M.П.Алексеев. Ч.Р.Метьюрин и его "Мельмот скиталец"
----------------------------------------------------------------------------
Charles Robert Maturin
Melmoth the wanderer
Второе издание
Издание подготовили М. П. Алексеев и А. М. Шадрин
Серия "Литертурные памятники"
М., "Наука", 1983
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
1
Роман Чарлза Роберта Метьюрина "Мельмот Скиталец", вышедший в свет в
1820 г., представляет собою яркое явление английской литературы
романтической поры. Будучи последним и одним из лучших образцов в ряду так
называемых готических романов (или романов тайны и ужаса), широко
распространенных в английской литературе на рубеже
XVIII и XIX вв., "Мельмот Скиталец" превосходит их не только
увлекательностью своего сюжета, но прежде всего серьезной философской
мыслью, лежащей в его основе и облеченной в самые неожиданные и
фантастические образы и формы. Запутанный сюжет, перенесение места действия
из одной страны в другую, притом в разное историческое время, усложненные
приемы повествования с перемежающими друг друга вставными повестями разного
стиля и назначения, многочисленные действующие лица, находящиеся между собою
в таинственных и не до конца раскрытых отношениях, - составляют исторические
особенности этого сложного романа как одного из очень характерных
произведений английской романтической прозы. Популярность "Мельмота
Скитальца" и та роль, которую роман сыграл в западноевропейских литературах
XIX в., конечно, основаны были не только на увлекательности его сюжета. Уже
первых своих читателей роман Метьюрина увлек также одушевляющим его
романтическим неприятием действительности, идеей рокового господства зла в
различных сферах общественной жизни современного ему мира, в гневных
обличениях которого писатель достиг большой силы: таковы в особенности те
части романа, в которых представлены картины городской и сельской Англии или
Ирландии, изнанка жизни испанских католических монастырей, устрашающие
характеристики судилищ и тюрем Инквизиции.
Судьба "Мельмота Скитальца" в западноевропейских литературах была,
однако, довольно своеобразной. Это было не первое и не последнее
произведение Метьюрина (являвшегося и поэтом, и драматургом, и
беллетристом-прозаиком), но единственное оставившее о себе измять во всех
литературах Европы и Америки, даже заглавие которого особенно запомнилось и
стало нарицательным. Хотя и в Англии "Мельмот Скиталец" имел множество
читателей и поклонников (несмотря на то что второе издание его появилось
здесь почти три четверти века спустя после первого), но именно у себя на
родине роман подвергся самой суровой критике и осуждению - за
"вольнодумство", "кощунственные" речи действующих лиц и т. д. В середине XIX
в. казалось даже, что Метьюрин забыт в Англии и Ирландии прочно и навсегда
{В 1852 г. анонимный автор статьи о Метьюрине в журнале, выходившем в
Ирландии на английском языке, удивлялся тому, как быстро выветрилось из
памяти поколений некогда громкое имя Метьюрина: "Едва ли существует такой
писатель, именем которого столь пренебрегали, а произведения которого были
бы столь забыты, как Чарлз Роберт Метьюрин" (The Irish Quarterly Review,
1852, vol. II. March, p. 141).}. Однако в последнем десятилетии XIX в. былая
слава произведений Метьюрина - как видного писателя, современника Байрона и
В. Скотта, - была возрождена здесь заново. Большое и разнообразное
литературное наследие, оставленное Метьюрином несмотря на его короткую и
печальную жизнь, подверглось обновлению и полной переоценке; в особенности
это относится к "Мельмоту Скитальцу". Новейшие переиздания этого романа на
разных европейских языках подтвердили высокую оценку, данную некогда этому
произведению младшими современниками Метьюрина, и яснее определили его
историческое значение. Началось более тщательное и многостороннее изучение
творчества Метьюрина в целом, основанное на публикации новых рукописных и
архивных данных об истории его жизни, раскрывшее с новых сторон его
творческую личность и его наследие. Для правильного понимания "Мельмота
Скитальца" мы должны хотя бы вкратце представить себе историю жизни писателя
и написанных им произведений.
Чарлз Роберт Метьюрин родился в г. Дублине, в Ирландии, 25 сентября
1780 г. {До недавнего времени годом рождения Ч. Р. Метьюрина считался 1782
год; эта дата сообщалась (а иногда встречается и поныне) во всех наиболее
авторитетных словарях и справочниках по истории английской литературы;
однако она оказалась неверной. Приведенная выше дата-1780 год - была
окончательно установлена на основании бесспорных документальных данных в
статье: Buchan А. М. Maturin's Birth-date, - Notes and Queries. 1956, vol.
CXIV (8 July), p. 302.} Он был родом из семьи французских протестантов,
бежавших из Франции в самом конце XVII в. (после 1685 г., когда был отменен
Нантский эдикт, провозглашавший свободу вероисповедания). Предки писателя
нашли себе пристанище в Ирландии. По легенде, пущенной в оборот самим
писателем и сохраненной с незначительными отличиями во всех старых
биографиях Метьюрина, родоначальником этой семьи был Габриэль Матюрен,
"подкидыш", которого некая благородная дама нашла в Париже на улице
Матюренов (Rue des Mathurins), взяла к себе домой и усыновила, дав ему
фамилию от названия той улицы, где он был обнаружен ею, проезжавшей мимо в
своей карете. Богатая одежда, в которой он был оставлен неизвестными на
улице, "служила косвенным подтверждением того, что он увидел свет в
аристократическом доме. "Подкидыш" являлся, несомненно, как это было легко
предположить, "сыном любви", т. е. незаконным ребенком. Поэтому, по обычаю
того времени, жизнь его должна была быть посвящена церкви. В положенное
время его отправили в монастырь для подготовки к пострижению. Однако его
беспокойная и нервная натура восставала против всякого принуждения, и он
возвратился в мир, тайно покинув монастырь. Едва успел он опомниться, как
был посажен в Бастилию. В это время ему исполнилось двадцать лет. Вскоре он
оставил Францию и бежал в Ирландию.
Такова вкратце легенда о родоначальнике ирландского семейства
Метьюринов, как ее изложил со слов самого писателя один из его современников
{Mason William Monck. The History and Antiquities of the Collegiate and
Cathedral Church of St. Patrick. Dublin, 1820, p. 445. Полностью это
свидетельство приведено в книге: Idman Niilo. Charles Robert Maturin. His
Life and Works. London, 1923, p. 4-5. (Далее сокращенно: Idman).}. Заметим
попутно, что, рассказывая об этом, Метьюрин оставался в убеждении, что
богатая парижанка, усыновившая Габриэля Матюрена, на самом деле являлась его
настоящей матерью и что находка мальчика на улице была и задумана, и удачно
инсценирована ею для того, чтобы скрыть тайну его происхождения.
Хотя эта легенда в различных редакциях получила широкое распространение
и встречается до сих пор во всех сколько-нибудь подробных биографиях Чарлза
Роберта Метьюрина, она все же лишена правдоподобия, как, впрочем, и
большинство тех легенд, которыми постоянно окружал себя сам писатель.
Современники его и потомки верили в историю о найденыше, вероятно, потому,
что ее не опровергали ни члены его семьи, ни ближайшие родственники. Однако
в настоящее время принято считать, что эта история была вымыслом самого
Метьюрина. Важнейший ее источник справедливо усматривают в массовой
английской беллетристике конца XVIII и начала XIX в., в которой Метьюрин был
широко начитан: во многих романах того времени нередко встречались эпизоды о
подкинутых и найденных детях, запутанные повествования о загадках и тайнах
их происхождения {Морис Леви в книге об английском готическом романе
перечисляет ряд произведений этого жанра, в которых имеется этот мотив:
мальчика, рожденного от знатных родителей, чтобы устранить его от
наследства, в младенчестве оставляют в лесу (где его находит дровосек), ил"
пещере, или у ворот чужого замка, и т. д. См.: Levy Maurice. Le roman
"gothique" anglais, 1764-1824. Toulouse, [1968}, p. 394 (note 33), 521.
(Далее сокращенно: Levy).}. Помимо этого, Метьюрин любил объявлять и себя, и
своих предков жертвами религиозных преследований. Этой навязчивой мыслью
внушены многие страницы его произведений, в которых постоянно варьируются
мотивы о невинно гонимых; таков в "Мельмоте Скитальце" рассказ о незаконном
сыне герцога, которого заключают в монастырь для принудительного пострижения
(см. "Рассказ испанца"), представляющий явные аналогии с легендой о
французском предке Метьюринов. Но в романе все является вполне
соответствующим исторической действительности, тогда как в вымышленной
легенде о предке-католике, воспитанном во Франции и бежавшем оттуда в
полукатолическую Ирландию для того, чтобы стать протестантским священником,
все в достаточной мере неправдоподобно.
В область более достоверных фактов мы вступаем тогда, когда из одного
архивного документа узнаем, что сын Габриэля Матюрена Пьер (или Питер
Джеймс) в 1699 г. числился капелланом полка, состоя при французской
конгрегации собора св. Патрика и Марии в Дублине {См.: Idman, p. 4, 312. Он
ссылается на "Publications of the Huguenot Society of London", vol. VII
(Registers of the French Conformed Churches of St. Patrick and St. Mary.
Dublin, 1893).}, а затем получил приход в Киллале, небольшом городке
северо-западной Ирландии; Питер Джеймс Метьюрин упомянут в "Мельмоте
Скитальце" (гл. I). Достоверно также, что Питер Джеймс умер в 1746 г. Сын
его, Вильям вопреки семейным традициям не стал духовным лицом, но получил
место в ирландском почтовом ведомстве. После реорганизации почт парламентом
он был повышен в должности и с этих пор мог считать себя довольно
обеспеченным человеком. Он был женат на Фиделии Уотсон, и от этого брака в
1780 г. родился Чарлз Роберт Метьюрин - будущий писатель.
Вильям Метьюрин имел в Дублине многих друзей, жил открыто, принимал
деятельное участие в общественной жизни этого города в течение двух
последних десятилетий XVIII в. и мог дать Чарлзу Роберту весьма хорошее
воспитание; по семейным преданиям, Вильяму Метьюрину не были чужды и
литературные интересы; в юности он даже мечтал о том, чтобы стать
профессиональным литератором.
Во всяком случае, в отцовском доме Чарлз Роберт провел счастливое
детство; с ранних лет он увлечен был театром, мечтая даже в будущем
сделаться актером. В положенное время он был отдан в школу, а по окончании
ее в ноябре 1795 г. поступил в Тринити колледж, занимался здесь ревностно и
с успехом и закончил его со степенью бакалавра. Он перестал мечтать о
театральной деятельности, обратил на себя внимание своими поэтическими
опытами, занятиями риторикой, ирландскими древностями (в "Историческом
обществе", вскоре закрытом английскими властями "за национализм и
неблагонадежность"). Однако, будучи в Тринити колледже, Метьюрин наибольшее
внимание уделял изучению протестантской теологии, так как твердо решил стать
пастором и добиваться собственного прихода. Трудно сказать, чем вызвано было
это решение. Возможно, что на этот выбор оказали воздействие старые семейные
традиции, тем более что гражданская служба отца внезапно прервалась и
благополучие семьи сменилось все возраставшими материальными затруднениями.
Для Ирландии это время было смутным: пора надежд и реформ сменялась жестокой
реакцией и репрессиями, впоследствии отразившимися и в произведениях
писателя. Метьюрин мечтал о спокойной и обеспеченной жизни, в значительной
мере отданной литературным трудам; жизнь в провинциальной местности среди
природы и немногочисленных прихожан, вдали от треволнений большого города, в
то время, когда ему предстоял выбор поприща, представлялась ему тихой
заводью у берега бурного моря. Впрочем, идиллическая картина, мечтавшаяся
ему, на деле оказалась обманчивой и не оправдала себя ни с какой стороны.
В 1803 г., когда Метьюрину исполнилось двадцать три года, он женился на
Генриетте Кингсбери, молоденькой девушке, происходившей из старой и
уважаемой дублинской протестантской семьи. Все биографы Метьюрина обычно
ссылаются на то, что родным дедом его жены был тот доктор Кингсбери, к
которому Джонатан Свифт обратился с последними словами приязни, перед тем
как его сознание померкло навсегда. Брак Метьюрина и Генриетты Кингсбери был
счастливым. Она блистала молодостью и красотой, считалась в Дублине одной из
лучших певиц, учившихся у знаменитой Каталани. Любовью к музыке и пению
отличался и сам писатель.
В том же 1803 г. Метьюрин принял священство и получил место приходского
викария в небольшом городке, затерявшемся в глуши графства Гелуэй на западе
Ирландии. После Дублина, большого и оживленного города, жизнь в сельской
местности показалась ему тоскливой, однообразной и бессодержательной, и он
вскоре принял меры, чтобы возвратиться в Дублин. Это ему удалось, и уже в
1805 г. мы снова находим его в ирландской столице в должности помощника
священника собора св. Патрика, одного из самых фешенебельных приходов в
Дублине, и эту должность он сохранил за собой до своей смерти.
Литературная деятельность Метьюрина началась вскоре после его
возвращения в Дублин. В 1807 г. он на собственные средства, но под
псевдонимом издал в Лондоне в трех томиках свой первый роман "Семья
Монторио" {Этот роман был издан под псевдонимом "Dennis Jasper Murphy", и по
совету типографщика к его заглавию были прибавлены, в качестве приманки для
читателей, дополнительные слова: "Роковая месть" ("The Fatal Revenge, or,
The Family of Montorio", London, 1807).}: в следующем году под тем же
псевдонимом другой, под заглавием "Молодой ирландец" {"The Wild Irish Boy"
(London, 1808, 3 vols., in 12o). Это заглавие с трудом поддается переводу на
русский язык; его можно было бы перевести "Необузданный", "Неистовый" или
"Мятежный ирландский юноша"; но, как увидим ниже, оно избрано автором
намеренно, в параллель к заглавию романа леди Морган; поэтому мы упрощаем
задачу и называем его заглавием, которое избрал для него французский
переводчик.}. Оба эти произведения прошли малозамеченными, но имели для
автора некоторое значение, так как явились поводом к заочному знакомству
Метьюрина с В. Скоттом и долголетней с ним переписке. В это же время в жизни
Метьюрина произошли события, существенно изменившие ее обычное течение и
имевшие для него весьма тяжелые последствия.
В ноябре 1809 г. отец писателя, в доме которого он жил, был обвинен в
лихоимстве и растрате казенных денег, смещен с должности и предан суду. Хотя
впоследствии он был оправдан, а обвинения признаны несправедливыми, но
реабилитация пришла к семье нескоро и уже слишком поздно: Вильям Метьюрин
пережил полное разорение и до самой смерти не в состоянии был поправить
своих дел, пришедших в сильный упадок. Несколько лет спустя, рассказывая в
письме к Вальтеру Скотту (от 11 января 1813 г.) об этом большом семейном
несчастье, Чарлз Метьюрин упоминал, что длительный судебный процесс отца
затянулся по той причине, что он совпал с войной против наполеоновской
Франции: "Поскольку нация боролась за свое существование, у нее не было
времени, чтобы выслушивать личные жалобы: в борьбе за жизнь, в которую мы
вовлечены, крики раненых не слышны и не вызывают сострадания. Мой отец жил
на свое жалованье, а я, зависевший от него, также пострадал от его
разорения" {The Correspondence of Sir Walter Scott and Charles Robert
Maturin, ed. F. E. Batchford and W. H. Mac Carthy. The University of Texas
Press. Austin, 1937, p. 9 (Далее сокращенно: Correspondence).}.
Положение Ч. Р. Метьюрина действительно становилось очень критическим:
надо было оказывать помощь отцу, собственная его семья также увеличивалась;
небольшие доходы от скромной должности в соборе св. Патрика не позволяли
даже ему самому сводить концы с концами; литературные труды в свою очередь
оплачивались мало и плохо.
Метьюрин пытался найти выход из затруднительного положения, решив
открыть нечто вроде пансионата для богатых дублинских студентов и давать им
уроки. Он надеялся, что увеличит собственный доход и окажет помощь своим
родителям, которые, по его собственным словам в том же письме к В. Скотту,
"покинуты для всех ужасов нужды, усиленной недугами их возраста". Однако
предприятие, задуманное Метьюрином, оказалось делом сложным, трудным и
невыгодным. Необходимо было затратить довольно большую сумму на помещение и
обзаведение для пансионеров; надо было найти их, а затем потянулась тяжелая
и хлопотливая жизнь: ежедневные занятия с ними, житейские заботы и хлопоты.
Родители учеников были капризны и выдвигали непомерные требования. С трудом
решались проблемы дисциплины и врачебного надзора; все более мучительной
становилась ответственность за тех, кого он поселил у себя, несмотря на то
что его жена полностью отдавала им свое время и всячески стремилась помочь
мужу, переобремененному трудами и заботами. Все это, если верить словам
самого Метьюрина, вознаграждалось плохо; доходы были незначительны и
ненадежны. "Судите сами, - писал Метьюрин в том же письме к В. Скотту, -
могу ли я иметь ясный ум и спокойное сердце, когда я сажусь писать?" {Ibid.,
p. 10.}. А писать было необходимо, поскольку литературное творчество давало
ему единственную надежду на возможность улучшения расстроенных и все более
запутывавшихся денежных дел: Метьюрин прекрасно понимал, что жить с семьей,
к тому же непрерывно увеличивавшейся, исключительно на жалованье в двадцать
пять фунтов стерлингов было невозможно. Естественно, что все указанные
обстоятельства не могли не наложить на произведения Метьюрина первого
периода его литературной деятельности весьма мрачного отпечатка, тем более
что образцы, коим он следовал, сами по себе отнюдь не отличались ни светлыми
красками, ни веселостью.
2
Ранние повествовательные произведения Метьюрина, начиная от тех,
которые в свет выпустил он сам, скрывшись под псевдонимом Денниса Джеспера
Мерфи, примыкали к тому типу романов, который достиг наивысшей популярности
на рубеже XVIII и XIX вв. и получил название "готического" (the Gothic
novel). Родоначальником жанра считается "Замок Отранто" ("Castle of
Otranto", 1764) Г. Уолпола; за ним следовала целая серия романов, год от
года возраставших в числе, среди которых выделялись изданный Кларой Рив
роман "Старый английский барон" ("The Old English Baron", 1777), позже -
романы Анны Радклиф, в особенности "Удольфские таинства" ("The mysteries of
Udolpho", 1794) и "Итальянец" ("The Italian", 1797) - два лучших из шести
написанных ею произведений этого рода; наконец, в 1808 г. появился наиболее
типичный и характерный образец английского готического романа - "Монах"
("The Monk") Метью Грегори Льюиса (M. G. Lewis). В общем же за полвека (с
1764 по начало 20-х годов XIX в.) в Англии вышли в свет несколько сотен
готических романов, принадлежавших перу нескольких десятков писателей,
преимущественно второразрядных; многие из этих произведений, жадно
читавшихся повсюду, появлялись в нескольких изданиях, переводились на многие
европейские языки. С середины 20-х годов XIX в. густая сеть новых готических
романов, постоянно раскладывавшихся на прилавках книжных магазинов, стала
постепенно редеть. Все явственнее сказывались признаки упадка некогда
популярного жанра: творческая фантазия их авторов мало-помалу истощалась;
чаще появлялись слабые подражания старым образцам или вялые их пересказы;
привычные мотивы их сюжетных схем, возбуждавшие в свое время сильнейшие
эмоции читателей, теряли интерес новизны, становились банальными,
приедались. Тем не менее воздействие этого жанра, хотя и ослабленного и
почти себя исчерпавшего, порой ощущалось то там, то здесь в произведениях
английской литературы до самого конца XIX в.
Стоит отметить, что определение "готический роман", утвердившееся в
критике для обозначения этого жанра в последней четверти - XVIII в.,
довольно удачно отразило основные тенденции, складывавшиеся в литературе
переходной, предромантической эпохи: возрождение интереса к "варварскому"
средневековью, любовь к готическому стилю в архитектуре и искусстве в
противовес классическому искусству античного мира и Ренессанса, на которое
опиралось европейское Просвещение.
В английской эстетике XVIII в. термин "готический" (gothic),
напоминавший о германских племенах - готах, между III и V вв. н. э.
разрушивших античную культуру на территории Западной Европы, первоначально
был синонимом средневекового варварства. Однако постепенно слово
переосмыслялось и приобретало другое значение {Ludlke С. Geschichte des
Wortes "Golisch" im 18. und 19. Jahrh. Diss. Heidelberg, 1903 (то же см. в:
Zeitschrift fur deutsche Wortforschung, Bd. IV, S. 139 ff.); Longeuil A. The
Word "gothic" in eighteenth century criticism. - Modern Language Notes, vol.
XXVIII, 1923, p. 458-459.}. Если для философов-просветителей (например, для
Шафтсбери) оно обозначало искусство "ложное, чудовищное, совершенно
невозможное в природе и возникшее из убогого наследия рыцарских времен", то
во второй половине XVIII в. философы и критики связывали с этим словом
совершенно противоположные ощущения и оценки. Готические развалины - руины
старых монастырей или замков, ставших почти обязательным местом действия в
предромантических романах и повестях, сделались привлекательными по своей
живописности и по тем ощущениям, которые они могли вызывать. Теоретики
"вкуса" этого времени рекомендуют созерцание развалин не для размышления о
победе вандализма над цивилизацией, а потому, что развалины облагораживают
пейзаж, внушают меланхолические мысли о прошлом величии или представляют
человеку картину его неизбежной будущей судьбы. Так, Вильям Шенстон, в
"Разрозненных мыслях о садовом искусстве" советовал созерцать развалины, так
как они вызывают "приятную грусть, предшествующую размышлению об исчезнувшем
величии", а Сандерсон Миллер получил известность, создавая искусственные
руины. Исследователи английского предромантического искусства обнаружили
среди его деятелей в эту пору своеобразную эпидемическую болезнь: тяготение
к картинам разрушения, распада, смерти, любовь к прогулкам по кладбищам, к
ночным лунным пейзажам, к "меланхолии" вообще {Doughty O. U. The English
malady of the 18 century. - Review of English Studies, 1926, vol. II, p.
257-269.}. В литературе поэтической подобные увлечения рождают жанр
кладбищенской элегии, унылых философствований на тему о преходящих земных
благах, об одиночестве, о дикой природе; в прозе - способствуют становлению
готического романа, где в поэтизированном или устрашающем виде
представляются развалины средневековых твердынь, гулкие своды старинных
монастырей, еще более тревожащие воображение, когда лунные лучи проникают
внутрь их пустых помещений сквозь многоцветные стекла витражей, подземелья
со склепами, где царствуют смерть и безмолвие.
К концу века на фоне подобных архитектурных декораций повествование
становится все более устрашающим и фантастическим; действие нередко
переносится в Италию и Испанию и зачастую сосредоточивается в застенках и
судилищах Инквизиции (в Англии, как известно, монастыри были уничтожены еще
в эпоху Реформации); невинных героинь преследуют отъявленные негодяи или
преступные монахи, почти абстрактные носители зла, мстящие всему
человечеству.
Первый роман Метьюрина, названный выше, - "Семья Монторио" -
представляет собою весьма типичный готический роман. Действие его
развертывается в Неаполе во второй половине XVII в. Глава богатой и
могущественной неаполитанской семьи, граф Орацио де Монторио, по наговорам
своего младшего брата обвиняет свою жену, Эрминию, в неверности и хочет
убить ее, но он не знает, что Эрминия насильно отдана была ему в жены, хотя
сердце ее принадлежало Вердонио, другу ее юных лет, с которым она даже была
тайно повенчана. Убедившись в невинности жены, Орацио вынашивает планы мести
своему брату за интриги и ложные свидетельства. Орацио покидает Неаполь,
едет на Восток, знакомится с тайнами природы, ядами и лекарственными
травами, производит какие-то алхимические опыты. Пятнадцать лет спустя он
возвращается на родину, переодетый монахом. Потайными ходами, известными ему
одному, он проникает в свой старый замок, в котором ныне полновластным
хозяином обитает его брат, подчиняет своей воле двух племянников - Ипполито
и Аннибала - и заставляет их убить отца. Когда роковая месть совершилась,
обнаруживается, что предполагаемые племянники, которых он совратил на
убийство, - его собственные сыновья. Разумеется, роман кончается гибелью
всех виновных. Построение романа усложнено и запутано намеренно. В кратком
введении повествуется о двух молодых офицерах, состоявших на французской
военной службе при осаде испанского города Барселоны: это Ипполито и
Аннибал, последние представители некогда знаменитого рода Монторио; они
обратили на себя внимание как своей безрассудной отвагой, так и какой-то
странной для их возраста меланхолической отрешенностью, безысходной грустью.
Когда оба они погибают во время осады, некий итальянский офицер,
единственный, кто знал их, рассказывает, что оба юноши запятнали себя
ненамеренным отцеубийством, и попутно сообщает всю трагическую историю
погибшей семьи.
Хотя этот роман малосамостоятелен и представляет собою сюжетную
комбинацию мотивов, заимствованных у А. Радклиф и В. Годвина, он все же
понравился критике, заметившей в нем признаки несомненного дарования автора.
Один из современников назвал "Семью Монторио" произведением, в котором
"достаточно блеска и движения по крайней мере для полдюжины заурядных
романов" {См.: Idman, р. 23.}; показательно также, что роман этот был издан
во французском переводе еще в 1822 г. Всего характернее, однако, то, что о
"Семье Монторио" с похвалой отозвался В. Скотт, выделив это первое
произведение молодого автора, подлинного имени которого он еще не знал,
среди множества других, действительно заурядных готических романов той поры.
В статье, помещенной в "Quarterly Review" 1810 г., В. Скотт,
представляя целую панораму готических романов, писал: "Среди многих жалких
подражаний "Удольфскому замку" {Роман А. Радклиф В. Скотт называет неточно:
его подлинное заглавие "Удольфские таинства" ("The mysteries of Udolpho").}
мы неожиданно встретили произведение, на котором следует остановиться. Хотя
это произведение отличается дурным вкусом, мы незаметно захвачены были им и,
читая его, не могли иногда не отнестись с особым уважением к дарованию
автора. Мы никогда не чувствовали большего желания помочь заблудившемуся
путнику, чем этому молодому человеку, вкус которого гораздо ниже силы его
воображения; мы никогда не видели более наглядного примера таланта,
ослабляемого количеством взятой им на себя работы... М-р Мерфи {Псевдоним
Метьюрина, стоявший на титульном листе "Семьи Монторио".} обладает сильной и
могучей фантазией и с большим уменьем владеет своим языком. В сюжете романа
чувствуется влияние других писателей; недостаточную оригинальность этого
произведения можно присоединить к другим его несовершенствам, указанным
выше. Но все же автор чувствует и понимает человеческие характеры по-своему,
и это умение позволяет нам судить, о его способностях" {Quarterly Review,
1810, vol. III, p. 342.}. Два года спустя в письме к Метьюрину (от 23
декабря 1812 г.) В. Скотт вспоминал, что именно он открыл в авторе "Семьи
Монторио", еще не зная его подлинного имени, нового писателя, подающего
большие надежды, и что его обрадовали также последующие произведения,
подписанные тем же еще никому ничего не говорившим псевдонимом
{Correspondence, p. 7.}. В "Семье Монторио" несомненно заключались кое-какие
черты, особо привлекавшие к себе современников; сквозь запутанный, но
банальный сюжет пробивались яркие признаки подлинного и незаурядного
дарования. Характерно, что этот первый роман Метьюрина помнился долго: в
1820 г. в журнале "Blackwood's Magazine" в статье о только что вышедшем в
свет "Мельмоте Скитальце" речь шла и о "Семье Монторио" как о романе,
"остающемся несомненно лучшим произведением" Метьюрина, а еще позже, в
начале 30-х годов, уже после смерти Метьюрина, Томас Мур в своей биографии
Байрона назвал "Семью Монторио" "единственным произведением, пережившим его
автора". В. Скотт, как мы видели, был свободен от подобных преувеличений и
судил более здраво, уверяя читателей, что последующие романы Метьюрина были
более примечательными, чем его литературный первенец. С особой похвалой В.
Скотт отозвался об "Ирландской повести" ("Irish Taie") м-ра Мерфи-Метьюрина.
Хотя произведения с таким заглавием у Метьюрина не существует, но два
романа, следовавших за "Семьей Монторио", действительно были ирландскими по
своим темам и месту действия: в 1808г. вышел в свет "Молодой ирландец" ("The
Wild Irish Boy"), в 1811 г. - "Милезский вождь" ("The Milesian Chief").
По-видимому, В. Скотт имел в виду второе из названных произведений, по своим
достоинствам явно превосходившее предшествовавшее.
Роман "Молодой ирландец" не принадлежит к числу лучших произведений
Метьюрина, но он все же нашел своих благожелательных читателей даже за
пределами Великобритании. Несомненный интерес к нему вызвало то, что автор
обратился в нем к ирландской действительности. Прожив некоторое время в
ирландской провинциальной глуши, Метьюрин не мог не заинтересоваться
местными нравами, национальными характерами, сельским ирландским фольклором,
дикой, но живописной природой этой страны. Заглавие этого произведения
выбрано с таким расчетом, чтобы читатель вспомнил напечатанный двумя годами
ранее роман мисс Оуенсон (Owenson, будущей леди Морган) "The Wild Irish
Girl" (1806) - об ирландской девушке, наделенной сильным, необузданным
характером: это был первый английский роман на ирландскую тему, проникнутый
отчетливой ирландской национально-патриотической тенденцией, романтический
по своему колориту, но со счастливым концом и многими сценами идиллического
характера. Роман Метьюрина, представляющий собою своего рода параллель к
этому произведению Оуенсон, более суров и мрачен, но он столь же проникнут
ирландскими патриотическими настроениями, что подчеркнуто и в посвящении его
Фрэнсису Роудону, графу Мойра (Francis Rawdon, Earl of Moira), известному в
то время защитнику прав ирландцев в парламентской Палате лордов. Ирландии и
ее людям в романе Метьюрина посвящено немало лирических страниц, но в целом
он не удался автору, так как Метьюрин рискнул изобразить здесь, в частности,
среду земельной аристократии, которую он знал мало и плохо. Его политическая
позиция в "Молодом ирландце" противоречива, сцены действительной жизни явно
не удались ему и казались неестественными; как ни старался Метьюрин отойти
здесь от шаблонов готических романов, столь явно выступавших в его первом
романе, это у него не получилось. Повествование в "Молодом ирландце"
запутано порой без всякой необходимости; мы находим здесь и семейные тайны,
и странных людей, между которыми существуют не до конца понятные отношения.
Роман начат как автобиографические признания, но их останавливают
многочисленные и длинные письма, вкрапленные в рассказ. Основная линия
действия все время перемежается побочными отвлекающими эпизодами; не
обошлось здесь даже без пустующего замка, в который проникают разбойники.
Через двадцать лет после своего выхода в свет этот роман Метьюрина под
упрощенным заглавием "Молодой ирландец" был переведен на французский язык
графиней Моле и напечатан в типографии, принадлежавшей Бальзаку (1828).
Следующим романом Метьюрина был "Милезский вождь". Это заглавие требует
особого объяснения. Милезцы, по легенде, занесенной в средневековые
европейские хроники, - потомки легендарного иберийского короля Миледа {Милед
(Miledh) назывался в хрониках также Mileagh, Mileas Easpain, или Milesius
Ispanus; по мнению некоторых ирландских историков, подлинное имя его было
Gollamh, а Милед, или Милез, было прозвищем его, данным ему бардами и
означавший, что он был "героем", или "воином", выходцем из кельтской
Испании; в некоторых хрониках рассказано, что и на Иберийский полуостров он
явился из Финикии. См.: Sigerson George. Bards of the Gael and Gall. London,
1907, p. 377.}, кельтского происхождения, вторгшиеся в Ирландию около 1300
г. до н. э. Отсюда в Ирландии "милезцами" называли людей, род которых по
прямой линии восходил к первым кельтским поселенцам Ирландии, хотя, как
известно, эта страна с давних пор была заселена завоевателями разных
народностей. В "Милезском вожде" в числе главных действующих лиц
изображаются представители этих древних родов, но действие происходит в
конце XVIII - начале XIX в., в пору очень обостренных отношений между
ирландцами и английской властью Соединенного королевства. Роман Метьюрина -
вымышленный эпизод из истории ирландских заговоров против англичан; на фоне
этой кровавой борьбы повествуется о трагической любви двух молодых людей из
враждующих лагерей.
Этот роман в еще большей степени, чем "Молодой ирландец", проникнут
ирландскими патриотическими национально-освободительными тенденциями; в то
же время в нем даже сильнее, чем в "Молодом ирландце", ощущается
воздействие, которое на раннее творчество Метьюрина оказал названный выше
роман мисс Сидни Оуенсон; возможно, в частности, что введенный ею в
художественную литературу персонаж старого ирландского аристократа,
предводителя клана, носителя давних традиций народа, угнетаемого ныне
пришельцами (prince of Inismore), внушил Метьюрину весьма живописный и
поэтический образ старого "милезца" О'Морвена, в уединении и бедности
доживающего свой век в полуразрушенном замке {О близости образов Иннисмора и
О'Морвена см.: Idman, p. 62, 95.}.
В "Милезском вожде" довольно широко отражены бурные и кровавые события
из истории англо-ирландских распрей, возникших на рубеже XVIII и XIX вв.,
например восстание Роберта Эммета, друга Томаса Мура, увековеченного
последним в ранних выпусках "Ирландских мелодий". Отзвуки этого восстания,
очевидцем которого был в Дублине сам Метьюрин, встречаются в ряде
последующих его произведений вплоть до "Мельмота Скитальца" {Напомним,
например, в "Мельмоте Скитальце" (кн. III, гл. XII) сильно написанную сцену
зверской расправы с предателем разъяренной толпы испанцев на мадридской
площади; Метьюрин делает к этому рассказу неожиданное примечание о
переданной ему очевидцем аналогичной сцене убийства в Дублине 23 июля 1803
г. верховного судьи Ирландии лорда Килуордена во время восстания Р.
Эммета.}. Хотя в "Милезском вожде" еще можно проследить некоторую
зависимость автора от готических романов, но в этом произведении книжные
влияния ослабляются или вовсе отступают перед яркими и впечатляющими сценами
реальной жизни; написаны они по непосредственным наблюдениям внимательного и
зоркого художника над современной ему ирландской действительностью. Так,
тема "узурпации", столь типичная для готической традиции (мы отметили ее уже
в "Семье Монторио"), в романе о "милезцах" получает особый и в первую
очередь политический смысл: действующие лица романа разделены автором на две
группы - захватчиков и угнетаемых; все симпатии автора на стороне
приниженных ирландцев, борющихся против высокомерных завоевателей -
англичан. В романе Метьюрина рассказывается о богатом английском лорде
Монткларе, приобретающем древний замок в Ирландии, принадлежащий О'Морвену и
его наследникам. Однако эта покупка походит больше на принудительное отнятие
силой, чем на торговую сделку: Монтклар легко завладевает поместьем одного
из самых древних и благородных ирландских родов потому, что это происходит в
стране бедной и подчиненной, в которой богатство иноземца дает ему слишком
большие права. Старый представитель рода О'Морвенов живет на границе своих
прежних владений в башне древнего замка, находящегося в руинах (описание их
оставляет впечатление, что Метьюрин был внимательным читателем "Замка
Отранто" Г. Уолпола). Несмотря на свою бедность, О'Морвен сохранил
представительность, достоинство и осанку своих ирландских предков, тогда как
лорд Монтклар изображен как полная ему противоположность - холодным,
эгоистическим, жестоким. Подобные же контрасты отличают и всех других
противостоящих друг другу действующих лиц - ирландцев и англичан.
"Местом действия этого романа я избрал собственную страну, - писал
Метьюрин в предисловии к "Милезскому вождю", - так как, помоему, это
единственная страна на земле, где вследствие странных противоположностей, в
которых находятся здесь религия, политика и нравы, смыкаются крайности
утонченности и варварства и где наиболее дикие и невероятные ситуации
возникают ежечасно перед взорами наших современников". В том же предисловии
Метьюрин сделал еще одно признание, которое не с меньшим, если не с большим
правом можно было бы отнести ко всем последующим его произведениям: "Если я
обладаю каким-либо талантом, то он заключается в умении представить темное
еще более мрачным и изображать борение таких страстей, когда душа находится
на грани между недозволенным и святотатственным". К "Милезскому вождю", во
всяком случае, эти слова относятся полностью.
Фоном повествования служит в романе не просто дикая, но прямо
устрашающая природа, представленная при этом во время разгула стихий. Таких
мрачных красок не знали даже пейзажи английских готических романов, в
частности Анны Радклиф {См. Bray Joseph. Die Naturschilderungen in den
Romanen und Geschichten der Mrs. Ann Kadcliffe. Niirenberg, 1911, и
особенно: Moesch V. Naturschau und Naturgefiihl in gen Komanen der Mrs.
Radcliffe und in der Zeiteenossischen englischen Reiseliteratur. Freiburg,
1924.}. Яростные волны с буйной силой бьют в береговые скалы, похожие на
титанические крепостные сооружения архитектурных кошмаров. Низкие темные
тучи, плывущие над скалами из туманного мрака океана, усиливают впечатление
угрозы стихий перед какой-то неотвратимой катастрофой. Все вокруг кажется
огромным, пустынным и зловещим. Здесь, взойдя на высокий мыс, который,
кажется, бросает вызов океану, Армида Монтклар, дочь нового владельца
поместья О'Морвенов, в первый раз замечает развалины замка, смешавшиеся с
камнями прибрежных скал. Здесь живет старый О'Морвен вместе со своим внуком
Конналом, молодым, мужественным и великодушным. Однажды Коннал спасает жизнь
Армиде, девушке гордой, надменной и замкнутой, которую Коннал должен был
считать одним из главных врагов своей семьи. Но случай, доставивший им
знакомство, стал роковым. Между молодыми людьми, противопоставленными
судьбой друг другу, являющимися представителями двух различных национальных
культур, стихийно возникает не любовь, а обоюдная всепоглощающая, неистовая
страсть, подобная вихрю или смерчу, подымающему их ввысь и губящему их столь
же внезапно. Армида Монтклар отрекается от всего - от богатства,
обеспеченной жизни и власти, от всех радостей, которые могла бы предоставить
ей жизнь, и отдает себя безотчетно тому, кого судьба поставила на ее пути.
Но эта любовь обречена заранее. Коннал - это не только законный наследник
купленного отцом Армиды замка, но и пламенный ирландский патриот, ведущий
тайную борьбу за свободу своей угнетенной родины. Он является предводителем
горстки храбрецов-ирландцев, которые неустанно сражаются с
правительственными войсками. Отрядом английских солдат, с которым ирландцы
непрерывно вступают в военные действия, командует Уондесфорд,
офицер-англичанин, претендовавший на руку и сердце Армиды Монтклар как
богатой наследницы. Но Армида не чувствует к нему ничего, кроме ненависти;
она всюду следует за Конналом, делит с ним опасности лагерной жизни,
подвергаясь всем связанным с этим неудобствам и унижениям.
Метьюрин довольно подробно описывает стычки регулярных войск с
повстанцами, среди которых находятся и Армида с Конналом, ярость и
обреченность ведущейся между ними борьбы; едва ли подлежит сомнению, что эти
батальные сцены нужны были автору для того, чтобы оттенить не только личные,
но и национальные качества двух предводителей: низость Уондесфорда, на
стороне которого сила, и - благородство и великодушие даже к врагу Коннала
О'Морвена.
Полны лиризма и поэтической силы заключительные главы романа о
пережитой Конналом и Армидой идиллии перед их трагической гибелью: здесь
повествуется о коротком затишье после жестоких военных схваток, о нескольких
днях безоблачного счастья, проведенных ими в тишине и уединении на пустынном
острове; они забыли, что Коннал должен ?ыть казнен и что его смерть
неотвратима. Но Армида не может пережить Коннала; когда казнь совершилась,
Армида принимает яд и умирает, обнимая его бездыханное тело. Это лучшие
страницы "Милезского вождя", высоко оцененного последующей критикой
{Высказывалось предположение, что эти страницы вспомнились Томасу Гарди,
когда он заканчивал одно из своих лучших произведений - роман "Тэсс из рода
Д'Эрбервилей" (1890); убив преследовавшего ее человека, которого она
презирала, Тэсс, эта "чистая женщина, правдиво изображенная", проводит
несколько дней вместе с человеком, которому она предана всей душой, -
сначала в пустом доме безлюдной усадьбы, потом среди древних камней
языческого капища в Стонехендже, где Тэсс настигают преследующие ее солдаты.
"Что случилось, Энджел, - спросила она, приподымаясь. - Они пришли за мной?
- Да, любимая, - сказал он. - Пришли. - Так и должно быть, - прошептала она.
- Энджел, я почти рада, да, рада! Это счастье не могло быть долговечным.
Слишком оно велико" (гл. LVIII).}. Томас Нун Тальфурд, драматург и эссеист,
писал об этом романе Метьюрина, что он "проникнут холодным и туманным
величием" и что, "несмотря на свои очевидные недостатки, он оставляет в душе
читателя неизгладимый след" {См.: Idman, р. 96.}. В других отзывах о романе
в периодической печати рецензенты отмечали бросающееся в глаза хорошее
знакомство Метьюрина с кельтской стариной, ирландской культовой обрядностью,
фольклором; в пейзажах и батальных сценах они ощущали нередко витающий в них
сумрачный, но величавый дух оссиановской поэзии.
"Милезский вождь" был издан под тем же псевдонимом (Деннис Джеспер
Мерфи), что и первых два романа Метьюрина. Однако эта предосторожность была
напрасной: подлинное имя автора постепенно становилось известным все более
широким кругам читателей {В ближайшем дублинском окружении Метьюрина знали
уже, кто является автором "Семьи Монторио"; два последующих его романа
сделали его псевдоним совершенно не достигающим цели. См.: Brooke Richard
Sinclair. Recollections of the Irish Church. London, 1877, p. 6.}, что
отнюдь не содействовало спокойствию и благополучию автора. Церковные власти
не без оснований увидели в англиканском пасторе опасного адвоката
ирландского национализма, ирландские же католики враждебно отнеслись к его
воинствующему англиканизму: в Англии и в англо-ирландском обществе Дублина у
Метьюрина появилось немало откровенных недоброжелателей.
Именно в этот тяжелый и трудный период его жизни Метьюрина как писателя
открыл В. Скотт и вступил с ним в переписку, продолжавшуюся много лет.
Первые печатные отзывы В. Скотта о романах Метьюрина были, как мы уже
видели, вполне благоприятными; он хвалил его первый роман ("Семья
Монторио"), несмотря на его недостатки, удостоверял несомненную одаренность
автора, предсказывал ему будущую литературную известность. "Милезский вождь"
произвел на В. Скотта еще более сильное впечатление: очень вероятно, что
этот роман оказал даже некоторое воздействие на "Ламмермурскую невесту"
(1819) В. Скотта {См.: Idman, p. 97-98. Высказывались также предположения,
что "Милезский вождь" отозвался в нескольких эпизодах романа Т. Готье
"Мадмуазель де Мопен" ("Mademoiselle de Maupin", 1835).}.
3
Похвальный печатный отзыв В. Скотта о первых произведениях
Мерфи-Метьюрина, а затем и письмо, полученное от него, уже известного в то
время поэта (как прозаик В. Скотт стал известен позднее), Метьюрин воспринял
как своего рода якорь спасения. Он надеялся на его великодушную помощь,
предполагая, что В. Скотт пользуется большим авторитетом в литературных
кругах и имеет широкие связи среди издателей и книгопродавцев Эдинбурга и
Лондона. На первых порах своего заочного знакомства с Метьюрином В. Скотт не
обнадеживал своего дублинского корреспондента; по его мнению,
профессиональное писательство плохо вознаграждается в Соединенном
королевстве, тем более что здесь все больше появляется людей, желающих
зарабатывать деньги своим пером {Письмо В. Скотта к Метьюрину от 2 февраля
1813 г. (Correspondence, p. 12). Письмо Метьюрина к В. Скотту от 1 января
1813 г. (Correspondence, p. 10).}. Но Метьюрин становился настойчивым в
своих просьбах, обосновывая их чистосердечными признаниями относительно
своих все сильнее запутывавшихся материальных дел: эти признания служат в
настоящее время, за отсутствием других свидетельств, важным и ценным
источником для истории его жизни.
Положение Метьюрина действительно было незавидное: деятельность его в
качестве учителя и воспитателя при организованном им пансионате не
оправдалась вовсе. Стало очевидным, что он попусту истратил все приданое
своей жены (около двух тысяч фунтов) для того, чтобы оборудовать достаточно
комфортабельный и поместительный дом для предполагавшихся воспитанников
{Письмо Метьюрина к В. Скотту от 27 июля 1813 г. (Correspondence, p.
19-20).}: между тем в 1813 г. их оставалось всего трое. Метьюрин просит В.
Скотта (в письме от 27 июля 1813 г.) выступить его посредником перед леди
Эберкорн и просить ее сделать его пансионат для юношей более известным среди
богатых дублинских семей" (впоследствии именно леди Эберкорн был посвящен
"Мельмот Скиталец"), но и эта миссия успеха не имела. Долги Метьюрина росли
катастрофически; он принужден был помогать отцу, жившему в бедности после
своего отрешения от должности; подрастали его собственные дети; он доверчиво
поручился за человека, ставшего банкротом, и принужден был также оплачивать
и чужие векселя. Он боялся, что наступит последнее испытание, которому может
подвергнуться глава семьи, - "час, когда дети попросят у него хлеба, а он не
сможет им ничего ответить" {Письмо Метьюрина к В. Ск