после первого десятилетия кино,когда пошла речь уже не об аттракционе, а о наполнении нового зрелища жизненным содержанием, поиска, предпринятого американцами, итальянцами, французами и русскими... Тогда-то и свершилось, пишет Л.Аннинский - "великий немой" двинулся к великому старцу". И замечает: "Созерцая мелкую рябь тогдашних синематографических будней, не упустим и этого "глобального" плана: какой-то магнетизм действительно на всех этапах притягивает кино к толстовской загадке". Автор остается последовательно верен данному самому себе совету и этого "глобального" плана нигде не упускает. Он рассказывает о многочисленных кинопастоновках в период немого кино по толстовским произведениям. Среди них "Живой труп", "Холстомер", "Анна Каренина" "Крейцерова соната", "Дьявол", "Война и мир", "Чем люди живы", "Хозяин и работник", "Семейное счастье". А результат? В пятнадцатом году Леонид Андреев заявил, что кинематограф объел литературу. "Это бездонная яма, в которую проваливается все".Существенно, что автор нигде не умен задним умом, его анализ потому и убедителен, что исторически конкретен, соотнесен с реальной обстановкой в мире, в стране, в искусстве кино, с особенностями творческих обликов и судеб конкретных кинохудожников. Украшением книги стали в этом смысле страницы, посвященные "Поликушке" (1919 год, режиссер А.Санин) и "Отцу Сергию" (1918 год, режиссер Я.Протазанов).С одинаковой тщательностью вникает автор книги в причины как и определенных успехов кино в освоении творческого наследия Толстого, так и его поражений, очевидных неудач. Так, скажем, сравнительный анализ постановок "Казаков" в 1928 году и в 1961-м - пример убедительного доказательства того, что получается, когда снимают как бы "по Толстому", но "без Толстого". И вместе с тем как много говорят нашему уму и сердцу размышления об американской постановке "Войны и мира" Кинга Видора и советской, осуществленной несколько лет спустя Сергеем Бондарчуком. Страницы, посвященные фильмам "Воскресение" М.Швейцера, "Анна Каренина" А.Зархи, "Живой труп" В.Венгерова или "Отец Сергий" И.Таланкина, привсей порою нелицеприятности содержащихся здесь оценок не выглядят запоздалым рецензированием, поскольку включены они в единую систему авторской концепции взаимоотношений кино и художественного наследия Льва Толстого. Сквозная мысль книги: подлинный Толстой - его сочинения. Чтобы обрести подлинного Толстого, идут не в кино, а библиотеку. Экранизация - это всегда активное взаимодействие с материалом, свой взгляд на него, это всегда - интерпретация, иначе фильм "не склеится" как произведение.При этом наиболее интересные интерпретации "получаются не там, где режиссеры идут с Толстым бороться, а там, где они идут у него учиться. Хотя при этом все-таки получается не "подлинный Толстой", а наше с вами к нему отношение. Степень нашей нужды в нем". Наиболее открыта по проблематик,распахнута для несогласий, возражений, споров заключительная, десятая глава: "Крепость в тылу". Если предыдущие главы, касающиеся реально осуществленного на экране по толстовским мотивам или сюжетам, по-своему исчерпывают вопрос, то глава заключительная призывает нас поразмыслить о сущности проблемы на следующем, несомненно, высшем витке. "В пределах экранизации, - пишет Л.Аннинский, - череда неудачных или полуудачных попыток, за пределами экранизаций - ощущение фундаментальной связи, базирующейся на непреложном ощущении всеобщей глобальной конгениальности этих двух феноменов, почти совпадавших в мировом времени, - Льва Толстого и кинематографа как искусства". Отсюда попытка рассмотреть Толстого как неотменимый ориентир развития мирового кино, такой же неотменимый для развития мировой новой культуры, как Шекспир, Диккенс или Достоевский. Такая постановка вопроса представляется продуктивной. Здесь, по-существу, предлагается возможность нового, следующего крупного исследования по теме. И вместе с тем именно здесь многое видится пока только в первом приближении. В самом деле, не слишком ли умозрительная формула "Либо Чаплин - либо Эйзенштейн... А "посредине" - Лев Толстой..." Понимая, что речь идет о сопоставлении образных систем как таковых, все-таки обращаешь внимание на определенное нарушение чистоты доказательства: прозаик, оказавший в шеренге с режиссерами... Вместе с тем общее увлечение вопросом ("продемонстрировать"воздействие Толстого на мировой кинопроцесс) не должно, думается, приводить к полному размыванию рубежей наблюдения и объективных ориентиров: в конечно счете все влияет на все, но все-таки... Так, упоминая в связи с этим в конце книги А.Тарковского, автор оговаривается, что менее всего ориентируется на сам факт его желания поставить фильм об уходе Толстого. Тем не менее данный факт упомянут дважды. Причем в первом случае (в четвертой главе) в связи с тем же желанием названы еще и С.Ермолинский, А.Зархи, Г.Козинцев (кстати,список неполный). Думается, что общая художническая установка Толстого с его стремлением, как он заявлял, "осаживать обручи до места", или, иначе говоря, доходить до самой сути и суть эту делать людям явной, вряд ли соотносима с методов творческого самовыражения А.Тарковского, особенно если иметь ввиду два его последних фильма." В них мы наблюдаем нечто иное. Можно было бы поспорить в автором и по некоторым другим вопросам, но главное не в этом. Главное в том, что талантливая книга Л.Аннинского будоражит мысль, в избранном круге проблем она действительно "осаживает обручи до места", она вооружает и творческих работников и самые широкие зрительские круги суммой чрезвычайно важных, существенных, конструктивных идей. Недаром автор уверен, что "только живая практика покажет, каковы будут возможности завтрашнего кино, что станет с ним в восьмидесятые - девяностые годы, с чем выыйдет оно в XXI век и как будет взаимодействовать с классикой". Книга "Лев Толстой и кинематограф" - хорошее подспорье в такой работе. Ибо, как пишет автор,, "может и не позади у нас Лев Толстой, может быть, он - впереди у нас..." "Советский экран", 1981 " Имеются ввиду фильмы "Зеркало" (1974) и "Сталкер" (1979). КРУГЛАЯ ДАТА С ОСТРЫМИ УГЛАМИ - Его расчет на то, что "закон всеобщей любви" победит "закон насилия", пока не оправдался - 20 ноября 1910 года, ровно 90 лет назад, не стало Льва Толстого, гениального русского писателя и мыслителя. - Лев Толстой не боялся смерти. Страх перед ней прошел у него, наверное, еще в молодости, когда командовал батареей на 4-м бастионе в Севастопольскую оборону, за что был удостоен ордена Анны с надписью "За храбрость". А в старости он рассуждал о смерти так: "Когда я есть, ее нет, а когда есть она, то уже меня нет". Они все-таки встретились ровно девяносто лет назад... Ему было 82 года, но, когда его обмывали, Сергей Львович, сын, поразился, какое молодое у отца тело. Он не собирался умирать. Но так получилось. Многое тогда скорбно сошлось, о чем написаны миллионы страниц. До всего в России ему было дело. И всем в России было дело до него. Он долго шел сквозь время, и время проходило его насквозь. Цепкий и расчетливый Ленин не случайно только о нем одном написал семь статей. В той России важно было авторитет Толстого притянуть к своим целям. Факт оставался фактом: массовые возмущения отлучением Толстого от церкви стали весомой составляющей первой русской революции, а демонстрации и митинги, вызванные уходом и смертью писателя, оказались началом подъема забастовочного движения в стране, приведшего в конце концов к февралю семнадцатого с известными последствиями. Ленину претили нравственные императивы Толстого, он объяснял их крестьянской патриархальностью гения. Но вот что интересно, ошельмованное русскими вождями то же "непротивление" через общение Толстого с молодым Ганди отозвалось в далекой Индии, сумевшей таким образом избавиться от колониальной зависимости и стать тем, чем она стала. Недаром великий индийский писатель Рабиндранат Тагор создал под Калькуттой свой центр "Обитель мира", где люди изучали Толстого и жили по его заветам. Домашний доктор Толстых Душан Маковицкий перечислил в дневнике языки, на которых приходили письма в Ясную Поляну - их оказалось 42! "Языков с Зандских островов, - добавляет доктор, - и из Индии мы не смогли узнать..." Ничего сходного в мире не было и, наверное, уже не будет. Нити к нему протягивались со всего света. Просили совета и взыскали истины. Никуда не избранный и никем не назначенный, избегавший всяческих по своему поводу юбилейных торжеств, в 1906 году попросивший и на Нобелевскую премию его не выдвигать, он высился надо всем суетным как общепризнанный духовный и ителлектуальный авторитет. Нам, горячечно переживающим за итоги даже заокеанских выборов, вспомнить бы, что мы не их протектората жители, а все-таки гордые соотечественники самого Толстого, с ним говорим и мыслим на одном языке. Издатель газеты "Новое время" А.Суворин писал: "Два царя у нас: Николай II и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой несомненно колеблет трон Николая и его династии". Нам и в этом, похоже, недосуг разобраться неторопливо: в чем же тут дело? Какие были у графа к царям претензии? Ведь он писал и Александру III , и Николаю II... Гениев не поучать надо, а изучать. Почему же все-таки он считал нужным "колебать трон", а иные нынешние сыиые актеры сублимируют в ролях императоров и тем очень горды и счастливы. И нас призывают разделить их радость... Расчет Толстого на то, что "закон всеобщей любви" победит "закон насилия", пока не опарвдался, во всяком случае в России. После того, что случилось с анми, с нашими отцами и дедами, в пору только удивляться неистовой искренности и поразительной наивности нашей "великой медведицы пера" Но, может быть, рано подводить итоги. Не нами заканчивается жизнь и история. Как знать, в какую пору придется философское наследие Толстого у тех, кто придет потом. Одно следует признать с печалью: на долгие десятилетия от нас было отлучено громадное наследие русской философской школы - Н.Федорова, Вл.Соловьева, Н.Бердяева, вклбючая К.Циолковского и, конечно, Льва Толстого. Изучался не Толстой, а статьи Ленина о Толстом. А в них вождь не скупился на эпитеты, организуя компромат на, по его словам, "гениального художника". Он у него и помещик, юродствующий во Христе, и истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигенетом, он и проповедник "одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии..." И вот странным образом круглая дата ухода Толстого из жизни вплотную подступила к еще более круглой - столетию "Определения" Святейшего Синода об отлучении Толстого от церкви - "свидетельствуя об отпадении его от церкви", если дословно. Вдохновителем и организатором этого поистине исторического документа был обер-прокурор Синода Константин Победоносцев. Примечательная во многих отношениях личность. Преподавал законоведение наследникам Александра II и Александра III, имел на царей большое влияние, составлял для Николая II манифесты и рескрипты. Он лично вносил правку в текст определения Синода, обоситряя и ужесточая формулировки. По России ходила эпиграмма: Победоносцев он - в Синоде. Обедоносцев - при дворе. Бедоносцев он - в народе. И Доносцев он - везде. Победоносцев узнал себя в романе "Воскресение" в образе "тупого и лишенного нравственного чувства" Топорова. Эта глава романа и две с описанием богослужений в "России, которую мы потеряли", к публикации были запрещены, они распространялись нелегально в гектографических оттисках и рукописных копиях, контрабандой привозились из-за рубежа. Среди высказываний Победоносцева было, например, такое: "Русскому народу образование не нужно, ибо оно научает логически мыслить". А Софье Андреевне, жене Толстого, он сказал: "Я, графиня, в вашем муже ума не вижу...". Очищая христианство от церковного догматизма, что далось Толстому с огромными душевными муками и великими трудами изучения всего, что можно было изучить по проблеме, он находил аргументы огромной доказательной силы. Это правда. Но отлучение-отпадение - это была не дискуссия на уровне аргументов, это была расправа. Благо еще, не удалась попытка упрятать писателя в арестантское отделение Суздальского монастыря, предпринятая обер-прокурором и министром внутренних дел. Царь не поддался. "Я нисколько не намерен сделать из него мученика, - сказал он, -и обратить на себя всеобщее негодование". Отлучение, как уже было сказано, вызвало в стране волну возмущения. Но оно же спровоцировало на активность все темное и грязное, что таилось в обществе. Ко дню 80-летия писателя, например, в Ясную Поляну пришла посылка. В ней оказалась веревочная петля и записка: "Сделай это над собой сам". Так иные россияне благодарили за "Севастопольские рассказы", "Войну и мир", "Анну Каренину" - короче, за вклад в художественное развитие всего человечества. В рассказе А.Куприна "Анафема" (рассказ был запрещен цензурой, а тираж журнала сожжен) прототипом отца Олимпия, вместо анафемы провозгласившего "болярину Льву" "Многая лета!", был протодьякон Гатчинского собора Амвросий. Олимпий заявляет после случившегося: "Верую истинно, по символу веры, во Христа и в апостольскую церковь. Но злобы не приемлю". И добавил слова из толстовских "Казаков": "Все Бог сделал на радость человеку". Не нам, наверное, детям своего времени, посещающим храмы в основном с культурологическими целями, рассуждать о столь тонких материях. Но и нас, не только в день 90-летия со дня смерти снимающих с домашних полок тот или другой том знаменитого 90-томника Толстого, посещает напряженная мысль: неужто и сто лет спустя ориентируемся на документ Победоносцева? Задаются таким вопросом, знаю, многие взыскующие ныне веры и откровения - и не пережившие, и пережившие десятилетия безверных заморозков. А за отказ Толстого примириться перед смертью постановил тогда Синод "не разрешать совершения поминовений и панихид по графе Толстом". Но вся Россия скорбела по своему буйному сыну, да и весь мир притих тогда в скорби. Чингиз Айтматов рассказал о несчастных манкуртах, о людях, лишенных памяти. Круглые даты хороши хотя бы тем, что будоражат ее, даже исчезающую. Я знал советского писателя, который на склоне лет гордился тем, что так и не прочитал "Анну Каренину". Толпы школьников, приходивших в ТЮЗ на спектакль "Наташа Ростова", никогда не читали и, видимо, не прочитают "Войну и мир". Да и то сказать, не комично ли сегодня читать про потрясение, пережитое Наташей Ростовой от первого поцелуя, в виду представительниц нашего подрастающего поколения, счастливо избегнувших рядов комсомола, но рядами вставших вдоль Ленинградского проспекта во главе с мамками. Совесть Толстого кровоточила от сознания того, что он живет в своей Ясной Поляне в роскоши и довольствии, а вокруг "ужасы нищеты". Теперь во множестве вырастают гигантские особняки с бассейнами и гаражами, с кирпичными заборами по 200 долларов за погонный метр, по сравнению с которыми толстовский деревянный дом - сараюха, а по телевизору одновременно показывают приморцев, коченеющих без тепла, перекрывающих федеральное шоссе, требуя не фиников, а отработанной зарплаты. И никто пока не убежал из своего особняка на станцию Астапово. Не потому ли и забыты слова из того же ответа Льва Толстого Синоду: "Верю в то, что истинное благо человека - в исполнении воли Бога, воля же его в том, чтобы люди любили друг друга и вследствие этого поступали бы с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними, как и сказано в Евангелии..."? Но что бы ни произошло с нами и что бы еще ни случилось, мы все-таки не обессилем и не померкнем. Нация, сумевшая предложить миру Льва Толстого, не случайно, конечно, появилась на этой земле. Тьма времени отделяет нас от того дня, когда урожденная княжна Волконская, жена графа Николая Ильича Толстого, родила своего четвертого ребенка - Левушку. На том самом кожаном диване, что и сейчас стоит в яснополянском доме под старинными литографиями с рафаэлевскими ангелами. Гении рождаются, как обыкновенные смертные. Разница обнаруживается потом. "Век", 2000 г. ЯСНОПОЛЯНСКАЯ АЗБУКА Рассказывает директор музея-усадьбы "Ясная Поляна", праправнук великого писателя Владимир ТОЛСТОЙ - Владимир Ильич! Чем и как живет Ясная Поляна? Что нового в имении? - Перемены существенные. Успешно приближаемся к поставленной цели - освободить всю заповедную территорию от появившихся за многие годы "примет нового": хозяйственные службы, машинный парк, трактора и всяческая техника. В новых помещениях все это располагается теперь за пределами мемориальной усадьбы. Сама же она все больше становится похожей на ту, что была при Льве Николаевиче и Софье Андреевне. Даже асфальт снимаем, заменяем гравийным покрытием, как было некогда. Народу много приходит? - В этом году как никогда! Заявки на экскурсии расписаны на три месяца вперед. Людей влечет сюда авторитет Толстого и то, конечно, что Яснополянский музей - один из немногих у нас, да может быть и в мире, полностью сохранившийся в своей подлинности. Тут нет так называемого новодела. Все истинное. - Можно представить, как непросто сохранять такие ценности. Ведь они не только сегодня предъявляются миру, но их в целости и сохранности надо передать будущим поколениям. - Конечно. 1500 предметов отреставрировано за последние пять лет. Достаем шубы из сундуков, возвращаем первоначальный вид множеству личных вещей, фоторафиям, живописи. Два раза в год на короткое время закрываем музей, дом надо просушить, проветрить. А паузы используем для реставраций. Сейчас будем убирать в интерьере поздние наслоения краски - откроем чистое дерево, как было. - То, о чем вы говорите, происходит "внутри" Ясной Поляны, но многое ведь происходит и во вне... - На днях я вернулся из Японии. Там огромный интерес к Толстому. Показывали выставку, которую готовили три года. Сейчас нас ждут в Италии и Шотландии. Помогли создать "Ясную Поляну" в Болгарии. Кроме подобного рода крупных разовых акций ведем дела долгоиграющего свойства. Скажем, уже в пятый раз провели в Ясной международную читательскую встречу (обсуждение проблем, доклады, сообщения - все, связанное с творчеством Толстого). Стали нашими официальными филиалами другие усадьбы, связанные с родом Толстых, - Никольско-Вяземское, Пирогово, Крапивино. У себя строим гостиницу - нужда в ней большая. В Ясную ведь лучше не на олдин день приезжать. Хорошо развернулось наше детское сообщество "Муравейное братство".Маленькие гости едут ото всюду. Имеем свой издательский дом, выпускаем литературу, хорошу. Скоро в Ясной будет и свой собственный детский сад. И на подоконниках будет лежать "Азбука" Толстого? Почему на подоконниках? В руках будут держать... Назовите, пожалуйста, своих детей - сколько им?.. Насте - 17 лет, Кате - 13, Андрею - четыре с половиной, Ивану - 2 годика. Продолжение толстовского рода... "Век". 2000 г. КОМУ ОН НУЖЕН, ЭТОТ ТОЛСТОЙ? 175-летний юбилей Льва Толстого мы отмечаем скромно. Можно даже сказать, никак не отмечаем. Потому что реставрационно-строительные работы в музеях, если по уму, должны делаться регулярно, а не только к юбилеям, да и международный симпозиум, проводимый сейчас в Ясной Поляне, тоже отнюдь не новинка в репертуаре событий подобного рода. Может оно, как говорится, и к лучшему. Не секрет, что своих великих мы обычно вспоминаем в критические минуты тяжких испытаний для Родины, тогда начинаем петь им славу, развешиваем их победительные портреты и цитируем. Если же не вспоминаем, то, значит, в целом жизнь идет нормально и на первом плане маячат события более близкой важности: некая певица, чей голос и не припомнишь, вышла замуж, на этот раз за предпринимателя, а другая, с говорком, вдруг родила от стриптизера, и тот на радостях тоже запел, но не в ванной, а в микрофон. Да и то сказать, ну исписал граф собственной рукой 165 000 листов, ну отправил во все концы мира 10 000 писем, ну осталось от него свыше полумиллиона всяких документальных материалов, все хранится, а дома, в которызх обитал , -что в Ясной Поляне, что в Хамовниках, - халупы, если вдруг сравнить их сдуру с виллой какого-нибудь телеведущего. Кому он нужен, этот ваш Толстой сегодня? Право, сходу не ответишь... Когда умер Пушкин, Толстому было девять лет. Мальчик уже писал рассказы и сам собирал их в маленькие рукодельные книжечки. В XIX веке российская словесность трудилась без пауз. Но если "наше все" так и не стал фигурой безусловного мирового звучания вроде Шекспира, то на Толстого в конце его жизни "смотрел весь мир, вся земля", как метко заметил его молодой современник Максим Горький. Двадцать пять лет назад - было 150-летие Толстого - автору этих заметок довелось поработать над полнометражным фильмом "Лев Толстой - наш современник", его тогда направили в 125 стран, и даже посчастливилось представлять его в Париже в штаб-квартире ЮНЕСКО. Но не от суетного желания себя не забыть вспоминается, а чтобы напомнить об одной справке, полученной тогда из Всесоюзной книжной палаты и включенной в фильм: в СССР произведения Толстого издавали 2344 раза общим тиражом более 200 миллионов экземпляров на 83 языках. Время описало замысловатую параболу, и вот сегодня узнаем, что затеваемое Институтом мировой литературы им.Горького и толстовским музеем 100-томное полное собрание сочинений нашего классика будет иметь тираж аж 1500 экземпляров! А знаменитая книжная серия "Бессмертная классика", адресованная школьникам, подарит им всем 5 000 книжек под названием "Война и мир". Так "масштабно" встречаем юбилей, так, минуя Толстого, будем воспитывать юношество патриотами... Право, удивительно сегодня вспоминать о том, что, скажем, будущий президент США Джон Кеннеди, который в годы войны нес службу на Соломоновых островах, в хижине своей имел всего одну книгу - "Войну и мир", с которой, как утверждают свидетели, не расставался. А в Англии в те же военные годы при населении примерно в 50 миллионов человек было раскуплено 500 000 экземпляров этого романа. Зачем-то им это было важно... Может быть, таким чтением укрепляли они свой дух, веру в то, что русские все-таки победят гитлеровцев - французов же победили! Мы, соотечественники Толстого, похоже, так до конца и не осознали, что именно он, писавший и мысливший на русском языке, оказался у человечества последним писателем и философом, еще при жизни нужным всем на земле. Он и сам осознавал это свое место и свою миссию: "Мне совестно говорить это, ноя радуюсь авторитету Толстого. Благодаря ему у меня сношения, как радиусы, с самыми дальними странами: Дальним Востоком, Индией, Америкой, Австралией". Знакомство с одним только перечнем национальностей тех, кто ему писал, требует терпения. Вот он, этот перечень. Толстому кроме русских корреспондентов писали: англичане, армяне, арабы, американцы, болгары, венгры, грузины, греки, голландцы, датчане, евреи, итальянцы, испанцы, индийцы, китайцы, корейцы, кашубы, латыши, литовцы, мадьяры, мордвины, немцы, норвежцы, поляки, португальцы, персы, румыны, сербы, словаки, словенцы, татары, турки, украинцы, французы, финны, хорваты, чехи, чуваши, шведы, эстонцы, японцы и другие. В заключение врач и помощник Толстого, оставивший эту справку, Душан Маковицкий, как бы стесняясь, добавляет: "Языков некоторых писем с Зондских островов и из Индии мы не могли узнать..." Всем писались ответы. Один раз, потом другой ответил неизвестному индусу. Его звали Мохандаса Карамчанда Ганди. Ганди перевел письма Толстого на английский, с разрешения автора опубликовал, духовное общение продолжилось. Маленький голый человек в набедренной провязке, сидя на циновке, проповедовал то, что считал важным для своей Индии, называя себя "скромным последователем великого учителя". Дело кончилось тем, что Ганди был зарезан фанатиком, а британская колониальная система рухнула. Начало конца было положено Индией. Художественная работа, исповеди и философские трактаты русского гения всегда были востребованы миром. Сегодня же, даже в наших гимназиях в десятом классе, на "Войну и мир", "Анну Каренину", "Воскресение" вместе с "Хаджи Муратом" по программе отводятся 24 часа - меньше суток. Потом школьница пишет в своем сочинении: "Мне очень нравится героиня романа Льва Толстого "Война и мир", особенно, когда Наташа танцует на балу со Штирлицем". Но что дети, мы, взрослые, несколько генераций людей, которым практически не известно, что значит получить в наследство нечто материальное, - оборанные государством в трех поколениях, - мы и к духовному своему наследию не научились относиться бережно! Мы продолжаем верить, что как художник Толстой был велик, был даже "шагом вперед в художественном развитии всего человечества", а вот как философ и моралист только то и делал, что заблуждался, юродствовал и выражал интересы одного только патриархального крестьянства. Ничуть не бывало, заявят новые толстоведы, мы далеко ушли вперед в понимании этих вопросов. Может быть... Но тогда почему, скажите, уважаемое издательство "Наука", выпускающее серию "Памятники философской мысли", обходит Толстого? А "Эксмо-пресс" с не менее замечательной серией "Антология мысли", где есть все - от Ницше до Рериха, от Бакунина до Конфуция, от Лосева до экзотической парапсихологии, а Толстого-философа - нет? Промелькнул только "Круг чтения" - сборник нравоучительных цитат из разных авторов, которые Толстой выписывал и сортировал в перерывах между основными занятиями. Конечно, Толстой с этой его навязчивой доктриной опрощения, милосердия к страдающим, с диким его желанием все, что имел, включая гонорары за произведения, раздать людям, чем приводил в неистовство жену, с этим его стыдом за графское тепло и достаток, от чего и убежал, - он в сегодняшнюю нашу моду ну никак не вписывается. Да и жена его, Софья Андреевна, прожившая в супружестве со Львом Николаевичем 48 лет, тринадцать раз рожавшая, восемь раз переписавшая своей рукой "Анну Каренину", тоже была со странностями. Когда Левушка умер, американцы предложили ей миллион долларов (тех долларов!) за то, чтобы всю Ясную Поляну, до последнего гвоздя и колышка, перевезти в Америку. А она отказалась! Пусть, сказала, останется там, где сейчас, в России. Странные были люди... Юбилейные даты нужны хотя бы для того, чтобы иногда вспоминать: такие люди были. А нужен ли России Толстой? Еще как! Может быть, сегодня как никогда. Ведь исковерканная, запутавшаяся в потерях и обретениях Россия рвется в будущее! "Родная газета". 2003 V. ДЛЯ СЦЕНЫ И ЭКРАНА. И ДЛЯ ЧТЕНИЯ "ЯСНАЯ ПОЛЯНА" Драма в двух частях Д о ц е н з у р н ы й в а р и а н т Памяти Н.К.Гудзия ДЕЙСТВУЮТ: Л е в Н и к о л а е в и ч Т о л с т о й С о ф ь я А н д р е е в н а - его жена М л а д ш а я д о ч ь М л а д ш и й с ы н С т а р ш и й с ы н М а р ь я Н и к о л а е в н а - сестра Льва Николаевича, монахиня Ч е р т к о в П о м о щ н и к Л ь в а Н и к о л е в и ч а М у з ы к а н т П и с а т е л ь О т е ц Г е р а с и м З в я г и н ц е в а - помещица К н я г и н я К н я з ь Л а к е й В ЭПИЗОДАХ: Т и м о ф е й А х м е т П е т р П р о к о ф и й М а л а ш к а Б е р е м е н н а я б а б а С о т с к и й П р и к а з ч и к Ф и л и п п Я к о в И с п р а в н и к П е р в ы й ж у р н а л и с т В т о р о й ж у р н а л и с т Б у ф е т ч и к Ясная Поляна. Астапово. Конец первого десятилетия XX века ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Площадка перед яснополянским домом Толстых, к которму пристороена широкая открытая веранда. Там большой стол под белой скатерьтью, самовар, роскошная корзина с цветами. С о ф ь я А н д р е е в н а, м л а д ш а я д о ч ь, м л а д ш и й с ы н, М а р ь я Н и- к о л а е в н а, к н я г и н я, к н я з ь, З в я г и н ц е в а вольно расположились и на веранде и на лужайке, слушают игру м у з ы к а н т а на рояле. Звучит Шуман. Поодаль приитих, отложив молоток и клещи, крестьянин Т и м о ф е й, которому поручено перетянуть кожу на креслах. М у з ы к а н т ( закончил игру). Вот... Надоел я вам. Простите! С о ф ь я А н д р е е в н а. Наоборот, Алексей Борисович! Вернется Лева, обязательно попросит исполнить. Он всегда рад вашим визитам... К н я г и н я. Шуман, конечно, хорош... Но все-таки Шопен больше хватает за сердце. К н я з ь. М-да, княгиня... Давно ли, кажется, вы пели Розину, а я... теперь и в Дон-Базилио не гожусь... К н я г и н я. Теперь дети поют. Другие времена... К н я з ь. Позитивные... К н я г и н я. Но где граф? Не заблудился? Один поехал? С о ф ь я А н д р е е в н а. Какое один! В Туле, на судебном заседании... Но Николя, новый секретарь, плохо ездит. Я всегда волнуюсь. К н я з ь. Напрасно, графиня. Таких наездников, как граф, пока не сыщешь. Вот на трассе один шофер устройство автомобиля объяснял - гонки были. Лев Николаевич спросил - догонит ли тот хорошую лошадь, ну, коли рядом запустить. Думаю, если Лев Николаевич поскачет, никто его не догонит, уверяю вас!.. С о ф ь я А н д р е е в н а. И Черков с ним, теперь непременно сюда его притащит. Он ведь до сих пор Левушкины дневники у себя прячет!.. Как вижу его - вся дрожу. З в я г и н ц е в а (Софье А н д р е е в н е). Не переменился, значит, Лев Николаевич в своем отношении?.. С о ф ь я А н д р е е в н а. Что вы, голубушка! Хуже стал. Эта его одноцентренность с господином Чертковым сделает нас нищими. М л а д ш а я д о ч ь. Перестаньте, мам^а! Такое надо понимать серьезно. К н я з ь. Нищими при вашем состоянии - невозможно. С о ф ь я А н д р е е в н а (горячится). Где оно, наше состояние! Он же имения все, угодья поделил между детьми. А какие они хозяева! Все время просят денег. Деньги... Издательство "Просвещение" миллион за все сочинения предлагает. Представляете? А Лев Николаевич, кроме старого, мне не отдает ничего. А над новыми писаниями, как коршун, идол Чертков висит... М л а д ш а я д о ч ь. Много раз слышали. Все надоело. К н я з ь. Не надо волновать себя, графиня. Здоровье одно. С о ф ь я А н д р е е в гн а. Это правда. Хоть бы частичку могла передать Ванечке - он бы сейчас с нами был. (Почти всхлипывает). Помните, княгиня, последнего нашего? К н я г и н я. Чистый ангел... С о ф ь я А н д р е е в н а. Семи лет Бог забрал! Идем раз по аллейке, я и скажи: это все твое будет, Ванечка! А он мне топнул ножкой и заявляет: почему мое?! Все - всехнее!.. К н я г и н я (крестится). Нынче они рано развиваются. М л а д ш и й с ы н. Вот ограбить бы какого-нибудь миллиардера и сразу разбогатеть! К н я г и н я (снова крестится). Ой, Лев Львович! Софья Андреевна посмотрела на сына, как бы оценивая неусместную фразу. С о ф ь я А н д р е е в н а (мягко, она ему все прощает). При твоих талантах, Левушка, никого грабить не надо. М л а д ш и й с ы н. Нет хуже, как быть сыном великого человека. Лучше быть сыном какого-нибудь хулигана. Всякий смотрит на тебя как на что-то особенное. И еще вымещает на тебе свою злобу: а, мол, ты сын великого человека, а сам что же... Ладно - потомки разберутся, какой Толстой важнее. С о ф ь я А н д р е е в н а (мягко). Будь к отцу снисходительным... М л а д ш и й с ы н. Он, по-моему, достаточно выжил из ума, чтобы потакать его бредням. М л а д ш а я д о ч ь. Невыносимо!.. (Уходит). К н я г и н я. Прости, Соня, что вмешиваюсь. Но будь Лев Николаевич чужой вам человек, я находила бы даже, что все его поведение оригинально и очень мило. J^aurais trouve tout cantres gentil. Но когда я вижу, что твой муж дурит, и знает об этом вся Россия... М а р ь я Н и к о л а е в н а (осторожно). Зачем вмешиваться, княгиня? К н я з ь (подхватывает, отводя разговор). А перемены разительные! Это правда. Вот я, к примеру: тот ли, каким был (показывает на крестик в петлице), когда в пылу битвы Полтавский полк под команду принял. И мы выстояли! К н я г и н я. Князь, вы скромник!.. К н я з ь. А траншею с туркой кто предложил в шахматы разыграть? Не позволили. Я бы турке мат поставил - уверяю вас... Ушла моя силушка. А Лев Толстой - Лев Толстой. Гениев не учить надо, а изучать. Кстати: все великие люди родятся в августе. Наполеон, Гете, Лев Толстой. С о ф ь я А н д р е е в н а (с удовольствием). Я тоже, князь. К н я з ь (гордо). И я!.. С о ф ь я А н д р е е в н а. Он недавно написал мне большое письмо... К н я г и н я. Живет в одном доме и пишет письма? Странно... С о ф ь я А н д р е е в н а. Да. У нас так... Я читала и подумала - а он ведь, действительно, хороший писатель. Когда из Москвы недавно ехали - тысячи людей провожали, была давка. Как царей провожали!.. К н я з ь. Я тоже не разделяю его увлечений! Но поверьете, он - дар божий русской земле. М у з ы к а н т. Браво, князь! Великолепно! Прав Суворин: два царя у нас - Николай Второй и Лев Толстой. Николай ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, а Толстой, несомненно, колеблет трон Николавя... К н я з ь. А трон колебать - это слишком. С о ф ь я А н д р е е в н а. Да-да, это ужасно. И Чертков подстрекает его. Мне так и хочется обратиться к царю лично, чтобы его убрали подальше. Разве не оскорбительны для любящей жены эти апарт^е, тайны, заговоры, которые от него в нашем доме! М л а д ш и й с ы н. Мам^а, пойду глину приготовлю. Будете позировать? С о ф ь я А н д р е е в н а. После обеда, Левушка... Младший сын удаляется . Он все разрушает и ничего не ставит на место. И любовь к врагам не понимаю, и что говеть не нужно, Есть в этом аффектация. К н я з ь. Он просто увлекается. Как увлекался музыкой, охотой, школами... С о ф ь я А н д р е е в н а. Мне-то не легче! М у з ы к а н т. Нет, господа, это не увлечение, а гораздо больше. Когда вокруг казни... З в я г и н ц е в а. Вот именно, казни... Коли не карать, то разгул начнется, каждый мужик будет считать вправе грабить, убивать, насильничать. С о ф ь я А н д р е е в н а. Конечно! Потому и есть установления, чтобы порядок в неприкосновенности оставался. М у з ы к а н т (торопится). Но казни - это разврат морали, очевидный знак нездоровья... Лев Николаевич - совесть на страже истинной евангельской чистоты... С о ф ь я А н д р е е в н а (веско). Не увлекайтесь вы, молодой человек!.. Абсолютный слух - не абсолютная истина. Поберегите себя. (Князю). Вот поехал в Тулу. Там дело о нападении крестьян на почтаря. Их все равно присудят. Он вставит в новую статью. И бед не оберемся! Где же непротивление, спрашивается, последовательность? Когда мужики срубили нраш лес... З в я г и н ц е в а. Это саженый ельник? С о ф ь я А н д р е е в н а. Да. Их присудили заплатить и в тюрьму. Дело было на съезде, и он тоже ездил - простить. Тут, значит, непротивление: забирайте все! Появляется лакей, проверяет самовар . И хочет заявить против смертных казней, выстрелить, как с бастиона, - это какое непротивление? Это война! (Лакею.) Ступай, штукатуров проверь! Скажи, скоро приду!.. Л а к е й. Слушаюсь. (Удаляется.) С о ф ь я А н д р е е в н а (Тимофею). А ты там - заснул? Нечего слушать, что господа говорят!. Тимофей заработал быстрее. У края лужайки появляется о т е ц Г е р а с и м, некоторое время никем незамечаемый, наблюдает за происходяшим. О т е ц Г е р а с и м. Несть числа заботам людским... День добрый! С о ф ь я А н д р е е в н а. День добрый, отец Герасим!.. Не угодно позавтракать? О т е ц Г е р а с и м. Откушаю с удовольствием. (Всех издали благословляет.) Чаю. М а р ь я Н и к о л а е в н а (освобождает место около себя). Сюда, пожалуйста!.. О т е ц Г е р а с и м (усаживается за стол). Как здоровье хозяина дома сего? Не болеет? Крепок ли телом?.. С о ф ь я А н д р е е в н а. Спасибо, бог милостив! Со времени болезни без обмороков. О т е ц Г е р а с и м. Ну-ну, славно... (Взглянул искоса на Звягинцеву, та перехватила взгляд.) К н я з ь. Тульская епархия в благоденствии пребывает, отец Герасим? Огорчений не много? О т е ц Г е р а с и м. Много, ой, много огорчений! Смятение духа нынче в моде. Испытание церкви христианской. Да мы, пастыри ее, стоим неколебимо. З в я г и н ц е в а ( с готовностью). Слово божье стены рушит - сомнения и неверия. О т е ц Г е р а с и м. Всеконечно, всеконечно... М а р ь я Н и к о л а е в н а (отцу Герасиму). Пожаловали за делом каким или так - попутно? О т е ц Г е р а с и м. Нахожусь в затруднении ответа, любезная Марья Николаевна, - так, кажется?.. С о ф ь я А н д р е е в н а. Отец Герасим частый гость. О т е ц Г е р а с и м. Мы с братом вашим долгие диалоги ведем. О сути веры, о служении церкви и богу нашему. В сомнении он. К н я з ь. Отчего долгие? Неужели слово на камень падает? Произрасти не может? О т е ц Г е р а с и м (грозит ему пальцем). Ноне многие стали отступать. Он же среди отступников - первый. Отлучили, по иным церквам даже анафему пропели, а он все клококчет! Не дело... Отрицательная сила в нем непомерно велика. Вот и прихрожу, увещеваю... К н я з ь. Бог в помощь. Нрав его трудный. О т е ц Г е р а с и м. Как-нибудь, как-нибудь...(Поучительно.) Нелегки пути прозрения... Появляется л а к е й Л а к е й (радостно). Граф едут!.. Атмосфера на сцене мгновенно изменилась. Все ожило. С о ф ь я А н д р е е в н а, м у з ы к а н т, младшая дочь устремились навстречу графу. Прошел, сдерживая шаг, м л а д ш и й с ы н, неторопливо двинулась с е с т р а, ушли к н я з ь, к н я г и н я. Остались З в я г и н ц е в а и о т е ц Г е р а с и м. За сценой слышны возбужденные голоса. О т е ц Г е р а с и м (зло). Почему столько дней в неведении духовных пастырей держите? Мы не страдаем, думаете, не переживаем, не скорбим от незнания по вашей милости? А вдруг, неровен час, помрет? Или что другое вытворит? А мы пропустим? Такое нам не простят! З в я г и н ц е в а. Отец Герасим, помилуйте! Он эти дни в Туле был. Неужели в Туле его оставят без присмотра!.. О т е ц Г е р а с и м. Тула сама за себя знает. О Туле пусть не болит ваша голова. Но Ясная Поляна, гнездо его - без глаза оставлять ни на миг нельзя! Решил нынче усилить вам помощь. В кустах за беседкой притаил наблюдателя. Пусть посматривает да прислушивается. Обогнул сейчас по дорожкам - ни с какого края не видно. Я знать должен о любом гвозде, который здесь погнулся... И в этот миг на сцену с достойной быстротой, походкой не по-стариковски уверенной, кинув на все цепкий взгляд, входит Л е в Н и к о л а е в и ч. Он сразу направляется к обойщику мебели и, не обращая внимания на смущение крестьянина, пожимает ему руку. Потом протягивает руку отцу Герасиму, полупоклоном приветствует Звягинцеву. На сцене снова С о ф ь я А н д р е е в н а, м л а д ш а я д о ч ь и м л а д ш и й сы н, М а р ь я Н и к о л а е в н а, к н я з ь, к н я г и н я, а также вошедшие за Толстым Ч е р т к о в и п о м о щ н и к Льва Николаевича. Л е в Н и к о л а е в и ч (радостно возбужден, будто и не было многоверстной дороги). Путь долог, да все имеет конец. (Целует Софью Андреевну в щеку. Нежно обнимает за плечи Марью Николаевну.) И ты здесь, шемардинская пташечка!.. (Всем.) Поднимусь наверх, и будем обедать!.. (Уходит.) М л а д щ а я д о ч ь (Черткову).Как прошло слушание? Ч е р т к о в. Всех к небольшим штрафам. Младшая дочь удивлена . Почтарь, оказалось, был пьян. Лошадью наезжал на мужиков...Одно присутствие Толстого сделало дело. Мы вошли, когда уже началось. Лев Николаевич сел в первом ряду. И вы бы видели! И присяжные, и суд не сводили с него глаз! П о м о щ н и к. И публика! Такое оживление началось, что всем велели покинуть залу. Ч е р т к о в. Беднягам повезло, что он приехал. М л а д ш и й с ы н.Какое-то самовнушение. Как гипноз. Толстой приехал!.. Ну и что? А если бы я приехал? У него "Крейцерова соната", у меня "Ноктюрн Шопена". Не известно, что лучше. М л а д ш а я д о ч ь. Известно. Младшая дочь подходит к Черткову. Софья Андреевна бросает на них подозрительные взгляды Ч е р т к о в(имеет ввиду Софью Андреевну. Младшей дочери). Как она? М л а д ш а я д о ч ь. Требует дневники... И видно, не отступит... Будем отдавать?.. Ч е р т к о в. Но ведь вычеркнет, где о ней, где осуждает! Можно ль, чтобы пропало хоть слово, хоть единое словечко Льва Николаевича!.. Нет, выпускать дневники нельзя. М л а д ш а я д о ч ь. А если он дрогнет? Если она докажет, что рукописи должны находиться в доме? Как всегда находились? Ч е р т к о в.Вы уверены, что она не помарает в тетрадях? М л а д ш а я д о ч ь. Не уверена. Ч е р т к о в. То-то... (Задумывается, прохаживается.) Есть выход: переписать эти места. Переписать можно быстро. И Варвара Михайловна поможет, и Алеша, и Галя... М л а д ш а я д о ч ь. Прекрасно! И вернем как ни в чем не бывало!.. Ч е р т к о в. Завтра и приезжайте... (Софье Андреевне, ласково.) Вы волновались, наверное? И напрасно! С о ф ь я А н д р е е в н а (сердито). Не для старика такие путешествия. М л а д ш и й с ы н. Мам^а, у меня там готово. (Удаляется.) М а р ь я Н и к о л а е в н а (Софье Андреевне). Скульптура? Есть успехи? С о ф ь я А н д р е е в н а (с готовностью). Отменные! Сильно одарен. И пишет не плохо. Однако к отцу несправедлив. А тот переживает. К нему нынче Сережа из сыновей всех ближе. Старший! К н я з ь. Им трудно выделиться при гениальном отце. С о ф ь я А н д р е е в н а. Ах, перестаньте, князь. Везде он гений, а для меня прежде всего муж - без малого полвека... Я и переписчица ему, и нянька, и кормилица, и швея домашняя... Входит Л е в Н и к о л а е в и ч. В том же приподнятом настроении. Л е в Н и к о л а е в и ч. Будем обедать и разговаривать... Какие новости в Ясной?.. (Садится за стол.) С о ф ь я А н д р е е в н а. Порубок не было, слава богу. Чеченец страх нагоняет. А ты противился! Штукатуры работают... Кровельщики начали колпак в прачечной, если тебе интересно... Нюра объявила замуж за Игната, в деревню... Л е в Н и к о л а е в и ч (оживился). Какого Игната? Из крайне избы? Что мать с грыжей?.. С о ф ь я А н д р е е в н а. Наверное, с гнрыжей... Теперь на кухню надо кого-то брать... Из Ясенок являлись мужики. Узнали - в отъезде, сказали - потом придут. Л е в Н и к о л а е в и ч (задумчиво). Придут... М а р ь я Н и к о л а е в н а. Я, Левушка, привезла тебе подарочек. (Достает подушечку.) Смотри: подушечка. И по одной стороне вышивание... Л е в Н и к о л а е в и ч (берет подарок). Спасибо, сестрица, тронула... (Разглядывает вышивку.) Да здесь написано! (Читает.) "От одной из шемардинских дур". За столом смеются. Отец Герасим крестится. Что это, Машенька? М а р ь я Н и к о л а е в н а. Забыл? Ты как-то просил меня подольше остаться, а я не могла без благословения старца Иосифа. Ты и спросил, сколько нас, монахинь, в Шемардине. Я говорю - шестьсот. И ни одна из вас, сказал ты, шестисот дур, не может жить своим умом! Л е в Н и к о л а е в и ч (смеется). Нехорошо сказал. И забыл совсем. Да, да, я все забыл, и это так хорошо!.. (Обвел всех насмешливым взглядом.) Когда я подумаю о ком-нибудь, что он помнит все - кто на ком женат, и как его зовут по имени-отчеству - думаю: бедный, чем полна голова! (Помолчал.) Я серьезно думаю перечесть Толстого - я все забыл. Анна Каренина, а что она делала - ничего не помню. Помню, что какие-то пакости, а чего - не помню... (Марье Николаевне.) Спасибо сестра! (Прикладывает подушечку к уху.) Удобно. (Софье Андреевне.) Вот, Сонечка,все богатеем, а ты на меня сердишься... С о ф ь я А н д р е е в н а. Не юродствуй! Можешь и сестрин подарок на деревню отдать... Л е в Н и к о л а е в и ч. Не отдам! И не проси. С о ф ь я А н д р е е в н а. Никогда не прошу. Ты сам так поступаешь. Л е в Н и к о л а е в и ч (серьезно). А как можно иначе? Я не знаю... С о ф ь я А н д р е е в н а. Надо разумно. Все хорошо в меру. Без фанатизма. Л е в Н и к о л а е в и ч. Вот было б хорошо, если бы жена все знала! Не знаешь чего, обратился к жене - она все и объяснит. Чертков хохотнул . С о ф ь я А н д р е е в н а (покосилась на Черткова). Ирония не к месту. Иные думают, что я вроде некоторых больше тебя хочу быть. А я не хочу. Я ведь помню, что я не Толстая, я только жена Толстого. Л е в Н и к о л а е в и ч. Вот-вот! Говорите так, а все учите! Куда ни повернусь, обязательно натыкаюсь на чей-нибудь совет. С о ф ь я А н д р е е в н а. Ты, милый, на советы тоже не скуп! Ч е р т к о в. От Льва Николаевича их жаждут. Даже требуют. Л е в Н и к о л а е в и ч. Тут тоже плохо переборщить. Как Соня сказала - в меру... А у меня, правда, голова кружится. Все помогают! Один, знаете, немец никак не мог сесть на лошадь. Не может, и все тут! То одного святого призывает на помощь, то другого - не выходит. Наконец уже всех святых призвал да как прыгнет и перескочил через лошадь. "Nicht alle auf einmal!" - говорит. "Не все сразу!" Я тоже прошу: не все сразу! (Марье Николаевне.) Машенька, подай мне меду. Да не капни, а то все свое женское сословие опозоришь!.. Появляется м у з ы к а н т А вот и милый Алексей Борисович! Входите, Алексей, входите, располагайтесь. Мы тут играем разговорным мячиком... М у з ы к а н т. Добрый день, Лев Николаевич! (С остальными раскланивается.) Добрый день! Но я не один! С о ф ь я А н д р е е в н а. Кто там с вами? Зовите сюда. М у з ы к а н т. Сию минуту!.. (Уходит и сразу возвращается, неся на вытянутых руках тяжелый граммофон.) Зову! На лице Льва Николаевича брезгливая гримаса. Остальные в восторге. Музыкант устанавливает граммофон посреди сцены. Входит л а к е й с пачкой пластинок. Новые пластинки!.. Голос Льва Николаевича! Три штуки. Кубелик, Патти, Трояновский и еще тут... Л е в Н и к о л а е в и ч (страдая). Зачем это? М л а д ш а я д о ч ь. А мы хотим! Алеша, голос пап^а! М у з ы к а н т (берет пластинку). Пожалте!.. Лев Н и к о л а е в и ч. Ах, батюшка, прошу вас! Когда я и сам могу сказать - не нужно машину... Шумят, пишут, пластинки делают, а умру - и через год будут спрашивать: Толстой? Ах, это граф, который пробовал тачать сапоги и с ним что-то случилось? Ч е р т к о в (музыканту). Алеша, другое! М у з ы к а н т. Можно другое. (Берет другую пластинку, устанавливает.) К н я з ь.Что там будет? М у з ы к а н т. Узнайте! (Включает.) Звучит балалайка К н я з ь. Трояновский... Несколько секунд звучит музыка. Появляется м л а д ш и й с ы н. Лакей отошел к Тимофею, к ним присоединились Ф и л и п п, п р и к а з ч и к Л е в Н и к о л а е в и ч (показывает на широкую трубу граммофона, которая направлена внутрь дома). Нужно бы повернуть трубу туда! (Делает жест в сторону крестьян.) Чтобы и они могли слышать... С о ф ь я А н д р е е в н а. Его даже в моей комнате слышно. М л а д ш и й с ы н. По всему дому и в парке! Музыкант повернул трубу, как говорил Лев Николаевич. Звучит граммофон. Л е в Н и к о л а е в и ч. Зачем эта машина? Никчемная игрушка. (Кивок в сторону крестьян.) Что они про нас думают? Стыдно же! Музыка прекращается. К н я з ь. Вот она - эволюция! До чего дожить пришлось! Страшней велосипеда. Л е в Н и к о л ав е в и ч. Все эти открытия цивилизации - пирожное для голодных. А им хлеб нужен. Каждый день. Душан Петрович в Крутом был давеча, у родильницы. Ее положить надо было для исследования, чтобы она лежала вытянувшись. В избе не нашлось такого места... Надо накормить всех, вылечить, а потом им искусство давать... К н я г и н я. Вот уж, граф, не соглашусь! Тогда и Алексей Борисович не нужен со своим роялем? А он так прекрасно тут играл без вас. Л е в Н и к о л а е в и ч. Им не нужен. Крестьяне расходятся. К н я з ь. Ты и оперу велишь закрыть. И балет. А меня балет вдохновляет. О т е ц Г е р а с и м. Я бы закрыл! Л е в Н и к о л а е в и ч (отцу Герасиму). Вы бы - конечно! Только отчего? От своей жадности! С о ф ь я А н д р е е в н а. Ну а ты бы всех погнал в поле! Л е в Н и к о л а е в и ч. Всех - народ спасать! Нынче ведь куда ни пойди- в книжный магазин, в посудный, в ювелирный - везде искусство! Пойдите в театр - там опять искусство: какая-нибудь госпожа ноги выше головы задирает. И эти глупости никем не осуждаются. В газетах отводят даже постоянное место, наравне с величайшими мировыми событиями. Да поспешают! Дабы мир завтра мог уже знать, как именно вчера такая-то госпожа в таком-то театре ноги вверх задирала. М л а д ш и й с ы н. Так может рассуждать только вшивый, неотесанный мужик. Л е в Н и к о л а е в и ч. Я и есть адвокат земледельческого народа... С о ф ь я А н д р е е в н а. Ты - граф. Л е в Н и к о л а е в и ч. Меня этим графом давно тычут. М л а д ш и й с ы н (коварно). Великий писатель земли русской... Л е в Н и к о л а е в и ч. И этим!.. Это Тургенев, будь ему неладно, придумал меня так обозвать. И пошло с дегкой руки: великий писатель земли русской!.. А почему, спрашивается, земли? А не воды? Или еще пишут: "Последний этап его творчества". Надо дже! А меня по этапам вовсе и не водили!.. Однако... Не хочу нынче вести серьезные разговоры. Вот вы знаете, как ллает помещичья собака и как лает крестьянская?.. Показать? Помещичья так... (Подражает лаю собаки, вкладывая в интонации характер злобный, напористый, грубый.) А вот крестьянская... (Звучит добродушный заливистый лай.) Все смеются. Аплодируют. М у з ы к а н т. Неподражаемое подражание! З в я г и н ц е в а. Собаки наши так перебрехиваются. А хозяева наоборот. Ч е р т к о в. У крестьян сейчас к помещикам крайняя злоба, вообще к господам... Л е в Н и к о л а е в и ч. И с каждым днем больше. Помнится Пятый год. Еще будут дела... М л а д ш и й с ы н. Было и быльем поросло! Русский мужик, господа, трус! Я сам видел, как пятеро драгун выпороли по очереди деревню из четырехсот дворов. С о ф ь я А н д р е е в н а. Пьяницы они! Потому и дедствуют, а не оттого, что земли мало. Л е в Н и к о л а е в и ч (твердо). Была бы у крестьян земля, так не было бы здесь этих дурацких клумб. (Презрительно показал на корзины с цветами.) Не было бы таких дурацких штук! И не было бы таких дурашных людей, которые держат лакеев за десять рублей в месяц. С о ф ь я А н д р е е в н а. Пятнадцать! Л е в Н и к о л а е в и ч. Ну, пятнадцать... С о ф ь я А н д р е е в н а. Помещики - самые несчастные люди! Разве такие граммофоны, автомобили прокупают обедневшие помещики? Вовсе нет! Их покупают купцы, капиталисты. Вот кто народ грабит... Л е в Н и к о л а е в и ч. Хочешь сказать, что мы менее мерзавцы, чем они? (Смеется, потом серьезно.) Народ и голоден оттого, что мы слишком сыты. А эти - семь несчастных, что были в процессе?! Дома дети, в поле работа ждет, а их терзают допросами и лицемерно поучают. А того устыдиться не могут, что все их сюртуки из дорогого сукна, и коляски у подъезда, и сытость, и деньги в банках, и дорогие, по сто пятьдесят рублей, платья на женах и дочках - все благодаря трудов тех, кого судят они. Сами ограбили и теперь судят! Надо их местами поменять, а потом устанавливать истину! (Помощнику.) Николя, дорогой, принесите - у меня письмо на столе от ссыльнопоселенца одного. Услышите сейчас!.. Помощник уходит О т е ц Г е р а с и м. Прелесть, гордость ума, самоволие... Л е в Н и к о л а е в и ч (настойчиво). Да, да! Мы все должны отдать, чем владеем. Ибо не наше все - награбленное. Им принадлежит! С о ф ь я А н д р е е в н а. Да все живут так. Л е в Н и к о л а е в и ч. И все несчастны. С о ф ь я А н д р е е в н а. Да нисколько. Л е в Н и к о л а е в и ч.Я по крайней мере увидал, что я несчастен ужасно, и делаю несчастье свое и детей, и спрашиваю себя: неужели для этого нас сотворил Бог? Нет! З в я г и н ц е в а. Обездолить своих детей в пользу пьяного Ефима? Да если бы это было хорошо, то все бы вам поверили, а теперь, напротив, никто вам не верит, и жена меньше всех... Вернулся п о м о щ н и к с письмом Л е в Н и к о л а е в и ч. Оно и плохо, что не верят. Вот и этот... Я писал ему, что только любовь одна любовь может быть сердцевиной отношений.Без любви человеческая жизнь лишена всякого смысла, прямо невозможна... Теперь послушайте, что он мне отвечает. Читай, Николя.. П о м о щ н и к (разворачивает письмо, читает). "Вы пишете, что только одной любовью можно добиться хорошей жизни. Нет, Лев Николаевич, о любви можно говорить тогда, когда имеешь хорошее воспитание и чувствуешь себя сытым, но когда не имеешь воспитания и сидишь весь век впроголодь и на тебя кровопийцы властелины смотрят как на раба, то тут не до любви..." (Замолкает.) Л е в Н и к о л а е в и ч. Что же вы? Продолжайте! П о м о щ н и к. Дальше еще хуже. Л е в Н и к о л а е в и ч. Ничего!.. П о м о щ н и к (читает). "Нет, Лев Николаевич, я перед самой вашей смертью заявляю вам, что вы, очевидно, плохо згнаколмы с рабочим классом. Рабочие прекрасно знают, что бороться надо не любовью, а бей их, пока не останется ни одного подлеца. Жаль, что вы, может быть, до того времени не доживете! Ну, желаю вам счастливой смерти..." Тягостная пауза. С о ф ь я А н д р е е в н а. Какой негодяй... Из Сибири письмо? П о м о щ н и к. Да. Иркутская нуберния. С о ф ь я А н д р е е в н а. Значит, разбойник. Иначе бы не сослали! Л е в Н и к о л а е в и ч. Он несчастный. Он много правды говорит... С о ф ь я А н д р е е в н а. Разбойник не может говорить правду. Л е в Н и к о л а е в и ч. Можно пожалеть душевное состояние этого человека. Не понимает - никто не призван по-своему устраивать жизнь человеческую. Я ему снова напишу... О т е ц Г е р а с и м. Беды все от пренебрежения единым учением церковным... Л е в Н и к о л а е в и ч (отцу Гекрасиму). Я не согласен с учением церкви. Был когда-то согласен, а теперь перестал. Вы знаете. И напрасно ходите. О т е ц Г е р а с и м (пропускает эти слова). Чему же верить, коли не церкви? Л е в Н и к о л а е в и ч. Богу и закону, данному им в Евангелии. О т е ц Г е р а с и м. Церковь и поучает этому закону. Она не накладывает на детей своих бремена непосильные. Требует только исполнения заповедей: люби, не убий, не укради, не прелюбодействуй. Л е в Н и к о л а е в и ч (возмущенно). Да, не убий меня, не украдь у меня моего краденого. Мы все обокрали народ. Украли у него землю, а потом закон установили, закон, чтоб не красть. И церковь все благословляет это. Лакей разливает чай, приносит кофе. О т е ц Г е р а с и м. Мучительное сомнение, Лев Николаевич, вас снидающее, - кара, богом положенная на возговрдившегося умом своим. Л е в Н и к о л а е в и ч (взрывается). Да кто же гордый?! Я ли, желающий жить, как все, своими трудами? Или те, кто считает себя особенными, священными, обряды установившие? О т е ц Г е р а с и м (наставительно). Обряды церковные - суть скорлупа на яйце. Разрушить скорлупу - цыпленка не будет! Л е в Н и к о л а е в и ч. Так... Скорлупа, значит, - тело. Тогда цыпленок - это дух? А ваше учение в таком случае - это дерьмо на скорлупе! О т е ц Г е р а с и м (обиделся, злобно). Вы заступаете границы, Лев Николаевич, зопустимых, извините, пределов. (Встает.) Одумайтесь, Лев Николаевич! .. Упрямство ваше - причина многих несчастий ваших!.. М а р ь я Н и к о л а е в н а (пододвигает чай отцу Герасиму жалобно). Не угодно еще? О т е ц Г е р а с и м. Благодарю! (Уходя, грозно посмотрел на Звягинцеву, и она проследовала за ним.) С о ф ь я А н д р е е в н а (Льву Николаевичу). Ты был груб. Я не люблю дурных, нечистоплотных слов. Л е в Н и к о л а е в и ч. Говорил, что думал. Он неподвижен, каменный. С ним говорить - что с той дамой. Ей долго объясняли устройство паровоза. Она сказала, что все поняла, только не поняла, куда лошади запрягаются. М а р ь я Н и к о л а е в н а (укоризненно). Нода бы мягче... Ч е р т к о в. Глаз недобрый! С о ф ь я А н д р е е в н а. Тем более... Л е в Н и к о л а е в и ч. Это надо же - какой скучный человек! Что за день сегодня?! Утром прроснулся - такой свежий, бодрый. На шестьдесят лет себя чувствовал. И - пожалйста... Ну-ка, встряхнемся! Конницу сыграем? Нумидийскую? С о ф ь я А н д р е е в н а. Лева, угомонись! Л е в Н и к о л а е в и ч. Серьезные - отойди! Вперед! (Вприпрыжку пускается вокруг стола, левой рукой натягивая "поводок уздечки", а правой размахивая над головой.) За ним пускается грузный Чертков, младшая дочь, секретарь. Князь шарахается в сторону. Лев Львович скептически отступил. Сояфья Ан дреевна и Марья Николаевна добродушно улыбаются. Шум, гам. Слышен шум и за сценой, гортанные выкрики. На площадке появляется сторож - чеченец А х м е т , воолоча привязанного к нагайке крестьянина П е т р а. "Конница" остановилась. А х м е т. Дерево рубил!.. Лес грабил!... Какой нахал ! Словами обзывал. Арест сделал!.. Другие бежал... С о ф ь я А н д р е е в н а. Господи, почему ж в контору не повел, сюда приволок? А х м е т. Зачем контора? Тебе показал! Л е в Н и к о л а е в и ч (узнал крестьянина). Петр, Власов! Чего натворил?! (Ахмету.) Развяжи! А х м е т. Не надо развяжи - драться будет! П е т р (Ахмету).Развязывай, коли граф велит! А х м е т (развязывает Петру руки). Дерево срубил, себе тащил. Я хватал, обидные слова он говорил... С о ф ь я А н д р е е в н а. В контору веди, и пускай, как положено, оформят! Л е в Н и к о л а е в и ч (как бы сам себе). Позор, какой позор!.. Стыдно-то как! За жалкую елку или березу... молодого, сильного, кормильца... поволокут в суд... И присудят сидеть в тюрьме или сечь станут. А он не украл вовсе. Взял просто, что ему по праву принадлежит, от Бога... С о ф ь я А н д р е е в н а. Нам принадлежит, а не ему, бандиту! Как хочешь поступай, но этого - не прощу! Такая наглость - даже сторожа не боятся! Л е в Н и к о л а е в и ч. Это эгоизм, Соня... Арестовать Петра Власова! Его отец у меня в школе учился. Хорошо его помню... П е т р. Точно, учился, Лев Николаевич! Сказывал, хвалили. Л е в Н и к о л а е в и ч (обрадовался). Видишь!.. И на покосе вместе работали. Сколько раз! П е т р. Спасибо, ваше сиятельство! Всегда отмечали душевной милостью!.. Л е в Н и к о л а е в и ч (Петру, устало). Не льсти, Петр Прокофьич... (Ахмету.) Отпусти его, пусть идет. С о ф ь я А н д р е е в н а (в возбуждении). Ни в коем случае! Ахмет! Князь, Марья Николаевна, посмотрите! Могу я вести хозяйство?! Тут не в елке дело, не в березке. Тут принцип, кготорый Лева забрал себе в голову. Так у меня тоже принцип! Ни одного порубщика, потравщика не прощу больше! Хватит! Издеваются над слабой женщиной! Веди в контору, Ахмет! П е т р (жалобно). Граф!.. Л е в Н и к о л а е в и ч (сильно страдая). Стыдно-то как! Боже мой, дай силы вытерпеть! Что ты делаешь, Соня! Что делаешь... Как мне жить с вами?! (Медленно уходит.) С о ф ь я А н д р е е в н а. Беда с ним! (Ахмету.) Веди в контору, дубина! Примчался... Научи дурака богу молитьься... П е т р. Ваше сиятельство, Софья Андреевна, графиня, детьми клянусь - не буду больше! Ослобоните!.. С о ф ь я А н д р е е в н а. Знаю-знаю, всегда так говорят. А я нанимай чеченца. Бог простит!.. Ахмет, веди, сказано! Ахмет уводит Петра. Вслед за ними поднимаются Чертков и секретарь, уходят. (Вслед Черткову.) Дорожка скатертью! Скривился весь, шельма!.. К н я з ь. Как вы его не любите! С о ф ь я А н д р е е в н а. Удивляюсь, что прозорливый Лев Николаевич не раскусит этого злого и хитрого человека! Из-за него и ко мне переменился так болезненно... Когда он говорит, что Чертков самый близкий ему человек, я - поверите ли - дрожу вся и плачу. Ведь сорок восемь лет этим самым близким была я... М у з ы к а н т. Софья Андреевна, но нельзя отрицать его заслуг перед Львом Николаевичем. При всех его недостатках. У кого их нет? Даже, наверное, у Моцарта были. С о ф ь я А н д р е е в н а (горько). У Сальери были недостатки, голубчик! Нашли кого с Моцартом спавникать.И отказ его от карьеры, от кавалергардства - что думаете, по убеждению? Сообразил, что выгоднее и виднее создать себе положение самого близкого Толстому человека, чем быть незаметным и глупым гвардейским офицером. К н я з ь. Он говорит, что сам к своим идеям пришел. С о ф ь я А н д р е е в н а. Понятно! Вы только не повторяйте такую глупость. (Лакею.) Илья Васильевич, убирай со стола, больше никто чай пить не будет!.. Гулять пора. Дети спектакль готовят, пойдем посмотрим... Гости поняли ее слова как приказ расходиться и поднялись. Сцена пустеет. Появляется Лев Н и к о л а е в и ч. Л е в Н и к о л а е в и ч. Какая гадость, какая грязь! Какое пагубное бессилие... Как во сне... бежать надо, от опасности уходить, а ноги будто ватные, бессильные... Странно - приходится молчать с живущими вокруг меня и говорить только с теми, далекими по времени и месту, которые будут слышать меня... Это не забыть, записать надо... (Подходит к граммофону и внимательно, с искренним детским любопытством его изучает.) Входит Ч е р т к о в. Мгновение колеблется: уйти или остаться. Ч е р т к о в. Лев Николаевич... Л е в Н и к о л а е в и ч. Да, дорогой!.. Ч е р т к о в. Есть вопрос. Я хочу упредить некоторые события... Решить принципиальное отношение. Мое и ваше. Л е в Н и к о л а е в и ч. Слушаю вас... Ч е р т к о в (как выдохнул). Дневники!.. Ваши дневники. Я храню их как зеницу ока. Л е в Н и к о л а е в и ч. Спасибо, Владимир Григорьевич, я так ценю вашу дружбу! (Отошел от граммофона.) Но это такой болезненный вопрос. Соня, при ее нынешнем состоянии... Ч е р т к о в. Софья Андреевна требует их вернуть, грозит самоубийством... Л е в Н и к о л а е в и ч. Знаю!..Вам ее нынешнее состояние может показаться притворным, вызванным умышленно... Это есть отчасти... Но главное все-таки болезнь. Оттого ни воли, ни власти над собой... Ч е р т к о в. Так можно ли человеку в подобном состоянии довериться! Ущерб будет непоправимый... Л е в Н и к о л а е в и ч. Признаюсь, я и сам хочу вырвать те страницы, где плохо отзывался о ней. Ведь как бывает - напишешь сгоряча, под влиянием минуты. А потом остается - будто это и есть мое мнение, отношение. А главное-то в другом. Главное, что я, порочный человек, не первой молодости, женился на чистой, хорошей восемнадцатилетней девушке. И она почти пятьдесят лет жила со мной тяжелой трудовой жизнью. Любила меня, рожала, кормила, ухаживала за детьми и за мною. А ведь сколько караулило соблазнов, искушений такую сильну., здоровую, красивую женщину! Я ни в чем не могну упрекнуть ее... Что не пошла за мной в своем духовном движении? Тоже не могу. Духовная жизнь - тайна каждого человека с Богом. Ч е р т к о в.И все-таки, простите, я временами не вполне понимаю ваши поступки, Лев Николаевич... Появляется С о ф ь я А н д р е е в н а, незамеченная, слушает разговор. Мне больно, что над личным общением между нами, вашими единомышленниками, командует шальная воля не любящей вас, ненавидящей вашу душу женщины. Это же тюремщик ваш! Она обезумела от эгоизма злобы, корысти... Софья Андреевна уходит. Л е в Н и к о л а е в и ч. Владимир Григорьевич, послушайте... Есть целая область мыслей, чувств, которыми я ни с кем не могу так естественно делиться - зная, что я вполне понят, - как с вами... Наша духовная близость не вчера возникла. Все, что сделано вами за границей для моих изданий... И здесь... Ссылка ваша... Не вычеркнешь, не забудешь. Я бесконечно признателен. Но и у вас порой - как бы это точно выразить? - ум за разум1 Вы не обижаетесь? Ведь мы друзья? Вы все-таки мужчина. И меня переживете. Мне жалко Соню. Я боюсь ее оставлять одну. Не хочу, чтобы вы были врагами... Снова появляется С о ф ь я А н д р е е в н а, слушает. Она сейчас действительно возбуждена, у нее очень тяжелое нервное состояние... Имейте это в виду! Такое истерическое состояние... Ч е р т к о в. Это понятно! И все-таки мне в а с жалко. Откровенность за откровенность. Прямо скажу: будь у меня такая жена, я бы или в Америку убежал, или застрелился! Не могу понять такой женщины, которая всю жизнь занимается убийством своего мужа!.. Не могу!.. Терпение Софьи Андреевны кончилось. Вышла вперед. С о ф ь я А н д р е е в н а. Вот он - убийца, пришел!.. (Черткову.) Вы что же наседаете на старика, Батя? Вы им Батя (машет рукой в сторону.) , а мне вы никто. В былые-то годы он вам не простил бы таких слов, Батя... Пользуетесь? Ослабел муж мой, деспота из дома не может выставить. Так я вас отсюда выживу!.. Знать, что хозяйка дома его ненавидит и все-таки ездить, - какая наглость! Ч е р т к о в (с апломбом). Ну, знаете ли!.. С о ф ь я А н д р е е в н а. Знаю, все знаю!... Не глупей вашего! Il n^y a pas de patiece qui tienne! Всякое терпение лопнет! (Льву Николаевичу.) Я ему доброе письмо написала, просила - верните дневники. Так что получила? Ты знаешь, что он ответил? Что я боюсь - боюсь! - что он меня и детей моих обличать будет дневниками... (Черткову, презрительно.) Обличитель! Пакостник вы! Л е в Н и к о л а е в и ч. Соня, остановись, прошу тебя! С о ф ь я А н д р е е в н а. Не волнуйся - это не мое, его словцо. Он заявил, что давно имеет возможность нам напакостить. Ч е р т к о в. Я никогда бы этого не сделал, Лев Николаевич! С о ф ь я А н д р е е в н а. Спасибо за одолжение! Сколько я спрашивала вас как распорядитесь с бумагами Льва Николаевича после его смерти? Лев Николаевич охнул. Всегда злобно отказывали! Сколько я требовала дневники? Всегда злобно отказывали! Где христианство? Где любовь? Ложь, обман, злоба и жестокость! Вы правды и ясности не любите, вот что... Ч е р т к о в. Я верну дневники. Это решено... Л е в Н и к о л а е в и ч (ядовито, нельзя понять, шутит или серьезно, но ясно, что возбужден и в необычном для себя состоянии. Черткову.) Верните дневники! А вы вернимте дневники! Вы не шутите с нами. Не дано такой власти никому: хватать чужое и распоряжаться! (Подступает к Черткову вплотную.) Никому! Ч е р т к о в (в ужасе). Что это?! Лев Николаевич! Софья... С о ф ь я А н д р е е в н а (Черткову). Вам не одни его мысли дороги, нет! Вы еще рукописи коллекционируете. И это бескорыстие? Для рукописей музей есть. Они там больше в безопасности и людям доступны! Л е в Н и к о л а е в и ч (с теми же интонациями). Молодец, жена! Осаживай обручи до места! Договаривай! Ч е р т к о в. Пощадите мужа, Софья Андреевна!.. С о фь я А н д р е е в н а. И это! Кто дал вам право вмешиваться в отношения мужа и жены? Кто, снова я спрашиваю? Так положено по вашему придворному воспитанию? Кто?! Л е в Н и к о л а е в и ч (наступает на Черткова). Кто, Владимир Григорьевич, а? (Наступает на Софью Андреевну.) Кто?! Ну, кто, кто? С о ф ь я А н д р е е в н а (мужу). Не юродствуй! Я давнго искала откровенного разговора... Лев Николаевич резко отходит от спорящих и стоит один, повернувшись к ним спиной У меня гордость поднялась не за себя. Я слишком презираю такую низкую грубость. И мне, право, все равно, что будет судить обо мне крошечный кружок толстовцев. (Понизила голос.) Гордость поднялась за жену Толстого, за мое положение честной женщины, бабушки двадцати пяти внуков... Ч е р т к о в. Софья Андреевна! Никто не собирается... отнимать вашу любовь... С о ф ь я А н д р е е в н а. Я слышала, как вы не собираетесь! Смерть Ванечки я легче пережила - в ней была воля Божья. В отнятии же мужа моего, в таком вмешательстве - я вижу волю злую! Злую волю, вашу... Я прошу вас, Владимир Григорьевич, впредь не бывать в доме... Да, да! Покиньте нас как можно скорее!.. Ч е р т к о в (растерян окончательно). Но как же?.. А работы наши с Львом Николаевичем?.. Л е в Н и к о л а е в и ч (поворачивается к Черткову). Хватит! Уезжайте, Владимир Григорьевич! Ч е р т к о в. Странно, право. Я тотчас уеду...(Уходит.) Л е в Н и к о л а е в и ч. Ни с чем несообразно, Соня! С о ф ь я А н д р е е в н а. Чего тебе не хватает? Чего у тебя нет? Зачем ты нас мучаешь? Л е в Н и к о л а е в и ч (как будто спокойно, ровным голосом). Я все отдал: состояние, сочинения, оставил только дневники, и те должен отдать... С о ф ь я А н д р е е в н а. Мне отдавать не нужно. Пусть у тебя будут. Но пусть - у тебя! А не у них!.. Л е в Н и к о л а е в и ч. Я все отдал... С о ф ь я А н д р е е в н а. Что значит - все?! Прав на сочинения не отдал. Ты навалил на мою женскую спину управление имуществом, устройство жизни... Мне - непосильный труд, себе - блага... Надоело! Хозяйство, все! Л е в Н и к о л а е в и ч. Брось! С о ф ь я А н д р е е в н а. А куда мне деваться? Л е в Н и к о л а е в и ч (вдруг обмяк). А куда хочешь. Уезжай! Хоть в Одоев... С о ф ь я А н д р е е в н а (истерично). А, ты гонишь меня! Хочешь отделаться... Больше не нужна тебе!.. Л е в Н и к о л а е в и ч. Не гоню, не гоню!.. Оставайся... Лучше я уйду... С о ф ь я А н д р е е в н а (опасливо). Ты?.. Что ж, ладно, давай вместе все бросим и пойдем жить в избе! Согласен?.. Вместе! Л е в Н и к о л а е в и ч. Еще бы не согласен! Но этого нельзя сделать сразу. Ты должна сперва ликвидировать дела. А главное, ничего нельзя делать без любви. Если нет любви, ничего хорошего не получится... С о ф ь я А н д р е е в н а. Отказываешься? Старый ты лицемер и лгун! Л е в Н и к о л а е в и ч. Совершенно сил нет с тобой разговаривать. Я с ног валюсь. А утром такой здоровый был! Теперь с Николя занятия - а я уже весь вышел... С о ф ь я А н д р е е в н а (спохватывается). Пойди полежи! Л е в Н и к о л а е в и ч. Попробую... (Вспоминает Черткова.) Он не ангел, нет... Но и ты с ним слишком жестоко... (Уходит.) С о ф ь я А н д р е е в н а (где-то в самой глубине притаила улыбку). Лицемер... Точно! Мой муж - лицемер.За моей спиной спаржу ест и любит не в телеге ездить, а на резиновых шинах... К перевернутому креслу подходит Т и м о ф е й, продолжает работу. Запускает руку под обшивку, вынимает из-под нее толстую тетрадь в переплете. Т и м о ф е й (подошел к Софье Андреевне). Ваше сиятельство, вот, под обшивкой хоронилось... С о ф ь я А н д р е е в н а (неприязненно).Под какой обшивкой? Т и м о ф е й. В кресле из кабинета Льва Николаевича. С о ф ь я А н д р е е в н а (поспешно). А ну, давай сюда!.. (Берет тетрадь, начинает лихорадочно просматривать.) Вот, вот она... Вот где, значит, прятал... "Дьявол" - название какое страшное! "Дьявол"... Скрывал от меня, столько лет скрывал... Значит, грех за ним!.. (Тимофею.) Ты иди, Тимофей, иди! Тимофей уходит. (Листает рукопись.) То самое... Аксинья... Крестьянская девка... Припрятал... Боится показать... Знает кошка... Видно, что и сейчас не забыл... Как я ревновала тогда!.. Зачем, кажется, было? Я хозяйка, я молодая, красивая. То - до женитьбы... Мало ли какие у взрослых мужчин случаются приключения! Но крестьянка, девка, с сильным станом, с загорелыми ногами - вот что противно! Простонародный вкус... Новую статью переписывала - опять Аксинья с блестящими глазами, те же описания мужицкой жизни... Бессознательно к нему поднялась, из самой глубины... Как тяжело!.. Я чувствую, он уходит от меня... Я не отпущу его... (Быстро уходит.) К низкому столику с пишущей машинкой "Ремингтон", поставленному у края сцены, подходит п о м о щ н и к Льва Николаевича и м л а д ш а я д о ч ь. М л а д ш а я д о ч ь. Пап^а сюда выйдет? П о м о щ н и к. Да, договорились здесь. Все готово... М л а д ш а я д о ч ь. Вы, чувствуется, освоились в роли помощника. П о м о щ н и к. Стремлюсь... М л а д ш а я д о ч ь. Пап^а вас полюбил... П о м о щ н и к. Я счастлив быть с ним рядом. М л а д ш а я д о ч ь. Хочу предостеречь вас... От заблуждения или увлечения... Вы человек у нас новый. Вы, надеюсь, учитываете, что в доме есть люди, стоящие к Льву Николаевичу гораздо ближе... П о м о щ н и к. Как же!.. М л а д ш а я д о ч ь. Надо ближе держаться людей, которых он выделяет как единомышленников. П о м о щ н и к (настороженно). Что имеется в виду? М л а д ш а я д о ч ь. Первое время вы направляли Черткову по его просьбе копии бесед со Львом Николаевичем и всего того, что происходило в доме. С некоторых пор посылки прекратились. П о м о щ н и к. Теперь, по-моему, нет нужды! Владимир Григорьевич сам чуть ни каждый день бывает в Ясной. М л а д ш а я д о ч ь. Тем не менее... Мало ли на какой случай может понадобиться. Сегодня ездит, завтра не ездит - он человек занятой. Прискорбно нарушение уговора... П о м о щ н и к. Не могу...Сказать честно, сия обязанность меня как-то стесняет. Неловко...Он бывает откровенен... Рука не поднимается передавать... Хотя бы из соображений дружеской заботы. Поймите меня. М л а д ш а я д о ч ь. Вот как?.. Я передам нашу беседу Владимиру Григорьевичу, передам. Вы ему обязаны этим местом... П о м о щ н и к. Помню... Но мне хотелось бы сохранить самостоятельность в некоторых суждениях... М л а д ш а я д о ч ь. Простите... (Поспешно уходит.) Помощник раскладывает бумаги. Появляется Л е в Н и к о л а е в и ч. Л е в Н и к о л а е в и ч (помощнику, с усталой улыбкой). А я все жду, что вы мне скажете: оставьте меня, надоели вы мне со своей работой! П о м о щ н и к. Не дождетесь, Лев Николаевич! Л е в Н и к о л а е в и ч (бросает взгляд на рукописи). Что же у нас получается? П о м о щ н и к. Все мысли о вере, что вы передали вчера, я разбил на отделы... Вот, посмотрите... Л е в Н и к о л а е в и ч (просматривает листки). Очень хорошо! Вы понимаете цель? Потом получится книга - "Мысли о жизни". А лучше даже - "Круг чтения". Каждому дню года соответственно - мысли. То, что давал вчера, - первая глава. Теперь посмотрите вторую... (Открывает новую папку.) "О душе". П о м о щ н и к. Интересно... Л е в Н и к о л а е в и ч. Вы не робейте! Поправляйте смелей, свободнее!.. П о м о щ н и к. Изменять ваши мысли - куда мне! Л е в Н и к о л а е в и я. И напрасно! Делайте, пожалуйста, если милость ваша будет!.. А что вам пишет мам^а? Довольна вами?.. П о м о щ н и к. Мама вас благодарит, Лев Николаевич... Она боится, чтобы я не оставил университет. Л е в Н и к о л а е в и ч. Хм, тут я ничего не посоветую. Наше университетское образование - ложное. Но оставить университет или не оставить - решайте сами. По убеждению. П о м о щ н и к. Для меня сомнения нет - оставить. Третьего дня была повестка из Тульского жандармского управления. Обвиняют в "государственном преступлении". Л е в Н и к о л а е в и ч (настороженно). Каком же? П о м о щ н и к. Послал по почте запрещенные книги ваши. Помните, просил крестьянин один, из Пензенской губернии? Л е в Н и к о л а е в и ч. Что послали? П о м о щ н и к. "Не убий", "Николай Палкин", "Приближение конца", еще некоторые... Пока мне запретили выезд из Ясной. Л е в Н и к о л а е в и ч (с улыбкой). Когда я вырасту большой... (Серьезно.) то возьму первое попавшееся дело о революционерах и опишу, что он переживал, когда решил убить провокатора, что переживал этот провокатор, когда он его убивал, что переживал судья, который постановлял приговор, что переживал палач, который его вешал... П о м о щ н и к. Мне-то, в худшем случае, высылка. А вот телеграмма, утренняя - от жены Молочникова: "Муж осужден год крепости уже посажен". Л е в Н и к о л а е в и ч (сурово). От таких вестей даже во мне, в восемьдесят лет, поднимается злоба и ненависть!.. Что же молодежь, как же им не быть революционерами?! П о м о щ н и к. Это не все. Отложил вам номер "Руси", последний. Двадцать казней в Херсоне. Л е в Н и к о л а е в и ч (разворачивает газету, просматривает). Вот оно!.. Да, хорошо устроили: один подписывает, другой читает, палач вешает... Я теперь пишу статью, и кажется это слабым лепетом в сравнении с тем, что делается... (Прикладывает к глазам платок.) Включите фонограф... Помощник быстро приготавливает и включает фонограф. (Хрипло.) Нет, это невозможно! Нельзя так жить!.. Нельзя так жить!.. Нельзя и нельзя. Каждый день столько смертных приговоров, столько казней: нынче пять, завтра семь, нынче двадцать мужиков повешено, двадцать смертей... А в Думе одни разговоры, и всем кажется, что так оно и должно быть... (Отошел от фонографа, помощнику.) Признаюсь, мне раньше были противны эти легкомысленные революционеры, устраивающие убийства, но теперь я вижу, что они святые в сравнении с теми... (Тяжело опускается на стул, замолкает.) П о м о щ н и к (осторожно). Вы устали, Лев Николаевич? Л е в Н и к о л а е в и ч. Устал. Весь вышел... Понимаете, Николя... Намедни посылка пришла, а в ней веревка и приписочка: "Неча ждать, чтоб тебя повесили, сам можешь исполнить над собой..." И так часто после отлучения. И друзья требуют изменить мою жизнь, в согласие с учением привести... Революционеры тоже недовольны - любви держусь. То письмо хотя бы, что за обедом читали. Кольцо получается, не разорвешь... Но дома, дома что-о!.. Соня, Чертков, дети... Я им теперь не нужен. Одни ссоры нужны. Они разрывают меня на части... Иногда серьезно думаю: уйти ото всех!.. Вы уж не говорите никому, что я вам сказал... (Помолчал, посмотрел в окно.) Сегодня погода как раз такая, в какую я, бывало, ходил на тягу. Теперь совершенно не могу представить, как я мог этим заниматься! Вальдшнепы устраивают любовные свидания, а я прицелюсь в них и убью, хотя мне это совсем не нужно... Вдалеке, в верхних покоях дома раздавются два выстрела. П о м о щ н и к (испуганно). У Софьи... Андреевны!.. Лев Николаевич вскакивает и спешит в сторону звука. С о ф ь я А н д р е е в н а одна в своей комнате. В руках пугач. Появляется Л е в Н и к о л а е в и ч, видит ее, подходит. Л е в Н и к о л а е в и ч. Господи, бог знает что подумал... Ты стреляла? С о ф ь я А н д р е е в н а (в трансе). Вот тебе твой "Дьявол", твоя Аксинья... Все против меня... Да, стреляла. Пока из пугача... Хотела посмотреть, как будет... Лев Николаевич вынимает из ее рук пугач. Ты услышал, да? Я хотела этого... Что ты подумал? Ты подумал, что меня уже нет? Подумал, скажи? Хотя бы мгновение ощутил пустоту, пропасть, ты прощался со мной? Л е в Н и к о л а е в и ч. Соня, милая, как можно так! Ты больная... Прости меня!.. Я виноват... С о ф ь я А н д р е е в н а. Ты пришел... Ты испугался... Ты мой пока еще... (Прижимается к нему.) Мы вместе, как прежде... Л е в Н и к о л а е в и ч. Ну конечно... Дорогая... Сонечка... С о ф ь я А н д р е е в н а. Больше любить не могу... Люблю до последней крайности, всеми силами... Нет ни одной мысли другой, нет никаких желаний, ничего нет во мне, кроме любви к тебе... Л е в Н и к о л а е в и ч. А я-то тебя как люблю! Голубчик, милый!.. Разве я не знаю тебя, не чувствую!.. Я люблю тебя, и страдаю, и жалею, что ты страдаешь... С о ф ь я А н д р е е в н а. Ты уезжал в Мещерское и не хотел вернуться к сроку... А идол там радовался... А мне без тебя все равно как без души. Ты один умеешь на все и во все вложить поэзию, прелесть и возвести на какую-то высоту... Для меня все мертво без тебя... Л е в Н и к о л а е в и ч (тихо). Нам прощаться скоро... Но нет в моей жизни дня, от самого первого, чтобы забыл тебя или не любил просто, по-человечески... Ты всех измучила и больше всех себя... С о ф ь я А н д р е е в н а (улыбка сквозь слезы). Я не рассказывала тебе... Победоносцев мне сказал как-то: "Мне жаль вас, графиня: вы так неудачно вышли замуж. Я должен сознаться, что ваш муж на ложной дороге, и, кроме того, - он даже не умен..." Оба тихо смеются. Л е в Н и к о л а е в и ч. Какие мы были... счастливые!.. Лев Николаевич и Софья Андреевна оказываются в некотором затемнении. Теперь они не столько видны нам, сколько мы чувствуем их присутствие. Издалека долетает чуть различимая музыка, оживленные голоса. Мысленно они унеслись в молодость... С о ф ь я А н д р е е в н а. Так вы завтра уезжаете... Почему так скоро? Как жалко! Л е в Н и к о л а е в и ч. Знаете, Соня, я хотел ехать, но теперь не могу... С о ф ь я А н д р е е в н а (после паузы). Пойдемте в залу!.. Нас будут искать. Л е в Н и к о л а е в и ч. Подождите...Софья Андреевна, вы можете прочитать, что я напишу, вот здесь, на ломберном сукне, начальными буквами? С о ф ь я А н д р е е в н а (решительно). Могу!.. В... эм... и... п... эс... снова эс... "Ваша молодость... и..." Лев Н и к о л а е в и ч (потрясен). Правильно!.. С о ф ь я А н д р е е в н а. П... потебность? Л е в Н и к о л а е в и ч. Да, да... С о ф ь я А н д р е е в н а. "...счастья... слишком... живо..." (Замолкает.) Л е в Н и к о л а е в и ч. Эн... эм... эм - "напоминает мне мою..." С о ф ь я А н д р е е в н а (встрепенулась). "Мою старость и... невозможность - вот! - счастья"! За сценой чистый девичий голосок поет вальс. Л е в Н и к о л а е в и ч. Софья Андреевна! Мне невыносимо. Я писал буквы, вы все прочитали... Не торопясь, ради Бога, не торопясь, скажите, что мне делать? Скажите, как честный человек, хотите вы быть моей женой? Только ежели от всей души, смело вы можете сказать "да", а то лучше скажите "нет", но я предвижу и найду в себе силы вынести. Но ежели никогда мужем я не буду любимым так, как я люблю, - это будет ужасней... С о ф ь я А н д р е е в н а. Мама!.. Таня... Лизонька!... Граф сделал предложение... мне!!! Л е в Н и к о л а е в и ч. Неужели я тогда и я сегодняшний один и тот же человек?.. Тот, черствый к чужому горю и желающий счастья только для одного себя, равнодушно взирающий на людские страдания, считающий: так оно и должно быть - и нынешний... Пройдены целые эпохи возрастания... С о ф ь я А н д р е е в н а. Ты уходил от меня все дальше... И как делалось жутко, когда я чувствовала, что ты и я - по разным сторонам, что твой народ не может меня занимать всю, а тебя не могу занимать всего я, как занимаешь меня ты... Л е в Н и к о л а е в и ч (нежно). Как я с молоду любил тебя, так я, не перставая, несмотря на разные причины охлаждения, любил и люблю тебя... С о ф ь я А н д р е е в н а. Мы на разных дорогах, с детства: ты любишь деревню, народ, любишь крестьянских детей, любишь всю эту первобытную жизнь,,, А я не понимаю и не пойму никогда деревенского народа. Л е в Н и к о л а е в и ч. Помню, ты куда-то уехала... Ты сидела уже в коляске, грустная и нездоровая, и седые волосы твои трогательно трепались по ветру... И мне стало страшно жалко тебя. Не то, что уезжаешь. А мне жалко тебя, твою душу... Я знаю, я один у тебя, за которого ты держишься, и боишься, что я не люблю тебя. Ты думаешь, я не люблю тебя, что ты не пришла ко мне. Не думай этого. Еще больше люблю тебя, всю принимаю и знаю, что ты не могла, не м о г л а прийти ко мне и оттого осталась одинока. Но ты не одинока. Я с тобой, я такою, какая ты есть, люблю тебя и люблю до конца так, как больше любить нельзя... Но помни, Соня, или я уйду, или нам надо изменить жизнь: раздать наше имущество и жить трудом наших рук, как живут крестьяне!.. Площадка перед домом, веранда. Появляются Ч е р т к о в и м л а д ш а я д о ч ь. М л а д ш а я д о ч ь (озабоченно). Не надо так переживать, Владимир Григорьевич, на вас лица нет! Ч е р т к о в (дрожат губы). Она мне отказала!.. Понимаете? "Покиньте нас как можно скорее..." Я тоже отлучен! А Лев Николаевич еще подтвердил... М л а д ш а я д о ч ь. Это он так, чтобы ее не злить. Но что ж теперь будет? Ч е р т к о в (встряхнулся). Все то же самое! Из его мыслей она меня не выкинет! Переносим центр в Телятинки. Так... Дневники мы должны вернуть... Это теперь ясно как божий день. Сегодня же приезжайте, сядем за переписку. При лампах. Лев Николаевич сам, оказывается, хотеол уничтожить свои отзывы о ней. У него - минутное настроение, но нам нужно думать о потомках. Им судить. Мы им поможем, сохраним... Приедете? М л а д ш а я д о ч ь. Вы еще спрашиваете! Конечно, приеду. Думаю, и о завещании пора говорить конкретно. Ч е р т к о в. Пора... Проводите меня... Только пройдем здесь. Не хочу мимо ее окон... Чертков и м л а д ш а я д о ч ь уходят. Появляется Л е в Н и к о л а е в и ч, держится за сердце, садится, начинает считать пульс. Входит л а к е й, ждет Л е в Н и к о л а е в и ч. Девяносто два!.. Много... Ты что, Илья Васильевич? Л а к е й (спокойно). В кустах за беседкой человек хоронится. Наблюдает. Л е в Н и к о л а е в и ч. Хорошо маскирован? Л а к е й. Дюже хорошо. Не видно. Л е в Н и к о л а е в и ч. А ты увидел? Л а к е й. Увидел, Лев Николаевич. Л е в Н и к о л а е в и ч. Молодец... Старый конь борозды не портит, так, Илья Васильевич? Не забыл кавказские походы? Л а к е й. Никак нет, Лев Николаевич. Хватка, она ведь не пропадает... Л е в Н и к о л а е в и ч. Можешь подкрасться и не спугнуть? Л а к е й. Уже еще бы! Л е в Н и к о л а е в и ч. Возьми слегу потяжельше, подползи сзади да перетяни его вдоль спины как следует. Не говори только, что я велел! Л а к е й (доволен). С превеликим старанием, Лев Николаевич! Л е в Н и к о л а е в и ч. Ну, ступай! Лакей уходит. Непротивление... (Достает из блузы блокнот, пишет в нем.) Приходит л а к е й с палкой . Л а к е й. Исполнил, Лев Николаевич. Как сказали. Орал. Л е в Н и к о л а е в и ч. Меня-то не выдал? Л а к е й. Никак нет. Л е в Н и к о л а е в и ч. Тогда совсем молодец. А то письмо напишет. Обвинит меня в непоследовательности... З а н а в е с ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Имение Черткова в Телятинках. Присутствуют Ч е р т к о в, м у з ы к а н т, ю р и с т. Ч е р т к о в. Сейчас момент исторический!.. Ю р и с т. Для меня, юриста, Владимир Григорьевич, это просто работа. Хотя и весьма лестная. Музыкант пишет в блокноте. Ч е р т к о в (юристу). Каждое слово заносится в скрижали! Ю р и с т. Но почему такая конспирация? Ч е р т к о в. Вынужденно. Графиня, сыновья Андрей и Лев хотели бы все прибрать к рукам. Воля же Льва Николаевича - передать сочинения в общую пользу. М у з ы к а н т. Кстати, а что с дневниками? Графиня их все-таки помарала? Ч е р т к о в (поморщился). Нет, не решилась. Отвезла в Тульский банк. Не отвлекайтесь. (Юристу.) Вот послушайте наш проект... (Читает вслух.) "Желаю, что бы все мои сочинения не составляли бы после моей смерти ничьей частной собственности, а могли быть безвозмездно издаваемы всеми, кто захочет. Желаю, чтобы все рукописи и бумаги, которые останутся после меня, были переданы Владимиру Григорьевичу Черткову, чтобы он и после моей смерти распоряжался ими, как он распоряжается ими теперь... Лев Николаевич Толстой..." Ну как? Ю р и с т. Как юридический документ это все никуда не годится. Ч е р т к о в. Почему же, мой дорогой? Ю р и с т. Закон не предусматривает возможности оставить наследство "никому". Вот вы пишете: "Не составляли бы ничьей частной собственности..." А частная собственность священна. Отказ от нее законом не предусматривается... Ч е р т к о в. И что же делать? Где выход? Ю р и с т. Завещать полагается кому-то, персонально. А он уже и соблюдет волю усопшего. Так кто же им будет? (Черткову.) Вы? М у з ы к а н т. Конечно, Владимир Григорьевич. Лев Николаевич наверняка согласится. Ю р и с т (Черткову). Пишем? Ч е р т к о в. Погодите!.. Тут все надо обдумать. Когда не станет завещателя, тут сразу начнутся тяжбы с родственниками. Ю р и с т. Естественно! И могут выиграть... Ч е р т к о в. А надо наверняка. Ю р и с т. Тогда кто? Ч е р т к о в. Назвать надо младшую дочь, Александру Львовну. Среди всех наследников только она способна полностью и наверняка выполнить волю отца. Ю р и с т (правит текст). Пусть так... Вот теперь показывайте Льву Николаевичу. Он все должен переписать своею рукой. Ч е р т к о в. Чрезвычайно признателен!.. Разумеется, об этом деле никому ни гу-гу! Деревенская улица. У избы лежит П р о к о ф и й, накрыт тулупом. П р о к о ф и й. Малашка! Из-за избы выходит девочка М а л а ш к а. В избе слышен крик ребенка. Воды. Испить. Малашка уходит в избу, выносит ковш воды. Крик ребенка не прекращается. Что ты малого все бьешь, что он орет. Вот я матери скажу. М а л а ш к а. Говори матери. С голоду ореть. П р о ф и й (пьет). Ах, хоть бы смерть пришла. Звонили к обеду, что ль? М а л а ш к а. Звонили... Вон барин идеть! Входит Л е в Н и к о л а е в и ч. Л е в Н и к о л а е в и ч (Прокофию). Ты что же сюда вышел? П р о к о ф и й. Да муха там, да и жарко. Огнем жжет... Л е в Н и к о л а е в и ч. А сын где, дома? П р о к о ф и й. Где дома, в такую погоду! В поле за снопами поехал. Л е в Н и к о л а е в и ч. В острог присудили? П р о к о ф и й. К шести неделям. Сотский за ним пошел. Сотский новый. Намедни впервой появился... Приходит б е р е м е н н а я б а б а со снопом и граблями. Б а б а (бьет по затылку Малашку). Ты чего малого бросила? Слышь, орет. Только на улицу бегать! М а л а ш к а (ревет). Я только вышла. Батя пить просил. Б а б а. Я те дам!.. (Видит барина.) Здравствуйте, батюшка Лев Николаевич! Грех с ними. Намучилась, одна на все дела. Последнего работника в острог ведут. А тут этот лодырь валяется. Л е в Н и к о л а е в и ч. Что ты говоришь, ведь он болен! Б а б а. Он - болен, а я - не больна! Как работать, так болен. А гулять не болен да мне косы рвать. Издыхай он, как пес! Л е в Н и к о л а е в и ч. Как не грех! Б а б а. Знаю, что грех, да сердце не уйму. Ведь я тяжела, а работаю за двоих. Люди убрались, а у нас два осьминника не кошены. Надо бы довязать, а нельзя, домой надо, этих ребят поглядеть. Л е в Н и к о л а е в и ч. Овес скосят, я найму... И связать тоже... Б а б а. Что связать! Ты Петьку мово развяжи! Ты ить не обеднял одной осинкой, а нам погибель без мужика. Л е в Н и к о л а е в и ч. С тем и пришел. Б а б а. Бог тебе здоровья! (показывает на Порфирия.) А что, Лев Николаевич,помрет муж мой? Уж больно плох... Л е в Н и к о л а е в и ч. Может, свезти в больницу? Б а б а. О господи! (Начинает выть.) Не вози ты его, пускай здесь помрет. (К мужу.) Чего ты? П р о к о ф и й. Хочу в больницу. Здесь хуже собаки. Б а б а. Уж я и не знаю. Ума решилась. Малашка, обедать собери! Л е в Н и к о л а е в и ч. А что у вас обедать? Б а б а. Да что, картошка да хлеб... Баба уходит в избу, слышен визг свиньи, крик детей. П р о к о ф и й (стонет). Ох, господи, хоть бы смерть... Появляются с о т с к и й и П е т р. С о т с к и й (Прокофию). Разлегся, старик! Пьян, скотина, с утра! Собирай сына! Беру в острог! Неповадно будет господский лес рубить. П р о к ро ф и й (оказывается на коленях). Помилуй нас, грешных! Помилосердствуй! (Кричит в избу.) Катька, беги Петьку вымаливать!... Выбегает б а б а, тоже падает перед сотским на колени. Б а б а (воет). Отпусти нас, отпусти! Олдин мужик здоровый... Не жить нам!.. Л е в Н и к о л а е в и ч (сотскому). В самом деле, любезный... В покос работника с поля берете... С о т с к и й (Льву Николаевичу, грозно). Отступи мужик!.. (Почти толкает.) Поди ты, защитник! Лев Толстой нашелся!.. П е т р. Эй, сотский, не маши руками! Он граф и есть. Лев Николаевич. С о т с к и й. Толстой?! Л е в Н и к о л а е в и ч. Толстой, любезный, Толстой. Не забирай Петра. Я съезжу в управу, все утрясу. С о т с к и й. Никак не можно, ваша светлость! Не могу ослушаться - только назначен. Имею указ. П р о к о ф и й (Льву Николаевичу, с укором). Грешно, граф, ох, грешно - графиня обидела... Ведь что порубили - безделицу. А горе, гору-то! Вырвалась твоя баба из хомута... В нашем простом быту - мы бы вожжами... П е т р (сотскому). Дай с детьми попрощаюсь!.. (Уходит.) С о т с к и й (все еще не может прийти в себя). Неужели сам и есть - граф Толстой?! Это надо же - сподобился... (Обводит вокруг руками.) И где!.. Л е в Н и к о л а е в и ч. Ты о себе подумал, несчастный? Как душу спасать будешь? (Показывает на Прокофия.) Ведь они такие же мужики, как и ты, а ты... С о т с к и й (простодушно). Я не такой, ваше сиятельство! Вот вам крест святой! Из избы выходит П е т р с котомкой. П е т р (сотскому). Веди, что ли... Не томи! (Нагибается, целует отца.) Прощай, папаня. С воем выбегают б а б а и М а л а ш к а, виснут на Петре. (Льву Николаевичу.) И вы будьте здоровы, ваше сиятельство! За доброе слово - спасибо! Оно ведь в остроге - тоже живут... Не вечна маята, граф, не вечна!.. (Сотскому.) Веди !.. (Решительно удаляется.) С о т с к и й (пятится вслед за Петром, не спускает восхищенных глаз с Льва Николаевича.) Это надо же... Великий гений... Сподобился... Лев Николаевич вдруг весь подобрался, согнул руки в локтях, встал на пути Петра и сотского. Л е в Н и к о л а е в и ч. Не пущу!.. (Сотскому.) Отдай мужика, слышь, сотский! Я тебе что сказал?! Иди, объяснишь, Толстой не велел... С о т с к и й. Ну, как такое - не велел! Меня обсмеют. Уступите тропинку, граф! (Отодвигает Толстого в сторону, тот упирается.) Писатель, а дерется... Л е в Н и к о л а е в и ч (кричит). Кровопийца! Отступись! С о т с к и й (с сожалением). А в городе говорили, вы праведной жизни! (Вместе с Петром уходит.) П р о к о ф и й. Тут стена, Лев Николаевич. Не сдвинешь... Лев Николаевич выходит вперед. Изба, Прокофий, баба, Малашка исчезают в затемнении. Л е в Н и к о л а е в и ч (громко, в исступлении). Не виноват сотский, ни другой сотский, ни третий! Пешкин они! Пешки в игре. А ведут игру николаи, столыпины, все их министры... Ну и у нас - чай с медом, граммофоны, а Петра, бедного, потащили в контору, а потом в тюрьму! Как не видеть этого?! Для меня здесь тюрьма!... Тюрьма без решеток... Появляется м у з ы к а н т. М у з ы к а н т. Лев Николаевич! Насилу отыскал... Владимир Григорьевич просил передать: документ готов... В грумантском лесу ждут вас... Переписать и подписаться... Л е в Н и к о л а е в и ч. Тюрьма без решеток... М у з ы к а н т. Что, Лев Николаевич?.. Я говорю, в лесу... (Показывает.) Вон в том... Л е в Н и к о л а е в и ч. Пойдем, пойдем! Это нужно... По краям сцены появляются два столика, два тусклых ночника. За одним столиком пишет С о ф ь я А н д р е е в н а, за другим - Л е в Н и к о л а е в и ч. Ночь. С о ф ь я А н д р е е в н а (поднимает голову). Как хорошо, спокойно, когда не боишься свиданий с Чертковым и когда мы одни - с делами, работой и дружным отношением друг к другу! Если б так пожить хоть месяц! Но сегодня Лева опять упрекал мня за мое отношение к свиданиям с Чертковым. А зачем они?! Л е в Н и к о л а е в и ч (как бы прислушивается, пишет, поднимает голову). Я высказал ей все, что считал нужным. Она возражала, и я раздражился. И это было дурно. Но может быть, все-таки что-нибудь останется. Правда, что все дело в том, чтобы самому не поступать дурно... Но и ее... не всегда, но большей частью... искренне жалко... С о ф ь я А н д р е е в н а. День прошел, слава Богу. Но что-то гнетет. Лев Николаевич ходил на деревню. Вечером много читал, потом писал дневник, как всегда, перед сном... И я смотрела на его серьезное лицо через дверь балкона с любовью и вечным страхом, что он уйдет от меня, как часто грозил последнее время. Л е в Н и к о л а е в и ч. Она временами спокойна, но только временами... Все виноваты, кроме нее... А на душе строго, серьезно... С о ф ь я А н д р е е в н а. Подозрительная тишина в доме. Уж не добился ли Чертков своего! Я говорила ему, что дети без борьбы не уступят своих прав. Как больно, что над любимым человеком поднимается столько зла, упреков, судьбищ и всего тяжелого! Л е в Н и к о л а е в и ч. Был неприятный разговор и сцена...Догадывается о завещани