ня шли по Фонтанке. Белый, белый, рябой снег... За разрушенным домом (по другую сторону Фонтанки, против Шереметевского дома) - заходящее солнце... АА обратила мое внимание на него и заговорила о том, какое оно - какое освещение: совсем похоже, как будто сегодня поздняя осень и выпал первый снег. Были бледные, розовые, немощные лучи. - А Вы любите осень? - Люблю, когда она приходит после лета, а не после зимы, как сегодня. АА с Пуниным поехала из Шереметевского дома к Рыбаковым (часов в шесть) на блины. Были у него приблизительно до 8 1/2. И от него поехали в Шереметевский дом. АА говорила мне, что просила Кардовскую предоставить мне возможность сфотографировать портрет Николая Степановича, если бы я приехал в Москву. О Пастернаке говорила с большой теплотой. Между прочим, в Москве, когда у АА были Пастернак, Зенкевич и Тумповская, они говорили о халтуре, а затем и о происхождении самого слова "халтура". (Один раз Пастернак был у АА вместе с Зенкевичем, Пунина тогда не было.) Шли из мраморного дворца в Шереметевский дом в пять часов. АА еще не обедала, была голодна. 1916. АА была в "Привале комедиантов" (единственный раз, когда она там была). Было много народу. В передней, уходя, АА увидела Ларису Рейснер и попрощалась с ней; та, чрезвычайно растроганная, со слезами на глазах, взволнованная, подошла к АА и стала ей говорить, что она никак не думала, что АА ее заметит и, тем более, заговорит с ней...Она имела в виду Николая Степановича и поэтому была поражена. "А я не знала", - АА. Сентябрь 1916. АА виделась с Недоброво в Бахчисарае - в последний раз. Весна. АА болеет. Живет у Срезневских (?). 9 июля. АА приехала в Севастополь (и живет на даче Шмидта?). Декабрь. Определить дату приезда АА из Крыма в Петербург; когда АА приехала в Москву, там узнала о смерти Распутина. Это известие было как слух. Приехала в Петербург - и здесь слух подтвердился. У Николая Степановича была тайно от АА комната - в меблированной гостинице "Ира". АА, однако, эту тайну знала, но хранила ее свято и не показывала вида, что знает. Однажды Николай Степанович попрощался с нею (она жила у Срезневских) и сказал, что идет домой. "Где ты живешь?" - "Я тебе не скажу". АА после ухода Николая Степановича подождала - с расчетом, чтобы он дошел до дома, - взяла телефонную трубку, нашла номер "Иры", позвонила: "Дома Гумилев?" - "Да, он только что прошел к себе". Николай Степанович подошел к телефону... АА заговорила с ним о каком-то деле. Николай Степанович ответил. Был очень недоволен - и никогда не поднимал разговора ни о том, как АА узнала его адрес, ни об "Ире" вообще. 1916. АА не говела, потому что была больна. Под вечер АА с Пуниным были у Рыбаковых на блинах. АА попросила Пунина за столом показать Рыбакову фотографии, снятые мной (я их дал вчера АА и вчера же Пунин забрал их у нее - себе). Пунин взъерошился: "Не покажу..." - "Почему?" - "Они неприличны!". Создав неловкость, Пунин потом решил показать. Рыбаков смотрел сластолюбиво и сказал приблизительно так: "Да, Анна Андреевна на все способна". Еще углубил этим неловкость. Потом Пунин выговаривал АА: "Вы думаете, мне приятно, что Лукницкий видит вас в таком виде!". А история глупая - фотографии абсолютно приличны: АА снята в постели. Что в этом неприличного? С этим согласна и АА, да, в глубине, и сам Пунин. Вчера, уходя из Шереметевского дома, АА обещала Пунину прийти сегодня в три часа. Сегодня в четыре часа Пунин звонил мне - АА не пришла - и просил съездить к ней узнать, придет она или нет. Я поехал и встретил ее в дверях - выходящей из квартиры. Вчера вечером (может быть, сегодня утром) АА читала Владимиру Казимировичу рецензию Анненского о Гумилеве. Он совершенно согласен с нашим общим мнением. АА хотела вечером идти домой. Пунин ее не пускал... Потом она встала с дивана, пошла через коридор в другую комнату, поговорила, по-видимому, с Пуниным. Пунин уговорил ее не идти в Мраморный дворец, и она осталась. АА рассказывала, что в Москве ее водил показывать antiques Щербаков. Здоровье. От АА сильно пахнет эфиром. Она ежедневно принимает (вспрыскивает?) камфору и эфир. Только этим лекарством держится. Только благодаря ему в Москве все время была такой веселой и бодрой. Сегодня сказала, что, не приняв это лекарство, она не может встать с постели: сердцебиение и слабость мешают. В Москве была очень бодрой, оживленной и веселой: говорит, что в Москве легче дышать - московский воздух действует благотворно. Вечером после Рыбаковых (и после блинов - "а ужасная вещь - блины!") АА очень хотела спать... Вышла в холодный коридор. Вернулась дрожа, встала у печки... Потом легла. У нее сильный озноб. Я спрашиваю: "Простудились?" - "Деточка, у меня одиннадцать лет озноб - неужели же все я простужаюсь!" Сказала, что весной прошлого года болела, вероятно, потому, что была отвратительная зима (зима была мокрая и теплая). А квартира ее в Мраморном дворце - ни при чем (я ставил причиной болезни ее квартиру, разговаривая с ней). Вчера и сегодня АА очень хороша со мной. Разговоры наши легки и свободны. АА спорила со мной и доказывала, что я что-то не так сделал (какую-то мелочь) в "Трудах и днях". Я весело спорил... А АА решила, что я должен обидеться... И сказала, что она "слишком уж бранится". А потом, когда вошел Пунин, АА шутливо спросила его: "Правда, я с Лукницким очень бранюсь?". Мы рассмеялись, а я заявил ей, что если она браниться не будет, то я очень огорчусь. Приехавшая из Москвы любовница Шенгели - Р. Я. Рабинович - говорила со мной по телефону и рассказывала о Шенгели и о визите к нему АА (о котором она знает со слов Г. А. Шенгели). Говорит, что девицы, через строй которых прошла АА, так были поражены, увидев ее идущей к Шенгели, что после ее визита круто переменили свое отношение к нему - из скептического и несколько недоброжелательного оно стало восторженным и почтительным. Говорила, что с приходом АА к Шенгели произошел полный переполох, ибо все переполошились почтительностью и почтением к ней. Даже жена Шенгели, которая всегда заставляет мужа носить воду для чая, сама побежала за водой на этот раз... Рассказ этот забавен, но характерен. Когда говорили о том, что без камфоры АА не может встать с постели... - Куда же Вы годитесь? - На Конное, конечно! "Стерва" (О. А.) - в шутку. Отношение к себе. Подходили к Шереметевскому дому. АА вытащила из "мифки" открытку от Щербакова к В. К. Шилейко и прочла из нее отзыв о ней: Щербаков пишет о том, что ему громадное удовольствие доставило сопровождать АА (по музею) и показывать ей antiques, потому что АА показала превосходные знания и делала необычайно тонкие замечания, многими из которых он воспользуется для своей работы. Показала эту открытку с лукавством и сказала, что несет ее показать Пунину, который ее "старой дурой" называет. 14 марта 1926 зашел в четыре; вышли - в Шереметевский дом. Проводил АА до Шереметевского дома. А вечером, в 9 1/2, по звонку Пунина пришел в Шереметевский дом с материалами - читать АА "Труды и дни" за 1917 год. Она только что вернулась от Рыбаковых, где была с Пуниным на блинах. Очень устала (потому что не отдыхала сегодня) и лежала на диване... Да и "ужасная вещь - блины"; ее одолевала сонливость. Все же я читал, АА слушала и поправляла. Потом понемногу оживилась и остальную часть вечера была уже прежней - веселой, хорошей. Я ушел в первом часу. АА сказала мне сегодня: "По сравнению с прошлой зимой плохо работаем мы с вами". - Потому что я плохо работаю, - ответил я. АА возразила: "Нет, вы много работаете... Потому что я бездомная..." Я: "А я хотел похлопотать о комнате для вас - вы отказались!" АА: "Не надо доводить разговор до крайнего предела!" Я умолк. Мелочи такие запоминаются на всю жизнь: например, Городецкий: "Что думает державный он...". Это не прощается. О Дмитриеве: "И такой человек хочет писать о Гумилеве". Название стихотворения в сборник. 1923. Б. Эйхенбаум. "Анна Ахматова, Опыт анализа". П., 1923. 23 ноября. Явлена трудкнижка в 63-е отделение милиции, записана в д. No 3 по Казанской ул. 15.03.1926 Стояли на углу Симеоновской и Литейного, ждали трамвая - АА об руку с Л. Н. Замятиной. Л. Н. поскользнулась и упала, увлекая за собой АА. АА удержалась на ногах. Я бы не записывал это, если б не заметил, как после АА украдкой прижимала руку к сердцу, прянувшему от неожиданности. АА, Л. Н. и я. В карманах у меня две бутылки вина для Сутугиной - одна от Замятиной другая - от АА (АА купила ее по дороге к Замятиной). На углу Симеоновской и Литейного сели в трамвай (долго ждали его) и поехали к Десятой Рождественской. От остановки пешком прошли до дому. Я поднялся по лестнице до квартиры, передал вино и цветы, которые нес в руках, попрощался и поехал домой. Сейчас же позвонил В. А. Сутугиной, поздравил ее. В одиннадцать часов мне позвонил Пунин, сказал, что АА забыла мне передать письмо для Шилейки о том, что она не придет в Мраморный дворец. Я позвонил АА к Сутугиной и затем пошел за письмом к Пунину и доставил его Шилейке. АА решила от Сутугиной вернуться в Шереметевский дом и там ночевать. Шилейко не был предупрежден, и поэтому АА написала ему письмо и просила ему передать, что я и сделал. АА купила цветы и вино (вино - 2 рубля 60 копеек) в подарок для В. Сутугиной. Пунин по поручению АА позвонил мне в 7 1/2: "Хотите видеть АА? У нее есть двадцать минут - потом она уходит к Замятиным... Если хотите - приходите...". В трамвае не протолкнуться. Впереди стоит АА, за ней я, за мной Л. Н. Замятина. В руках у меня горшок с цветами. Слева от меня встает дама, освобождается место. Я предлагаю: "Анна Андреевна, садитесь!". И вдруг, совершенно неожиданно неизвестно на что рассердившись, АА нервно выкрикивает: "Садитесь вы!.. Павел Николаевич!.. Потому что Вы с цветами... Это очень глупо!" - уже совсем громко, увидев, что я не сажусь. Я и Л. Н. немного смутились. АА быстро продвинулась вперед и стала у выхода - далеко от нас. Л. Н.: "Ну тогда я сяду". Ни ей, ни мне не была понятна причина такого неожиданного отпора... Доехав до своей остановки и выйдя из трамвая, мы продолжали разговор самым обычным порядком... Это второй случай за все наше знакомство, когда АА восстала на меня. Инна Эразмовна Горенко. АА сказала мне, что получила письмо от Инны Эразмовны, в котором та сообщает об отъезде своем месяца через два к брату АА, к Виктору Горенко, на Сахалин. АА говорит, что тогда ей не придется посылать деньги, и она сможет думать о том, чтоб устраиваться самой в смысле комнаты. В. А. Сутугина. В начале девятого вечера АА и Л. Н. Замятина поехали к В. А. Сутугиной, которая празднует сегодня день своего рождения. Я провожал их. Должен был пойти и Евгений Иванович Замятин, но остался дома. АА купила в подарок Сутугиной цветы и бутылку вина (вино от своего имени, а цветы - от имени Шилейко, который в действительности и не помнит даже о В. А. Сутугиной и не знает, конечно, о дне ее рождения). У Сутугиной был Лозинский и другие. АА сегодня говорила мне (когда я шел с ней к Замятиным), что Сутугина не слишком любит ее из-за своей подруги Тамары, которая была женой Артура Лурье. Пришла АА к Сутугиной в начале десятого, а с последним трамваем уехала. 16.03.1926 В двенадцать часов дня АА пришла к Срезневским (и была у них, вероятно, около часа). Вчера, узнав, что на Моховой сдается комната, я предложил АА осмотреть комнату для нее. АА сказала, что сейчас ей придется отказаться от своей комнаты и что смотреть ее она не станет. Сегодня утром я, тем не менее, комнату осмотрел и зашел в Шереметевский дом, чтобы сказать об условиях. АА была уже в пальто и собиралась идти к Срезневским. Я проводил ее; говорил о комнате, но разговор был бесполезным: условия неподходящие - слишком дорого. Я предлагал АА обрести свою комнату и узнал о комнате. АА очень хотела бы иметь свою комнату, но думать об этом не приходится, потому что она считается "гражданкой свободной профессии", а с таких дерут за квартплощадь безбожно много. Кроме того, получая 60 рублей и посылая большую часть из них матери и сыну, АА вообще не в состоянии была бы оплачивать и недорогую комнату. АА записи эти разбирала и испещрила их поправками, зачеркиваниями и другими отметками. А сегодня я отметил отдельно все записи, которые могут пригодиться для работы. Долго мы возились с этим разбором, но наконец все сделали. АА оставила мне несколько листков, которые я перепишу в чистом виде и верну ей для уничтожения. А потом, выпив чаю, АА стала демонстрировать мне новые свои открытия. Вчера она прочла Виллона снова. И вчера она, как-то вдруг осенившись, "поняла" Виллона (ибо одно дело знать поэта, а другое - понимать его до конца, уловить глубинный с м ы с л его творчества). И так "поняв" Виллона, АА еще больше возвысила его в своем мнении. Очень его и ценит, и любит, и лучшим французским поэтом его считает. До вчерашнего дня АА смутно чувствовала его влияние на Гумилева, знала, что оно есть, но не знала, в чем именно оно выражается. Вчера она уловила это. И вот что именно: у Виллона есть строки, где он перечисляет женские имена и говорит об их смерти... Эти строки несомненно повлияли на стихотворение Гумилева: "Священные плывут и тают ночи...", в котором есть такое же перечисление имен (И. Эмери, Ахматова, Карсавина), и Гумилев говорит о смерти. Но уже не об их смерти, а о своей собственной. (И этот прием перенесения чего-либо относящегося у влияющего поэта к третьему лицу на себя в своих стихах - известен за Гумилевым.) Кстати. В тех же строках Виллона есть и "сиренный голос" - "voix de sirne". Другой пример - в "Отравленной тунике", где в последнем акте царь Требизондский, решаясь прыгнуть со строящейся Св. Софии, говорит: "...Что умереть не страшно, / Раз умерли Геракл и Юлий Цезарь, / Раз умерли Мария и Христос...". (Не лишним будет сказать, что у АА нет экземпляра "Отравленной туники", что читала она ее раза два-три, не больше; я ей давал книгу весной 25 года, и с тех пор АА ее не читала. Эти строки АА нашла в своей памяти, читая Виллона.) Аналогичные строки АА нашла у Верлена, где он также перечисляет имена (между прочим, и Алкивиада, которого по недостатку культурности именует... в женском, а не в мужском поле). Эти строки и следующие за ними - о смерти, о "Бог знает какой проступающей испарине", о "желчи, проливающейся на сердце", - АА находит совершенно исключительными по силе выражения. Я не решаюсь приводить и другие примеры в Виллоне - из опасения напутать. Показав мне все по Виллону, АА взяла "Огненный столп" и спросила меня, к какому из стихотворений Гумилева ближе всего "Заблудившийся трамвай"? Я не нашел, что ответить, и АА ответила за меня: "К "Памяти". На днях (15 февраля) я приносил АА в Шереметевский дом и показывал ей вариант "Заблудившегося трамвая", полученный мной от П. А. Оцуп. АА о д и н р а з прочла его, и я его унес домой. А вчера АА, вспоминая этот вариант, сделала следующие заключения о близости "Заблудившегося трамвая" и "Памяти". Оба эти стихотворения касаются биографии Гумилева, больше того - Гумилев описывает в них свою биографию. В "Памяти" это делается с соблюдением времени и пространства: Гумилев - "самый первый" и "второй" и, наконец, третий - "Я - угрюмый и упрямый зодчий..." и т. д. И понятно, что это стихотворение должно было быть написано раньше "Заблудившегося трамвая". В последнем Гумилев опять описывает - и опять совершенно так же - свою биографию. Но чтобы не было повторения и к тому же увлеченный разработкой приема "сдвижения планов", Гумилев строит это стихотворение иначе. Он делает попытку, неудачную, с точки зрения АА, но от этого нисколько не менее благородную - как всякая такая попытка - отрешиться от пространства и времени, преодолеть их, сделать "несколько снимков на одну пластинку", как говорит Оцуп в своей статье, - говорит, несомненно, со слов самого Гумилева о стихотворении. ...А вот и третий. Я шел с АА к Срезневским и говорил ей о комнате, которую я осматривал для нее. Комната оказалась слишком дорогой, да и всякая комната слишком дорога для нее, потому что ее социальное положение - "литератор", то есть почти то же, что "свободная профессия". Я стал жаловаться: "Почему это все люди живут прилично, у всех есть своя комната, хоть самая плохая - но своя, а у вас и этого нет...". АА внезапно остановилась, взглянула на меня негодующе, наполовину сняла с руки перчатку и тихо, но решительно сказала: "Мы с вами тысячу раз об этом говорили, и тысячу раз я вас просила не заговаривать об этом... Идите домой и не провожайте меня. Каждый человек живет так, как он может!". Я смотрел на нее нерешительно: "Не буду, не буду говорить об этом!". АА смягчилась. Пошли дальше. Несколько секунд молчали. Я заговорил на другую тему... АА поняла, и сразу стала приветливой, как всегда. Всю дорогу говорили. Прощаясь у дома Срезневских, АА ласково и горячо сказала: "Не сердитесь на меня, Павлик!" - стала шутить и, улыбнувшись приветливо, скрылась за дверью. За Анной Андреевной ко мне зашел Пунин. Мы выпили с ним бутылку вина, поболтали о разных разностях. Пунин очень высоко ставит талант АА в ее работе, хотя сегодня и спорил о методе, которым она пользуется. Не знаю, что именно он говорил, но АА доказала ему правильность метода, и он сдался. Часов в одиннадцать гости мои ушли, и я погряз в размышлениях о новых сообщениях АА. Последние дни в связи с переменой погоды (оттепель) АА опять чувствует себя плохо. Вчера лежала весь день. 1917. 11 сентября. "Милой Шурочке в знак дружбы и любви Анна Ахматова. Слепнево, 11 сентября 1917", - надпись на "Белой стае" ("Гиперборей", 1917) А. С. Сверчковой. 3 апреля к АА приходил Анреп (3 февраля 17?). 1917. На собраниях II Цеха АА была всего два, самое большее - три раза... 1920. 20 мая. Заключен договор "Petropolis'a" (в лице Гр. Л. Лозинского) и А. А. Ахматовой (а по доверию - В. Шилейко) об издании "Подорожника". Гонорар - 120 000 рублей. 19 июня. Выдана трудовая книжка No 17/6650. Гражданский отдел, первый городской район. 1 июня. Зачислена (фиктивно) делопроизводителем факультетской библиотеки в Петроградский агрономический институт (Фонтанка, 6). 27 октября. Начала служить в библиотеке Петроградского агрономического института. 29 июня. Явлена трудкнижка: Фонтанка, 34. 19 июня. Отметка о регистрации по всеобщей трудовой повинности. Сентябрь. У АА была Лариса Рейснер. Говорили о Гумилеве. Л. Рейснер очень восставала против него. Июнь. Чуковский рекомендовал АА обратиться к Познеру, когда ей надо было (был приказ для всех) достать трудовую книжку. Познер служил у Когана. Отсюда "Петроград" и год рождения. 19.03.1926 АА с "торжеством" рассказала мне: она сказала В. К. Шилейко, что была бы вполне удовлетворена, если б знала английский язык настолько, чтобы могла читать по-английски так же, как она читает по-итальянски Данте: "А по-итальянски я ведь сама выучилась читать - меня никто не учил!". Шилейко с тягучим пафосом ответил ей: "Да если б собаку учили столько, сколько учили тебя, она давно была бы директором цирка!". Тут надо заметить, что такая фраза Шилейкой сказана была из "зловредства". Итальянскому языку АА действительно училась без чьей-либо помощи, а Шилейки в то время не было даже в Петербурге. Письмо Инне Эразмовне частично уже написано. Сегодня АА говорила мне, что будет вписывать в него сообщенные мною сведения о цене билетов во Владивосток и т. д. Говоря о воспоминаниях В. К. Шилейко о Гумилеве и о фразе его, что Гумилев к нему в 1918 году ни разу не обращался за содействием или указаниями, АА замечает: "Это он оберегает себя" (т. е. снимает с себя ответственность за научность гумилевского перевода Гильгамеша). 1924. Осинский. Статья 1924. 28 марта. Отметка о въезде в кв. 307 д. 2 по Фонтанке. 22 марта - о выбытии из кв. 4 д. 48 по ......ул. 3 ноября - о выбытии из д. 2, кв. 307 по Фонтанке. 3 ноября - о въезде в д. 5 по ул. Халтурина. 14 апреля АА уехала в Москву (АА). 17 апреля. Дата прописки в Москве (д. 14/24, кв. 18 по Петро... (?) ру. 20 ноября (стиль новый) статья Святополк-Мирского в "Times literary supplement". Июль. АА была с О. А. Судейкиной (были и другие) на "поплавке". Ели раков и мороженое. О. А. Судейкина раков не ела. После этого ночью в половине пятого О. А. Судейкина разбудила АА и просила ее: "Позови доктора", - у О. А. сильнейший приступ болей. АА стала объяснять, что сейчас, в половине пятого, никакой доктор не придет: "Подожди хоть до шести часов!" О. А., тем не менее, просила, и упрекала АА возгласами: "Жестокая Аничка!". А в шесть часов АА пошла за доктором. Но ей даже дверей не открывали. Тогда АА пошла к А. Е. Пуниной. Та собралась, собрала все необходимые инструменты и препараты и пошла. А после этого О. А. Судейкина пролежала шесть недель - у нее было воспаление брюшины. АА непрерывно ухаживала за нею. Тогда же появилась на сцене и нынешняя прислуга АА, Маня, потому что нельзя было обходиться без прислуги. Потом О. А. встала... переставила вещи по-своему, стала убирать комнату по-своему. Почувствовала себя плохо. Легла. Оказалось - 40╟, начался рецидив из-за того, что она рано встала. Октябрь. АА переехала в Мраморный дворец. 1918. 10 июня. "Моему дорогому другу Н. Гумилеву с любовью Анна Ахматова. 10 июня 1918. Петербург", - надпись на "Белой стае". Издательство "Гиперборей", 1917. 1 или 2 августа АА уехала с Шилейко в Москву. Вернулась из Москвы... Лето. А. И. Гумилева приезжала в Петербург. Была у АА. Рассказывала о том, как Николай Степанович водил ее к своей невесте, Энгельгардт. Тогда Анна Ивановна еще не была настроена против Энгельгардт, но говорила АА: "Самая обыкновенная барышня... Я не знаю, почему Коля должен на ней жениться!". На Троицу АА с Николаем Степановичем ездила в Бежецк. Помнит, как однажды они ходили по Бежецку - зеленые холмы, церковь, река... Николай Степанович говорил, был долгий разговор - Николай Степанович впадал в пророческий тон и говорил о том, что он будет жить в сердцах людей не только как поэт, а как-то иначе... Это поразило АА: ни до, ни после Николай Степанович никогда этой мысли не высказывал ей. АА, рассказывая, добавила: "так я все это - с церковью, с зелеными холмами, с рекою - и запомнила...". Лето. АА бывала у Николая Степановича на Ивановской. Раз он просил ее надписать ему книги... АА тогда, кажется, "Четки" надписала... ("А "Белую стаю" как будто в Бежецке, но не наверное".) 1918, весна. Приезд Николая Степановича из-за границы был полной неожиданностью для АА: тогда никто не приезжал. АА говорит, что даже Анна Ивановна не ждала, что Николай Степанович приедет: "Уж мать-то всегда ждет, а здесь и она не ждала...". 1 или 2 августа. АА уехала с В.К. Шилейко в Москву. 20.03.1926 Пунин, говоря о предполагаемой на завтра поездке его с АА в Царское Село, спрашивает АА, не позвонить ли Рыбакову, чтобы он в Царском Селе встретился с ними? АА подумала и ответила: "Не надо". Пунин согласился: "Мы, впрочем, и так рискуем его встретить на вокзале". Я спросил АА, читала ли она книжку Вагинова? Ответила, что не читала, и спросила мое мнение о ней. Я сказал, что, по моему мнению, стихи несамостоятельны, есть чужие влияния - Мандельштама, В. Иванова, Ходасевича; но - культурны, и мне нравятся. Сказала: "Теперь буду читать, когда вы сказали". Я прибавил: "Мандельштам, мне говорили, в восторге от этой книжки, говорит, что Вагинов чуть ли не второй Тютчев, но я боюсь, что Мандельштам перегнул палку в другую сторону". АА ответила, что Мандельштам говорил с ней как-то - еще до выхода книжки - о Вагинове и что из его слов не было видно, чтоб он Вагинова ставил очень высоко. АА передала фразу Мандельштама: "Сколько случаев было, когда приходилось разочаровываться в молодом поэте, что я боюсь теперь высказываться о ком-нибудь положительно...". АА рассказала, что к В. К. Шилейко два раза приходил, рассчитывая застать ее, некий неизвестный ей Фиников - собиратель автографов. Не удовлетворившись ответом Шилейко, что АА нет дома, он сказал ему: "Возьмите у нее что-нибудь там и дайте мне". Шилейко, конечно, не дал. Но Фиников заявил ему, что придет завтра (21-го) снова. АА смеется, что Шилейко просил, чтоб она завтра весь день сидела дома и ждала Финикова, потому что он, Шилейко, уже больше не может вынести его и скажет ему какую-нибудь грубость, если тот попадется ему на глаза. АА возмущалась этой манерой людей собирать автографы и их бесстыдством: они просят автографы с таким видом, словно им обязаны давать их. Да и какое моральное право у них обращаться к совершенно чужим, незнакомым лицам с такими просьбами? Пунин говорил о том, как хорошо он с АА проработал Давида, - сегодня у него был кто-то из Эрмитажа, человек, который, казалось бы, должен знать о Давиде очень много, и, однако, Пунин далеко превзошел его своими познаниями в этой области и дал ему много указаний о Давиде. Пунин при мне выражал свое неудовольствие по поводу того, что В. К. Шилейко не уезжает, потому что его присутствие здесь препятствует АА регулярно работать по Сезанну и пр. Очень приветлива и ласкова со мною. Вышла в переднюю провожать... Спросила неожиданно: "Как ваш альманах?". Я ответил: "Альманах паршивенький будет, но, кажется, все-таки издать его удастся. Я вот опять решил сборник моих стихов издавать...". АА прервала меня: "А я сегодня во сне видела, что вы свою книжку издали...". АА показывала мне томик писем Блока и кое-что из примечаний к ним, годное для моей работы, отметила. 22.03.1926 АА в Москве у Кардовских много говорила о Гумилеве. Дочь Кардовской (тогда девочка; теперь - сама имеет девочку или мальчика) вспомнила, что она в 1914 году фотографировала АА. Вместе вспоминали, как Николай Степанович и АА были у Кардовских в 1914 году и встретились у них с Комаровским. Был у них тогда также Сомов - и другие. Утром мороз 10. АА очень замечает это, да и как не заметить, если погода всегда отражается на состоянии ее здоровья. АА сказала, что Чулков, провожая ее в Москве, был с цыганкой. Что это, однако, не цыганка, а актриса, в которой только, кажется, есть цыганская кровь. Она бывает у Чулковых в доме, и роман с нею Чулкова почти официален. Пришел к АА в Шереметевский дом в пять часов и пробыл у нее до десяти. Она лежала в постели больная, увязав голову теплым платком. Дома никого не было, было тихо, и мы очень много говорили о работе. АА совершенно не имеет времени для работы по Гумилеву, потому что все ее время уходит на перевод Сезанна. Много ей приходится работать и для Пунина - переводить ему статьи по искусству с французского; часто подготовляет ему доклады для Института истории искусств. А время у нее все разбито из-за того, что она не имеет своего жилища и живет между Шереметевским домом и Мраморным дворцом. И ей приходится работать по Гумилеву в виде исключения - например, во время болезни. Так, она слегла в постель (простудилась) и вчера ночью, воспользовавшись бессонницей, составила план своей работы по Гумилеву. Сегодня она подробно рассказала мне этот план: заметки о нем она сделала на листе бумаги и, рассказывая, заглядывала в эти заметки. Обсуждали вместе план: АА советовалась со мной и просила сделать добавления. 1915-1916. Зима. Встречи с Г. И. Чулковым, который живет в Царском Селе на Малой улице - в расстоянии одного квартала от дома Гумилевых. 22.03.1926 Я заговорил о ее переписке с Николаем Степановичем. Письма Николая Степановича АА вернула ему по его просьбе, выйдя за него замуж. Я жалел об этом, но АА возразила, что просьба Николая Степановича вполне понятна, что ему тяжело было: "Ведь человек же он, а не только литератор!" - воскликнула. Очень давно еще Пунин просил А. Е. Пунину сделать нужный ему для Института Истории Искусств доклад об Ingres (просил сначала АА, но АА не любит Ingres'a, и поэтому он передал работу А. Е. Пуниной). Та очень занята и до сих пор ничего не сделала. Пунин, узнав вчера вечером, что сегодня ему нужно этот доклад читать и что А. Е. Пунина ничего не сделала, стал просить АА приготовить доклад к сегодняшнему дню. Всю ночь сегодня бессонная АА работала, прочла книгу об Ingres в 120 страниц, и к семи часам утра все было сделано. Около десяти часов вечера пришел Пунин, и я вскоре пошел домой. 23.03.1926 АА рассказала мне, что говорила (вчера? сегодня утром?) с Мандельштамом по телефону и между прочим - о книжке Вагинова (спросила его мнения, потому что сама она еще не прочла книжку). "Оська задыхается!" Сравнил стихи Вагинова с итальянской оперой, назвал Вагинова гипнотизером. Восхищался безмерно. Заявил, что напишет статью о Вагинове, в которой будут фигурировать и гипнотические способности Вагинова, и итальянская опера, и еще тысяча других хороших вещей. АА объясняет мне, что "Оська" всегда очаровывался - когда-то он очаровывался даже Липскеровым, потом были еще два каких-то "гениальных поэта" - и что она нисколько не удивлена таким мнением Мандельштама о стихах Вагинова, тем более понятно восхищение Мандельштама, что Вагинов - его ученик. И АА сказала, что написанная Мандельштамом статья о Вагинове будет, вероятно, одной из его блестящих, но ни к чему не обязывающих "causeries". Когда я пришел в Мраморный дворец, Шилейко сказал мне: "Попадет вам от АА за легкомысленное суждение о Вагинове!" - и сказал какую-то остроту о его книжке - остроту злую. Когда Шилейко ушел, я заговорил с АА о книжке Вагинова и говорил всю дорогу до Шереметевского дома, провожая АА туда. Перед моим приходом в Мраморный дворец сегодня АА читала книжку Вагинова вслух, Шилейко слушал и очень зло, в прах раскритиковал ее, и АА к его мнению присоединяется, потому что он приводил совершенно справедливые и неоспоримые доводы. И мнение АА о книжке Вагинова таково: полная несамостоятельность - дурно понятые и дурно взятые Мандельштам и Вячеслав Иванов. И во всех - редких - случаях, когда Вагинов не подражает буквально (в словаре, в построении образов, в сравнениях и в прочем) учителям, у него остаются "море жизни", "природа-храм", "но медленно валов благоуханье" и прочие банальности. Отсутствие всякой композиции - стихотворение можно начинать читать с любого места и прервать его также на любом месте - от этого ничто в стихотворении не изменится. Мертвечина. И разве можно в стихи вводить теперь такие слова, как "нощь", "зрю" и т. п. - они теперь совершенно не действуют, они никак не воспринимаются, и употребление их свидетельствует только о дурном вкусе. Такие слова в контексте современных слов можно сравнить с античной статуей, шея которой повязана розовой ленточкой. То, что Вагинов употребляет такие слова, доказывает потерю им всякого чувства слова, отсутствие бережного, любовного отношения к слову. Вагинов употребляет такие сравнения, как "виноградарь - солнце". Да, мы знаем о древнем значении такого сравнения - в д р е в н е м контексте, у античных поэтов. Но Вагинов, по-видимому, думает, что сравнение, слово, глубоко оправданное, владеющее п р а в о м на существование в одном (в данном случае - в античных) контексте, вырванное из этого контекста и механические вставленное в совершенно неподобный, другой (его, Вагинова, современный - в данном случае), сохраняет всю свою весомость, весь свой смысл, всю соль - значимость. Нет. Это не так. В действительности такое оскопленное и механически приводимое слово или сравнение звучит только как банальность. Вагинов идет на все, не жалеет затрат, делает демонические усилия - для того, чтобы дать что-то с в о е: он идет на отказ от смысла, он лишает свои стихи рифмы, он механически смешивает самые неслиянные понятия. И все усилия не приводят решительно ни к чему. Только резче подчеркивается мертвенность, атрофия поэтического сознания, полное отсутствие своего, отсутствие лирического чувства. И ничто не дано взамен этого. Книга оставляет самое безотрадное впечатление. Дело не в промахах. Промахи у каждого п о э т а бывают, должны быть, - и каких промахов мы ни простим поэту, если он действительно поэт. Поэт может написать очень плохое стихотворение, но сейчас же напишет и другое - подлинно хорошее... Ну не читайте плохих стихов поэта - читайте его хорошие стихи. Это же не обязательно - читать плохие стихи! И не в непонятности. АА не боится ее. АА не стесняется, как "не стесняются расстоянием", непонятностью. Когда В. Иванов бывает непонятен, то это значит только, что мы - тот, кто его не понял, - чего-нибудь не знает, чего-нибудь не прочел, что ему нужно прочесть для понимания... Какого-нибудь эллинского, византийского обряда, мифа не знает. Но стихи В. Иванова можно всегда расшифровать. Их непонятность происходит только от того, что В. Иванов много больше знает, много культурнее своего - такого не понимающего какого-нибудь намека, не видящего за ним того, что за ним подразумевается, - читателя. Но стихи К. Вагинова не имеют за собой ничего - они висят в воздухе, ни на что не опираясь, они не намекают ни на какие не дочитанные нами мифы, обряды, источники; нет и сомнения в том, что В. К. Шилейко больший знаток в античном и во всех прочих культурах, чем К. Вагинов, а, однако, он утверждает, что стихи К. Вагинова ни на что такое не опираются, ничего такого - ускользнувшего от понимания - не подразумевают. А самое главное - стихи Вагинова не непонятны. Они насквозь прозрачны, и в них пустота. В них не над чем даже задуматься, потому что они ничего в себе не таят. Они механично набраны. Они мертвы. И нельзя говорить о старых итальянцах - будто бы источнике Вагинова (как я сказал АА). Мы немножко знаем старых итальянцев. И они нисколько не непонятны. Когда у старого итальянца попадается широко развитый образ сердца, вынутого из груди и переданного возлюбленной, которая его ест, - это значит только, что в основе его, кажущегося таким сложным, лежит простая народная поговорка о "сердцеедке". Эта сложность имеет о с н о в у - и необычайно простую основу. Никакой основы нет в сложности стихов Вагинова - в неоправданном нагромождении распущенных и пестрых слов, употребляемых им. А ставка за звуковую значимость, на музыкальность, на музыкальное воздействие стихов, ставка Вагинова (о которой я заговорил с АА) - не достоинство. Это недостаток. Это Игорь Северянин - как конечный итог. Прошло то время, время неудавшихся опытов, когда поэты, художники пытались смешивать и соединять различные виды искусства в одном. Когда поэт стремился вложить живопись в стихи, когда восклицали о каком-нибудь Брюсове - "ах, как он скульптурен", о другом - "ах, как он архитектурен". Сейчас это - порицание. Сейчас сказать про живописца "он так литературен" - это значит выругать его и упрекнуть. Нельзя вводить один вид искусства в другой, потому что у каждого есть свой материал, свои средства, своя стихия - только ему свойственные. Когда говорят о том, что в поэзии - музыкальность, скульптурность, живописность, хочется сказать: "А где же поэтичность? Где же поэзия в стихах? Дайте нам поэзию... Музыкальность оставьте музыке, живописность - живописи...". Ездила к Ланге, там сделали рентгеновский снимок. Сегодня приехала А. С. Сверчкова и остановилась у Кузьминых-Караваевых. Н. В. Гуковская. Говоря о книжке Вагинова, АА сослалась, кроме ссылки на мнение В. К. Шилейко, и на мнение Гуковских, которые считают, что книжка "скучна" и что ее поэтому "невозможно читать". При этом АА добавила, что Гуковские - одни из редких теперь знатоков поэзии. Шилейко, когда я пришел в Мраморный дворец, заговорил о книжке Вагинова и стал "стилизовать грубость" по отношению к АА: "Очень плохо, Анечка, что у вас недостаточно смелости, чтобы иметь собственное суждение...". АА передала мне расчетную книжку и доверенность Шилейко на получение для него денег в университете. Я получил 119 р. 20 к. Принес в Шереметевский дом. Шилейко все взял себе, и когда АА стала просить, чтоб он дал часть ей, потому что она хочет купить ему панталоны, а иначе он все растратит и сам не купит, Шилейко все же забрал все. АА говорила со мной о Шилейко, и по поводу моей фразы о его нестеснительности сказала, что Шилейко "может стилизовать грубость", но что в действительности, в глубине, он очень деликатный человек. Б. Томашевский. Я заговорил о Томашевском, на поэтическом семинаре которого сегодня случайно был. Осуждал его критику в семинарии. АА заметила, что не думала этого, а знает его как пушкиниста и считает его хорошим пушкинистом. 23 или 24.03.1926 В 12 1/2 мне позвонил Пунин и сказал, что АА сейчас придет ко мне. У меня кто-то сидел, и я выпроводил его, но тут подошла и АА и, не заходя ко мне, пошла со мной в Мраморный дворец - я ее проводил. Поехал в университет, получил деньги для Шилейко и вернулся в Мраморный дворец в пятом часу - застал и АА, и Шилейко. Шилейко поднял разговор о книжке Вагинова, которую АА только что читала для себя и для него - вслух. Разговор прервался, потому что Шилейко скоро ушел, а вслед за ним и АА со мной вышли, чтобы идти в Шереметевский дом. Шли и всю дорогу говорили о книжке Вагинова, которую АА считает плохой - и нисколько не талантливой, и эпигонской. Проводив АА до Шереметевского дома, я с ней расстался. АА чувствует себя неважно, хотя и утверждает обратное. Думаю, что встала она сегодня только потому, чтобы позаботиться о Мраморном дворце с его Шилейками и Тапами. 24.03.1926 О комнате в Мраморном дворце: "Здесь так тихо, так спокойно, так далеко от людей!". Говорит, что не может понять людей, которые могут жить в комнате "обще-гражданского" типа. 25.03.1926 Вечером был у АА в Шереметевском доме. Лежит на диване, но сегодня в очень хорошем настроении, тихая веселая, "благостная". Разговаривая, шутит, но и юмор примиренный какой-то. На стуле лежит том Гонкуров на французском языке - том, которого она еще не читала. Собралась его читать. Читала недавно статью к "Vita Nuova" - по-итальянски. Говорили много - о работе и на все темы, которые являлись по ассоциации с чем-нибудь связанным. В девять часов я ушел домой и сейчас посмотрел на первую редакцию стихотворения "Слоненок", как АА просила меня (она нашла сходство в ней с итальянским стихотворением, цитируемым в статье к "Vita Nuova", но сравнивала текст по памяти и не могла точно вспомнить одной строчки "Слоненка"). Рыбаков - завтра. Вино - два бокала, хорошее. Гуковские - о "Финском празднике" Тихонова. Мандельштам - был перед отъездом. Денег не возвратил. Получил переводы Талтани и Бальзака (?). Жена зовет скорей; Маня - о Вагинове; кулисы - квадраты. В них заключает. Узнавал о поезде. Поехал домой, а оттуда - на вокзал. Гизетти был у Пунина. Об Анненском - указала на Верлена ("Шарманка") и что-то еще. Удивительная способность говорить без смысла. Через такую точку я воспринимаю... Философствования. Ничего не могла понять и уловить. Такая же работа, как у АА о Гумилеве. Кривич - несчастный, голодный, нищий, придавленный. Жалко. Сейчас понятно, что не делает, а раньше? Столоначальник. Шилейко не повезет и не поедет к Тапу. Сегодня упрашивал выпить чаю. Вчера беспокоился о Тапе - "Я уж не решилась сказать". Тап. Болен. Вчера возили (на Васильевский остров), остригли - холодно. Беспокоилась, ночь не спала, а еще опухоль у Тапы. Сегодня поехали на Васильевский остров, опять взяли Тапу, привезли. Опухоль с прошлого года - пустяки. 26.03.1926 Мои стихи. На улице у Инженерного замка. Нескромный вопрос. "Синезвездность" - "Ц. Л. Ф." Цецилия? "Видите, на какие выдумки приходится идти поэту". Даты. "Это мой способ! Александр Сергеевич тоже так делал". Мой нескромный вопрос. "Пишу иногда". А в тетради - правильные даты. "У меня тоже". "Стихи брызжут - Николай Степанович советовал записывать, когда у меня так бывало". "Тебе я писем не пишу..." - не индивидуальное. "Оставь любви веретено..." - хорошее стихотворение. "И плакать не надо, и думать не надо..." - "свет, а впереди - плохо. Окончание плохо". "Оленем или лебедем..." - криминальная строфа, а изменить жалко, может быть, она лучшая во всем стихотворении. На обратном пути. "Перебежал дорогу черный кот..." - "Летает ветер" - Мандельштам. "Есть Гумилев и moi". "В котором пленниками пели тени" - "во взоре"? Ничего не поделаешь - грамматика. Сборное стихотворение. "Твоим дыханьем навсегда нетленны..." - хорошо сделано. Штампы? Может быть, но они не звучат как штампы, хорошо звучат. "Перепиши мне, я покажу Николаше (Пунину) - как ценят. Не скажу чье. Отдайте переписать на машинке". "Я улыбнулась тебе при встрече..." - хорошее окончание, но в стихотворении есть дефект. Не знаю, в чем причина, не уловила. Может быть, психологический: "Я уж так тебе улыбнусь, что ты перевернешься!"..." Лунная ночь. На Марсовом поле снег. Я провалился, АА - нет. Снег, как сахар, плотный. Весна. Чудная погода. Хороша луна в деревьях. Запомню. В хорошем, в очень хорошем настроении, спокойная, веселая, ласковая. Шутит, и - юмор, но не ирония. Покупала хлеб (три фунта), сыр (пол-фунта), грушу. Обратно: вино, белое, апельсин, два яблока, шоколад. "Пить не буду вина, хочу воду пить. Я не всегда могу пить вино. Иногда даже запаха слышать не могу. А вот у Рыбаковых нельзя отказываться". Гумилев - "Синяя звезда" - от провансальских поэтов. "Благородное сердце твое" (по-итальянски). Вымышленное имя: "Синяя Звезда". Вся от прованс. А если бы было - стилизация, скучно до тошноты было бы. А здесь - Гумилев похож на себя до последней степени - и точность, и реализм до Маяковского, и адрес, и себя называет... Опять лечит больного Тапу. Вчера возила его в лечебницу на Васильевский остров, оставила его там, сегодня ездила опять, взяла его... В Москве пресыщены Пастернаком. Наступает реакция против него: у всех на зубах вязнет его "школа". Гизетти был в Шереметевском доме, у Пунина. АА разговаривала с ним - говорила об Анненском, указала на влияние Верлена ("Шарманка") и др. Гизетти говорил довольно бессмысленно. Говорили о Белинском. Сказала, что "не выносит" его, что он скучен, необразован, обладал грубыми вкусами. АА считает, что Белинский сыграл в литературе отрицательную роль. 26 (?).03.1926 Позвонил ей. Решили, что я сейчас же выйду встретить ее, потому что она идет в Мраморный дворец, по магазинам, и обратно в Шереметевский дом. Встретил ее на Фонтанке. Пошли по скользкому, заледеневшему тротуару. Сегодня лунная, прозрачная сине-зеленая ночь, бодрящий весенний порывистый ветер и бездонное небо. Хорошо. Шли в Мраморный дворец. В проходе у Инженерного замка АА заговорила о "синезвездности" моих стихов. Я стал читать ей стихи свои - прочел несколько. На Марсовом поле АА сошла с дороги и осторожно ступила на снег - плотный, заледеневший, хрустящий - твердый, "как сахар", - сказала АА. Я последовал за АА. Она ступала легко, я проваливался, чем даже удивил ее. Вышли снова на дорогу... Я предложил читать стихи - и говорили о них. У Мраморного дворца я остановился и поджидал ее минут пятнадцать, пока она была там. Вышли. Шилейко очень ее уговаривал пить чай, но она не хотела заставлять меня ждать. На обратном пути - опять через Марсово поле. Я прочел АА еще три стихотворения (всего - пять-шесть). Потом вышли на Симеоновскую, на Литейный - ходили из магазина в магазин, покупали - бутылку вина, два яблока, апельсин, плитку шоколада - все в разных. 27.03.1926 Говорила о контрафакциях. Известны три таких издания стихотворений АА: 1. "Четки" (Берлин); 2. "Четки" (Одесса, во время пребывания там белых); 3. "Белая стая" (Кавказ, Рафалович); АА: "Богатая невеста!" Я у АА от трех до пяти. Она лежит. Скоро пришел Пунин, мы поговорили еще немного, и я ушел. 28.03.1926 Ко мне приехал Горнунг. Я условился по телефону с Пуниным, что приду с Горнунгом в пять часов. В пять АА лежала - все так же больная. Мы пробыли очень недолго. Горнунг сидел как в воду опущенный, а я читал вслух воспоминания Кардовской, которые он привез из Москвы. АА при чужих всегда старается быть оживленнее и не показывать своего плохого самочувствия; так и здесь - больше обыкновенного шутила и говорила. Я увидел, что это ее утомляет, и быстро ушел с Горнунгом. Вечером пришел снова, уже один. АА просила меня отпечатать фотографию, где она снята в позе сфинкса, обещанную ею Пастернаку, - она хочет переслать ее с Горнунгом. Пунин был дома. Мы втроем говорили - Пунин и АА наперебой рассказывали мне о Комаровском, описывали его внешность: он был громадного роста, широкоплечий, полнолицый; жесты - они у него были особенные, широкие, рука двигалась от плеча; манеры и прочее. АА заметила, что замечает иногда у Пунина жесты, перенятые им от Комаровского. Говорили о взаимоотношениях Комаровского и Гумилева. Тема о Комаровском - очень приятная тема и для АА, и для Пунина, и говорили они о нем очень оживленно. 29.03.1926 Получила письмо от Кареевой с просьбой дать разрешение на перевод "Четок" на итальянский язык. 30.03.1926 В шестом часу вечера АА звонила мне и сказала, что придет сегодня ко мне. Я с Горнунгом весь день сегодня - показываю ему город, музеи и мою работу; надо ублажить его, чтобы он энергичней сам работал... Около девяти АА пришла ко мне. Стала расспрашивать Горнунга о его впечатлениях от музеев, о Москве. Но Горнунг молчит и отвечает односложно, и поэтому, чтобы развеять напряженность, АА стала читать из моей папки вслух ненапечатанные стихи Гумилева. Прочла их много - все поздние и почти весь альбом Кузьминой-Караваевой. Читала медленно, тихо и внятно. В стихотворении "Дочь Змия" упомянула про влияние Некрасова, о "Памяти" (М. А. К. К.) сказала, что это одно из ее любимых стихотворений у Гумилева; некоторые, видимо, не нравящиеся ей стихотворения ("Дева-Лилит", например), пропускала не читая. Сидела на диване, прямо... Последнее время она обычно в черном платье, а поверх него - белая фуфайка. Воротник то отстегнут, то наглухо облегает шею... Дала мне полученное ею письмо от некоей неизвестной ей Кареевой, в котором та просит АА разрешить ей перевод "Четок" на итальянский язык; АА просит меня ответить на это письмо за нее. Вчера я отпечатал для АА фотографии - две, снятые мною в Мраморном дворце, в постели (в двух экземплярах каждый), и "сфинкса" (в одном экземпляре). Отдал их ей. "Сфинкса" она передала Горнунгу для Пастернака, надписав ее предварительно. Надписывая, АА несколько раз стирала резинкой что-то, писала снова. О том, что хуже муки, чем процесс писания, для АА нет, я знаю давно, но каждый раз, когда она что-нибудь пишет, я с любопытством слежу за той мучительностью, с какой она это делает. Говорили о Гумилеве. Пили чай. АА звонила Пунину, чтоб он зашел за ней - и Пунин около двенадцати зашел ко мне. Выпил чаю, и вскоре АА с ним ушла. Очень долго и очень много АА говорит о работе, рассказывая Горнунгу о влиянии на Гумилева И. Анненского, указывает на отдельные моменты, например, на то, что "Последний придворный поэт" - это фигура Анненского (Горнунг рот раскрыл, пораженный простотой и очевидностью такого заключения). Говорили о Боричевском: АА подтрунивает над всеми его недостатками - хвастливостью и прочим - замечая при этом, что если отбросить все эти недостатки (а я добавлю - их сотня), то Боричевский - хороший человек. Но зато о Дмитриеве ни я, ни АА не можем сказать ничего хорошего. Сегодня, работая с Горнунгом, я на примерах материалов, доставленных мне Дмитриевым, показал Горнунгу всю его небрежность, неспособность и недопустимое отношение к работе. У АА мы с Горнунгом говорили обо всем этом. АА слушала, молча соглашаясь, что репутация Дмитриева как "историка" или "исследователя" литературы загублена для нас навсегда. И в заключение АА добавила только: "Да... У него заяц в голове...". Попозже АА отозвала меня в другую комнату и дала пять рублей и просила купить вина и чего-нибудь к нему, прибавив, что хочет "почтить меня и Горнунга". Вернулся я через пятнадцать минут, скоро пришел и Пунин, А. Е. тоже откуда-то появилась, и мы впятером пили чай в столовой, а после чая вышли - все, кроме А. Е. Пуниной. Вместе дошли до угла Симеоновской и Литейного, а там АА пошла к остановке, чтобы ехать в трамвае в Мраморный дворец, и Пунин с ней - провожать ее. Я с Горнунгом поплелись домой. На Симеоновском мосту нас обогнал трамвай, и Пунин с трамвая окликнул меня. АА махнула рукой, я - в ответ... 31.03.1926 Вечером я снова повел Горнунга к Ахматовой. Горнунг в Шереметевском доме говорит мало. Но это не мешает ему порой ляпать такие наивности, что мы - АА и я - переглянувшись друг с другом, едва удерживаем смех. В таких случаях АА трогательно, с исключительной мягкостью, затушевывая неловкое самочувствие Горнунга, объясняет ему самые примитивные вещи. При этом - с детской серьезностью, как будто говорит о самых сложных вещах. АА поражает меня своим уменьем тонко и мягко, не дав собеседнику заметить его неловкий вопрос или фразу, вывести разговор с кочек на прямую, ровную дорогу. Мы в креслах сидели у дивана, на котором полулежала покрытая зимним пальто АА. В комнате холодно - холодней, пожалуй, чем на улице, де струится тающим снегом весна. Горнунг после признался мне, что промерз, сидючи у АА. АА расспрашивает Горнунга о впечатлениях его от Эрмитажа и Русского музея. В разговоре выясняется, что одна из любимых ее вещей в Эрмитаже - "Мадонна Литта" Леонардо да Винчи, Мадонна в "синем мире"... Бывая в Эрмитаже, она всегда прежде всего идет взглянуть на нее - в маленькую комнату, где она висит. 1.04.1926 Получила письмо из Парижа и в нем - программу концерта 10 февраля, на котором читались два и исполнялось положенное на музыку одно из ее стихотворений. Как просто можно жизнь покинуть эту, Бездумно и спокойно догореть, Но не дано российскому поэту Такою светлой смертью умереть... Всего верней свинец душе крылатой Небесные откроет рубежи, Иль просто ужас лапою мохнатой Из сердца, как из губки, выжмет жизнь. 1 апреля 1926 А. Ахматова (Вписано в альбом В. В. Горнунгу 1 апреля 1926 в Шереметевскм доме. Дата - написания в альбом.) С утра Горнунг одолевал меня просьбой позвонить АА, потому что он сегодня уезжает и хочет зайти к ней попрощаться. Я его удерживал до семи часов, а в семь часов позвонил. АА была дома и сказала, что с удовольствием примет Горнунга. Были мы в Шереметевском доме часа полтора. АА спросила Горнунга о его впечатлениях от Петербурга. Тот рассказывал. Выяснилось, что любимые здания АА в Петербурге - Адмиралтейство и Смольный. А Исаакиевский собор не производит на нее большого впечатления - его портит многое; в соборе - например, из мелочей - слишком вычурно и поэтому нехорошо облицованные окна. Академия наук - превосходное здание, но сейчас совершенно испорчено отвратительной коричневой краской, благодаря которой оно похоже на торт. Лучшая окраска для домов - розовая, по мнению АА (конечно, если удачно подобран оттенок). Очень хороша и голубая. АА, которая считает, что Петербург построен итальянцами (за немногими исключениями; русских архитекторов было мало)... Но Адмиралтейство, построенное русским значительно превосходит все - Сенат, построенный Росси, и тот теряется рядом с великолепно врезанным углом Адмиралтейства. Розовый цвет, по мнению АА, занесен сюда именно итальянцами. (АА вспоминает к этому: в 1912 году в Италии Николай Степанович обращал ее внимание на розовые дома: "Смотри, совсем как в Петербурге"). А что делает Петербург совершенно особым - это освещение. Я спросил АА: "А не знаете, есть ли где-либо в Петербурге здание, окрашенное в черный цвет? Это нелепый цвет, но меня интересует просто, есть ли хоть одно такое здание?". АА ответила, что если я пойду к Никольскому мосту, то на набережной увижу такой дом - он стоит вторым или третьим от угла. АА получила письмо из Парижа и в нем программу концерта, устроенного там 10 февраля. В программе указано "deux berceuses" AA (как АА и предполагала, это - "Мурка, не ходи, там сыч..." и "Колыбельная"). Третье стихотворение - музыка Лурье. И все три переведены на французский язык (отвратительно переведены) и приводятся в программе. Говорили о музеях, о работе и о прочем. Все было чудесно. Но неожиданно Горнунг стал просить АА вписать ему в альбом стихотворение. АА заметалась: с одной стороны, ей не хотелось обидеть Горнунга отказом, с другой - ей казалось совершенно невозможным писать в альбом. Она отказалась. Горнунг стал упрашивать ее. АА смущенно перелистывала альбом, как будто ожидая какой-нибудь помощи извне, подыскивала все возможные формы отказа. Умоляюще смотрела на меня - как будто ждала от меня защиты. Положение было очень неловкое и глупое... Горнунг спросил: "Вам очень не хочется писать?". АА помедлила, но решительно, хоть и жалостно, ответила: "Да, мне очень не хочется, мне неприятно. Можно не писать?". Горнунг молчал упорно и туго. Наконец, я решил вмешаться. "Напишите, АА!" - АА взглянула на меня удивленно. Я отвернулся, чтоб скрыть улыбку, и стал усердно разглядывать книги в шкафу. Наконец АА, видя, что это все же самое простое средство положить конец общему неловкому состоянию, решила написать. "Что же?" - "Напишите старое стихотворение", - просил Горнунг. АА подумала и стала писать. Писала - я не могу найти другого, более подходящего слова - с отвращением, как будто делает что-то неподобное. Жалобно взглянула на написанное: "Ну вот... И все неверно написала!". Стала исправлять, потом вычищать перочинным ножом. Исправила. В этот момент ее позвали к телефону. Дала на ходу альбом Горнунгу и ушла. В альбоме было написано стихотворение "Как просто можно жизнь покинуть эту...". Звонила ей Замятина, звала к себе. Пунина все не было дома. Горнунг заторопился - было 9 1/2, а поезд его идет в одиннадцать. Вышли. Скользко. На Симеоновском мосту Горнунг попрощался с АА и побежал домой - собирать вещи. Я пошел провожать АА к Замятиным. Говорили о Горнунге. Проводив АА, вернулся домой. Горнунг через десять минут уехал, но до этого и меня просил вписать в альбом ему "Мечеть". Почтовый чиновник - Готье. Тоже "несчастный" символ мещанства, а тут захотел иначе. 2.04.1926 Стихотворения "Мурка, не ходи, там сыч..." и "Колыбельная" переведено... (? - узнать подробнее). 3.04.1926 Итальянский самоучитель. Письмо Шилейке. Стихотворение Тихонова хорошее (без дураков). Пастернак... не может читать, и это ценно. Стихи Вагинова. Библиография. Азеф. "Север" (весь Петроград). Письмо из Кубу (анкета). Mme Rivire (парижского периода). Mlle (парижского периода). Bartoleni (парижского периода). Granet (парижского периода). Купальщица - 1907 г. " - 1908 г. Юпитер и Остида. Одалиска 14. Mme Zenonne. Фанческа - 2 вар. 17 г. Клятва Людовика XIII. Odalisque l'esclave. Стратоника. Венера и источник. Gonze. 5.04.1926 У АА было платье голубое с золотом, открытое. АА его надевала раза три, потом сняла и долго не надевала. Однажды, отправляя, куда-то с Николаем Степановичем, она надела его. Николай Степанович, взглянув на нее, заметил: "Ты так едешь? Но ведь ты же раздета!". Тут интересно то, что Николай Степанович заметил это платье впервые, а до этого видел его не раз, но не замечал. Он не замечал, что Дмитриева хромает... До тех пор, пока кто-то ему не сказал об этом. АА однажды шла с Гумилевым и как-то ушибла ногу. Николай Степанович предложил довезти ее до дому на извозчике. АА отказалась, так как ехать девушке на извозчике с молодым человеком считалось совершенно недопустимым неприличием. Это - к характеристике царскосельских нравов. "Он великий бродяга был", - сказала АА по поводу разговоров З. Е.Аренс о его барстве. Осенью 1908, когда АА была в Петербурге. АА была в Царском Селе у Валерии Сергеевны Тюльпановой и послала Николаю Степановичу записку, что едет в Петербург и чтобы он пришел на вокзал. На вокзале - его не видит. Первый звонок - его нет. подходит поезд... Вдруг он появляется на вокзале в обществе Веры Евгеньевны и Зои Евгеньевны Аренс. Оказывается, он записки не получил, а пришел просто случайно. Он был нарушителем традиций. Обстановка Царского Села затхлая, чрезвычайно буржуазная... 8.04.1926 Писала три недели тому назад и послала пятнадцать рублей для того, чтобы Лева мог брать уроки по математике - хоть несколько. Нет ответа до сих пор, и АА беспокоится. Хочет открытку послать. Шенгели стихи Вагинова не понравились. "Финский праздник". Прекрасное стихотворение. "Его еще приятней вспоминать, чем когда читала". Шилейко прочел наизусть первую редакцию "Маскарада" - по "Весам". Прочел наизусть стихотворение Пастернака, хоть и говорит, что терпеть не может. Общество независимых музыкантов - 10.02.1926. Артур Лурье. Музыка. Музыка - стеклянные звуки. Стихотворение перед отъездом (второе) положил на музыку. Но ни то, ни другое не пел еще, а только наигрывал. Не была у Констанции Фридольфовны очень давно. Нет сил все, потому не была. АА всегда была "в нетях". 1918. После разговора о разводе у АА Николай Степанович поехал к Шилейко, чтоб поговорить втроем. В трамвае Николай Степанович, почувствовавший, что АА совсем уже эмансипировалась, стал говорить "по-товарищески": "У меня есть, кто бы с удовольствием за меня пошел замуж: вот Лариса Рейснер, например... Она с удовольствием бы..." (он не знал еще, что Лариса Рейснер уже замужем). На А. Н. остается полчаса. Донжуанство за последние три года (девятнадцать имен), но и раньше было сильно - у него такой темперамент был. Но раньше это скрывалось с обеих сторон. И конечно, не так было, как в последние годы. "С ним было очень трудно ездить куда-нибудь путешествовать. Он ссорился (чего никогда не бывало с ним дома), ему все казалось, что я что-то не так делаю, не туда "тюк положу", не ту дверь открою. Я сказала ему в 14 году: "Девушка не могла бы бежать с тобой... Ты стал бы с ней ссориться, и ничего бы не вышло...". Ларисе Рейснер назначил свидание на Гороховой улице в доме свиданий. Лариса Рейснер: "Я его так любила, что пошла бы куда угодно" (рассказывала в августе 1920 г.). С Шенгели была в кафе против Дома искусств на Невском. Он простой, хороший. Анкета из Кубу. "Кто на Вашем полном иждивении?" О девушках. Лариса Рейснер. В 1917 году АА спрашивала и подтрунивала: "Я ведь к Ларисе сама могу поехать! И она мне скажет". Николай Степанович смутился. "Ну хочешь, я тебе по секрету скажу, только ты... - это Тумповская". - "Я решила, что это щит". Блок поздоровался с Л. Рейснер, приняв ее за АА. Николай Степанович сам рассказал об этом АА, может быть, он думал, что АА может все равно услышать об этом. М. А. К.-К. делал предложение через год после свадьбы АА. В десятом году уехал в Африку - без всяких поводов, никаких ссор не было. Единственная причина - страсть к путешествиям. Читает Эдгара По (и это для нее мучительно из-за кровожадности убийств и ужасов, описываемых им). Находит все новые и новые моменты влияния на Н. Гумилева. У нее есть две книги - в переводе Бальмонта. Мотив о девственности - первый раз в "Заре" (а "Зара" - конец 7-го года как будто). Синие листья. Бабочки, как подбрасываемые цветы (Эдгар По). В черном Дике есть кое-что будущей "Гондлы". Полетаев - к девочкам. Из Бежецка нет ответа (три недели тому назад АА послала письмо и пятнадцать рублей - чтоб Лева мог взять хоть несколько уроков по математике). Обеспокоена. 12.04.1926 Попутно в разговоре о биографии Николая Степановича АА упоминала Пушкина и говорила о ложном взгляде на его отношения с дядей, установившемся давно и существовавшем сто лет - и только недавно разрушенном переоценкой и новейшими исследованиями. АА получила письмо от Инны Эразмовны, в котором та пишет, что еще не выезжает, и доводы у нее самые неосновательные - вроде того, что она не хочет приезжать сюда в первый день Пасхи, потому что извозчик от вокзала будет очень дорого стоить. АА очень обеспокоена медлительностью Инны Эразмовны, потому что железнодорожные тарифы уже повышены на 10%, а сегодня в газетах написано, что будут повышены еще. АА предвидит, что, промедлив еще немного, Инна Эразмовна не сможет уехать к брату (Виктору). Вечером была у меня - пришла неожиданно. Говорили о "Трудах и днях", о фельетонах Георгия Иванова и о причинах, которые побуждают Георгия Иванова к такому отношению к Николаю Гумилеву (очень опечалена этими фельетонами); о письме Инны Эразмовны, полученном АА. Около двенадцати вместе вышли, я проводил ее в Шереметевский дом. Оттуда через полчаса АА направилась в Мраморный дворец, провожаемая Пуниным. Мороз, лужи и талый снег подмерзли и хрустят. 1911. Из Константинополя прислал в Царское Село телеграмму о своем приезде. АА хотела выехать встречать его в Одессу, но когда стали рассчитывать с А. И. Гумилевой, поняли, что ехать в Одессу уже поздно, что он раньше туда приедет. Николай Степанович не вписал АА в альбом акростих, потому что альбом был заперт в шкафике, от которого ключ был потерян. (Всего альбом пробыл в таком положении около двух лет.) 12 апреля. АА и С. Толстая у Кузмина (на башне). В пасхальную ночь. "Он бредил. Жестокий приступ лихорадки. Все ушли к заутрене, а я сидела около него. Очень страшно говорил - не хоронить его тело на севере, говорил: "Вези дальше... За Константинополь... За Одессу... Туда вези..." (АА - 29.01.1926). АА сказала мне, что ей всегда вспоминается "Экваториальный лес", когда она думает об этом бреде Николая Степановича. 1912. Во Флоренции АА написала стихотворение "Здесь все то же, то же, что и прежде...". 1911, ноябрь-декабрь - написано: "Как мой китайский зонтик красен...". АА в Цехе прочла весь "Вечер" и все "Четки". Кунина перевела на сербский язык штук восемь стихотворений АА. В их числе "Настоящую нежность не спутаешь...", "Кто-то, во мраке дерев незримый..." (последнее, кажется, напечатано в заграничном журнале. Во всяком случае, первое стихотворение напечатано). 22 апреля, 8 1/2 часов вечера (1911 г.). АА впервые читает стихи публично: на заседании Академии стиха. Там были и незнакомые ей люди. АА считает это выступление в Академии первым своим выступлением. Когда была первая годовщина смерти Анненского, Зелинский читал... Вячеслав Иванов - плакал. АА присутствовала на заседании. Искренен ли был Вячеслав Иванов? Вячеслав Иванов никогда искренним не был. Вячеслав Иванов в отдельной комнате уговаривал АА разойтись с Николаем Степановичем, убеждал ее, что Николай Степанович - неподходящий для нее человек. Знакомство АА с Вячеславом Ивановым продолжалось около двух лет: с 1910 по 1912-13. Когда АА первый раз читала на "башне" (1910), Вячеслав Иванов очень ее восхвалял, называя ее "заместительницей И. Анненского". В редакциях, в "Аполлоне", в годы 10-13 АА постоянно бывала. АА стала сотрудницей "Аполлона". АА была на Раевских курсах на Гороховой, уже когда замужем была. Гимназия: сначала в Царском Селе - Мариинская, а потом кончала гимназию в Киеве. Училась хорошо. Чуть ли не с серебряной медалью. АА родилась 11 июня 1889 года (Валерия Срезневская). Андрей Антонович Горенко (отец АА) - инженер-механик (флота?). Двадцать или двадцать пять лет жил с Еленой Ивановной Страннолюбской. 1893 - дата рождения в трудовой книжке. 12.09 (...?). "Моей дорогой Шурочке от любящей ее Ани. 12 сентября. Слепнево", - надпись на "Белой стае" ("Гиперборей", 1917) А. С. Сверчковой. 14.04.1926 Встречи АА с Николаем Степановичем после его женитьбы на А. Н. Энгельгардт: 1. 18 г., в сентябре в Шереметевском доме. Гумилев заходил, сидел час приблизительно; прочел два или три стихотворения из "Шатра". Судя по тому, что он говорил, было видно, что очень стеснен в средствах и с трудом достает продукты. 2. 3. 4. Весной 19 г., в мае, - целый ряд встреч. "Он приходил, Левушку приводил два раза. Когда семья уехала, приходил один, обедал у нас". 5. Зимой 19-20, вероятно, в двадцатом, в Доме искусств. "Я его видела раз днем, когда он шел на заседание, а я там ждала Корнея Чуковского и Эйхенбаума по делу". 6. На Пушкинском вечере в 1921 г. 7. В Доме ученых в марте, в очереди. 8. На Пасху во Всемирной литературе (21 г.). 9. И наконец, накануне или за два дня до вечера Petropolis'a - "у меня, на Сергиевск." (и Г. Иванов). 10. В Клубе поэтов, "когда я пришла спросить адрес Немировича-Данченко накануне отъезда Орка (Орк уехал с Ремизовым в один день). Это - последняя встреча, незадолго до ареста". 8 августа к Ремизову пошла АА, его уже не было. Вернулась домой и узнала о смерти Блока. На панихиде Алянский сказал, что зас (?) (не ходил к Ремизову, потому что там зас (?)). 16.04.1926 Летом 20 г. встреча с Николаем Степановичем (шел из Зуб. института на Преображенке) на Невском, а Шилейко, Чуковский говорили о Сибири - вздор. Просил Г. Иванова надписать книги Мосолову (Мосолов в Новоржеве) - он то-то и то-то, ему не верят. Он столько знает, обожая, о том, как АА первый раз читала стихи у Вячеслава Иванова. АА отсюда и решила про Мосолова (оттого так и мне советовала пойти). После Николая Степановича в 21 атака на АА Г. Иванова - раз пять заходил, звал... просил прийти в Цех. "Я все отговаривалась, говорила, что больна". Наконец, на Рождество 21 года пришла на Почтамтскую; оказалось, что Цеха нет, потому что Г. Иванов - ссора с Одоевцевой. Были Г. Иванов, Оцуп, Адамович и Вагинов. Очень мило. Читали стихи: Г. Иванов - о кувшине роз, Адамович - пушкинское, Оцуп - ..., Вагинов - о маркизах (Г. Иванов язвит: вот великосветские стихи...). "Я не помню, читала ли я. Потом Оцуп провожал по Невскому - под руку (первый раз было, что я с ним разговаривала)". "Разрешите мне прочитать Вам стихи..." Прочел. Потом заговорил о Расине и о других, о теории, о классической... (называл классиками Мандельштама и АА). (А К. Вагинов ушел, ему не по пути было.) Тут как-то Эльза Яковлевна Радлова, жена Николая Радлова, заходила к АА, пригласила (с Радловым АА очень давно знаком, но за годы революции почти не встречались), и 1 января 1922 года АА пошла к ним обедать. Говорили о стихах... "Было очень натянуто, скучно, они - веселящиеся, разные люди". АА заговорила о том, как она не любит, когда из нее вытягивают мнение о чужих стихах... И рассказала об Оцупе. А через десять дней узнала, что Эльза Радлова - любовница Оцупа... Потом звали еще в Цех. Не пошла (а потом уже все на отлете были). Но перед отъездом Оцуп (уехал первым) зашел - нет ли поручений. Оцуп - низкий человек, еще хуже Г. Иванова (продавали при жизни, а потом продавали - мертвого); взятка с Кельсона за знакомство с Николаем Степановичем. Анна Николаевна (Энгельгардт) согрешила с Г. Ивановым, - рассказывала АА, - а ей Лурье фамилию сказал. Николай Степанович упрекал А. Н. Э. за то, что поссорила с лучшим другом. Кузмина письмо в редакцию. Алянский. Очень дружна была (видела отношение Блока), вполне доверяла... Тихий, скромный, заботливый. Раньше издателем не был. Во время революции решил - на Блока. Здесь "Алконост". Контракт на 1000 рублей (за "Белую стаю"?); должен был - в течение недели со дня выхода. Книга вышла, и он выплачивал год (и то через Рабиновича), по грошам, по несколько долларов. Заручившись согласием АА на переговоры относительно изданий (но не больше, чем по 6000 экземпляров) и по поводу контрафакции Эфрона, - получит деньги. И не имея права соглашаться больше, чем на 6000 экземпляров, воспользовавшись тем, что Блох имеет преимущественные права на издание книги АА, он продал ему по восемь с половиной тысяч тиража каждую и написал письмо АА, что так заключено. АА здесь советовали послать телеграмму, но она решила, что телеграмма уже ничего не изменит, потому что все уже сделано. Приехав сюда, Алянский был у Замятиных, и там же была АА. Он очень много рассказывал о своих трудах с Эфроном и что ничего не вышло. А когда Замятин спросил его - а как Блохом, как вам удалось продать за 15% автору (что очень много тогда), - ответил: "Я Ахматову куда угодно устрою так". А о восьми с половиной тысячах тиража - молчал. АА была у Рыбаковых (на блинах) весной 25 года. Были и Сергеев, третий (на букву "Р"), Софья... (мать), Лидия Яковлевна и другие. Пили. АА сказала об Алянском, что он "не лучше других издателей" (имея все основания к тому, чтоб быть недовольной). Больше ничего. Р. пошел домой, выпил еще шампанского в Европейской гостинице и, придя, сказал брату Алянского, что Ахматова портит карьеру Алянскому, осуждая его при его начальнике - Сергееве. Через несколько дней к АА пришел Замятин и заговорил о неприятной истории ("Я бы не взяла на себя такого поручения - идти писателю от издателя - к поэту"), сказал, что Алянский (...) о том, что АА не получила с него денег и т. д. и что он требует третейского суда. Очень гнусно и неприятно. АА со мной вернулась (с прогулки с Тапом), на столе письмо. Прочла - от Алянского. "Прошу подтверждений получения денег и подтверждений, что я честен"... Грубое письмо. АА очень расстроилась. Это большое значение для болезни было. Совсем слегла... Приходил Каплан... АА физически не могла к третейскому суду и очень жалела об этом. Написала на пишущей машинке ответ, что деньги все получила (но уж не написала про то, что не через неделю, а через год и через Рабиновича; если Алянский подл, то АА не нужно быть некорректной). "А после того письма, что вы мне написали, я думаю, что моральная оценка ваших действий вас интересовать не может". (Замятина отдавала переписывать на машинке.) Послала. Никто никогда так гадко не поступал с АА, как Алянский. Это единственный случай. Книга, изданная Алянским, в течение недели разошлась в двух тысячах, и попросили в Москве еще тысячу (или наоборот). Он был доволен. "Подорожник". АА за него получила столько, что ничего не купила для себя - все деньги ушли на уголь, на картошку, на такое - и их хватило на три недели. "Anno Domini" (Блох) - 6500 экземпляров. (АА получила деньги за такое количество.) Разошлись в течение четырех месяцев. Зашла в магазин Petropolis'а. Спросила продавщицу: "Нет?" - "Как нет? Сегодня тысячу экземпляров из типографии получила" (не сказала АА, конечно, об этом Блоху), - т. е. уже 7500 экземпляров есть, а сколько еще таких "тысяч" могло быть? Сказала, что Клюев, Мандельштам, Кузмин - люди, о которых нельзя говорить дурное. Дурное надо забыть. Говорит, что А. Блок потому так приблизил к себе Алянского перед своей смертью, что (по-видимому) смутно чувствовал (полубессознательно) в Алянском последнюю материальную опору. Говорила о творчестве Клюева. Отметила, что два эпитета первых вариантов стихотворений в последующих вариантах у Клюева часто сливаются в один, двойной: например, "белые крылья" - "белокрылия". Таким способом Клюев часто делает стихотворение "более славянским". "Огненный столп" - 5000 экземпляров. Издания Блока - посмертно на газетной бумаге (Алянский прогорел). 10 000 экземпляров. Блок охотно читал стихи. "Г. Иванов дотянуться не мог и злился..." Недоброво, Лозинский, Гумилев, АА, Шилейко - пафос, друг к другу большое чувство - и насмешничали совсем по-иному, из патетических чувств друг к другу. Насмешничанье было только очень поверхностным, внешним покровом у них, а у Г. Иванова ничего иного не было. О современном положении - пишет о добродетельной жизни (как по-мещански - при живой вдове). Рыбаков - печальные глаза - что же будет? Массовое в молодежи блудство. Сегодня в газете - о последователях Есенина. Железная экономия. Пастернак рассказывал о Г. Иванове в Берлине (Париже?) - девицы в розовых чулках и прочее... О Шилейко. Открестил десять яиц. Красит первый глобус. Четыре тысячи лет до Р. Х. Черепа. "Шилейко оборванный, а книги приносит. Я уверена, что есть книги по сто рублей. Но на книги не жалко - он их читает, а потом такой доклад, открытие делает. А Щеголев - за полторы тысячи картину купил, дал вексель, тот принес Рыбакову; Рыбаков отказался учитывать, так что через три месяца платит. Беспринципность - на картину, в которой он фигу понимает, - когда денег нет. Он докатился. А мне жалко его. Я все-таки люблю его, Елисеича. Маня и Г. Иванов пришли в "Аполлон" к... Тот выдал им несколько комплектов. поехали продали. Лозинский узнал - за голову схватился". 1913. 17.04.1926 АА получила телеграмму от Инны Эразмовны о том, что она завтра приезжает. В пять часов АА позвонила мне специально, чтоб сказать мне об этом. Ее волнует приезд Инны Эразмовны - и из-за устройства ее здесь, и из-за того, как ей удастся устроить отъезд на Сахалин, и из-за здоровья Инны Эразмовны, и из-за денег, которых нет... Около двух часов дня сегодня, когда АА собиралась уходить из Мраморного дворца и была уже в шляпе и была взволнована только что полученной телеграммой от Инны Эразмовны и расстроена чем-то, о чем мне не сказала, к АА явился какой-то тип - один из кузминских "юрочек" прежнего времени - 1913-14 гг., который приехал из Пскова и узнал ее адрес у Фромана. Вошел жеманный и неприятный. Стал просить у АА разрешения прочесть ей стихи, которые он написал за десять лет (АА удалось отвлечь его от этого обещанием, что она ему позвонит через неделю, если будет свободна). Хвастливо рассказывал ей о том, что он сейчас "секретарь Корнея Ивановича Чуковского" (а Чуковский любит по временам привлечь к себе какого-нибудь "мальчика", чтобы тот был у него на побегушках, и держать при себе, пока не высосет из него все соки. Так было с Евгением Шварцем, например. Чуковский делает это с исключительным талантом). Надоедал АА рассказами о себе, о своих стихах, обо всем, что никому не может быть интересно. АА с трогательной незлобивостью, только с большим юмором рассказывала мне о нем. 18.04.1926 Из Подольской губернии приехала и остановилась в Шереметевском доме Инна Эразмовна Горенко. Она пробудет здесь некоторое время и отсюда уедет на Сахалин. 19.04.1926 Вчера к АА приехала из Подольской губернии Инна Эразмовна, чтобы, пробыв здесь несколько дней, уехать на Сахалин к Виктору Андреевичу Горенко. Уже давно этот отъезд предполагался. Давно Виктор Андреевич прислал Инне Эразмовне денег. Инна Эразмовна все медлила; Виктор Андреевич ждал ее приезда туда к 15 апреля (во Владивосток), Инна Эразмовна ждала весны и тепла. АА очень беспокоилась и торопила Инну Эразмовну в письмах, потому что боялась, что повышение железнодорожных тарифов (недавно повысили на 10% и ждут дальнейшего повышения) лишит Инну Эразмовну возможности уехать туда. Наконец, Инна Эразмовна решила ехать. Позавчера АА получила ее телеграмму о приезде сюда. И вчера утром с Пуниным поехала ее встречать на вокзал. В одиннадцать часов встретила Инну Эразмовну, и АА вдвоем с ней поехала в Шереметевский дом, где Инна Эразмовна пробудет эти дни до отъезда на Сахалин. Я уже несколько дней тому назад узнавал об условиях путешествия (а еще раньше - о стоимости билета). Вчера АА несколько раз звонила мне, но не застала меня дома. Сегодня в двенадцать часов я поехал к АА в Мраморный дворец. (АА все эти дни будет ночевать в Мраморном дворце). Застал ее одну (была Маня, но Шилейко не было). АА еще не совсем оделась, и минут двадцать мы не выходили - я дожидался. Бросилась в глаза необычайная оживленность, исключительно хорошее настроение ее. А это все отражается на манере говорить, на ее движениях: походка становится легче и движения - "лебединей". Расспросил об Инне Эразмовне - приехала в полном здоровье и нисколько не озабоченная трудностями предстоящего путешествия. Вышли. По местами просыхающим, но большей частью - невероятно мокрым и грязным тротуарам, по неожиданно теплому, мягкому воздуху (второй день такой! - раньше все холода были) пошли в Шереметевский дом. Но то, что не пугает Инну Эразмовну, - очень волнует АА: она перебирает в уме все трудности такого длительного путешествия, неизвестность условий, маршрутов, расписаний, стоимостей и всего прочего. Тем более - принимая во внимание старость и неопытность в таких делах Инны Эразмовны. Речь АА пестрит такими словами, как "Николаевск на Амуре", "анкета" (которую нужно заполнить, чтобы получить разрешение на въезд на Сахалин). И с одной стороны - радость от того, что приехала Инна Эразмовна, а с другой - волнение за нее; а все вместе делает АА необычайно оживленной. АА с юмором рассказывает мне о муже ее тетки Викторе Модестовиче Ваккаре, почти восьмидесятилетнем старике, который в Деражне ведет мемуары, о наивном непонимании Инной Эразмовной условий современного существования, и т. д. Попутно по дороге АА говорит мне, что читала вчера Шенье (Шилейко купил вчера для себя томик Шенье. А тот, который принадлежит АА, сейчас у меня). И, читая Шенье (о котором отзывается как о прекрасном поэте), обнаружила в нем места, совершенно ясно использованные Пушкиным, Баратынским, Дельвигом... Не те, которые известны уже исследователям, а другие, еще никем не подмеченные. Так, из Шенье взяты строчки "Не трогайте..... вострушки / Не трогайте парнасского пера..." (только у Шенье тон гораздо серьезней в данном случае). И другое место АА цитировала из Пушкина: "Мой голос для тебя и ласковый и томный / Тревожит позднее молчанье ночи темной..." - и т. д. (АА процитировала соответствующие места из Шенье, но я не запомнил). И голос - тихий, внятный, гортанный голос АА вибрировал пушкинскими стихами в мягком, глушащем весеннем воздухе. АА лукаво взглянула на меня: "Все, все - и Пушкин, и Баратынский - брали у него!". И затем заговорила о том, что теперь уже так много выясняется в области взаимодействий одного поэта на другого - того, о чем десять лет тому назад и не задумывались просто, - что, вероятно, изменится взгляд на сущность поэтического творчества. Такое исследование, какое сделал Эйхенбаум над Лермонтовым, сейчас звучит почти как укор Лермонтову: "Никто не пользовался чужими стихами, а он один это делал!". В действительности же - не он один, не Лермонтов, - все это делали, но исследован-то только один Лермонтов. Теперь все занялись исследованиями и над другими поэтами, и в скором времени, конечно, многое узнается и выяснится. И, конечно, не попрекать поэтов этими заимствованиями придется, а просто изменить взгляд на сущность поэтического творчества. Оно будет пониматься немного иначе, чем понималось до сих пор - лет десять тому назад, например. "А вы записываете все, что вы обнаруживаете в этой области?" - спросил я. Конечно, не записывает. Записывает только то, что относится к Николаю Степановичу, остальное уйдет от всех. И если бы АА узнала, что крохи этого записываю я, она была бы очень недовольна. Мы пришли в Шереметевский дом. АА представила меня своей матери. Высокого роста старушка. Есть что-то татарское в лице. Сморщенное лицо и дряхлый голос; держится прямо, но при ходьбе чуть-чуть припадает на одну ногу. АА в разговоре с ней - стояли друг против друга - смотрит на нее мерцающим, ласковым, ясным-ясным взглядом. И говорит с ней ласково, в этой ласковости пробиваются, смешиваясь, нотки дочернего подчинения и чуть-чуть снисходительной доброты к более слабому существу. Кабинет Пунина опустел: из него вынесли письменный стол, который поставили в спальне. Кабинет предоставлен Инне Эразмовне. АА провела нас туда и оставила меня одного с Инной Эразмовной. Инна Эразмовна ставила мне вопросы об условиях путешествия, и я записывал их, чтобы навести справки. Я ушел за справками. И через два часа - в четыре часа - пришел в Шереметевский дом опять, узнав, что билет стоит около 80 рублей, что поезд идет дней восемнадцать, и пр. Застал АА, Инну Эразмовну и Пунина оканчивающими обед в столовой. Сел к столу. Пунин положил и мне оладьи, АА покрыла оладьи вареньем, и я стал есть и рассказывать. Принесенные мной сведения вызвали очень горячее обсуждение. АА, волнуясь, горячась, спорила со мной, и с Пуниным, и с Инной Эразмовной - мы все более оптимистичны были, высказываясь о путешествии. А АА - и справедливо, конечно, - убеждала Инну Эразмовну помнить то-то и то-то, касающееся анкет и Виктора Андреевича. Волненье и горячность прерывались смехом и подтруниваньем - АА надо мной и Пуниным, Пунина и моим - над АА. Так как настроение у всех было хорошее, то подцепляли друг друга неимоверно. Выпив чаю и просидев около часа и пообещав собрать сведения о недостающих подробностях, я ушел домой. Что-то Инна Эразмовна заговорила о своем отце, кажется, и, кажется, сказала, что он был комендантом Петропавловска. Но здесь я боюсь соврать и поэтому никак не утверждаю ни того, что здесь фигурировал отец, ни того, что - "комендант", ни того, что далекий сибирский город - именно Петропавловск. Пунин дразнил меня, что узнал много нового и интересного об АА, чего мне и не снилось узнать. Я вслух завидовал, а АА с поразительной укоризной в глазах слушала о наших "свинских" наклонностях к записыванию. 26.04.1926 Пушкин. Скабичевский - все врет о Пушкине, а Н. Н. Ефремов показывает это, но в других местах и сам врет: например, о Керн. Мы же не знаем вкуса самого Ефремова, поэтому его суждения о женщине не доказательны. Шенье ввел enjambement. Стихов не писала в эти дни. Прочитала книгу Л. Гроссмана о Пушкине. Гроссман новых фактов не нашел, но общий взгляд правилен. Ясный, солнечный, теплый весенний день. Не виделся с АА несколько дней, потому что уезжал на Волховстрой. Сегодня - рассказывал о Волховстрое, но АА рассказывает мне другое, а именно: за эти дни она, все больше и больше вчитываясь в Шенье, обнаружила еще неизвестные исследователям, хотя и совершенно явные моменты влияния Шенье на Пушкина. Некоторые примеры АА мне показывала. АА находит влияние в трех направлениях; на Пушкина влияют: 1. идиллии; 2. элегии; 3. политические стихотворения Шенье. В гражданских стихах Пушкин явно был учеником Шенье. Вообще Пушкин "хищнической, яростной хваткой" подмечает у Шенье его недостатки и, когда пользуется его стихами, всегда сам делает лучше, исправляя в своих стихах недостатки Шенье - расплывчатость композиции и др. Шенье часто сентиментален, чувственен... Пушкин, пользуясь его стихами, использует только то, что согласно с его credo, остальное откидывает. Пушкин всегда усложняет композицию Шенье, укорачивает стихотворение количественно, часто переворачивает наизнанку мысль Шенье - и такой вводит ее в свои стихи. Пушкин узнал Шенье в 1819 году, когда вышло первое собрание стихотворений Шенье; и с этого времени - влияние. Больше всего - в 1823-24 г., меньше - в 1825, но и дальше постоянно встречается, во всех классических стихах... Встречается и в поэмах даже: в "Евгении Онегине" - две строчки... Стихотворение "Ночь" 1823 года - целиком из Шенье ("Элегия XXII"), только у Шенье перед поэтом встает образ спящей, а у Пушкина - бодрствующей женщины. У Шенье это - длинное стихотворение, у Пушкина - всего восемь строк. С элегией Шенье XXVI (или XXVII?) сравнить: "Ненастный день потух...". Здесь то же самое. И еще усилено интонацией; enjambement: "Теперь она сидит печальна и одна...". "Одна" (у Шенье: "un autre". Отрицание: "Ни плеч, ни властных уст..." - и т. д. у Пушкина соответствует строкам Шенье, где только не отрицание, а все эти поцелуи отнесены к действиям "un autre"... И наконец - "много точков...". Здесь-то и были, по-видимому, максимально схожие с Шенье моменты. Пушкин их заменил точками, рассчитывая в будущем заполнить их. Но напечатав это стихотворение (между прочим - вместе со стихотворением "Ночь"), увидел, что и так хорошо, и оставил эти точки. Дальше совпадение полное: "Ты плачешь...", и наконец поворот: "Но если..." - уже совершенно подтверждающий соответствие с Шенье. В стихотворении "Простишь ли мне ревнивые мечты..." переводом из Шенье звучат строчки: "Заводит ли красавица другая / Двусмысленный со мною разговор: / Спокойна ты; веселый твой укор...". Ода "Андрей Шенье" (1825) - амальгама из слов, образов, сравнения А. Шенье. Стихотворение "Желанье славы" вполне соответствует "Элегии XXVI" (или XXVII?) Шенье. Только все положения у Пушкина противоположны. И мысль к такому противоположению Пушкину дала последняя строчка "Элегии" Шенье "Лира моя будет мстить..." - как-то так). АА недоумевает, как до сих пор все исследователи замечали влияние Шенье только в тех стихотворениях Пушкина, которые он посвящал Шенье или к которым брал эпиграф из Шенье, и совершенно не замечали явных подражаний Шенье в стихах, стоящих рядом с теми... Я убеждаю АА записать все это. АА не хочет и говорит, что во-первых Л. Гроссман только что издал книгу, в которой хоть и не сделал ничего нового в смысле изыскания новых соответствий, но привел все уже найденные до него и хорошо осветил их. Во-вторых, Томашевский сейчас как раз занимается Пушкиным и Шенье, и АА убеждена, что он найдет все решительно - и то, что уже нашла она. АА удивительна - это уже не скромность, а что-то отрицательное: найти вещи поразительные и даже не записать их. Вечером АА была у меня с томом Эдгара По, где она уже давно нашла соответствие Гумилеву. Кое-что показала, но потом бросила показывать и оставила книжку мне, чтоб я сам прочел, - ей Эдгара По читать донельзя скучно и "отвратительно". Неожиданно ко мне явился Всеволод Рождественский. Пришлось впустить его, и АА и я были не слишком довольны, и я вышиб его через двадцать минут. АА с ним разговаривала строго и величественно, а у него на лице разыгрывались все оттенки льстивости и подобострастия. Бедняга. Мне его жаль и где-то в глубине я все же люблю его. Весь вечер с АА за бутылками вина и финиками мы провели в разговорах о Пушкине, о Шенье, о Гумилеве... Совсем иной взгляд на Пушкина: ведь он совершенно сознательно пользовался Шенье как материалом для своих стихов. Так, вероятно, бывает и со всеми поэтами вообще. 27.04.1926 Шилейко сегодня уезжает в Москву, и я не рассчитывал повидаться сегодня с АА. В восемь часов вечера звонок - АА спрашивает, в котором часу точно уходит скорый поезд. Я сказал, что в одиннадцать, но неуверенно; сказал, что позвоню ей. На это АА ответила, что она сейчас выходит. Условились, что если я узнаю, что поезд идет не в одиннадцать а в другое время, я приеду к ней - сообщу. Повесив трубку, я, однако, надел кепку и пальто и вышел на улицу. Дошел до Марсова поля и тут ждал. Пропустил несколько трамваев, осматривал пешеходов - АА не было. Вдруг я заметил АА в проходящем трамвае - сидящей внутри. АА, увидев из окна меня, замахала рукой, я вскочил в трамвай на ходу, и вместе доехали до Мраморного дворца. Шилейко укладывался, вернее - раскладывался: по всей комнате - на столе, стульях, кровати - лежали книги. Те, которые на столе, он везет с собой; те, которые на кровати - ему будут посланы посылкой. Стали увязывать - он не умеет. Взялся я, съездил домой за веревкой, корзинкой, бумагой. Упаковали. Шилейко пил чай. Я уехал с книгами, условившись встретиться на вокзале в 10 1/2, "там, где пьют пиво". Заехал домой, поехал на вокзал. АА и Шилейко были уже там - в буфете, Шилейко пил портер и потчевал АА, а когда я приехал - и меня. Пошли в вагон. Билет - купленный в мое отсутствие, с помощью носильщика (это было поручено АА - с особыми инструкциями: подальше от паровоза, внизу, в курящем вагоне, поперечная скамейка), оказался - на место в дамском вагоне, для некурящих. Шилейко был немного озадачен и много и тайно сердит. Поменялся с какой-то дамой, и все устроилось. Но АА расстроилась, и когда потом я заметил ей это, она ответила, что ей неприятно, что ей дали поручение и она не сумела его выполнить. У вагона простилась с Шилейко - поцеловались. В вагон АА не вошла, а Шилейко, забравшись в вагон, уже не вылезал оттуда. Еще до отхода поезда я с АА пошел в зал. АА позвонила Пунину, осталась ждать его на вокзале, а я пошел домой. Но стал сочинять стихи и бродил с ними по улице около моего дома, не желая войти в него, пока не окончу стихи. Вдруг увидел АА и Пунина проезжающими на извозчике. Окликнули друг друга, и они проехали. Тут мне пришло в голову незаметно вскочить в трамвай и встретить их у Мраморного дворца. Так и сделал. Они были удивлены, а я заявил, что меня в городе много - столько, сколько столбов. АА рассмеялась и заявила - это хорошо сказано! Вы начинаете "говорить"; вот это запишите. Что-то еще поострили и расстались - я пошел домой. Забавно, что мы встречаемся так часто случайно: не мог же я думать, что АА проедет мимо моего дома - это и не по дороге ей, это уж вольность извозчика. Шилейко уехал в Москву к невесте, и поэтому уехал охотно. АА в глубине довольна его отъездом, хотя и старается не показывать этого. 28.04.1926 В восемь часов АА позвонила и сказала, что сейчас выходит с Инной Эразмовной и пойдет в Мраморный дворец и чтоб я пришел туда читать "Труды и дни" - 1920. Я пришел. АА одна. Инна Эразмовна не собралась пойти и осталась в Шереметевском доме. Сегодня утром была с Маней генеральная уборка квартиры после отъезда Шилейко. Все опять по-старому - и книги, и вещи, и даже две рюмки с особенным звоном на прежних местах. Насколько возможно, комната приведена в порядок, и АА наконец может спать в более чистом воздухе (в "столовой" отвратительный сгущенный запах - из-за пола, что ли - запах гнилой конюшни). Застал АА за чтением Шенье и сравнением его с Пушкиным. Спросила, какое стихотворение я написал "Вольдемару Казимировичу" (я вчера сказал ей так). Прочел "В этом логове хмуром...". АА выслушала без замечаний. Попросил показать Шенье. АА поднялась: "Я вам другое покажу". Пошла в "столовую", рылась в книгах, принесла Батюшкова, том 1, издание 1834 года. 30.04.1926. Пятница В двенадцать часов пришел к АА. АА уже встала, комната убрана. В маленькой комнате - Инна Эразмовна. АА ждет Маню, чтобы послать ее за покупками, - надо купить провизии на три пасхальных дня; сегодня последний день торговли. Маня бессовестно не идет. АА простужена - вчера выходила в туфельках без калош, а подошвы - как бумага, и она, промочив ноги, простудилась. Редко, очень редко, значит, но все же простужается. Застал АА сидящей в кресле перед столом, на котором раскрыты: Пушкин (однотомный, Павленкова, которого я дал АА) и два тома Шенье (один толстый и большой - издания 1862 года; другой, позднейший, - маленькая книжка в красном переплете, но очень полная). Толстый Шенье напечатан по изданию 1819 г., а все стихи, которых не было в издании 1819 года, всегда отмечены. Таким образом, АА имеет возможность знать все, что было в издании 1819 г., т. е. в том, которое читал Пушкин... Когда я пришел, АА закрыла книги и стала со мной разговаривать. Я предложил - и очень настаивал на своем предложении - поехать (я приехал на велосипеде) купить ей все необходимое, не дожидаясь Мани. АА никак не соглашалась и хотела идти сама. Наконец уговорились дожидаться Мани до часу. Этим временем АА прочла мне стихотворение Есенина - ненапечатанное, а я ей прочел отрывки из вчерашней "Красной газеты". Стук в дверь: принесли письмо. АА распечатала, стала читать и дала мне прочесть, чтоб я угадал, от кого. Письмо от Гизетти. Начинает он его так - словами о том, что посещение АА оставило в нем "светлое, светлое" впечатление, что он очень хотел бы побывать у нее еще... А дальше и объяснение этого "светлого, светлого": он пишет, что 17 мая он будет читать доклад об И. Анненском, и ему очень важно д о (подчеркнуто) доклада побывать у АА, чтобы поговорить с ней и разведать у нее как можно больше об Анненском. (Сколько человек пользуется знаниями, исследованиями, мыслями, соображениями АА!) Впрочем, добавляет Гизетти, ему в самом деле хочется повидать АА и помимо Анненского! Без четверти час пришла Маня. АА заметила ей, что она напрасно не предупредила, что придет поздно. Маня разъярилась и заявила, что она очень устала, переутомилась и что не могла прийти раньше. АА не ответила ни слова. Это первое замечание АА прислуге, которое я слышал за все время, было сделано тихим, "безропотным" голосом, а Маня ярится; бессовестная до последней степени! Маня пошла за керосином и хлебом для Тапа (по три фунта в день; на три дня - девять фунтов), а я поехал за прочими продуктами. Пришел в три часа. Застал АА опять за Шенье и Пушкиным. За время моего отсутствия АА успела сделать еще одно открытие, о котором сказала: "Я хочу вас кое-что показать". Прочла мне стихотворение "Арион", а потом - соответствующее ему "Dryas" Шенье. DRYAS I "Tout est-il prt? partons. Oui, le mt est dress; Adieu donc". Sur les bancs le rameur est plac; La voile ouverte aux vents s'enfle et s'agite et flotte; Dj le gouvernail tourne aux mains du pilote. Insens! vainement le serrant dans leurs bras, Femme, enfants, tout... - и т. д. - о семье, чем Пушкин не воспользовался, потому что ему не нужно было, - до слов: "...longtemps il les salue...". ...L'automne imptueux amassant la tempte L'attendait au passage, et l, loin de tout bord, Lui prparait bientt le naufrage et la mort. II ... Mon navire est bris. Sous les ondes avares Tous les miens ont pri... ... Et la vague en roulant sur les sables pierreux Blme, expirant, couvert d'une cume sale, Le vomit... Дальше - опять о семье, несущественной для Пушкина. АРИОН Нас было много на челне; Иные парус напрягали, Другие дружно упирали В глубь мощны веслы. В тишине На руль склонясь, наш кормщик умный В молчаньи правил грузный челн... Введение личности поэта: "А я - беспечной веры полн..." - у Шенье нет; Пушкин вводит его в своем стихотворении. ...Вдруг лоно волн Измял с налету вихорь шумный... Погиб и кормщик, и пловец, Лишь я, таинственный певец, На берег выброшен грозою... - и окончание соответствует окончанию у Шенье. Но странно: в издании 1819 г. стихотворения "Dryas" нет. Откуда его мог знать Пушкин? И АА предполагает, что у Пушкина и у Шенье в данном случае есть один общий источник, которого АА не знает. АА просит меня добыть как можно больше примечаний к "Ариону", надеясь найти в них какое-нибудь указание на источник. АА стала говорить мне о том, что, по ее мнению, классицизм (стремление к античности) делится у Пушкина на три периода: 1. Ранний, где Пушкин подражает Парни и др. и изображает античность в "рококошном" виде, - так, как она представлена XVIII веком во французской литературе; стилизованность: "диваны, как гребни волн; гребни волн, как диваны; пастухи у ручьев"... и т. д., и т. д. 2. Период сознательного, понимающего отношения к античности - и он весь может быть назван периодом Шенье. Здесь Пушкин пишет александрийским стихом - или этот александрийский стих проскальзывает. Античность - через французов. 3. Период поздний. Здесь александрийский стих уже не удовлетворяет Пушкина. Здесь он употребляет античные размеры, здесь он лапидарен - две, четыре, шесть строк достаточны для стихотворения; и АА прочла мне: "Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила..." и "Отрок". Пришел Пунин - звать АА с собой в церковь. АА очень плохо чувствует себя. Решили, что она выходить не будет. В церковь тоже не пойдет. (Вчера на Двенадцати Евангелиях тоже не была - очень уж сильно устала. А Пунин был.) Я ушел, чтоб скоро опять прийти. Пришел в пять часов. Пунин ушел очень скоро, минут через двадцать после моего ухода, и я уже его не застал. Не было дома и Инны Эразмовны. А АА все сидела за столом и читала. За этот час АА сделала еще находки. Прочла мне из Шенье эпилог "Hermes'a" и спросила: "Что вы находите здесь?". Я подумал и ответил: "Борис Годунов"?" - "Да". - "Сцена с Пименом?" - "Да... Именно с Пименом", - и АА прочла: Когда-нибудь монах трудолюбивый (sage) Найдет мой труд усердный, безымянный, Засветит он, как я, свою лампаду - И пыль веков от хартий отряхнув, Правдивые сказанья перепишет, Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу... Это в т о ч н о с т и соответствует куску из Эпилога к "Hermes'y". Уже менее доказательно то место, где поэт говорит о своем, о к о н е ч н о м труде (Шенье называет его своим детищем). В толстом томе Шенье примечание, что указанная часть эпилога - подражание Ронсару. Но у Ронсара сходство с Шенье о ч е н ь незначительно по сравнению со сходством Шенье - Пушкин (кстати, АА не очень доверяет редактору толстого тома Шенье: "Французик-то очень слабенький был..." - и поэтому ей хотелось бы более подробных сведений о Шенье). Конец апреля 1926 Нашла два стихотворения Шенье, повлиявшие на "Сожженное письмо" Пушкина. Весна 1926 Гржебин купил у АА книги и по договору должен был их быстро издать. Уплатил ей 40 000 аванса. Книги не издавал два года. АА хотела взять книги у него и передать их Алянскому. Гржебин не отдавал. АА решила вернуть Гржебину аванс (хотя и не должна была делать этого по договору). Гржебин не отдавал Алянскому книги и тянул дело. АА судилась с ним. Неожиданно выяснилось, что Гржебин завтра уезжает за границу: приехал к АА Алянский на велосипеде и сказал об этом и сказал, что "все пропало, потому что Гржебин увезет договоры с собой". АА сейчас же обратилась к Щеголеву, и все вместе пошли в Зимний дворец (зачем-то именно туда). АА подождала, а Щеголев пошел к Гржебину. Пробыл минут сорок, сказал какое-то "рыбье слово" и вернулся к АА с договорами. Деньги (аванс) АА Гржебину вернула - по расчету это вышло два миллиона рублей. Решительно все были на стороне АА, и только один Николай Степанович, придя к ней, сказал, что Гржебин