Перефразируя известные слова Лютера, Россия могла бы сказать:"Здесь я стою, на рубеже между старым, капиталистическим, и новым,
социалистическим, миром, здесь, на этом рубеже, я объединяю усилия
пролетариев Запада с усилиями крестьянства Востока для того, чтобы
разгромить старый мир. Да поможет мне бог истории".(Из выступления И. В. Сталина в Баку в ноябре 1920 г.)
У биографической литературы о Сталине есть свои традиции. Авторы обычно
начинают с описания Закавказья - региона, расположенного южнее Кавказского
горного хребта, между Черным и Каспийским морями, как исторического места
смешения народов Европы и Азии. Затем они вкратце рассказывают о Грузии и
грузинском городке Гори, где в 1879 г. появился на свет мальчик Иосиф
Джугашвили, позднее известный всему миру под фамилией Сталин. После этого
повествование следует в хронологическом порядке.
Хотя предлагаемая книга тоже биографического жанра, она построена
несколько по иному принципу, обусловленному спецификой самой темы: личность
и общественно-политическая сфера. Я ставил себе целью не просто пересказать
биографию конкретного лица, но и высветить ее связь с историей. Будучи
жизнеописанием человека, который в зрелые годы стал таким неограниченным
правителем, какой до тех пор не встречался ни в одном современном крупном
государстве, эта книга может быть также названа исследованием процесса
формирования диктатора и условий, способствовавших установлению
деспотического режима.
Появившиеся после смерти Сталина в 1953 г. многочисленные
разоблачительные материалы не оставляли никаких сомнений относительно того,
что его имя войдет в историю как символ тирании. Ставшие достоянием
гласности факты неопровержимо доказывают, что Сталин был человеком с
диктаторскими наклонностями. Но, к сожалению, как это часто бывает, многое,
ныне очевидное, в то время не привлекло внимания. По всем признакам в
партийной олигархии, которая правила Россией в первые годы Советской власти,
мало кто видел в Сталине потенциального диктатора. В лице Ленина советское
руководство имело сильного, но не деспотического лидера, которого окружала
целая плеяда прославленных революционных деятелей рангом пониже: Лев
Троцкий, Григорий Зиновьев, Лев Каменев, Николай Бухарин, Карл Радек и
другие. По сравнению с ними Сталин не был столь известен вне высших
партийных кругов, где многие считали его посредственной личностью, которой
нечего опасаться. Сталин выдвинулся в дореволюционном большевистском
движении как организатор партии, один из ее "комитетчиков", работавших в
российском подполье. В ноябре 1917 г., когда партия взяла власть в свои
руки, Сталин стал в ленинской республике Советов заметной фигурой, хотя еще
и не лидером самого верхнего эшелона. Однако прошли какие-то пять лет, и вот
он уже руководитель высшего ранга. Помимо деятельности в главных органах
управления, где вырабатывалась политика, Сталин в качестве Генерального
секретаря ЦК занял в партии ключевую позицию, обеспечившую ему огромное
влияние в низовых партийных организациях. И все же в высших большевистских
кругах на него продолжали смотреть сверху вниз.
Все это помогает объяснить, почему руководство ничего не предприняло в
связи с предостережением Ленина. В конце 1922 г. Ленин тяжело болел, и его
тревожило будущее партии. К тому времени он пришел к выводу, что некоторые
свойства характера Сталина - прежде всего "грубость" и склонность
поддаваться в политике "озлоблению" - делали дальнейшее его пребывание на
исключительно важном посту Генерального секретаря опасным. В письме
(названном позднее "завещанием") Ленин рекомендовал партийному съезду
заменить Сталина на посту генсека другим человеком, "более терпимым, более
лояльным, более вежливым и более внимательным к товарищам, меньше
капризности и т. д.". Вопрос о личных качествах, добавил он, может
показаться ничтожной мелочью, однако это та мелочь, которая может приобрести
решающее значение. После смерти Ленина в 1924 г. его вдова передала документ
партийному руководству. Однако оно предпочло оставить совет Ленина
относительно Сталина без последствий. Позднее большинство из партийных
руководителей поплатилось за это решение жизнью.
Выступая в феврале 1956 г. на закрытом заседании XX съезда, Н. С.
Хрущев зачитал завещание Ленина, касавшееся Сталина, и добавил: "Как
показали последующие события, тревога Ленина не была напрасной". Затем он
рассказал об этих "последующих событиях". Он, в частности, поведал о том,
как Сталин, заполучив в 20-е годы место верховного лидера партии, в 30-е
годы начал превращать олигархическую однопартийную систему в подлинную
автократию, в которой сама правящая партия была подчинена контролируемым
Сталиным органам НКВД. В годы партийных чисток он организовал настоящее
истребление кадров. Расстреляли или отправили в лагеря не только тех, кто
раньше выступал против Сталина, но тысячи и тысячи других "врагов народа".
При помощи массовых чисток и террора Сталин создал систему личной диктатуры,
при которой один человек принимал все важные решения, а остальные члены
руководящих органов были вынуждены только послушно поддакивать. Свою
деспотическую власть Сталин использовал для самовосхваления, например втайне
ото всех редактируя текст своей биографии таким образом, чтобы подчеркнуть
собственное величие.
Будучи одним из ближайших помощников диктатора с начала 30-х годов и до
его кончины и основываясь на личном опыте, Хрущев в докладе на закрытом
заседании XX съезду подробно охарактеризовал личные качества Сталина. Он
говорил о нетерпимости Сталина к критике и инакомыслию, о готовности обречь
на страдания и смерть любого человека, которого ему случалось принять за
"врага", о его крайней мнительности и подозрительности, о жажде похвалы и
славы, а также о том, что ему повсюду мерещились заговоры. Указывая на
"отрицательные качества" Сталина, Хрущев отметил, что они "все более
развивались и за последние годы приобрели совершенно нетерпимый характер".
Короче говоря, он нарисовал классический портрет тирана - портрет,
пополнившийся с тех пор новыми штрихами, которые добавили самые разные люди,
во многих случаях также исходившие из личного опыта. К ним относятся:
руководители партии; генералы, служившие под его началом во время второй
мировой войны; советские журналисты и писатели; старые большевики,
пережившие лагеря и оставившие свои мемуары; видный югославский политический
деятель Милован Джилас, встречавшийся со Сталиным в 40-е годы; дочь
диктатора Светлана воспоминания которой тем более ценны, поскольку написаны
непосредственно членом семьи; историк Рой Медведев, включивший новые
биографические данные в свою книгу о Сталине "К суду истории".
Однако еще предстоит в более полной мере изучить весь доступный ныне
богатый материал. Пока же исследователи едва приступили к анализу личности
Сталина и тех психологических мотиваций, которые побуждали его с помощью
чисток и террора добиваться неограниченной, автократической власти. Еще
недостаточно изучен сложный механизм взаимодействия этих психологических
мотиваций с политическими целями и идеями Сталина. Не уделялось должного
внимания и проблеме формирования политического облика Сталина в юности, хотя
относящиеся к делу многочисленные факты давно были под рукой. Что сделало
его марксистом? Почему он бросил духовную семинарию в 20-летнем возрасте и
избрал карьеру революционера? Отчего стал большевиком, сторонником Ленина, в
то время как большинство грузинских марксистов предпочли меньшевизм? Каковы
были его личные цели в революционном движении? Все эти вопросы остаются
открытыми. Но на них важно получить ответ, если мы хотим лучше понять
поступки зрелого Сталина.
Такие ведущие психологи нашего века, как Карен Хорни и Эрик Эриксон (не
говоря уж об их предшественнике Зигмунде Фрейде), стремились к глубокому
проникновению в эволюционирующую природу личности. Особенности характера и
мотивация не являются неизменными качествами. Они развиваются и меняются в
течение всей жизни, в которой обычно присутствуют и критические моменты, и
определяющие будущее решения. Более того, сформированная в юности
индивидуальность, или (по выражению Эриксона) "психосоциальная идентичность"
обладает перспективным, или программным, измерением. Она содержит не только
ощущение индивидуума, кто и что он есть, но также его цели, четкие или
зачаточные представления относительно того, чего он должен, может и сумеет
достичь. Поэтому более поздние жизненные переживания не могут не оставить
глубокого следа на его личности. Осуществление или неосуществление
внутреннего жизненного сценария обязательно влияет на отношение индивидуума
к самому себе, и именно это отношение и составляет основу личности. Более
того, успех или неуспех жизненного сценария не может не влиять на
взаимоотношения человека с другими, важными для него людьми и,
следовательно, на его и их жизнь вообще.
Все вышесказанное одинаково применимо и к тем, кто становятся
диктаторами, и к тем, кто - нет. Поэтому, исследуя подобную биографию, нужно
изучить стремления индивидуума в годы его становления и затем попытаться
раскрыть отношение данного индивидуума, достигшего среднего возраста, к уже
прожитой им части жизни.
Следовательно, говоря о "диктаторской личности", я не имею в виду
какой-то гипотетический психологический синдром, который появляется у
индивидуума в ранние годы и функционирует потом без изменений. Подобная
точка зрения противоречила бы концепции эволюционирующей личности, а также
фактам рассматриваемого нами классического случая. У молодого Сталина уже
можно заметить задатки будущего тирана. Однако в то время его личность как
личность диктатора еще полностью не сформировалась. Данное обстоятельство
помогает понять, почему в начале 20-х годов, когда Сталину едва перевалило
за сорок, многие окружавшие его люди оказались не в состоянии увидеть
надвигавшуюся опасность. Также не следует думать, что сам Сталин, и в тот
момент, и раньше, твердо нацелился на диктаторство. Нельзя с уверенностью
утверждать, что он стремился стать тираном. По всем признакам Сталин жаждал
политической власти, а с нею и роли признанного вождя большевистского
движения, второго Ленина. Теперь ему хотелось стать преемником, так же как в
период возмужания хотелось стать ближайшим соратником того человека, который
в ранние годы служил для него моделью и прообразом. Сталин страстно желал
войти, подобно Ленину, в историю в качестве героя. Естественно, что при
осуществлении данного жизненного сценария свои роли предстояло сыграть
многим людям, и прежде всего тем, кто назывался большевиком.
Отсюда вытекает, что в подобном исследовании нужно рассматривать как
самого индивидуума, в котором заложена вероятность появления диктатора, так
и внешние условия, а также их взаимовлияние. Следует учитывать исторические
факторы, включая и ту роль, которую индивидуум ставит себе целью занять.
Большевики по доброй воле признали и даже чтили Ленина как своего вождя. Его
особое положение в партии не регулировалось законодательно, подобно
американскому президентству. Он, по существу, выполнял роль неформального
лидера. И тем не менее в партийной практике и в коллективном сознании, т. е.
в том, что сегодня назвали бы политической культурой, роли Ленина отводилось
вполне определенное и чрезвычайно важное место. Роль Ленина в партии обрела
свои конкретные черты за четверть века существования большевизма как
революционного движения, которое он создал и направлял. Поэтому предлагаемое
исследование начинается с попытки описать заново природу этого движения и
роль Ленина как его руководителя.
Основная тема данного тома - Сталин до 1929 г., когда он завершил свой
долгий путь к политическому верховенству и добился от партии признания в
качестве преемника Ленина. Однако я не всегда придерживался хронологической
последовательности, считая себя вправе привести факты и эпизоды более
поздних лет, если они имели существенное значение для освещения интересующих
нас вопросов, и опустить некоторые темы 20-х годов (например, развитие
сталинской концепции внешней политики), чтобы рассмотреть их в связи с
деятельностью Сталина в 30-е годы.
Новая биографическая форма, которую Эриксон назвал "психоисторией",
открывает заманчивые перспективы, но и таит в себе определенные опасности.
Одна из них состоит в том, что, уделяя чрезмерное внимание личности лидера,
можно нарисовать слишком однобокую картину той роли, которую данный фактор
играл, оказывая влияние на направление или темпы исторического развития. В
таком исследовании недостаточно систематически и углубленно изучать саму
личность лидера. Нужно также вскрыть связи и взаимодействия личности с
социальным окружением и политической ситуацией, которые тогда позволяют
личностному фактору обрести историческую значимость.
В рассматриваемом нами случае объяснение причин прихода Сталина к
власти и его деспотизма кроется как в характере Сталина, так и в характере
большевизма, как политического движения, в характере той исторической
ситуации, в которой оказалась Советская власть в 20-е годы, в характере
самой России - страны с традицией самодержавного правления и примирением
народа с фактом такого правления. Но, только уяснив сложное взаимное
переплетение всех этих факторов, мы окажемся в состоянии понять, почему так
получилось, что личные качества (как верно, но слишком поздно предсказал
Ленин) оказались мелочью решающего значения.
Русский пролог"Я не ворон, я вороненок, а ворон-то еще летает"1
В начале нынешнего столетия, когда в большинстве стран Европы уже
восторжествовала конституционная власть, в России все еще господствовала
абсолютная монархия. Статья 1-я Основных законов Российской империи,
принятых в 1892 г., гласила: "Император Всероссийский есть Монарх
самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной Его власти, не токмо
за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает".
Царь, разумеется, не мог единолично принимать все важные политические
решения, а если он так поступал, то и тогда находился под влиянием им же
самим избранных советников. С учетом этих оговорок можно тем не менее
утверждать, что в данном случае внешняя форма, в общем-то, совпадала с
реальным положением вещей.
Высшие правительственные учреждения являлись придатками царской
самодержавной власти. Так, Государственный совет, этот законодательный
орган, чьи заседания проходили за закрытыми дверями, формировался из высших
сановников, назначаемых царем, и выполнял лишь консультативные функции.
Только царь выносил окончательное решение, утверждая или отклоняя какой-либо
закон. При этом он часто прислушивался к голосу не большинства, а
меньшинства среди своих советников или действовал, не спрашивая мнения
Государственного совета. Комитет министров не был правительством в обычном
смысле слова, а всего-навсего координирующим совещанием министров, полностью
ответственных только перед царем, с которым напрямую и независимо от других
министров имели дело по проблемам, входившим в сферу их компетенции2.
Внешняя политика, например, определялась исключительно царем и министром
иностранных дел или каким-либо другим лицом, с которым царь считал нужным
проконсультироваться. Правительство как таковое не только не решало вопросов
внешней политики, но даже и не обсуждало их. По словам Горчакова, одного из
министров иностранных дел России XIX века: "В России есть только два
человека, которые знают политику русского кабинета: император, который ее
делает, и я, который ее подготавливаю и выполняю". Характеризуя собственную
роль, Горчаков говорил, что "он только губка, которая впитывает в себя
высочайшие указания"3.
Русское государственное устройство было и бюрократическим и
авторитарным. Огромной империей - от Балтийского моря до Тихого океана -
управляла из Санкт-Петербурга преданная царю бюрократия в чиновничьих
мундирах. Губернаторы назначались министерством внутренних дел и были ему же
подотчетны. Вместе с подчиненными чиновниками в губернских столицах они
выполняли роль представителей центральной власти. Иметь самоуправление в
рамках империи народам нерусской национальности не разрешалось; исключением
была Финляндия. Гражданские свободы существовали только на бумаге.
Политические партии были запрещены и могли действовать только нелегально.
Например, собрание, на котором в 1898 г. в Минске образовалась Российская
социал-демократическая рабочая партия, проходило тайно. Все публикации
подлежали официальной цензуре. Оставалась в силе внутренняя паспортная
система как средство контроля за передвижением населения. Вездесущая русская
тайная полиция, или "Охранка", располагала широко разветвленной сетью
осведомителей, которые были ее глазами и ушами. Русская православная
церковь, которой управляло государственное учреждение (Святейший синод),
представляла собой официальную религию и пользовалась соответствующими
привилегиями и покровительством. По существующим правилам правительственные
чиновники были обязаны посещать божественную литургию по крайней мере раз в
год и официально удостоверять свое посещение.
Александр II осуществил ряд социально-экономических реформ, начав в
1861 г. с указа об отмене крепостного права. Хотя реформы 60-х годов и
положили начало созданию земств (органов местного самоуправления),
самодержавная основа русской политической структуры осталась без изменений.
В 1861 г. Александр II в беседе с Бисмарком заявил, что конституционная
система правления не соответствует русским политическим традициям. Всякая
попытка ограничить самодержавную власть, утверждал он, подорвала бы веру
простого народа в монарха - в "поставленного от бога отеческого и
неограниченного господина"4. Если сегодня дать стране конституцию, заметил
он по другому случаю, то завтра Россия распадется. По иронии судьбы, в тот
самый момент, когда Александр II пересмотрел свои взгляды и готовился в 1881
г. даровать стране парламентскую хартию, он был убит революционерами. Этот
террористический акт ознаменовал начало периода жестокой реакции и
репрессий, характерных для правления Александра III. Потребовалась революция
1905 г., чтобы вырвать у несговорчивой царской власти конституционные
свободы. Политические партии получили право на легальное существование, и
появился в основном избираемый национальный парламент - Государственная
дума. Но и тогда Николай II пытался, по-прежнему неумело и неэффективно,
выступать в роли "неограниченного монарха", которого Основные законы
провозгласили самодержавным императором Всероссийским. Подлинный
парламентский государственный порядок так и не сложился, царизм сохранил
свои позиции, чтобы быть сметенным революционным ураганом, который пронесся
над русской землей в 1917 г.
Но даже народное восстание подобного размаха не в состоянии полностью
все переменить. Ведь и в любой новой политической системе продолжают
присутствовать, например, такие глубоко укоренившиеся элементы старой
политической культуры, как отношение населения к правительству. Сотни лет
царского самодержавия с его официальным культом правителя постепенно
сформировали у значительной части простого народа, и особенно у крестьян,
монархический склад ума. А гибель, уничтожение и бегство за границу в
революционные годы многих представителей и без того немногочисленных высших
и средних слоев населения позволили классу крестьян приобрести еще больший
вес. Следует добавить, что промышленные рабочие, количество которых быстро
возросло во второй половине XIX века (когда индустриализация в России
набрала темп), во многих случаях сохранили тесные связи с родной деревней.
"Без царя - земля вдова", "без царя народ сирота". В этих пословицах
нашел свое отражение миф о царе-батюшке. По-разному эту же самую мысль
передают многие другие старые русские пословицы и поговорки ("Бог знает да
царь", "Все во власти Божьей да государевой", "Богом да царем Россия
сильна")5. Совершенно очевидно, что политическая лояльность русского
крестьянина связывалась не с абстрактным учреждением (государством), а с
конкретной личностью правителя. Самодержавие вкупе с русским православием
представлялось крестьянину составной частью того естественного порядка
вещей, который (на более высоком, государственном уровне) соответствовал
привычному патриархальному авторитаризму семейной жизни в деревне. (Подобные
чувства в народе стали ослабевать только в самом конце царского правления.)
Крестьянин постоянно испытывал многочисленные глубокие обиды и
временами был готов во всеуслышание о них заявить или даже отреагировать
насилием. Но обычно он направлял свое негодование на ближайших виновников
несчастья, в первую очередь на помещиков, и снимал всякую вину с самого
царя. Разве не окружали царя министры и советники, которые обманывали его и
держали в неведении относительно людских страданий? Так рассуждал крестьянин
и вкладывал особый смысл в следующие слова: "Царь далеко, а Бог высоко".
Стойкая вера в царское великодушие поддерживала в народе традиционное
стремление рассказать ему всю правду, обратиться лично к нему с петициями о
восстановлении справедливости. Именно в соответствии с данной традицией
священник Георгий Гапон возглавил 9 января 1905 г. демонстрацию рабочих,
которых повел к Зимнему дворцу с иконами, чтобы просить у Николая II реформ
и заступничества. Царь не принял своих верноподданных, войска открыли огонь
по шествию, и 9 января вошло в историю России как Кровавое воскресенье. Эта
бойня привела к революционному взрыву 1905 г. и значительно подорвала веру в
передававшуюся из поколения в поколение русскую сказку о царе-батюшке.
Глубокий смысл данного события для воспитанного на традициях русского ума
выразил Гапон трагическими словами: "Нет больше царя"6.
Крупные народные бунты, которые время от времени сотрясали Россию на
протяжении всей ее истории, свидетельствуют, что даже в самые мятежные
периоды крестьянин обычно сохранял лояльность по отношению к царю или, во
всяком случае, к идее царского правления. Известны восстания под
руководством Ивана Болотникова и других крестьянских вождей в смутное время
(1605-1613), бунт Степана Разина (1667-1671). Через столетие, во время
царствования Екатерины II, вспыхнуло восстание под предводительством
Емельяна Пугачева. Чернявский говорит о "царецентризме" этих повстанческих
движений, подчеркивая тем самым тот факт, что они были направлены против
помещиков и государственных чиновников, но под царским знаменем7. Ни один
предводитель бунтовщиков не заявлял, что движение враждебно царю. Напротив,
они, как правило, утверждали, что на их стороне царь или какой-либо другой
член царской семьи, или же стремились убедить, будто сами являются царями.
Так, Разин уверял, что вместе с мятежниками вверх по Волге движется старший
сын царя и наследник престола царевич Алексей, а Пугачев выдавал себя за
царя Петра III, убитого мужа Екатерины II. Именно из уважения к этой
сложившейся традиции республиканцы-декабристы8 призвали войска к выступлению
от имени предполагаемого "истинного царя" великого князя Константина.
История сохранила для нас и другие поучительные примеры. Когда в 70-е годы
прошлого столетия представители радикальной интеллигенции "пошли в народ" и
стали проповедовать крестьянам социализм в антимонархическом духе, последние
заявили о многих из них в полицию. Таким образом, отсутствие в
социалистической пропаганде молодых образованных радикалов идеи монарха
помогает объяснить негативное отношение крестьянства к народникам. Положение
изменилось лишь на рубеже нового столетия. К тому времени русские крестьяне,
а также рабочие - выходцы из крестьян стали более восприимчивыми к
революционной пропаганде немонархического характера.
Примечательно, что и в рассуждениях интеллигенции на первых порах
присутствовали определенные монархические тенденции, несмотря на то что для
нее было характерно довольно прохладное отношение к царизму. Эта тонкая
прослойка критически мыслящих русских первоначально состояла из получивших
образование отпрысков земельной аристократии. Однако уже к середине XIX века
в нее стало вливаться все большее число разночинцев из числа тех немногих,
которым посчастливилось получить высшее образование, Их волновал прежде
всего "социальный вопрос", который до указа об освобождении 1861 г. в
основном сводился к проблеме отмены крепостного права; но и здесь некоторые
представители интеллигенции возлагали свои надежды на монархию как
организатора этой важной реформы. Почему бы прогрессивному царю не отменить
крепостное право, действуя сверху вопреки сопротивлению крепостников,
которых Александр Герцен - выдающийся представитель интеллигенции 40-х и
50-х годов XIX столетия - назвал "плантаторами"? Таким образом,
аболиционистски настроенная интеллигенция вместе с либеральными
представителями русского общества из среды государственных служащих отдавала
предпочтение не конституционной программе, осуществление которой, по их
мнению, лишь усилило бы политическое влияние землевладельцев, а идее
прогрессивного самодержавия. Виссарион Белинский, прогрессивный литературный
критик и мыслитель 40-х годов, колебался между надеждой на всеобщее
восстание крепостных крестьян и упованием на диктатуру царя, действующего во
благо народа и против знати9. Писатель и критик Николай Чернышевский, в 50-е
годы принявший на себя духовное руководство интеллигенцией, в 1848 г.
записал в дневнике, что России нужно самодержавие, чтобы защищать интересы
низших классов и подготавливать будущее равенство. Затем он добавил: "Так
действовал, например, Петр Великий, по моему мнению. Но эта власть должна
понимать, что она временная, что она средство, а не цель"10.
Проживавший в эмиграции в Западной Европе Герцен мыслил в том же
направлении. Революция 1848 г. во Франции рассеяла его иллюзии и побудила
пересмотреть прежнее увлечение Западом. Исходя из старого славянофильского
представления о русских как о "социальном народе", он выдвинул идею о том,
что русский крестьянин - это инстинктивный социалист, что мир (традиционная
деревенская община в России) - это ядро будущего русского социалистического
общества. Если, дескать, во Франции человеком будущего являлся работник, то
в России человек будущего - мужик. И быть может, рассуждал он, именно
экономически отсталой, еще не вступившей на капиталистический путь развития,
но сохранившей старинные деревенские общины России предопределено самой
судьбой повести весь славянский мир к социализму11. Здесь как бы еще в
зародыше предстает социалистическая идеология революционного движения
народников, возникшая в среде радикальной интеллигенции в конце 50-х и в
60-е годы.
Примечательным является то, что в первые годы царствования Александра
II у Герцена так называемый "русский социализм" уживался с теорией
прогрессивного самодержавия. Он призывал Александра II стать "коронованным
революционером" и "земским царем", продолжить преобразования Петра Великого
и порвать с петербургским периодом столь же решительно, как Петр I порвал с
московским периодом. Наставник народников и теоретик анархизма Михаил
Бакунин какое-то врямя заигрывал с идеей революционного монархизма. В 1862
г. он писал: "Александр II мог бы так легко сделаться народным кумиром,
первым русским земским царем". И далее: "Опираясь на этот народ, он мог бы
стать спасителем и главой всего славянского мира... Он, и только он один,
мог совершить в России величайшую и благодетельнейшую революцию, не пролив
капли крови12. Четырьмя годами ранее к Александру II со страниц
издававшегося Герценом в Лондоне сборника "Голоса из России" обратился в том
же духе молодой русский социалист Николай Серно-Соловьевич, который
предложил царю использовать собственную абсолютную власть для претворения в
жизнь социалистической программы передачи под эгидой российского государства
помещичьих земель деревенским общинам. "На русском престоле, - заявил этот
революционер, - царь не может не быть, сознательно или несознательно,
социалистом"13.
Представление о "якобинце Романове", осуществляющем из Санкт-Петербурга
социалистические преобразования в России, было абсолютно утопическим, и
радикалам со всей очевидностью пришлось бы испытать разочарование даже в том
случае, если положения земельной реформы 1861 г. не оказались бы такими
неудовлетворительными и не повлекли бы за собой серьезные крестьянские
волнения. Последнее обстоятельство, однако, дало толчок росту революционного
народничества 60-х годов. объявившего войну казенной России и видевшего в
Александре II, которого сам Герцен раньше назвал "царем-освободителем",
главного врага русского народа. Чернышевский и других революционные
народники, отказавшись от всяких надежд на народного царя и прогрессивную
автократию, стали утверждать, что российский монарх - это только верхушка
аристократической иерархии и чем скорее она "погибнет", тем лучше.
Серно-Соловьевич, например, стал одним из создателей революционного тайного
общества "Земля и воля", предтечи организации "Народная воля", члены которой
в конце концов убили Александра II. Перелом в умонастроениях нашел наиболее
четкое отражение в прокламации студента Каракозова, в которой он разъяснял
причины покушения (правда, неудачного) на царя в 1866 г. Русская история,
говорилось в ней, показывает, что лицом, действительно виновным во всех
страданиях народа, является не кто иной, как сам царь. Каракозов, в
частности, писал: "Цари завели себе чиновников... и постоянное войско.
Назвали их (чиновников) дворянами... и начали им раздавать земли...
Сообразите это, братцы... и вы увидите, что царь есть самый главный из
помещиков, никогда он не потянет на мужицкую руку, потому - он самый сильный
недруг простого народа"14.
Поскольку выстрел Каракозова символизировал собой тот факт, что
радикальная интеллигенция рассталась с представлением о прогрессивном
самодержавии, по-видимому, данный рубеж можно было бы считать вполне
подходящим для того, чтобы на нем закончить историю русского революционного
монархизма. Однако теперь мы подошли к одной из тех метаморфоз в истории
политической мысли, которая ясно иллюстрирует ее внутреннюю сложность.
Отказавшись от концепции прогрессивного самодержавия, народники 60-х и 70-х
годов тем не менее вновь возродили ее в новом обличье, радикально изменив
форму, но сохранив существенную часть прежнего содержания. Из устаревших
представлений о диктатуре царя, действующего в интересах народа и против
аристократии и преобразующего Россию сверху на социалистических принципах,
некоторые народники выбросили фигуру царя, заменив ее организацией
революционеров. В результате место идеи о прогрессивном самодержавии заняла
идея о том, что за революционным захватом власти снизу последует диктатура
революционной партии, которая использует политическую власть для
осуществления сверху социалистического преобразования российского общества.
Сторонники теории революционной диктатуры приобрели известность как "русские
якобинцы".
Эта идея была сформулирована еще в 1862 г. в прокламации народников
"Молодая Россия". Ее автор, П. Г. Заичневский, являлся руководителем
подпольной группы революционного общества "Земля и воля" в Московском
университете. Более обстоятельно данную концепцию разработали такие видные
деятели народнического движения 70-х годов, как Петр Ткачев и Петр Лавров.
По мысли Ткачева, правящая элита из революционеров-интеллектуалов,
захвативших политическую власть после "революционно-разрушительной"
деятельности снизу, использует эту власть для "революционно-устроительной"
работы сверху. Воздействуя на массы главным образом методом убеждения, а не
принуждения, используя средства пропаганды, эти люди постепенно преобразуют
страну на социалистических принципах, превращая крестьянскую общину в
подлинную коммуну, экспроприируя частную собственность на средства
производства, утверждая равенство и развивая народное самоуправление до
такого уровня, на котором революционная диктатура окажется ненужной.
Руководители "Народной воли" предполагали также образовать "временное
революционное правительство", которому предстояло сверху довести
социально-экономическую революцию до конца. Ее результаты подлежали
утверждению национальным парламентом народных представителей. Так выглядело
русское якобинство на фоне народнического движения. Одним из его истоков
(конечно же, неосознанно) являлась старая идея о прогрессивном царском
самодержавии. Учение русских якобинцев оставило глубокий след в истории,
прежде всего благодаря тому влиянию, которое оно оказало на политическое
мышление Ленина.
Среди народников 70-х годов возник раскол по вопросу революционной
тактики. Одни выступали сторонниками постепенного привлечения на свою
сторону крестьян через просвещение и призывали "идти в народ", другие же
ратовали за пропаганду "делом", имея в виду террористические акции.
Последние считали русского крестьянина потенциальным бунтовщиком против
всякой власти и доказывали, что акция, подобная покушению на царя, способна
как искра разжечь в сельской местности большой пожар, который был бы
значительнее и успешнее пугачевщины. Однако убийство в 1881 г. Александра II
одним из членов организации "Народная воля" не вызвало у крестьян подобной
реакции, а стало причиной еще более жестких репрессий в период правления его
преемника Александра III. После этого многие радикалы из лагеря народников
отказались от тактики террора и утратили веру в крестьянство как
революционную силу. Между тем на арену выходила другая потенциальная
революционная сила в лице небольшого по численности, но постоянно растущего
русского промышленного пролетариата, который к концу столетия насчитывал
свыше трех миллионов человек15. Неудивительно, что в сложившихся условиях
определенная часть интеллигенции оказалась восприимчивой к идеологии
пролетарской социалистической революции, которую пропагандировали Карл Маркс
и Фридрих Энгельс. К этому времени в ряде европейских стран уже существовали
социал-демократические партии, исповедовавшие марксизм и действовавшие от
имени промышленного пролетариата, своей главной опоры. В 1883 г. ставший
марксистом народник Плеханов основал в Женеве, где он в то время проживал,
группу "Освобождение труда" и тем самым положил начало русскому марксизму
как организованному движению.
Первоначальным импульсом движения, наставником и организатором которого
стал Плеханов, были поиски новых путей в русской революционной политике. В
основу легли направленные против народничества труды Плеханова "Социализм и
политическая борьба" и "Наши разногласия". В них он обрушился на "русских
якобинцев". По его словам, концепция захвата власти тайной заговорщицкой
организацией представляла собою "фантастический элемент" программы "Народной
воли". Вызывала возражение уже сама идея "временного революционного
правительства", выполняющего роль опекуна в отношении народа, который строит
социалистическое общество. Диктатура революционной партии была ненужной и
нежелательной; рабочие-де не захотят одну форму надзора заменить другой, и
им не понадобятся наставники, когда они в будущем окончат революционную
школу политического самовоспитания. Вместе с тем преждевременный захват
власти какой-либо организацией вроде "Народной воли" (даже если
предположить, что это осуществимо) неизбежно закончился бы крахом из-за
отсутствия достаточной поддержки народа. А если такое правительство
сохранило бы власть и попыталось бы ввести социализм сверху с помощью
декретов, то результатом был бы "патриархальный и авторитарный коммунизм"
или "перувианский (то есть иерархический и авторитарный) коммунизм". Поэтому
революционному движению следовало отказаться от идей захвата власти в
результате заговора и также от изобретения "социальных экспериментов и
вивисекций" над русским народом с помощью диктатуры какой-либо революционной
партии16. Что касается русских марксистов, то им следовало бы объединиться с
другими оппозиционными слоями общества, включая либералов, в политической
борьбе и свергнуть царский абсолютизм, а затем учредить в стране свободные
политические институты. Подобная демократическая революция, по мнению
Плеханова, ускорила бы темпы экономического развития России и позволила бы
растущему индустриальному пролетариату создать собственную независимую
политическую партию, похожую на социал-демократические партии Западной
Европы. В ходе будущей социалистической революции рабочие взяли бы власть
уже как класс.
Как оказалось впоследствии, в своих ранних работах Плеханов заложил
теоретические основы не всего русского марксистского движения, а лишь его
меньшевистского крыла. Противостоящее ему большевистское крыло, которое
возглавил Ленин, находилось под влиянием тех самых идей, которые критиковал
Плеханов. Однако это выяснилось лишь значительно позднее.
Когда работа "Социализм и политическая борьба" увидела свет в Женеве в
1883 г., Ленин был беззаботным тринадцатилетним юношей, Владимиром
Ульяновым, который рос в волжском городе Симбирске (ныне Ульяновск). Его
отец, инспектор и директор народных училищ Симбирской губернии и в известной
мере сам принадлежавший к аристократии, умер в 1886 г. В следующем году
старший брат Владимира Александр, студент Петербургского университета,
присоединился к новообразовавшейся группе народовольцев, замысливших
отметить шестую годовщину убийства царя Александра II покушением на
Александра III. Заговор закончился неудачей. Юношу, который, несмотря на
мольбы матери, из принципиальных соображений отказался просить царя о
помиловании, казнили. Это событие во многом предопределило дальнейший
революционный путь Владимира. Брат-мученик стал его героем, а уничтожение
царизма - неизменной целью17.
Вскоре после поступления осенью 1887 г. на юридический факультет
Казанского университета Владимира исключили за участие в студенческой
сходке. Затем полиция выслала его в имение дедушки, расположенное в
Казанской губернии. В конце 1888 г. Владимир получил разрешение на
проживание в Казани, куда к нему перебрались мать, сестры и младший брат.
Через год семья переехала еще дальше вниз по Волге в Самару (ныне Куйбышев).
В 1891 г. он сдал экстерном экзамены за юридический факультет Петербургского
университета и затем недолго работал в Самаре помощником присяжного
поверенного. В течение всего этого времени, однако, его целиком занимала и
являлась предметом его читательского интереса вовсе не юриспруденция, а
революция. Среди книг, в которые он погрузился с головой, были труды
народников 60-х и 70-х годов. К любимым произведениям Александра, а теперь и
Владимира, принадлежал социальный роман "Что делать?", который Чернышевский
написал в 1862 г. в заточении в Петропавловской крепости в Петербурге.
В галерее портретов радикально настроенных мужчин и женщин, описанных в
романе, особо выделяется легендарная личность Рахметова. По воле автора, он
происходил из помещичьей семьи древнейшей аристократической фамилии. Вскоре
после приезда в 16-летнем возрасте в Петербург для учебы в университете
Рахметов, встретившись с молодым человеком радикальных взглядов, в корне
меняется и всю дальнейшую жизнь посвящает делу революции. Он необычайно
много читает. Путешествуя по Западной Европе, настаивает на передаче большей
части унаследованного состояния выдающемуся, но бедному мыслителю и
создателю новой философии ("какому-то немцу"). Занимаясь гимнастикой,
соблюдая специальную диету (ветчина и черный хлеб) и даже работая бурлаком
на Волге во время скитаний по России, он развивает в себе огромную
физическую силу. Живет аскетически, не употребляет вина и отвергает любовь
молодой женщины, на которой, возможно, охотно женился бы. Однажды он
испытывает свою способность переносить боль, проведя ночь на ложе из острых
гвоздей. О Рахметове и людях, подобных ему, Чернышевский писал: "Мало их, но
ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но
они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса
честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней - теин в чаю, букет
в благородном вине, от них ее сила и аромат; это цвет лучших людей, это
двигатели двигателей, это соль соли земли".
Роман служил источником вдохновения нескольким поколениям русских
радикалов. То, что роман вдохновил и Владимира Ульянова, подтверждается,
помимо прочего, еще и тем фактом, что написанное им в 1902 г. революционное
произведение - пожалуй, одно из наиболее исторически значимых - он озаглавил
"Что делать?". Беседуя с друзьями в январе 1904 г. в одном из женевских
кафе, Ленин подтвердил, что поступил так, памятуя о романе Чернышевского. Он
с возмущением реагировал на пренебрежительный отзыв о художественных
достоинствах романа и признал, что произведение оказало на него огромное
влияние, особенно при повторном прочтении после казни брата. Ленин, в
частности, сказал: "Он (роман) увлек моего брата, он увлек и меня. Он меня
всего глубоко перепахал. Это вещь, которая дает заряд на всю жизнь". Затем
Ленин добавил: "Величайшая заслуга Чернышевского в том, что он не только
показал, что всякий правильно думающий и действительно порядочный человек
должен быть революционером, но и другое, еще более важное: каким должен быть
революционер, каковы должны быть его правила, как к своей цели он должен
идти, какими способами и средствами добиваться ее осуществления"18.
Марксистское самообразование Ульянова началось осенью 1888 г. в Казани,
где он изучал "Капитал" Маркса и установил связь с марксистским кружком.
Интенсивное самообразование продолжалось и после переезда семьи в следующем
году в Самару. Здесь он также участвовал в работе марксистских кружков. Но
ими его интересы не ограничивались. Он встречался и подолгу беседовал с
политическими ссыльными в Самаре, бывшими членами "Народной воли". В
разговорах с оставшимися в живых представителями героического периода
народничества Ульянов проявлял особый интерес к прежним "русским якобинцам",
в том числе к Заичневскому и его программе революционной диктатуры из
прокламации "Молодая Россия". "В разговорах со мной, - писала много позднее
одна из бывших ссыльных, - Владимир Ильич часто останавливался на вопросе о
захвате власти - одном из пунктов нашей якобинской программы... Я теперь еще
больше, чем раньше, прихожу к заключению, что у него уже тогда являлась
мысль о диктатуре пролетариата"19.
Многое можно сказать в пользу такой точки зрения. Хотя Ленин вначале и
принял идею Плеханова о двух фазах революции в России, его мысль, однако,
постоянно двигалась в направлении безотлагательного создания диктатуры
революционной партии в целях преобразования российского общества на
социалистических принципах, - той самой диктатуры, которую он учредил в 1917
г. Так, в 1905 г. Ленин выступил против меньшевистской тактики поддержки
либералов в буржуазно-демократической революции, направленной на свержение
царизма и придерживался плана слияния обеих фаз революции под
"демократической диктатурой пролетариата и крестьянства"20.
Более того, вернувшись в апреле 1917 г. в Россию, Ленин отстаивал
стратегию дальнейшего продвижения от демократической революции,
воплотившейся во Временном правительстве, к социалистической революции путем
захвата власти и установления "диктатуры пролетариата". Пытаясь теоретически
обосновать данную позицию, Ленин вновь обратился к марксистской литературе
и, скрываясь в подполье в 1917 г., написал "Государство и революцию", свой
главный труд в области политической теории.
Основная задача "Государства и революции", как выразился Ленин,
состояла в том, чтобы возродить "революционную душу" марксизма, которую
изъяли руководители тогдашней социал-демократии, подобные Карлу Каутскому в
Германии. В этой же книге доказывается, что душой классического марксизма, у
истоков которого стояли Маркс и Энгельс, было учение о том, что
революционная диктатура пролетариата является необходимым политическим
инструментом, обеспечивающим переход к социализму и (в будущем) к
коммунизму. Чтобы считаться истинным марксистом, писал Ленин, еще
недостаточно признать теорию классовой борьбы. Следовало также признать и
доктрину о диктатуре пролетариата - цели и конечного пункта этой борьбы. На
практике, однако, диктатура пролетариата означала бы диктатуру революционной
партии, действующей в интересах пролетариата. "Воспитывая рабочую партию, -
писал Ленин, - марксизм воспитывает авангард пролетариата, способный взять
власть и вести весь народ к социализму, направлять и организовывать новый
строй, быть учителем, руководителем, вождем всех трудящихся и
эксплуатируемых в деле устройства своей общественной жизни без буржуазии и
против буржуазии"21. Следовательно, партия, захватив власть и управляя как
диктатор в интересах построения социалистического общества в России, ни в
коем случае не погрешила бы против марксизма. Таков был практический вывод,
который проступал сквозь строки ленинского, на первый взгляд чисто
теоретического сочинения, содержащего марксистскую концепцию государства
Революционная душа, которую Ленин вновь вдохнул в марксизм, была душой
сугубо русской. Безусловно, учение о диктатуре пролетариата имеет важное
значение в классическом марксизме. Правда, впоследствии марксисты
социал-демократического толка, включая самого Энгельса (в конце своей
жизни), предпочитали несколько преуменьшить значение этого учения. Но это
учение не занимало того центрального места, которое отводил ему в марксизме
Ленин. И диктатура пролетариата, которую имели в виду Маркс и Энгельс, не
была диктатурой революционной партии, действующей в интересах пролетариата.
Они вовсе не считали, что взявшим власть трудящимся для строительства новой
жизни на социалистических принципах потребуется партия в качестве "учителя,
руководителя, вождя". Возвышение диктатуры пролетариата до "сути" марксизма
(как позднее сделал Ленин22) и концепция диктатуры как государства, в
котором правящая партия опекает трудящихся, - все это свидетельствовало о
глубокой духовной связи Ленина с революционными традициями русских
народников. Ленинизм - это отчасти воссозданное внутри марксизма русское
якобинство. Должно быть, это понимал Ленин. Не совсем ясно, однако,
осознавал ли он, что косвенным образом его точка зрения отражала также я
влияние русской самодержавной традиции, которая, казалось, исчерпала себя в
1917 г.
Примечания
1 Пророческие слова, приписываемые Емельяну Пугачеву, казненному
предводителю крестьянского восстания, которое в 1773 - 1775 гг. охватило
Поволжье и было подавлено властями. (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М., 1950,
т. 9, ч. 1, с. 78).
2 Wallace Donald Mackenzie. Russia. L., 1912, р. 374, 392 - 393.
3 Нольде Б. Э. Петербургская миссия Бисмарка, 1859 - 1862. Прага, 1925,
с. 39.
4 Нольде Б. Э. Указ. соч., с. 259.
5 Даль В., Пословицы и поговорки русского народа. В 2-х тт. Т. 1. М.,
1984, с. 189 - 191.
6 Сверчков Д. Ф. Три метеора. Л., 1926, с. 52. Гапон возглавлял
петербургское общество рабочей взаимопомощи, созданное при содействии
правительства для того, чтобы направить недовольство рабочих в более
безопасное русло.
7 Chernavsky M. Tsar and People: Studies in Russian Ruler Myths. New
Haven, 1961, р. 70.
8 Так называли группу офицеров знатного происхождения, которые под
влиянием конституционных идей Запада (в ряде случаев усвоенных во время
службы за границей) безуспешно пытались после кончины Александра I
организовать 14 декабря 1825 года выступление армейских частей в Петербурге.
Некоторые из них были казнены, другие отправлены в Сибирь на каторжные
работы. В последующие годы их выступление стало считаться началом русского
революционного движения XIX века.
9 Venturi Franco. Roots of Revolution. A History of the Populist and
Socialist Movements in Ninteenth Century Rusisa. N. Y., 1960, р. 49.
10 Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. М., 1939, т. 1, с. 121 - 122.
Биография Чернышевского, его взгляды, ранние надежды на прогрессивного царя,
последующий отказ от этих надежд в: Hare Richard. Pioneers of Russian Social
Thought. L., 1951, ch. VI.
11 Относительно подобных суждений см. статью "Русский народ и
социализм" в: Герцен А. И. Избранные философские произведения. М., 1946, т.
2, с. 128 - 159. О самом Герцене и его взглядах см.: Malia Martin. Alexander
Herzen and the Birth of Russian Socialism. Cambr., 1961. В начале 40-х годов
Герцен являлся одним из главных участников дискуссий, которые велись в
кругах московской интеллигенции между "западниками" (к ним принадлежал
Герцен) и "славянофилами", видевшими в европеизации России трагическое
разрушение древней русской культуры, основанной на русском православном
христианстве и деревенской общине. Об этом см.: Hare. R. Pioneers..., ch. I
- IV.
12 Цит. по: Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен. М.,
1920, т. IV, с. 146 - 147.
13 "Голоса из России". М., 1974, вып. 2, кн. 5, с. 32.
14 Покушение Каракозова. Стенографический отчет. М. , 1928, т. 1, с.
293.
15 Keep J. L. H. The Rise of Social Democracy in Ru ssia. L., 1963, p.
6. В 1897 году население России насчитывало 129 миллионов человек.
Крестьянство составляло 4/5 от общего числа
16 Плеханов Г. В. Социализм и политическая борьба. Наши разногласия. М.
1939, с. 59, 60, 65, 88 - 89 .
17 Это вовсе не означает, что побудительные мотивы его дальнейшей жизни
можно свести к столь простой формуле. Относительно реакции В.Ульянова на
казнь Александра см.: Wolfe Bertram D. Three Who made a Revolution. Boston,
1948, р. 65 - 66. Об отношениях между братьями в детские годы, столкновениях
их характеров см.: Valentinov Nikolai (Volsky N. V.) The Early Years of
Lenin (Ann Arbor, 1969), p. 118 - 122. О преклонении Владимира перед
казненным героем-братом см.: Fisher Louis. T he Life of Lenin. N.Y., 1964,
p. 17. Фишер убедительно показывает, что потрясение и возмущение Владимира,
вызванное случившимся с Александром, усилило сожаление, что он не был близок
со своим героем-братом. Более поздние исследования, проливающие свет на
ранние годы жизни Ленина, см.: Theen Rolf H. W. Lenin: Genesis and
Development of а Revolutionary. Philadelphia, 1973.
18 Валентинов Н. Встречи с Лениным. Нью-Йорк, 1953, с. 103, 108. Автор
ценнейших воспоминаний в 1904 г. постоянно сопровождал Ленина в Женеве.
Позднее он разошелся с Лениным и примкнул к меньшевикам. После революции
Валентинов вернулся в Россию и в начале 20-х годов работал в одной из
советских газет, затем выехал за границу, где и прожил оставшуюся часть
своей долгой жизни. Относительно других деталей биографии Валентинова см.
комментарий Михаила Карповича и предисловие Леонарда Шапиро к английскому
переводу его книги Encounters with Lenin, L., 1968, и комментарий Бертрама
Д. Вульфа к книге Валентинова "The Early Y ears of Lenin".
19 Валентинов Н. Встречи с Лениным, с. 117.
20 Ленин В. И. Полн. со6р. соч., т. 11, с. 119.
21 Ленин В. И. Там же., т. 33, с. 26.
22 По этому вопросу см.: Ленин В. И. Там же., т. 37, с. 241.
Ленин и рождение большевистской харизмы
Ульянов приехал в Петербург в 1893 г., официально для того, чтобы
заняться адвокатской практикой, а в действительности, чтобы посвятить себя
социалистической деятельности. Он быстро приобрел репутацию знающего
марксиста с Волги1. Среди тех, кого он встретил в марксистских кружках
столицы, были два будущих оппонента-меньшевика, Юлий Мартов и Александр
Потресов. Здесь он также познакомился с будущей женой Надеждой Крупской,
молодой дворянкой, служащей управления железной дороги, свободное время
посвящавшей пропаганде социалистических идей среди рабочих.
В начале 1895 г. Ульянов на четыре месяца выезжал за границу, в том
числе в Швейцарию, где познакомился с Плехановым и его соратником П. Б.
Аксельродом, на которых произвел сильное впечатление. Вернувшись, он вместе
с Мартовым (и некоторыми другими) создал в Петербурге "Союз борьбы за
освобождение рабочего класса". Подобная революционная деятельность послужила
причиной его (и Мартова) ареста в конце 1895 г. После годичного пребывания в
тюрьме в Петербурге его сослали на три года в Восточную Сибирь. Туда в 1898
г. к нему приехала Крупская, и они поженились2. В июле 1900 г., через
несколько месяцев после возвращения из ссылки, он вновь выехал за границу и
вошел в руководство недавно созданной Российской социал-демократической
рабочей партии в качестве одного из редакторов газеты "Искра" - нового,
обосновавшегося за рубежом партийного органа, для организации которого он
приложил много усилий. Если не считать приезда Ульянова в Россию во время
вооруженных выступлений 1905 - 1907 гг., он оставался в эмиграции вплоть до
1917 г., проживая главным образом в Швейцарии. Такова чисто внешняя сторона
его революционной биографии.
Первое десятилетие
В начале 90-х годов социалистическая деятельность в Петербурге
сводилась к дискуссиям в "кружках", к публикации статей по проблемам
революционного движения и к пропаганде среди рабочих идей социализма.
Невероятная трудоспособность, плодотворное перо и мощный слог способствовали
выдвижению Ульянова на первый план как автора статей в защиту революционного
марксизма в период полемики, развернувшейся в социалистическом движении
между народниками и марксистами, а также между воинственно настроенными и
умеренными марксистами. В 1894 г. Ульянов обрушился на одного из ведущих
"легальных марксистов", Петра Струве, критикуя его в статье столь же
объемистой, что и сама книга Струве. Затем Ульянов написал обширный, с
хорошую книгу, полемический ответ на антимарксистские статьи в журнале
народников3. Критическая работа под названием "Что такое "друзья народа" и
как они воюют против социал-демократов?" с июля по ноябрь 1894 г. выдержала
три гектографических и семь "печатных" изданий4.
Откровенно социалистические произведения, которые в условиях тогдашней
цензуры не могли быть опубликованы, обычно либо печатались за рубежом и
затем переправлялись нелегально в Россию, либо, как в упомянутом выше
случае, размножались и распространялись подпольно (практика, заимствованная
нынешним "самиздатом" для распространения машинописных, нецензурованных
сочинений). Научные труды такого стиля и объема, как книга Струве и обширная
рецензия на нее Ульянова, издавались легально, хотя авторам нередко
приходилось использовать различные иносказательные выражения и словечки, то
есть то, что радикалы называли эзоповым языком. Например, оказавшая большое
влияние книга Плеханова "К вопросу о развитии монистического взгляда на
историю" вышла в 1895 г. совершенно официально. Однако в данном случае слово
"монизм" означало "марксизм", а автор выступил под фамилией Бельтов. Среди
литературных псевдонимов, которые Ульянов использовал в первое десятилетие,
были такие, как Ильин, Тулин и Ленин. Существует версия, что, выбирая
последний, он имел в виду Лену, реку в Восточной Сибири. В таком случае
фамилия Ленин должна была бы означать "человек с Лены".
В полемике 90-х годов между народниками и марксистами доминировали
совсем другие вопросы, чем те, которые поднимал Плеханов в 80-е годы в своих
трудах, направленных против Русского якобинства. Традиция конспиративного
терроризма, которая все еще пользовалась известной поддержкой, представляла
собой лишь одну из нескольких тенденций, свойственных народническим
группировкам, которые в конце концов объединились и в 1901 - 1902 гг.
образовали опирающуюся на крестьянство партию социалистов-революционеров
(эсеров). В 90-е же годы два социалистических лагеря разделяло неприятие
народниками марксизма как социалистической идеологии для России, а также
взгляды на экономические проблемы. Включившись в эту полемику, Ленин
бескомпромиссно выступал в защиту марксистского толкования истории с позиций
классовой борьбы как единственно верного учения для российского (и любого
другого) революционного движения и основное внимание уделял экономическим
проблемам. Особенно резкой критике он подвергал взгляды народников на
капитализм в России как на регрессивное явление, с которым можно и нужно
покончить, а также их веру (покоившуюся на идеализации крестьянской общины)
в самобытность России5.
Главным трудом Ленина, направленным против подобных взглядов, стала
книга "Развитие капитализма в России", написанная во время ссылки в Сибири с
использованием справочной литературы из библиотек, которые он имел
возможность посетить по пути к месту ссылки, а также материалов, привезенных
Крупской или присланных по почте сестрой. В этой работе предпринималась
попытка на марксистский манер доказать несостоятельность позиции народников
и с помощью статистических выкладок показать, что капитализм в России,
который, невзирая на его болезненные последствия, является исторически
"прогрессивным", уже подорвал старую систему хозяйствования даже в деревне.
"Россия сохи и цепа, водяной мельницы и ручного ткацкого станка, - писал
Ленин, - стала быстро превращаться в Россию плуга и молотилки, паровой
мельницы и парового ткацкого станка"6.
В спорах между народниками и марксистами Ленин оттачивал свое
полемическое мастерство на народниках 90-х годов; он не нападал на раннее
народничество времен Чернышевского. Как бы желая подчеркнуть огромное
значение, которое он придавал этому различию, Ленин в одной из статей
доказывал) что у марксистов больше прав, чем у народников, на
интеллектуальное наследие шестидесятников. Данный тезис базировался на очень
шатком утверждении, будто теоретики 60-х годов (их Ленин называет не
народниками, а "просветителями") не столько идеализировали деревенскую
жизнь, не столько верили в самобытность, России, сколько стремились
приобщить ее к "общеевропейской культуре"7. Очевидно, с помощью подобных
рассуждений Ленин примирил собственное стойкое неприятие народничества
своего времени с неизменной убежденностью в том, что марксистской партии
следует многому учиться на опыте домарксовых русских революционных традиций.
Он только не называл их народническими.
Политические сочинения Ленина на рубеже столетий ознаменовали
возникновение ленинизма (термин, который сам он никогда не употреблял),
соединившего русское революционное наследие с марксизмом. Первостепенное
значение в этом течении отводилось практической стороне дела - программе
организации и тактике. Он подчеркнул это в первой работе, изданной под
фамилией Ленин, - брошюре "Задачи русских социал-демократов", написанной в
1897 г. в Сибири и опубликованной в обход цензуры за границей. Правда, в ней
он выступил против жившего за рубежом видного деятеля народнического
движения 60-х годов Петра Лаврова, который незадолго до того выразил неверие
в возможность создания в России рабочей партии без организации
"политического заговора против абсолютизма" в традициях "Народной воли".
Уважительно назвав Лаврова "ветераном революционной теории", Ленин отверг
идею ограничения революционной политической борьбы только заговорщицкой
деятельностью небольших групп, нацеленных на захват власти. Борьба с
самодержавием, заявил он, заключается не в организации заговоров, а в
воспитании, дисциплинировании рабочих, пропагандистской и агитационной
работе среди рабочих. Но Ленин хорошо понимал, что такой подход в какой-то
мере представлял собой часть наследия народников. То же самое можно сказать
о его определении "абсолютизма" как главного врага. После констатации того
факта, что бюрократия ("особый слой лиц, специализировавшийся на управлении
и поставленный в привилегированное положение перед народом") существует
повсюду, он отметил, что нигде этот институт не действовал так
бесконтрольно, как в "абсолютистской, полуазиатской России". Следовательно,
против "всевластного, безответственного, подкупного, дикого, невежественного
и тунеядствующего чиновничества"8 выступал не только пролетариат, но и
другие слои населения. Как было подмечено, общей чертой "классического
народничества" во всех его формах являлось ощущение, что "российская
разновидность бюрократического абсолютизма представляла собой исконного
врага народных масс и внутренне присущих этим массам
общественно-социалистических тенденций"9.
В редакционной статье первого номера газеты "Искра", напечатанной в
декабре 1900 г., Ленин вновь подчеркнул важное значение практических
организационных вопросов и добавил: "Мы сильно отстали в этом отношении от
старых деятелей русского революционного движения". По его словам, партии
следовало учесть этот недостаток и направить свои силы на отработку вопросов
конспирации, на систематическую пропаганду правил конспиративного поведения
и на подготовку людей, решивших посвятить революции не одни только свободные
вечера, а всю свою жизнь"10. К организационным вопросам Ленин вновь вернулся
в редакционной статье четвертого номера "Искры", вышедшего в мае 1901 г. На
этот раз он говорил о необходимости выработать "план" революционной
организации и предложил его набросок, пообещав изложить более детально в
подготавливаемой к печати брошюре.
"Организационные вопросы", особенно взгляды Ленина на них, стали
яблоком раздора среди 57 делегатов (из России и других стран), собравшихся в
июле 1903 г. в Брюсселе на II съезд Российской социал-демократической
рабочей партии, который с большим правом, чем I съезд в Минске, можно было
бы считать учредительным. Когда подошел черед принять партийный Устав, Ленин
и Мартов представили различные редакции статьи 1-й, в которой давалось
определение члена партии. Хотя на первый взгляд обе формулировки были весьма
схожими11, небольшие различия отражали принципиальные расхождения. Ленин
занял "твердую", а Мартов "мягкую" позицию. Сначала Мартов имел на своей
стороне большинство, но утратил его в связи с тем, что съезд покинули
делегаты "Всеобщего еврейского рабочего союза" (Бунд) и небольшие группы
сочувствующих. (Этот союз, основанный в 1897 г. и представлявший интересы
рабочих-евреев Литвы, Польши и России, присоединился к РСДРП на
учредительном съезде в 1898 г., но затем вышел из нее). В результате Ленин и
его сторонники вошли в историю как большевики, а их противники - как
меньшевики.
Большевизм. Начальный этап
После съезда, по мере осознания сторонами всей глубины разногласий
из-за ленинской централистской концепции революционной партии, трещина между
ними стала расширяться. Плеханов, присоединившийся к антиленинскому лагерю
Мартова, Аксельрода, Троцкого и других, выразил сомнение относительно
истинности марксизма Ленина, проведя параллель между ним и Бакуниным, также
проповедовавшим централизм12. Троцкий утверждал, что Ленин скорее якобинец,
чем марксист, и сформулировал свою часто цитируемую мысль о том, что
"подобные методы приводят, как мы еще увидим, к тому, что партийная
организация "замещает" собой партию, ЦК замещает партийную организацию и,
наконец, "диктатор" замещает собою ЦК"13. Вскоре в результате трений между
сторонниками "твердого" и "мягкого" курса возникли две фракции. В течение
нескольких лет немирного фракционного сосуществования предпринимались
усилия, в том числе и Троцким, направленные на объединение. Окончательный
раскол официально произошел в 1912 г., когда по инициативе Ленина в Праге
открылась общепартийная большевистская конференция, на которой его фракция
конституировалась как Российская социал-демократическая рабочая партия
(большевиков).
Рожденная в борьбе первозданная партия (русских марксистов) скончалась
в расколе. Но факты, приведенные выше, не могут в полной мере объяснить
причины возникновения большевизма как политического течения. В основе
раскола на II съезде лежал организационный план Ленина, изложенный им перед
съездом в специальной брошюре, которую он пообещал еще в статье "С чего
начать?". Отпечатанную в Штутгарте в мае 1902 г. брошюру "Что делать?
Наболевшие вопросы нашего движения" переслали в Россию по обычным тайным
каналам, и вскоре она разошлась среди марксистов по всей стране. В 1902 -
1903 гг. ее копии находили при обысках у социал-демократов, арестованных в
Петербурге, Москве, Киеве, Нижнем Новгороде, Казани, Одессе. Реакция на
брошюру была бурной.
В ту пору марксистское движение в России испытывало серьезные
внутренние сложности. Как заметил Ленин в своей брошюре, это движение
вступило в период "разброда, распадения, шатания". Шатание привело к
появлению "экономизма", одного из направлений марксистской идеологии,
представители которого считали революционную борьбу за социалистические цели
в отсталой России преждевременной и поэтому полагали, что русские марксисты
должны пока сосредоточить свое внимание на помощи рабочим в их борьбе за
экономические блага. Это, конечно, совсем не устраивало воинствующих
марксистов прямо-таки горевших желанием взяться за политическую задачу
свержения самодержавия. Отказаться в обозримом будущем от активных
политических действий было для них совершенно немыслимо. Поэтому в
существовавшей тогда атмосфере колебаний и сомнений они оказались особенно
восприимчивыми к идеям политической борьбы в страстном послании "Что
делать?" с его революционной верой и надеждой.
Каждая страница брошюры дышала жгучей ненавистью к "позору и проклятию
России", как Ленин называл царское самодержавие. В ней высмеивались те
деятели из марксистов, которые плелись в хвосте рабочего движения, вместо
того чтобы шагать впереди и указывать путь. Ленин призывал марксистов
создать "новую гвардию", под руководством которой русская социал-демократия
вышла бы из кризиса окрепшей и возмужавшей. От этого произведения веяло
духом революционного волюнтаризма, уверенности в способность небольшой, но
хорошо организованной группы революционеров-марксистов развернуть в русском
обществе массовое оппозиционное движение и привести его к победе над
казавшимся неуязвимым царским режимом. Но самое главное, брошюра ясно и
четко разъясняла, что нужно сделать для достижения поставленных целей, и,
таким образом, указывала русским марксистам путь от революционной фразы к
революционному действию, ставила перед ними конкретные задачи и обеспечивала
практической программой.
В первую очередь следовало создать подлинную революционную партийную
организацию, отвечавшую специфическим условиям России. Как бы желая
подчеркнуть, что его план вобрал в себя традиции народничества, Ленин
посвятил несколько ярких строк "превосходной организации, которая была у
революционеров 70-х годов и которая нам всем должна была бы служить
образцом". Он доказывал, что русская марксистская партия, в отличие от
подобных партий в Германии и других более свободных странах Запада, не
должна стремиться к массовому вовлечению рабочих в свои ряды, а стараться
установить связь с массами трудящихся, другими недовольными членами общества
через пронизанные партийцами профессиональные союзы, рабочие кружки
самообразования и аналогичные промежуточные организации. Чтобы отвечать
нуждам конспиративной работы в условиях самодержавного полицейского
государства, партия должна была состоять главным образом из лиц, обученных
искусству революционной борьбы и готовых сделать ее своей профессией.
Бесспорно, именно эта мысль лежала в основе ленинской редакции статьи 1-й
Устава, обсуждавшегося на II съезде партии. Различия в определениях члена
партии, предложенных Лениным и Мартовым, были предопределены различиями в
концепциях самой партии. Но до конца логически продуманной оказалась лишь
одна концепция - ленинская.
Ближайшая важнейшая задача партии сводилась, по существу, к вербовке
сторонников. Чтобы противодействовать стихийному влечению рабочих к
"сознанию тред-юнионистскому", связанному с надеждой на достижение классовых
целей через реформу государственного устройства, члены марксистской партии
должны были идти в массы рабочих, другие недовольные слои населения с
проповедью революционного "социал-демократического сознания". Концентрируя
миссионерскую деятельность в различных промежуточных непартийных
организациях, им следовало проповедовать марксистское революционное слово то
есть вести "пропаганду" идей Маркса, а также "агитацию", иными словами,
разбирать с марксистских позиций конкретные случаи проявления
несправедливости. Для координации этих усилий и создания общенационального
форума для протестов и политических разоблачений партии требовался
"коллективный пропагандист и агитатор" в лице общерусской революционной
газеты, издающейся за границей и распространяемой нелегально по всей России
членами партии. Предполагалось, что пробуждающийся народ будет поставлять
все больше и больше участников массового антимонархического движения,
которое в конце концов, после серии революционных взрывов, сменяемых
периодами относительного затишья, свергнет самодержавие в ходе всенародного
вооруженного восстания.
Брошюру буквально пронизывала мысль о том, что лидерство необходимо для
успеха революции. Партии как руководящей организации предстояло сыграть
ключевую роль в осуществлении политической революции, обеспечивая массы
идеологическими ориентирами и направляя революционное движение. Переиначив
Архимедово изречение, Ленин заявил: "Дайте нам организацию революционеров -
и мы перевернем Россию!" Если классический марксизм провозгласил
надвигающуюся мировую пролетарскую революцию, то ленинизм (в Советском Союзе
после смерти Ленина стал употребляться термин "марксизм-ленинизм") исходил
из того, что пролетарская революция возможна только под руководством партии.
Помимо этого, ленинизм отстаивал еще один тезис: лидерство должно нести в
себе героический дух. Чтобы перевернуть всю Россию, в партию должны входить
революционеры особого склада. За идеал социал-демократам следовало брать не
секретаря тред-юнионов, а "народного трибуна, умеющего откликаться на все и
всякие проявления произвола и гнета". Эти "трибуны" должны были быть
готовыми к великим революционным подвигам. Желая показать, какие "чудеса"
может творить отдельная личность в революционном деле, Ленин упомянул вождя
немецкой социал-демократии Бебеля, а также известных русских
революционеров-народников Алексеева, Мышкина, Халтурина, Желябова. Затем он
спрашивал: "Или вы думаете, что в нашем движении не может быть таких
корифеев, которые были в 70-х годах?" Предсказав, что
"социал-демократические Желябовы" и "русские Бебели" выйдут вперед и
поднимут весь народ на расправу с царизмом, он заявил: "Именно теперь
русский революционер, руководимый истинно передовой теорией, опираясь на
истинно, революционный и стихийно пробуждающийся класс, может наконец -
наконец! - выпрямиться во весь рост и развернуть все свои богатырские
силы"14. Совершенно очевидно, что, заимствуя у Чернышевского название "Что
делать?", Ленин хотел показать, что для борьбы с царизмом нужны такие люди,
как Рахметов.
Призыв к революционному героизму был новым явлением в русской
марксистской литературе. Ведь вопрос о роли личности в истории являлся одним
из предметов прежних споров с народниками. Последние утверждали, что
экономический детерминизм марксистов не позволит им осознать значение
влияния выдающихся личностей на исторические события. Марксисты же со своей
стороны обвиняли народников в пренебрежении классовым анализом социальных
явлений ради теории "героя и толпы", согласно которой исторический прогресс
- это результат столкновения идей выдающихся личностей с обыденным сознанием
человеческих масс. Об этом шла речь в "Исторических письмах" Лаврова",
первоначально опубликованных в 1868 - 1869 гг. в одном из русских журналов.
У Лаврова главными двигателями перемен и прогресса в истории были критически
мыслящие, ищущие справедливости отдельные личности, чье понимание
несовершенства существующих социальных форм извечно тревожило сонную рутину
"человеческого муравейника". Отвечая на гипотетическое возражение, что
отдельным личностям никогда не преодолеть инертную людскую массу, он писал:
"Но как же шла история? Кто ее двигал? Одинокие борющиеся личности. Как же
они достигали этого? Они делались и должны были сделаться силой". Затем он
описал, каким образом они превращаются в силу. По его словам, небольшое
число критически мыслящих, преданных делу и энергичных личностей, осознав,
что "организация партии для победы необходима", создадут "общественную
партию" для борьбы за правду и справедливость, стараясь по ходу дела
заручиться поддержкой союзников в общественных группах, еще не достигших
степени критического мышления, "страждущих от зла, для борьбы с которым
организовалась партия"15. Эта книга стала библией молодых русских радикалов
70-х годов и решающим образом повлияла на идеи народничества.
Излагая противоположную, марксистскую точку зрения в брошюре "Роль
личности в истории" (1898), Плеханов доказывал, что крупные исторические
деятели могут изменить отдельные стороны событий, а не их общее направление.
Если бы Наполеона Бонапарта сразила случайная пуля еще в самом начале его
карьеры, то на первый план выдвинулась бы какая-нибудь другая личность
сходных дарований, чтобы осуществить то же самое, и история пошла бы
аналогичным курсом. Желая, однако, показать, что марксизм все же не может не
принимать во внимание крупицы истины, содержащиеся в теории о великих людях,
Плеханов допускал, что отдельные личности в состоянии оставить след в
истории, ускоряя социально-экономически предопределенный курс развития
человечества. "Великий человек велик не тем, что его личные особенности
придают индивидуальную физиономию великим историческим событиям, а тем, что
у него есть особенности, делающие его наиболее способным для служения
великим общественным нуждам своего времени"16. Таковой стала общая позиция
русских марксистов.
Хотя Ленин прямо и не выступал против подобной интерпретации, его
собственная точка зрения была в корне иной. Тот роман, заголовок которого он
заимствовал для своего революционного плана, можно было бы с полным правом
считать драматическим изложением философии революции Лаврова, а Ленина -
автора "Что делать?" - назвать марксистским Лавровым. Ибо и Ленин верил, что
победа возможна только при наличии организованности, он тоже хотел создать
партию борьбы за перемены, чье влияние будет распространяться
концентрическими кругами от ядра из преданных делу, энергичных и
просвещенных вождей - в данном случае вождей, овладевших марксистской
теорией. И он считал социальные болезни великой, отсталой, бюрократической и
плохо управлявшейся Российской Империи источником физических страданий,
которые позволили бы партии героев собрать под свои знамена массы
сторонников. Несмотря на искреннюю и горячую приверженность марксизму, Ленин
был настолько прототипом русского радикального интеллигента, настолько
пропитан русскими революционными доктринами 60-х и 70-х годов, что его
революционный план имел поразительное структурное сходство с планом,
предложенным в "Исторических записках". И подобно тому плану был принят
некоторыми за непреложную истину.
Если вдуматься, манера аргументации Ленина должна была представляться
Плеханову немарксистской. В плехановском мышлении не оставалось места для
особой веры в способность социал-демократических Рахметовых творить чудеса в
революционном деле и тем самым делать историю. Не удивительно, что Плеханов
обвинил Ленина в возрождении старой теории народников о героях и толпе.
Единственное отличие состояло якобы в том, что революционные герои Ленина
должны были вести не крестьянскую, а пролетарскую толпу. Запоздалую критику
книги "Что делать?" Плеханов объяснил тем, что только после II съезда ему
стало ясно, какое "огромное влияние" данная брошюра оказывает на
практических работников партии и в какой степени это влияние есть следствие
содержавшихся в ней ошибок. Плеханов заметил, что "Ленин написал для наших
практиков катехизис, не теоретический, а практический, за это многие из них
прониклись благоговейным уважением к нему и провозгласили
социал-демократическим Солоном"17.
Язвительный комментарий Плеханова стал невольным подтверждением силы
ленинского труда, его удивительного воздействия на многих "практиков"
движения. Особенно в период всеобщей деморализации нуждались они в том, что
предложил Ленин: в практическом плане и программе, предназначенных для того,
чтобы содействовать реализации революционных целей партии. Брошюра давала
активистам движения четкую революционную перспективу, которой им так не
хватало, и звала к революционной работе не только среди фабрично-заводских
рабочих, а во всех слоях населения, недовольных деспотическим
государственным строем. Но самое важное то, что она вселяла в них веру в
реальную возможность победы народа над царизмом. Вскоре это наглядно
продемонстрировал 1905 г. Поэтому не удивительно, что брошюра Ленина вызвала
восторженную реакцию у многих русских марксистов. В докладе организации
"Искра" на II съезде говорилось, что, по свидетельству многих в России, они
сделались сторонниками "Искры" после ознакомления с этой брошюрой. "Она
давала нам - практическим работникам - то, в чем мы особенно нуждались", -
рассказыв