного удара, ее измятые формы, неподвижно лежащие на земле, маленькую
струйку крови, вытекающую из-под ее темных волос и подходящую по цвету к
ее алым губам. Он до сих пор чувствовал ту ярость, которую вложил в удар.
Он мог живо представить ту энергию, с которой он судорожно выскребал яму,
в которой он хотел спрятать тело, в то же время постоянно наблюдая за
пустынной дорогой, боясь появления неожиданного свидетеля. Он мог видеть
себя, укладывающего последний кусок дерна и утаптывающего все это, чтобы
скрыть следы своего преступления.
А потом последовал долгий период умственной тренировки, в которой он
приучал свой мозг забыть прошлое. Долгий период самодисциплины в конце
которого он полностью убедил себя, что ничего этого не было, эта Элайн
Лафарк никогда не существовала, а он за всю свою жизнь никогда не был в
Бельстоне.
И на какое-то время он сумел изгнать ужасное воспоминание из головы,
пока катились мимо города. Сегодня он мог представить свое преступление
ясно и в оттенках, тогда как в предшествующие годы оно уже полностью
потерялось в тумане. Даже для того, чтобы вспомнить полное имя Элайн, ему
потребовалось какое-то время. Но как он ни старался, он никак не мог
воспроизвести в своей памяти какие-нибудь виды Бельстона, он не был
совершенно уверен, видит ли он виды Бельстона или какого-то другого
местечка, в котором побывал когда-то. В прошлом он много езди и видел
много одноэтажных провинциальных городков, и в этом смысле ему трудно
оделить их один от другого. И еще сейчас он не может понять, почему Элайн
выбрала тогда именно Бельстон.
И ко всему прочему он не мог сейчас точно сказать, чем его так взяла
Элайн. Очевидно, он должен был помнить это, потому что именно здесь и
лежало начало его преступления. И все равно он этого не помнил. Даже если
кто-то и рассматривал свое прошлое учитывая и желания и порывы юности,
просто неудовольствия здесь мало, особенно для такого думающего типа, как
Брансом. Но сколько помнил он свою юность, он не превзошел своих товарищей
в юношеских безумиях, он никогда не был мартовским котом... Здесь должна
быть какая-то необычная причина, заставившая его избавиться от Элайн.
Где-то когда-то он сделал что-то такое, что могло полностью сломать его
карьеру, если бы это всплыло бы на поверхность и, очевидно, Элайн знала об
этом и этим держала его в руках.
Но он не мог найти в своей памяти и намека на это. Что бы это могло
значить? Воровство? Вооруженное ограбление? Растрата или подлог? В этих
мыслях он снова пошел свое детство и юность с пеленок до двадцати лет, но
ничего, что могло бы отдать его во власть бесстыжей бабы, он вспомнить не
мог. Насколько было можно доверять его памяти, кроме детских проступков,
таких, как синяк под глазом у соседского ребенка или разбитое мячом окно,
он вспомнить не мог. Ничего большего.
Он устало начал потирать лоб. Длительное нервное напряжение иногда
играет отрадные шутки с памятью, он слышал об этом и от своих коллег.
Иногда он со страхом начинал думать о том, что где-то внутри него есть
участок, где прячется безумие. Наверное, тогда он был не совсем здоров.
Как он думает теперь.
Когда он приехал в Хенбери, было уже темно. Он снял комнатку в
небольшой гостинице, спал беспокойно, постоянно ворочаясь и вздрагивая,
позавтракал с тяжелой головой и без аппетита. Первый автобус на Бельстон
отходил в девять тридцать. Он поехал на этом автобусе, оставив свои
чемоданы в гостинице.
Автобус привез его в Бельстон в десять пятьдесят. Он несколько раз
прошелся по главной улице взад и вперед, но совершенно не мог вспомнить
ее. Но это не очень удивило его. За двадцать лет внешность может меняться
и у улиц, да и не то что может, так оно всегда и бывает. Иногда они
становятся совсем неузнаваемыми, когда сносятся старые дома, а на их месте
встают новые, совсем не похожие на старые, пустые места застраиваются, на
месте старых помоек вырастают скверы. За двадцать лет хутор может вырасти
в деревню, деревня в городок, городок в город.
На его взгляд Бельстон был теперь провинциальным городком с
населением около четырех тысяч. Он оказался больше, чем он того ожидал. Он
не мог сказать, почему он считал Бельстон таким маленьким в прошлом,
просто, видимо, память о его первом визите в Бельстон лежала где-то в его
подсознании.
Какое-то время он стоял на улице, не зная, что делать дальше. Он даже
не мог понять, почему его внутренний страх привел его сюда, наверное, это
просто он повиновался какому-то инстинкту без всякой логики и мысли. А
может, это и было то пресловутое желание преступника вернуться на место
преступления, хотя и не зная, где находится это место. К югу, к северу или
как раз на том месте, где он сейчас стоит.
В его памяти стоял только вид пригородной дороги, такой же как и в
сотне других местечек. В своей памяти он отчетливо видел эту дорогу,
прямое двухстороннее шоссе, хорошо асфальтированное, с молодыми деревцами
по краям, посаженными с интервалами в пятьдесят футов. Вокруг были поля с
зерновыми до колена. Одно дерево он помнил особенно хорошо, то, под
которым он вырыл яму и спрятал жертву. ЕЕ туфли никак не хотели прятаться
в дыре, они скрылись только под последними кусками дерна и последними
комьями земли.
Это было где-то в пригороде Бельстона, по крайней мере, должно было
быть. В миле от города, пяти, десяти? Он не знал. И каком направлении?
Этого он тоже не знал. На улице он не видел ничего мало-мальски знакомого,
ничего, что могло бы подсказать ему ответ.
Ему надо было решить проблему наилучшим способом, так, чтобы ему не
начали задавать любопытных вопросов. Он нанял такси и сказал шоферу, что
он бизнесмен, который ищет место для небольшой фабрики в пригороде. Шофер,
которого на много больше интересовал заработок, чем цель поездки, повез
его по всем пригородным дорогам в радиусе десяти миль. Бесполезная трата
времени. Ни одной из дорог он не мог узнать.
Когда они вернулись в место начала своего путешествия Брансом сказал
шоферу:
- Мне советовали посмотреть место среди полей, вдоль двухсторонней
дороги обсаженной по краям деревьями через равные интервалы. Где бы это
могло быть?
- Не знаю. Мы проехали по всем дорогам, проходящим вблизи города.
Больше других дорог нет. Я не знаю обсаженной деревьями дороги ближе, чем
в десяти милях в другую сторону от Хенбери. Могу отвести вас туда, если
хотите.
- Нет, спасибо, - поспешно ответил Брансом. - Мне определенно
говорили про Бельстон.
- Тут что-то напутали, - предположил шофер. - Умные советчики всегда
что-то путают.
С этим философским утверждением от и уехал.
Ну, возможно, что дорогу расширили и деревья спилили. А может, он
протрясся в нескольких футах от этого места, но не узнал его? Нет, вряд
ли. Шофер, который напугал его, говорил определенно о дереве, которое
склонилось над дорогой и готово было упасть на нее. То дерево, по крайней
мере, осталось. Отсюда вытекало, что и другие деревья должны были быть на
месте, или же их убрали не так давно. Но во время своей поездки он нигде
не видел следов только что спиленных деревьев.
Потом он еще несколько раз прошелся взад и вперед по главной улице,
рассматривая магазины, кабачки, гостиницы, стараясь получить хоть какой-то
намек для своей памяти, любое смутное воспоминание. Бесполезно. Все
оставалось таким же незнакомым, как и любой другой незнакомый город. Если
это действительно так, если он действительно никогда не был здесь, значит
он не правильно помнит имя. Значит, это был не Бельстон. Это должно быть
тогда какое-нибудь местечко с подобным названием, например, Больстаун или
Бельсфорд или даже Бейкертаун.
- Это Бельстон, - настаивала память.
Странно!
Его память говорила одно, а глаза утверждали другое. Его память
говорила:
- Сюда ты и приехал, чтобы убить Элайн.
А его глаза говорили:
- Этот город тебе так же знаком, как и Сингапур или Серингопотам.
Затем произошло еще хуже. Его сознание раздвоилось на две
антагонистические части: одна говорила:
- Смотри - полиция, доказательства! Смотри, осторожнее!
Другая часть говорила:
- Да, черт с ней, с полицией. Ты должен доказать это хотя бы для
себя. Вот в чем дело.
Шизофрения - вынес он сам для себя диагноз. Это объясняло все. Он
живет и жил в двух различных местах. Тогда его правая рука не знает, что
делает левая. Тогда Брансом - ученый не может отвечать за дела
Брансома-убийцы.
Может, это и есть спасение? Они не казнят удостоверенных маньяков.
Они просто направляют их в сумасшедшие дома.
Спасение?
Лучше смерть!
Полный мужчина в дверях магазинчика обратился к нему, когда он прошел
мимо него в шестой или седьмой раз:
- Что-нибудь ищете, мистер?
На этот раз Брансом не колебался. С практикой приходит умение легко
придумывать правдивые истории, а за последнее время у него большая
практика. Он сразу же сообразил, что история должна сочетаться с той, что
он рассказал шоферу такси. Люди в маленьких городках часто сплетничают
между собой и несовпадение истории вызовет только лишнее подозрение.
- Я ищу место для маленькой фабрики за городом. Да не могу вот ничего
найти. Видно, что-то напутали, когда рассказывали о Бельстоне.
- В Бельстоне? - переспросил толстячок и сощурился, изображая тем
самым глубокую задумчивость.
- Нет. В пригороде.
- А что за место? Если вы мне опишете его, я думаю, что смогу помочь.
Брансом насколько мог описал местечко и добавил:
- Мне говорили, что одно из деревьев недавно подмыло, и оно упало на
дорогу.
Это был рискованный кусок информации. Он с волнением ждал, ожидая,
что вот его собеседник воскликнет: "А это там, где нашли скелет этой
бедной девушки!" Но, к его удивлению, его собеседник оскалился и сказал:
- Такое могло быть только лет пятьдесят назад.
- Что вы хотите этим сказать?
- Я здесь уже пятьдесят лет и за это время здесь нигде не могло быть
потоков воды.
- Вы уверены в этом?
- Да уж куда быть уверенней!
- Может, это просто не тот Бельстон?
- Сомневаюсь, - возразил толстяк. - Я никогда не слышал о другом
Бельстоне. По крайней мере, в этом полушарии.
Брансом пожал плечами, стараясь выглядеть равнодушным и безразличным.
- Ничего не остается, как вернуться и проверить все снова. Поездка
оказалась пустой тратой времени и денег.
- Не повезло, - посочувствовал его собеседник. - А почему бы вам не
попробовать обратиться к контору по недвижимому имуществу Кастера в
Хенбери?
- А это идея! Спасибо!
Он вернулся на автобусную остановку в полной растерянности. В таком
маленьком городишке как этот, такое событие, как убийство, пусть даже и
очень давнее, должно вызвать массу разговоров. И уж шофер такси должен был
бы об этом непременно заметить, когда они проезжали мимо. А толстяк
услышав об упавшем дереве, должен был тут же выложить все детали этого
события. А ни один из них об этом даже и не заикнулись.
И тут ему в голову пришла мысль, что местные газеты должны снабдить
его нужной информацией и не привлечь к нему никакого внимания. Он готов
был волосы рвать на себе от того, что вместо того, чтобы дрожать и
пускаться в бега, ему с самого начала нужно было обратиться к газетам.
Заметки в местных газетах могли ничего не говорить о его приметах,
особенно, если полиция только напала на его след. Но статья о происшедшем
с возможными теориями и намеками о том, что делается по этому поводу
должна была быть там непременно.
Он обратился к старику на соседней скамейке:
- Где здесь редакция местной газеты?
- У нас нет такого заведения. Мы пользуемся "Хенбери газет", она
выходит по пятницам.
Подошел автобус, он сел в него и устроился у окна. Через улицу, в
дверях магазинчика, все еще стоял толстяк и со скучающим видом наблюдал за
автобусом. Брансом вполне теперь был уверен, что если толстяка кто-нибудь
спросит о нем, тот сможет дать точное описание и точное время приезда и
отъезда. Он выглядел внимательным наблюдателем, который ничего не упустит,
если его спросить о том, что он видел.
Господи, почему другие люди обладают такой хорошей памятью, в то
время как его собственная память так подводит.
Если его преследователи докопаются до его поездки в Бельстон, это
может быть серьезной уликой. Возможно, что он сделал серьезную ошибку,
поехав сюда. Возможно, ему не следовало поступать так, давая волю
подсознательным порывам. Когда начнутся допросы, это путешествие будет
весить достаточно тяжело на чаше обвинения.
"Очень хорошо. Вы не виноваты. Допустим такой вариант. Допусти, что
ВЫ никогда не знали Элайн Лафарк. Тогда почему вы пустились в бега? Почему
вы покинули свой дом в таком паническом бегстве?"
"Я совсем не пускался в бега. Мне не от кого убегать. Я просто решил
недельку отдохнуть от работы. Я просто устал и мне нужно было отдохнуть".
"Это вам сказал врач?"
"Нет, я не консультировался у моего врача по этому вопросу".
"А почему нет? Если вы настолько устали, то доктор выдал бы вам на
этот счет документ и все было бы на много проще, не так ли?"
"Я не на столько устал. Я этого не утверждал. Не надо приписывать мне
лишнее".
"Не надо нас учить. Просто давайте прямые ответы на прямые вопросы.
Вам ведь нечего скрывать, не так ли?"
"Да".
"Вы сами себе поставили этот диагноз и сами себе прописали это
лекарство?"
"Да, против этого нет закона".
"Мы хорошо знаем законы. А теперь ответьте на такой вопрос - вам не
кажется странным, что вы решили отдохнуть как раз в тот момент, когда мы
напали на ваш след? И почему вы не могли отдохнуть дома, вместе со своей
женой и детьми?"
"Это никому бы не принесло пользы".
"Что вы хотите этим сказать?"
"Мое состояние беспокоило бы их и это в свою очередь беспокоило меня.
Это магический круг и он только ухудшил бы положение. Чем хуже я
чувствовал, тем сказывалась на мне их тревога. И я решил, что единственное
правильное решение, это отдохнуть где-нибудь в мирном спокойном местечке".
"В таком месте, как Бельстон?"
"Раз я уезжал из дома, мне надо было куда-то ехать, не так ли? Я мог
поехать куда угодно, совершенно произвольно".
"Вы сами сказали, что могли поехать куда угодно во всем большом мире.
Но вы поехали в Бельстон. Как вы это можете объяснить?"
"Я никак не могу это объяснить".
Возможно, что в этот момент он начнет кричать и они обменяются
многозначительными взглядами, давая друг другу понять, что тот, кто
кричит, обычно находится в углу. Он прокричит свой ответ, желая
подчеркнуть свою невиновность, а на самом деле только покажет им, что он
находится на пределе и вот-вот сломается.
"Я не могу вам сказать, почему я поехал именно туда. Я был на грани
нервного срыва и не мог логически рассуждать. Я поехал куда глаза глядят,
считая, что эта поездка поможет мне. Это чистая случайность, то, что я
поехал в Бельстон".
"Так и никак иначе?"
"Да".
"Вы совершенно случайно поехали именно туда?"
"Правильно".
"Вы вполне уверены в этом?"
"Да".
Дальше последует волчья улыбка.
"Когда вы уезжали из дома, вы сказали, что едете в Бельстон".
"Да?"
Поиски времени, отчаянное обдумывание ответа.
"Она так сказала".
"Она ошиблась".
"Ваши дети тоже слышали это".
Молчание.
"Все трое совершенно одинаково ошиблись?"
"Возможно, я это и говорил, но я не помню этого. Возможно, это
название и сидело у меня в голове и я назвал его не думая".
"И, таким образом, Вы поехали в богом забытый уголок, а? Многие из
ваших соседей и не подозревают о его существовании. А вот вы знали о нем.
Вы только что сказали, что это название сидело у Вас в голове. И как же
оно пришло к Вам в голову? Как вы узнали о его существовании?"
"Не знаю".
"Насколько мы знаем, вы там не родились. Вы там не женились. Ваша
жена тоже не из этих мест. Таким образом, у вас с этим местом нет ничего
общего. Так что же побудило вас поехать туда?"
"Я вам уже говорил, и несколько раз: я не знаю, почему я поехал
туда".
"А почему вы решили наговорить кучу лжи об этой поездке?"
"Я ничего не говорил. Я сказал об этом только своей жене, вы сами
только что сказали это".
"Не берите в голову, что мы говорили. Подумайте лучше о том, что вы
сами говорили. Вы сказали Макхену, что у ваших родственников неприятности.
А ваша жена об этом ничего не знает. Вы сказали жене, что едете по делам в
Бельстон, а они начисто отрицают это. Высказали шоферу такси, владельцу
магазина, что ищете место для фабрики, а на самом деле болтались, по вашим
словам, без дела".
"Я не хотел, чтобы Макхен знал, что я устал".
"Почему?"
"Я не хотел, чтобы он подумал, что я выбился из ритма. Я не хотел
показывать своей слабости".
"Ах так, но это не очень убедительно. Это вполне нормально, когда
служащий признается, что он устал и ему нужен отдых и его ему
предоставляют. Десять процентов персонала только в этом году пользовались
этим. Почему вы считаете свой случай исключением?"
Молчание.
"А что вы можете сказать о той сказке, которую вы рассказали своей
жене? Мужчины не врут привлекательным женщинам без основательных на то
причин".
"Она и так уже была очень взволнована моим состоянием, я не хотел
усиливать это волнение".
"Хорошо. Значит, вы поехали в Бельстон искать место для фабрики или
по крайней мере сказали, что ищите. У нас есть два свидетеля на этот счет.
Вы хотели завести собственное дело? И что же за производство вы хотели
организовать? Почему вы выбрали Бельстон, где нет даже железнодорожной
ветки?"
"Свидетели ошиблись".
"Оба сразу?"
"Да".
"Хм, они страдают галлюцинациями, также как ваша жена и дети?
Странно, как это все вас не понимают или понимают не правильно. А?"
Ответа нет.
"Медицинская экспертиза показала, что девушка была убита. Из всех,
кого мы подозревали, вы единственный, у кого была такая возможность и, мы
думаем, мотивы тоже. Преступление было совершено двадцать лет тому назад,
за это время вы успели сделаться любящим отцом и мужем и благонадежным
гражданином. Вы стали образцом в пригородном поселке".
Молчание.
"И вот еще одно совпадение. Вы устали от всего этого, как раз в то
время, как выплыло наружу это убийство. Еще большее совпадение. Вы
неожиданно взяли отпуск. И куда же вы поехали? В Бельстон!"
Молчание.
"Хватит валять дурака. Мы и так уже потеряли достаточно времени.
Давайте посмотрим фактам в лицо. Новость заставила вас подпрыгнуть, так
как у вас были для этого основательные причины. Вы решили проверить. Вы
решили выяснить, напала ли полиция на чей-нибудь след, и если да, то на
чей? В противном случае вам не спалось".
Молчание.
"Мистер Брансом, вы достаточно выдали себя, все это удовлетворит
любого судью. Ваша единственная надежда - чистосердечное признание. По
крайней мере, только это может спасти вашу шкуру".
Тишина, пристальный взгляд, потом небрежный взмах рукой.
"Уведите его. Пусть посидит и подумает, пока его адвокат не приедет
сюда".
Брансому не составило труда представить весь этот ужасный диалог, в
котором ему была предназначена роль загнанной в угол крысы. Неужели это
все так и будет, когда придет конец? Когда он подумал об этом, его пульс
резко участился.
5
Это неприятное чувство прошло к тому времени, как он достиг Хенбери.
Он сумел убедить себя в том, что праздное предчувствие и реальность - это
совершенно разные вещи. Будущее скорее в руках Бога, чем в его собственном
слишком активном воображении. Худшее может и никогда не случиться. А если
и случиться, то он встретит его в свое время и не раньше.
Он нашел редакцию "Хенбери газет" в нескольких ярдах от своего отеля,
вошел туда и спросил худого юношу с болезненным лицом, сидящего за
прилавком:
- У вас есть старые номера газет?
- Смотря какие.
- Не очень старые, начиная с последнего.
- Сколько угодно. Сколько вам?
- Дайте мне пожалуйста, дюжину, - сказал Брансом, подумав.
- Вы хотите двенадцать копий последнего номера?
- Нет, я хочу двенадцать номеров начиная с последнего.
Парень подобрал номера, свернул их в сверток, перевязал веревкой и
подал их Брансому. Брансом заплатил и вернулся к себе в номер. Он закрыл
дверь, сел на стул у окна и начал изучать газеты, страницу за страницей,
колонку за колонкой, не пропуская ничего.
Эти газеты перекрывали период в три месяца. Они сообщали о пожаре, о
нескольких самоубийствах, о кражах, ограблениях, перестрелке где-то за
городом. Но ничего экстраординарного не произошло в Бельстоне и его
окрестностях.
Он объяснить это двояко. Шофер мог говорить о преступлении, которое
было совершено где-нибудь в другом месте. Это родило в голове Брансома
мысль, что может быть его собственный грех таки останется нераскрытым.
С другой стороны, история, которую рассказал шофер, могла быть и
чистой правдой, без всяких ошибок, но произошла она много раньше. С другой
стороны, парень имел такой вид, будто он пережил это совсем недавно,
несколько дней назад или по крайней мере, на прошлой неделе. Из рассказа
шофера Брансом определенно понял, что все это рассказывается по живым
следам.
У Брансома закружилась голова. До этого он считал, что у властей было
еще слишком мало времени, чтобы выследить его, а если у них было более
трех месяцев, то они могут висеть у него на пятках. Может быть, сейчас, в
этот момент они уже стреляют вопросами в Дороти.
"Куда, говорите, он поехал? В Бельстон? А где это? Джо, попробуй
связаться там с полицией. Скажи им, что его надо задержать. Если это не
ложный след, они могут его тут же прихватить".
Он сидел в своем номере, борясь с сомнениями. С самого первого
момента до этой поры он сразу же поддавался панике. Теперь он попытался
бороться с этим. В его ушах гудели провода, по которым допрашивающие
Дороти пытаются связаться с полицией в Бельстоне или Хенбери. День или два
назад от такой мысли он бросился бы наутек без оглядки. Но не сейчас. Он
просидит здесь до утра и попробует удачи.
Ему просто необходимо дождаться здесь утра, так как редакция "Хенбери
газет" сейчас уже наверняка закрыта. Новых номеров газет он не сможет
получить до завтрашнего утра. Та часть мозга, которая боролась с паникой,
которая утверждала его трезво оценить ситуацию, настаивала на том, чтобы
он не уезжал отсюда, пока не убедится, что его либо ищут, либо его
преступление так и осталось похоронено навечно. Для этой цели можно и
рискнуть.
Бросив газеты в урну, он потер свой подбородок и решил, что ему стоит
побриться перед обедом. Он открыл свой чемодан и уставился в него с
подозрением, вещи были аккуратно уложены, ничего не пропало. С самого
начала он был очень аккуратен в вопросах упаковки своих вещей и, подобно
всем людям такого типа, мог с первого взгляда определить, если в его
чемодан заглядывал посторонний. Вещи в чемодане лежали почти все, но не
совсем так, как он их укладывал. Он был в полной уверенности, что кто-то
опорожнил чемодан, а потом заново уложил его.
Он не был абсолютно уверен, но все равно, все это походило на то, что
его чемодан быстро и грамотно обыскала. Что же они искали? При данных
обстоятельствах можно было дать только один ответ: они искала
доказательства. Вор не стал бы так тщательно снова паковать чемодан.
Скорее всего он бы разбросал вещи по всему номеру, срывая свою злость на
то, что в чемодане не было ничего ценного. Только при официальном обыске
обыскивающий мог так стараться скрыть свое деяние.
Он проверил замки на предмет взламывания, но они работали легко и
четко. А не ошибся ли он? Может, чемодан просто протрясло в дороге и вещи
слегка сдвинулись? Или же полиция в Хенбери начала уже действовать?
Следующие несколько минут он посвятил тщательной проверке. Осматривал
комнату, пытался найти окурок, небрежно сброшенный табачный пепел или
что-нибудь еще в этом роде, что могло бы свидетельствовать о непрошенных
гостях. Он ничего не нашел. Ни кровать, ни платяной шкаф не выдавали
никаких признаков обыска, никаких доказательств не было, если не считать,
что его запасной галстук был сложен слева направо, а не наоборот, а пачка
воротничков лежала кончиками вперед, а не назад.
Затем он боком подошел к окну, и, скрываясь за занавеской долго
наблюдал за улицей напротив отеля, пытаясь понять находится ли отель под
наблюдением. Это тоже ни к чему не привело. Прохожих было много, но
насколько он заметил, никто из них не прошел в течении этих двадцати минут
мимо отеля дважды, никто даже не проявил к отелю повышенного внимания.
Конечно, тому, кто официально наблюдает за отелем, не обязательно
шляться снаружи. Он вполне может находиться в своем отеле, сидеть в холле
и с невинным видом изображать отдыхающего клерка. Единственными
посетителями фойе были два престарелых джентльмена, которые что-то
оживленно обсуждали. Ни один из них не походил на полицейского,
преследовавшего убийцу. За прилавком сидел дежурный. Это был очень тощий
парень, который мог бы залезть в одну полицейскую штанину. Брансом подошел
к нему.
- Меня никто не спрашивал, пока меня не было?
- Нет, мистер Брансом.
- А вы кому-нибудь показывали мою комнату?
- Насколько я знаю, нет.
- Хм...
- Что-нибудь не в порядке? - спросил клерк, уставившись на него.
- Ничего особенного. Просто у меня такое чувство, что кто-то побывал
в моей комнате.
- Что-нибудь пропало? - спросил клерк, напрягаясь в предчувствии
неприятностей.
- Нет, нет, ничего.
Клерк заметно расслабился.
- Может быть, уборщица.
- Возможно.
Брансом в растерянности опусти глаза. Перед его носом оказалась
гостиничная книга, раскрытая на последней странице. Книга была развернута
в сторону клерка, но Брансом мог вполне четко видеть последнюю запись. То,
что надпись была для него вверх ногами, вызвало только небольшую задержку
в прочтении. Он растерянно уставился в книгу, в то время как его глаза,
тревожно сообщали мозгу о своей находке.
ДЖОЗЕФ РИРДОН, КОМНАТА 13.
- Спасибо, - поблагодарил он клерка.
Он быстро поднялся на верх, закрылся в номере и сел на кровать,
судорожно сжимая и разжимая пальцы и пытаясь представить себе сколько в
мире может быть Рирдонов. Может быть, шесть или семь тысяч, может быть
даже десять или больше. Но он не знал этого и не мог знать даже
приблизительно. К тому же этот долговязый шпик с острыми глазами из
института не обязательно должен быть Джозефом. Он может быть Дадли или
Мортимером, или еще как-нибудь, только не Джозефом. И все равно, это было
неприятное совпадение. Равно как случайная встреча с ним на станции перед
отъездом. Или узнать о том, что его чемодан обыскивали здесь, как только
сюда прибыл Рирдон.
Какое-то время он думал оплатить счет и уехать не совсем из города, а
переехать куда-нибудь в пригород и там провести ночь. Это, конечно, не
просто. В Хенбери только два отеля, а ходить сейчас по улицам в поисках
дома, где можно снять жилье, слишком поздно.
Была, конечно, альтернатива, с которой он поиграл как загнанная крыса
с мыслью атаковать терьера. Может пойти в тринадцатую комнату, постучать и
встретиться лицом к лицу с Рирдоном. Если парень окажется незнакомцем, то
все нормально.
"Извините, я ошибся комнатой".
Но если это тот самый Рирдон, то у Брансома будет наготове несколько
вопросов, как только он откроет дверь.
"Какого черта ты здесь делаешь? С чего это ты преследуешь меня?"
Да, это может сработать. Рирдон не сумеет обвинить его в чем-либо, не
имея доказательств. А если бы такие доказательства существовали, то он,
Брансом, был бы уже арестован. То, что еще никто не сумел найти достаточно
доказательств, дает ему преимущество, хотя и временное.
Наполненный решимостью, он вышел в коридор и поспешил к двери с
тринадцатым номером. Он решительно постучал в дверь. Он был в полной
готовности закатить сцену, если в дверях покажется знакомое лицо. Он
постучал еще раз, на этот раз более громко и с нетерпением. Ответа не
было. Брансом приложил ухо к замочной скважине, за дверью не было слышно
ни звука. Он постучал дальше и еще более громко. Тишина. Комната была
пуста. Он попробовал открыть дверь - дверь была закрыта.
В конце коридора послышались шаги, Брансом метнулся к своей комнате,
нырнул в нее, но оставил дверь слегка приоткрытой, а сам стал наблюдать за
коридором через щелку. Крупный, с большим животом мужчина прошел мимо
комнаты тринадцать и проследовал к выходу. Брансом закрыл свою дверь, сел
на кровать и стал задумчиво смотреть на кровать.
В конце концов, для большей безопасности он поставил под ручку двери
стул, долго изучал свою улицу в окно, стараясь найти соглядатаев, и, не
обнаружив ничего подозрительного, лег спать, но с тем же успехом он мог
всю ночь прогулять по улице - результат был бы тот же самый. Он скучал по
Дороти и детям, представляя их в мыслях, пытался догадаться, что они
сейчас делают и отгадать когда он снова увидит их. Часами он лежал,
находясь в каком-то состоянии, которое можно было определить как нечто
среднее между бодрствованием и полубессознательным забытьем. Иногда он
погружался в царство каких-то кошмарных снов, из которых его выводил
малейший посторонний звук. К рассвету он был совершенно разбитым, с
опухшими глазами.
В восемь тридцать утра он был уже в редакции "Хенбери газет", едва он
успела открыться. Возвратившись в отель, он принес огромную кипу газет,
положил их себе в номер и спустился позавтракать. В столовой было около
дюжины людей, которые ели и болтали. Но среди них не было никого, кого бы
он мог опознать. Он только подумал, что всех их можно было бы назвать
Рирдонами, и клерка, и крупного мужчину, и даже двух старых дев.
Покончив с завтраком, он поспешил к себе в номер, чтобы быстренько
просмотреть все газеты. По газетам он вернулся на год назад. Нигде не
упоминалось о его преступлении. Ни в одном номере ни слова. Может быть,
полиция по известным только ей причинам задержала публикацию новости, но
такое долгое молчание казалось тоже нереальным. А может, все это произошло
еще раньше и упоминание есть в более старых газетах? Или все же шофера
говорили о подобном, но другом преступлении.
Он все еще считал, что ему надо узнать все точно, но старался не
испытывать судьбу методами, которого он будет этого добиваться. И все же
он мог придумать, как узнать всю правду точно. И это будет очень опасный
ход, он даже не знал, хватит ли у него смелости на это. Это будет все
равно, что сунуть голову в пасть льву. Он должен пойти в полицию и
спросить их об этом прямо и откровенно, вот так!
Но сможет ли он улизнуть от них, если появится там под чужим именем и
придумает какую-нибудь правдоподобную историю? Ну, например, он может
представиться писателем, который пишет запутанные детективные истории и
просит у них помощи, он просит у них сведений о деле Элайн Лафарк. Афера!
Это уж слишком! Он мог представить реакцию полиции на такой акт.
"Эй, а как вы узнали об этом? В газетах об этом ничего не
упоминалась! А как вы узнали имя жертвы? Мы такого еще сами не знаем. Нам
кажется, мистер, что вы знаете об этом слишком много, чтобы это хорошо
сказалось на вашем здоровье. Только один человек может так много знать об
этом деле, тот человек, который это сделал!"
Затем они задержат его, как главного подозреваемого, довольно скоро
установят его настоящее имя и вот тогда у него под ногами загорится земля.
Слишком рискованно и на столь же глупо. А что, если позвонить по
телефону-автомату? Это идея. Они не могут схватить человека, который
находится от них на расстоянии нескольких миль на другом конце медного
провода, как бы они того не хотели. Ровно они не смогут проследить откуда
он звонит, если он не будет затягивать разговор. Потихоньку он начал
обучаться тем трюкам, которые используют беглецы. У него была чертовски
трудная жизнь.
Телефонная будка возле автобусной остановки будет идеальным местом.
Самая лучшая тактика - это узнать когда отходят автобусы и сделать звонок
перед отправлением двух-трех автобусов в разные концы. Если полиция
бросится в погоню за автобусами, в то время, как он спокойно пойдет в
отель. Полиция догонит автобусы, но никого там задержать не сможет, так
как у них не будет описания преступника.
Отлично, он попробует это и, может быть ему улыбнется удача и он
узнает что-нибудь важное. Если, к примеру, он скажет дежурному, что знает
кое-что о тех костях, которые нашли под деревом, и вот в ответ на это
дежурный заинтересуется, начнет задавать вопросы, попросит подождать, пока
он позовет детектива, то значит, все это мрачная реальность. Его
преступление обнаружено и власти работают над его раскрытием.
Обдумав свои действия до такой степени, он решил, что нет смысла
оттягивать выполнение операции и отправился на станцию, предварительно
убедившись, что дверь и чемодан надежно закрыты. Он быстро шагал по
коридору и когда поравнялся с комнатой N13, дверь ее открылась и на него
уставился Рирдон.
Даже не изобразив удивления, он воскликнул:
- Вот неожиданная встреча...
Он не успел закончить, Брансом тут же заехал ему по зубам. Это был
очень сильный удар, в который Брансом вложил всю свою силу, ярость и
страх. Рирдон сразу же полетел обратно в комнату.
В отчаянной ярости Брансом бросился за ним, и нанес ему еще один удар
в подбородок. Это был сильный, хорошо нацеленный удар, который мог бы
свалить с ног человека намного здоровее и тяжелее Рирдона. Но не смотря на
свою худобу, Рирдон оказался крепким малым. И хотя удары были совершенно
неожиданными для него, Рирдон удержался на ногах. Он развернулся, взмахнул
руками и попробовал сгруппироваться.
Брансом решил полностью использовать свое преимущество и не дать
Рирдону никакой возможности сопротивляться. Ярость родила в нем такую
силу, о существовании которой он не подозревал. Он отскочил в сторону и
нанес Рирдону еще один сильный удар по горлу. Рирдон издал хриплый
кашляющий звук и начал падать. Он поднял руку и всем своим видом
показывал, что хочет закричать, но не может.
Брансом нанес еще три удара, прежде чем Рирдон упал, упал не резко, а
тихо и спокойно, как лишенный человека костюм. Да, он был крепкий мужик и
ему надо было получить много для такого результата. Брансом, тяжело дыша,
склонился над ним. Бросив взгляд назад, он заметил, что дверь в номер
широко раскрыта. Он подошел к двери и выглянул в коридор. Ни души. Никто
не слышал шума короткой схватки, никто не поднял тревоги. Тщательно закрыв
дверь, Брансом вернулся к своему противнику.
Стоя над Рирдоном и глядя на него, Брансом задумчиво потирал костяшки
пальцев. Внутри у него все дрожало от возбуждения, а нервы натянуты как
струны.
- Этот парень слишком умный и упорный, - подумал Брансом. - И будет
полным безумием не воспользоваться нынешней ситуацией, не решив как быстро
и надолго стряхнуть хвост.
Сейчас у него была отличная возможность избавиться от Рирдона
навсегда. Человека можно казнить за убийство только один раз. Она не могут
посадить его на электрический стул дважды. И в тоже время, он не мог
серьезно подойти к идеи убить Рирдона. Он не мог бы так хладнокровно убить
кого-нибудь и за миллион долларов. Если бы было подходящее время для
самоанализа, то можно было бы попробовать разбудить в себе убийцу и
сделать из этого кое-какие выводы, но время было совершенно неподходящим.
Как ни как Брансом не мог убить Рирдона, даже для собственного
спасения. Рирдон лежал на полу, его пиджак был расстегнут и под мышкой
была видна кобура, из которой торчал пистолет. Брансом задумчиво посмотрел
на него, но пистолет трогать не стал.
Он подошел к чемодану Рирдона и открыл его. Внутри он обнаружил
полдюжины наручников, два галстука и прочие необходимые для путешествия
вещи. При помощи наручников и галстука, Брансом связал руки и ноги Рирдона
и галстуком привязал ему в рот кляп. К тому времени, когда он кончил это
дело, Рирдон начал сопеть и потихоньку приходить в себя.
Брансом быстренько обыскал его, нашел бумажник и решил осмотреть его.
Бумажные деньги, пара писем, не представляющих интереса, несколько
расписок, сложенная страховка на машину. В другом отделении лежало
несколько почтовых марок. В кармашке на другой стороне бумажника лежала
запечатанная в целлофан продолговатая карточка и волосы у него на голове
встали дыбом. На карточке был вытеснен орел, серийный номер и надпись
НОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО
НЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ
Е ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ
ИРДОН
Во имя всего святого, что может делать военная разведка с обычным
убийством? Это поразило его. Единственное объяснение, которое он смог
придумать было то, что разведка взяла его дело у полиции, когда узнала,
что в нем замешан служащий чрезвычайно секретного учреждения. Но это тоже
казалось маловероятным. Насколько он знал, полиция никогда не отдавала
свои дела, кто бы ни был замешан в них.
Но, как ни говори, ищейка пока выведена из строя. Теперь все зависело
насколько быстро Брансом сможет убраться из поля зрения этой ищейки.
Положив бумажник на место, он затащил Рирдона под кровать, выглянул в
коридор - никого не было. Он вышел из комнаты N13 и услышал как за ним
щелкнул замок. После этого он заскочил в свою комнату, схватил чемодан,
быстро оглядел номер и убедился, что ничего не оставил. Спустившись в
фойе, он оплатил свой счет. Клерк был медлительный и томный, как будто
хотел испытать терпение Брансома. Пока клерк возился с бумагами, Брансом
оглядывал фойе на случай нет ли там еще какой-нибудь ищейки и со страхом
ожидал, что вот-вот наверху начнется шум. Взяв счет, он выскочил на улицу
и быстрым шагом направился к автобусной станции, но там оказалось, что в
ближайшие пятьдесят минут не отходит ни один автобус. Тогда он отправился
на вокзал. Но и там в ближайшие полтора часа не отходил ни один поезд.
Это означало нежелательную задержку. Инстинкт преследуемого подсказал
ему, что ему не следует задерживаться в Хенбери ни на минуту дольше
необходимого. На время он оставил идею позвонить в полицию! Можно будет
позвонить откуда угодно! Даже из-за тысячи миль. Такой далекий звонок даже
будет иметь свое очарование.
Главной задачей было выбраться из города до того, как Рирдон
освободиться и власти закроют город. Он решил отправиться по пути
автобуса, который должен был первым отойти от станции. Автобус подберет
его в четырех или пяти милях от города и таким образом он избежит облавы,
если в ближайшие пятьдесят минут Рирдон сумеет освободиться и поднять шум.
Первое, что тогда сделают власти, это отправят патрули на автобусную
станцию и железнодорожный вокзал, опросят шоферов такси и водителей
грузовиков.
Итак, он быстрым деловым шагом отправился из города, думая только о
том, что до конца дня ему надо будет позвонить Дороти и узнать, как дела у
нее и у детей. А также он спросит ее, не интересовался ли кто-нибудь его
местопребыванием. И опять сказалось отсутствие у него опыта преступника.
Ему и в голову не пришло украсть машину и быстренько на ней удалиться из
города, бросить машину в первом же большом городе и украсть другую. За
свою жизнь он украл только раз в возрасте около шести лет, предметом кражи
было большое яблоко.
С другой стороны, если дела обстояли так, как он предполагал, то
отсутствие опыта давало ему преимущество. С точки зрения полиции все
закоренелые преступники действуют очень похоже. На каждый шаг полиции они
в ответ делают вполне определенные шаги. А вот новички непредсказуемы.
Старый преступник был бы уже далеко на чужой машине, удаляясь все дальше и
дальше. А вот новичок мог сотворить все, что угодно, даже попытаться
остаться незамеченным, шагая на своих двоих. Вот Брансом и шагал.
В начале ему повезло. Через двадцать минут пути его обогнал помятый,
изрядно фыркающий "Седан". Машина остановилась и шофер предложил ему
подвезти. Брансом принял предложение, залез в машину и устроился рядом с
краснолицым шофером. Брансом честно сказал шоферу, что просто идет по
дороге, чтобы убить время и рассчитывает на автобус, когда тот его
догонит.
- А куда направляешься-то? - спросил краснолицый.
- В любой большой город, - ответил Брансом и похлопал по своему
чемодану, чтобы привлечь к нему внимание шофера. - Я хожу по домам.
- А что продаешь?
- Страховку.
Неужели это никогда не кончится? Вопросы и быстрое придумывание
ответов на них.
- Грязное дело, - ответит краснолицый с полным отсутствия такта. -
Мою жену почти уговорили купить такую штуку. Точно тебе говорю! Я ей,
конечно, сказал:
- Только попробуй! Почему ты хочешь, чтобы я мертвый стоил больше,
чем живой? Грязное дело, скажу я тебе. Заинтересовать бабу трупом!
Нехорошее это дело! В этом мире и так достаточно неприятностей, чтобы
предлагать кому-нибудь сорвать банк за то, что парень сыграл в ящик.
- Я продаю страховку против пожаров и ограблений, - попробовал
успокоить его Брансом.
- Ну, это совсем другое дело, мистер. В этом есть смысл. Вот у моего
дяди, из Декатора, сеновал полыхнул прямо как вулкан. Он вообще-то скряга,
так столько потерял сразу. Я всегда говорил...
Шофер все продолжал болтать, пока "Седан" кряхтел, подпрыгивая на
ухабах и оставляя за собой милю за милей. Шофер перечислил и описал в
деталях все большие пожары в этом регионе за последние сорок лет и кончил
тем, что страховка от пожаров - это настоящее дело, а вот страховка против
ограбления - это гиблое дело, потому, что в этом районе очень мало
проходимцев.
- Это ты лучше попробуй где-нибудь в другом месте, - посоветовал
краснолицый.
- Должно быть, хорошо жить в таком уголке, - предположил Брансом. А
как насчет убийств? Это бывает?
- Да, было несколько. Все из-за баб, или выпивки. Только одно никак
не раскроют.
- Это какое же? - навострил уши Брансом, рассчитывая хоть теперь
услышать что-нибудь стоящее.
- Да это было лет восемь-десять назад, - охотно ответил краснолицый.
- Старика Джефа Боткинса нашли здорово избитым. Он так и умер, ничего не
сказав. Полиция искала тут сезонника, но его и след простыл. Так его и не
нашли.
- А что с той девушкой, которую нашли под дерево?
Краснолицый тут же внимание переключил с дороги на Брансома.
- Какой же это девушки?
- Может это, конечно, только слухи, - сказал Брансом. - Просто
несколько дней назад я слышал, как два парня говорили, что где-то под
Бельстоном нашли под деревом скелет девушки.
- Это когда же?
- Да, я не знаю, когда это случилось. Может, неделю назад, а может и
несколько месяцев. Похоже было, что парень говорил о чем-то совсем
недавнем.
- Выдумал он все это, - определенно заявил краснолицый.
- Может, и так.
- Если бы такое произошло, это разнеслось бы на сотню миль, как
степной пожар, - заверил он. - В этих местах любят поговорить и делают это
предостаточно. Я-то уж точно слышал бы.
- А не слышал?
- Нет, мистер. Вы, наверное, не так поняли этого парня.
В это время машина въехала в городок поменьше, чем Хенбери, но
побольше, чем Бельстон. Краснолицый взглянул на пассажира:
- Ну, как местечко?
- Вполне подойдет, если дальше не едешь.
- Могу провезти еще с сорок миль. Но тогда, вам останется еще
двадцать, чтобы добраться до города.
- Попробую туда. А может мне повезет и меня кто-нибудь подвезет
дальше.
- Хочешь отъехать подальше? Думаешь здесь ничего не заработаешь?
- Сказать по правде, я устал от маленьких городков. Я думаю, мне
лучше съездить куда-нибудь в большой город.
- Не могу осуждать вас за это, - сказал краснолицый. - А что, ваша
контора машинами не снабжает?
- Снабжает, но я оставил свою дома, жене.
- У нее есть на тебя страховка?
- Конечно, есть.
- Женщины! - воскликнул он, наклонившись вперед. - Им лишь бы
что-нибудь хапнуть! Все забирают, что мужчина имеет.
Он замолчал, покусывая нижнюю губу, пока машина тряслась через весь
город. Увеличивающееся расстояние вполне успокаивало Брансома, который
считал, чем дальше, тем лучше. Шофер продолжал молчать, очевидно,
раздосадованный жадностью слабого пола.
Они отъехали около тридцати миль от последнего города и оставалось
всего десять миль до цели путешествия краснолицего. Здесь дорога вывела их
на открытое шоссе, довольно широкое, на котором стояли две машины. От
машины отделилась фигура в форме и стала посредине дороги. Это был
патрульный полицейский, который поднял руку, приказывая "Седану"
остановиться. Одна из стоящих машин зафыркала и отъехала, как раз в тот
момент, когда краснолицый спросил:
- Ну и что теперь?
Рядом с первым патрульным показался второй. Они подходили к "Седану"
осторожно, с двух сторон. Всем видом они говорили, что их больше
интересует не машина, а пассажиры.
Заглянув внутрь машины, тот, что повыше, спросил:
- А, привет, Вильмер. Как делишки?
- Так себе, - ответил краснолицый, не выражая особой радости. - И
какого рожна вам надо на этот раз?
- Не суетись, Вильмер, - посоветовал другой. - Мы кое-кого ищем, - он
сделал жест в сторону Брансома. - Знаешь этого парня?
- А должен?
- Он едет с тобой, не так ли?
- Как видишь, ну и что с того?
- Слушай, Вильмер, давай-ка быть разумным, а? Я на тебе не женат, так
что попридержи язычок, давай-ка ответь мне прямо на два вопроса. Где ты
откопал этого парня?
- Подобрал на окраине Хенбери, - признался краснолицый.
Подобрал, да? - патрульный начал с интересом разглядывать Брансома,
тем же занялся и его партнер. - Вы подходите под описание человека,
которого мы ищем. Как вас зовут?
- Картер.
- И чем вы занимаетесь?
- Я - страховой агент.
- Это так, - сообщил краснолицый, радуясь тому, что он что-то тоже
может сказать. - Мы с ним об этом говорили. Я рассказал ему, как тут у нас
идут дела.
- А как имя? - перебил его патрульный.
- Люсиус, - сообщил Брансом, даже не понимая в каком уголке своего
мозга он сумел откопать такое.
Эти данные поколебали уверенность допрашивающих. Они переглянулись т
вновь принялись рассматривать Брансома, очевидно, сравнивая его с
описанием, полученным по радио.
- И что вы делали в Хенбери?
- Продавал страховки, - криво улыбнулся Брансом.
- Ваш бумажник и ключи, пожалуйста.
Брансом протянул.
Патрульный тщательно просмотрел содержание бумажника.
- Люсиус Картер, жди больше! Это и есть тот парень, Ричард Брансом! -
он махнул рукой краснолицему. - Поехали!
Краснолицый со злостью захлопнул дверцу и заорал в открытое окно.
- Раскомандовались тут! Это моя машина! Я купил ее на свои денежки! И
как налогоплательщик, я могу...
- Поехал, Вильмер. Ты уже большой мальчик. Ну!
Краснолицый одарил полицейских и Брансома убийственным взглядом и
умчался, обдав их клубом пыли и бензина.
- Садитесь в машину, мистер, - сказал короткий полицейский, указывая
Брансому на патрульную машину.
- Почему? В чем вы меня обвиняете? Если у вас есть что-нибудь против
меня, скажите!
- Вам все расскажут в участке, - отрезал патрульный, - мы можем
задержать вас на двадцать четыре часа под любым предлогом. Так что утихни,
мистер, и садись в машину.
Бросив дальнейший спор, Брансом залез в машину. Короткий полицейский
сел на заднее сиденье рядом с Брансомом, а высокий занял место водителя,
щелкнув выключателем, проговорил в микрофон:
- Машина девять, Хилт и Грег, мы только что подобрали Брансома,
сейчас привезем.
6
В участке их отношение к нему было по крайней мере странным. Они
обращались с ним бесцеремонно, но в тоже время без той грубости, с которой
обращаются с явно виновными. Складывалось впечатление, что они не
представляли кто он такой, то ли его искали потому, что он взорвал
Соединенные Штаты, то ли он кандидатом на медаль Конгресса, которого не
могли найти. После тщательного досмотра и проверки его личности, они
покормили его и отвели в камеру, не задавая никаких вопросов.
Все, что получил в ответ на свои вопросы, было:
- Молчите и ждите.
Рирдон прибыл в три часа. Пара нашлепок медицинского пластыря были
прикреплены у него на губе, больше никаких повреждений не было видно. Они
предоставили ему кабинет, где он терпеливо ждал, пока туда приведут
Брансома.
Оставшись, одни, они без всяких эмоций оглядели друг друга и наконец
Рирдон сказал:
- Я полагаю, что вы понимаете, что мы можем обвинить вас в обычном
нападении на человека.
- Пусть будет так, - пожал плечами Брансом.
- Почему вы это сделали? Почему так обошлись со мной?
- Чтобы научить вас заниматься своими делами не лезть в чужие.
- Понятно. Вам не нравилось, что я все время попадался вам на глаза.
- Конечно. А кому это понравится.
- Большинство людей не имеет ничего против, - сказал Рирдон. - А с
чего бы им иметь? Им нечего скрывать. А ВЫ скрываете?
- Выясните.
- Вот я сейчас и стараюсь это сделать. А ВЫ не хотите мне это
сказать?
Брансом тупо уставился в стену. Пока убийство не вспоминалось. Это
странно, если еще и учесть, что они его преследовали и наконец задержали.
Может быть Рирдон бережет это напоследок и причмокивает губами от
удовольствия? Садист играет в кошки-мышки.
- Может быть, я смогу помочь вам? - продолжал Рирдон спокойно и
собранно. - Я ХОЧУ ПОМОЧЬ ВАМ!
- Очень мило, - ответил Брансом.
- Но очень трудно помочь, когда не знаешь в какой помощи нуждается
человек.
- Держи карман шире, - посоветовал Брансом.
Рирдон резко возразил:
- Это не водевиль Брансом. Это - серьезное дело. Если вы вляпались в
какую-то историю и вам нужно помочь, вы должны рассказать об этом.
- Я сам могу уладить свои дела.
- Убежав от дома, семьи, с работы - это не очень-то эффективный
способ.
- Это уж мне судить.
- И мне тоже, - зарычал Рирдон. - Я докопаюсь до этого дела любым
способом.
- До какого дела? - спросил Брансом с сарказмом. - Я взял небольшой
отпуск, официально, как положено его оформил. Это было вполне законно и с
тех пор, как я знаю, закон не менялся.
Рирдон глубоко вздохнул:
- Как я вижу, вы не хотите мне доверять; пока нет. Это оставляет мне
единственное решение - отвезти вас домой. Мы все обсудим по дороге.
- Вы не можете отвезти меня обратно, - возразил Брансом, - нападение
на человека - не такое уж крупное преступление.
- Это обвинение вам еще не предъявлено, - возразил Рирдон, - и не
будет предъявлено. Это будет последний день, когда я прибегну к помощи
закона из-за удара по зубам. Вы поедите со мной домой по собственному
желанию...
- Или что?
- Я подниму вопрос о вашей измене и разглашении государственной
тайны. И вот тогда мы посмотрим, как вам это понравится.
Брансом побагровел и закричал, наклонившись вперед:
- Я не предатель!
- А никто и не говорит, что вы предатель.
- Вы только что сами сказали.
- Я еще ничего подобного не говорил, - возразил Рирдон. - По крайней
мере, пока я не обнаружил никаких причин не верить в вашу лояльность. Но
если будет необходимо, я могу покривить душой. Я просто показал вам на
какие грязные трюки я способен, чтобы выяснить, что вы скрываете.
- Вы хотите сказать, что не остановитесь и перед ложным обвинением?
- Да. Мне нельзя оставлять ни одной возможности.
- И в то же время вы хотите помочь мне?
- Конечно!
- Ну, из того, что я слышал, я могу сделать два вывода: либо вы
сумасшедший, либо вы считаете, что я сумасшедший, - ответил Брансом.
- Насколько я знаю, вы возможно, не в своем уме, - согласился Рирдон.
- Если это так, то я хочу сказать, что хочу знать как это так внезапно с
вами произошло.
- Почему?
- Потому что вы не первый и, насколько мне известно, не последний.
Брансом прищурил глаза.
- О чем это вы?
- О помешанных. Я говорю об умных и талантливых людях которые вдруг,
неожиданно становятся странными. Их уже достаточно много. И пора с этим
кончать.
- Я не понимаю этого и более того, не хочу этого понимать. Все что я
могу сказать по этому поводу, это то, что если вы считаете человека,
который взял отпуск из-за того, что ему очень нужен отдых, сумасшедшим, то
вы сами тронулись.
- Вы не просто взяли отпуск.
- Да?
- Если бы это было так, то вы взяли бы и детей и жену с собой.
- У меня складывается впечатление, что вы лучше меня знаете, что мне
надо делать, - сухо заметил Брансом. - И что же я делаю в таком случае, по
вашему мнению?
- Бежите от чего-то. Или, может быть, бежите за чем-то. Более
вероятно первое.
- Убегаю от чего?
- Это вы должны были бы мне сказать, - предположил Рирдон, не отрывая
взгляда от Брансома.
- Это ваша теория, а не моя. Вы сами откапывайте подтверждение этой
теории. Таким образом или вы мне все это рассказываете, или уж молчите.
Нахмурившись Рирдон смотрел на часы.
- Я не могу оставаться здесь весь день из-за пустых споров. Через
двадцать минут отходит поезд. Мы вполне успеем на него, если сейчас же
отправимся в путь.
- Для этого вам придется тащить меня волоком, и тогда, может быть, и
я смогу возбудить против вас дело о телесных повреждениях.
- Пустая надежда. Любой компетентный адвокат скажет вам, что судиться
с правительством бесполезно. Кроме того, я знаю, что делаю. Я сам могу
прибегнуть к закону.
- Ну хорошо, поедем.
Брансом встал, голова у него слегка кружилась. Ни одного слова не
было сказано об Элайн Лафарк. Манера, с которой они обращались с ним,
создавала угрозу его жизни или, по крайней мере, свободе. Но по каким-то
не понятным причинам, они выбрали для этого совсем другой путь.
Если человек преднамеренно и обдуманно убил женщину, то это -
убийство. Этого достаточно для любого суда и суды имеют с этим дело каждый
месяц. Но здесь в дело гражданского суда вмешались военные, и, объявляя
его невинным в результате безумия.
Почему?
Это озадачило его.
Когда поезд уже мчался по пригородным местам, Рирдон опять уставился
на него.
- Послушайте меня, Брансом. Я буду с Вами откровенным. Ради Христа,
постарайтесь сойти до моего уровня. Я скажу, почему так заинтересован в
вас. А вы в ответ расскажете, что вы скрываете, что заставляет вас
пуститься в бега.
- Я не в бегах.
- Сейчас, возможно, нет. Нет, с тех пор как вы попались мне. Но до
этого вы были в бегах.
- Нет, просто это ваши догадки.
- Давайте раскинем мозгами вместе. Если будем продолжать сталкиваться
лбами, мы ничего, кроме синяков не получим. Я хочу вам напомнить то, что
вы, как специалист, как мне кажется, забыли, что сейчас идет война. Еще не
стреляют, но все равно это война. Иначе зачем бы вам и вашим коллегам так
усиленно работать над еще более новым и более мощным оружием?
- Ну?
- Потому что холодная война превращается в горячую. И война без
стрельбы ведется своими способами. Каждая сторона старается украсть лучшие
головы другой стороны, купить их, или же просто уничтожить. Мы теряем
людей, лаборатории, головы. И они покупают наши. Вы понимаете, о чем я
говорю? Мы покупаем кое-какие их головы. Они тоже.
- Конечно. Старая песня.
- Ну, хоть и старая песня, а действует все также, - согласился
Рирдон, - он наклонился к Брансому и прищурил глаза. - Оружие в этой войне
- подкуп, шантаж, воровство, соблазнение, убийство, все, что помогает
достичь цели, это происходит с обеими сторонами. Главная цель в этой
борьбе - как можно больше отнять у противника и как можно меньше потерять
самим. Первая часть также важна, как и вторая. Я специализируюсь на
второй. Это моя работа. Это задача нашего отдела - отбить вражеские атаки
на наши умы.
- Вы сказали мне ничего нового или удивительного, - посетовал
Брансом. - И это чертовски обидно, что человек не может взять отпуск, не
будучи заподозрен в попытке продать свои рабочие секреты.
- Вы слишком упрощенно понимаете ситуацию, - возразил Рирдон. - В
основном есть два способа ослабить противника: первое - это попытаться
использовать умы противника для своих целей. Второе - не дать противнику
использовать его собственные, если невозможно первое. Это политика собаки
на сене: ни себе, ни людям. Понятно? А теперь представим, что вы слишком
лояльны, чтобы продать секреты, что тогда?
- Ну и что тогда?
- Враг выводит из строя вашу голову, раз он не может ею
воспользоваться, то пусть и не пользуются другие.
- Чушь?! Я не стою такой заботы.
- Это все равно, что сказать, что солдата не стоит посылать на поле
битвы. Если конечно, рассматривать его как одного человека, то это верно.
Но если они сотни, тысячи, десятки тысяч, то это уже причина поражения или
победы - Рирдон сделал паузу, чтобы эти слова уложились в голове Брансома,
потом продолжил. - Лично я не стал бы беспокоиться о каком-то там
Брансоме, но о сотне, сотнях "Брансомов" заботиться - мое дело.
- Ну, у вас есть хотя бы одно утешение, - улыбнулся Брансом, - моя
голова еще крепко держится у меня на плечах.
- Как вы прекрасно понимаете, я говорю образно. Ум, который резко
перестал работать для своей страны - потерянная для нее голова. Это уже
жертва в необъявленной войне. И в наш технический век очень опасны удары,
которые наносит враг по лучшим умам.
- Все это очевидно. И это понятно и дураку, и, не сочтите за
хвастовство, но я это знал уже много лет назад. Но как это все можно
приложить ко мне в данный момент?
- Я к этому и подхожу, - сказал Рирдон, - определенное число хороших
ученых было потеряно за последние два года, не только из вашего института,
но и некоторых других. Это число гораздо выше числа потерь в естественных
условиях от смерти, болезни. Если мы не найдем способ остановить эти
болезни, потери превратятся в полк, полк в армию, - он махнул рукой. - И
после этого - БУХ!
- Вы уверены, что потери превосходят естественные? - спросил Брансом,
вспоминая возражения, которые он высказывал Бергу.
- Мы вполне уверены. Но что плохо, это то, что мы потеряли очень
много времени, прежде чем понять, что происходит что-то необычное. Все, с
кем это произошло, были ценные люди и все они заслужили доверие. Все они
вдруг потеряли интерес к работе, начали действовать совершенно не в духе
своего характера и в конце концов пропали для своей страны. С одним это
произошло быстрее, чем с другими. Некоторые исчезли, едва успев крикнуть
короткое "Прощай!", другие брали отставку уезжали в отпуск и никогда не
возвращались. Некоторые из них переходили границу. Мы знаем, что они
сейчас делают. Это ни в коей мере не угрожает интересам страны, но мы не
можем вернуть их никакими уговорами. Пока они живут так, как хотят, они
ничего не предпринимают. Недавно мы выследили троих, которые все еще
остались в стране.
- И что произошло?
- Все трое твердо стояли на позиции, что имеют право жить где хотят и
выполнять работу, которую хотят. Та работа, которой они занимаются сейчас,
немного хуже той, которую они оставили, но они уверяют, что это их больше
устраивает и не хотят объяснять причины. По мнению агентов, которые с ними
разговаривали, они все чем-то напуганы и совершенно не хотят отвечать ни
на какие вопросы.
- Я не осуждаю их, - сказал Брансом. - Мне тоже не нравится, когда за
мной идет хвост, куда бы я ни пошел. Я ударил вас по зубам не просто так.
Я считал, что пришло время научить вас жить самому, и дать жить другим.
Не обратив внимания на это замечание, Рирдон продолжал:
- После этого они пропали снова и находились уже в другом месте,
занятые другой работой. Мы решили не спускать с них глаз, но не беспокоить
их больше. Мы встали перед фактом, что мозги перестали работать на эту
страну и нам надо найти путь исправит эту ситуацию. Их ложь - это слабость
нашей добродетели. Другие режимы заставили бы их говорить.
- Итак, вы наклеили на меня ярлык еще одного мятежника из этого
списка? - спросил Брансом, вздохнув от того, что истинная причина его
бегства осталась им неизвестной.
- Вас, и еще одного, - сообщил Рирдон, - в тот день, когда мы решили
взять вас под наблюдение появился еще один парень, который показывал те же
симптомы, что и вы.
- Выяснили, что с ним?
- Нет, но думаю, выясним, - продолжал Рирдон. - Вам, конечно, не
известно, но мы разослали своих людей по всем научным центрам, которые
занимаются оружием. Эти люди собирают информацию о всех, кто вдруг резко
бросил работу, кто начал показывать признаки надлома или просто начал
странно вести себя. Таким образом мы вышли и на вас.
- Кто навел вас на меня?
- Не будем об этом, - безразлично заметил Рирдон, - это был некто,
кто считал, что на данный момент несколько не в себе.
- Могу поспорить, что Каин, - прошипел Брансом, - он всегда считал
себя психологом-любителем.
- Я не играю в отгадки, так что не надо меня провоцировать.
- Хорошо. Я понимаю это правило.
- Итак, я продолжаю. Я рассмотрел Все свидетельства о вашем
поведении, следовал за вами повсюду, и пришел к выводу, что вы очень
нервничаете и готовы бросить все и пуститься в бега. А ведь на такой шаг
должно толкнуть что-то серьезное. Бросить хорошую работу, обжитой дом,
все, и мы должны знать, что заставило вас сделать это. Если мы поймем
причины, мы сможем остановить это.
- Ну, в моем случае вам придется долго искать, того, чего нет, -
заявил Брансом.
- Я не верю вам. Знаете о чем я подумал? Я думаю, что вы узнали о
какой-то угрозе для вас или вашей жены или детей.
Брансом ничего не ответил.
- Нет такой угрозы, которую мы не смогли бы отвести, - сообщил
Рирдон. - Мы можем встретить эту угрозу и отвести ее, но для этого нам
надо знать, что это за угроза, иначе мы будем тыкаться в слепую, - Рирдон
вперся глазами в Брансома. - Если кто-то угрожает вам, скажите, как и кто.
Я могу поклясться своей жизнью, что мы сумеем с ним справиться.
Ха, это смешно! Правительство собирается защитить преступника,
которого само же и собирается казнить, если узнает правду.
Рирдон говорит о врагах на другом конце планеты, когда истинная
угроза лежит в законе этой страны, вооруженном электрическим стулом и
газовой камерой.
Вмешательство военной разведки теперь было понятно. Она работала с
полицией рука об руку, не зная об этом. Первые подозревают, что его
принуждают отказаться от своего долга, вторые не могут найти ниточку,
которая приведет к убийце. Это несколько опечалило Брансома. Разведка
смотрит на него, как на перспективного дезертира. Зато радует, что полиция
остается на месте.
- Я прав? - настаивал Рирдон. - Чья-то жизнь под угрозой?
- Нет!
- Лжете!
- Рассматривайте это как хотите, - устало сказал Брансом.
Рирдон отвернулся к окну и начал вглядываться в пейзаж, мелькающий за
окном. Несколько минут он сидел молча, погруженный в свои думы. Вдруг он
резко повернулся и спросил:
- Каким образом здесь замешан Бельстон?
Брансом вздрогнул и побледнел. Это было как удар в солнечное
сплетение.
- Что вы хотите этим сказать?
- Вы все еще продолжаете врать, но вас выдает ваше лицо. Бельстон
имеет большое значение для вас, это что-то черное отталкивающее, и в то же
время он тянет вас, потому что вы хотите что-то выяснить.
- Если вы знаете так много, то должны знать и что это такое.
- Не знаю. И думаю, что и вы не найдете то, что ищете, - Рирдон сжал
кулаки и внимательно начал рассматривать костяшки пальцев. - Я
догадываюсь, почему ваши поиски безуспешны.
- Ну давайте, если это вас развлекает.
- Вы хотите наладить контакт с кем-то, кто вам неизвестен и все это
по его инициативе. Но испортил вам всю игру. Они видели, что за вами
следят и мое лицо им не понравилось. Вот поэтому они и не вышли на контакт
с вами, как было оговорено. А может, они и не дали вам того, что обещали.
- Они?
- Противники. Не притворяйтесь. Вы прекрасно понимаете о ком я
говорю.
- Да вы просто здоровенная пчела в улье. Вы не хотите никого слушать,
кроме своего жужжания.
- Слушайте Брансом, я информирован лучше, чем вы думаете. Вы бродили
по Бельстону, как потерянная душа по аду, ища что-то, что вы не смогли
найти, или ожидая чего-то, что не случилось. Прекрасное занятие для
проведения отпуска, не так ли?
Брансом продолжал молчать.
- Вы разговаривали со многими людьми в Бельстоне и Хенбери. Мы
проверили их всех, никаких намеков на зарубежную связь. Это тоже не
привело нас никуда. Все они были чисты как новорожденные щенки. Вы или
кто-то е