Оглавление
Предисловие к жизни
Слово к читателю
Глава 1. Семейные страницы
Глава 2. Биробиджан глазами историка
Глава 3. Любимый мой Биробиджан
Глава 4. Московские одиссеи
Глава 5. Учителя
Глава 6. Венгрия и евреи
Глава 7. Раввинская семинария. Встречи 30 лет спустя Глава 8. Каталин
Глава 9. Возрождение
Глава 10. Наш раввин
Глава 11. Московская хоральная синагога
Глава 12. Толерантность: межконфессиональный диалог
Глава 13. Мысли вслух
Глава 14.Спроси раввина
Глава 15. С улыбкОЙ!
Эпилог
**
Предисловие к жизни
"Главный раввин России Адольф Шаевич прокомментировал "Еврейскому
журналу" победу Сочи в борьбе за право принимать у себя Олимпиаду..."
"Главный раввин России А. Шаевич поздравил мэра Москвы Юрия Лужкова с
избранием..."
"Шаевич считает, что ..."
Почти каждое утро, выходя на просторы Интернета или включая телевизор,
я вижу и слышу эту фамилию и грустно улыбаюсь.
Почему грустно? - спросите вы. И я вам отвечу.
Потому что моему Адику, нашему Адику, всероссийскому "еврейскому
старосте" Адольфу Соломоновичу Шаевичу уже семьдесят. А семьдесят, как
известно, это не пятьдесят и даже не тридцать.
Впрочем, когда-то Шолом-Алейхем в своей знаменитой повести "Фунэм ярид"
написал, что подобное уготовано каждому из нас: ДО тридцати мы едем на
ярмарку, а ПОСЛЕ тридцати - возвращаемся с нее.
Так разве есть повод для грусти?
Ярмарка жизни работает круглосуточно, без перерывов на обед.
За плечами у Шаевича - жизнь, которой бы хватило не на одну повесть.
За его плечами - страна, которой он отдавал и отдает свой опыт, талант
и сердечность.
За его плечами - мир, в котором он, Шаевич, никогда не занимал позицию
стороннего наблюдателя, а всегда был в эпицентре этого еврейского мира, и
всегда говорил не то, чего от него ждали власти, а только то, что
соответствовало его принципам разума и благородства.
Лет двадцать назад, когда я был главным редактором "Биробиджанер штерн"
- единственной в тогдашнем СССР ежедневной газеты на языке идиш, он приехал
в город своего детства, пришел в редакцию и сказал:
- Слушай, давай пошатаемся по городу.
Мы "пошатались".
Через дорогу от редакции - краеведческий музей и областная библиотека
имени Шолом-Алейхема. В ее читальном зале в наши годы происходили жаркие
баталии на вечерах поэзии и прозы. Заведовала читальным залом мудрая и тихая
Юлия Александровна Каляпкина. Когда однажды в 60-х годах мы на одном из
вечеров заговорили о том, что на улице Шолом-Алейхема в Биробиджане должен
стоять памятник еврейскому классику, она молча слушала и качала головой. А
через день, отведя меня в сторону, сказала:
- Бросьте вы эту затею. Хлопот не оберетесь. Вами уже интересовались
некие товарищи...
В городском парке культуры и отдыха - тихо и пусто.
Когда-то мы бегали сюда по шаткому деревянному мосту, где в деревянной
будочке сидела билетерша и продавала входные билеты. В те давние годы в
центре парка стоял (или сидел - точно не помню) гранитный усатый вождь, а
недалеко от него была комната смеха с кривыми зеркалами. Десяти- и
двенадцатилетние пацаны, мы проносились мимо усатого и залетали в кривые
зеркала, в которых Ицик Оксруд из жерди превращался в толстяка с жирными
щеками, нехуденький Сашка Богданов - в двухметровую каланчу, а у коротышки
Валерки Панькова оказывались длинные-длинные ноги. Мы хохотали, тыча
пальцами друг в друга, еще не понимая в те годы, что приговорены от рождения
жить в государстве кривых зеркал...
Спустя годы сломали тот деревянный мост в парк, выдернули из клумбы
усатого, разбили зеркала в комнате смеха, а парк остался - зеленый, тихий и
пустой. Сегодняшние дети носятся по его асфальтированным дорожкам и ничего
не знают о том, что было здесь каких-то сорок-пятьдесят лет назад.
В том, нашем с Адиком, городе исчез еврейский колорит, когда-то
привезенный евреями Подолья, Бессарабии, Польши. Исчезли деревянные
тротуары, по которым мы бегали в магазин, исчезла сказочная, как теремок,
парикмахерская, в которой работали дядя Миша Гомберг (мы с Шаевичем помним,
как он шел на работу со своим неизменным чемоданчиком в руках), рыжего
Романа Дехтяря (мы дружили с его сыном Яшей, живущим ныне в Израиле).
Появились вполне советские улицы Постышева, Чапаева, Маркса, Пионерская.
Помню, с большим трудом нам, членам областного литобъединения, удалось
убедить городское начальство переименовать улицу Торговую в улицу имени
Бориса Миллера, старейшего биробиджанского еврейского писателя. А вот
назвать одну из улиц именем Любы Вассерман или Ицика Бронфмана,
замечательных еврейских поэтов, власти не захотели.
Зато местная так называемая синагога - деревянная, тесная избушка -
расположилась в переулке... Маяковского, который сами знаете что "доставал
из широких штанин дубликатом бесценного груза..."
Мы с Адиком побывали и в ней. Нас радушно встретил Боря Кофман -
биробиджанец, душой прикипевший и к этой избушке на курьих ножках, и к
религии. Борис попросил у московского гостя помощи в снабжении верующих
молитвенниками, необходимой утварью и прочим. Адик пообещал, и через
какое-то время Кофман получил несколько посылок из Московской хоральной
синагоги...
Сегодня в Биробиджане построена новая шикарная синагога, но я не знаю,
насколько она популярна среди оставшихся там евреев.
Город нашего с Адиком детства... Здесь мы ходили в школу, здесь
"пережили" и смерть Сталина, и запуск первого искусственного спутника, и
свой выпускной вечер. Здесь влюблялись, гоняли в футбол на берегу Биры возле
городской спасательной станции, здесь видели (и запомнили!) евреев, читавших
в скверике у кинотеатра "Биробиджанер штерн"...
Нашей соседкой по квартире была Фингерут-Мордухович Хая-Этя Мееровна -
одна из тех, кто могла читать газету на идиш. И мы все, мальчишки и
девчонки, потешались не над ее смешным русским языком, а над ее
"двухэтажным" именем и "двухэтажной" фамилией. Спустя много лет, примерно за
год до своей смерти известный в городе журналист "Биробиджанер штерн" и
очень добрый человек Наум Моисеевич Фридман написал об этом стихи, которые
мне посчастливилось перевести с идиш на русский. В стихах были такие строки:
... Галдят, хохочут будущие пионеры,
тащат, как из портфеля, примеры:
у одного был дед Пантелей,
у другого дед - Савватей.
А один смешной и ушастый пострел
такое в паспорте подсмотрел -
у деда не имя - настоящий компот:
Мойша-Шлема Раппопорт.
У внука такая фамилия тоже,
но дети смеются:
- На что это похоже?
Фамилия красивая, хорошая, важная,
но почему у дедушки
имя двухэтажное?..
Есть еще один Биробиджан. С улицами и переулками. С деревьями и
цветами. С тишиной и пением птиц. Биробиджан ушедших. Городское кладбище.
Господи, сколько близких там осталось! Две мои родные могилы - мамы и
дочери. Родные могилы Адика - мамы и отца. Ицик Бронфман. Сарра Яковлевна
Менис, моя любимая учительница... Миллер. Наум Моисеевич Фридман. Моисей
Абрамович Бенгельсдорф и Михаил Ефимович Шейн - актеры еврейского театра.
Артур Исаакович Эпштейн - редактор фабричной стенгазеты, мой первый
редактор. Григорий Борисович Рабинков - еврейский писатель, педагог и
мудрец. Леонид Давидович Славский, Григорий Семенович Мицель, Яков Ефимович
Гуревич, Наум Абрамович Корчминский - журналисты, коллеги. Директор
ресторана Бобровский. Добрейший Шмуэль Пивень. Дядя Миша Гомберг. Дворник
Бенчик.
Те, с которыми мы с Шаевичем ходили по одним улицам.
Говорим о них и, следовательно, помним...
Десятилетия, проведенные и мной, и Адиком вдали от родного города, не
отдалили нас от него. И сегодня слово "Биробиджан" звучит для нас как некий
пароль, билет в парк нашего детства.
Шаевич вышел из этого мира, сменил столицу еврейской автономии на
столицу СССР, затем - на столицу Венгрии, но для всех нас, своих
друзей-биробиджанцев, - для Валерки Каца, Арика Рабинкова, Вовки Зара, Семы
Эпштейна, Вовки Теплинского, Шурика Герзона и многих-многих других, -остался
тем же добрым, веселым и мудрым Адиком, настоящим ребе - не по будапештскому
диплому, а по удивительно доброй еврейской душе.
И это - самое ценное в нем на все времена, от его юношеских порывов на
берегах Биры до непростых раввинских обязанностей в России XXI века.
Обо всем этом - удивительно яркая книга, которая перед вами.
Леонид ШКОЛЬНИК, главный редактор Интернет-портала "Мы здесь",
(Иерусалим)**
Слово к читателю
Десять лет назад мне посчастливилось познакомиться с замечательным
человеком. По заданию "Независимой газеты" (НГ "Религия") я взяла интервью у
главного раввина России Адольфа Шаевича. Материал был приурочен к его
60-летнему юбилею.
Рассказ Адольфа Соломоновича меня поразил. И не только меня. Вскоре
после публикации статьи ко мне обратилась кинорежиссер Марианна Таврог (ныне
уже покойная). Она хотела снять фильм о необычной судьбе главного раввина. В
силу разных обстоятельств фильм снят не был. А в 2007 году Леонид Эйчис
предложил мне подготовить книгу к 70-летию Адольфа Шаевича. Так спустя
десять лет мне посчастливилось вновь вернуться к этой теме...
Адольф Шаевич родился и Хабаровске 28 октября 1937 года и 35 лет прожил
в Биробиджане. Его родители в 30-е годы приехали на Дальний Восток строить
новое еврейское государство. Жизнь в семье развивалась по известному
советскому сценарию. После окончания школы Шаевич поехал в целинный совхоз,
где работал мотористом на электростанции. Потом поступил в Хабаровский
политехнический институт, получил диплом инженера-механика по строительным
дорожным машинам и более десяти лет трудился в Биробиджане в управлении
механизации. В 1972 году он решил уехать в Москву. Знакомых у него там не
было, кроме одного врача из Биробиджана его - звали Валерий Кац, который
работал в столице по лимиту на скорой помощи: Но устроиться на работу Шаевич
не смог - евреев нигде не брали.
По совету друзей Адольф решил использовать еще один шанс. После
полуголодного существования, мытарств в поисках ночлега и неопределенности
московской жизни судьба улыбнулась ему, и он поступил в ешиву при Московской
хоральной синагоге. Спустя год его послали учиться в Будапешт в раввинскую
семинарию. В этом ему помог раввин из США Артур Шнеер. В Будапеште Адольф
Соломонович обрел новых друзей, учеба в семинарии и общение с
преподавателями сыграли значительную роль в формировании его мировоззрения.
Там же он повстречал свою Судьбу...
В 1980 году Шаевич окончил семинарию, получил диплом и вернулся в
Москву. В 1983 году стал главным раввином Москвы. А в 1993 году, когда был
создан Конгресс еврейских религиозных общин и организаций России (КЕРООР),
Адольфа Шаевича избрали главным раввином России. На этом почетном и
ответственном посту он продолжает служить своему народу...
...Дальневосточный Биробиджан и европейский Будапешт, земное и
духовное, безверие и вера - все это тесно переплелось в судьбе Адольфа
Шаевича. При этом он никогда не изменял себе, был и остается скромным,
добрым, настоящим Человеком.
Чтобы собрать материал о жизни Адольфа Соломоновича, понадобилось
разыскать родственников и друзей, которые соприкасались с ним на разных
этапах его жизненного пути. Так случилось, что практически всех, кто жил в
Биробиджане, кто знал и помнил Адольфа Соломоновича и его семью, разбросало
по всему миру. Как говорится, "иных уж нет, а те далече". Кто живет в
Штатах, кто в Израиле, кто в далеком Хабаровске... В беседах с бывшими
биробиджанцами я по крупице собирала ценные сведения - о родителях Адольфа
Соломоновича, его детстве, юности, зрелых годах, его друзьях, о самом
Биробиджане...
Мы долго и не раз беседовали и с Адольфом Соломоновичем. О чем мы
говорили? О духовном. И о земном: о хлебе насущном, о том, как трудно жить
без крова над головой, чем занимается молодежь в маленьком провинциальном
городке. О тех обычных проблемах, из которых соткана жизнь, и как порой из
них рождается НЕЧТО, что называют Дорогой к Храму...
Лариса Токарь, главный редактор Международного еврейского журнала
"Алеф" (Москва)
**
A Word to the Reader
Ten years ago I met a wonderful man. I interviewed Chief Rabbi of
Russia Adolf Shaevich for "Nezavisimaya Gazeta" (NG "Religion"). The article
was dated to his 60th birthday. And ten years later, when Adolf Shaevich
turned 70, I was lucky to return to this topic once again...
Adolf Shaevich was born on October 28, 1937 in Khabarovsk and spent 35
years in Biribidzhan. His parents were driven to the Far East in 1930-s by
the idea to build a new Jewish state. After finishing high school Shaevich
worked as a power station motor-mechanic at one of the state farms founded
on virgin lands. Later he went up to Khabarovsk Polytechnic Institute, which
he graduated from with a degree in engineering. Being an expert in
road-building machinery he worked at Biribidzhan Department of Mechanization
for more than 10 years. In 1972 Shaevich made up his mind to go to Moscow.
He knew nobody in the city except for one medical doctor, Biribidzhan
native. However Shaevich failed to find a job in the capital: all the doors
closed in front of Jews in those days. On his friends advice Shaevich took
advantage of another opportunity - he entered yeshiva at Moscow Choral
Synagogue.
And a year later he was sent to Rabbinical Seminary in Budapest.
American Rabbi Arthur Schneier was the very person who helped it happen. In
Budapest Adolf Shaevich made new friends. Years in the seminary influenced
his views substantionally. Besides, there, in Budapest, he met his Fate...
In 1980 Shaevich completed his yeshiva studies and returned to Moscow.
In 1983 he became Chief Rabbi of Moscow and in 1993 Adolf Shaevich was
elected Chief Rabbi of Russia. Since then he serves his people holding that
honorary and important position...
...Biribidzhan in the Far East and Budapest in Europe, mundane and
spiritual, unbelief and faith - are deeply intertwined in the life of Adolf
Shaevich. But he was never false to himself, he always was and he is today a
modest and a kind person. And a True Character.
Larisa Tokar, Moscow**Глава I. Семейные страницы
Корни
Шаевичи жили, как все еврейские ассимилированные семьи. К празднику
родственники присылали им мацу, а мама, Татьяна Львовна, готовила
замечательные еврейские блюда. Дети Шаевичей знали, что есть праздники,
которые называются Рош а-Шана. Песах, но что это такое, понятия не имели.
Главное, считали родители, чтобы дети получили высшее образование и вступили
в партию. Надо сказать, что родители Адольфа Шаевича - Соломон Абрамович и
Татьяна Львовна - сыграли колоссальную роль в формирование его личности.
Рассказывает Адольф Шаевич
Были ли среди моих предков раввины? Трудно сказать. Я слабо знаю
историю семьи. Дед с бабушкой, конечно, были верующими людьми. А отец, хотя
был светским евреем, знал не только все еврейские праздники, но и с чем они
были связаны. Однако в то время было опасно делиться подобными знаниями.
Думаю, люди тогда не верили, что в Советском Союзе восстановится еврейская
жизнь. Все, связанное с традицией, уничтожалось. В 1947 году в Биробиджане
закрыли последнюю еврейскую школу, идиш учить было негде, не было никакой
возможности познакомиться с еврейской историей. А дед с бабкой, к сожалению,
погибли в войну. Когда немцы пришли в Белоруссию, всех уничтожили, всю нашу
огромную семью.
Рассказывает Анна Фишкина, двоюродная сестра Адольфа Шаевича,
(Лос-Анджелес)
Когда началась Великая Отечественная война, евреев Белоруссии постигла
страшная участь. Мама Соломона, наша c Адиком общая бабушка, и ее три дочери
жили в Бегомле (городок под Минском). Их всех и еще наших четырех двоюродных
сестричек - самой младшей было два года - закопали живыми. Всего в этих двух
ямах было похоронено живьем триста человек. Несколько дней шевелилась
земля...
Рассказывает Адольф Шаевич
Папа мой родом из Белоруссии. Есть такое маленькое местечко Бегомль.
Там жила его семья - отец, мать, многочисленные братья, сестры, в общем,
больше пятидесяти человек. А он сам в 30-е годы уехал строить еврейское
государство. Мой отец был идейным человеком, хотя не был ни комсомольцем, ни
коммунистом. Так до конца жизни в партию и не вступил, хотя по преданности
делу он превосходил многих коммунистов, которых я знал за свою жизнь. Когда
отец приехал в Биробиджан, там была только станция Тихонькая и больше
ничего. Первые строители, и мой отец среди них, сделали очень многое, чтобы
превратить это болотистое место в красивый, зеленый город Биробджан.
А мама моя родилась в Англии. Вот как это получилось. Ее родители жили
в Смоленске, а в свадебное путешествие поехали в такую прекрасную страну,
как Англия, где и остались. Там у них родилось девять детей. После революции
они решили, что на их родине, в России, наступило светлое будущее, и со всей
оравой ребятишек вернулись обратно в Смоленск. Приехали, разобрались в
ситуации, увидели эту разруху-голодуху, и дедушка просто сбежал. А бабушка с
детьми, там были и моя будущая мама, мои дяди и тети, остались и влачили
полуголодное существование. Когда объявили мобилизацию на Дальний Восток,
вся семья (дети к тому времени уже выросли) завербовалась, поскольку давали
подъемные, проезд был бесплатным, и просматривалась некая перспектива.
Рассказывает Анна Фишкина
Когда Таня, будущая мама Адика, выросла, она с группой будущих
строителей новой жизни поехала в Биробиджан. Но энтузиазм - это хорошо, а
есть в поезде практически было нечего. Тогда Таня с братьями и сестрами
стали ходить по вагонам и петь. За эти песни им давали еду и деньги. Так они
питались до самого пункта назначения.
Рассказывает Адольф Шаевич
Мама с братьями и сестрами приехали в Хабаровск. Так как все они
обладали музыкальными способностями, то их взяли на радио петь в хоре.
Тогда-то папа и познакомился с мамой, а в конце 1935 года они поженились и
стали жить в Биробиджане. В 1937 году родился я, а в 1939-м - мой брат.
Рассказывает Анна Фишкина
В 1939-м к нам в Минск приехали в гости Соломон, Таня и Адик. Под
Минском, в городе Бегомле у них родился второй сын - Боря. Вся наша
многочисленная родня уговаривала Соломона остаться жить в Минске, и он
поначалу решился на это. Но тут ему прислали с работы телеграмму, чтобы он
возвращался в Биробиджан, так как он там очень нужен. Соломон, честный и
порядочный человек, не смог отказаться и со всей семьей вернулся на Дальний
Восток. Как показали дальнейшие события, этим он спас свою семью от
уничтожения. Им было суждено жить...
Рассказывает Адольф Шаевич
Папа работал инспектором Облторготдела. Так как он не был коммунистом,
то его никак не хотели повышать в должности. У папы постоянно менялись
начальники, которые ничего не соображали в этом деле. А он пахал, был
настоящий трудоголик. Мы его видели всего по несколько часов в неделю. Он
уходил на работу, когда мы еще спали, а приходил с работы - мы уже спали.
Иногда он бывал дома по праздникам или по воскресеньям, и то не всегда. Было
тяжелое послевоенное время, он заведовал раздачей карточек, промтоварных и
продовольственных. На этом месте можно было стать миллионером, но он никогда
не позволил себе утаить хоть копейку. Мама годами ходила в одном и том же
платье, нам шили одежду из папиных перелицованных костюмов, изношенных до
невозможности. До конца жизни помню его в одном и том же кителе.
**
Камушки на ладони
Рассказывает Галя Цивина, уроженка Биробиджана (Израиль)
Соломон Абрамович работал вместе с моей тетей в Облторготделе. Он был
очень строгим и "правильным", никогда ничем не пользовался. И его жена тетя
Таня, как все, стояла в очереди за хлебом. В то время в магазинах в
Биробиджане почти ничего не было. Однажды тетя Таня поехала на станцию
Теплое Озеро, зашла там в магазин, и ей как жене инспектора Облторготдела,
что называется по блату, продали кофточку. Когда она вернулась домой, муж
устроил ей скандал: "Как ты могла сослаться на меня?! Верни эту кофточку".
**Рассказывает Адольф Шаевич
Отец для нас был примером высшей порядочности. И все, кто его знал,
любили и уважали его. Он оставался таким до конца жизни. А воспитывали нас,
как и всех советских детей. Правда, я не совсем вписывался в "советские
рамки". Меня с большим трудом приняли в пионеры, потом с еще большим трудом
- в комсомол. В партию я уже сам не стал вступать. А брат был большим
активистом, любил это дело, и дорос даже до первого секретаря горкома
комсомола. Потом и в партию вступил.
Я стал инженером, брат мой был секретарем горкома комсомола, а жили мы
по-прежнему в "хрущобе" в двухкомнатной квартире без ванной и без душа. Все
начальники отца поменяли по десять квартир. Как только новое жилье сдавали,
они тут же въезжали, получали по три комнаты на двоих. А мы так и жили
вчетвером в своей "двушке" до самой папиной смерти. Под конец просили, чтобы
нам дали квартиру, в которой был хотя бы душ, потому что отец был очень
болен (у него был рак) и уже не мог ходить в баню... Но все наши хлопоты
были впустую. С тех пор у меня сложилось весьма негативное отношение к нашей
"родной" коммунистической партии.
**
Детство и юность
Рассказывает Адольф Шаевич
Помню, что мама, как и отец, тоже много работала. После школы мы
большую часть времени проводили на улице, но атмосфера тогда была другая.
Все жили в коммунальных квартирах. Соседи в доме были как родные - и
накормят, и напоят. Жили все очень бедно, но никогда не было такого, чтобы
прятали кусок хлеба. Я заходил к друзьям, и что у них было, тем нас и
кормили. И у нас так было всегда - кто приходил, всех угощали. Совсем другие
были понятия о жизни.
С детства я очень любил читать. Папа ценил это и всегда старался
покупать книги, хотя в то время это было непросто - хороших книг почти не
продавали. Я их буквально "проглатывал" и готов был читать двадцать четыре
часа в сутки. Приспособился читать даже под одеялом - при свечке. Такая
большая была у меня тяга к чтению, да и сейчас осталась.
А Борис обожал устраивать всякие шкоды. Помню, ему было лет шесть. Отец
сильно болел, ему неудачно сделали операцию и должны были делать вторую. Для
чего-то нужно было в больницу отнести водку - после войны ситуация в
лечебных учреждениях была сложная. Мама где-то достала чекушку и поставила
ее в шкафчик. А Борис ее нашел и выпил. В шесть лет! Конечно, он чуть не
умер. Мама пришла, а ему то жарко, то холодно, и так плохо! И непонятно,
отчего ему так плохо. Вызвали врача. А потом мама обнаружила, что водки-то
нет! Борис признался, что это он ее выпил. Но, к счастью, алкоголиком он не
стал.
Камушки на ладониРассказывает Анна Фишкина
Когда мы жили в Вильнюсе, к нам приезжали Адик и Боря. Часто они с
моими дочерьми - Нелой и Бэлой - ходили в ресторан. Как-то они пошли в
ночной бар. И Боря заказывает официантке: "Бутылку водки, пожалуйста!"
Официантка отвечает: "Мы не даем бутылку. Водку наливаем в рюмки только по
50 грамм". Боря говорит: "Тогда бутылку коньяка!". Она отвечает: "Алкоголь -
только по 50 грамм". Боря воскликнул: "Бедная девочка! Мне вас очень жалко.
Вам придется часто к нам бегать".
x x x
Рассказывает Адольф Шаевич
Как-то Борис, большой шкодник, подошел к машине (тогда машин было
очень мало) и сел на ступеньку с другой стороны от водителя. Водитель этого
не заметил, поехал и протащил его по всем камням. А зимой у нас любимым
развлечением было надеть коньки, прицепиться веревкой за машину и ехать по
ледяной улице. Зимы были снежные, суровые, но все равно мы проводили большую
часть времени на улице. Отмораживали уши, руки и ноги.
Кстати, в школе я тоже не отличался примерным поведением. Постоянно
вызывали папу с мамой, ругали нас на всех собраниях. Мы с Борисом делали
все, что и другие ребята. Например, сооружали пульку из бумаги, натягивали
резинку между пальцами и стреляли в мальчиков, да и в девочек тоже. У нас в
классе было несколько ребят постарше, которые приехали из оккупации и пошли
учиться позже нас, лет в девять. Они много чего набрались и всему этому
учили и нас.
Тем не менее, за первые четыре класса я получил похвальные грамоты,
потому что какой-то интерес к учебе был. А потом он пропал. В школе было
несколько учителей, которые действительно были педагогами, а остальные
просто "отрабатывали номер". Теперь я понимаю, что им было тяжело - класс
большой, почти тридцать человек, дисциплины - ноль.
Основным увлечением для нас были футбол и улица. Мы уходили на улицу и
забывали про все, особенно, если попадался мяч. Уже не видно ничего, а мы
все играли и играли. До упаду, пока нас насильно не затаскивали домой. Какие
уж там уроки! Ноги не гнутся, глаза слипаются...
x x x
Камушки на ладониРассказывает Анна Фишкин
Мама Адика - Татьяна Львовна - работала администратором гостиницы. Она
была очень веселая, с большим чувством юмора. Приходит домой с работы и
спрашивает: "Что, кушать хотите? Ну так почитайте газету", и садится в
кресло отдыхать. А Боря идет на кухню и готовит еду. К слову, Борис был
хозяйственным парнем, он и квартиру убирал, и готовил. В отличие от него
Адик любил, чтобы за ним ухаживали.
**Рассказывает Адольф Шаевич:
После окончания школы мне до такой степени не хотелось учиться, что
когда по Советскому Союзу пошла волна призывов в целинные совхозы, мы решили
почти всем классом - едем на целину! И поехали. Два года отработали в
совхозе, окончили курсы трактористов. Девочки стали доярками. А потом стали
сдавать экзамены в институты и практически все поступили. Я стал учиться в
Хабаровском автодорожном институте, окончил его, когда он стал уже
Политехническим, по специальности "строительно-дорожные машины". Работал в
Управлении механизации в Биробиджане.
...В 1968 году папы не стало. Мама продолжала работать администратором
гостиницы. Потом вышла на пенсию, занималась внучкой Таней. А в 1989 году не
стало и ее...
x x x
Братья
Борис Соломонович Шаевич - брат Адольфа Соломоновича, он после школы
поступил в военное училище, отслужил, демобилизовался и вернулся в
Биробиджан. Работал на заводе инженером, заочно окончил Академию народного
хозяйства. Его пригласили в горком партии инструктором, затем он стал первым
секретарем горкома комсомола. В 1969 году Борис Соломонович уехал в
Хабаровск, где женился. Он отец двух дочерей - Татьяны и Екатерины. У
старшей дочери Тани двое детей - Лева и Полина. До сих пор работает в
Хабаровске. Это человек образованный, интеллигентный, открытый и обладающий
тонким чувством юмора. Беседовать с ним легко и приятно.
Рассказывает Борис Шаевич
Адик старше меня на год и восемь месяцев. По складу характера он был
очень тихим, спокойным, уравновешенным, таким домашним А я был босяком, с
детства хулиганил, устраивал много детских пакостей. Но к школе мы
повзрослели, стали много читать, часто посещали книжный магазин, где
старались покупать все, что тогда выходило, - первые собрания сочинений
Джека Лондона, Ромена Роллана, альманахи поэзии 60-х годов. Эти сборники до
сих пор есть у меня и у Адика. Наизусть читали Вознесенского,
Рождественского, Евтушенко, Винокурова. Уже не говоря о Бэлле Ахмадулиной и
других поэтах. Потом было увлечение магнитофонными записями Визбора, Галича,
Клячкина.
Как эпоха развивалась, как цикл жизни шел, так менялись и наши
интересы.
В школе у нас с Адиком были общие друзья, общая компания. Потом уже
интересы начали расслаиваться. Он стал более вдумчиво смотреть на
окружающее, у него появились какие-то свои мысли. Он, например, смог
сагитировать весь класс поехать на целину. Для этого тоже надо было иметь
определенное мужество. И это несмотря на то, что брат был тихим, домашним
парнем. Хотя в студенческие годы, помню, никто не танцевал твист лучше
Адика.
Думаю, он смог завоевать авторитет в коллективе, потому что очень много
знал и читал. Причем читал все подряд, начиная с классики, в том числе
французской и английской. Постепенно у него складывалось определенное
видение жизни.
А я тогда увлекался исторической литературой. Во многом наши взгляды не
совпадали - по чисто идейным соображениям. Дело в том, что я в то время
работал в партийных и комсомольских органах. И мне приходилось делать вид,
что я не приемлю вольностей, - положение обязывало. А ему казалось, что я
перегибаю палку. Но это не мешало нам в жизни. Он даже у каждой знакомой
девушки интересовался: "А ты заплатила комсомольские взносы?" Помогал мне
таким образом пополнять партийную кассу.
Думаю, у него не было тщеславных намерений - я имею в виду карьерный
рост. Адик работал главным механиком, это была очень ответственная работа.
Но было понятно, что Биробиджан - это не Москва. Его друзья стали постепенно
уезжать и устраиваться в Москве и Подмосковье. Приезжали в гости и говорили:
"Что вы здесь сидите и гниете, когда в Москве такой простор для развития?!"
Это стало толчком в решении Адольфа уехать из Биробиджана в Москву.
Я не мог последовать его примеру. Во-первых, на Дальнем Востоке
оставалась наша мать, отец к тому времени уже умер. После его смерти маме
была нужна опора. Да и Биробиджан казался мне пределом мечтаний.
Вспоминает Галя Цивина
В 1978 году у меня родился мальчик. Он был такой слабенький,
болезненный. К этому времени моя мама уже переехала Хабаровск, а я осталась
в Биробиджане. И Татьяна Львовна, мама Адика, с тетей Верой взяли надо мной
опекунство. Мой сын даже спрашивал: "Мама, почему у всех детей по две
бабушки, а у меня - четыре?" Он воспринимал Татьяну Львовну как бабушку, она
была такая родная! Всегда звонила: "Чем помочь?" Нянчила моего сыночка,
давала советы, играла с ним. Когда она приходила, было море удовольствия.
Она придумывала всякие развлечения, и с ней было всегда весело.
Рассказывает Борис Шаевич
Отъезд Адика в Москву я воспринял спокойно. Но когда из Москвы он
уехал учиться в Венгрию, это для меня стало полной неожиданностью. Тем не
менее, я никогда в душу к нему не лез и не задавал вопросов о том, почему он
решил так, а не иначе. С матерью и с родственниками мы этого тоже особенно
не обсуждали. И не потому, что время было такое, просто это считалось
нетактичным. Даже мама, которая, наверное, в душе все это переживала, внешне
была спокойна.
Когда мой брат стал главным раввином России, мое отношение к религии не
изменилось. Правда, я много читаю об иудаизме, хожу в синагогу, посещаю
различные еврейские мероприятия в Хабаровске. Горжусь, когда слышу что-то
хорошее о евреях. И никто мне не тычет пальцем, что, мол, у тебя брат такой,
а ты...
И еще хочу сказать очень важное. Замечательно, что мой брат мне не
назидает. Он мог бы мне "капать на мозги", но никогда этого не делает, не
старается поучать меня. Конечно, я ни от кого не скрываю, что Адольф стал
таким человеком. Да и знакомые регулярно звонят, мол, видели твоего брата по
телевидению.
Я думаю, такие добрые доверительные отношения, которые у нас сложились
с Адиком, были заложены в детстве нашими родителями. Наш отец был очень
интеллигентным и культурным человеком, семьянином до мозга костей. Хотя папа
работал по восемнадцать часов в сутки, семья для него была превыше всего.
Отец был инспектором всей торговли в Биробиджане, но несмотря на это мы в те
времена жили как все - трудно, получали по карточкам двести граммов хлеба в
день. Была у нас печка, мы ее топили углем. У нас была двухкомнатная
квартира в центре города, но без удобств. Удобства полагались только
начальнику КГБ и первому секретарю обкома партии.
Отец нас воспитывал очень деликатно. Никогда не бил, не кричал на нас.
Если он был в чем-то недоволен нами, достаточно было его особого взгляда. И
еще один немаловажный нюанс. Насколько я помню, отец никогда не употреблял
никакого спиртного. Он никогда не держал во рту сигарету или папиросу. Для
него было непонятно, как человек может напиться или даже просто немного
выпить. И когда дома собирались его друзья (а это были высокопоставленные
лица - директора банков, заводов), всегда было весело, но в меру и без
излишеств.
Должен сказать, что в этом мы ему не вполне соответствовали. Я не
скажу, что наша с братом молодость прошла в "пьяном угаре", это не так. Но
мы были молоды. И надо еще учитывать, что Биробиджан был небольшим городом с
населением пятьдесят-шестьдесят тысяч. Мы делили время между спортом,
культурой и, естественно, встречами с друзьями. Ресторан не был единственным
увлечением или развлечением, но это было место, где можно было посидеть,
похохмить. Это был сопутствующий фактор культурной жизни. Отец относился к
такому виду времяпрепровождения негативно. Помню, как-то я пришел домой
слегка подшофе. Он спросил: "По-моему, ты выпил?" Я ответил: "Да, я выпил
немного". Тогда он сказал строго: "Как ты шел по городу? На тебя же люди
смотрели!.." Но все-таки мы старались его не огорчать, не быть подлецами.
Вот так мы и поговорили с Борисом Соломоновичем обо всем понемногу: о
Биробиджане, Адольфе Соломоновиче, родителях...
**
Камушки на ладони
Рассказывает Борис Шаевич, Хабаровск
В детстве мы были с Адиком обычными ребятами. Стреляли из рогатки,
шалили, как все мальчишки. А еще, помню, брали тыкву, вырезали в ней
"глаза", заклеивали их бумагой, а внутрь ставили свечку. Потом укрепляли все
это на бамбуковом шесте и вечером ходили по улице и подносили тыкву к окнам.
Вот шума-то было!.. Нас, конечно, гоняли.
И еще была одна шкода. У нас есть фотография, на которой мы в
пионерском лагере. Это был наш первый пионерский лагерь после войны, в 1946
году. Я всем показывал эту фотографию и говорил: "Вот, мы были в Освенциме".
Единственное, что выдавало, - пионерский галстук у вожатой. А не было бы
этого галстука, мы бы сказали, что это та самая фрейлен, которая нас и
погубила.
**
Друг
Валерий Кац сыграл не последнюю роль в судьбе Адольфа Шаевича. Он стал
главным "виновником" его переезда из Биробиджана в Москву.
Валерий родился в Хабаровске, школу окончил в Биробиджане. Тогда шел XX
съезд партии, и директор школы сказал: "Все, чему вас учили, зачеркивается.
Все неправильно". Валерию очень хотелось возмужать. Он полагал, что армия
поможет ему в этом, и три года отслужил на Северном Сахалине. В 1968 году
окончил медицинский институт, работал врачом на селе. Потом уехал в Москву и
двадцать лет прожил в столице. Именно к нему в начале 1970-х из Биробиджана
приехал Адольф Шаевич. Валерий Кац в то время работал участковым врачом и
врачом "скорой помощи". В Москве он окончил ординатуру Института
усовершенствования врачей, заведовал терапевтическим отделением в
клинической больнице. Вел дневник "Записки врача, рассказанные с улыбкой". В
Израиль репатриировался в 1990 году, живет в Иерусалиме. Его жена Люба -
тоже врач. Дочь Анна - биолог, живет и работает в Тель-Авиве.
Рассказывает Адольф Шаевич
- Валера Кац - друг детства. Жили мы в соседних домах. Он учился в
одном классе с моим братом. Нас с Валерой сближала любовь к поэзии. После
окончания медицинского института он по распределению работал под
Хабаровском. Там есть такой поселок Николаевка, куда я часто приезжал по
служебным делам, я работал в то время механиком. Так что мы там встречались.
Когда Валера отработал обязательный срок по распределению, он уехал в Москву
и стал меня усиленно звать в столицу. Нас очень многое связывает. Несмотря
на то, что он живет в Иерусалиме, а я в Москве, у нас с ним сохранились
братские отношения.
В 2001 году в издательстве "Гешарим" ("Мосты культуры") вышла книга
Валерия Каца "...плюс эмиграция...", в которой помещены рассказы о его
встречах с интересными людьми в России и Израиле. Есть там главы,
посвященные Биробиджану и Адольфу Шаевичу. С разрешения автора мы
воспроизводим некоторые отрывки из его книги.
Вспоминает Валерий Кац
Бабушки и дедушки Адика и Бори с обеих сторон были очень религиозными,
а родители - нет. Тем не менее, в их доме, насколько это было возможно
тогда, витал еврейский дух. Под руководством отца Шаевичей, дяди Соломона,
мы выискивали в списках лауреатов и депутатов "сомнительные" фамилии и
"подозрительные" отчества. Уточняли процент Героев Советского Союза
относительно национальностей.
В их маленькой двухкомнатной квартире часто бывали интересные люди -
цвет городской интеллигенции. Те, кто в тридцатые собрались со всего мира
строить еврейскую республику и уцелели в сталинских лагерях.
Мы учились в Биробиджане с Адиком в параллельных классах. Он в
английском, а я в немецком. Зимними вечерами мы собирались дружной компанией
у них дома. И сидели, что называется, у родителей на голове. Это был добрый
дом. Заботливая мама. Папа души не чаял в обоих сыновьях. Смотрел на них,
как верующий еврей на Тору. "Не смотри, а то перестану есть", - говорил
Адик. Отец, может, на секунду отводил глаза.
Летом мы играли в футбол, баскетбол и настольный теннис, в котором Адик
был сильнее всех нас на голову.
Наш выпуск чуть ли не первым ощутил окрыляющую силу рабочей
солидарности: мальчики на "обоззаводе" и "металлоизделиях". На танцах нас
так и называли - "изделия". Девочки на "швейке" и "трикотажке". Класс Адика
поехал в совхоз. Он обстоятельно докладывал в письмах, как осваивает
специальность моториста, что читает и какую музыку крутят на танцах.
Еще со школы за Адиком закрепилась кличка Старый. Он не был старше нас,
но был серьезнее и всегда читал. Причем Адик мог читать Булгакова, Сашу
Черного и популярного тогда Евтушенко с любого места и в любой момент.
Библиотеки такой, как у него, в те времена я не видел ни у кого. Входила
туда, что называется, вся поэзия. Откуда у них дома были томики Переца
Маркиша, Мойхер Сфорима и Ицика Фефера, я не знаю. Ни купить, ни утаить это
из нашей еврейской библиотеки было невозможно!
Рассказывает Адик просто вкусно. Будучи учащимся ешивы в Будапеште, он
пересказывал фильм "Воробей тоже птица" (венгерский фильм, 1968 года,
режиссер Дьердь Хинтч. - Л. Т.). Я сам его не раз пересказывал со слов
друга. А когда, наконец, увидел на экране, фильм оказался куда менее сочным.
Адик был уже старшекурсником, когда я вернулся из армии.
- Ты сошел с ума, - встретил он меня, - до последнего дня защищаешь
отечество, а в институт кто готовиться будет?
С последнего экзамена по химии я вывалился в объятия Адика. Я поступил.
А он там же в коридоре встретился со старшекурсниками медицинского из нашей
школьной компании. И, не долго раздумывая, отправился с ними на рыбную
путину в низовья Амура. Мне было трудно представить его в высоких сапогах, с
неводом - и в очках. Через год я узнал, что рыбу на путине ловят совсем не
так. Кстати, там Адик участвовал в конкурсе на самую тонкую талию и победил
всех девочек.
Я приезжал на каникулы и праздники в наш Биробиджан. Он работал
механиком в каком-то управлении. Мы посещали единственный наш ресторан
"Восток".
Мой отец говорил:
- Без Адика ресторан бы не работал.
- Ты был в ресторане, папа?
- Нет. Я слышал, из-за него там читают стихи и танцуют не так, как
танцевали мы.
Я работал в одной из районных больниц нашей области, он приезжал в наш
городок в командировки как специалист по дорожным машинам. Его приезды были
для меня праздником. В один из таких визитов я познакомил его со своей
Любой.
Мы сидели перед вокзалом, ели клубнику из одной банки и ждали
пригородного поезда на Хабаровск.
- Какой прекрасный у тебя друг, - сказала мне Люба.
- По каким признакам?
- Он излучает обаяние.
Это было правдой. Тогда я не задумывался, почему его все любят. А
сейчас могу сказать совершенно определенно: он умен и прост.
- "Старый" читает сомнительную литературу, - рассказал как-то один из
наших друзей Валерка Степанский.
Сомнительной литературой было не что иное, как книга "По тропам
еврейской истории".
**
Глава II. Биробиджан глазами историка
Биробиджан, в котором Адольф Шаевич прожил до 35 лет, сыграл в судьбе
будущего главного раввина России не последнюю роль. Этому дальневосточному
городу посвящены монографии и научные статьи. Когда я стала знакомиться с
материалами о создании Еврейской автономной области, с историей Биробиджана,
то получился двоякий образ этого города. Биробиджан официальный - это одна
точка зрения, согласно которой идея создать еврейскую республику на Дальнем
Востоке потерпела неудачу. Но параллельно существует другой Биробиджан, он
живет в сердцах простых людей. В этом Биробиджане, - по мнению его коренных
жителей, лучшем городе в мире, прошло их детство, юность, там они были
молоды и счастливы.
Но сначала - Биробиджан глазами историка.
Историческая справка
Биробиджан образован от названия двух рек - Бира и Биджан, протекающих
по территории этого населенного пункта. Вот что написано в Краткой еврейской
энциклопедии: "Биробиджан - общеупотребительное неофициальное название
Еврейской автономной области, входящей в состав Хабаровского края (Россия).
Площадь Биробиджана - около 36 тыс. кв. км.
В 1977 года население составляло 195 тыс. человек, в том числе в центре
области, городе Биробиджане - 67 тыс. человек. По переписи 1959 года,
еврейское население достигало 14269 (8,8% всего населения), из которых 83,9%
проживало в городах и поселениях городского типа и 16,1% - в сельских
местностях. 5597 евреев, жителей области, назвали идиш родным языком.
Соответствующие цифры переписи 1970 года свидетельствуют о значительных
демографических изменениях: общая численность еврейского населения - 11452
(6,6% всего населения); в городах проживало 89,7%, а в сельских местностях
10,3%; менее двух тысяч евреев назвали идиш родным языком.
Центр области - город Биробиджан расположен на реке Большая Бира и на
Транссибирской железнодорожной магистрали. Промышленность:
сельскохозяйственное оборудование, трансформаторы, текстиль, одежда, мебель,
цемент. На севере Биробиджана климат довольно суровый, сказывается влияние
частых муссонов и близость гор, окружающих область с запада и с севера. К
югу климат улучшается, наиболее благоприятный - в полосе вдоль Амура. Зима
холодная, сухая, снега выпадает мало, весна умеренная, лето жаркое и
влажное, осень сухая и теплая. В Биробиджане много рек и озер, богатых
рыбой. Значительная часть области покрыта болотами и около трети - лесом".
Несбывшаяся мечта о еврейской родине
Так назвала свое исследование ученый из Бонна Ева-Мария Столберг.
Приведу некоторые фрагменты ее статьи с необходимыми комментариями.
"До Октябрьской революции евреи могли селиться только в черте
оседлости, им было запрещено проживать в главных индустриальных и культурных
центрах России. Они подвергались преследованиям и погромам. Неудивительно,
что многие евреи, и, прежде всего интеллигенция, становились
революционерами. Евреи занимали ответственные посты в первом советском
правительстве. Достаточно упомянуть такие фамилии, как Троцкий, Зиновьев и
Каменев. В 20-е годы, когда в стране разразился экономический кризис, более
одного миллиона евреев были вынуждены закрыть свой мелкий бизнес и переехать
в Москву, Ленинград, Киев, Харьков и другие крупные города.
Приток неимущих евреев в индустриальные центры создал большую проблему
для советского правительства. Решение "еврейской проблемы", по мнению
власти, могло быть в приобщении их к земледельческому труду. К концу 1926
года планировалось, что приблизительно полмиллиона евреев заселят 100 тыс.
гектаров земли на Украине и в Крыму.
Но проект создания еврейской родины в Крыму потерпел неудачу. Земли
было мало, и борьба за нее была острой. Местные украинские и татарские
общины враждебно воспринимали "вторжение" евреев.
В качестве альтернативы крымскому проекту была обследована территория в
Биробиджане, отдаленном регионе советского Дальнего Востока. Ее размер был
равен площадям Нидерландов и Бельгии вместе взятых.
Среди наиболее видных защитников биробиджанского проекта были Михаил
Калинин, Лазарь Каганович и Иосиф Сталин".
Вот что пишет о роли "всесоюзного старосты" М. И. Калинина бывший
биробиджанец, а ныне гражданин Израиля, доктор философии Борис Котлерман в
журнале "Лехаим": "Калинин отметил, что правительство видит в Биробиджане
национальное еврейское государство, являющееся основой для еврейской нации.
Евреи, поселившиеся в Биробиджане, должны были во всех отношениях стать
счастливыми хозяевами этой земли". Надежду на это выражает широко
распространенная до сегодняшнего дня в Биробиджане цитата из Эммануила
Казакевича: "Земля, на которой я счастлив", где "земля" - это "Биробиджан",
а "я" - собирательный образ именно еврея. Сочетание "биробиджанский еврей"
должно было превратиться в особое понятие, вызывающее чувство национальной
гордости и причастности не только у местного населения, но и у всей
еврейской "диаспоры"".
Эммануила Казакевича: "Земля, на которой я счастлив".
Итак, "биробиджанский проект стал осуществляться. И вновь обратимся к
исследованию Евы-Марии Столберг. "Перед прибытием евреев население
Биробиджана состояло из корейцев, казаков и тунгусов и насчитывало всего
1192 человека. Советские власти, создавая еврейскую территориальную единицу,
надеялись на моральную и финансовую поддержку мирового еврейства, особенно
из США. Большие надежды возлагались и на то, что советские и иностранные
евреи переключат свое внимание от идей сионизма на проект создания еврейской
родины в Биробиджане. По существу, советское правительст