-----------------------------------------------------------------------
   М., "Центрполиграф", 1997.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 27 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------







   - Телефон! - Линда тормошила спящего мужа. - Слышишь?
   - М-мг... - Фред повернулся на другой бок.
   - Мне самой подойти?
   Он приподнялся на локтях и чиркнул зажигалкой.
   - Успеется... - Потом спустил ноги на пол и стал шарить ими  в  поисках
туфель. - Моим клиентам некуда спешить.
   Когда он вернулся, Линда спросила:
   - Ну?
   - Какой-то профессор... Звонил сам шеф. Вовремя, черт возьми!  Нам  как
раз нужно вносить за пианино.
   - Как ты можешь!..
   Он пожал плечами.
   - Не будь ханжой. Ему уже ничем не помочь.
   ...На улице шел дождь. Было темно и сыро, и после теплой  постели  Фред
Честер чувствовал себя особенно  неуютно.  Он  поднял  воротник  пальто  и
поежился. Подумал: преступники никогда не заботятся о репортерах -  ночью,
да еще в такую погоду...
   Взвизгнув тормозами, из темноты неожиданно вынырнула  знакомая  машина.
Фред едва увернулся.
   - Салют, старина!  -  приветствовал  его  обычный  партнер  в  подобных
поездках фоторепортер Мелани.
   Усаживаясь в машину, Честер с завистью посмотрел  на  своего  спутника.
Всегда бодр - ночь для него, что день. Сам  Фред  все  еще  никак  не  мог
прийти в себя и, чтобы взбодриться, жадно затянулся сигаретой.
   У ворот, ведущих на территорию института, долго и придирчиво  проверяли
документы. Наконец их  пропустили.  Проходя  по  двору,  Фред  не  заметил
обычного оживления. Рассекая темноту ярким светом фар, подъехала  какая-то
машина. Вспыхивали огоньки карманных фонарей. Кое-кто был одет  в  военную
форму. Корреспондентов других газет Фред не видел.
   Поднимаясь по лестнице, они столкнулись с Гардом. Дэвид  Гард,  старший
инспектор  уголовной  полиции,   был   давнишним   знакомым   Фреда.   Они
поздоровались.
   - Послушай, Дэви, что за народ? - осведомился Фред.
   - Т-с-с! - Гард приложил палец  к  губам.  -  Серьезная  история.  Этот
профессор работал на военных. Он, кажется, открыл что-то важное.
   Фред насторожился. Чутьем  опытного  газетчика  он  почувствовал  запах
сенсации и ревниво оглянулся по сторонам:
   - Где же "вечные перья"?
   - Репортеры? - Гард усмехнулся. - Других не будет.
   Фред с чувством пожал ему  руку.  И  правду  говорят:  "Хорошие  друзья
дороже денег".
   - Пойдемте, я провожу вас, - сказал Гард.
   Они шли по длинному коридору второго этажа. По обеим сторонам  -  двери
лабораторий. На  металлических  табличках  выгравированы  имена  известных
ученых. Инспектор открыл одну из дверей, пропуская  корреспондентов.  Фред
успел прочитать надпись: "Профессор Эдвард Миллер".  В  небольшой  светлой
комнате стояли стенной шкаф, письменный стол, пишущая машинка.
   Сверкнула молния. Это Мелани поспешил щелкнуть затвором.
   - Идемте, идемте, - поторопил их Гард. - Это произошло в кабинете.
   Они вошли. Большой кабинет  профессора  Миллера  напоминал  муравейник.
Какие-то люди что-то искали, измеряли, фотографировали. Обычная картина. В
этой суете Фред не сразу заметил  тело,  распростертое  на  полу  как  раз
посреди комнаты.
   Профессор Миллер лежал на боку, лицом к двери, подмяв под  себя  правую
руку. Тело его было напряжено, словно,  упав,  он  пытался  встать.  Крови
почти не было. Гард наклонился над трупом  и  осторожно  повернул  голову.
Глаза под густыми, сросшимися  на  переносице  бровями  были  открыты.  На
побледневшем  лице,   чуть   пониже   правого   глаза,   резко   выделялся
синевато-багровый шрам, след неудачного эксперимента. Честер вопросительно
посмотрел на Гарда.
   -  Пуля  прошла  чуть  ниже  сердца.  Вскрытие  покажет.  Навылет.  Вот
посмотрите. - Инспектор указал на маленькое аккуратное отверстие в стене.
   Мелани сфотографировал.
   - Стреляли из этого? - Фред кивнул  на  пистолет,  валявшийся  на  полу
рядом с трупом.
   - Видишь ли... - Гард помолчал. -  Стреляли  оба.  Вероятно,  профессор
защищался.
   Он подвел репортеров к противоположной стене. Там, в  промежутке  между
двумя книжными полками, чернело второе отверстие, в  точности  похожее  на
первое. Мелани снова сфотографировал, сначала крупно, а  затем,  отойдя  в
другой конец кабинета и сменив объектив, сделал еще несколько снимков так,
чтобы захватить сразу обе стены.
   - А не может быть, что в профессора стреляли дважды? - спросил Фред.  -
Помнишь, как в деле Мортона?
   - Нет. - Гард покачал головой. - В пистолете не хватает  только  одного
патрона. Второй выстрел был произведен из другого оружия.
   Честер взглянул на часы.
   - Сейчас десять минут четвертого. Когда же это случилось?  И  куда  мог
скрыться убийца? И вообще, как он мог скрыться, если здание охраняется?
   - Хотел бы и я это знать, - сказал Гард.
   Один из агентов что-то тихо сообщил ему.
   - Пойдемте, - обратился Гард к репортерам. - Допросим дежурного.
   Они снова вышли в первую комнату. Дежурный, маленький полный  человечек
с седыми волосами, сидел за столом, закрыв руками лицо. Его била дрожь.
   - Успокойтесь,  -  сказал  Гард.  -  Постарайтесь  все  рассказать.  По
порядку.
   В ответ послышалось что-то невнятное.
   - Возьмите себя в руки. Я требую, наконец!
   Дежурный поднял голову. Честеру показалось, что его лицо  еще  бледнее,
чем лицо убитого. Все молча ожидали.
   - Это... это было около полуночи, -  произнес  дежурный.  Он  продолжал
дрожать, лицо его подергивалось.
   - Точнее, - потребовал Гард.
   Дежурный на минуту задумался.
   - Это случилось сейчас же после полуночи... Пробили  часы  и...  Сигнал
зажегся вскоре после того, как пробили часы...
   - Говорите яснее, - попросил Гард. - Какой сигнал?
   - Перед дежурным висит табло с  сигнальными  лампочками,  инспектор,  -
пояснил кто-то из агентов. - Если нажать в лаборатории  кнопку,  на  табло
вспыхивает лампочка.
   - Хорошо, продолжайте.
   - Зажегся двадцать седьмой, - сказал дежурный. - Лаборатория Миллера...
Я еще подумал: кто может быть там в такой  поздний  час?  Снял  телефонную
трубку... набрал номер... Никто не ответил. Пока я звонил, сигнал погас...
Я успокоился. Решил: какая-нибудь неисправность в сигнализации. Но  сигнал
сейчас же вспыхнул опять! Тогда я пошел наверх... пошел по  коридору...  Я
смотрел на таблички... я никогда не был в этой лаборатории... не знал, где
дверь... И тогда... - Голос дежурного вдруг стал глухим, словно раздавался
из пустой бочки. - И тогда я встретил его.
   - Кого?
   Дежурный молча кивнул в сторону кабинета.
   - Миллера?
   - Он быстро шел по коридору мне навстречу. "Это вы  давали  сигнал?"  -
спросил я. Но он  не  ответил.  Прошел  мимо.  Не  знаю  почему,  господин
инспектор, мне стало как-то не по себе. И  я  подумал:  "Нет,  Джозеф,  ты
все-таки должен посмотреть, что там стряслось!" Джозеф - это  я,  господин
инспектор, я всегда так себе говорю...
   Дежурный замолчал.
   - Продолжайте, - сказал Гард.
   - Я был так взволнован, что, добравшись до  конца  коридора,  не  нашел
двери. Двадцать седьмой номер... Наверное,  я  пропустил  его...  Тогда  я
пошел назад и увидел дверь. Она была не заперта. Я прошел в кабинет. Горел
свет, а на полу лежал... он! Больше никого не было. Я поднял тревогу.
   - Вы слышали выстрелы? - быстро спросил Гард.
   - Нет.
   - Вы уверены, что в коридоре встретили именно профессора Миллера?
   - Да. Тот же серый костюм в клетку... черные волосы... Глаза...  глаза.
Нет, я не заметил... нет-нет, я не знаю... Я больше ничего  не  знаю...  я
все сказал...
   - Что ты думаешь? - осведомился  Честер,  когда  репортеры  остались  с
Гардом без свидетелей.
   - Это не простое убийство, - медленно произнес инспектор. - Похоже, что
профессора Миллера устранили.
   Фред привстал. В глазах его вспыхнули азартные огоньки.
   - Но это же... Я давно жду такого случая. Повод для большого разговора.
   Гард сразу охладил его пыл:
   - То, что я сказал, не для печати.  Боюсь,  что  и  на  этот  раз  тебе
придется ограничиться чисто уголовными деталями.
   - Но разве  тебе  самому  не  безразлично...  -  начал  было  Фред,  но
инспектор сухо оборвал его:
   - Мои интересы тут  ни  при  чем.  Я  должен  отыскать  убийцу.  А  все
остальное меня не касается. Да и тебе советую поменьше философствовать.
   ...По пути в редакцию Честер обдумал, как лучше  преподнести  материал.
Жаль, конечно, что нельзя писать, чем занимался Миллер. И все же это будет
сенсация, настоящая сенсация! Он  представил  себе  гигантские  заголовки,
фото на всю полосу - труп профессора и лицо  крупным  планом  -  отдельно.
Спасибо Гарду.
   Домой Фред вернулся уже  под  утро.  Несмотря  на  бессонную  ночь,  он
испытывал чувство приятного удовлетворения  от  удачно  сделанной  работы.
Материал был продиктован, отредактирован, набран.  Честер  сам  проследил,
как его разместили на первой полосе. Правда, фотографий он не дождался. Но
на Мелани можно было положиться - он не подведет.
   Фред  снисходительно  поцеловал  спящую  Линду,  залпом  осушил  стакан
холодного молока и, быстро раздевшись, нырнул под одеяло.
   Когда он проснулся, было уже десять. Сквозь опущенные шторы пробивались
солнечные лучи, и,  казалось,  ничто  не  напоминало  о  мрачных  событиях
минувшей ночи. Очутившись на улице, Фред с  наслаждением  вдохнул  осенний
воздух и, предвкушая удовольствие, подумал о  том,  как  развернет  сейчас
утреннюю газету.  Хотя  Честер  был  опытным  журналистом,  он  все  равно
испытывал приступы радости, видя свои материалы напечатанными  на  полосе.
Его никогда не переставало удивлять, что слова и мысли, рожденные им,  как
бы освобождались от власти автора и вдруг  начинали  жить  самостоятельной
жизнью на газетных страницах, словно дети, ставшие взрослыми и ушедшие  из
родительского дома в необъятный мир. А иногда случалось,  что,  вырвавшись
на волю, слова бунтовали в этой новой жизни и вели себя не совсем так, как
хотелось автору. И уже ничего нельзя было сделать...
   Подозвав мальчишку-газетчика. Честер вложил в его ладонь десятилеммовую
монету и развернул еще пахнувший свежей краской номер.  На  первой  полосе
его материала не было. Вторая, третья, четвертая,  пятая...  Он  торопливо
пробегал  глазами  заголовки:  "Глубоководная  экспедиция",   "Авиационная
катастрофа", "Встреча министров", "Бракосочетание мисс Каролины Бэкли"...
   Репортаж исчез.





   Что за чертовщина! Он сам видел, как его материал  верстали  на  первую
полосу... Мистика?..
   Это было так неправдоподобно, что, не веря  собственным  глазам,  он  в
третий раз медленно перелистал все двадцать четыре страницы газеты.
   В редакции тоже никто  ничего  не  знал.  Распоряжение  снять  материал
пришло в последнюю минуту. Приказал сам Хейсс.  Пришлось  заново  набирать
первую полосу, номер опоздал на полтора часа. В ответ на расспросы Честера
сотрудники пожимали плечами.
   - Я так  рассчитывал!..  -  признался  Фред  начальнику  своего  отдела
Мартенсу. - Что же это, в конце концов?
   Всегда грустный, страдающий одышкой Мартене сочувственно кивал:
   - Кто может это знать. Честер? По-моему, ваш материал был как  раз  то,
что надо. Я тут ни при чем, сами понимаете. Шеф!
   - Хорошо, придется спросить у шефа! - не выдержал Фред.
   Мартене положил ему руку на плечо.
   - Не советую...
   Но Честер уже бежал по лестнице. Навстречу ему попался  Мелани.  Всегда
улыбающийся итальянец сейчас тоже выглядел расстроенным.
   - Почему сняли материал?  -  остановил  его  Фред.  -  Что  у  вас  тут
стряслось?
   Фоторепортер сокрушенно покачал головой:
   - Не знаю...
   Фред яростно чертыхнулся и побежал дальше.
   - Может быть, я во всем виноват, - прокричал  ему  вдогонку  Мелани,  -
пленка оказалась засвеченной!
   Но Честер уже скрылся за поворотом лестницы.
   Однако, добежав до приемной Хейсса, он резко остановился на пороге.  "В
самом деле - зачем? Чего я хочу добиться? - подумал он.  -  Не  станет  же
Хейсс объяснять свои поступки каждому репортеру  уголовной  хроники!  Нет,
прав был Мартене - это до добра не доведет..."
   И Фред уже хотел было незаметно исчезнуть, но в этот момент мисс  Горн,
высокая, сухопарая, похожая на классную даму секретарша  Хейсса,  заметила
его.
   - Мистер Честер, как хорошо, что вы пришли!  -  с  улыбкой  прощебетала
она. - Шеф как раз посылал за вами.
   И она любезно распахнула перед Фредом дверь кабинета.
   Пыл Честера уже испарился, а вместе с ним и  решительность.  Но  делать
было нечего - он шагнул через порог и молча остановился.
   Хейсс был занят разговором по одному из своих многочисленных телефонов.
Судя по его лицу, беседа была не из приятных. Он  даже  отодвинул  немного
телефонную трубку: видимо, собеседник кричал. И действительно,  Фред  ясно
различил слова, сопровождаемые усиленным дребезжанием телефонной мембраны:
   - ...или вся ваша контора отправится к чертовой матери!..
   "Ага, значит, и на  тебя  иногда  покрикивают",  -  мелькнула  у  Фреда
злорадная мысль. Но это было только на миг. Заметив  вошедшего  в  кабинет
Честера, шеф бросил на него неприязненный взгляд и, плотно прижав трубку к
уху, быстро закончил разговор  такими  словами:  "Хорошо...  Так  точно...
Можете не сомневаться, господин Дорон".
   Фред продолжал стоять у порога, молчаливо ожидая  неизбежного  разноса.
Чего еще можно было ждать, если материал из верстки попал в корзину?
   - Что вы стоите, Честер? - с неожиданной  любезностью  произнес  Хейсс,
поднимая из-за стола свое короткое толстое тело. - Прошу вас, садитесь.
   "Сейчас начнется", - тоскливо подумал Фред, опускаясь в кресло.
   - Я был вами доволен. Честер, - продолжал шеф,  шагая  по  кабинету.  -
Особенно последнее время. Вы, кажется, второй год работаете без отпуска?
   Фред кивнул, не глядя на шефа. Куда он клонит?
   - Вам надо отдохнуть. Обязательно. Немедленно. По  вашему  лицу  видно,
как вы устали.
   Сердце у Фреда сжалось: неужели конец?
   - Простите, сэр, -  произнес  он,  стараясь  не  выдавать  волнения,  -
простите, но я чувствую себя отлично. Я не устал и могу...
   - Нет, нет, - перебил его Хейсс. - Никаких возражений.  Берите  жену  и
поезжайте к морю на  недельку-другую.  За  сегодняшний  материал  получите
двойной гонорар. Кроме того, вам выдадут еще двести пятьдесят  кларков,  я
уже распорядился.
   И Хейсс сел за стол, давая понять, что разговор окончен.
   Ничего не понимающий Фред медленно попятился к двери.
   "Спросить или не спросить? - лихорадочно размышлял он, глядя на шефа. -
Эх, была не была!"
   - Простите,  сэр,  -  пробормотал  он,  останавливаясь.  -  Почему  мой
материал... Я хотел бы знать...
   Произнеся эти слова, Фред сейчас же пожалел об этом.  Всем  сотрудникам
редакции  было  отлично  известно,  что  шеф  терпеть  не   может,   когда
подчиненные задают ему вопросы.
   Однако на этот раз в серых, глубоко сидящих глазах Хейсса, к  удивлению
Фреда, мелькнуло что-то похожее даже на сочувствие.
   - Не стоит  жалеть  об  этом.  Честер,  -  сказал  он  мягко.  -  Одним
материалом больше, одним меньше. У вас еще все впереди.  Послушайте  моего
совета. - В голосе Хейсса вновь зазвучали твердые нотки.  -  Отправляйтесь
отдыхать и постарайтесь забыть обо всей этой истории.
   Фред немного пришел в себя только на лестнице.
   "Нет, положительно сегодня невероятный день, - подумал он.  -  В  конце
концов, все обернулось не так уж плохо. Но почему все-таки снят  материал?
И с какой стати шефа заинтересовало мое  здоровье?  Что  все  это  значит?
Похоже, что меня просто хотят на время спровадить отсюда. Интересно знать,
Мелани тоже получил подобное предложение?"
   Маленького фоторепортера он отыскал в небольшой каморке позади  буфета,
где Мелани обычно колдовал над своими пленками.  Итальянец  склонился  над
столом. Многочисленные бачки и ванночки были отодвинуты в  сторону,  а  на
образовавшемся свободном пространстве аккуратными пачками  были  разложены
кларковые банкноты. Итальянец, часто слюнявя палец, тщательно пересчитывал
одну из пачек.
   - Раскладываешь пасьянс? - осведомился Фред. - Двести пятьдесят?
   Мелани удивленно взглянул на него:
   - Откуда ты знаешь?
   - И отпуск на две недели?
   Итальянец молча кивнул.
   Честер присел на свободный стул и сказал, глядя фоторепортеру  прямо  в
глаза:
   - Вот что, Чезаре. Вся эта история  мне  не  нравится.  Тут  что-то  не
так... Ерунда...
   - Не знаю... - пробормотал Мелани.
   - Не хочу чувствовать себя дураком, -  продолжал  Честер.  -  Я  должен
выяснить, в чем дело. Где твоя пленка?
   - Я же сказал тебе: она оказалась засвеченной.
   - Засвеченной?! Неостроумно. Придумай что-нибудь попроще.
   Мелани молчал.
   - Ты сам ее проявлял? - спросил Фред.
   - Нет, пленку забрали в центральную лабораторию.
   - А когда выяснилось, что она засвечена?
   - Вскоре после того, как ты ушел домой.
   - Пленка у тебя?
   - Нет, мне ее не отдали.
   - Так. - Фред встал. - Вот что, Чезаре, поехали.
   - Куда?
   - Туда... туда, где мы были ночью. Я хочу еще раз побывать там.
   - Кто нас пустит? - возразил Мелани.
   - Ну, как хочешь. Я поеду один.
   Мелани вскочил:
   - Послушай, Фред! Послушай меня, не ввязывайся в эту  историю.  Ну  что
тебе до этого? В конце концов, свой гонорар мы получили.
   - Сдается мне только, - усмехнулся Фред, - что он чересчур велик.
   - Что же тут плохого? - не понял Мелани.
   - Ну ладно! - Честер хлопнул его по плечу. - Бери мой гонорар  и  отдай
мне твой характер... Пока, старина!
   В  проходной  института  его  неожиданно  пропустили,  как  только   он
предъявил свое  редакционное  удостоверение.  Фред  миновал  холл,  быстро
поднялся на второй этаж и нашел знакомую дверь.
   И здесь, стоя у двери и еще не открыв ее, он вдруг не то чтобы понял  -
для этого у него не было никаких оснований, скорее интуитивно ощутил,  что
сейчас произойдет нечто невероятное. Это ощущение было так остро, что Фред
почувствовал неприятный холодок в пояснице.
   И он даже не удивился, когда, открыв дверь и войдя в  кабинет,  увидел,
что навстречу ему из-за стола поднимается профессор Миллер...





   - Гард, объясни в конце концов, что произошло!
   Инспектор взглянул на журналиста, но ничего, кроме растерянности на его
лице, не заметил.
   - Успокойся, Фредерик. Дело не заслуживает того, чтобы так волноваться.
   Фред вспылил:
   - Десять минут я как дурак стоял  перед  Миллером,  не  зная,  что  ему
сказать. Тем самым Миллером,  труп  которого  видел  собственными  глазами
ночью. А ты говоришь - успокойся? Что это все значит?
   Гард усмехнулся:
   - Ровным счетом ничего! Не всегда верь глазам своим: не  было  никакого
убийства. Тебе приснился сон.
   Фред резко встал и, наклонившись к  невозмутимому  лицу  Гарда,  сказал
медленно, отчеканивая каждое слово:
   - Не считай меня идиотом. Час назад я видел два  отверстия  от  пуль  в
кабинете Миллера. Убийство было.
   Инспектор недовольно поморщился.
   - Не кричи, - сказал он. -  У  тебя  больное  воображение.  Тебе  нужно
отдохнуть. Ты слишком много работаешь.
   Честер, не спрашивая, взял сигарету на столе,  затянулся  и  подошел  к
окну. Он долго смотрел на мигающую рекламу пива. Из  ярко-красной  бутылки
лился радужный фейерверк  огней.  Они  плясали  на  лице  Фреда,  и  Гард,
внимательно наблюдавший за репортером, заметил, как заглаживаются  морщины
на его лице.
   - Ты говоришь то  же  самое,  что  Хейсс,  -  успокоившись,  проговорил
Честер. - Мы с тобой друзья, знаем друг друга почти десяток лет. Но ты мне
сказал то же самое, что Хейсс. Почему?
   - Фред, ты хочешь носить голову на плечах или  под  мышкой?  -  спросил
Гард.
   - Покажи мне протокол убийства, - неожиданно прервал сыщика Честер.
   - Нет никакого протокола. - Гард замялся, подошел к  Фреду  и  дружески
обнял его за плечи. - Я привязался к тебе, мы  друзья.  Поэтому  я  прошу:
забудь, что было. Представь, что шла обычная тренировка полиции. Еще  одна
проверка, которых у нас, сам знаешь, хватает.
   Зазвонил телефон. Гард поднял трубку.
   - Да... да... сейчас выезжаю.
   - Что это? - встрепенулся Фред.
   - На Селенджер-авеню драка, двоих  отправили  в  больницу,  один  убит.
Поедем?
   - Нет, я уже в отпуске.
   ...Шел мелкий, неприятный дождь. Фред поднял воротник  плаща  и  побрел
прочь от полицейского участка. "Ну и черт с ним, с  Миллером!"  -  подумал
он.  Неожиданно  кто-то  ударил  его  по  плечу,  он  Обернулся  и  увидел
расплывшееся от улыбки лицо Конды. От него несло дешевым вином.
   - Привет, Честер! Ты чего грустный? Пойдем поднимем настроение?
   - Не хочется. Да и тебе хватит на сегодня.
   - Ну что ты, - запротестовал Конда. - Я выпил лишь рюмочку, а при  моей
работе это пустяк!
   Конда  работал  в  морге  полицейского  участка  и  убеждал  всех,  что
покойники не  выносят  трезвых.  Они  любят  жизнерадостных  людей,  а  не
хлюпиков, которые брезгливо бросают их на полки  и  стараются  смыться  из
морга. А Конда может душевно поговорить с любым из своих  подопечных,  ну,
конечно, хватив при этом рюмочку-другую.
   - Зайдем на минуту. - Конда схватил за рукав  Фреда  и  потянул  его  в
соседний кабачок. - Не упрямься, мне скоро на работу, а я не в форме.
   Фред заказал два бокала вина. Выпили. Официант принес еще.
   Конда болтал не переставая.
   - Передай своему приятелю, фотографу, - говорил он,  -  что  порядочные
люди так не поступают. Снимок он напечатал, а где десять кларков? Нет  их.
Я ему полный порядок  навел,  своих  подопечных  простынями  укрыл,  лампу
принес, а он и носа теперь не  показывает.  Да  и  мой  портрет  неважный.
Расплывчатый. Мог бы постараться твой фотограф, нехорошо...
   - Вот, возьми. - Фред протянул Конде десятикларковую бумажку. -  Мелани
просил передать, - солгал он.
   Конда схватил деньги и быстро спрятал их.
   - Это другое дело, - пробормотал он. - Вы, журналисты, народ приличный.
С вами можно иметь дело.
   - Если ты окажешь мне одну услугу, -  сказал  Фред,  -  получишь  вдвое
больше.
   - Валяй говори.
   - Покажи мне списки твоих покойников, которых привезли вчера.
   - Гони двадцатку!
   Фред достал бумажник.
   - Я могу тебе список не показывать. - Конда  захохотал.  -  Потому  что
вчера было всего два трупа: старуху  машиной  сбило  и  женщина  покончила
самоубийством. Все. Адреса их...
   - Не надо. - Фред протянул Конде стакан вина. - А мужчин не было?
   - Привозили одного старикана, но его  не  выгружали.  Шеф  сказал,  что
вскрытия не будет, сразу отправили  к  Бирку...  Да,  это  не  тот  товар,
который  тебя  интересует.  Помнишь,   две   недели   назад,   когда   ту,
девятнадцатилетнюю, отчим  утопил  в  ванне?  Это  другое  дело.  А  вчера
старуха-неврастеничка да нищий. Скучно.
   - Старик был нищим?
   - Конечно, поэтому и не вскрывали... Давай выпьем!
   - Хватит! - Честер встал. - Мне пора. Жена ждет.
   Конда с сожалением поплелся к дверям вслед за журналистом. На улице они
пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны...
   Хозяин фирмы "Спи спокойно, друг!" пользовался  всеобщим  уважением.  В
прошлом году Бирк напечатал в одной из утренних  газет  шесть  статей  под
заголовком "Почему мы хороним вечером?". Бирк доказывал, что  "похороны  с
факелами в руках на закате дня наиболее отвечают  таинству  происходящего,
когда индивидуум меняет один мир на иной". Статьи вызвали споры,  и  фирма
Бирка начала процветать.
   Честер несколько раз встречался с Бирком.  Он  писал  репортажи  с  его
кладбища, их печатали дважды на первой  полосе  с  великолепными  снимками
Мелани. Помнит ли Бирк его?
   Бирк никогда ничего не забывал. Фред убедился в этом,  едва  он  набрал
номер телефона и услышал  голос  секретаря  Бирка:  "Шеф  примет  в  любое
удобное для вас время. Для ведущего репортера уголовной хроники он никогда
не бывает занят".
   Контора находилась у входа на кладбище: изящный  коттедж  из  стекла  и
алюминия на фоне черных крон деревьев. Бирк встретил Честера у входа.
   - Прошу, садитесь! - Он показал Фреду на кресло. - Валери, -  обратился
он затем к секретарю, - прошу вас, вино и коньяк.
   Фред огляделся. В центре кабинета небольшой стол,  четыре  стула.  Стол
затянут черным  бархатом.  "Для  заседаний",  -  решил  Честер.  На  стене
напротив развешано несколько фотографий, среди них  -  знакомые,  те,  что
делал Мелани. В углу кабинета письменный стол, рядом два кресла.  На  одно
из них и сел Фред.
   Бирк расположился напротив.
   - Мы очень давно не виделись, - сказал он. - Ваша газета совсем  забыла
обо мне. И я, наконец, рад, что вновь вы у меня.
   - Я пришел по сугубо личному делу, -  угрюмо  заметил  Фред,  -  оно  к
газете не относится.
   - Боже мой, это не имеет никакого значения! -  Бирк  широко  улыбнулся,
ослепив собеседника большими, как у певца, зубами. - Вы так много  сделали
для моей фирмы, что я готов оказать вам услугу.
   Вошла Валери и внесла на подносе две рюмки, коньяк "Наполеон" и бутылку
"Фраскати".
   - Шеф, - сказала она, - звонит миссис Бирк, просит соединить.
   - Разрешите? - спросил Бирк у Фреда.
   Журналист молча кивнул, всем видом своим пытаясь показать, что дело, по
которому он пришел, не к спеху. Бирк взял трубку.
   - Дорогая, я задержусь сегодня на  тридцать  пять  минут.  Уложи  детей
спать и поезжай в оперу. Я смогу приехать лишь к третьему  акту,  мне  еще
нужно переодеться.
   Фред, глядя на хозяина фирмы  "Спи  спокойно,  друг!",  начал  злиться.
Безукоризненно светские манеры мистера  Бирка  (он  был  принят  в  высшем
обществе),  элегантный  черный  костюм  французского  покроя  и,  наконец,
холеные белые руки, сливающиеся с накрахмаленной сорочкой, раздражали его.
Честеру вдруг захотелось встать и уйти. Но Бирк, поговорив  с  женой,  сел
напротив и заулыбался настолько добродушно, что Фред не двинулся  с  места
и, собрав силы, как можно равнодушнее сказал:
   - У меня дело... пустяковое. Мне нужно  взглянуть  на  старика  нищего,
который похоронен вчера.
   Бирк понимающе кивнул.
   - Одну минуту, -  сказал  он,  поднял  трубку  и  вызвал  по  селектору
управляющего седьмым участком. - Принесите  мне  документы  на  вчерашнего
клиента. Да, да, анкету и результаты обработки. - Бирк положил  трубку  и,
обращаясь к Фреду, предложил: - Отведайте "Наполеона", я  предпочитаю  его
остальным.
   - А как же с моим делом? - спросил Фред.
   - Прошу вас подождать несколько минут.
   На селекторе зажегся красный глазок.
   - Простите, - вновь извинился Бирк. Он пододвинул  микрофон  поближе  к
себе. - Слушаю.
   - Шеф, к  клиенту  номер  4725,  -  услышал  Фред,  -  пришла  жена,  а
репродуктор не работает. Мы вызывали  радиомеханика,  но  он  придет  лишь
через полчаса. Что делать?
   - Кто обслуживает клиента?
   - Лермен.
   - Оштрафуйте его на десять кларков. Если подобное повторится,  увольте.
Перед женой клиента извинитесь и дайте музыку с  соседнего  участка,  так,
чтобы она слышала, конечно.
   - Еще один вопрос, шеф. Клиент любил Моцарта и  Штрауса.  Кого  из  них
транслировать?
   - Сегодня пасмурно. Дайте Моцарта.
   Огонек на селекторе погас.
   - Бирк, - спросил Честер, - вам нравится работать здесь?
   - Безусловно! У меня беспроигрышный бизнес, и, кроме того, разве  можно
найти более спокойное место? Десять лет назад, после окончания  Кембриджа,
я два года работал в одной из крупнейших клиник Лондона, но больно уж  там
беспокойно. Наш же клиент тихий, благоразумный.
   - Да, пожалуй, вы правы.
   Появилась Валери и  положила  на  стол  черную  папку.  Фред  прочитал:
"Клиент N_24657. Доставлен 24 сентября 1965 года. Участок N_7".
   Бирк раскрыл папку, быстро пробежал глазами анкету.
   - Драгоценностей нет, золотых зубов тоже, - сказал он Фреду. - Что  вас
интересует в этом клиенте?
   - Я хочу просто посмотреть на него.
   - Странно. - Бирк пристально глянул на Честера. - Очень  странно...  Ну
что  ж,  милый  Фред,  я  уже  дал  распоряжение  на  раскопки.   Но   это
противозаконно,  потому  что  беспокоить  наших  клиентов   могут   только
полицейские...
   - Разрешите, я пойду туда? - нетерпеливо сказал Фред.
   - Одна маленькая формальность, - остановил его хозяин фирмы. - В  какой
банк представить счет?
   - Я предпочитаю платить наличными.
   - Нас это вполне устраивает. Итак, непосредственно за раскопку -  шесть
кларков двадцать пять леммов и за риск - как известно, среди деловых людей
не оплачивается - сто пятьдесят кларков. Итого сто пятьдесят шесть кларков
двадцать пять леммов.
   "Бандит", - выругался про себя Фред, но быстро достал деньги и  положил
на стол.
   Когда вместе с Бирком они  подошли  к  седьмому  участку,  рабочие  уже
закончили работу. Бирк осветил фонарем могилу, потом гроб, покрытый сырыми
комьями глины.
   - Откройте крышку! - приказал он.
   Один из служащих спустился вниз и приоткрыл крышку. Фред отшатнулся: он
увидел лицо профессора Миллера...





   Гард поддернул брюки, чтобы не так сильно мялась складка, сел и уже был
готов заняться обычными криминалистическими делами, когда раздался стук  в
дверь.
   Еще не видя человека. Гард по характеру стука определил, что посетитель
взволнован, нервничает и что следующие минуты будут беспокойными.  Поэтому
его лицо приняло любезно-сосредоточенное выражение.
   - Войдите!
   Вошел Фред Честер.
   Они не виделись три недели,  и  Гард  не  знал,  что  делал  это  время
журналист, был ли он вообще в городе,  но  не  удивился  его  неожиданному
приходу, потому что уже давно отучил себя удивляться: мешало работе.
   - Гард, - тихо сказал журналист, - зачем было обманывать меня?
   Фред  заметно  изменился.  Он  походил  на  человека,  выброшенного  из
привычной колеи жизни. Гарду  было  достаточно  увидеть,  как  дрожат  его
пальцы, чтобы понять это.
   - Сегодня прекрасный день, - сказал Гард. -  Но  газеты  пишут,  что  в
Австралии ураган. Так-то вот.
   - Гард! - Голос журналиста дрогнул. - Завтра  этот  ураган  может  быть
здесь!
   - Возможно. Ну и что? Сегодня небо безоблачное. Сегодня истина в этом.
   - Брось! Я раскопал то дело... о Миллере.
   Искусство сыщика во многом зависит от умения слушать: кто больше знает,
тот и сильней.
   - Я слушаю тебя, - сказал Гард.
   Честер вытащил из кармана блокнот.
   - У меня нет протоколов, - сказал он. - И я не проводил следствия. Дело
вообще не в фактах - они часто лгут. Дело в людях, которые стоят за  этими
фактами.  Поэтому  не  удивляйся.  Многое  покажется  тебе  непривычным  и
странным...
   - Я слушаю, - повторил Гард.
   И он услышал то, что уже знал Честер.
   ...В то утро Миллер стоял у распахнутого окна. Была осень.  Он  смотрел
на поток прохожих. Каждый торопился по своим  делам.  Редко  кто  поднимал
голову, а если поднимал, то задумывался ли о  большом  мире,  который  его
окружает? О людях, что шли  рядом?  О  себе,  наконец?  Эдакие  маленькие,
замкнутые вселенные двигались по тротуару, далекие от Миллера, как и он от
них. И равно близкие.
   Миллер захлопнул окно. Великолепие  осени  раздражало,  как  обман.  Он
оглядел кабинет. Все стояло на своих местах, но Миллер испытывал состояние
человека, увидевшего, что во всех углах вдруг занялся пожар.
   Всего лишь несколько  дней  назад  он  пережил  счастливый  миг,  когда
внезапно, в каком-то истинном озарении нашел то, что  искал  долгие  годы.
Это был тот миг, когда Миллер увидел путь до самого конца - так, будто уже
прошел его. Начинался он, как ни странно,  в  самом  запаутиненном  отсеке
физики, куда давно  никто  не  заглядывал,  ибо  там  двери  были  заперты
аксиомами. Миллера толкнуло отчаяние поиска, - право  же,  мысль  его  уже
готова была ломиться в любую дверь.
   Что означала его находка для него самого, для людей, он понял не сразу.
Кинулся сначала к Дорону - докладывать, но что-то остановило  Миллера,  он
словно споткнулся о взгляд этого военного в штатском, который  прямо,  как
перпендикуляр, восседал в  кресле.  Споткнулся  и  забормотал  о  каких-то
пустяках... Дорон, естественно, остался недоволен им больше, чем обычно.
   "Главное - жить в мире с самим собой", - сказал кто-то из мудрых. Но  у
Миллера началась отныне мучительная схватка с самим собой. То,  о  чем  он
сегодня  думал  как  о  подлости,  завтра  казалось  ему  добродетелью.  А
послезавтра - наоборот.  Его  средство  могло  -  действительно  могло!  -
избавить мир от страшной  угрозы  ядерного  самосожжения.  Атомные  бомбы,
которые не взрываются! Водородные заряды ракет, которые не могут  поразить
и воробья! "Люди!  Это  возможно,  возможно,  возможно!"  -  хотелось  ему
кричать. Но люди  бывают  разными.  "О  да,  -  сказал  бы  Дорон,  -  это
великолепно. Бомбы не взрываются  -  у  противника!  Вы,  Миллер,  великий
патриот. Вы герой!"
   Он скажет так и даже не улыбнется.
   Когда Миллер понял это, ему стало страшно. Конечно, он  может  нарушить
подписку о  неразглашении  военных  тайн  и  послать  статьи  с  описанием
"эффекта Миллера" и схемы установки во все ведущие журналы  мира.  Сделать
его установку несравненно легче,  чем  создать  атомную  бомбу.  Тогда  он
спаситель  человечества   от   угрозы   ядерной   войны.   Но   тогда   он
государственный  преступник  в  глазах  доронов  и  его  ждет  быстрая   и
"случайная" смерть, ибо дороны не прощают. Они убьют  его  просто  потому,
что так надо. В назидание другим.
   Или - или. Выбор. Между славой и гибелью. Между благом  человечества  и
собственным благом. Газеты твердят: маленький человек, сегодня ты особенно
ничтожен. Ты винтик сверхсложной машины современности... Миллер  тоже  так
считал. Но в наше  время  маленький  человек  может  оказаться  у  кнопки,
повелевающей силами ада и рая. Все беды  и  заботы  мира  лежат  на  твоих
плечах, маленький человек, профессор Миллер!
   Вот и сегодня, как много раз за последние дни, с потухшей  сигаретой  в
руке он стоял посреди  кабинета.  По  циферблату  настенных  часов  бежала
секундная стрелка. Секунды, минуты, часы... Рано или поздно, но он  должен
принять какое-то решение... На его открытие завтра набредет кто-то другой.
Это неизбежно. И тогда ответственность перед  самим  собой  и  перед  всем
человечеством ляжет на плечи этого другого, но кто знает, что решит он?
   Когда зазвонил телефон, Миллер догадался, что это Ирен. Он  волновался,
видя издали девушку, похожую на нее. Он волновался, проходя мимо тех мест,
где они бывали вместе. Миллер мог представить мир без себя, но представить
себя без Ирен - это было выше его воли.
   Он снял трубку:
   - Да...
   - Ты решил?
   Миллер едва  не  застонал.  Вчера,  в  минуту  слабости,  он  малодушно
попытался переложить тяжесть решения на ее плечи. Он не сказал Ирен ничего
о существе своего открытия, - он просто дал ей понять, что стоит на  грани
решения, от которого зависит либо их собственное счастье...  либо  счастье
всего человечества.
   Ирен ответила ему тогда: "Я хочу быть с тобой. Как  всякая  женщина,  я
хочу иметь свой дом, своих детей - твоих детей. И чистое небо над головой.
Мне легко принять решение, но решать  должен  ты.  Потому  что,  если  это
сделаю я, ты мне не простишь". Она права. И что бы  она  ему  ни  сказала,
свободы в их отношениях уже не будет.
   - Ты меня слышишь? - спросила Ирен. - Ты еще не решил?
   - Завтра утром...
   Почему завтра утром, он сам не знал. Наступило молчание.  Миллер  готов
был взвыть от боли.
   - Завтра утром, Ирен! Я буду тебя ждать... И прости!
   Он бросил трубку. Потом побрел  к  двери.  Его  вел  уже  не  разум,  а
инстинкт, желание найти кого-то более сильного, умного, кому можно было бы
пожаловаться, как в детстве он жаловался отцу.
   Миллер не помнил, как  очутился  у  двери  профессора  Чвиза.  Это  был
единственный человек - его старый учитель, - к которому он еще мог прийти.
Не рассказать - об этом не могло быть и речи, - но хотя  бы  услышать  его
спокойный голос.
   На дверях лаборатории горела надпись: "Не входить! Идет опыт!"
   Но Миллер не заметил ее. Он дернул дверь,  она  не  поддалась.  "Старик
опять заперся, чтобы ему не мешали",  -  подумал  Миллер  и  нажал  тайную
кнопку, отключающую блокировку. Дверь распахнулась, и он вошел в  лабиринт
установок.
   Он шел мимо электронных машин, не видя их,  думая  о  своем.  Его  лицо
отразилось в экране телевизора. "Нет, нет, - говорил он себе, - мой  страх
ложен! Разве прокляли себя создатели атомной бомбы?" Он  шел  мимо  колонн
Графтена, мимо бетонных выступов, за которыми прятались  шины,  несущие  в
себе миллионы вольт  напряжения,  мимо  пультов  электронных  микроскопов.
"Хорошо то, что разумно, - билось в голове. - Какое мне дело до всех, если
меня ухлопают дороны и меня не будет?"
   Он шел мимо полусфер гиперрегулятора - гордости старика Чвиза.  "Жизнь,
богатство, Ирен, дети, власть, слава -  стоит  ли  отказываться  от  всего
этого из-за дурацкой политики?"
   Что-то радугой сверкнуло перед глазами Миллера. Какая-то пелена окутала
раструбы  гиперрегулятора.  Миллер  взмахнул  рукой.  Ее  кольнул   холод.
Сверкание исчезло. Миллер опомнился. Нет, он попал не туда...  Надо  взять
влево.
   - Миллер, вы опять здесь? - вскричал Чвиз, увидев его. -  Я  же  просил
вас...
   - Меня? - сказал Миллер. - Это было, наверное, вчера, дорогой  учитель,
когда вы прогнали своего любимого ученика из лаборатории.
   - Идите домой, Миллер, на вас нет лица.
   - Пустое... Нервы.
   - Но у меня до нуля упало напряжение! Миллер, вы случайно...
   - Простите, Чвиз. Возможно. Я задумался. Но разве у вас идет опыт?
   Борода Чвиза стала торчком.
   - Вы были в камере?!
   - Это опасно? - Миллер спросил почти равнодушно.
   - К счастью, нет. Но вы меня напугали. Вот этот кролик, - он показал на
застекленный вольер, - благодаря вам мог превратиться в эдакого сфинкса...
   - Как жаль, учитель, что я не перенял  у  вас  способности  шутить!  Но
простите меня, я, кажется, действительно очень виноват, что помешал вашему
опыту.
   - Ничего страшного, Миллер,  ничего  страшного.  Но  вам  следовало  бы
отдохнуть. Погодите, я провожу вас.
   ...Заснуть в эту ночь Миллеру не удалось.  Тьму  наполняли  лица,  даже
когда  он  плотно  зажмуривал  глаза.  Лица.  Молодые,  старые,  красивые,
уродливые, они толпой шли через сознание и смотрели, смотрели на  Миллера.
Их взгляд был невыносим. Так, вероятно, могли смотреть  те,  кого  нацисты
вели в газовые камеры.
   С истерзанными нервами, стучащим  сердцем  Миллер  бросился  к  ванной,
чтобы принять холодный душ и хоть так прогнать видения.
   И в эту минуту он  услышал,  как  в  замочной  скважине  входной  двери
заскрежетал ключ. Миллер обмяк. Ключ повернулся.  Кто-то  осторожно  нажал
дверь, но запор изнутри не поддался. Тогда за дверью стало тихо.  "Что  за
бред! - подумал Миллер. - Кому я нужен, если мои секреты еще при мне?"
   В порыве отчаянной решимости он отбросил запор и  распахнул  дверь.  На
лестничной площадке никого не было, но внизу затихали шаги.





   На следующее утро, как обычно, ровно в девять Миллер был  в  институте.
Он прошел длинным коридором, легким наклоном головы приветствуя встречных,
и, остановившись перед дверью своего кабинета, не сразу понял, что она уже
отперта. "Странно", - подумал Миллер и вошел в кабинет.
   Мягкий щелчок заставил обернуться человека, стоящего спиной к Миллеру и
перебиравшего бумаги на столе.
   - Простите, я не совсем понимаю...  -  начал  Миллер,  плохо  сдерживая
раздражение от бесцеремонности посетителя, - это мой кабинет и...
   - Ваш? - изумился человек у стола, и в этот момент Миллер вдруг  понял,
что  тот  удивительно,  просто  удивительно  похож  на  него.   Такое   же
растерянное, веселое недоумение заметил он и во взгляде незнакомца. Миллер
бросил портфель в кресло и подошел ближе, вглядываясь в стоящего  напротив
человека. Он видел себя! Именно таким он знал свое лицо. Час назад,  когда
он брился, он видел вот этого человека в зеркале. Зеркало? Голографическая
проделка шутника Раута из  оптической  лаборатории?  Он  подмигнул  своему
изображению, но оно не ответило ему, и он понял, что это реальность.
   Человек у стола засмеялся нервно и коротко.
   - Забавно,  очень  забавно,  -  проговорил  он  задумчиво,  разглядывая
Миллера.
   Тут физик заметил, что и  одежда  незнакомца  была  точной  копией  его
костюма. Те же  серые  брюки,  пиджак  в  клетку,  белая  рубашка,  черные
полуботинки и даже этот галстук с крохотным гербом Монако  внизу,  который
он купил в прошлом  году,  когда  ездил  на  Ривьеру.  Галстук  -  это  уж
слишком... Он подошел ближе и спросил:
   - Простите, откуда у вас этот галстук?
   - Купил в Монако, - ответил незнакомец.
   - В прошлом году?
   - В прошлом году.
   - В августе?
   - В августе.
   Тут  у  Миллера  впервые  мелькнула  мысль,  что  все  происходящее   -
галлюцинация, болезненная реакция  мозга,  утомленного  бессонными  ночами
последней недели. Как это называется у психиатров? Раздвоенность сознания?
Неужели он заболел? Заболеть сейчас, накануне решающих опытов... Ужасно...
Он опустился в кресло и, прикрыв лицо рукой, до  боли  надавил  на  глаза.
Взглянул снова. Вот он, стоит.
   - Это редчайший  феномен,  -  сказал  незнакомец  и  засмеялся  нервным
смехом. - Насколько я знаю, у моей матери не было  близнецов.  Вероятность
такого совпадения практически равна нулю. И  тем  не  менее,  коли  уж  вы
пришли ко мне, давайте познакомимся.
   - Я пришел к вам? - спросил Миллер.
   - Не понимаю. - Незнакомец пожал плечами. - Или вы будете отрицать, что
минуту назад переступили порог моего кабинета?
   - Но это мой кабинет! - Миллер встал с кресла.
   - Черт с  ним,  с  кабинетом!  Не  будем  спорить  по  пустякам.  Итак,
разрешите представиться. - Незнакомец протянул руку.  -  Профессор  Эдвард
Миллер, доктор физики...
   - ...родился в Женеве 9 марта 1927 года, - продолжал Миллер, -  окончил
Мичиганский университет в 1959 году.
   - Совершенно верно! - воскликнул незнакомец.
   - Еще бы не верно! - сказал Миллер. - Это же я!
   Теперь  он  подумал,  что   участвует   в   грандиозной   мистификации,
великолепном иллюзионе,  и  уже  заранее  восхищался  гением  неизвестного
фокусника.
   - Что значит "я"? - спросил незнакомец.
   - Я - значит я, - сказал Миллер весело. - Эдвард Миллер, доктор физики,
- это я.
   - Та-ак... - протянул незнакомец и вытащил из кармана пачку сигарет.
   "Курит тот же сорт", - подумал Миллер и взял  сигарету.  Две  зажигалки
щелкнули одновременно. Две одинаковые зажигалки. Они оба заметили это.
   - Так... так, - снова протянул незнакомец  и  выпустил  первое  колечко
дыма. - Итак, вы утверждаете, что вы тоже профессор Миллер?
   - У меня есть на это  некоторые  основания,  -  не  без  иронии  сказал
Миллер.
   - Хорошо. Предположим. Как говорят политики, поговорим не  о  том,  что
нас разъединяет, а о том, что нас объединяет.
   - При самом беглом осмотре видно, что объединяет нас чересчур многое.
   - Итак, вы мой двойник.
   - Простите, это вы мой двойник.
   - Не понимаю.
   - Почитайте "Начала" Евклида,  он  пишет  там  о  принципе  подобия,  -
посоветовал Миллер.
   - Кстати, я читал Евклида.
   -  На  третьем  курсе.  Главным  образом  для  того,  чтобы  произвести
впечатление на Леру Вудворд, рыженькую теннисистку с химфака.
   - Вы и это про меня знаете? - удивился незнакомец.
   - Это я знаю про себя!
   - Послушайте, - сказал незнакомец, -  а  ведь  все  серьезнее,  чем  вы
думаете. И зря вы веселитесь.
   - Это - единственное средство, чтобы не сойти с ума.
   - Да, нервы работают за красной чертой. И еще бессонная ночь: не привык
ночевать в гостинице.
   - В какой вы остановились? - с веселой любезностью спросил Миллер.
   - Нигде я не останавливался. Я живу на Грей-авеню...
   - ...дом 37, квартира 14.
   - Верно! Но прошлой ночью я вернулся  поздно  и  обнаружил,  что  замок
заклинило. Ломать замок -  это  работа  до  утра,  и  я  решил  заночевать
напротив.
   - В "Скарабей-паласе"?
   - Да.
   - Значит, это вы скреблись в дверь, когда я сидел в ванной?
   - В какой ванной?
   - В своей  ванной,  в  своей  квартире  14,  дом  37,  на  своей  улице
Грей-авеню.
   - Та-а-ак.
   -  А  ведь  вы  правы,  -  задумчиво  продолжал  Миллер,  -   положение
действительно гораздо серьезнее.
   Помолчали.
   - Послушайте меня спокойно. Кажется, я  все  понял,  -  сказал  наконец
Миллер. - Так вот, я - настоящий Миллер, а  вы  -  мой  двойник,  случайно
синтезированный вчера в  лаборатории  Чвиза.  Старик  добился  своего!  Он
рассказывал мне не раз теорию матричной стереорегуляции. Человек - система
живых клеток, особенным  образом  организованных.  Никакой  души,  духа  и
прочей мистики. Физика и химия. Только! Организм для Чвиза -  матрица.  Он
дробит  его  на  молекулярном  уровне  в  поле  своего  гиперрегулятора  и
перепечатывает  наново...  Полная  копия,  абсолютно  полная,  вплоть   до
напряженности нейронов... Чвиз рассказывал об этом, но  я  всегда  считал,
что это бред.
   - Кстати, и я думал, что это бред, - сказал незнакомец.
   - Да-да, не перебивайте. Еще  вчера  утром  вас  не  было.  Поэтому  мы
никогда не встречались раньше. Вы - это я в то самое  мгновение,  когда  я
проходил мимо его биогологенератора или как там его называют.
   - Послушайте, а вы не отличаетесь  скромностью,  -  сказал  Двойник.  -
Почему "я - это вы"? А если наоборот? Как я мог  родиться  вчера,  если  я
помню себя десятки лет? Я все помню, -  сказал  он  задумчиво.  -  Я  могу
показать вам могилу отца, и две сосны,  где  висели  мои  качели,  и  свои
фотографии... Мальчик на велосипеде...
   - Это мои фотографии!
   - ...и свои фотографии, и ту скамейку в  Парке  смеха,  где  я  впервые
увидел Ирен...
   - Ирен! - воскликнул Миллер. - Вы знаете Ирен?
   - Простите, это моя невеста, - спокойно ответил Двойник.
   - Но это чудовищно!
   - Успокойтесь,  так  называемый  профессор  Миллер.  И  давайте  здраво
взвесим все события. Если вы утверждаете, что я возник вчера и виной  тому
ваша неосторожность в лаборатории старика  Чвиза,  то,  насколько  я  знаю
теорию  Чвиза,  мы  должны  быть  абсолютно  одинаковы  физиологически,  а
характер и эмоции одного из нас должны определяться характером и  эмоциями
другого точно в момент синтеза. Каким были вы в  ту  секунду,  когда  Чвиз
включил полет? Не помните? Разумеется, вы не  помните:  человек  не  может
контролировать и запоминать свои эмоции по секундам. А тогда ответьте  мне
на вопрос: как можно сейчас доказать, что вы - настоящий  Миллер,  а  я  -
синтезированный?
   Миллер молчал.
   - Значит, критерия нет, - продолжал Двойник. - Сравнивать не с чем.  И,
клянусь, я не отобрал у вас вашего имени. Синтезированный двойник - вы.
   - Послушайте, - сказал Миллер, - но ведь я отлично помню, как все было.
После разговора с Чвизом я сел в такси и уехал домой, а утром...
   - А я после разговора с Чвизом пошел домой пешком и опоздал: вы заперли
дверь.
   - Но я помню все, что было до Чвиза, я все время думал.
   - И я прекрасно помню,  я  тоже  все  время  думал  о  своей  установке
нейтронного торможения.
   - Это ваша установка?
   - Ну а чья же?
   - Послушайте, но ведь это уже очень серьезно!  Теперь  нас  двое.  Наша
установка... - он невольно запнулся, так дико прозвучали эти слова - "наша
установка", - мы двое должны решить наконец...
   - Не знаю, как вы, а я уже решил, -  ответил  Двойник.  -  Всю  ночь  в
"Скарабее" я ворочался с боку на бок и думал, думал...
   В этот момент в дверь постучали.
   - Это Ирен! - сказал Миллер.
   - Да, это Ирен, вчера я попросил ее зайти ко мне, - подтвердил Двойник.
   - Она не может видеть нас двоих, - зашептал Миллер, - вы должны уйти!
   - Я?
   В дверь опять постучали.
   - Убирайтесь! - закричал Миллер.
   - Послушайте, - глухо сказал Двойник, - эта женщина - единственное, что
есть у меня в этом мире, единственное, во что я верю.
   Он резко оттолкнул Миллера и бросился к двери.





   Миллер едва успел закрыть за собой дверцу стенного  шкафа.  До  прихода
Ирен у него оставалось мгновение, чтобы оценить  ситуацию,  в  которую  он
попал, и найти какую-нибудь статичную позу. О Боже, оценить ситуацию! Люди
устроены так, что необычность своего положения  по  достоинству  оценивают
потом, много позже, заливаясь краской стыда, смеясь или испытывая приступы
запоздалого страха. Но в конкретный момент они нередко  ведут  себя  столь
спокойно и при