РОМАН
Перевод с сербского Л. САВЕЛЬЕВОЙ
╘ Горан Петрович, 1993
╘ Л. Савельева. Перевод, 1997
О Горане Петровиче, травинке из рукописи и нездешних мечтах
Горан Петрович не похож на человека, родившегося в 1961 году в Кралеве,
маленьком сербском городке, сильно пострадавшем во время второй мировой
войны. Тем более он не похож на того, кто закончил там школу. Горан Петрович
пишет не так, как написал бы человек, работающий на местном
вагоностроительном заводе. Он не похож на того, кто пишет на сербском языке
и считает литературным образцом для себя Данилу Киша. Поколение Горана
Петровича не похоже на землю, на которой оно выросло, оно стало, может быть,
одним из самых странных явлений конца XX века. На своей фотографии Горан
Петрович не похож на писателя, сказавшего: "Даже самая маленькая травинка не
может вырасти в рукописи просто так, без последствий".
Его книги, особенно две последние - роман "Атлас, составленный небом"
(1993), который русский читатель найдет в этом номере журнала, и сборник
"Остров и рассказы его окрестностей" (1996), - можно назвать самыми редкими
по своему вкусу плодами, выросшими сегодня в саду сербской литературы. В них
проявилась сила и фантазия того поколения, которое беззлобно и радостно
сопротивляется данной ему реальности мира и противопоставляет себя
разрушению и смерти, что завладели Балканами и нашими судьбами в начале 90-х
годов этого столетия. Сегодня такие книги подобны горсти соли, оставленной
на черный день и найденной тогда, когда пришло время трудностей и нищеты.
В этих книгах звучат лучшие из интонаций, свойственных прозе, -
лирический юмор и поэтическая фантазия, не нарушающие, однако,
повествовательной концепции автора. Сам писатель так говорит о себе: "Я не
из тех, кто думает, что мы заплатили слишком большую цену за наши мечты. Я
скорее думаю, что мы втридорога расплатились за чужие".
Беженцем из абсурда XX века назвала Петровича критик Ясмина Михайлович
в своей большой статье о его творчестве. Вот что она, в частности, пишет:
"Дом - главный герой романа "Атлас, составленный небом" - это, как
сказал бы Баш-лар, волшебное пространство застывшего детства. Оно застыло
так же, как застыла праистория. Дом населяют заговорщики духа, защищающие
свое время, вечные юноши, доблестно сражающиеся за свою территорию - страну
грез и мечты. Снаружи, за пределами дома, зияет бесплодная, всепоглощающая
пустота. Книга борется с этим чудовищем пустоты. Кроме того, это каталог
фольклорных мотивов сербского и других славянских народов, это миниатюрная
антропологическая энциклопедия и справочник существующих и вымышленных
растений, минералов, животных, предметов. И наконец, "Атлас, составленный
небом" - это своего рода манифест постмодернистского восприятия мира,
человека, уставшего от обыденности и, следовательно, от политики".
Достоин кубка, наполненного искренней признательностью, обычай старых
картографов, прежде чем приступить к работе над картами, прилежно
"опробовать" на первом листе свое перо. Понятно - не только затем, чтобы
приноровиться к нему и "разогреть" руку, но и чтобы как-то помочь будущему
обладателю этих карт сориентироваться в том, что его ожидает. Если перо
оказалось хорошим - вот радость! - трусливая Пустота, поджав хвост,
отступает, и становится ясно (разумеется, не до конца), какие мысли ведут
это перо. Их не так уж много, все поместятся на раскрытой ладони: пятьдесят
две надземные главы, пятьдесят два коридора катакомб комментариев и
пятьдесят две иллюстрации в скромных рамах образуют не просто пространство
для чтения. В этом пространстве желающий может перемещаться вдоль
обозначенных и необозначенных дорог, через существующие и несуществующие
края, ныряя, чтобы увидеть дно под водой, наклоняясь, чтобы разглядеть
привлекшую внимание травинку, приподнимаясь на цыпочки, чтобы всмотреться в
тихое облако... Здесь реки когда-то были каплями, а дороги - тропинками,
поэтому тот, кто захочет, может на ходу составить небольшой Атлас. Конечно,
дело самого составителя, как он распорядится имеющимся материалом, в каком
порядке будет класть стены, где устанавливать опоры, оставлять проемы для
окон, насколько украсит этот Атлас его собственная фантазия. Картограф
надеется, что из его материала можно построить надежное пристанище, откуда
открывался бы широкий и роскошный вид: Однако радость его не станет ни на
одну улыбку меньше, если из всего предложенного составитель устроит пусть
временное, но удобное и теплое место для ночлега, в котором он сможет
провести хотя бы одну ночь.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ 1. Картограф, "Проба пера", чернила, бумага, 21x12 см, 1991
год, Архив Тайного объединения развеянных по всему миру сот Вавилонской
библиотеки.
СЛОВА БЛАГОДАРНОСТИ
Пространство в самом начале, когда глаза читателя еще не утомлены,
картограф хотел бы использовать в качестве подходящего места и момента для
благодарения. Весенняя ветка сердечной благодарности - самое малое из того,
что заслуживают все, кто помог в подготовке материала, внесенного в этот
Атлас.
Пространство, открывающееся впереди, заботливо расширили или пополнили
те, кто был предложен составителю как связующие звенья: Королевское
географическое общество в Лондоне, Национальная библиотека Сербии в
Белграде, Галерея Уффици во Флоренции, Музей текстиля в Вашингтоне,
Китайская коллекция Восточного института в Чикаго, Третьяковская галерея в
Москве, Государственный архив в Венеции, Зал свежести дворца Эскориал,
Метрополитен-музей в Нью-Йорке, библиотека Гази-Хусревбека в Сараеве,
Галерея зеркал в Женеве, Королевский музей изящных искусств в Брюсселе,
Астрономическая обсерватория в Белграде, Музей Топкапы в Стамбуле, Музей
стекла в Мурано, Югославская кинотека в Белграде, Институт колдовства в
Лагосе, Прадо в Мадриде, Ботанический отдел Академии невидимого в
Ленинграде, Музей путешествий в Дели, Комиссариат парков, травы и памятников
в Граде, Кабинет карт и глобусов Национальной библиотеки Сербии в Белграде,
Общегосударственный легат снов в Париже, Музей игрушек в Михельштадте,
Национальная портретная галерея в Лондоне, Египетский музей в Каире,
Университетская библиотека в Риме, монастырь Грачаница, Еврейский музей во
Франкфурте, НАСА - Национальное управление по аэронавтике - в Милуоки,
Собрание Государственной музыкальной консерватории в Берлине, Галерея
художников-примитивистов в Светозареве, Министерство древностей в
Аддис-Абебе, Читальный зал Британского культурного центра в Белграде, Музей
сербской православной церкви в Белграде, Галерея Нуньо Гонсалеса в Лисабоне,
Музей прикладного искусства кочевников в Алжире, Картотека одного
министерства в Париже, Галерея каллиграфии в Сремски-Карловцах, Великий
музей бумажного кружева, фонариков и воздушных змеев в Пекине и Архив
Тайного объединения развеянных по всему миру сот Вавилонской библиотеки.
Разумеется, богатство всех этих собраний нельзя было бы с толком
использовать, если бы не доброжелательная и сердечная помощь музейных
смотрителей, алхимиков, собирателей карт, историков, шаманов, музыковедов,
астрономов, фотографов, орнитологов, звездочетов, археологов, ткачей,
каббалистов, вышивалыциц, ювелиров, географов, гончаров, спиритов,
архивариусов, библиотекарей, космографов, демонологов, документалистов,
журналистов, жрецов, реставраторов, рисовальщиков, толкователей снов,
негроманов, биологов, архитекторов, землемеров и других людей, которые
своими профессиональными советами направляли картографа на истинные пути
изучения перечисленных музеев.
К этому, безусловно, следует добавить и особую благодарность всем тем
владельцам частных коллекций, которые любезно позволили картографу
ознакомиться с содержанием своих собраний.
Также картограф воздает должное терпению, проявленному переводчиками,
доброжелательным советам своих коллег, словам одобрения друзей, столь
необходимой помощи семьи - все это имело огромное, а иногда даже решающее
значение в преодолении трудностей, возникавших по ходу работы.
И под конец все тот же картограф отдельно благодарит составителя, или
пользователя (как ему больше нравится), потому что без него весь этот
материал так и остался бы лишь материалом; он не превратился бы в какое-то
целое - ни в Атлас, ни в пристанище, продолжая быть простым собранием глав,
комментариев и иллюстраций, среди которых растут листья папоротника и мох и
где в одиночестве, в морозной безвидности проходят дни грустных слов,
которые никогда не цветут. Весной
Картограф
ГОЛУБОЕ КАК СЛЕДСТВИЕ УСПЕШНО ОСУЩЕСТВЛЕННОГО ДЕЛА
Невзирая на серьезное Сашино предупреждение, что было бы разумнее
подождать и узнать мнение отсутствующих, в то же утро мы бросили якорь шкалы
нашего радиоприемника среди журчания музыки, выпили по рюмке абрикосовой
наливки за удачное начало и приступили к осуществлению нашей идеи. Не успели
у мужчин сползти засученные рукава, а вся мебель из комнат второго этажа уже
стояла на первом. Женщины сновали вокруг, заботливо пряча все хрупкие
предметы: посуду, вазы, декоративные тарелки, бутылки, картины, кувшины для
воды, настольные лампы, зеркала, медальоны, цветочные горшки, графины,
фарфоровые фигурки, - в общем, все, что не приучено менять место и в таких
случаях (даже при малейшем перемещении) имеет обыкновение нарочно ломаться
или, что еще подлее, давать трещину.
Всецело охваченные уверенностью, что взялись за очень важное дело, мы
даже не смогли всего упомнить - и потому об усталости просто забыли.
Возможно, поэтому чердак был разрушен еще до того, как утро расцвело
полуднем. Одним словом, капельки пота еще стекали по нашим лбам, тонкая пыль
от штукатурки лепилась к ресницам, треск досок крыши едва успел затихнуть в
ушах, а возле нашего дома уже краснели высокие стопки снятой с крыши
черепицы.
Снизу, с улицы, доносился шум голосов взволнованных сограждан. Люди
стояли, обмениваясь мнениями и показывая руками то на нас, то на довольно
крупный кусок чердачной тьмы , которая лениво, со скрипом прощалась со
стропилами и балками, пока наконец не исчезла бесследно вдалеке,
подхваченная мощным потоком воздуха. Хотя собравшаяся толпа была объята
слоем недоумения толщиной в аршин (даже самый сильный ветер беспомощен перед
тяжестью непонимания) и никто не мог сказать, что же происходит, никто ни о
чем и не спрашивал (неужели бы мы не ответили!) до тех пор, пока из массы
строгих и озабоченных лиц не выделилось одно, по улыбке более других
запоминающееся, постоянная собственность почтальона Спиридона.
-- Эй, наверху! - крикнул он в нашу сторону, приподнявшись на носки. -
Соседи, помогай вам бог, что у вас с крышей?
-- И тебе того же! Хотим сменить цвет! - Богомил показал рукой на
стропила. - В этом году крыша у нас будет, так сказать, голубая!
Почтальон Спиридон в сердцах шлепнул себя по лбу, видимо
раздосадованный тем, что не понял столь очевидную цель наших действий и
после недолгого наблюдения опустился до уровня изумленных свидетелей.
- Люди, дело ясное, они просто меняют крышу! - с гордостью объявил он
непосвященным то, что ему удалось узнать, поднявшись на цыпочки. - Была
красная, теперь голубая. Вместо черепицы будет небо. Больше не на что
смотреть, можете спокойно идти по домам.
Так что ближе к вечеру, когда лепестки дня начали потихоньку
закрываться, а мы выносили строительный мусор и оставшиеся куски чердачной
тьмы, чистили паркет и возвращали на старые места мебель, народ стал
расходиться, разводя руками, пожимая плечами, злобно комментируя глупость,
свидетелем которой он стал, или презрительно отводя взгляд от нашего дома2.
А наверху, на втором этаже, всего лишь в нескольких метрах над уровнем
непонимания, мы заканчивали свое дело. Все приняло такой же вид, как и
утром, после того как старинный комод, на который мы поставили обычные
солнечные часы, занял свое прежнее место. (Все приняло совершенно такой же
вид, как и утром, - только у нашего дома больше не было крыши.)
Чем больше взгляд наш насыщался новым видом жилья, тем сильнее
разбегалась по телу волна приятных жарких мурашек. Успех всего предприятия,
правда с оговоркой, что все же было бы лучше подождать отсутствующих,
признала даже Саша. Торжества по случаю окончания работ, устроенные в самой
большой комнате второго этажа, она сделала еще более пышными, распустив по
плечам волосы. Чуть позже полная луна, похожая на роскошное колесо
старинного парохода, вплыла в синий квадрат нового потолка. Только после
того, как ее серебряные лопасти перебрались за середину ночи, мы отправились
на покой, который, безусловно, заслужили. Прислушиваясь к плеску неба,
полный решимости бдеть до утра, в комнате с открытым потолком остался только
Подковник.
О ТЬМЕ ПОДВАЛЬНОЙ И ЧЕРДАЧНОЙ
Кажется просто невероятным, как человек добровольно соглашается большую
часть своей короткой жизни проводить между двумя тьмами. Наивно уверенный,
что его надежно охраняют внизу прочный пол, а наверху балки потолка, он даже
не думает о пагубности такого образа жизни. Конечно, редко случается, что
люди проваливаются в подвальную тьму или им на голову обрушивается тьма
чердачная. У смерти по имени Грызодуша медленные туфли, пелерина из тишины и
лицемерная маска. Дело в том, что коварные магнитные силы, царящие между
этими тьмами, вызывают их медленное, но неумолимое сближение. С течением
времени уютное для человека жилье превращается в пожизненную ловушку. Тогда,
пришпиленный к собственной коробке, он ясно осознает фатальность своего
заблуждения, однако, как правило, не находит достаточно сил, чтобы
освободиться, а его душа отчаянно трепещет и бьется, попавшись в страшный
капкан, пока не окончится жизнь. (См. Энциклопедию Serpentiana, главу
"Общепринятый образ жизни и смерти".)
РАЗОБЛАЧЕНИЕ НЕКОТОРЫХ ОТРИЦАТЕЛЬНЫХ ЯВЛЕНИЙ В ОБЩЕСТВЕ
Через три дня после того, как была снята крыша, один из наблюдавших за
этим обратился в "Городской газете" (No 1748) на странице, предназначенной
для писем читателей, в строительную инспекцию. Свидетель события,
конспиративно подписавшийся как "Добронамеренный гражданин", высказал
глубокое негодование:
"<...> Хотелось бы задать компетентным товарищам вопрос: как долго
собираются они смотреть сквозь пальцы на это и подобное этому
безответственное поведение отдельных лиц?! У нас в городе, естественно,
каждое здание имеет крышу, таким образом, этот дом портит внешний вид всего
Предместья. Еще более странно утверждение наших сограждан, что они всего
лишь изменили цвет крыши. Сейчас это якобы голубой, хотя крыша и вовсе не
видна. Пусть даже и так, однако ввиду того, что у всех других домов крыши
нормального красного цвета, нельзя не согласиться с тем, что голубой на этом
фоне выделяется не только своим цветом, но и своего рода дерзостью по
отношению к соблюдению устоявшихся принципов <...">
Под письмом "добронамеренного гражданина" редакция опубликовала
короткий ответ строительной инспекции, в котором была выражена решительная
готовность детально изучить неприятный инцидент и дать общественности (а как
же иначе!) самую исчерпывающую информацию относительно мер, принятых против
нарушителей порядка.
Печалъные-препечальные ряды домов, вереницы стен, редкая зелень, улица
пересохла, людей нет, длинная нить паутины, свисающая с крыши, ветер, дующий
низко, над самой землей, бесконечный хоровод бумажного мусора, настоящие
утро и вечер сюда не заглядывают, среди немногих цветов доминирует
сумрачный, безвольные снопы вечно параллельных линий, лишенных, даже в
бесконечности, оправдывающей жизнь надежды на встречу.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ 2. Вид Видосавлевич, "Вид Предместья перед сносом крыши",
сериография, 84x80 см, 1989 год, собственность Еленки Утьешинович.
КРЫЛАНЫ-ПОДКОВНИКИ
Люди этой странной разновидности встречаются по всей Европе, чаще всего
они живут в равнинных местах. Рост их всего несколько сантиметров, а кожа
красновато-коричневого оттенка. Их интересуют все виды искусства,
формулирование вопросов (и другие виды исследовательской деятельности),
коллекционирование бабочек, старинных рукописей, будущих успехов и взглядов
любимых женщин. Они нервозны и легко впадают в пограничные состояния. Чаще
всего их можно встретить на берегу реки в послеполуденные часы, когда все
остальные томятся в своих коробках-ловушках. Там, прямо на месте, под ивой
или тополем, среди ракушек, улиток, волн и гальки, они внимательно следят за
природой, пытаясь определить свою роль и степень своего участия в реализации
ее законов. Ввиду того что этим наблюдениям они предаются настолько
самоотверженно, что по нескольку дней могут провести без пищи и воды, их
почти никто не замечает, так как, находясь в таком особом состоянии, они
почти невидимы и еще менее понятны и без того невнимательной окружающей их
среде.
Крыланов можно легко узнать не только по характерному рту,
напоминающему своей линией подкову, но и по постоянной, а иногда и
совершенно полной погруженности в собственные, необычайно разветвленные,
наподобие кроны дуба, растущего посреди поляны, сны.
ОТЧАСТИ ЧЕЛОВЕК - ОТЧАСТИ СОН
Как говорит одна древняя легенда, сам Бог внедрил в сны рода
человеческого, перенося из поколения в поколение, один Завет, тайную
формулу, имеющую для человечества важнейшее значение. (Более подробно о
феномене переноса снов из поколения в поколение см. в исследовании
"Вывернутая перчатка" историка эзотерии М.Павича.) Считается, что Завет
невелик по объему и хорошо спрятан в снах - никто точно не знает, в каком
именно. То, как он выглядит, уже веками представляет собой предмет
всевозможных домыслов. Одни говорят, что он написан на клочке бумаги; другие
- что выгравирован на медной пластинке; по словам третьих, существует в
устной форме - его должен произнести Старик, явившийся во сне. Тем не менее
эти и многочисленные другие теории о том, как выглядит Завет, кажутся просто
сосновой иголкой по сравнению с целым бором предположений относительно его
содержания. Приобретет ли тот, кто найдет Завет, вечную жизнь,
неограниченную половую мощь, абсолютное знание или какую-то особую четвертую
силу, остается невыясненным до сих пор. (Поэтому так прискорбно долог список
тех храбрецов, которые расстались с жизнью в своих собственных, а чаще в
чужих снах. Так же реально, как пахнет снящийся цветок, может сорваться с
кручи настоящей; из некоторых снов очень трудно найти выход, но, кроме всего
прочего, в снах обитает необыкновенно страшное существо по имени Морь.)
Время от времени забывавшаяся, иногда на протяжении годов
запрещавшаяся, снова всплывавшая и опять предававшаяся забвению легенда о
Завете постоянно жила лишь в кругу рода крыланов-Подковников. Упорный во
всем, этот род людей упорно держался и за свои представления в этом вопросе:
тот, кто увидит Завет, приобретет возможность изменить свой рост, сможет
неограниченно вырасти. Поэтому, желая коснуться звезд и оттуда взглядом
исследователя посмотреть на Смысл, крыланы-Подковники всегда много спали, и
видели много снов, и, невзирая на опасности, всегда тщательно исследовали
их. Погруженные в поиски Завета, они и наяву, уже проснувшись, оставались в
сетях своих снов.
Разумеется, надежды, связанные с возможной находкой магической формулы,
не могли не коснуться и нашего Подковника. Движение воды, даже в тех
случаях, когда она вышла из берегов, все равно определяет основное русло
реки. Для Подковника найти Завет было равнозначно вопросу существования. Как
и весь его вечно погруженный в сновидения род, он верил, мечтал и ждал
момента, когда сможет войти в круг посвященных. Именно он был одним из самых
горячих сторонников разрушения чердака - ведь тогда, в час, когда откроется
тайна, ничто не помешает ему расти, сколько душа пожелает.
Несколько раз, убежденный, что напал на след Завета, Подковник всех
нас, а в особенности Сашу, приглашал к себе, в свой сон, присутствовать при
эпохальном открытии. "Готовьте корзины, я соберу для вас самые сияющие и
самые крупные звезды!" - возбужденно кричал он (да что там кричал - орал он
еще в постели). К сожалению, ни слова из Завета не было. Обычно выяснялось,
что просто сон натер себе мозоль записками об изученных и неизученных
областях, камешком, зернами, крошками или еще чем-то столь же несущественным
и скучным.
Среди аргументов Подковника единственным более или менее серьезным
доказательством существования Завета и его чудотворного действия,
единственным ясно вырисовывавшимся следом на песчаной дороге надежды на
возможность изменения роста был фрагмент из путевых записок "До Кавдака и
обратно" известного Мусафира Хамида, выдающегося путешественника, одного из
семи сыновей арабского географа Идриси, который вместе со своими братьями
стал великим мучеником некогда святого дела картографии.
В 1139 году от Рождества Христова в славную гавань Палермо из туманного
осеннего утра вошло большое судно. Не успели еще все его паруса освободиться
от ветра, а по городу уже разнеслась весть, что по приглашению Роджеро II
"для того, чтобы осветить все пространства и границы королевства", прибыл
географ Идриси. На землю Сицилии высадилось еще семь молодых магометан, семь
сыновей Идриси, зачатых в одну ночь семь лет назад семью женами географа,
происходящими из разных краев Света. До следующего утра под изумленными
взглядами граждан Палермо продолжалась выгрузка арабских, греческих и
латинских книг, инструментов для измерения земли, инструментов для
наблюдения за небом и тюков сухих листьев, из которых позже иностранцы
приготовляли себе напиток, который они называли словом "чай". Знатные дамы
потом в течение нескольких дней ходили на прогулку вдоль причала, надеясь,
что их парчовые платья пропитаются
ИЛЛЮСТРАЦИЯ 3. Ди Паоло, триптих "Географ Идриси и сыновья", картина
первая, та, что с левой стороны, темпера на дереве (по мотивам неизвестной в
настоящее время мозаики XII века), 343x148 см, 1481 год, Галерея Уффици,
Флоренция.
пьянящим ароматом этих листьев, если в спешке или по недосмотру
носильщиков несколько тюков осталось в утробе судна географа. Король Роджеро
II встретил гостя со всеми почестями, которые приличествуют тем, кто
обучался в далеком городе Кордове. Иностранцев поместили во дворце, где была
самая близкая к звездам башня. В помощь им были выделены слуги для
приготовления напитка "чай", слуги для стряпни по магометанским правилам и
слуги для ловли насекомых (светлячков), которыми географ наполнял свои
стеклянные лампы. Так несколько следующих лет прошло в спокойных
приготовлениях, которым никто не мешал. Сыновья Идриси еще из колыбельных
песен знали языки своих матерей, а из других их песен многое узнали и
выучили об обычаях и чудесах семи краев Света. Отцу на Сицилии оставалось
лишь познакомить их с знаниями, приобретенными в западных Афинах, - как
наблюдать за высотой, облаками, ветрами, горами, водами, травами, камнями и
огнем в глубине земли. Мальчики росли, читая до полудня Мирина Тирского и
Страбона, а после полудня Птолемея и Ибн Эзру, прилежно рассматривая по
ночам во сне мифическую горную цепь Кавдак - горы, которые окружают Свет.
Город Палермо вообще забыл бы о тихих иностранцах, если бы каждый день
незадолго до наступления сумерек их слуги не выходили на поиски светлячков,
а из самой близкой к звездам башни не разносился бы постоянно запах чая. В
те времена знатные дамы города Палермо с их платьями, напоенными ароматом
волшебного напитка, превосходили в изысканности даже знатных дам города
Сиена. По прошествии десяти лет со дня прибытия географа настал момент
начать задуманное предприятие. Король Роджеро II оснастил суда, выбрал самые
надежные команды и торжествами, подобных которым не помнила вся Сицилия,
отметил день их отплытия. Наутро семь сыновей Идриси на семи одинаковых
судах вышли в море. Граждане Палермо после выпитого накануне вина, еще
туманившего их взгляд, не заметили, а король, глаза которого были не столь
остры, как у тех, кто по ночам читает при свете лампы, наполненной
светлячками, не увидел того, что не укрылось от географа: в открытом море
суда отделились друг от друга, и каждый из его сыновей взял курс на тот край
Света, откуда происходила его мать, каждый своим путем направился к горам
Кавдак, горам, стоящим на краю Света. Молчаливыми шагами вернулся Идриси в
самую близкую к звездам башню, открыл все лампы, выпустил рои светлячков и,
даже не потребовав, чтобы ему приготовили напиток под названием "чай", стал
ждать. Знатные дамы города Палермо испугались, что они потеряют свою
привлекательность, если пьянящий аромат напитка "чай" выветрится из их
платьев. Тем не менее очень скоро, еще до того, как созрели маслины, в
Палермо начали стекаться сведения о небе, течениях, городах, дорогах. Рои
светлячков сами слетались в лампы, и Идриси принялся тщательно записывать и
зарисовывать все, что содержалось в отчетах его сыновей. Король Роджеро II
был удивлен - юноши вели себя как опытные путешественники. Для них не
существовало быстрых течений, крутых троп, непроходимых лесов, кровожадных
зверей, опасных разбойников. Они продвигались вперед, каждый своим путем,
пешком или верхом, на судне или в лодке. Настырные демоны малодушия осаждали
их, искушая волю, но все семь упорно шли к цели и обо всем виденном сообщали
своему отцу на Сицилию. Довольны были и знатные дамы города Палермо - снова
приготовлялся чай, и их платья снова благоухали волшебным ароматом.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ 4. Ди Паоло, триптих "Географ Идриси и сыновья", картина
вторая, та, что в пя на дереве (по мотивам неизвестной в настоящее время
мозаики ХМ века)
А в самой близкой к звездам башне рукопись "Географии" становилась все
толще, карты пополнялись, свет теперь падал на многие до сих пор
скрывавшиеся во мраке края Света. Проходили осени, зимы, весны, лета, ив
1154 году, после того как поступили последние сообщения непосредственно с
горы Кавдак, Идриси передал своему покровителю законченную книгу (названную
в честь короля "Kitabu al Roggero"), все карты Мира, разбитого на семьдесят
секций ("Tabula Roggeriana"), и одну большую карту Мира, выгравированную на
листе серебра (высотой в восемь и шириной в шестнадцать венецианских
локтей). С края Света, с мифической горы, увенчанные славой, к Идриси
вернулись все сыновья. Все они получили почетное имя Мусафир. Один из них,
Мусафир Хамид, описал свое волнующее путешествие в ста пятидесяти шести
главах рукописи "До Кавдака и обратно". Вместе со всеми остальными братьями
он погиб однажды ночью в 1160 году, отважно, но безуспешно защищая
серебряную карту Мира, которую пытались растащить по кускам солдаты-мародеры
во время одного из военных набегов на Сицилию. И если бы несчастные сыновья
Идриси не получили коварных ударов ножами, их, несомненно, убил бы вид
грабителей, жадно расчленявших небо, горы, реки и травы. В ту же ночь рои
светлячков покинули Сицилию. Платья знатных дам города Палермо превратились
в обычную парчу, а первенство в манере одеваться в запах имбиря перешло к
знатным дамам городов Неаполь, Рим, Флоренция, Генуя и Венеция.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ 5. Ди Паоло, триптих "Географ Идриси и сыновья", картина
третья, та, что с правой стороны, темпера на дереве (по мотивам неизвестной
в настоящее время мозаики XII века), 343x148 см, 1481 год, Галерея Уффици,
Флоренция.
13. <...> На одном из судов, на третьей Великой воде, был и тот
человек, о котором я слышал, что он может сам изменять собственный рост.
Делал он это так: раздевался догола и вставал на носу, в то время как вся
команда ждала в гробовой тишине. Спустя недолгое время морские птицы
опускались на его плечи и голову - они рассказывали ему о том, что видно в
пределах их горизонта, а он, получив знания о неведомых ему пространствах,
начинал тянуться к небу, бодро, как утренний тростник. Благодаря этому
капитан судна всегда вовремя мог узнать, не приближается ли суша и чьи
паруса показались вдали - пиратов или торговцев. А с наступлением ночи,
рассказывали мне, этот человек постепенно уменьшался и к приходу зари
возвращался в свой старый рост. Если же капитану снова требовалась помощь
впередсмотрящего, все повторялось так же, как и в предыдущие разы. И
поскольку я все-таки не мог в это поверить, мне рассказали, что этот человек
относился к роду крыланов-Подковников. Этот вид вообще-то во многом схож с
другими человеческими видами, однако среди них время от времени рождаются
счастливцы, которым удается раскрыть тайну особого Завета - Завета, дающего
посвященным в него возможность изменять собственный рост. Но когда я захотел
увидеть сам этот Завет, все тут же стали клясться своим Богом, что это
невозможно. Завет хранят даже не так, как остальные ценности, а еще
тщательнее - во сне. И из сна в сон передают, словно из поколения в
поколение. Я тогда решил подробно известить обо всем отца и потребовал
встречи с этим человеком. Я хотел упросить его, невзирая на все возможные
опасности, принять меня в свой сон - вдруг мне повезет и я увижу там то
чудо, которое одаряет божественными возможностями. Между тем я неожиданно
получил письмо с Сицилии, которое содержало требование ввиду необходимости,
возникшей в связи с составлением "Географии", незамедлительно направиться в
сторону Страны зеркал, что я и сделал, с тяжелым сердцем отказавшись от
своего намерения <...>)
ИЛЛЮСТРАЦИЯ 6. Мусафир Хамид, сохранившийся фрагмент тринадцатой главы
путевых дневников "До Кавдака и обратно" (единственного письменного
подтверждения существования Завета, который дает посвященным возможность
изменять собственный рост), около 1150 года, fol. 2, No Н-14, библиотека
Гази-Хусревбека из Сараева.
ГОСПОДИН ПОЛОВСКИЙ
С первыми лучами солнца господин Половский входит в парк. Садится на
свою любимую скамейку и ждет. Обычно он сидит вполоборота к памятнику
Орфелину, стоящему на берегу аллеи, посыпанной белым щебнем. Рождающееся
солнце делает этот пейзаж необыкновенно красивым, однако господин Половский
находится здесь не для того, чтобы наслаждаться пропорциями памятника,
чарующей игрой мягкого утреннего света или свежестью воздуха. Он здесь для
того, чтобы ждать.
Стоит солнечным лучам засверкать более решительно, появляются голуби, а
вскоре после них - старики. Позолоченные зернышки привлекают веселье птиц.
Щебет перемещается из крон деревьев на клумбы с цветами. Однако господин
Половский находится в парке и не для того, чтобы кормить голубей, как это
делают его сверстники. Он здесь для того, чтобы ждать.
Чем старше становится день, тем больше людей в парке. Сейчас здесь и
дети, и те, кто выгуливает собак, и влюбленные пары. Фонтанами журчат сотни
голосов, брызжут капли искристого смеха. Однако и променад радости не
представляет интереса для господина Поповского. Он здесь для того, чтобы
ждать.
А затем, после десяти часов, глубокий вздох - господин Половский
взволнован. Он поворачивается лицом к памятнику Орфелину, вокруг которого,
танцуя в воздухе, неутомимо кружит, как он заметил, и летом и зимой одна и
та же бабочка. Как и годы назад, он на миг удивляется этому, но тут же
смотрит на часы, проводит рукой по волосам, поправляет лацканы пиджака безо
всякой нужды, приглаживает бородку, разглаживает брови, пощипывает щеки и
совершенно перестает моргать.
Замечает ее господин Половский еще издали, сразу же, как только она
появляется из-за стволов лип. Вот, в развевающемся костюме цвета букетика
цикламенов она подходит к памятнику и вступает на аллею, где одиноко стоит
его скамейка Высокая, с распущенными волосами, стройной фигурой. А как она
идет! Юбка и: тонкой ткани волнующе очерчивает линию ее ног. Ветер свободно
играет прядям! ее волос. Все в ней приковывает к себе взгляды гуляющих. Но
она - она идет прямо к нему. Белый щебень крошится под ногами! Белый щебень
шуршит под нога ми! Вот чего ждал господин Половский!
Разумеется, он знает, что эта девушка и не думает спешить ему
навстречу. Он < ней даже незнаком. На после того как загадочная девушка
проходит мимо него каждый день около одиннадцати часов, господин Половский
встает со скамейки с счастливым выражением лица, с сердцем, переполненным,
как весной бывает переполнена многоводная река, направляется к выходу из
парка. "Да, - думает он этот момент, - чертовски приятно кого-нибудь ждать".
19января 1785 года Захария Стефанович Орфелин, поэт, учитель,
секретарь, путешественник, автор богословских и научных трудов и школьных
учебников, живописец, редактор, печатник, гравер, каллиграф, бессребреник,
виноградарь, физик, историк, первый сербский картограф, составитель
календаря, человек, изучавший медицину, музыку и геральдику, сломленный
нуждой и неблагодарностью, истерзанный лихорадкой, заснул где-то на хуторе
неподалеку от Нови-Сада сном, из которого уже не вернулся. Приснилось
измученному Захарии, хотя на дворе трещал мороз, что он находится среди
роскошного парка. Приснилось убогому Орфелину, как он прогуливается по
ухоженным аллеям, посыпанным мелким белым камнем, а мимо него мелькают люди
с веселыми лицами и солнце благословляет деревья, траву и его самого.
Приснилось бедному Захарии, как он идет (хотя он не понимал, как может
двигаться, не обладая весом), приснилось, как подходит к высокому памятнику
из блестящей бронзы, как дивится работе мастера и статности отлитого
человека с умным лбом. Приснилось всеми покинутому Орфелину, как он читает,
потому что он знал буквы, как читает слова на плите у подножия памятника:
"Захария Стефанович Орфелин. 1726-1785". И еще приснилось честному Захарии,
как он пробуждается и с легкостью такой, которой не было у него при жизни и
какая пристала праведникам, отпускает свою душу, словно бабочку, в явь.
Улыбнулся трудолюбивый Захария Орфелин в своей освященной постели, всегда,
мол, ему снились сны, объемлющие многое, а вот сейчас смог увидеть и большее
- во сне обнял и сон, и явь.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ 7. Сава Й.Тодорович, "Памятник Орфелину", бронза, высота
258 см, 1926 год, Липовый парк, Град.
ПОЯВЛЕНИЯ ТЕТИ ДЕСПИНЫ,ЧРЕЗМЕРНАЯ ТЩАТЕЛЬНОСТЬ В ПРИЧЕСКЕИ ВЕСЕННИЕ
РАБОТЫ
Время от времени в одной трети Северного зеркала ' появляется
Богомилова тетя - Деспина. Сначала слышится стук, как это обычной бывает,
когда приходят гости, потом доносится тонкий голос: "Хозяева, есть ли здесь
кто?!" - и после этого часть зеркала становится прозрачной и показывается
лицо. Тетя Пина всегда в хорошем настроении, а перемены можно заметить
только в ее одежде, в зависимости от того, из какой страны она нам является:
на ней то шляпа "сафари", то шуба из горностая, а то и костюм в мелкий
цветочек, а как-то раз (когда она явилась нам в большой спешке) она
"прибыла" в розовой ночной рубашке. Разговаривая (изрядная часть семьи
назвала бы ее болтливой), она и не ждет, чтобы мы все собрались перед
зеркалом, она интересуется семейными новостями, рассказывает всякую всячину,
обязательно описывает свой новый роман и обязательно раскаивается в
предыдущем, расспрашивает, пишут ли у нас о ее последнем предприятии, просит
своего племянника поберечься от простуды и столь же неожиданно, как и
возникла, исчезает из зеркала, оставляя нас в изумлении своим упорством, с
которым она занимается невероятно странными делами. Из рассказов Богомила, а
отчасти и от нее самой мы знаем, что в Китае она интересовалась скрещиванием
бабочек с хризантемами, вместе с сибирскими шаманами превращала облака в
добрых джиннов, участвовала в экспедиции по поискам миража к югу от
Маракеша, в лесах Бразилии уничтожала тарантулов, в Эр-Рияде выучилась ткать
ковры-самолеты... В настоящее время она находилась в одной заморской стране,
где с помощью рогатины пыталась отыскать границу между всеми тремя
временами.
Появления тети Пины имеют огромное, даже не было бы преувеличением
сказать, величественное значение для всех нас. У кого в памяти не остались
такие ее слова: "Послушайте внимательно, что я вам скажу, реальность - это
всего лишь слишком тщательно причесанная фантазия!" Важнейшей помощью для
нас стал и ее совет о том, как выбрать наиболее благоприятный момент для
начала дел, связанных с талисманами: "Если вам нужен талисман, в котором вы
совершенно уверены, то выберите для его изготовления такое время, когда тают
снега, солнце обещает конец зимы, а мрачным силам так пекут пятки
пробуждающиеся растения, что те почти не высовываются, пока буйствует
природа".
Так что все последние годы под бдительным взглядом Богомиловой тети мы
выбираем для приготовления талисманов один из весенних месяцев. Разумеется,
для того чтобы талисман против зол и бед был эффективен, необходимо точно
придерживаться и непростых правил его изготовления. Например, нужно собрать
за чрезвычайно короткое время целых пятьдесят два составных элемента2. И
всего должно быть ни много и ни мало, иначе все дело окажется загубленным.
В день изготовления талисманов наш дом бурлит. Тетя Деспина не покидает
своей трети Северного зеркала, внимательно следит за ходом процесса. Мы
пересчитываем, приносим, уносим, высыпаем, собираем, снова пересчитываем,
запеваем, умолкаем, отмериваем. Из Северного зеркала слышится голос тети
Деспины: "Осторожней взвешивайте!" Мы внимательно взвешиваем, режем или
берем одним куском, погружаем, высушиваем, прислушиваемся, пробуем языком на
вкус, пожалуй, хватит, еще вот это, еще вон то, посматриваем на часы и за
несколько минут до полуночи помещаем все в широкую посудину (лучше всего в
один из тазов для варки варенья). Затем в это глухое время, когда магические
свойства становятся самыми сильными, мы аккуратно переносим посудину во двор
и какой-нибудь ложкой побольше или половником мешаем под светом Вечерней
звезды. В Северном зеркале тетя Пина бормочет заклинания против инородных
тел: "Отсюда, оттуда, подальше от всех нас - крик совы, косой взгляд,
солома, запах болиголова..." На рассвете, а если ночь была ясной, то и чуть
раньше, когда уже получилась масса приблизительно одного цвета и одинаковой
туманной структуры, мы делим ее на восемь равных частей и кладем в восемь
непромокаемых мешочков, которые заранее сшила и по образцу, полученному от
тети Богомила, украсила вышивкой Молчаливая Татьяна.
Когда мы с новыми талисманами против всех зол и бед собираемся перед
Северным зеркалом, тетя Деспина сладко чмокает губами: "Талисманы на вас
отлично смотрятся, гораздо лучше, чем прошлогодние". И перед тем как
уступить нам для прихорашивания ту треть зеркала, которую она занимает,
перед тем как вернуться в свою заморскую страну и продолжить там очередное
важное предприятие, добавляет торжественным тоном: "Помните, не
причесывайтесь слишком тщательно!"
РАСПОЛОЖЕНИЕ ОТДЕЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ В ДОМЕ БЕЗ КРЫШИ
В нашем доме есть два главных зеркала: Западное и Северное. Оба они
находятся в гостиной, висят на стенах, соответствующих этим сторонам света.
Западное зеркало служит для наблюдения за ложью и правдой. Ложь и
правда в нем разделяются и предстают каждая сама по себе, не смешиваясь, и
так их можно ясно рассмотреть. На левой стороне кристаллизуется ложь того,
кто находится перед зеркалом, на правой - правда. Так что уже из одного
только этого понятно, что процесс отражения в Западном зеркале проходит
очень болезненно. Неживые объекты ломаются, трещат и скрипят, живые потеют,
их бросает то в жар, то в холод, дыхание затрудняется, начинаются страшные
головные боли.
Благодаря всему этому Западное зеркало за свою историю сменило много
хозяев, и его происхождение бесследно затерялось в многочисленных складках
перемен. Легенды говорят, что для некоторых своих хозяев оно было даже
смертоносным - люди чаще всего не в состоянии пережить разделение лжи и
правды. Что же касается относительно безобидных последствий (постоянные и
временные формы безумия, исчезновения, судороги, вывихи челюсти как
следствие крайнего изумления, постоянно вытаращенные глаза, временные утраты
смысла жизни), то их перечислять просто бессмысленно. Поэтому и
неудивительно, что дольше всего зеркало задерживалось в руках тех, кто
соткан или из чистой лжи, или из чистой правды. Естественно, для них
отражаться в таком зеркале было вовсе не так мучительно. В силу того что они
видели себя лишь в какой-то одной половине зеркала, им не приходилось
переживать болезненное раздвоение своего лица.
Определенные проблемы, вызванные обладанием такой неудобной вещью, мы
решали с помощью того, что старались как можно чаще смотреться в Западное
зеркало - так мы не позволяли лжи и правде переплестись в нас настолько, что
их разъединение стало бы слишком затрудненным и болезненным. Со временем
пользоваться этим зеркалом сделалось для нас гигиеническим навыком - так же,
как следует регулярно чистить зубы, следовало и регулярно анализировать
актуальное соотношение лжи и правды в каждом из нас отдельно. В любом случае
это было полезно делать хотя бы для того, чтобы какой-нибудь случайный,
непреднамеренный взгляд, брошенный на поверхность зеркала, не стал роковым
для владельца лица.
Из своих интересных путешествий тетя Деспина присылала нам не менее
интересные подарки. Мы получали почтовые марки стран, территория которых
была меньшей, чем две стопы, старые карты и книги, листья и корни редких
растений, ракушки с морских отмелей, влажные носовые платки, все еще
хранившие запах воды далеких рек. Одним из первых подарков было странное
Северное зеркало (купленное во время поездки по древнегреческим местам
прорицаний). Оно было странным по крайней мере по трем причинам: его
поверхность была составлена из трех разных частей, трех кусков с изломанными
краями, которые совпадали столь точно, что не возникало сомнений - так
соединить может только судьба, но никак не рука человека. Первая часть
Северного зеркала постоянно запаздывала, она отражала прошлое - и когда на
дворе уже вовсю бурлил день, в зеркале едва лишь проглядывало утро. Вторая
часть была обычной, она отражала настоящий момент - в полдень там царил
полдень и так далее, по порядку. (Единственная странность этой части зеркала
состояла в том, что, даже находясь от нас за тысячи и тысячи километров, в
нем время от времени показывалась тетя Пина.) Третья часть Северного зеркала
всегда спешила, она отражала будущее - в полдень эта сторона зеркала была
уже окутана тьмой ночи, которая еще только должна была наступить.
И кроме того, будто всех его странностей и так было недостаточно,
история, связанная с Северным зеркалом, еще и усложнялась его своенравием -
иногда оно скрывало прошлое, иногда утаивало что-то из будущего, а судя по
пробелам в отражении, кое-что не существовало и в настоящем. Однако при
других обстоятельствах все безукоризненно переливалось из одной части
зеркала в другую, проходя через все времена (лишь незаметно запинаясь на
швах), - таким образом Подковник в один и тот же момент мог себя видеть с
утра, когда он ошалело рассматривал в зеркале свое лицо (пока спросонья тер
глаза) и до вечера (пока сонно зевал, лежа в постели).
Солидные усилия, приложенные к тому, чтобы обнаружить закономерности, с
помощью которых можно было бы управлять своенравным зеркалом, "увенчались"
нашей безоговорочной капитуляцией. Может быть, проблема состояла не в самом
Северном зеркале, а в отражавшихся в нем предметах, которые привыкли с
легкостью получать подтверждение своего существования из отражений в других,
обычных зеркалах.
Кроме двух этих описанных нами главных зеркал, в нашем доме существуют
и другие, так называемые Туалетные зеркала. Однако и при пользовании ими
никто не был застрахован от разных неожиданностей.
ПЯТЬДЕСЯТ ДВА СОСТАВНЫХ ЭЛЕМЕНТА
Для восьми талисманов против всех зол и бед следует взять: из левого
глаза отражение буквы Альфа; меньший круг из тех, что описывает стрекоза на
поверхности воды; щепотку нежности цветочной пыльцы; скорлупку свода
размером с ноготь большого пальца; самый короткий шум роста молодого дерева
тиса; вечный запрет оборачиваться; по своей мере силу семени; вдвойне
надежды; пару крыльев красивого сна; подмышку порхания голубя; точку
пересечения углов зрения; столько снежинок, сколько может поместиться на
длинных ресницах; слов любви в таком количестве, какое уместится во рту;
ноздрю запаха душицы; по хорошему вдоху всех четырех ветров; как можно
больше весеннего света; неизмеримое упорство тайны; любую часть радуги;
полстакана блеска белого камня на дне ручья; два ингредиента, которые
всплывают в памяти лишь в день приготовления талисманов; на глазок
разноцветной пыльцы дневной бабочки; связку магии ключей; зернышко шуршания
скарабея; постоянную мысль о влаге перепонок; по желанию песни сверчка; клуб
дыма из домашнего очага; на кончике ножа пламени; пядь длины пера облака;
осколок сверкания молнии; обычную капельку знания воды; докуда достанет
взгляд полета сокола; вертикаль по крайней мере до пятой небесной сферы; в
другую ноздрю запаха земли; много смеха, которого никогда не много; для
серьги жужжания пчел; пока не заплутает среди стволов, взгляд на лес;
заносчивость травы под названием "упрямство"; вязанку послеполуденной тени
смоковницы; нанизанные на нитку поцелуи; немного шума деревянной прялки;
горсть тепла птичьего пуха; широкий взмах букетом базилика; искусство
наблюдать квадрат; вокруг всего линию окружности и из правого глаза
отражение буквы Омега.
На склонах вечного Парнаса, недалеко от известнейшего святилища в
Дельфах, в маленьком приморском городе Итея живут три очень старые сестры -
Клото, Лахесис и Атропос Триполис. Родственников, которые могли бы
подтвердить, были ли они когда-нибудь молодыми, у них нет, замуж: они не
выходили, а если и выходили, то этого уже никто, в том числе и они сами, не
помнит. Они проводят всегда одинаковые, неумолимо одинаковые дни каждого
года и веками повторяющиеся годы. С раннего утра и до полудня они наблюдают
за Океаном, который здесь называют Коринфским заливом. Они сидят на балконе
прохладного белого дома, молчат и смотрят, время от времени вытягивая тонкие
шеи, чтобы лучше рассмотреть душу Мира. С полудня и до сумрака три сестры
делают необычные зеркала. Необычно в них то,