Перевод А. Кулишер
     Ручной ввод текста А. Бахарев
     Из книги "Французская новелла XIX века" т. 2
     Государственное издательство художественной литературы
     "Москва-Ленинград" 1959

     Онорина исхудала,  ноги -- как у ребенка. Лежит в постели с нарывом  на
спине. Один ей недавно вскрыли, теперь созрел другой.
     Думает ли она о загробном мире? Ей до него нет дела. Она несчастна, вот
и  все. Если рай существует, это не про нее. Если она  попадет в ад,  она  к
нему уже привычна.
     ...До  сих  пор  о   крестьянках  писали  только  тогда,  когда  хотели
рассказать   что-нибудь   забавное.   Теперь   --   довольно   смеятьсяНужно
присмотреться к ним поближе, заглянуть в глубины их нищенской жизни, где уже
нет ничего смешного.
     Онорина  больше  не  различает  дня и  ночи.  Иногда она встает поздней
ночью, чтобы взять кусок хлеба. Неужели она всегда будет голодна -- до самой
смерти?




     Перевод Е. Лопыревой
     Ручной ввод текста А. Бахарев
     Из книги "Французская новелла XIX века" т. 2
     Государственное издательство художественной литературы
     "Москва-Ленинград" 1959


     Альфреду Калюсу

     Старуха  стара  и скупа; старик еще старше и  скупее. Но  оба одинаково
боятся воров. Целый день они переговариваются.
     - У тебя ключ от шкафа? -- спрашивает один.
     - Да, - отвечает другая.
     Это  их немножко  успокаивает.  Они хранят  его по очереди и теперь  не
доверяют  уже и друг другу. Старуха прячет  ключ преимущественно за пазухой,
под  рубашкой, прямо на  теле. Вот  бы  распустить кошелечки этих  никому не
нужных грудей и запихивать ключ туда!
     Старик  сует его то в карманы  штанов -- они  у него на пуговицах, то в
наполовину  зашитые кармашки  жилета,  которые  он постоянно  ощупывает.  Но
прятать ключ  все в тех  же местах кажется ему  все  менее и менее верным, и
наконец, к своей радости, он находит новый тайник.
     И вот старуха спрашивает, как обычно:
     - У тебя ключ от шкафа?
     Старик не отвечает.
     - Ты оглох?
     Старик объясняет знаками, что он-де не глухой.
     - У тебя язык отнялся? -- говорит старуха.
     Она тревожно вглядывается в  него. Он сжал губы и надул щеки. Однако он
не похож на внезапно онемевшего человека, и глаза его  смотрят скорее хитро,
чем испуганно.
     - Где ключ? -- говорит старуха. - Сейчас мой черед беречь его.
     Но старик  с довольным видом продолжает мотать головой, а щеки  у  него
чуть не лопаются.
     И  старуху  вдруг  осеняет догадка.  Она проворно  вскакивает,  хватает
старика  за нос, рискуя,  что  он  ее  укусит, растягивает ему  силком  рот,
засовывает туда всю пятерню и достает у него изо рта ключ от шкафа.





     Перевод Е. Лопыревой
     Ручной ввод текста А. Бахарев
     Из книги "Французская новелла XIX века" т. 2
     Государственное издательство художественной литературы
     "Москва-Ленинград" 1959
     Посвящается Луи Борди де Сонье

     - Однако, - сказал г-н Сюд, - почему же ты не стрелял?
     - Я забыл, - простодушно ответил самому себе г-н Сюд.
     Он не  стал больше  бранить  себя  и  лишь проводил взглядом куропаток,
которые устроились подальше, на засеянном поле.
     - Отлично! -- сказал г-н Сюд. -- Теперь и попались!
     И направил свой указательный  палец  точно на это место. Он шел,  одной
рукой держа  ружье за середину ствола, расставив локти, высоко поднимая свои
короткие  ножки и  изо  всех  сил  стараясь удерживать  позади себя  Пирама,
старую, взятую напрокат собаку умеренной резвости.
     Добравшись  до  поля,  г-н  Сюд  нагнулся,  сорвал  какую-то  травку  и
некоторое время пребывал в задумчивости. Что это --  люцерна? Или клевер? Он
был закоренелым парижанином  и еще не научился различать их. Разгибая спину,
он услышал, как куропатки "затрепыхали крыльями и снялись". Г-н  Сюд вычитал
в  одной охотничьей книжке  и заучил эти странно  звучащие слова нарочно для
того, чтобы походя вставлять их в разговор.
     - Чертовки провели меня! Я опять забыл выстрелить, - сказал он.
     Куропатки, одна из  которых  летела впереди и вела  остальных, унеслись
вдаль тяжелой, свисающей стаей. Г-н  Сюд глядел на них с доброй улыбкой.  Он
любовался их полетом, словно фейерверком, и все крутил в пальцах стебелек не
то  клевера, не  то  люцерны.  Куропатки перелетели речку, на  мгновение  их
разделили ветки ивы, и затем они снова уселись стайкой в безопасности, почти
на самом берегу.
     - Ну,  ну,  так не играют,  -  сказал  г-н Сюд. -- Я с собой мостков не
ношу. Эти шельмы определенно не принимают боя и только дразнят меня!
     Он   представил  себе,  будто  спрятался  в  брюхе  деревянной  коровы.
Доверчивые  куропатки подходят ближе.  Тут  высовывается  невидимая  рука  и
подбирает их одну за другой. Он крикнул им колко:
     - Прощайте, почтеннейшие!
     И,  чувствуя себя отмщенным, не в силах сердиться, он больше не жалел о
них и радовался, что ему удалось избежать жестокого дела. Он не спеша шел по
полям, освежавшим прохладой его ляжки, и даже иногда приседал, чтобы окунуть
в траву и зад. Он  поглаживал свою  прекрасную седую  бороду,  а  шнурок  от
пенсне узенькой вилочкой вырисовывался на пластроне его рубашки.
     - Неужто я так и вернусь с носом?
     К счастью, жаворонки заливались вовсю. Был бы у него вместо ружья сачок
для бабочек!
     Жаворонки сначала нерешительно вились в  воздухе, потом, пуская  трели,
медленно  поднялись  вверх,  вероятно  высматривая  оттуда приманивавшие  их
зеркальца. Г-н Сюд отметил, что все они поднимались прямо к солнцу, вверх по
его лучам, словно висели на золотых нитях, которые кто-то сматывал в клубок.
Иные,  наверное, попадали в самое пламя и гибли там, изжаривались, и г-н Сюд
до  боли в затылке, разинув рот, следил помутившимся взором,  не свалятся ли
они вниз.
     - А все-таки придется мне по ним стрелять!
     Стрелять  навскидку --  больно уж ненадежно. Он  предпочел бы  наметить
себе одну какую-нибудь птичку и подстеречь, когда та сядет и притаится между
теми двумя кротовыми  горками. Он  подкрался бы  к ней  с ружьем  наготове и
целился бы пониже,  чтобы  не разнести ее  вдребезги.  У  оглушенной  птички
только и хватит силы, что влететь прямо в пасть к Пираму.  Но жаворонки были
совсем  как  земля.  Напрасно  г-н Сюд  старался  разглядеть  их  серенькое,
незаметное, неотличимое от почвы оперение.  Он топтался на  месте и крутился
без толку, словно человек, обронивший монетку.
     Он присел ненадолго, чтобы перевести дух и подтянуть шнурки на гетрах и
бесчисленные  тесемочки  своего  охотничьего костюма. Розовые пятна, которые
бывают  на лице у людей, любящих вкусно покушать, слились у него  в одно. Он
утер пот, погляделся в крохотное зеркальце и самодовольно улыбнулся сам себе
в полной уверенности, что в конце-то концов он набьет дичи.
     - Не может быть, чтобы мне не пришлось разрядить ружье!
     Он  приложился, с трудом  поймал  мушку и в  заключение  еще раз изучил
инкрустированное  ложе  и насечку, такую богатую, что она как бы ручалась за
меткость охотника.
     -  Да,  это  у  меня  настоящее  произведение  искусства; не  ружье,  а
игрушечка, хотя и бьет точно. Впрочем, в  порядке ли оно?  Я видывал, как их
разрывало.
     Большие  камни  понравились ему  своей неподвижностью. Однако они  были
чересчур мертвые, а вот в дереве ведь все-таки  ходят соки, почти кровь.  Он
выбрал  себе один  дуб --  суровый,  крепкий, коренастый,  одиноко  стоявший
посреди поля, ночью такого, пожалуй,  испугаешься. Кора, как старый рукав на
локте, прохудилась там и сям, где  ее протерли загривки распаленных страстью
лошадей.  Вокруг ствола почва была  вытоптана, выглажена копытами, и хотя то
были всего-навсего деревенские лошаденки, там и трава не росла.
     Г-н Сюд стал высчитывать расстояние  --  ведь дробинки  могут пролететь
мимо -- одни  вправо,  другие  влево,  подчас  могут  жестоко  поранить  вас
рикошетом.
     Стоя -- он не был уверен в  себе и боялся отдачи. Лежа на животе  -- он
не  видел дуба.  Поэтому  г-н  Сюд  избрал прочную,  удобную позицию и решил
стрелять с колена. Он целился старательно, не торопясь, строгий и бледный от
усердия. Дуло ружья, сперва направленное вверх,  начало склоняться и легло в
плоскость выстрела.
     Г-н Сюд весь трепетал, легкая  дрожь пробегала у  него по  телу. Дерево
представлялось  ему  животным,  даже  человеком.  Правда  ли, будто  громкий
выстрел может вызвать дождь? Он терпеливо выжидал, чтобы успокоились нервы и
утихомирилось сердце. Он  желал избежать  рывка, хотел выпустить  заряд, как
всегда,  из  левого  ствола,  разумеется только  в  результате постепенного,
мягкого,  нескончаемо  долгого  нажима.  Время  от  времени  он  отваживался
взглянуть: в конце блестящей стальной дорожки межевым столбом торчала мушка.
Далее,  как  зеркало без  рамы,  расстилалось  пустое  пространство. Наконец
возникал  дуб:  он дрожал, беспокойно  шевелил  всеми своими  встревоженными
листьями,  словно  тысячью   крыл,  жалобно   кряхтел  и  слабо  и  медленно
покачивался, как бы пытаясь стряхнуть с себя роковое оцепенение.
     Пирам в полном удивлении застыл  на  месте и только  скромно  помахивал
хвостом.


Last-modified: Sun, 11 Aug 2002 15:45:06 GMT