ету у меня таланта садистки. Дэйвид боялся всех, кроме Эдны, но меня он знал, и я ему почему-то очень нравилась. Он всегда радовался моим приходам на "сессию". Улыбался - так трогательно. Выбирал он всегда один сценарий "медсестра". У Эдны был потрясающий костюм - белый пластиковый мини-халатик на кнопочках и пластиковая шапочка с красным крестом. Медсестра делает уколы, защемляет всякими зажимами, ставит клизму и не разрешает идти в туалет, а не выдержал - мой пол языком! В тот день Наташа что-то напутала с расписанием, и когда Дэйвид явился, Эдна вовсю обслуживала другого клиента - очень важного - знаменитого нью-йоркского адвоката - большого друга и покровителя "Пандоры". Началась некоторая паника и суматоха, и тут Эдна предложила Наташе послать меня. - Саша ему нравиться. И она отлично знает весь мой сценарий. - Я не знаю, можно ли ее выпускать одну... - Но рано или поздно, ее все равно придется одну выпустить! Давай, я в нее верю. Все мы - артистические женщины симпатизировали друг другу, общались в перерывах. Наташа дружила с Этной и со мной, мы с Этной тоже находили общий язык - в общем,, это была некая дружественная, по отношению ко мне, группировка. В общем,, Эдна уговорила Наташу рискнуть, меня втиснули в крошечный халатик (Эдна - маленькая блондиночка), и выпустили на манеж - в медицинскую комнату. Дэвид обрадовался моему приходу, и мы начали игру. Я велела ему раздеться и лечь на огромный операционный стол. Сама я приготовила шприцы и пинцеты, и уселась на него верхом. Дальше он должен был бояться и умолять не делать БОЛЬНЫЙ укол, а я - непреклонная злодейка - должна была его не слушать и вонзать иглу в его трепещущую плоть... Вместо всего этого, я начала тихо гладить его живот и говорить: Бедный маленький заинька, не бойся, никто тут тебе больно не сделает, сейчас добрая сестра Саша будит тебя жалеть... В общем,, я уверенно ступила на путь ДОЛЖНОСТНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ. Я стала гладить его грудь и живот, сама от этого завелась и задышала сильней, чем обычно. Тут же лопнули кнопки на моем халатике... он тоже задышал... В общем,, дело полным ходом пошло прочь от садо-мазы к обыкновенным плотским утехам. Дэйвид совершенно не возражал (может он думал, что это новый метод - ну как в сталинских допросах - добрый следователь - злой следователь?) Потом я нагнулась и поцеловала его и была уже готова насадить свое лоно на его восставшую плоть - вот она моя победа над Мелкими Бесами.... Ну и ясное дело, в эту минуту дверь распахнулась, и в медицинскую комнату ворвалась Рейвин в сопровождении Анны, Кейт и Наташи. Рейвин стала дико орать на меня, что я уволена. В промежутках между ором, она извинялась перед Дэйвидом и обещала, что Эдна освободиться через десять минут и обслужит его - по-хорошему. Наташа повторяла за ней: - Какое безобразие... мы тебе доверили... Дальше мне велено было забирать свои шмотки и выметаться. Рейвин, наоравшись, ушла, а Наташа, не стесняясь Кейт и Анны, перешла на русский. - Что ты наделала? Зачем? - Мне хотелось приласкать его немного... - Клиента? Зачем? ТЕБЕ ЧТО ПРИЛАСКАТЬ НЕКОГО? - Некого... Наташа не понимает. У нее на шее муж - Вася Арбатов и четверо детей. - Юля, это - работа! Деньги! Ты уж была почти готова к самостоятельным заработкам! - Откуда она вообще узнала, что я там делаю в этой комнате? - Да за тобой, оказывается - давно уже следят! У нас ведь охрана - как в супермаркете специальная комната с телевизором, и все помещения просматриваются. - Следят за всеми девушками? - Для их же безопасности - мало ли какой-нибудь маньяк попадется. Ну, обычно просто охранник сидит там себе и вяло поглядывает иногда, у них даже и любопытства больше нет - столько они тут всего навидались. У нас же не вуайеристы работают, а обыкновенные охранники. И им по хую, кто там, чем занимается - лишь бы жизнь девиц не подвергалась опасности. Но на тебя, оказывается эти бляди - давно уже доносы пишут! - А ты не знала? - Нет, конешно! Они и на меня пишут. Эту лапландскую пизду я все-таки отсюда выживу, а с немкой вообще сложно - она кучу денег приносит заведению, эсэсовка ебаная... В общем,, как только я тебя отправила, Рейвин пошла в эту комнату с телеком, а я и не думала, что там у тебя может происходить что-то ТАКОЕ. Да ладно - что говорить - ты сама во всем виновата. Ну, хочешь, я позвоню в "Наткракер"? Они там Рейвин все ненавидят. Пойдешь, поработаешь у них. Но только репутация доминиктрисы у тебя уже навеки испорчена, Нью-Йорк - город маленький. Я могу тебя пристроить только в жертвы. В жертвы мне уж совсем не хотелось. Да и в садистки - тоже. Ясно было, что дело это не по мне. Я поблагодарила добрую Наташу, связала свои пожитки в узелок и отнесла их домой, (на радость Поле, которой вся эта амуниция немедленно и досталось). Почти вся - самый дорогой предмет - кожаные сапоги на шнуровке - до самых бедер, Наташа помогла мне продать за 200 баксов, я ведь к этому времени осталась уже окончательно без денег. Оставшись окончательно без денег, (а также без работы и, по-прежнему, без хоть какого - любовника), я решила, что самое время - ЗАПИТЬ. РАШН БЛЭК И "БЛЭК РАШН" ... Я пойду через дорогу До знакомого шинка. Выпью водки, понемногу, Отойдет моя тоска. В "Самоваре" всякой твари Много больше, чем по паре. Поэтесса с длинным носом, Пимп с коришневым засосом, "Мамка" в розовом Версаччи, Дон-Жуан - владелец дачи, Бизнесмены при блядях (Показаться на людях). Одним словом - "хьюмен бинс" (Фасоль человечья), Время ходит вверх и вниз, А кабак стоит навечно... Мне - бесплатно наливают, Потому - меня тут знают. Бармен ходит в мой отель, У него там есть кобель. Хоть и черный, а хороший И берет недорого... Всюду деньги, всюду гроши, Тугрики и доллары. Не волнуюсь я одна - Стала жизнь песнею, Мне Америка-страна Выправила пенсию! Доктор стукнул молоточком, Написал про "драз-абьюз", Дали пенсию - и точка! А теперь я водку пью... Из поэмы "Сердце моряка" Запить мне всю жизнь не удается по причине слабого здоровья, но на этот раз я уж постаралась, да и обстоятельства складывались в мою пользу. Для начала я снова сдалась в текстиль - в одно захудалое местечко, которое держал бывший хиппи Майкл Попов. Родители Майкла - западные украинцы "Ди.пи." попали в Америку уже из Аргентины, и отец его был, вероятно, настоящий нацистский преступник - он умер от пьянства, и Майкл говорил, что за всю жизнь не встречал человека страшнее своего отца. Сам-то Майкл был невиннейший нью-йоркский заяц, играл на гитаре в собственной рок-группе в стиле "сикстис" и никогда бы мухи не обидел. Ни на каких языках, кроме английского, он не говорил, но по-украински, кажется, мог понимать немного. Правой рукой Майкла был пожилой еврей-гомосексуалист - Джерри, они работали вместе уже лет пятнадцать, видимо Джерри был когда-то влюблен в юного натурала Майкла. Постоянных работников в студии не было, так как, дела шли совсем плохо, (оба они, и Майкл, и Джерри, курили траву с утра до ночи, слушали старый рок и ненавидели всех этих сучек, заправляющих в нашем бизнесе, пожалуй, даже больше, чем я). Майкл был классический пример Хиппи, пытаюшегося стать Яппи, и невеста у него была, конешно, кореянка, хотя тайно он мечтал о русской девушке. В результате, он все же завел двух постоянных работниц, русских девушек: меня и Верку, казачку из Ставрополя, тоже "мухинку", и тоже, в тот момент одинокую мамашу, со своим мужем она разошлась по причине его сурового нрава. У Верки были еще всякие сложные работы, на стороне, а у меня - ничего, я как-то совсем растерялась от всего происходящего, и мне все время казалось, что я внутри у какой-то чужой пьесы, не для меня написанной - мне хотелось выйти из этих костюмов и декораций. Но выйти было некуда, оставалось только пойти после работы через дорогу до знакомого шинка - самого дорогого и знаменитого в Нью-Йорке русского ресторана с оригинальным названием "РУССКИЙ САМОВАР". "Самовар" и его легендарный хозяин Рома Каплан описаны уже множество раз, и в стихах и в прозе, но, тем не менее, тема "Самовара" неисчерпаема, и когда-нибудь я соберусь с силами и напишу об этом удивительном месте отдельную книгу - оно того заслуживает. Но в этой книге, посвященной судьбе Бедной девушки, занесенной на чужбину, "Самовар" будет лишь одним из многочисленных эпизодических героев. Хотя понятие "эпизодический" отлично подходит ко всем мужчинам, которые уже описаны мною на этих страницах, или еще будут описаны, но никак не к "Самовару" - этот "эпизод" начался примерно на третий день после моего появления в городе Нью-Йорке и кончится в моей жизни не раньше, чем сам "Самовар" закроется. Стоит это благословенное место на углу Восьмой и Пятьдесят второй, то есть прямо возле "Адовой кухни" и Гармент-дистрикта. Напротив "Самовара" находится "Рюмка" - то есть "Рашн водка-рум", а почти за углом "Дядя Ваня" - вот такой бермудский треугольник, дающий желающему запить-загулять - безграничные возможности. "Рюмку" открыл - сбежавший из "Самовара" официант Дима - ослепительной красоты пьяница, кончивший востфак питерского университета и женатый на поповне - дочери батюшки из Русской Зарубежной Церкви. Каплан был страшно зол на предателя Диму, и первые пару лет, друзья "Самовара" должны были ходить в "Рюмку" тайно, но потом все это как-то утряслось и роли разделились - в "Рюмке" стала преобладать бруклинская молодежная тусовка, а "Самовар" так и остался неким уникальным Ноевым ковчегом, собирающем в свое чрево представителей множества разных социальных групп русского Нью-Йорка. "Самовар" - место недешевое и, собственно говоря, бедную богему приучила ходить туда именно я, с помощью нескольких нехитрых правил, о которых - позже. Помещение, занимаемое "Самоваром" - длинное и вытянутое кишкой, сразу за входом начинается длинный бар и возле него несколько столиков - это курительная часть, потом, за белым роялем, начинаются столики самого ресторана. Среди клиентов "Самовара" - очень много приличных пожилых американцев, которые заходят сюда поесть перед бродвейским шоу, или выпить чего-нибудь - после. "Самовар" находится в самом центре района Бродвейских театров. И конешно молодые бродвейские актеры, певцы и балетные ребята тоже заглядывают сюда после своих спектаклей. Все, кто победнее, кучкуются вокруг бара. В то душное и печальное для меня лето, я каждый день выходила с работы - из студии Майкла Попова, (она была на углу Восьмой и Сороковой), часов в 9 вечера, шла десять минут по Восьмой и оказывалась в уютном, прохладном "Самоваре" - это был почти настоящий Рай - красноватый свет, тихие звуки рояля, столики, покрытые павлово-посадскими платками, и знакомые физиономии других завсегдатаев этого бара - так же как я, вышедших с работы около девяти - ювелиров, дизайнеров, ребят из туристических агентств и прочих представителей ненормированного рабочего дня. За стойкой в "Самоваре" перебывало множество необыкновенных персонажей, но в то лето, там стоял БАРМЕН БОРЯ - именно благодаря ему, мне почти удалось спиться. Бармен Боря был толстый человек с внешностью Карлсона - на голове он носил русый парик. Боря был пидар и патологический врун. Но как все пидары, он был человек артистический и с некоторой долей фантазии. Меня он обожал. И также нежно относился к Оле - жене Володи Брука - грустной женщине с красивыми синими глазами и долгим носом. Мы приходили уставшие, замученные - в общем,, две носатые мымры, садились за бар, Боря наливал нам по первой "отвертке" и начинал: - Удивляюсь я вам, девушки. Такие красивые. А живете - скушно. Ну что этот "Самовар"? Ну, "Самовар"... рояль... но надо же как-то жить, видеть мир... для чего мы сюда приехали? Вот у меня, например, вчера был выходной. Мы с Виталиком поехали в Касткильские горы. Взяли двух коней. Едем, выезжаем к горному озеру, у меня - черный конь, у Виталика белый... Остановились, коней расседлали, кругом природа - удивительная, воздух горный - аж звенит, эдельвейсы цветут вокруг... разделись, взял я Виталика и понес на руках в озеро - обнаженного. Зашел по пояс, раскрываю ему попочку, как бутон, а там ... РОЗЫ! Вот так примерно выглядели Борины рассказы. Мальчики в них менялись, но все они были провинциальные малоудачливые русские балеруны, или сбежавшие морячки, и все они обычно сидели тут же за баром вокруг нас. Мы с Олей слушали эти рассказы, как завороженные - у нас в жизни ничего такого не было, а была лишь ненавистная работа и тревога за детей. У меня еще - иваново-вознесенское женское одиночество, а у Оли, разлюбивший ее Брук, что пожалуй, еще хуже. При этом понять, что в Бориных рассказах пиздеж, а что нет - было невозможно, и мы, на всякий случай безоговорочно верили всему. В общем, Боря раскрывал перед нами ВОЛШЕБНЫЙ МИР АМЕРИКАНСКОЙ МЕЧТЫ. И ПРИ ЭТОМ НАЛИВАЛ И НАЛИВАЛ. Первые пару дринков мы оплачивали сами, ( с кредитных карточек - денег у нас не было, а карточки - были), а потом уж он объявлял "хаус", и "хаус" этот для нас не кончался никогда. Ночью мы брали одно такси на двоих и ехали домой в Квинс. Там мы шли к Оле и еще немного добавляли вместе с Володей Бруком. Я думаю, что такой режим длился в моей жизни месяца четыре. Полю, предоставленную самой себе, за это время успели выгнать из школы. Полина школа - "Ля Гвардия" тоже уникальное место. Там собраны со всего Нью-Йорка талантливые дети - художники, актеры, танцоры, певцы и музыканты - от классических до рокеров и джазистов. Учатся там от 14 до 18 лет, но некоторым приходиться учиться гораздо дольше. Дело в том, что в Америке никаких троек никому не натягивают. А просто, не выдают аттестат зрелости, пока ты не сдашь все, что положено, но зато и посещать школу не возбраняется лет до двадцати двух, кажется. "Ля Гвардия" - бесплатная городская школа, но в нее нужно сдавать экзамен - по искусству. Каждый сдает по тому профилю, на который поступает. Там учатся дети многих нью-йоркских "артист", и дети почти всех русских художников. Ну, кто не жалеет своих крошек - те сдают их в "Стайвессон" - школа такого же типа, но не по искусству, а по науке и экзамен там - сложнейший. В "Стайвессон" - очень тяжелая программа и наркотики там в моде - тяжелые и дорогие - кокаин, например, а у нас, в "Ля Гвардии" все больше курят траву - по бедности. Но моя Поля как-то быстро, лет уж в 15 докурилась до галлюцинаций, слезла с моей помощью ( я чуть с ума не сошла от ужаса, но описывать это неинтересно), и к тому времени - в 16 лет она была уже убежденный и стойкий враг наркотиков и даже к спиртному на всякий случай не прикасалась. В школу ходить она любила, но категорически отказывалась посещать почти все занятия, кроме пения (на вокальном факультете она как раз и училась) и английского языка. У них там была чудная компания - утром они встречались и шли себе в Централ- парк на Земляничные Поляны - сидеть там и балдеть. Это летом, а зимой - в там же стоящий, "Данкен донатс" - это значит "Дунканова пышечная". В общем, меня вызвали в школу, потому что со мной возмечтали побеседовать учителя физкультуры и математики. Первым был учитель физкультуры - вид его, меня поразил. Сама-то я отказалась ходить на физкультуру еще в первом классе и проявила в этом отказничестве стойкость, не уступающему какому-нибудь вору в законе, в результате, мне сначала достали фальшивую справку, что я - чем-то больна, а потом, в восемь лет, я и вправду тяжело заболела, и вопрос о физкультуре был снят раз и навсегда. Но учителей физкультуры я помню хорошо - это были или здоровые дядьки - бугаи, или красавицы-спортсменки, ну такие женщины по имени "Светка" - эти были обычно веселые и добрые, в бугаи (такой мне и попался в первом классе) - злые. Полин учитель физкультуры был очень худой, маленький нью-йоркский еврей - очкарик, с огромным носом и каплей, свисающей с этого носа. Кроме того, он явно был истерик - сразу начал истерически взвизгивая, орать тонким голосом, о том как это ужасно, что дочь моя не ходит на физкультуру, физкультура - укрепляет здоровье, вот он, например, с детства был очень больным ребенком, но превозмог себя, укрепил свое тело с помощью физкультуры и стал могучим богатырем, а теперь он преподает физкультуру, чтобы помочь другим. Капля от этого крика упала с его красного носа и на нем немедленно стала скапливаться другая. Поля - очень высокая крупная девочка, похожая на греческую статую, стояла рядом со мной и мрачно глядела на него. - И при этом, он все время трогает всех девочек руками. А мне - противно! - Понятно. Ну, теперь показывай математика. Вот этому бы математику преподавать... - Математик - индеец. Он никогда на уроках не говорит ни о какой математике - а только целыми днями о том, как Большой Белый Брат обидел его маленький народ. Я-то тут причем? И вообще рассказывает все время, что индейцы лучше белых, чище и все такое. В это время мы уже дошли до кабинета математики, и я увидела огромного индейского детину, как из "Полета над гнездом кукушки" - такому бы преподавать физкультуру. С ним я решила не разговаривать. Мы с Полей пошли сразу к директору, где нам любезно объяснили, что во всех случаях жизни, даже если Поля завтра исправится - ей придется посещать эту школу лет эдак до двадцати одного, чтобы сдать все хвосты, которые она накопила. И они советуют ей уйти на "Джи И Ди Программ" - это такие полугодовые заочные курсы - эквивалент школьной программы. Они сказали, что дадут ей хорошую характеристику и потом при поступлении в колледж - тоже. Потом выяснилось, что при поступлении в колледж, все дети с этой "Джи И Ди" автоматически приравниваются к двоешникам, и надо было не выпендриваться, а идти по стопам моей сестры Лизочки, которая училась в той же школе, двумя классами старше - на художницу, и невозмутимо, не теряя чувства собственного достоинства, посещала какие-то отдельные классы как раз до двадцати одного года. В общем,, Поля, что называется, попала, и когда через год дело дошло до колледжа, выяснилось, что ни в один приличный ее не берут и денег на учебу нигде давать не хотят. Она посылала свои документы в одно место за другим и всюду отказы. Наконец она пришла ко мне радостная, размахивая бумажкой: - Вот, эти меня взяли! Я была уверена, что возьмут. Они прислали анкету на специальную программу "Возможность" - это для детей, у которых были трудности со школой. Им надо было послать эссе на тему "Почему я бросила школу", я им ТАКОЕ написала, что ясно было, что они меня возьмут. - Ты мне об этом ничего не рассказывала. Интересно, обычно ты мне все рассказываешь и показываешь... - Ну, знаешь, я не хотела тебе показывать, боялась, что ты немножко обидишься... - Я? - Ну, начало там такое: (Поля начала декламировать с выражением): "Когда мне исполнилось 16 лет, моя мать - хроническая алкоголичка спилась окончательно и выгнала меня из дома. До школы ли мне было? Пришлось с шестнадцати лет тяжелейшим трудом зарабатывать себе на хлеб..." ну и дальше в таком же духе. - Как тебе не стыдно! Кто алкоголичка? Это мои пару дринков в "Самоваре"? Ты же знаешь - мне было так тяжело... - Да при чем тут это! Юля! Я же знаю, что ты никакая не алкоголичка. Но мне же нужно было, чтоб меня взяли туда. И, в конце концов, я же поступаю на писательский программу. Могла я проявить фантазию? Я посмотрела, как пишут всякие знаменитые актрисы и рокеры, про свое детство, в журналах, и написала! - А если я приеду тебя навестить? - Зачем? Зачем тебе ездить в эту Аи Тейт Нью-Йорк Онианту? Я буду приезжать каждые каникулы. Ну, в крайнем случае, скажем, что ты поступила в Анонимных Алкоголиков и вылечилась. Приняли! И деньги дадут. Потому что в графе "Расовое происхождение" я написала "Рашн блэк"! - Чего? - Рашн блэк". Там есть три варианта: "вайт", "блэк" и "хиспаник". Ты же знаешь, "блэк и хиспаник" идут совершенно по другой линии - по "Аферматив экшн", там всякие привилегии в поступлении и в деньгах. Вот я и подумала, если есть "рашн джувс", то почему ж не быть "рашн блэк"? ТЕМ БОЛЕЕ ВОЛОСЫ У МЕНЯ, ПО ЧЕСТНОМУ, НЕГРИТЯНСКИЕ... - А если они тебя спросят, где живут эти русские негры? - Это я еще не придумала. - Отвечай, что "рашн блэк" живут в Абздекии. Запомни - "АБЗДЕКИЯ". Это маленькая горная республика на Северном Кавказе. Там живут абздэки - это и есть русские негры. - А есть такая республика? Я даже не пытаюсь ее пристыдить - в Америке географию отменили раз и навсегда, интересно - ЧТО ОНА ИМ СДЕЛАЛА? Потом Поля поехала в эту Онианту в специальную летнюю школу перед колледжем. В этой программе "Возможность" она оказалась не только единственной белой девочкой, но и единственной, кто умеет нормально читать, писать и даже говорить по-английски. Там были собраны всякие трудные дети из плохих семей, но с проблесками таланта и мозгов. В этой летней подготовительной школе их заново учили учиться. Поля говорила, что это напоминает детский сад. Потом она опять позвонила страшно довольная собой: - Знаешь, я очень не хочу иметь руммейта. Но думаю, мне и не дадут. Сегодня мы должны были заполнить специальные анкеты - у кого какое хобби. В общем, я написала, что изучаю "Викку" - ну ведьмовство, и любимое мое хобби - это по вечерам после занятий вываривать у себя в комнате, в кастрюльке, трупы некрупных животных - например лягушек, белок или крыс... Они там определяют кому с кем жить - по тому, у кого какое хобби. Думаю, что я буду жить одна. Не тут - то было! Через дня три - поздно вечером звонок: - Юля! Они поселили со мной ТАКУЮ девочку! Она вся в татуировках с ног до головы. И вся проколотая! Я боюсь ее! На самом деле, соседку Поле подобрали вполне удачно - они очень даже потом подружились. Но на следующий год Поля уже жила одна - у нее там началась головокружительная карьера в этом колледже, на следующее лето, ее уже поставили преподавать в летней школе, потом она все время была ассистенткой у всяких педагогов и даже президентом местного студенческого Пен-Клуба. Я каждый год получала за нее почетные грамоты и всякие "Листы Чести". Позже, "отслужив" Онианту, Поля вернулась в Нью-Йорк и поступила в адвокатскую аспирантуру, объявив, что устала от бедности и хочет иметь возможность много зарабатывать, и семья ее поддержала в этом начинании. (На самом деле - не важно, богат человек или беден. Просто одни и те же качества называются по- разному, у богатого - жадность. У бедного - прижимистость. У богатого нахальство и наглость, у бедного - гонор и обида. А все хорошее - даже и называется одинаково.) Но - возвращаюсь к своему повествованию. Я, стало быть, все пила и пила в "Самоваре" и даже вместо невинной "Отвертки" пристрастилась к чудовищному коктейлю "Блэк рашн". Выгнанное из школы дитя, я пристроила барменшей в еще одно место, которое мне доводилось посещать - в "Оранжевый медведь". Это был огромный неуютный бар с бильярдом и полумраком прямо возле Ворлд-Трэйд центра, и владел им печальный зеленоглазый серб Витя. Витя был вдовец, оставшийся от русской балерины Калерии Федичевой. Все это - наследство Кости Кузьминского и там, в "Медведе", Костя вместе с другими русскими художниками организовал арт-партию "Правда". Они начали делать всякие выставки - с переменным успехом, но, по крайней мере, это место стало явно русским. Грустный Витя в меня влюбился, но я не согласилась, - потому что серб, не серб, это еще до всякого Павича было, а все ж иностранец! А любовь моя к дружбе народов - она метафизическая и никак на жизнь тела не распространяется. Но зато я, по блату, устроила несовершеннолетнюю Полю туда в барменши - там почти каждый вечер была классная музыка. Поля сама певица - училась на мэццо сопрано. Я подумала - пусть слушает хорошую музыку и заодно осваивает полезную нью-йоркскую профессию. К тому же, Витя тоже жил в Квинсе и мог ночью подвозить ее домой. Правда через полгода он ее все же выгнал - страшно извинялся передо мной, но я была потрясена, что он вытерпел ее столько времени. Из Поли получилась поистине уникальная барменша. Бармены в Нью-Йорке бывают двух видов: первый - это молодая красотка, всячески играющая на своей сексуальности. Второй - это некий доморощенный философ, проповедник за стойкой, приваживающий народ своим интересным пиздежом. И вот - Поля. Краса-девица в мини - юбке, (она в свои шестнадцать выглядела на хорошие двадцать пять), и при этом - философ. Все это было бы здорово, если бы не тема Полиных философских изысканий. Ее в ту пору, больше всего волновало собственное освобождение от привязанности к травке и алкоголю. Она была, что называется, девушка с большим опытом. И, стоя за стойкой, организовала некий филиал "Анонимных Алкоголиков" - то есть целыми днями она рассказывала своим клиентам-выпивохам, о вреде пьянства. Она говорила: Ну и что ты тут сидишь? Что ты тут высидишь? Жизнь твоя проходит за этой стойкой! Нет, больше я тебе не наливаю. Два дринка за вечер - вполне достаточно! Зови, зови свою полицию! Не видишь, что у меня за спиной написано: "Бармен имеет право отказать в алкоголе каждому, на свое усмотрение". Что значит, трезвый? Это я буду решать, трезвый ты или нет. Посмотрите на него, люди! Разве трезвый человек будет так материться? Так орать на бедную девушку! Можно себе представить, как от нее шизели эти несчастные ирландские алкоголики, которые бухали себе уже пару лет в этом тухлом, но родном "Оранжевом Медведе", и вдруг вот такой ужас свалился им на голову! При этом она отчаянно храбрая - это у нас семейное от дедушки - балтийского матроса. В общем,, через полгода Витя все же не выдержал. Но в ту пору она еще работала. Зарабатывала около стольника в неделю, и это были ее собственные деньги на личные нужды. А мое настроение становилось все хуже и хуже - видимо от непривычного пьянства у меня развилась депрессия. Я начала впервые в жизни становиться по-настоящему злой. Сколько же я таких видела бабочек, питерских принцессок - НАШИХ ДЕВУШЕК, разбившихся об Америку. Именно о нищету, и оттого, никому ненужность, или как альтернативу нищете, работу - "фул тайм джоб" - единственная форма социализма - нормированный рабочий день и пахота на износ. Это мы- то: художницы, поэтессы, переводчицы, вечные аспирантки, встающие в одиннадцать- двенадцать дня, когда и в питерской темноте уже чего-то там немножко светает. Потом медленное питье кофию - желательно с другой такой же ленивицей, а потом уж, часам к двум, можно неторопливо приступать к каким-нибудь действиям, призванным обеспечить хлеб насущный. Для этого надо проводить за столом - в полном одиночестве часов восемь - десять, потом одинокой девушке уже хочется гостей, ну хотя бы одного - надо же кому-нибудь перед сном слово сказать! У девушек еще бывают дети. В школу их отправлять очень просто: звонит будильник, ты вскакиваешь, легко подымаешь вовремя уложенного спать, (чтоб можно было посидеть спокойно с гостями на кухне!) и оттого, выспавшегося ребенка, одеваешь, сажаешь за стол, ставишь перед ним завтрак (яичница, яйцо или бутерброд, а также чай, кефир, молоко, булочка) и... сама немедленно снова спать! Ребенок завтракает, собирает портфель и идет себе мирно в школу - она на соседнем углу, обрастая по дороге одноклассниками. Вот так оно было в том яблочно-куринно-пушкинском мире. И в школу можно было ходить - за углом. И гулять во дворе. Почему теперь все решили, что так нельзя? Что нужны няньки и гимназии. Карьерная Работающая Мать, а ей в свою очередь - от депрессии и недосыпа - психоаналитики и косметички, (кожа портиться от усталости). Чтоб у ребенка было ВСЕ! У Чехова в одном рассказе, героиня стоит на коленях перед героем и говорит "Я вам ВСЕ отдала!", а он отвечает: "А кому надо это ваше ВСЕ?" Ладно, нечего давать советы. Каждый делает то, что ему суждено. Я вот пишу роман о Бедной девушке. О ней никто не пишет, кроме меня. Наша могучая, как зады сестричек Толстых, ЖЕНСКАЯ ПРОЗА - издает громоподобный БАБИЙ ВОЙ. Бабий вой - сейчас занимает основное место в Большой Русской Прозе. Вообще современная русская проза еще недавно напоминала архангельскую деревню имени 1947-го года из Федора Абрамова. Вот такая картинка: Мужиков - побило на войне. Женщины, впрягшись вместо лошадей, тянут борону-борозду - потому что надо тянуть. Тянут - Традиционную Классическую Русскую Прозу. Ту самую - из учебника литературы - с гуманистической идеей, (кто как называет ее - и русской, и еврейской, и христианской - суть одна - любовь. К природе, к старикам, к животным, деткам малым, к сирым и убогим мира сего, из шинели, все из шинели, сударь мой. Да и до шинели тоже...) Тянут бабы эту борозду - из бабьего своего инстинкта - для своих детей - внуков стараются - иначе не выкормишь душу, и, соответственно издают Бабий Вой - этот стон, который у нас песней зовется. Все это - наши героини - Улицкая, Петрушевская, любимейшая мною Света Василенко, родная моя матушка и.... дай им Бог. Вокруг плуга бегает - Председатель - одноногий инвалид - поэтому и на фронт на взяли - Приставкин, хлопает руками - как ангельскими крыльями и тоже воет - все про нее- про любовь. Рядом - ну те, которые с фронта вернулись живыми по причине тяжелой контузии - Митьки наши. Это, значит, контуженый морячок - говорить не может - однако мычит чего-то и на гармошке наяривает, а все бабам веселей, какая никакая - помощь. В Питере - матросик, а на Москве - кибировский - убогий солдатик - одна компания. В лесах - националисты - их никто не любит. Ни бабы, ни девушки - да и говорить о них неинтересно - они по лесам, за ними ГПУ - это теперь демократическое радио-телевиденье. В общем, стреляют - одни в других, но пахать то - никто из них не пашет - они все в войнушку играют. На деревьях сидят, как положено на Руси - райские птицы. Это всякие умные, остроумные талантливые критики - ну вот Шура Тимофеевский, например, баб они жалеют и поют им сладко. Матросика-солдатика жалеют тоже, "Лесных братьев" не любят. На землю они никогда не спускаются - ибо не место там птицам райским, зимой улетают в теплые страны - (Рим, Париж, Венеция...). Отдельно от националистов - Лимон. Это особая история. История Лимона и любви. Помните анекдот: из канализационной трубы вылезают мама-крыса и сын-крысенок, несчастные, худые, покрытые нечистотами... над головой у них со свистом пролетает обтерханная летучая мышь. Крысенок смотрит, потрясенный и кричит: - Мамка, АНГЕЛ! Лимон вышел из своего нелюбовного детства - из деревянного туалета с белыми червями, высунулся из люка - а над головой - Москва. Над головой - по московскому небу пролетает худосочная малокровная пизда Леночки Щаповой... - Мамка, СОЛНЦЕ! ОН УВИДЕЛ ЕЕ - ЛЮБОВЬ. Вылез из выгребной ямы и честно за ней, за любовью пошел. Искать ее пошел. Но только в пизде он и искал ее - ему даже и в голову не приходило, что любовь бывает еще и в других местах. И пошел Лимон через бурелом, по всему свету - за пиздой-любовью. Бедный слепой Лимон - пошел на ощупь - без поводыря. А все же - за ней. За то ему - спасибо. Книги его полны любовью - через ненависть, ерничанье, мат, наркоту, блядство - все равно все - про любовь. Так было поначалу. А потом, черпая только из единственно известного ему колодца - из пизды, Лимон быстро все вычерпал, дальше пошла гнилая вода - садизм, игра в войнушку, всякий там Гитлер-югент и все уже прочь, да прочь от любви - в обратную сторону. Теперь вот - на нарах парится, а сердобольные нью-йоркские евреи - детки - ученики Кузьминского собирают подписи под требованием! К президенту! НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИТЬ ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ ЛИМОНОВА!!! Мне тоже звонили. А я сказала, что было бы не лень, написала бы свое отдельное требование. ПУСТЬ СИДИТ!!! Отдыхает. Моего троюродного брата Мишеньку, тетя всегда запирала в ванной на моих днях рожденьях - потому что он - перевозбуждался. Я так думаю, что если взрослый мужик в мирное время, когда вражеские бомбометы под родной хатой не стоят, (не метафизическая ГЕОПОЛИТИКА - а настоящие БОМБОМЕТЫ из стекла и железа!), начинает мотаться по всему свету с ружьем - это явный признак нездорового перевозбуждения - пусть посидит в ванне. Успокоится, новый роман напишет. Вот такая я - сука... А вообще - то Лимона конешно надо ввести в школьную программу. Уже пора. Дальше - кто там у нас еще? Ну конешно - Товарищи из райцентра. Неожиданно бабий вой заглушает дикий рев мотоцикла, и появляются они. Иногда и на "Эмке". С проверкой. Оне - городския. Проживают оне в нашей русскоязычной загранице под названием - Садовое Кольцо. Могли бы и в нерусскоязычной загранице проживать - но в Садовом Кольце - удобнее. Пелевин, Сорокин... иногда их жгут - ими же выращенные монстры. Вик. Ерофеев - тот понимает, пахать-то надо, иначе всех пожгут. Он - Сочувствующий Товарищ из райцентра. Он следит, чтобы пахота не прекращалась, когда объезжают баб с инспекцией - всегда подбодрит, ласковое слово скажет: - Держись, бабоньки! Поддадим, осенью с хлебом будем! Подбодрил и... комья грязи из под колес обдают бабьи прохудившиеся подолы - городские отваливают. Назад, в уют Садового Кольца. У баб уж силы на исходе. А что делать? Отцы и старшие братья - пали. Вышел на крыльцо седой как лунь - столетний дед - Исаич - руки трясутся - голова уж сильно путается, попробовал поднять плуг - уронил, сел на завалинку и заплакал.... Ну вот и пришла пора младшего брата. Кибальчиша, Мишки Пряслина. Вроде подрос за эти годы и потихоньку начал впрягаться. Мальчики взялись писать романы. За плуг, стало быть, взялись не за винтовку, потому как вокруг - мир и деревня 47-го. Невспаханная борозда и уставшие бабы-лошади со своим воем: Вот и кончилась война И осталась я одна, Я и баба и мужик, я и лошадь, Я и бык... Раздался некий голос. Это еще не мужской голос - но явно и не женский - это говорят юноши. Вот тут у себя в Питере - я их слышу и вижу - у них и лица остались детскими, как и у меня - говорят тут в Питере такая вода. Странное ощущение от самих себя - все мы юноши и девушки в свои тридцать - сорок лет. Не мужики и не бабы, хотя пора бы уже. Ну вот, накрасишься сильно или бороду отрастишь - тогда можно хоть немного, да скрыть - детские лица. Но непонятно надо ли - делать повзрослей лицо - если голос - все равно такой - юношеский - незаматеревший? Но что-то эти голоса уже затянули. Затянули свою песню. Послевоенную - имени 47-го года, мужскую. Про павших отцов и братьев. Про любовь и про Родину. Наши мальчики - головы подняли. Над головой - все ангелы летают. Опустили головы - там пустая черная земля. НАША и никто не претендует. В общем, подхватили плуг с классической идеей - не от баб, (настоящие мальчики - умрут, но у баб учиться не будут), от тех - старых Котиков-Козликов: ...Ходит по садику Пушкин рогатый, ходит за Пушкиным Гоголь усатый, следом за плугом - Толстой бородатый... И вперед - до самого... Ну где там у нас последний Русский Мужской Роман? Аксенов что ли? Пусть будет Аксенов - как у него там чудно - про горлышко! Нет, не то, которое у Чехова - горлышко от разбитой бутылки, что блеснуло на плотине и сразу вышла лунная ночь, а у лаборантки горлышко - которое бьется, когда ее ебут на подоконнике - для меня, вот на том подоконнике в "Ожоге" и кончился Мужской Голос, мир кончился, все ушли на фронт, и начался - тяжкий военный тыл с Бабьим Воем и Районным Уполномоченным. Одним словом, на фоне этих нестройных еще, ломающихся, но, безусловно, мужских голосов, я продолжу свою песню - Рассказ о Бедной Девушке. Раньше о ней рассказывали ТЕ - усато-бородатые, но наши-то нынешние - да много ль они баб то видали? Ну, даст на сеновале известная деревенская блядь-вдовка, или женят за корову на соседской девчонке - все-таки не сравнить с опытом - ТЕХ - крепостное право - сераль в девичьей, гусарские попойки - дамы полусвета, а романы с замужними? ... Все эти балы, фанты... Домики в Коломнах, Охтенки с кувшинами, Настеньки с Белыми ночами, Гали Ганские и Галины Бениславские, Дунканы и Гиппиусы... А нынче что? У старших одна имеется - Лена Шварц, и ту берегут как зеницу ока - чужим не выдают. В общем, о Бедной девушке кроме меня писать некому - и приходится писать дальше - хотя это очень, очень трудно - написать целый роман. И к тому же не понятно - зачем? Все, что я хотела рассказать о Бедных девушках - я уже рассказала в своих песнях. Все эти слова, "что давно лежат в копилке" - уже выкрикнуты. И что самое замечательное - услышаны! Я выхожу на сцену и два часа подряд рассказываю - пропеваю вот эту самую историю - о том как "любовь и бедность навсегда меня поймали в сети..." И зачем еще роман? Роман это тяжелое испытание. Ну, как съедение крысы при приеме в масонскую ложу. Потому что не девичье это дело - писать романы. КРУТИТЬ и ЧИТАТЬ - вот что должны делать девушки с романами. А писать - это труд - то есть вообще вредное занятие. Другое дело - сочинять! Сочинять можно и в трамвае и в аллее тенистого сада. Сочинять можно стихи, песни и сказки - вот этим-то я раньше и занималась... Но в том-то и заключается горькая доля не просто девушки, а девушки БЕДНОЙ, что ей часто приходиться трудиться и делать всякую не вполне девичью работу - например, проводить водопровод (об этом я расскажу позже!) или вот писать роман. Ладно уж - съем я эту крысу. И попотчую ею любезного читателя. И буду называться уж никакая не "Наша Ахматова" - пожилая поэтесса, а вместе с другими ребятами с нашего двора - "Молодые прозаики Петербурга". Не обязательно "ИЗВЕСТНЫЕ", можно просто "Подающие надежды". Есть такие выражения - скажешь - начинается счастье и какой-то запах весны - "Подающие надежды", или "Молодой человек" - как здорово услышать такое! "Молодой человек!" А у меня: БЕДНАЯ ДЕВУШКА. В Питере они были двух видов - богемные и научно-технические. У большинства технических был нормированный рабочий день. Вообще они были другие. О них чудно написал Валера Попов, что-то вроде "... Наши девушки, с их чистенькими кухоньками, кофеварками и ликером "Вана Таллин", в уютных однокомнатных квартирках где-то севернее Муринского ручья. ..." Ну, севернее Муринского ручья - это уж попозже, а сначала с родителями, или в коммуналках, и мальчики ихние - тоже. Не было у них ни мастерских, ни котелен, ни подвалов, ни чердаков. И девушек своих они МУЧИЛИ. Нас - богемных, наши не мучили - если надо было соблазнить девушку и вообще - СКЛОНИТЬ - ее вели в чердаки и подвалы - мастерские - котельные, обкуривали клубами Беломорного дыма, заливали по самое горлышко портвейном "Русский лес" и под победные звуки гитары ... без мебели, без книг, на старом, продавленном диванчике... А эти! Научно-технические! Они что делали? Помните? Они их - везли на природу! В поход! На СВЕЖИЙ ВОЗДУХ, который на самом деле называется ХОЛОД или ЖАРА! А еще КОМАРЫ! В настоящее Белое море, в настоящий Русский лес! И там их заставляли - прыгать в байдарках по порогам, удить рыбу, потом еще разводить костры! Ставить палатки! Готовить уху! Ужас какой! И только после всего этого, начинались победные звуки гитары... Мне их всегда было жалко. Причем некоторые уже подсаживались на этот свежий воздух - как на наркоту и жить без него не могли! Бедные БЕДНЫЕ девушки... А еще вставать рано утром! Трястись в трех видах транспорта в родное НИИ... Ну, дальше там уже было все хорошо - здоровый коллектив, обсуждение последней "Иностранки", Самиздата-Тамиздата, курилка, нарезание овощей для супа прямо на рабочем месте - за пульманом, и всякие иные милые сердцу вещи. А потом им опять было плохо - домой на трех видах... И всю неделю - рано вставать. Как они держались вот такими - ДЕВУШКАМИ, непонятно. Вот такими Иринами-Маринами - без ни хуя денег, после этих трамваев-автобусов, без шмотья, даже и без информации, о том, что там носят в Париже в этом сезоне, просто в "брючках-свитерках" - задолго до яппи - изобрели эту моду - наши итээровские Бедные девушки. И эти вечные стрижки "под мальчика" - на волосы уж не было сил - утренняя очередь в коммунальную ванну... Вот такие они были - невесть откуда вылупившиеся питерские "подснежники - подмальчики". Они так и не состарились - ТЕ первые - никогда не стали тетками - так и ходят по Питеру в своих неизменных "брючках-свитерках" - Подмальчики - под 70 - немножко морщин - вот и вся перемена. А уж дочки их, сорокалетние - и вовсе сошли бы этим мамам за внучек - если б рядом не было уже и конкретно-реальных внучек - и опять "брючки-свитерочки-стрижечки" - только это все уже "яппи-стиль", и вроде бы не наши Бедные девушки изобрели его от бедности, а где-то там в Париже, Милане - великие дизайнеры - для удобства. Ирины-Марины... Аллочки-Беллочки... севернее Муринского ручья... с кофеваркой и "Вана-Таллином"... научно-технические. И, богемные - "подруги поэтов" - счастливые обладательницы ненормированного рабочего дня - моды были другие - все из Апраксинской комиссионки - теперь этот стиль называется "Винтадж" - "Из бабушкиного сундука". И волосы можно было позволить себе подлинней. Да и на Муринский ручей с кофеваркрй не удавалось заработать никогда - эти поили чаем в коммуналках. Зато в центре. Вот, пожалуй, разница и заканчивается - все равно это было одно племя - НАШИ БЕДНЫЕ ДЕВУШКИ. Героически содержавшие себя в такой неистребимо - нестерпимой девичьей прелести, что все в этом ГОРОДЕ писалось, рисовалось, пелось, игралось на гитарах и на сценах - для них, для них ненаглядных. Мамы, дочки, внучки - внучкам уже по двадцать, и вот они стоят в "Фишке" и слушают "Билли,с Бэнд" - или старого Рекшана, или еще кого... иногда даже и меня. Все они выжили тут в очередной раз - ну да, дома и камни помогают. А ТАМ? А там - ПЕРВАЯ ЗИМА. А за ней вторая... Что там с ними происходит? И с теми и с другими. Сначала те - которые не богема, которые НЕ Я, которые "брючки-свитерки: Во-первых, их образ жизни меняется не очень резко - ну сначала немножко учебы на всяких курсах, а потом - привычная ситуация раннего вставания и тряски в метро. Там на работе - все другое - работа на износ - нет друзей-подружек, нет задушевных разговоров - в обеденный перерыв нормальное американское общение - обсуждение еды и, увиденного по телеку. А дома - сил хватает только на то, чтобы посмотреть этот телек. Может быть по этому - от сознания этого, я там, в Америке никаких романов не писала, а только песни или очень короткие притчи - в пару страниц - что-то, что и такая уставшая Бедная девушка сможет воспринять... Во-вторых, эти Бедные девушки превратились в богатых. И вот я встречаю в кафе "Энивей" такую Ирину-Марину, Аллочку-Беллочку - ну из тех, что стояли в "Сайгоне" с маленьким двойным - НАШУ ДЕВУШКУ - милого Подмальчика с живыми черными глазами, и она говорит: Мы с мужем наконец съездили в Прагу - это что-то потрясающее! Ну конешно - ПРАГА! Там - НАШ КАФКА, там НАШ ГАШЕК ... (Кузьминский говорил : "...В одно и то же время, в одном городе жили два человека - Гашек и Кафка - невозможно в это поверить - кажется, что они жили в разное время и в разных местах..."), и там - Пражское Гетто, по которому ходит ОН - НАШ ГОЛЕМ. - Прага. Здорово! Ну и что там? Потрясающе! Ты себе не представляешь, как там все дешево! Я пытаюсь сообразить - Дешево - ЧТО? Голем? - Дешево - что? Все! И вкусно! Мы целыми днями, ну просто целыми днями только и делали, что обжирались! Ходили от ресторана к ресторану, от кавярни к кавярне - копейки, все - копейки! И это полное вранье, что лучший шоколад - брюссельский, глупости, чешский и только чешский! И дальше она долго рассказывала про шоколад... Правда, все рекорды побила еврейская девушка, посетившая Польшу. Вот сидит себе Сорокин в Садовом Кольце, и в страшном сне ему сниться туристический маршрут - Дахау. Он страшный сон радостно записывает и получается - очередной модный литературный хит. Но такое ему, пожалуй, и не присниться: девушка побывала в Освенциме и на вопрос " Что там?" ответила: Там конешно интересно, но признаться, Я ОЖИДАЛА БОЛЬШЕГО. Ну, собственно говоря, все честно - туристический маршрут. Люди хотят видеть - ЭТО и испытывать при этом какую-то, (что-то мы такое изучали, кажется у Энгельса) специальную радость - оттого, что это произошло не с нами (там, у Энгельса были бои гладиаторов для примера.) Вместо этого - разочарование - какие-то ботиночки... и не очень страшно. Все понятно.... но эта фраза! И ведь не со зла и не с подлости - просто от нежелания больше слышать и понимать русский язык - саму себя в частности. Нет, современный Выкрест - это не русский еврей, нацепивший на себя крест - это - русский еврей, отцепивший от себя русский язык... Но об этом я напишу позже, когда дойдем до креста. Да, вот это и есть - Выкрест. И все же - это не самое плохое, что может случиться с бедной душою Бедной девушки. Сменять БОГА НА ШОКОЛАД? На этот счет есть разные мнения... Вот, например, Том Вейтс что-то прорычал по своему по-англицки, а Дима Новик, ну, который на должности "Билли", то есть за контрабасом в "Билли,с Бэнд" - научил этого дикого медведя Вейтса говорить по-русски, и вот что мы услышали: Я не хожу в церковь по воскресеньям, Не молюсь там на коленях И не заучиваю наизусть Библию У меня свой собственный путь. Да, я знаю, конешно, Иисус любит меня, Или, может, даже чуть больше... А я, КАЖДОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ валюсь на колени... В кондитерской лавке. Душа просит Иисуса ШОКОЛАДНОГО. А когда солнце жестко жжет, как виски, так, Что даже в тени пинцет, Я заворачиваю Его в целлофан, Тогда Он тает и превращается в мусс, Вот он, мой Спаситель, в моих ладонях!... МУСС... поливаешь Им мороженое, выходит отличное суфле! Вот видите - Том Вейтс... В общем, ничего страшного - бывает, что душа требует Шоколадного Иисуса... интересно, слушают ли эти девушки Вейтса? А может и слушают. Мамонов вот придумал Шоколадного Пушкина. Раздобревшие от шоколада тела и души этих Бедных девушек... Даже и слово "раздобревший" - оно какое-то шоколадное. Нестрашное слово. Это все не про злобу... Я видела что-то и похуже - это когда душа начинает высыхать, как колодец. Иссохшая душа, наполненная злобным отчаяньем - вот это ужас. Вот это происходит с такими как я... РАШН БЛЭК И "БЛЭК РАШН" ... Я пойду через дорогу До знакомого шинка. Выпью водки, понемногу, Отойдет моя тоска. В "Самоваре" всякой твари Много больше, чем по паре. Поэтесса с длинным носом, Пимп с коришневым засосом, "Мамка" в розовом Версаччи, Дон-Жуан - владелец дачи, Бизнесмены при блядях (Показаться на людях). Одним словом - "хьюмен бинс" (Фасоль человечья), Время ходит вверх и вниз, А кабак стоит навечно... Мне - бесплатно наливают, Потому - меня тут знают. Бармен ходит в мой отель, У него там есть кобель. Хоть и черный, а хороший И берет недорого... Всюду деньги, всюду гроши, Тугрики и доллары. Не волнуюсь я одна - Стала жизнь песнею, Мне Америка-страна Выправила пенсию! Доктор стукнул молоточком, Написал про "драз-абьюз", Дали пенсию - и точка! А теперь я водку пью... Из поэмы "Сердце моряка" Запить мне всю жизнь не удается по причине слабого здоровья, но на этот раз я уж постаралась, да и обстоятельства складывались в мою пользу. Для начала я снова сдалась в текстиль - в одно захудалое местечко, которое держал бывший хиппи Майкл Попов. Родители Майкла - западные украинцы "Ди.пи." попали в Америку уже из Аргентины, и отец его был, вероятно, настоящий нацистский преступник - он умер от пьянства, и Майкл говорил, что за всю жизнь не встречал человека страшнее своего отца. Сам-то Майкл был невиннейший нью-йоркский заяц, играл на гитаре в собственной рок-группе в стиле "сикстис" и никогда бы мухи не обидел. Ни на каких языках, кроме английского, он не говорил, но по-украински, кажется, мог понимать немного. Правой рукой Майкла был пожилой еврей-гомосексуалист - Джерри, они работали вместе уже лет пятнадцать, видимо Джерри был когда-то влюблен в юного натурала Майкла. Постоянных работников в студии не было, так как, дела шли совсем плохо, (оба они, и Майкл, и Джерри, курили траву с утра до ночи, слушали старый рок и ненавидели всех этих сучек, заправляющих в нашем бизнесе, пожалуй, даже больше, чем я). Майкл был классический пример Хиппи, пытаюшегося стать Яппи, и невеста у него была, конешно, кореянка, хотя тайно он мечтал о русской девушке. В результате, он все же завел двух постоянных работниц, русских девушек: меня и Верку, казачку из Ставрополя, тоже "мухинку", и тоже, в тот момент одинокую мамашу, со своим мужем она разошлась по причине его сурового нрава. У Верки были еще всякие сложные работы, на стороне, а у меня - ничего, я как-то совсем растерялась от всего происходящего, и мне все время казалось, что я внутри у какой-то чужой пьесы, не для меня написанной - мне хотелось выйти из этих костюмов и декораций. Но выйти было некуда, оставалось только пойти после работы через дорогу до знакомого шинка - самого дорогого и знаменитого в Нью-Йорке русского ресторана с оригинальным названием "РУССКИЙ САМОВАР". "Самовар" и его легендарный хозяин Рома Каплан описаны уже множество раз, и в стихах и в прозе, но, тем не менее, тема "Самовара" неисчерпаема, и когда-нибудь я соберусь с силами и напишу об этом удивительном месте отдельную книгу - оно того заслуживает. Но в этой книге, посвященной судьбе Бедной девушки, занесенной на чужбину, "Самовар" будет лишь одним из многочисленных эпизодических героев. Хотя понятие "эпизодический" отлично подходит ко всем мужчинам, которые уже описаны мною на этих страницах, или еще будут описаны, но никак не к "Самовару" - этот "эпизод" начался примерно на третий день после моего появления в городе Нью-Йорке и кончится в моей жизни не раньше, чем сам "Самовар" закроется. Стоит это благословенное место на углу Восьмой и Пятьдесят второй, то есть прямо возле "Адовой кухни" и Гармент-дистрикта. Напротив "Самовара" находится "Рюмка" - то есть "Рашн водка-рум", а почти за углом "Дядя Ваня" - вот такой бермудский треугольник, дающий желающему запить-загулять - безграничные возможности. "Рюмку" открыл - сбежавший из "Самовара" официант Дима - ослепительной красоты пьяница, кончивший востфак питерского университета и женатый на поповне - дочери батюшки из Русской Зарубежной Церкви. Каплан был страшно зол на предателя Диму, и первые пару лет, друзья "Самовара" должны были ходить в "Рюмку" тайно, но потом все это как-то утряслось и роли разделились - в "Рюмке" стала преобладать бруклинская молодежная тусовка, а "Самовар" так и остался неким уникальным Ноевым ковчегом, собирающем в свое чрево представителей множества разных социальных групп русского Нью-Йорка. "Самовар" - место недешевое и, собственно говоря, бедную богему приучила ходить туда именно я, с помощью нескольких нехитрых правил, о которых - позже. Помещение, занимаемое "Самоваром" - длинное и вытянутое кишкой, сразу за входом начинается длинный бар и возле него несколько столиков - это курительная часть, потом, за белым роялем, начинаются столики самого ресторана. Среди клиентов "Самовара" - очень много приличных пожилых американцев, которые заходят сюда поесть перед бродвейским шоу, или выпить чего-нибудь - после. "Самовар" находится в самом центре района Бродвейских театров. И конешно молодые бродвейские актеры, певцы и балетные ребята тоже заглядывают сюда после своих спектаклей. Все, кто победнее, кучкуются вокруг бара. В то душное и печальное для меня лето, я каждый день выходила с работы - из студии Майкла Попова, (она была на углу Восьмой и Сороковой), часов в 9 вечера, шла десять минут по Восьмой и оказывалась в уютном, прохладном "Самоваре" - это был почти настоящий Рай - красноватый свет, тихие звуки рояля, столики, покрытые павлово-посадскими платками, и знакомые физиономии других завсегдатаев этого бара - так же как я, вышедших с работы около девяти - ювелиров, дизайнеров, ребят из туристических агентств и прочих представителей ненормированного рабочего дня. За стойкой в "Самоваре" перебывало множество необыкновенных персонажей, но в то лето, там стоял БАРМЕН БОРЯ - именно благодаря ему, мне почти удалось спиться. Бармен Боря был толстый человек с внешностью Карлсона - на голове он носил русый парик. Боря был пидар и патологический врун. Но как все пидары, он был человек артистический и с некоторой долей фантазии. Меня он обожал. И также нежно относился к Оле - жене Володи Брука - грустной женщине с красивыми синими глазами и долгим носом. Мы приходили уставшие, замученные - В общем, две носатые мымры, садились за бар, Боря наливал нам по первой "отвертке" и начинал: - Удивляюсь я вам, девушки. Такие красивые. А живете - скушно. Ну что этот "Самовар"? Ну, "Самовар"... рояль... но надо же как-то жить, видеть мир... для чего мы сюда приехали? Вот у меня, например, вчера был выходной. Мы с Виталиком поехали в Касткильские горы. Взяли двух коней. Едем, выезжаем к горному озеру, у меня - черный конь, у Виталика белый... Остановились, коней расседлали, кругом природа - удивительная, воздух горный - аж звенит, эдельвейсы цветут вокруг... разделись, взял я Виталика и понес на руках в озеро - обнаженного. Зашел по пояс, раскрываю ему попочку, как бутон, а там ... РОЗЫ! Вот так примерно выглядели Борины рассказы. Мальчики в них менялись, но все они были провинциальные малоудачливые русские балеруны, или сбежавшие морячки, и все они обычно сидели тут же за баром вокруг нас. Мы с Олей слушали эти рассказы, как завороженные - у нас в жизни ничего такого не было, а была лишь ненавистная работа и тревога за детей. У меня еще - иваново-вознесенское женское одиночество, а у Оли, разлюбивший ее Брук, что пожалуй, еще хуже. При этом понять, что в Бориных рассказах пиздеж, а что нет - было невозможно, и мы, на всякий случай безоговорочно верили всему. В общем, Боря раскрывал перед нами ВОЛШЕБНЫЙ МИР АМЕРИКАНСКОЙ МЕЧТЫ. И ПРИ ЭТОМ НАЛИВАЛ И НАЛИВАЛ. Первые пару дринков мы оплачивали сами, ( с кредитных карточек - денег у нас не было, а карточки - были), а потом уж он объявлял "хаус", и "хаус" этот для нас не кончался никогда. Ночью мы брали одно такси на двоих и ехали домой в Квинс. Там мы шли к Оле и еще немного добавляли вместе с Володей Бруком. Я думаю, что такой режим длился в моей жизни месяца четыре. Полю, предоставленную самой себе, за это время успели выгнать из школы. Полина школа - "Ля Гвардия" тоже уникальное место. Там собраны со всего Нью-Йорка талантливые дети - художники, актеры, танцоры, певцы и музыканты - от классических до рокеров и джазистов. Учатся там от 14 до 18 лет, но некоторым приходиться учиться гораздо дольше. Дело в том, что в Америке никаких троек никому не натягивают. А просто, не выдают аттестат зрелости, пока ты не сдашь все, что положено, но зато и посещать школу не возбраняется лет до двадцати двух, кажется. "Ля Гвардия" - бесплатная городская школа, но в нее нужно сдавать экзамен - по искусству. Каждый сдает по тому профилю, на который поступает. Там учатся дети многих нью-йоркских "артист", и дети почти всех русских художников. Ну, кто не жалеет своих крошек - те сдают их в "Стайвессон" - школа такого же типа, но не по искусству, а по науке и экзамен там - сложнейший. В "Стайвессон" - очень тяжелая программа и наркотики там в моде - тяжелые и дорогие - кокаин, например, а у нас, в "Ля Гвардии" все больше курят траву - по бедности. Но моя Поля как-то быстро, лет уж в 15 докурилась до галлюцинаций, слезла с моей помощью ( я чуть с ума не сошла от ужаса, но описывать это неинтересно), и к тому времени - в 16 лет она была уже убежденный и стойкий враг наркотиков и даже к спиртному на всякий случай не прикасалась. В школу ходить она любила, но категорически отказывалась посещать почти все занятия, кроме пения (на вокальном факультете она как раз и училась) и английского языка. У них там была чудная компания - утром они встречались и шли себе в Централ- парк на Земляничные Поляны - сидеть там и балдеть. Это летом, а зимой - в там же стоящий, "Данкен донатс" - это значит "Дунканова пышечная". В общем, меня вызвали в школу, потому что со мной возмечтали побеседовать учителя физкультуры и математики. Первым был учитель физкультуры - вид его, меня поразил. Сама-то я отказалась ходить на физкультуру еще в первом классе и проявила в этом отказничестве стойкость, не уступающему какому-нибудь вору в законе, в результате, мне сначала достали фальшивую справку, что я - чем-то больна, а потом, в восемь лет, я и вправду тяжело заболела, и вопрос о физкультуре был снят раз и навсегда. Но учителей физкультуры я помню хорошо - это были или здоровые дядьки - бугаи, или красавицы-спортсменки, ну такие женщины по имени "Светка" - эти были обычно веселые и добрые, в бугаи (такой мне и попался в первом классе) - злые. Полин учитель физкультуры был очень худой, маленький нью-йоркский еврей - очкарик, с огромным носом и каплей, свисающей с этого носа. Кроме того, он явно был истерик - сразу начал истерически взвизгивая, орать тонким голосом, о том, как это ужасно, что дочь моя не ходит на физкультуру, физкультура - укрепляет здоровье, вот он, например, с детства был очень больным ребенком, но превозмог себя, укрепил свое тело с помощью физкультуры и стал могучим богатырем, а теперь он преподает физкультуру, чтобы помочь другим. Капля от этого крика упала с его красного носа и на нем немедленно стала скапливаться другая. Поля - очень высокая крупная девочка, похожая на греческую статую, стояла рядом со мной и мрачно глядела на него. - И при этом, он все время трогает всех девочек руками. А мне - противно! - Понятно. Ну, теперь показывай математика. Вот этому бы математику преподавать... - Математик - индеец. Он никогда на уроках не говорит ни о какой математике - а только целыми днями о том, как Большой Белый Брат обидел его маленький народ. Я-то тут причем? И вообще рассказывает все время, что индейцы лучше белых, чище и все такое. В это время мы уже дошли до кабинета математики, и я увидела огромного индейского детину, как из "Полета над гнездом кукушки" - такому бы преподавать физкультуру. С ним я решила не разговаривать. Мы с Полей пошли сразу к директору, где нам любезно объяснили, что во всех случаях жизни, даже если Поля завтра исправится - ей придется посещать эту школу лет эдак до двадцати одного, чтобы сдать все хвосты, которые она накопила. И они советуют ей уйти на "Джи и Ди Программ" - это такие полугодовые заочные курсы - эквивалент школьной программы. Они сказали, что дадут ей хорошую характеристику и потом при поступлении в колледж - тоже. Потом выяснилось, что при поступлении в колледж, все дети с этой "Джи И Ди" автоматически приравниваются к двоешникам, и надо было не выпендриваться, а идти по стопам моей сестры Лизочки, которая училась в той же школе, двумя классами старше - на художницу, и невозмутимо, не теряя чувства собственного достоинства, посещала какие-то отдельные классы как раз до двадцати одного года. В общем, Поля, что называется, попала, и когда через год дело дошло до колледжа, выяснилось, что ни в один приличный ее не берут и денег на учебу нигде давать не хотят. Она посылала свои документы в одно место за другим и всюду отказы. Наконец она пришла ко мне радостная, размахивая бумажкой: - Вот, эти меня взяли! Я была уверена, что возьмут. Они прислали анкету на специальную программу "Возможность" - это для детей, у которых были трудности со школой. Им надо было послать эссе на тему "Почему я бросила школу", я им ТАКОЕ написала, что ясно было, что они меня возьмут. - Ты мне об этом ничего не рассказывала. Интересно, обычно ты мне все рассказываешь и показываешь... - Ну, знаешь, я не хотела тебе показывать, боялась, что ты немножко обидишься... - Я? - Ну, начало там такое: (Поля начала декламировать с выражением): "Когда мне исполнилось 16 лет, моя мать - хроническая алкоголичка спилась окончательно и выгнала меня из дома. До школы ли мне было? Пришлось с шестнадцати лет тяжелейшим трудом зарабатывать себе на хлеб..." ну и дальше в таком же духе. - Как тебе не стыдно! Кто алкоголичка? Это мои пару дринков в "Самоваре"? Ты же знаешь - мне было так тяжело... - Да при чем тут это! Юля! Я же знаю, что ты никакая не алкоголичка. Но мне же нужно было, чтоб меня взяли туда. И, в конце концов, я же поступаю на писательский программу. Могла я проявить фантазию? Я посмотрела, как пишут всякие знаменитые актрисы и рокеры, про свое детство, в журналах, и написала! - А если я приеду тебя навестить? - Зачем? Зачем тебе ездить в эту Аи Тейт Нью-Йорк Онианту? Я буду приезжать каждые каникулы. Ну, в крайнем случае, скажем, что ты поступила в Анонимных Алкоголиков и вылечилась. Приняли! И деньги дадут. Потому что в графе "Расовое происхождение" я написала "Рашн блэк"! - Чего? - Рашн блэк". Там есть три варианта: "вайт", "блэк" и "хиспаник". Ты же знаешь, "блэк и хиспаник" идут совершенно по другой линии - по "Аферматив экшн", там всякие привилегии в поступлении и в деньгах. Вот я и подумала, если есть "рашн джувс", то почему ж не быть "рашн блэк"? ТЕМ БОЛЕЕ ВОЛОСЫ У МЕНЯ, ПО ЧЕСТНОМУ, НЕГРИТЯНСКИЕ... - А если они тебя спросят, где живут эти русские негры? - Это я еще не придумала. - Отвечай, что "рашн блэк" живут в Абздекии. Запомни - "АБЗДЕКИЯ". Это маленькая горная республика на Северном Кавказе. Там живут абздэки - это и есть русские негры. - А есть такая республика? Я даже не пытаюсь ее пристыдить - в Америке географию отменили раз и навсегда, интересно - ЧТО ОНА ИМ СДЕЛАЛА? Потом Поля поехала в эту Онианту в специальную летнюю школу перед колледжем. В этой программе "Возможность" она оказалась не только единственной белой девочкой, но и единственной, кто умеет нормально читать, писать и даже говорить по-английски. Там были собраны всякие трудные дети из плохих семей, но с проблесками таланта и мозгов. В этой летней подготовительной школе их заново учили учиться. Поля говорила, что это напоминает детский сад. Потом она опять позвонила страшно довольная собой: - Знаешь, я очень не хочу иметь руммейта. Но думаю, мне и не дадут. Сегодня мы должны были заполнить специальные анкеты - у кого какое хобби. В общем, я написала, что изучаю "Викку" - ну ведьмовство, и любимое мое хобби - это по вечерам после занятий вываривать у себя в комнате, в кастрюльке, трупы некрупных животных - например лягушек, белок или крыс... Они там определяют кому с кем жить - по тому, у кого какое хобби. Думаю, что я буду жить одна. Не тут - то было! Через дня три - поздно вечером звонок: - Юля! Они поселили со мной ТАКУЮ девочку! Она вся в татуировках с ног до головы. И вся проколотая! Я боюсь ее! На самом деле, соседку Поле подобрали вполне удачно - они очень даже потом подружились. Но на следующий год Поля уже жила одна - у нее там началась головокружительная карьера в этом колледже, на следующее лето, ее уже поставили преподавать в летней школе, потом она все время была ассистенткой у всяких педагогов и даже президентом местного студенческого Пен-Клуба. Я каждый год получала за нее почетные грамоты и всякие "Листы Чести". Позже, "отслужив" Онианту, Поля вернулась в Нью-Йорк и поступила в адвокатскую аспирантуру, объявив, что устала от бедности и хочет иметь возможность много зарабатывать, и семья ее поддержала в этом начинании. (На самом деле - не важно, богат человек или беден. Просто одни и те же качества называются по- разному, у богатого - жадность. У бедного - прижимистость. У богатого нахальство и наглость, у бедного - гонор и обида. А все хорошее - даже и называется одинаково.) Но - возвращаюсь к своему повествованию. Я, стало быть, все пила и пила в "Самоваре" и даже вместо невинной "Отвертки" пристрастилась к чудовищному коктейлю "Блэк рашн". Выгнанное из школы дитя, я пристроила барменшей в еще одно место, которое мне доводилось посещать - в "Оранжевый медведь". Это был огромный неуютный бар с бильярдом и полумраком прямо возле Ворлд-Трэйд центра, и владел им печальный зеленоглазый серб Витя. Витя был вдовец, оставшийся от русской балерины Калерии Федичевой. Все это - наследство Кости Кузьминского и там, в "Медведе", Костя вместе с другими русскими художниками организовал арт-партию "Правда". Они начали делать всякие выставки - с переменным успехом, но, по крайней мере, это место стало явно русским. Грустный Витя в меня влюбился, но я не согласилась, - потому что серб, не серб, это еще до всякого Павича было, а все ж иностранец! А любовь моя к дружбе народов - она метафизическая и никак на жизнь тела не распространяется. Но зато я, по блату, устроила несовершеннолетнюю Полю туда в барменши - там почти каждый вечер была классная музыка. Поля сама певица - училась на мэццо сопрано. Я подумала - пусть слушает хорошую музыку и заодно осваивает полезную нью-йоркскую профессию. К тому же, Витя тоже жил в Квинсе и мог ночью подвозить ее домой. Правда через полгода он ее все же выгнал - страшно извинялся передо мной, но я была потрясена, что он вытерпел ее столько времени. Из Поли получилась поистине уникальная барменша. Бармены в Нью-Йорке бывают двух видов: первый - это молодая красотка, всячески играющая на своей сексуальности. Второй - это некий доморощенный философ, проповедник за стойкой, приваживающий народ своим интересным пиздежом. И вот - Поля. Краса-девица в мини - юбке, (она в свои шестнадцать выглядела на хорошие двадцать пять), и при этом - философ. Все это было бы здорово, если бы не тема Полиных философских изысканий. Ее в ту пору, больше всего волновало собственное освобождение от привязанности к травке и алкоголю. Она была, что называется, девушка с большим опытом. И, стоя за стойкой, организовала некий филиал "Анонимных Алкоголиков" - то есть целыми днями она рассказывала своим клиентам-выпивохам, о вреде пьянства. Она говорила: Ну и что ты тут сидишь? Что ты тут высидишь? Жизнь твоя проходит за этой стойкой! Нет, больше я тебе не наливаю. Два дринка за вечер - вполне достаточно! Зови, зови свою полицию! Не видишь, что у меня за спиной написано: "Бармен имеет право отказать в алкоголе каждому, на свое усмотрение". Что значит, трезвый? Это я буду решать, трезвый ты или нет. Посмотрите на него, люди! Разве трезвый человек будет так материться? Так орать на бедную девушку! Можно себе представить, как от нее шизели эти несчастные ирландские алкоголики, которые бухали себе уже пару лет в этом тухлом, но родном "Оранжевом Медведе", и вдруг вот такой ужас свалился им на голову! При этом она отчаянно храбрая - это у нас семейное от дедушки - балтийского матроса. В общем, через полгода Витя все же не выдержал. Но в ту пору она еще работала. Зарабатывала около стольника в неделю, и это были ее собственные деньги на личные нужды. А мое настроение становилось все хуже и хуже - видимо от непривычного пьянства у меня развилась депрессия. Я начала впервые в жизни становиться по-настоящему злой. Сколько же я таких видела бабочек, питерских принцессок - НАШИХ ДЕВУШЕК, разбившихся об Америку. Именно о нищету, и оттого, никому ненужность, или как альтернативу нищете, работу - "фул тайм джоб" - единственная форма социализма - нормированный рабочий день и пахота на износ. Это мы- то: художницы, поэтессы, переводчицы, вечные аспирантки, встающие в одиннадцать- двенадцать дня, когда и в питерской темноте уже чего-то там немножко светает. Потом медленное питье кофию - желательно с другой такой же ленивицей, а потом уж, часам к двум, можно неторопливо приступать к каким-нибудь действиям, призванным обеспечить хлеб насущный. Для этого надо проводить за столом - в полном одиночестве часов восемь - десять, потом одинокой девушке уже хочется гостей, ну хотя бы одного - надо же кому-нибудь перед сном слово сказать! У девушек еще бывают дети. В школу их отправлять очень просто: звонит будильник, ты вскакиваешь, легко подымаешь вовремя уложенного спать, (чтоб можно было посидеть спокойно с гостями на кухне!) и оттого, выспавшегося ребенка, одеваешь, сажаешь за стол, ставишь перед ним завтрак (яичница, яйцо или бутерброд, а также чай, кефир, молоко, булочка) и... сама немедленно снова спать! Ребенок завтракает, собирает портфель и идет себе мирно в школу - она на соседнем углу, обрастая по дороге одноклассниками. Вот так оно было в том яблочно-куринно-пушкинском мире. И в школу можно было ходить - за углом. И гулять во дворе. Почему теперь все решили, что так нельзя? Что нужны няньки и гимназии. Карьерная Работающая Мать, а ей в свою очередь - от депрессии и недосыпа - психоаналитики и косметички, (кожа портиться от усталости). Чтоб у ребенка было ВСЕ! У Чехова в одном рассказе, героиня стоит на коленях перед героем и говорит "Я вам ВСЕ отдала!", а он отвечает: "А кому надо это ваше ВСЕ?" Ладно, нечего давать советы. Каждый делает то, что ему суждено. Я вот пишу роман о Бедной девушке. О ней никто не пишет, кроме меня. Наша могучая, как зады сестричек Толстых, ЖЕНСКАЯ ПРОЗА - издает громоподобный БАБИЙ ВОЙ. Бабий вой - сейчас занимает основное место в Большой Русской Прозе. Вообще современная русская проза еще недавно напоминала архангельскую деревню имени 1947-го года из Федора Абрамова. Вот такая картинка: Мужиков - побило на войне. Женщины, впрягшись вместо лошадей, тянут борону-борозду - потому что надо тянуть. Тянут - Традиционную Классическую Русскую Прозу. Ту самую - из учебника литературы - с гуманистической идеей, (кто как называет ее - и русской, и еврейской, и христианской - суть одна - любовь. К природе, к старикам, к животным, деткам малым, к сирым и убогим мира сего, из шинели, все из шинели, сударь мой. Да и до шинели тоже...) Тянут бабы эту борозду - из бабьего своего инстинкта - для своих детей - внуков стараются - иначе не выкормишь душу, и, соответственно издают Бабий Вой - этот стон, который у нас песней зовется. Все это - наши героини - Улицкая, Петрушевская, любимейшая мною Света Василенко, родная моя матушка и.... дай им Бог. Вокруг плуга бегает - Председатель - одноногий инвалид - поэтому и на фронт на взяли - Приставкин, хлопает руками - как ангельскими крыльями и тоже воет - все про нее- про любовь. Рядом - ну те, которые с фронта вернулись живыми по причине тяжелой контузии - Митьки наши. Это, значит, контуженый морячок - говорить не может - однако мычит чего-то и на гармошке наяривает, а все бабам веселей, какая никакая - помощь. В Питере - матросик, а на Москве - кибировский - убогий солдатик - одна компания. В лесах - националисты - их никто не любит. Ни бабы, ни девушки - да и говорить о них неинтересно - они по лесам, за ними ГПУ - это теперь демократическое радио-телевиденье. В общем, стреляют - одни в других, но пахать то - никто из них не пашет - они все в войнушку играют. На деревьях сидят, как положено на Руси - райские птицы. Это всякие умные, остроумные талантливые критики - ну вот Шура Тимофеевский, например, баб они жалеют и поют им сладко. Матросика-солдатика жалеют тоже, "Лесных братьев" не любят. На землю они никогда не спускаются - ибо не место там птицам райским, зимой улетают в теплые страны - (Рим, Париж, Венеция...). Отдельно от националистов - Лимон. Это особая история. История Лимона и любви. Помните анекдот: из канализационной трубы вылезают мама-крыса и сын-крысенок, несчастные, худые, покрытые нечистотами... над головой у них со свистом пролетает обтерханная летучая мышь. Крысенок смотрит, потрясенный и кричит: - Мамка, АНГЕЛ! Лимон вышел из своего нелюбовного детства - из деревянного туалета с белыми червями, высунулся из люка - а над головой - Москва. Над головой - по московскому небу пролетает худосочная малокровная пизда Леночки Щаповой... - Мамка, СОЛНЦЕ! ОН УВИДЕЛ ЕЕ - ЛЮБОВЬ. Вылез из выгребной ямы и честно за ней, за любовью пошел. Искать ее пошел. Но только в пизде он и искал ее - ему даже и в голову не приходило, что любовь бывает еще и в других местах. И пошел Лимон через бурелом, по всему свету - за пиздой-любовью. Бедный слепой Лимон - пошел на ощупь - без поводыря. А все же - за ней. За то ему - спасибо. Книги его полны любовью - через ненависть, ерничанье, мат, наркоту, блядство - все равно все - про любовь. Так было поначалу. А потом, черпая только из единственно известного ему колодца - из пизды, Лимон быстро все вычерпал, дальше пошла гнилая вода - садизм, игра в войнушку, всякий там Гитлер-югент и все уже прочь, да прочь от любви - в обратную сторону. Теперь вот - на нарах парится, а сердобольные нью-йоркские евреи - детки - ученики Кузьминского собирают подписи под требованием! К президенту! НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИТЬ ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ ЛИМОНОВА!!! Мне тоже звонили. А я сказала, что было бы не лень, написала бы свое отдельное требование. ПУСТЬ СИДИТ!!! Отдыхает. Моего троюродного брата Мишеньку, тетя всегда запирала в ванной на моих днях рожденьях - потому что он - перевозбуждался. Я так думаю, что если взрослый мужик в мирное время, когда вражеские бомбометы под родной хатой не стоят, (не метафизическая ГЕОПОЛИТИКА - а настоящие БОМБОМЕТЫ из стекла и железа!), начинает мотаться по всему свету с ружьем - это явный признак нездорового перевозбуждения - пусть посидит в ванне. Успокоится, новый роман напишет. Вот такая я - сука... А вообще - то Лимона конешно надо ввести в школьную программу. Уже пора. Дальше - кто там у нас еще? Ну конешно - Товарищи из райцентра. Неожиданно бабий вой заглушает дикий рев мотоцикла, и появляются они. Иногда и на "Эмке". С проверкой. Оне - городския. Проживают оне в нашей русскоязычной загранице под названием - Садовое Кольцо. Могли бы и в нерусскоязычной загранице проживать - но в Садовом Кольце - удобнее. Пелевин, Сорокин... иногда их жгут - ими же выращенные монстры. Вик. Ерофеев - тот понимает, пахать-то надо, иначе всех пожгут. Он - Сочувствующий Товарищ из райцентра. Он следит, чтобы пахота не прекращалась, когда объезжают баб с инспекцией - всегда подбодрит, ласковое слово скажет: - Держись, бабоньки! Поддадим, осенью с хлебом будем! Подбодрил и... комья грязи из под колес обдают бабьи прохудившиеся подолы - городские отваливают. Назад, в уют Садового Кольца. У баб уж силы на исходе. А что делать? Отцы и старшие братья - пали. Вышел на крыльцо седой как лунь - столетний дед - Исаич - руки трясутся - голова уж сильно путается, попробовал поднять плуг - уронил, сел на завалинку и заплакал.... Ну вот и пришла пора младшего брата. Кибальчиша, Мишки Пряслина. Вроде подрос за эти годы и потихоньку начал впрягаться. Мальчики взялись писать романы. За плуг, стало быть, взялись не за винтовку, потому как вокруг - мир и деревня 47-го. Невспаханная борозда и уставшие бабы-лошади со своим воем: Вот и кончилась война И осталась я одна, Я и баба и мужик, я и лошадь, Я и бык... Раздался некий голос. Это еще не мужской голос - но явно и не женский - это говорят юноши. Вот тут у себя в Питере - я их слышу и вижу - у них и лица остались детскими, как и у меня - говорят тут в Питере такая вода. Странное ощущение от самих себя - все мы юноши и девушки в свои тридцать - сорок лет. Не мужики и не бабы, хотя пора бы уже. Ну вот, накрасишься сильно или бороду отрастишь - тогда можно хоть немного, да скрыть - детские лица. Но непонятно надо ли - делать повзрослей лицо - если голос - все равно такой - юношеский - незаматеревший? Но что-то эти голоса уже затянули. Затянули свою песню. Послевоенную - имени 47-го года, мужскую. Про павших отцов и братьев. Про любовь и про Родину. Наши мальчики - головы подняли. Над головой - все ангелы летают. Опустили головы - там пустая черная земля. НАША и никто не претендует. В общем, подхватили плуг с классической идеей - не от баб, (настоящие мальчики - умрут, но у баб учиться не будут), от тех - старых Котиков-Козликов: ...Ходит по садику Пушкин рогатый, ходит за Пушкиным Гоголь усатый, следом за плугом - Толстой бородатый... И вперед - до самого... Ну где там у нас последний Русский Мужской Роман? Аксенов что ли? Пусть будет Аксенов - как у него там чудно - про горлышко! Нет, не то, которое у Чехова - горлышко от разбитой бутылки, что блеснуло на плотине и сразу вышла лунная ночь, а у лаборантки горлышко - которое бьется, когда ее ебут на подоконнике - для меня, вот на том подоконнике в "Ожоге" и кончился Мужской Голос, мир кончился, все ушли на фронт, и начался - тяжкий военный тыл с Бабьим Воем и Районным Уполномоченным. Одним словом, на фоне этих нестройных еще, ломающихся, но, безусловно, мужских голосов, я продолжу свою песню - Рассказ о Бедной Девушке. Раньше о ней рассказывали ТЕ - усато-бородатые, но наши-то нынешние - да много ль они баб то видали? Ну, даст на сеновале известная деревенская блядь-вдовка, или женят за корову на соседской девчонке - все-таки не сравнить с опытом - ТЕХ - крепостное право - сераль в девичьей, гусарские попойки - дамы полусвета, а романы с замужними? ... Все эти балы, фанты... Домики в Коломнах, Охтенки с кувшинами, Настеньки с Белыми ночами, Гали Ганские и Галины Бениславские, Дунканы и Гиппиусы... А нынче что? У старших одна имеется - Лена Шварц, и ту берегут как зеницу ока - чужим не выдают. В общем, о Бедной девушке кроме меня писать некому - и приходится писать дальше - хотя это очень, очень трудно - написать целый роман. И к тому же не понятно - зачем? Все, что я хотела рассказать о Бедных девушках - я уже рассказала в своих песнях. Все эти слова, "что давно лежат в копилке" - уже выкрикнуты. И что самое замечательное - услышаны! Я выхожу на сцену и два часа подряд рассказываю - пропеваю вот эту самую историю - о том как "любовь и бедность навсегда меня поймали в сети..." И зачем еще роман? Роман это тяжелое испытание. Ну, как съедение крысы при приеме в масонскую ложу. Потому что не девичье это дело - писать романы. КРУТИТЬ и ЧИТАТЬ - вот что должны делать девушки с романами. А писать - это труд - то есть вообще вредное занятие. Другое дело - сочинять! Сочинять можно и в трамвае и в аллее тенистого сада. Сочинять можно стихи, песни и сказки - вот этим-то я раньше и занималась... Но в том-то и заключается горькая доля не просто девушки, а девушки БЕДНОЙ, что ей часто приходиться трудиться и делать всякую не вполне девичью работу - например, проводить водопровод (об этом я расскажу позже!) или вот писать роман. Ладно уж - съем я эту крысу. И попотчую ею любезного читателя. И буду называться уж никакая не "Наша Ахматова" - пожилая поэтесса, а вместе с другими ребятами с нашего двора - "Молодые прозаики Петербурга". Не обязательно "ИЗВЕСТНЫЕ", можно просто "Подающие надежды". Есть такие выражения - скажешь - начинается счастье и какой-то запах весны - "Подающие надежды", или "Молодой человек" - как здорово услышать такое! "Молодой человек!" А у меня: БЕДНАЯ ДЕВУШКА. В Питере они были двух видов - богемные и научно-технические. У большинства технических был нормированный рабочий день. Вообще они были другие. О них чудно написал Валера Попов, что-то вроде "... Наши девушки, с их чистенькими кухоньками, кофеварками и ликером "Вана Таллин", в уютных однокомнатных квартирках где-то севернее Муринского ручья. ..." Ну, севернее Муринского ручья - это уж попозже, а сначала с родителями, или в коммуналках, и мальчики ихние - тоже. Не было у них ни мастерских, ни котелен, ни подвалов, ни чердаков. И девушек своих они МУЧИЛИ. Нас - богемных, наши не мучили - если надо было соблазнить девушку и вообще - СКЛОНИТЬ - ее вели в чердаки и подвалы - мастерские - котельные, обкуривали клубами Беломорного дыма, заливали по самое горлышко портвейном "Русский лес" и под победные звуки гитары ... без мебели, без книг, на старом, продавленном диванчике... А эти! Научно-технические! Они что делали? Помните? Они их - везли на природу! В поход! На СВЕЖИЙ ВОЗДУХ, который на самом деле называется ХОЛОД или ЖАРА! А еще КОМАРЫ! В настоящее Белое море, в настоящий Русский лес! И там их заставляли - прыгать в байдарках по порогам, удить рыбу, потом еще разводить костры! Ставить палатки! Готовить уху! Ужас какой! И только после всего этого, начинались победные звуки гитары... Мне их всегда было жалко. Причем некоторые уже подсаживались на этот свежий воздух - как на наркоту и жить без него не могли! Бедные БЕДНЫЕ девушки... А еще вставать рано утром! Трястись в трех видах транспорта в родное НИИ... Ну, дальше там уже было все хорошо - здоровый коллектив, обсуждение последней "Иностранки", Самиздата-Тамиздата, курилка, нарезание овощей для супа прямо на рабочем месте - за пульманом, и всякие иные милые сердцу вещи. А потом им опять было плохо - домой на трех видах... И всю неделю - рано вставать. Как они держались вот такими - ДЕВУШКАМИ, непонятно. Вот такими Иринами-Маринами - без ни хуя денег, после этих трамваев-автобусов, без шмотья, даже и без информации, о том, что там носят в Париже в этом сезоне, просто в "брючках-свитерках" - задолго до яппи - изобрели эту моду - наши итээровские Бедные девушки. И эти вечные стрижки "под мальчика" - на волосы уж не было сил - утренняя очередь в коммунальную ванну... Вот такие они были - невесть откуда вылупившиеся питерские "подснежники - подмальчики". Они так и не состарились - ТЕ первые - никогда не стали тетками - так и ходят по Питеру в своих неизменных "брючках-свитерках" - Подмальчики - под 70 - немножко морщин - вот и вся перемена. А уж дочки их, сорокалетние - и вовсе сошли бы этим мамам за внучек - если б рядом не было уже и конкретно-реальных внучек - и опять "брючки-свитерочки-стрижечки" - только это все уже "яппи-стиль", и вроде бы не наши Бедные девушки изобрели его от бедности, а где-то там в Париже, Милане - великие дизайнеры - для удобства. Ирины-Марины... Аллочки-Беллочки... севернее Муринского ручья... с кофеваркой и "Вана-Таллином"... научно-технические. И, богемные - "подруги поэтов" - счастливые обладательницы ненормированного рабочего дня - моды были другие - все из Апраксинской комиссионки - теперь этот стиль называется "Винтадж" - "Из бабушкиного сундука". И волосы можно было позволить себе подлинней. Да и на Муринский ручей с кофеваркрй не удавалось заработать никогда - эти поили чаем в коммуналках. Зато в центре. Вот, пожалуй, разница и заканчивается - все равно это было одно племя - НАШИ БЕДНЫЕ ДЕВУШКИ. Героически содержавшие себя в такой неистребимо - нестерпимой девичьей прелести, что все в этом ГОРОДЕ писалось, рисовалось, пелось, игралось на гитарах и на сценах - для них, для них ненаглядных. Мамы, дочки, внучки - внучкам уже по двадцать, и вот они стоят в "Фишке" и слушают "Билли,с Бэнд" - или старого Рекшана, или еще кого... иногда даже и меня. Все они выжили тут в очередной раз - ну да, дома и камни помогают. А ТАМ? А там - ПЕРВАЯ ЗИМА. А за ней вторая... Что там с ними происходит? И с теми и с другими. Сначала те - которые не богема, которые НЕ Я, которые "брючки-свитерки: Во-первых, их образ жизни меняется не очень резко - ну сначала немножко учебы на всяких курсах, а потом - привычная ситуация раннего вставания и тряски в метро. Там на работе - все другое - работа на износ - нет друзей-подружек, нет задушевных разговоров - в обеденный перерыв нормальное американское общение - обсуждение еды и, увиденного по телеку. А дома - сил хватает только на то, чтобы посмотреть этот телек. Может быть по этому - от сознания этого, я там, в Америке никаких романов не писала, а только песни или очень короткие притчи - в пару страниц - что-то, что и такая уставшая Бедная девушка сможет воспринять... Во-вторых, эти Бедные девушки превратились в богатых. И вот я встречаю в кафе "Энивей" такую Ирину-Марину, Аллочку-Беллочку - ну из тех, что стояли в "Сайгоне" с маленьким двойным - НАШУ ДЕВУШКУ - милого Подмальчика с живыми черными глазами, и она говорит: Мы с мужем наконец съездили в Прагу - это что-то потрясающее! Ну конешно - ПРАГА! Там - НАШ КАФКА, там НАШ ГАШЕК ... (Кузьминский говорил : "...В одно и то же время, в одном городе жили два человека - Гашек и Кафка - невозможно в это поверить - кажется, что они жили в разное время и в разных местах..."), и там - Пражское Гетто, по которому ходит ОН - НАШ ГОЛЕМ. - Прага. Здорово! Ну и что там? Потрясающе! Ты себе не представляешь, как там все дешево! Я пытаюсь сообразить - Дешево - ЧТО? Голем? - Дешево - что? Все! И вкусно! Мы целыми днями, ну просто целыми днями только и делали, что обжирались! Ходили от ресторана к ресторану, от кавярни к кавярне - копейки, все - копейки! И это полное вранье, что лучший шоколад - брюссельский, глупости, чешский и только чешский! И дальше она долго рассказывала про шоколад... Правда, все рекорды побила еврейская девушка, посетившая Польшу. Вот сидит себе Сорокин в Садовом Кольце, и в страшном сне ему сниться туристический маршрут - Дахау. Он страшный сон радостно записывает и получается - очередной модный литературный хит. Но такое ему, пожалуй, и не присниться: девушка побывала в Освенциме и на вопрос " Что там?" ответила: Там конешно интересно, но признаться, Я ОЖИДАЛА БОЛЬШЕГО. Ну, собственно говоря, все честно - туристический маршрут. Люди хотят видеть - ЭТО и испытывать при этом какую-то, (что-то мы такое изучали, кажется у Энгельса) специальную радость - оттого, что это произошло не с нами (там, у Энгельса были бои гладиаторов для примера.) Вместо этого - разочарование - какие-то ботиночки... и не очень страшно. Все понятно.... но эта фраза! И ведь не со зла и не с подлости - просто от нежелания больше слышать и понимать русский язык - саму себя в частности. Нет, современный Выкрест - это не русский еврей, нацепивший на себя крест, это - русский еврей, отцепивший от себя русский язык... Но об этом я напишу позже, когда дойдем до креста. Да, вот это и есть - Выкрест. И все же - это не самое плохое, что может случиться с бедной душою Бедной девушки. Сменять БОГА НА ШОКОЛАД? На этот счет есть разные мнения... Вот, например, Том Уэйтс что-то прорычал по своему, по-англицки, а Дима Новик, ну, который на должности "Билли", то есть за контрабасом в "Билли,с Бэнд" - научил этого дикого медведя Уэйтса говорить по-русски, и вот что мы услышали: Я не хожу в церковь по воскресеньям, Не молюсь там на коленях И не заучиваю наизусть Библию У меня свой собственный путь. Да, я знаю, конешно, Иисус любит меня, Или, может, даже чуть больше... А я, КАЖДОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ валюсь на колени... В кондитерской лавке. Душа просит Иисуса ШОКОЛАДНОГО. А когда солнце жестко жжет, как виски, так, Что даже в тени пинцет, Я заворачиваю Его в целлофан, Тогда Он тает и превращается в мусс, Вот он, мой Спаситель, в моих ладонях!... МУСС... поливаешь Им мороженое, выходит отличное суфле! Вот видите - Том Уэйтс... В общем, ничего страшного - бывает, что душа требует Шоколадного Иисуса... интересно, слушают ли эти девушки Уэйтса? А может и слушают. Мамонов вот придумал Шоколадного Пушкина. Раздобревшие от шоколада тела и души этих Бедных девушек... Даже и слово "раздобревший" - оно какое-то шоколадное. Нестрашное слово. Это все не про злобу... Я видела что-то и похуже - это когда душа начинает высыхать, как колодец. Иссохшая душа, наполненная злобным отчаяньем - вот это ужас. Вот это происходит с такими, как я... Что происходит с такими, как я. Лают собаки - в город во мраке Идет попрошаек стая: Кто в дранной рогоже, Кто в рванной одеже, КТО В БАРХАТЕ И В ГОРНОСТАЕ... Английская народная песенка. Такие - чаще всего без мужей, богемные браки сиюминутны и недолговечны - свобода... без мужей, но с детями. Значит ты должна одна платить рент за двоих - ну за такую хату, где двое помещаются. И район, в котором ребенок может ходить в школу, не опасаясь быть убитым. Социализма там нет. Это значит, что можно сесть на "социалку", но тебе дают на двоих с дитем 700 баксов, а квартира тоже стоит 700. И еще выгоняют на общественные работы! В общем, начинаются отчаянные попытки зацепиться за какого-нибудь мужчину. А они - шарахаются! Наши. А с чужими, мы не ходим. Мы ж хотим своих - поэтов-художников, чтоб на гитарах и все прочее. А это значит не помощь - а еще одного на шею. Одинокие - ищут, а замужние в это время гонят прочь из дому - Уходи! Ребенка - прокормлю, тебя - нет сил. И никакой любви им не надо. Такие вот - САМКИ СО ЗДОРОВЫМ ИНСТИНКТОМ САМОСОХРАНЕНИЯ - скидывают с плеч самца - лишь бы сохранить детеныша. А детеныши проходят нищету, наркоту, панков-готиков, ненависть к родителям... И кто-то снова выплывает на поверхность - к любви. И женщины выплывают - не буду описывать, чего это обычно стоит - иначе выйдет не роман, а медицинское пособие. Вся эта бесконечная череда унижений - она ударяет по всем частям тела, включая душу. А уж по ней - молотом! Это уж настоящий "Принц и Нищий" и нету, нету Майлза Гендона! Правда иногда становиться ясно, что можно выжить и без Гендона - конешно везде и всегда есть "выживатели" - вот, например, Лена Коренева - яркий пример выжившей принцессы... Я собиралась через 13 лет в Россию и все слушала Галича: Когда я вернусь... Он-то никогда не вернулся - а я вот еду. И хочется что-то ответить - бедному Александру Аркадьичу - из моего времени. ... И ты, как положено, скажешь: "Москва расцвела!" И сядешь со снобом за столик московского клуба. И все тебе мило на Родине, все тебе любо, А ГЛАВНОЕ - ЗУБЫ В ПОРЯДКЕ И ЖОПА ЦЕЛА. Да, зубы на месте, и жопа, как будто цела... Когда по старинке за столик присядете оба Московского клуба, "и челка московского сноба", "что в сумерки вписана четко"... И скатерть бела!" Да, есть слово в сто раз страшнее чем "выкрест" - это "опущенный". Опущенная душа... И - счастье - вот так вернутся - когда у твоей души и "зубы в порядке, и жопа цела". А все остальное - ясно, что приложится. Вся книжка Лены Кореневой - это сплошное "Морозко": - Холодно ли тебе, девица? - Тепло, дедушка! Вот такой разговор, ну а в конце, как положено - Иван-царевич (он немного лысоват, да и сундук с золотом, не вполне конкретно-реальный, но все же конец почти голливудский.) Но мы-то тут не для Голливуда собрались, а для НАСТОЯЩЕЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, где, как известно, должна происходить БОРЬБА ПЛОХОГО С ЕЩЕ БОЛЕЕ УЖАСНЫМ. Так что я продолжу свой печальный рассказ... Одним словом, встречаешь - этих наших девочек из "САЙГОНА" - злобными мегерами, спившимися, со сторчавшимися детьми, с бесконечными обидами на весь мир, который не помог, на Бога, который пайку недовыдал. А некоторые внешне благополучны - они, с понтом, нашли себя в какой-нибудь хлебной профессии, обрели американского бойфренда или брайтоновского "роскошного" мужчину в тренировочном костюме из сиреневой лайки, дети - посторонние им неведомые существа - плохо понимающие по-русски - вот такой вариант. Эти - благополучные часто пишут мемуары - чтобы там уж раздать всем сестрам по серьгам. И там опять - обида. И я направлялась куда-то в эту сторону - прямой дорожкой. Злобное отчаянье все усиливалось, а чувство юмора все улетучивалось. Почти каждый вечер я сидела за баром в "Самоваре"- пьяная, и выслушивала разные гадости, которые говорили мне неудачливые и немолодые богемные красавцы, пришедшие туда кадрить юных девушек, а юные все сидели в "Рюмке" со своими набриолиненными, в испанском стиле кавалерами - зачем им немолодые? Там, в "Самоваре" - на девушку тянула только я (остальные явно были дамы и сидели в глубине за столиками), вот мне и приходилось выслушивать всякую хуйню типа: - Вот ты сидишь тут и пьешь. А хули ты работу бросила? Английский не учишь? Тут тебе не Питер, твой сраный. Тут Америка! Работать нужно! Да через десять лет, тебе уже будет сорок - и ты будешь сумасшедшая седая старуха, никому на хуй не нужная! Я резонно возражала, что мне уже 38 и, стало быть, эти "через десять лет..." уже благополучно наступили, но в ответ получала новую порцию гадостей под видом поучений. Бармена Борю уже к тому времени уволили за кражу продуктов из буфета, защитить меня было некому... Я расстроилась до такой степени, что стала всех, кто мне скажет что-нибудь неприятное - сразу бить бутылкой по голове в ответ. Но это был тупиковый путь - там, в "Самоваре", я все же не осмеливалась так себя вести, а из всех других мест меня быстренько повыводили за локоть, в "Рюмку" например, вообще ходить запретили. И самое обидное было то, что народ и не думал от ударов бутылкой по голове - как-то исправиться - задуматься о душе.... Только моя репутация городской сумасшедшей обогатилась эпитетом "буйная". В один прекрасный день отсутствие нормальной работы, денег, любви и дружбы, смешалось в моей душе с тремя порциями коктейля "Блек рашн" (жуткая вещь- водка с кофейным ликером!) и привели меня к мысли, что жить на этом свете - у меня более нет сил. Мне уже давно хотелось уснуть и утром не просыпаться - но самой себе я не признавалась - ведь если признаться, что находишься в такой тяжелой депрессии - то вроде надо что-то делать - ну к доктору идти - а он что? Япповские таблетки счастья выпишет! Ничего такого мне было не нужно, и, определив, наконец, свое состояние, как суицидное, я просто стала обдумывать - время, место и способ своего будущего ухода из жизни. Все это я придумала очень быстро и решила посоветоваться с Полей - единственным в ту пору другом. - Я считаю, что самоубийство - самоубийству рознь. Одно дело, когда истеричная дамочка пьет горсть снотворных таблеток или режет себе вены оттого, что ее бросил очередной Гастон. Это грех, конешно. И вообще - минутная слабость, которой не стоит доверять. Но если это решение принимает в совершенно спокойном состоянии взрослый человек, просто уставший находится на этом свете и желающий отправиться куда-то в другое место? Вот я, например - я, верю в то, что после смерти мы едем куда-то дальше. И мне, Поля, очень тяжело ТУТ. У меня, в общем-то, почти кончились силы. Я прожила очень чудную, яркую жизнь, от меня останется много чего - и картины и песни, и ты - такая замечательная, но я - устала. И вот что я решила - ЧЕРЕЗ ПЯТЬ ЛЕТ, когда тебе исполниться двадцать один - и ты уже будешь взрослая, я - покончу с собой. Я поеду в Россию, и это уж будет последняя проверка - вдруг я найду там любовь, и мне станет хорошо. Тогда я там и останусь. Но на самом деле - это нереально - жилья у меня там нет, все меня забыли и никому я там не нужна, как впрочем, и тут... - Мне ты ОЧЕНЬ нужна! - Так не сейчас же! Сказано - через пять лет. В общем, увидев, что я и там никому не нужна, я поеду на Кавказ, заберусь на какую-нибудь высокую гору и брошусь вниз. Это будет не страшно и не больно. Можно ведь мне так поступить, правда? Ты меня простишь, если я так сделаю? - Я тебя понимаю, я тебя прощу, а мама? - Вот насчет родителей, я все тоже продумала. Тебе придется для этого немножко изучить буддизм. Родителям наврем, что я ушла в буддийский монастырь. Как муж Наташи Козловой. И не хочу никого больше видеть. А ты будешь писать нашей маме письма от меня из этого монастыря! Всю жизнь, пока они не умрут от старости. Они никогда не должны узнать правду. Будешь? - Буду. - Значит ты согласна, что человек имеет на это право? - Конешно согласна... слушай я пойду спать, ладно, а то у меня голова что-то разболелась. Я тоже пошла спать. Это была пятница. Немножко еще успела подумать перед тем как уснуть: ... Какая у меня Поля все же неэмоциональная. "Голова разболелась...". Другая бы сказала: "Мамочка, не надо!". Да она и не зовет меня мамочкой, а только Юлей. Мамой и папой она зовет моих родителей. Моя сестра Лиза старше Поли только на два года - вот и выходит, что они вроде как сестры, а я - старшая сестра. Ну, в общем, кажется, все прошло нормально и можно будет через пять лет спокойно умереть. А уж пять-то лет - ерунда - это я вытерплю. Дотяну Полю до колледжа и даже до аспирантуры. А жить-то мне ясно, что больше незачем - я - "лузер" - неудачница во всем, и художник я никакой, и дизайнер хреновый и друзей у меня нет, и любовника нет - и все меня считают сумасшедшей, и мама меня больше не любит... и жить я тут больше не могу! Все - еще пять лет и конец... Тут я и уснула. А утром выхожу на кухню - там, на столе лежит стольник и записка: "Юля! Ты вчера что-то взгрустнула. Вот тебе сто долларов - пойди в "Самовар" выпей, развейся. Или пойди, купи себе какой-нибудь подарок. А то у тебя плохое настроение. Поля". Это была как раз вся ее зарплата за неделю. И тут я поняла, что я никакой не "лузер" - потому что одну работу в своей жизни я кажется, уже выполнила и кажется, на пятерку. Какой же я после этого "лузер"? И как же я могу помирать - ведь ясно же - чем мне надо заниматься - мне надо растить каких-нибудь детей - надо идти в няньки или в гувернантки. Выращивать еще вот таких Полин. Совсем расхотелось помирать. Конешно я представляла свою будущую воспитанницу - ангелоподобной русской девочкой, если бы мне кто-нибудь тогда сказал, что это будет японский мальчик - и чудовищный хулиган к тому же, я бы сильно удивилась. Но мальчик свалился на мою голову несколько позже, и в эту книжку он не попадает. А тогда я первым делом бросила пить. Поскольку от алкоголизма я была еще очень далека - это было сделать нетрудно. Простой трюк - ведь невозможно выпустить стакан из рук - отказаться от этого образа жизни - сидения в кабаке со стаканчиком в руке. Значит надо просто поменять содержимое этого стакана - ну как безникотиновые сигареты. Я перестала вливать в себя водку с апельсиновым соком или с кофейным ликером и стала пить красное вино с водой - две трети воды на одну треть вина. Это просто кислая вода розового цвета и с винным запахом. А все равно - сидишь себе в баре и элегантно тянешь что-то через трубочку. В общем, в один день мое питье прекратилось, потом еще за недельку мозги прочистились и тут слева от меня все чаще и чаще начал возника