- Помолчи, поможет, - сквозь зубы ответил Петр, не  отрываясь  от  своего
незатейливого занятия.
   И в самом деле помогло - юное создание стало держаться чуть  вертикальнее
и даже издавать вполне членораздельные звуки,  очень  быстро  сложившиеся  в
нечто рифмованное:
   Л-листья же-олтые над городом кружатся,
   С тихим шорохом нам под ноги ложатся...
   Облегченно вздохнув, Петр сказал:
   - А наш дворник довольно-таки большой пошляк. Разве можно так  напиваться
на рубль?
   - К-кыкой рубль? - сварливо запротестовала Надя. - Н-на полсотни баксов!
   Катя так и замерла со страдальческим лицом, растерянно глядя на законного
мужа, поддерживавшего в нелепой позе родную доченьку. Судя по ее потерянному
виду, подобных эксцессов прежде не наблюдалось, и это был Наденькин дебют на
многотрудной ниве бытового пьянства.
   - А в честь чего? - не без интереса спросил Петр, произнося слова  громко
и с расстановкой, чтобы облегчить взаимопонимание до предела.
   - А ф честь н-ничего, - объявила Наденька. -  Имею  право.  -  Она  через
плечо покосилась на Петра, расплылась в  широкой  пьяной  улыбке.  -  М-мейн
либер фатер?  Стебарь  с-системы  С-станиславского?  На  "Ос-скара"  метишь,
м-мудак? - и завернула такое, что у Петра уши едва не скрутились в трубочку,
да и у остальных, думается, тоже.
   От неожиданности Петр едва ее не выпустил, а юная "падчерица",  с  пьяной
непредсказуемостью впавшая в состояние буйного веселья, запустила  еще  одну
матерную тираду, сделавшую бы  честь  старому  боцманюге.  Попыталась  спеть
что-то непонятное. развернулась к Петру и повисла у него на шее, удивительно
цепко сомкнув руки:
   - Ты м-мудак, режиссер... Но мудак с фантазией.. Хх-очешь, я  тебе  прямо
тут отдамся? А ты отдашь все н-немедленно?  А?  Ил-ли  одного  минета  будет
достаточно?
   - Да что  ты  городишь?  -  прямо-таки  возопила  Катя  со  всем  накалом
извечного родительского заблуждения,  при  котором  искренне  полагают,  что
воспитали ангелочка - а у  него,  оказывается,  из-под  белоснежного  хитона
чертячий хвост торчит...
   Цепляясь одной рукой за шею Петра с ловкостью позабытой нынешним  молодым
поколением обезьяны  Читы,  Надя  развернулась  к  матери,  свободной  рукой
похлопала ее по щеке:
   -  К-какая  великая  артистка   погибает...   сказал   Нерон,   удавливая
Клеопатру... Или не он? Или не ее? Режиссер, мы д-договорились? В деталях?
   На счастье, именно в этот момент по лестнице затопали, в прихожую вторгся
Земцов, без всегдашнего галстука, в сопровождении  двух  своих  мальчиков  и
седого субъекта в белом халате. Началась деловая суета, в  которой  Петра  с
Катей как-то ухитрились оттереть в сторону. Появился еще один  белохалатник,
молодой верзила, громко потребовал побольше теплой воды и нашатыря. Наденьку
уволокли в ее комнату и начали без излишней  суеты  бороться  с  алкогольным
отравлением организма. Судя до долетавшим звукам, боролись на совесть,  враз
вызвав обильную рвоту.
   Катя хотела пойти туда, но Петр удержал за локоть:
   - Не мешай, они справятся...
   - Бог ты мой, такого  еще  не  было.  Два  раза  приходила  с  явственным
запашком, но это по нынешним временам настолько безобидно...
   - Хорошо хоть не наркотики, - удрученно сказал он.
   - Хорошо... - слабым эхом откликнулась Катя. Петр  усадил  ее  на  диван,
прижал к себе. Конечно, никакие слова сочувствия тут не годились. Он  просто
не мог найти нужных слов. Не мог встать на Катино место.  Его  дочке  сейчас
было бы примерно столько же. Было бы. Если бы заливший глаза водитель "ЗИЛа"
не въехал, сука, на тротуар и не смел стайку первоклассниц. С тех пор многое
и пошло наперекосяк, а потом разбилось так, что склеить не удалось...
   Из Надиной комнаты по-прежнему доносились громкие  звуки,  сопровождавшие
процесс насильственного очищения желудка. Катя всхлипнула,  не  сдержавшись.
Петр покрепче прижал ее к  себе,  совершенно  не  представляя,  чем  в  этой
ситуации помочь.
   - Я с ней потом поговорю... - пробормотал он.
   - Боже мой, но это...  Как  гром  с  ясного  неба...  Легонько  покачивая
прильнувшую к нему Катю, словно баюкая ребенка,  Петр  на  миг  почувствовал
себя  настоящим  мужем  и  отцом,  вляпавшимся  в  нешуточные   хлопоты   со
взрослеющим чадом. Правда, охватившее при этом бессилие причудливым  образом
смешалось с холодным анализом, основанным на кое-каких пьяных фразочках...
   Они долго сидели под дверью. Потом вышел Земцов  в  сопровождении  врача,
пожал плечами:
   - Наши барышни играли в больших, Екатерина Алексеевна. Надя, Лика  Перова
и Таня Капчиц.
   Инициатива, если верить  мадемуазели,  исходила  от  нее...  Это  ничего.
Никаких посторонних, никаких поисков подхода, Павел Иванович...
   - Да о чем вы?! - вскрикнула Катя. - С ней-то что?
   - Успокойтесь, - сказал седовласый врач устало. - Завтра будет  похмелиус
вульгарно, только и всего. А может, и не будет - организм молодой,  крепкий,
излишествами не подточен. Вообще-то, лучшим  средством  авторитеты  полагают
хороший ремень... Я ей ввел легонькие транки, до утра проспит. А утром, если
все же решите  проявить  гуманность,  попоите  рассольчиком.  Данный  случай
никакой опасности не представляет...

   ...Когда квартира часика через полтора отошла ко сну, Петр остался сидеть
в  кабинете.  Зародившиеся  у  него  догадки  были,  по  совести,  чертовски
неприглядными, но, размышляя холодно, отстраненно, полностью укладывались  в
картину.
   Аккуратно потушив окурок, он принялся методично,  старательно  обыскивать
кабинет. В  незапертом  письменном  столе  не  оказалось  того,  на  что  он
рассчитывал наткнуться. И нигде не оказалось. Оставалось...
   В дверь заглянула Катя, осунувшаяся, в ночном халатике:
   - Спит, стервочка... Кажется, все нормально.
   - Ты тоже ложись. -  Петр  подошел  и  поцеловал  ее  в  щеку.  -  Ничего
страшного, как сказал доктор... А я посижу. Если что, присмотрю. Иди поспи.
   - Какой тут сон... - вздохнула она и вышла.
   Петр  открыл  форточку  -  кондиционером  он   пренебрегал,   предпочитая
естественную вентиляцию, - закурил очередную  сигарету.  И  долго  сидел  за
столом, уставясь на высокий сейф прищуренным взглядом  охотника.  Подозрения
крепли.

   Глава десятая
   В ТВОРЧЕСКОЙ МАСТЕРСКОЙ
   Неизвестно, что подумали о его действиях телохранители -  должны  же  они
были что-то подумать, лицезрея, как на их глазах хозяин самолично покупает в
"Хозтоварах" разнообразные бытовые мелочи, главным образом сыпучие и жидкие?
Не исключено, решили, что дает о себе знать авария, вряд ли Пашка когда-либо
сам ходил по магазинам, да еще за этакими прозаическими вещами... Как бы там
ни было, они оказались достаточно  вышколены,  чтобы  не  переглядываться  с
понимающим видом. Молча ходили за ним из отдела в отдел  -  хваткие  ребята,
спокойные и неприметные, самые обыкновенные на вид,  ничуть  не  похожие  на
киношных амбалов, от которых  в  реальной  жизни  толку  -  чуть.  Вовсе  не
расталкивали плечами окружающих - просто двигались  рядом  в  ритме  походки
Петра, так что многие и не сообразили, в чем  тут  фокус...  Если  не  знать
заранее, пожалуй что, и не определишь, что  это  господин  новый  русский  с
охраной...
   После ужина - успел уже привыкнуть к сей церемонии  и  почти  прижился  -
Петр заперся в кабинете, сказав Кате, что собирается поработать. Разложил на
столе, на газетке, все потребное для  более  тесного  знакомства  с  сейфом,
отсыпал на отдельную бумажку сыпучего,  сколько  было  необходимо,  налил  в
рюмки из бара жидкого, приготовил все остальное. Не спеша выкурил  сигарету,
стоя у сейфа и приглядываясь к цифровым колесикам. Они сияли, как медяшка на
корабле,  где  наличествует  строгий  боцманюга.   Должно   быть,   Марианна
постаралась. Ничего нельзя утверждать  наперед,  хватка  уже  не  та,  но  с
аналогичными моделями доводилось вступать  в  интимные  отношения,  так  что
будем посмотреть...
   Аккуратно загасив в пепельнице окурок, глубоко  вздохнул  и  принялся  за
работу. Условия, если подумать, райские: времени в его распоряжении навалом,
если понадобится, можно засидеться и до утра, никто не войдет,  не  поднимет
тревогу и сигнализации при сейфе не имеется. Идиллия. Детский сад.  Это  вам
не клятый восемьдесят девятый в... ну, сие несущественно.
   Пришлось распахнуть обе форточки - в результате его хитрых манипуляций по
кабинету стал распространяться явственный, чуть резкий  химический  запашок.
Ничего, сейчас протянет... А ведь что-то начинает получаться,  господа  мои,
теперь нагреть пламенем зажигалки... Сейф открывали часто,  очень  часто,  а
это весьма даже упрощает задачу...
   Через десять минут он знал первую  цифру.  Сунув  в  рот  сигарету  и  не
прекращая работы, мысленно похвалил себя  -  кое-что  еще  могем...  А  ведь
вторая - девять, точно, девять, и с третьей начинает  проясняться...  Мощная
лупа запотела, Петр протер ее носовым платком, продолжая свое черное дело.
   Лупа, нехитрые химические реакции...  Так,  следующая...  Совсем  просто,
если хорошо умеешь это делать...
   Через  час  и  восемнадцать  минут  все  было  кончено.  Как  это  иногда
случается, с двумя цифрами вышла накладочка - вторая от конца  и  третья  от
начала не хотели, мать их, расшифровываться, но  это  уже  и  несущественно,
остальные-то известны, нерасшифрованные расположены  не  рядом,  не  так  уж
много комбинаций придется перепробовать... Опа!
   Он повернул никелированный штурвальчик - и дверца сейфа знакомо щелкнула,
знакомо дрогнула. Оставалось аккуратненько ее распахнуть, что Петр и сделал,
почествовав себя ради таких свершений рюмочкой коньяку.
   Какое-то время приглядывался к содержимому - большим  черным  альбомам  и
конвертам из плотной бумаги, - чтобы с фотографической точностью  запомнить,
как оно все лежит.
   Аккуратность - превыше всего... Взяв верхний  альбом,  Петр  положил  его
перед собой на стол,  на  отдельную  газетку,  раскрыл.  В  комнате  уже  не
пованивало химикатами, все выветрилось.
   В прозрачный пластиковый кармашек  вложен  квадратик  белейшей  бумаги  с
"каллиграфически"  выведенной  надписью:  "Пабло  де  Савельеда.   Фотороман
"Раскрытие"". У Пашки всегда был "прекрасный" почерк, это  он  царапал,  как
курица лапой...
   Первая фотография,  цветная,  отличного  качества.  Катя  с  распущенными
волосами, в белом брючном костюме стоит на  фоне  черной  -  видимо,  обитой
материей - стены, она босиком, глядя в объектив, слегка  склонила  голову  к
плечу, беззаботно улыбается. Освещение  поставлено  вполне  профессионально,
резкость в норме.
   Фото номер два. Улыбка столь же беззаботная. вполне невинная, вот  только
руки закинуты за голову, пиджачок нараспашку, брюки расстегнуты, открыто для
обозрения черное кружевное бельишко.
   Фото номер три. Та же поза, все так же расстегнуто-распахнуто, но на  сей
раз белья под костюмом нет.
   Четвертое. Теперь и пиджачка нет, обнаженная до пояса  Катя  держит  руки
перед лицом, вывернув ладони наружу, прикрывая ими глаза,  брюки  съехали  с
бедер так, что Петр хмыкнул: "Однако..."
   И так далее, и тому подобное. Вариации и комбинации  в  нехитром  наборе,
позы меняются, от вполне приемлемых до откровенно  непристойных,  одежды  па
ней становится все  меньше,  а  если  что-то  и  остается,  картины  это  не
смягчает, наоборот -  иногда  полностью  обнаженная  женщина  в  десять  раз
целомудреннее той,  что  имеет  на  себе  кое-что,  смотря  как  с  одежками
манипулировать...
   Так, теперь началась полная обнаженка. Прямо-таки ощущается, как билась в
тисках незатейливой фантазии творческая мысль фотографа, коего,  есть  такое
подозрение, иногда осеняло прямо-таки на ходу...
   Не  нужно  быть  крупным  специалистом  по  фотоэротике,   чтобы   быстро
сообразить: фантазия у "маэстро" убогая,  а  вот  ход  мыслей  довольно-таки
пакостлив. Целая серия снимков  выглядела  так,  словно  их  украдкой  делал
сексуально сдвинутый гинеколог. Петр насчитал с дюжину фоток,  за  любую  из
которых нормальная женщина просто обязана была трахнуть по голове снимавшего
его же собственной треногой или по  крайней  мере  покинуть  "фотостудию"  с
гордо задранной головой, предварительно смачно плюнув в объектив. А если она
не сделала ни того, ни другого, то выбора у нее просто не было,  приходилось
стиснуть зубы и терпеть. Она и терпит - кое-где ясно, что улыбка вымученная,
деланная, вот-вот, кажется, услышишь,  как  скрипят  зубы.  Понятно  теперь,
почему она с такой надеждой интересовалась,  не  покончено  ли  теперь  и  с
"фотостудией". Студия, м-да...
   Он закрыл альбом, просмотрев все  до  единой  фотографии.  Во  рту  стоял
привкус чего-то мерзко-тухлого. Мало ему было "театра",  стервецу.  Это  уже
перебор, определенно перебор...
   И все же одна-единственная фотография привлекла  его  настолько,  что  он
снова открыл  ту  страницу.  Наверное,  единственный  снимок,  который  Петр
похитил бы для себя, не рискуя заполучить клеймо извращенца. Очень уж удачно
получилось, и заслуги фотографа тут ни малейшей. Катя полулежала  на  черном
диване, глядя в сторону грустно, рассеянно, в  ее  позе  и  наготе  виделось
столько грации, естественности, прелести,  что  сердце  щемило  от  тоски  и
желания защитить от всех на свете опасностей.
   Пересилив себя - как насчет холодного анализа?  -  он  сердито  захлопнул
альбом и открыл другой. Тот же "каллиграфический" почерк, тот же  "Пабло  де
Савельеда", только название у фоторомана другое - "Совращение".
   Петр  педантично  просмотрел  и  это  творение  определенно  сбрендившего
"маэстро". На сей раз персонажей было двое -  Катя  в  школьном  платьице  с
белым фартуком,  волосы  старательно  заплетены  в  две  косы,  и  Марианна,
наряженная под строгую училку, в черном  старомодном  костюмчике,  в  очках.
Подробная фотолетопись совращения наивной школьницы заматерелой  лесбиянкой,
с одной стороны - удивление и стыдливость, с другой - отработанный  ласковый
напор, в конце концов - капитуляция, полный  набор  изощренных  переплетений
обнаженных тел. Черт, как же они под одной-то крышей после такого уживаются,
в глаза друг другу смотрят? Рехнуться можно...
   Однако вскоре он вынужден был признать, что поторопился с оценкой.  После
того, как добрался до третьего альбома, очередного фоторомана  с  заголовком
"Будни гестапо". Вот где ягодки... Доп-режь были цветочки.
   Катя и детина в черной маске, наряженный в аляповатую имитацию эсэсовской
формы. Снова долгий процесс раздевания, в разных  стадиях,  только  во  всем
этом активно участвует субъект, так ни разу и не  запечатленный  без  маски,
где-то в  середине  действия  оголившийся  по  пояс.  То  картинно  приложил
никелированные клещи к ее обнаженному бедру, то  разрезает  на  ней  трусики
морским кортиком - видимо, Пашка  не  отыскал  полностью  соответствовавшего
эпохе реквизита или не заботился об этом особо, - то манипулирует с веревкой
и сверкающими инструментами, такое  впечатление,  добытыми  у  какого-нибудь
дантиста. Подтекст лежит на поверхности: полная беззащитность очаровательной
жертвы в лапах уверенного в своей  безнаказанности  подонка.  А  тот  и  рад
стараться - ухмылка  вполне  натуральная,  маска  закрывает  только  верхнюю
половину лица, сразу видно, что актеришка-то получает удовольствие,  чего  о
Кате  никак  нельзя  сказать.  За  парочку  фотографий  Петр  с  несказанным
удовольствием оторвал бы руки - а то и еще что-нибудь - и тому, кто  снимал,
и тому, что выделывался в маске. Может... Нет, тип в маске -  безусловно  не
Пашка. Фигура не  та.  Зато  часы  на  его  могучем  запястье  подозрительно
напоминают те, что носит Митя Елагин...  Ну  да,  та  же  марка,  и  ремешок
соответствует. Хорошо еще, что главного "палач" с нею так и не сотворил - но
все равно, полностью нормальный в сексуальном  плане  мужик  ни  за  что  не
станет вытворять такое с собственной женой, пусть даже давным-давно разлюбил
и возненавидел. Что бы там ни было, до какого бы раздрая ни дошло  -  нельзя
такое проделывать с законной женой,  все  еще  живущей  с  тобой  под  одной
крышей.  Такого  мнения  твердо  держался  отставной  подполковник,  обычный
армеут,  а  вот   его   родной   братец,   как   выяснилось,   придерживался
противоположной точки  зрения.  "Но  ведь  это  неправильно!"  -  прямо-таки
воззвал Петр мысленно, неизвестно к кому обращаясь. Нет ничего плохого, если
здоровый нестарый  мужик  вдумчиво  изучит  очередной  номер  "Плейбоя"  или
посмотрит красивую порнуш-ку. Но ЭТО? То ли, пребывая четверть века в  рядах
бывшей  несокрушимой  и   легендарной,   превратился   понемногу   в   сущую
деревенщину, чья простая  душа  активно  сопротивляется  новейшим  городским
веяниям, то ли... то ли братец Паша, говоря  на  американский  манер,  имеет
серьезные проблемы и с половым интимом, и с буйной головушкой... или  у  НИХ
теперь так  и  полагается?  Докатилась  и  до  нас  пресловутая  сексуальная
революция? Пойми их, НОВЫХ...
   Альбомы кончились, пошли конверты, содержавшие, как не столь уж и  трудно
было догадаться, очередные щедрые  порции  женской  плоти,  главным  образом
лишенной искусственных покровов, зато  блиставшей  самыми  что  ни  на  есть
искусственными позами.
   Конверт, целиком посвященный  очаровательной  горняшке  Марианне.  Должно
быть, с ней Пашка не считал нужным особенно  церемониться:  если  фотороманы
еще  отличались  какими-то  зачатками  фантазии  и  промежуточными  стадиями
стриптиза, то снимки Марианны являли  собою  череду  сплошных  "ню".  Причем
декорацией почти всегда служила роскошная кухня  Пашкиных  хором,  а  венцом
изобретательности  выглядело  фото,  где  роль  фигового  листка   исполняла
кофемолка. В отличие от Кати Марианна, сразу видно, вкладывала в действо всю
душу  -  должно  быть,  воодушевленная  зелененькими  бумажками   с   ликами
заокеанских президентов.
   Еще конверт. Красивая длинноволосая брюнетка  лет  тридцати,  старательно
заснятая в незнакомых интерьерах довольно хорошо обставленной  квартиры.  На
сей раз нечто, напоминающее фотороманы, - определенное сходство с  альбомами
улавливается сразу, хотя снимки и лежат  в  беспорядке.  Отчего-то  "маэстро
Пабло" решил их в завершенный цикл не  объединять.  Возможно,  руки  еще  не
дошли.
   Голенькая Жанна, запечатленная в Пашкином кабинете, - в кресле, на столе,
у сейфа. Судя по всему, девочку эта забава только  развлекает,  ни  малейших
следов скованности  или  угнетенности.  Современная  девица,  бля,  новейшей
формации. То-то она подступала тогда так непринужденно...
   Телезвездочка Вика Викентьева, которую не далее как вчера  Петр  лицезрел
на голубом экране и которой вскоре должен  был,  согласно  Пашкиному  плану,
дать обширное рекламное интервью. Где-то  на  природе,  на  фоне  сосен,  на
усыпанной жарками поляне, в стиле "испуганная  нимфа".  То  цветущей  веткой
якобы невзначай прикрылась, то будто бы собирает малину в голом виде, нимало
этим не смущаясь и не подозревая о нацеленном на нее объективе.
   Петр поймал себя на том, что бормочет под нос:
   - Ну, по крайней мере, ни зоофилии, ни педофилии... И то хлеб.
   Поторопился облегченно вздохнуть, поторопился. Ну и вечерок сегодня...
   Последний конверт если и  не  поверг  его  в  шок,  то  по  крайней  мере
основательно подрастрепал нервишки.
   "Мать твою, - прямо-таки взвыл он, - должен же быть какой-то  предел?  Ну
за что мне это - заглянув в душу к родному брату, узнать о нем все это?!"
   Наденька. Сначала - относительно невинно, в купальничке. Позы не то чтобы
самые целомудренные, но и не отмеченные, выражаясь высоким  штилем,  печатью
порока. Раскованные, пожалуй что, - и только, и не более того.
   Потом - почище. От купальника одни трусики остались, а там и они  куда-то
делись.  Все  пошло  по  накатанной  колее  -  голая   девчонка   в   позах,
скопированных, на первый взгляд, с тех  мутных  от  многократной  пересъемки
фотографий, которые в советские времена продавали  по  поездам  немтыри.  Не
вкладывает душу в позирование, но и принужденной под приставленным  к  горлу
лезвием  уж  никак  не  выглядит.  Стодолларовая  бумажка  вместо   фигового
листочка. А тут - ни листочков, ни их заменителей, дальше еще хлеще, вновь в
голову лезет спятивший на сексуальной почве гинеколог. Каким  образом  Пашке
удалось ее на это подвигнуть?
   А на это? Голая Надя в объятиях  голой  Марианны  -  снова  полный  набор
лесбоса, от которого  уже  мутит.  И  опять  появляется  раздетый  до  пояса
замаскированный детина с елагинскими часами на запястье - слава богу, на сей
раз без всяких палаческих инструментов, то платьишко с девчонки снимает,  то
остальное, то держит ее на коленях, расположив лапищи так, что  оторвать  бы
ему их напрочь. Всплеск творческой фантазии - здесь Надя сидит обнаженной за
клавиатурой компьютера, здесь - прикрывается  лезвием  обнаженной  старинной
сабли, вот она, эта самая сабля, на стене висит.
   Петра вдруг пронзила мысль - неужели Пашка и ЕЕ? Не  лукавь  перед  самим
собой - скорее всего, так дело и обстоит. Начал уже разбираться в лабиринтах
сознания братца, поскольку лабиринты не столь уж и запутанные. Коли уж долго
и старательно снимал ее ЭТАК, не мог не довести до логического конца. Теперь
понятно, почему она так странно держалась с  "папенькой",  почему  порой  во
взгляде сквозило недвусмысленное отвращение,  почему,  наконец,  кидалась  с
вилкой. Пашка, похоже, обещал вернуть ей  снимки,  но  что-то  не  торопился
обещание выполнять. Вот они и негативы, в пластиковых  баночках,  аккуратный
рядок на нижней полке сейфа. "Гестапо"... Катя... Надя...
   Петр  чувствовал  себя  так,  словно  вывалялся  даже  не  в  грязи  -  в
натуральнейшем  дерьме.  Какое-то  время  пребывал   в   полной   панической
растерянности: немыслимым казалось теперь сидеть и ничего не делать.  Что-то
следовало  немедленно  предпринять,  что-то  сказать,  исправить,  отменить,
вернуть, уничтожить...
   Он с превеликим трудом взял себя в руки. Как-никак  это  был  его  родной
брат - а жизнь на грешной земле, он давно уже  успел  обнаружить,  чертовски
замысловата, ни за что не укладывается  в  ходульные  схемы.  Особенно  если
вспомнить о ТОМ, кто сказал однажды: не судите, и не судимы будете.
   Какое у него было право не то чтобы судить - выносить приговоры и ставить
диагнозы? Что он знал о взаимоотношениях всех этих людей, о  их  характерах,
привычках и побуждениях? Вполне могло оказаться, что всех -  ну,  или  почти
всех - сложившееся положение дел вполне устраивает. Катя  обрадовалась,  что
не будет больше ни "театра", ни "фотостудии", а Наденька вроде бы  тяготится
навязанным ей занятием...  но  опять-таки  кто  ему  дал  право  все  ломать
вдребезги и пополам? Считать себя обладателем истины в последней  инстанции?
Все они слишком долго жили этой жизнью - и вдруг  незваный  гость,  метеором
ворвавшись в их бытие, в  три  секунды  расставит  все  по  местам,  наведет
благолепие и восстановит высокую мораль? Ха... Ангел нашелся... А как насчет
того, чтобы в охотку спать с чужой женой под видом ее законного суп-руга?
   "Но я же ее люблю! - возопила раздерганная душа. - Я ее  люблю.  Я  хочу,
чтобы она была счастлива, спокойна, чтобы забыла обо всех этих  "палачах"  и
объективах... Как же быть-то, господи? Что тут придумать? И можно ли  что-то
придумать? Если, проявив благородство, отдать Надюшке и  пухлый  конверт,  и
негативы - чем это потом обернется и к каким коллизиям приведет?
   Он долго сидел  за  столом,  уперев  локти  в  полированную  доску,  сжав
ладонями виски. В душе мешались безмерное сожаление - и к себе, и к Пашке, и
к Кате с Надей, и злость непонятно на кого. Давненько уже не попадал в такие
тупики. Совершенно ничего не приходило в голову.
   В конце концов,  решив,  что  утро  вечера  мудренее,  встал  и  принялся
тщательно  ликвидировать  всякие  следы  долгой  и  кропотливой   работы   с
творческой мастерской широко известного в узких  кругах  фотохудожника  дона
Пабло. Убрал альбомы и конверты в  сейф,  расположив  их  в  скрупулезнейшем
прежнем порядке, захлопнул дверцу и сбил код. Химикаты сложил в  пластиковый
пакет - выбросить завтра в мусорное ведро,  никто  ничего  не  заподозрит...
Лупу - в стол, сама по себе она подозрений ни у кого не пробудит.
   Приняв душ, поплелся в спальню, уже привычно ориентируясь в погруженной в
темноту квартире. Реджи сонно заворчал и тут же заткнулся - привыкает, крыса
белая...
   Осторожненько пролез под одеяло, лег на почтительном расстоянии от  ровно
дышавшей Кати, искренне надеясь, что она спит.  Ошибся  -  она  ворохнулась,
придвинулась, вопросительно провела ладонью по щеке, но шее.
   Как ни тянуло его к этой женщине, на сегодняшний вечер он, честное слово,
перестал быть мужиком - после знакомства с  содержимым  сейфа.  Все  напрочь
отшибло, и запашок дерьма до сих пор ощущается.
   - Катенька, замотался я адски, - виновато прошептал он. - Уж прости.
   Она сговорчиво поцеловала Петра в щеку,  еще  раз  погладила  по  щеке  и
отодвинулась. Ему хотелось выть.

   Часть вторая
   ДВА МИНУС ОДИН - ПОЛУЧИТСЯ ДВА

   Глава первая
   КАК СОЗДАЕТСЯ ИМИДЖ В ШАНТАРСКЕ
   Петр трудился, как отбойный молоток. Впервые за все  время  добровольного
самозванства пришлось так вкалывать - правда,  исключительно  орудием  труда
негоцианта,  роскошной  пар-керовской  авторучкой.  Но  все   равно   работы
навалилось столько, что кисть давно уже ныла и он три раза делал передышку.
   Он подмахивал бумаги -  той  самой  своей  НЫ-НЕШНЕЙ  подписью,  то  бишь
изменившимся после аварии автографом г-на Павла Савельева. Первые  несколько
документов он по врожденной добросовестности  пытался  прочитать,  но  очень
быстро осознал, что даже просто пробегать  их  взглядом  никак  не  удастся,
иначе просидят до завтрашнего утра.
   И трудился с  тупой  четкостью  автомата.  Или  компостера,  пробивающего
билетики в автобусе. Косарев клал целую стопу, с ловкостью карточного шулера
снимал один за другим, молча - он тоже уже утомился повторять "вот здесь", в
глотке пересохло - указывал пальцем. Петр  подмахивал.  Первый  заместитель,
Пашкина то ли правая, то ли  левая  десница,  старался,  как  мог,  суетился
возле-около, шуршал бумагами - невысоконький, лысый, услужливый.
   Картотека - щелк! Косарев Николай Фомич, из бывших советских  снабженцев,
дока, жох и прохиндей -  это  и  понятно,  как  нельзя  более  подходит  для
ответственной тайной миссии по подстраховке двойника, - в разгар перестройки
намекал  журналистам  о  своем   отдаленном   родстве   с   репрессированным
комсомольским вожаком, а когда перестройка  как-то  незаметно  сдохла,  стал
осторожненько примазываться к другой известной во времена  оны  исторической
личности, правда, с обратным знаком -  шантарскому  купчине  первой  гильдии
Косареву, тому самому, что при царе заколотил пьяного  пристава  в  бочку  и
спустил с обрыва, а за годик до Великого Октября сбежал со всеми  капиталами
в Китай и стал там министром финансов у  какого-то  генерала-сепаратиста.  В
душе холуй и лизоблюд (сказывается биография), однако вполне надежен.
   - Позвольте, а это что за чудасия? - спросил  Петр,  в  момент  очередной
передышки успевший пробежать глазами очередной не подписанный пока документ.
- Договор на вооруженную охрану золотых часов...
   - Вот этих самых, что у вас на запястье,  -  подхихикнув  с  угодливостью
чеховского персонажа. кивнул Николай Фомич. - Видите ли, в законах о частной
охране полно глупейших прорех. Не имеют права ваши  телохранители  применять
огне-стрельное оружие, пусть и законнейшее, для защиты  вашей  личности  при
злодейском покушении. Зато могут налить в лоб любому, кто покусится на  ваше
имущество. А поскольку часики у вас на руке постоянно, то на основании  сего
договора они и будут палить хоть с обеих  рук  -  они  часики  защищают,  на
дозволенном основании... Улавливаете полезный нюанс?
   -  Улавливаю,  -  покрутил  головой  Петр  и  лихо  подмахнул  договор  о
вооруженной  охране  принадлежащих  П.И.  Савельеву  золотых   часов   марки
"Ро-лекс", стоимостью пятнадцать тысяч... ма-ама родная!
   Нет, все правильно, пятнадцать тысяч долларов США. Ну, Пашка! Петр  сразу
почувствовал себя скованно, лишний раз боялся сделать резкое  движение  -  а
он-то небрежно бросал эти ходунцы на столик, в "Кедровом  бору"  даже  задел
ими чувствительно о притолоку.
   Прикинув  на  глаз  толщину  оставшейся  бумажной  груды,   он   в   душе
возрадовался. Зря, как тут же выяснилось. Появилась эффектная дама,  главный
бухгалтер, принесла новую гору бумаг - уже чисто финансовая документация.  В
отличие от бумаг Фомича, эти приходилось подмахивать как минимум в двух-трех
местах каждую. В глазах уже рябило  -  платежные  поручения,  подтверждения,
авизо, ведомости, договоры с "Шантарским кредитом", еще какими-то банками  -
иные названия знакомы из газет, иные видел впервые, - в основном столичными,
но попадались и иностранные...
   Украдкой он бросал на бухгалтершу заинтересованные взгляды. Было  на  что
засмотреться. Красивая молодая женщина лет тридцати, невыразимо  продуманная
во всем - строгой одежде, прическе, драгоценностях. Этакая Снежная  Королева
- море  красоты  и  бездна  холодной  деловой  чопорности.  Невозможно  было
представить, что ближе к ночи она все это снимает, распускает по плечам  эти
великолепные волосы,  ложится  в  постель  с  самым  обыкновенным  существом
мужского пола и позволяет...
   Рука трудилась, а мозги оставались свободными, и он не без интереса  стал
гадать - как у Пашки с этой? Никак не мог беспутный братец пропустить ТАКУЮ.
Касаемо главной бухгалтерши Пашка говорил лишь, что кадр это особо ценный  и
обращаться  следует  исключительно  на  уровне  "имя-отчество",  боже  упаси
вульгарно назвать по имени. Интересно, о чем это говорит? Говоря проще, спит
с ней Пашка или нет? Вообще-то, не Жанна, не Анжела и не Марианна - всего-то
навсего Ирина Сергеевна. Что ни о чем еще не говорит...
   Перехватив его неосторожный взгляд, Снежная Королева не повела и  бровью.
Соболиной. Продолжала подкладывать ему бумаги, всякий раз мелодичным голосом
сообщая:
   - Здесь, пожалуйста. Здесь, прошу вас. Когда со всем принесенным ею  было
покончено, Ирина свет Сергеевна снизошла до  улыбки,  на  миг  сделавшей  ее
живой:
   - Благодарю вас, Павел Иванович. И вышла, унося свою цифирь. Петр  так  и
смот-рел ей вслед. Спохватившись, откашлялся:
   - М-да...
   - Очень тонко подмечено, - сладеньким голосом встрял Косарев. - Именно  -
м-да...
   - Скажите, Николай Фомич, а у... у меня с ней ничего такого...
   - Да что вы, Павел Иванович! -  казалось,  даже  испугался  слегка  лысый
прохвост. - Неприступная женщина, блюдет супружескую  верность  с  упорством
каменной статуи... Вы в первое время делали подходцы, если  не  помните,  но
потом  даже  вам  стало  ясно,  что  номер,  простите,  дохлый  и   надлежит
пользоваться лишь ее  деловыми  качествами.  Кои  опять-таки  на  высочайшем
уровне...
   Он улыбнулся так льстиво, с таким  проворством  поднес  сунувшему  в  рот
сигарету Петру щелкнувшую зажигалку, что тому стало неловко:
   - Николай Фомич, я ведь, собственно, не он, а я...
   - Сходство, простите, поразительное, - пожал плечами Николай Фомич. - Так
что я уж не буду привыкать к некоей выходящей из рамок фамильярности,  чтобы
потом не было сложностей... Нет. но сходство, конечно... Я вам еще нужен?
   - Нет пока. Можете идти.
   Раскланявшись. Фомич вывалился из кабинета. Петр задумчиво пускал дым.  В
душе сидела  небольшая,  поганенькая  заноза  -  из-за  вчерашних  открытий,
сделанных в сейфе. Многое можно понять,  оправдать  и  простить,  но  ЭТО  -
пардон, за гранью. Надюшка - почти ребенок. Стоп, стоп. Не будем забывать об
акселерации, пресса преподносит массу примеров...  вполне  может  оказаться,
что у этого дитяти уже перебывало полдюжины любовничков  из  ее  же  элитной
школы. Или такими умозаключениями ты  просто  пытаешься  перед  самим  собой
выгородить Пашку? С-ситуация...  Нервничает  девка,  сама  не  своя.  И  как
прикажете поступить при такой вот коллизии? Отдать ей снимки? А Пашка?
   Потолковать,  как  мужик  с  мужиком,  объяснить  все?  Что,  собственно,
объяснить? Что так нормальные, настоящие мужики не  поступают?  Что  это  не
есть высокоморально? А по какому праву? Дело деликатнейшее... И Марианна  на
половине снимков, мать ее, куклу-соучастницу... Есть ли у него право  в  это
лезть? Но девчонка-то сама не своя, напилась, дуреха... Любе было бы столько
же...
   Он сидел, погрузившись в тягостные раздумья, и не мог прийти  ни  к  чему
определенному. И потому даже обрадовался, когда на селекторе  запульсировала
зеленая лампочка.
   - Да?
   - Павел Иванович, только что звонили с телевидения, - доложила  Жанна.  -
Говорят, была договоренность... Им выезжать?
   "Ах да, - спохватился  Петр.  -  Конечно  же,  телевидение.  Передача,  в
очередной  раз  повествующая  городу  и  миру,  насколько  честен  негоциант
Савельев и как он  оборотисто  привлекает  в  область  немеренную  импортную
денежку".
   - Конечно, - сказал он. - Пусть выезжают, я буду ждать.
   Нажал клавишу. Достал  из  стола  две  коробочки  с  Пашкиными  орденами,
поставил перед собой, стал не торопясь надевать. Все-таки чужие,  а  таскать
чужие ордена - не  в  традициях  русского  офицерства.  Свои,  к  сожалению,
пришлось отдать Пашке на временное хранение  вместе  со  всеми  документами,
формой, чемоданом. Если подумать, сейчас при нем не было ни  единой  мелочи,
способной засвидетельствовать,  что  он  -  Петр,  а  не  Павел.  Разве  что
физиономия - но и она,  собственно  говоря,  принадлежала  в  данный  момент
Павлу... Интересное положеньице. А если Пашке -  тьфу,  тьфу!  -  упадет  на
голову кирпич? Начнешь доказывать, что ты - Петр Иванович, могут сгоряча и в
психушку запереть...
   Он торопливо прошел к тайнику за  картиной  и,  пользуясь  кратким  мигом
передышки перед  визитом  телевизионщиков,  оросил  мятущуюся  душу  глотком
хорошего коньяка. Так и не решив, как быть с Надей.

   ...Жанна, придерживая рукой распахнутую дверь, бесстрастно доложила:
   - Павел Иванович, группа с телевидения.
   И,  пропустив  в  кабинет  всех  троих,  прежде  чем  прикрыть  дверь,  с
неприкрытой обидой повела на  Петра  умело  подведенным  черным  глазом.  Он
ухмыльнулся про себя - девочка, конечно же, тихо ревновала, но он-то не  был
ни в чем виноват, это все Пашка, его подробные инструкции...
   Группа  состояла  из  двух  молодых  людей,   нагруженных   треногами   и
объемистыми ящиками в металлических футлярах,  а  возглавляла  ее  смазливая
девица в черной юбке и строгой белой блузке, в модных  очках,  с  аккуратной
челочкой и "конским хвостиком". На первый  взгляд  она  казалась  невероятно
добродетельной и напрочь лишенной игривости, но Пашка, разумеется, ошибиться
не мог - о ней и шла речь, а не о ком-то другом...
   Впрочем, Петр, когда она оказалась совсем  близко,  сразу  подметил,  что
очки - откровенная бутафория. Стекла простые, без следа диоптрий.  А  наряд,
надо полагать, символизирует строгий деловой стиль  будущей  передачи.  Пока
молодые   люди,   тихонько   перебрасываясь    профессиональной    словесной
абракадаброй,  "ставили  свет"  и   что-то   там   еще,   Петр   старательно
прихорашивался перед зеркалом. На  его  взгляд,  лента  шейного  креста  "За
заслуги перед Отечеством" была длинновата, но Пашка,  надо  полагать,  знает
лучше. Интересно, что же он  себе  вторую  степень  не  выбил,  со  звездой?
"Трешкой" ограничился?
   Зато "дружбу народов" Петр, имевший некоторый опыт обращения  с  орденами
на  обычной  колодке,  прикрепил  идеально.  Интересно,  за  что  это  Пашка
сподобился?  Какую  такую  дружбу  народов   налаживал?   Совершенно   забыл
спросить...
   Он споткнулся о толстый кабель, торопливо попросил:
   - Давайте не будем меня снимать за столом, придумаем что-то другое...
   Чертовски не хотелось, чтобы в камеру попал Катин портрет.
   - Ну конечно, Павел Иванович, - откликнулась белобрысая телезвездочка.  -
Совки могут неправильно понять, далек наш народ от западной раскованности...
   "Интересно,  ты-то  из  каких  таких  Кембриджей  вылупилась?"  -  так  и
подмывало его спросить. Промолчал, конечно. Не  стоило  вылезать  со  своими
плебейскими репликами.
   Наконец два вьюноши отладили все  потребное.  Критически  обозрев  Петра,
усадили его в кресло в уголке, прицепили на  лацкан  крохотный  микрофон  на
длинном тонком проводе. Один вьюнош встал у камеры, второму дела не нашлось.
   - Раскованнее, Павел Иванович, - потребовала девица. - Что-то вы  сегодня
зажаты...
   Он добросовестно попытался придать себе раскованность. Проклятый крест то
и дело съезжал набок, и Петр в конце концов спросил напрямую:
   - Может, мне эту регалию как-нибудь булавкой зафиксировать?
   - Ну зачем же? - пожала  девица  полными  плечиками.  -  Будет  выглядеть
вполне естественно  -  вы  к  заслуженной  награде  давно  привыкли,  вполне
допустима  легонькая  небрежность,  не   стоит   выглядеть   свежеиспеченным
кавалером... Начали?
   Он  выпрямился  в  кресле,  насколько  мог,   сделав   небрежно-вальяжную
физиономию. Всякое бывало, а вот сниматься  для  ТВ  приходилось  впервые  в
жизни.
   Девица закинула ногу на ногу, превратив  черную  юбчонку  в  нечто  чисто
символическое, положила на колено большой блокнот,  нацелилась  на  страницу
авторучкой. Все это, Петр определил, -  для  чистого  понта.  Страницы  были
чистые. Юная деловая дамочка, потребно для имиджа..."
   Она обворожительно улыбнулась в камеру:
   - Добрый день, дамы и господа. В  эфире  -  "Деловой  Шантарск"  с  Викой
Викентьевой. Сегодня нас любезно пригласил в гости один из капитанов местной
промышленности, шантарский Эндрю Карнеги, если можно так выразиться, - Павел
Иванович Савельев. Павел Иванович, первый и самый волнующий вопрос,  конечно
же, - судьба Тарба-чанского проекта, имеющего огромное значение для области.
Вы можете поделиться секретами?
   - Собственно, никаких секретов на сегодняшний день и не существует уже, -
степенно сказал Петр, неотрывно глядя в камеру, словно птичка  на  удава.  -
Уже через три дня в  Шантарск  прилетают  представитель  премьер-министра  и
иностранные инвесторы. Они проведут у нас несколько  дней,  будут  проведены
переговоры по окончательному согласованию документов, проведем, - он  поймал
себя на том, что употребляет "проведем" чуть ли не через слово и  задумался,
какой бы другой термин подыскать, - одним  словом...  проведем  (тьфу  ты!),
если можно так выразиться, окончательную притирку... поскольку речь идет  об
огромном  пакете  документов,   охватывающем   интересы   доброй   полусотни
шантарских предприятий и организаций...
   Вряд ли Пашка будет в претензии. Все, что он написал, Петр  проштудировал
четыре раза и сейчас чесал без малейшей заминки, разве что речь вдруг обрела
противный  канцелярский  привкус,  в  голову,  как  ни  бился,  лезли   одни
бюрократические перлы.
   - И после этого начнется финансирование?
   - Да, в самые сжатые сроки после подписания, - кивнул Петр,  уже  немного
освоившись с мутно-темной стеклянной линзой камеры и позволяя себе временами
отводить от нее взгляд. Правда, при  этом  следовало  зорко  следить,  чтобы
взгляд не упирался слишком часто в  обнаженные  ножки  Вики  Викен-тьевой  -
вдруг на голубом экране это будет смотреться как-то неподобающе?
   Зато сама Вика  подобными  страхами  не  страдала  ничуть  -  то  и  дело
подбирала такие позы, чтобы будущие телезрители могли в полной мере  оценить
длину и стройность ножек. При этом она непринужденно  и  весьма  убедительно
черкала что-то в своем блокноте, но Петр-то видел со своего места,  что  это
самые обычные каракули,  имеющие  отдаленное  сходство  с  буквами.  Правда,
телезри-тельно этого просечь ну никак не мог.
   - Другими словами, наш, фигурально выражаясь, космический  корабль  стоит
на старте и ожидает лишь команду на взлет?
   - Вы подобрали очень удачное сравнение, Вика,  -  сказал  Петр,  позволив
себе немного не предусмотренной сценарием отсебятины. -  Именно  космический
корабль, который выведет нашу область на непроторенные доселе орбиты...
   Это тоже была отсебятина. Он испугался, не перехватил ли  с  пафосом,  но
Вика благосклонно, с умненьким видом кивала, то и  дело  выводя  в  блокноте
новую порцию кривулек, и  Петр  приободрился,  окончательно  расставшись  со
страхом перед камерой. "В сущности, не столь  уж  мудреное  занятие.  Насчет
непроторенных орбит получилось неплохо, если Пашке не  понравится,  не  знаю
уж, чем ему и угодить".
   - По-моему, сумма инвестиций превышает триста миллионов долларов?
   - Пока я предпочел бы говорить о первом транше. сто пятьдесят  миллионов,
- солидно поправил Петр, в который раз попытавшись понять умом эту сумму, но
вновь отчаявшийся осознать ее реальность.
   Интересно,  сколько  из  этой   умопомрачительной   суммочки   достанется
непосредственно "Дюранда-лю"? Надо полагать, нехилая доля,  иначе  Пашка  не
старался бы так, не выдумывал фокус с двойником...
   - И все эти деньги достанутся области?
   - Ну разумеется, - усмехнулся Петр.  -  Это  масса  новых  рабочих  мест,
множество проектов, обеспечивающих занятость на  несколько  лет  вперед  для
тысяч наших земляков. Не сочтите за саморекламу, но мы, все, кто участвует в
этом проекте, не намерены уподобляться иным шустрым  господам,  ухитрившимся
подевать западные кредиты неведомо куда...
   - Видимо, то, что Москва выбрала именно вас и ваших партнеров, как раз  и
объясняется вашей безукоризненной репутацией за все эти  десять  лет  вашего
пребывания в частном бизнесе?
   - Я очень надеюсь, что именно эти  соображения  оказались  в  свое  время
решающими, - скромно сказал Петр.
   В общем, все ее вопросы он  знал  наперед  -  опять-таки  Пашка  снабдил.
Вполне возможно, сам и составлял-редактировал. Вот,  значит,  как  создаются
безукоризненные репутации - в том числе и  с  помощью  таких  вот  голоногих
девочек...
   - Павел Иванович, я понимаю, что в нескольких фразах ни за что не удастся
пересказать секрет  и  суть  вашего  успеха,  -  молвила  Вика  с  явственно
просматривавшимся пиететом. - Но все же, если в двух словах? Как вам все это
удалось?
   Петр старательно наморщил лоб, подпер кулаком подбородок, опустил взор  -
опять-таки поневоле оказавшись вынужденным обозреть ее ножки,  -  подумал  и
заключил:
   - Дело  в  направленности  бизнеса,  Вика.  Меня  никогда  не  привлекали
финансовые спекуляции, столь популярное в нашем  многострадальном  отечестве
деланье денег из воздуха. Так уж сложилось, что я десять лет производил. Шел
по  пути,  указанному  Эндрю  Карнеги,  Генри  Фордом,  плеядой   выдающихся
предпринимателей  старой   России   -   Рябушинским,   Путиловым,   Гужоном,
Третьяковым...
   Почему-то именно сейчас ему на ум пришли кипы фотографий - тех, из сейфа.
Так и плясали перед глазами. Однако следовало отдать Пашке должное:  все,  о
чем Петр только что тарахтел, и в самом деле имело место.  Все  было  чистой
правдой - ухитрился ведь  беспутный  братец,  пусть  он  трижды  сексуальный
маньяк, все  эти  десять  годочков  заниматься  производством,  нарабатывать
надежную репутацию. В столице  сидят  не  дураки,  примитивному  финансовому
выжиге  вряд  ли  позволили  бы  и  на  километр  приблизиться  к  нынешнему
премьер-министру... Судя  по  кипе  документов,  которые  он  проштудировал,
Тарбачанский проект - вещь серьезная. И, в конце концов,  неизвестно  еще  в
точности, как развлекались в свободное время господа с мистерами -  все  эти
Форды, Путиловы и Гужоны...
   - По городу ходят слухи о какой-то странной аварии... - с улыбкой сказала
Вика. - Некоторые, с позволения сказать, средства массовой информации, - она
сделала презрительную гримаску, - пишут всякие глупости...
   - Вот пусть эти глупости и  остаются  на  их  совести,  -  отрепетировано
продекламировал Петр. -  Комментировать  что-либо,  полемизировать  с  этими
субъектами в приличном обществе попросту не  принято.  Глупая  была  авария,
согласен. Плохо наши дороги  приспособлены  к  западным  машинам...  Но  вы,
надеюсь, видите, да и телезрители тоже, -  он  глянул  в  камеру,  -  что  я
нахожусь в самой прекрасной форме. Есть на свете  ангелы-хранители,  что  ни
говорите...
   - Это понятно, - подхватила  Вика.  -  Такие  люди,  как  вы,  необходимы
России...
   Петр смущенно потупился. Сказал, не поднимая взгляд:
   - Мы просто стараемся по мере сил быть полезными стране, уж  простите  за
высокие слова...
   Еще с дюжину вопросов - о семейной жизни, конечно же, характеризовавшейся
исключительной стабильностью и теплом родного очага, о партнерах  -  как  на
подбор, людях компетентнейших и честнейших, так что просто удивительно,  что
им еще  не  воздвигли  монументы  при  жизни;  о  московских  и  иностранных
участниках проекта, светочах государственного мышления и  светилах  бизнеса.
Поименное перечисление десятка людей, всемерно заслуживших такую честь, - от
московской и областной администраций до верных кадров "Дюранда-ля", скромных
тружеников, на чьи  плечи  ляжет  немалая  ответственность  перед  державой.
Несколько Викиных цветистых комплиментов - и представление кончилось.
   Облегченно вздохнув, Петр  порывисто  встал  было.  но  чертов  микрофон,
пришпиленный к лацкану, потянул назад, как  рыбку  на  крючке.  Он  смущенно
плюхнулся в кресло, а один из телеюношей торопливо кинулся избавить  его  от
реквизита. Потом оба шустро принялись паковать свои причиндалы.
   Воровато покосившись  на  них,  Петр  налил  себе  коньячку  -  заслужил.
Расслышал, как Вика негромко сказала тому, что  был  не  в  пример  патлатее
напарника:
   - Коль, вы поезжайте на студию, а я на часок задержусь. Есть еще  детали,
о которых лучше побеседовать без камеры...
   Петр подметил, что юнец понятливо покосился  на  него  и  состроил  такую
физиономию, будто собирался подмигнуть напарнику, - но  в  последний  момент
разумно передумал, стервец. Взвалив на плечи ящики, подхватив  треноги,  оба
направились к выходу. Жанна с деланным почтением придержала для  них  дверь,
покосилась на Петра, сделала каменное лицо и медленно притворила створку.
   Оставшись с  ним  наедине,  Вика  моментально  преобразилась  -  беспечно
запустила блокнотом, ловко зашвырнув его в свою расстегнутую  сумку,  обеими
руками сняла заколку, встряхнула  головой,  распустив  волосы,  сняла  очки,
столь же небрежно швырнув в сумку. Перекинула великолепные ноги через мягкий
подлокотник  кресла,  уютно  в  нем  раскинувшись,  похлопала   ладонью   по
темно-коричневой коже:
   -  Идите  сюда,  мистер  Карнеги,  продолжим   интервью.   Многих   наших
телезрителей интересует, как вы относитесь к сексу на рабочем месте...
   Петр осторожно присел рядом.  Телезвездочка  непринужденно  потянулась  к
нему, сняла с шеи алый крест с золотым орлом, повертела:
   - Дашь пока поносить?
   - Валяй, - кивнул он.
   Вика  проворно  накинула  ленту  себе  на  шею,  высвободив  из-под   нее
спутавшиеся волосы, преспокойно расстегнула блузку сверху донизу, примостила
посверкивающую  эмалью  и  позолотой  регалию  на   груди,   меж   узенькими
тесемочками черного бюстгальтера. Полюбовалась, склонив голову к плечу:
   - А что, красиво... Слушай, а почему ты не мог выбить со звездой,  как  у
Пугачихи?
   - Потому что Пугачиха - звезда,  а  я,  ежели  прикинуть,  не  более  чем
звездюк, - не раздумывая, поведал Петр.
   Девчонка фыркнула и непринужденнейшим  образом  принялась  разоблачаться.
Когда из одежды на ней остался только орден, подошла к его столу, уселась на
его место и старательно скопировала Катину позу:
   - Похожа?
   - Не очень, - сказал он сдержанно.
   - Все, умолкаю... Жена - это  святое...  -  Она  выбралась  из-за  стола,
танцующей  походкой  приблизилась   к   Петру   и   без   всякого   смущения
поинтересовалась: - Какие будут указания? Или проявить инициативу?
   "Хорошенькие же картинки повидали эти стены". -  машинально  отметил  он,
снимая пиджак. Замешкался,  прикидывая,  как  же  выти  из  положения  ввиду
отсутствия какой бы то ни было мебели, пригодной для занятия  горизонтальной
позиции, но тут же столкнулся с проявленной инициативой и поплыл по течению.
Примостил ее в обширном кожаном кресле и добросовестно  принялся  копировать
Пашку - судя но ее реакции, небесталанно.
   Очень может быть, она притворялась и подыгрывала,  но  охала,  стонала  и
закатывала глаза столь естественно, что Петр вскорости отбросил притворство,
увлекшись. Пошел процесс, и шел, и шел, только позы менялись.  В  финале  он
вынужден был признать, что хваленая заокеанская Моника определенно кое в чем
проигрывает Вике, поскольку настоящий артистизм и виртуозность ни с  чем  не
спутаешь, даже если и не имел чести общаться с Моникой.
   Пока она плескалась в душевой, сидел в том же кресле, похлопывая себя  по
колену заблаговременно приготовленным Пашкой конвертиком с пятью сотенными -
разумеется, не  "деревянными".  Было  чуточку  неловко  -  как-никак  звезда
экрана, к тому же не бульварщиной какой занимается, а серьезные  передачи  о
бизнесе ведет...
   Юная звезда экрана выпорхнула из  его  персональной  душевой  свеженькая,
причесанная и элегантная. Надела ему на шею орден, без малейшей  неловкости,
глазом не моргнув, вынула  у  него  из  пальцев  конверт,  кинула  в  сумку,
наклонилась, чмокнула в щеку:
   - Премного благодарны, ваше степенство...
   - Ты уж постарайся, - сказал он, ухитрившись не отвести взгляда.
   - Не сомневайся, - заверила Вика. - Разобью беседу на несколько кусочков,
разбавлю повествованием о твоих свершениях  должным  видеорядом  -  классная
передачка получится... К следующему понедельнику сможешь лицезреть. Уговор в
силе, мне непременно эксклюзив на все, что связано с подписанием?
   - Само собой, - кивнул он. - Куда я без тебя денусь?
   - И правильно, - серьезно сказала она. - Я девочка талантливая...
   - Я заметил...
   - Ага, во всем, - сказала Вика,  без  тени  смущения.  -  Ты  когда  меня
возьмешь на "заимку", чтобы оттянуться по  полной  программе?  Второй  месяц
обещаешь... У меня, кстати, появились свежие идеи  по  поводу  артистической
фотографии, не пожалеешь.
   "Пожалуй что, - согласился он мысленно. - Из всей, с позволения  сказать,
коллекции, обнаруженной в  сейфе,  как  раз  Викины  снимки  ближе  всего  к
искусству. Наверняка она и руководила Пашкой, в отличие от  прочих  сюжетов,
где сразу чувствуется не особо-то и затейливый  вкус  братана.  Станешь  тут
эротоманом, ежели вот такие сами лезут".
   - Так когда?
   - Скоро, - сказал он. - Разделаюсь только с договорами...
   - Ну, я побежала? Звони, если что... Она мимолетно чмокнула его в щеку  и
направилась к двери,  помахивая  сумочкой,  -  уже  в  очках,  при  "конском
хвостике", с прежним видом "синего чулка".  Торопливо  разблокировав  дверь,
Петр вышел в приемную. Жанна, проводив Вику взглядом, капризно надула губки.
   - Жанетта, не выпендривайся, - сказал он примирительно. - Пресса,  знаешь
ли, четвертая власть, и нужно с ней поддерживать добрые отношения...
   "Ничего, перетопчется девка,  -  легкомысленно  подумал  он.  -  Вернется
Пашка, будет ее опять драть, как Сидорову козу, и все придет в норму".
   - Вызови машину, - подумав, распорядился он. - Я, пожалуй что,  домой,  с
делами на сегодня покончено...

   Глава вторая
   ТИР ПО-ШАНТАРСКИ
   Боссу необходима вальяжность - по крайней  мере,  пока  он  находится  на
глазах у подчиненных, обязанных испытывать робость или хотя бы пиетет,  -  и
потому Петр, вопреки своему обыкновению, не сбежал по широким ступенькам,  а
принялся по ним неспешно спускаться, держа  кожаный  плоский  портфель  так,
чтобы не колыхался по-мальчишески. Охранники двигались один на шаг впереди и
правее, другой,  соответственно,  на  шаг  позади  и  левее,  погода  стояла
прекрасная, дверца черного "мерседеса" на особой стоянке для хозяина  и  его
ближайших сподвижников уже была предупредительно приоткрыта шофером изнутри.
Пашка, правда, не любил, чтобы шофер торчал у задней дверцы,  распахивая  ее
перед боссом, -  по  его  мнению,  кое-какие  западные  или  политбюров-ские
ухватки в наших условиях  выглядели  все  же  смешновато.  Петр  был  с  ним
совершенно согласен, а потому  не  менял  заведенных  обычаев.  Он  зачем-то
прикинул расстояние между собой и машиной...
   Справа от крыльца вдруг взревел на невыносимых оборотах мотор  неброского
белого "Жигуля", мимо уха Петра что-то  упруго,  знакомо  зыкнуло,  рассекло
теплый воздух, и тут же с отчаянным звоном  разлетелось  высокое  стекло  за
спиной.
   Он  ничего  еще  не  успел  сообразить,  тело  сработало  само:  выпустив
портфель, отметив обострившимся сознанием еще пару хлестких толчков  воздуха
над самым ухом, кинулся плашмя на мраморные  ступеньки,  распластался,  рука
выполнила полукруг, срывая  с  плеча  несуществующий  автомат,  вторая  сама
потянулась под цевье, чтобы полоснуть очередью из лежачего положения...
   Рев мотора  удалялся,  над  головой  хлопнули  два  выстрела,  рядом,  по
ступенькам, звонко зацокали гильзы. Кто-то кричал  неподалеку,  осколки  еще
осыпались с противным звоном...
   Подняв голову, неуклюже  выпрямляясь,  он  увидел,  как  охранник,  держа
"Макаров" обеими руками, поводит дулом вправо-влево,  направив  пистолет  на
поток машин. Второй, заслонив собой и пытаясь поднять, орал в самое ухо:
   - Паливаныч, что?!
   - Нормально, - сообщил он, окончательно опомнившись. -  Да  не  щупай  ты
меня, я не девка...
   Справа и слева от крыльца  уже  с  поразительной  скоростью  росла  толпа
любопытствующих. За спиной, в здании, не утихали истерические женские визги.
Только теперь Петр сумел понять, что произошло. Допереть. наконец,  что  это
стреляли, и стреляли прямехонько в него... но охранник уже волок  его  вверх
по ступенькам, перехватив грубо и цепко, словно  манекен,  второй  прикрывал
отход, пятясь с пистолетом  наизготовку  удивительно  проворно,  из  дверей,
распахнув на всю ширь обе створки, выскочили  еще  трое,  следом,  как  мимо
пустого места, промчался  Земцов  со  сведенным  гримасой  злого  напряжения
лицом...
   К  течение  следующего  получаса  происходящее   напоминало   фильм,   то
стопорившийся, то запущенный рывками...
   Петр оторопел настолько, что не сопротивлялся  -  и  охранник  в  хорошем
темпе дотащил босса до его собственного кабинета  с  выходящими  на  пустырь
окнами, но тут же спохватился, заставил  пригнуться,  протащил  наискосок  в
комнату отдыха, втолкнул туда, усадил в кресло и на  несколько  секунд  стал
похож на заводную куклу с раскрутившейся  пружиной.  Соображал,  что  делать
дальше. Петр, к тому времени  уже  окончательно  оклемавшийся  от  пакостной
неожиданности, решил не мешать  профессионалу  и  добросовестно  сидел,  где
усадили.
   В кабинет заглянула Жанна, испуганная и любопытная.  Охранник  цыкнул  на
нее, и она проворно исчезла. Зато появился  Косарев,  отчего-то  выглядевший
запыхавшимся, за ним сунулись еще трое, вообще Петру незнакомые, но, судя по
опознавательным карточкам на лацканах, его сотруднички.
   Ощутив себя обезьяной в цирке, он уже почти спокойным тоном распорядился:
   - Гони всех в  шею.  Что  вам  здесь,  цирк?  Охранник,  обретя  ясную  и
конкретную цель,  моментально  оживился,  в  два  счета  выпер  из  кабинета
любопытствующих, без приказа наглухо задернул высокие шторы на  всех  окнах.
Петр, наконец-то, вспомнил о сигаретах, задымил, ожидая дальнейшего развития
событий. Он прекрасно понимал, что лучшее сейчас в его положении - сидеть  и
ждать, пока внесут  какую-то  определенность  те,  кому  это  полагается  по
службе.
   Минут через десять вошел встрепанный Земцов, плюхнулся в соседнее кресло,
зло передернул плечами:
   - Поздно было гнаться. Весь  поток  встал  на  красный,  загородил  нашим
выезд, а он  тем  временем  юркнул  в  переулок,  навстречу  одностороннему,
сука... Ребята туда поехали, но машину наверняка бросят...
   - Пострадавшие есть? - спросил Петр.
   - Исключительно морально. Дамы в плановом  отделе,  до  сих  пор  визжат,
бедолажки. Три пули в стене,  окно  -  вдребезги,  но  никого,  слава  богу,
осколками не поцарапало. Бдит над вами ангел-хранитель, Павел Иванович...
   - Да вот мне тоже так кажется, - сказал Петр, только теперь ощутив  некую
слабость в нижней половине тела. -  Над  самым  ухом  свистало...  Пистолет,
конечно?
   - Ага. ТТ, там и валяется, три гильзы тут же, ребята их  пустой  коробкой
накрыли, ждут официалов. Боюсь, сейчас тут будет столпотворение... И это вот
рядом валялось, кто-то из зевак уже нацеливался подхватить в виде  сувенира,
но наши попроворнее оказались...
   Он протянул Петру лист плотной белой бумаги,  с  одного  края  украшенный
рифленым отпечатком пыльной полошвы. В центре, почти посередине, красовалась
мишень,  где  вместо  "яблочка"  чернело  контурное  изображение   какого-то
рогатого животного. Пониже в одну строчку тянулась надпись:  "ЖИЛ  КОЗЛОМ  -
КОЗЛОМ И ПОМЕР". Это явно была то  ли  ксерокопия,  то  ли  отпечатанный  на
принтере дубль исполненного шариковой  ручкой  оригинала.  Мишень,  впрочем,
была, несомненно, вычерчена с помощью каких-то  идеально  круглых  подручных
средств - может быть,  стаканов,  вазочек.  Очень  уж  ровные  круги,  да  и
проведенные крест-накрест линии идеальны, без линейки не обошлось.
   - Ну, поторопился,  гад,  -  хмыкнул  Петр,  бросив  послание  неведомого
стрелка на столик. - Желаемое за действительное выдал. Что думаешь?
   - Ничего, - признался Земцов. - Рано думать. Ясно только,  что  этот  тип
наглый, как черт: средь бела дня,  с  пятнадцати  метров...  Или  наглый  до
беспредела, или шизанутый. Вы-то что думаете?
   Положительно, он смотрел  так,  словно  Петра  давным-давно  должна  была
осенить стопроцентно правильная версия. Откуда?!
   - Понятия не имею, - пожал он плечами, ничуть не лукавя.
   Земцов   смотрел   хмуро   и   недоверчиво.   Покривил   губы,    услышав
захлебывающийся вой милицейской сирены:
   - Ну, сейчас начнется...
   И началось. Петр не выходил  в  коридор,  но  слышал,  как  по  лестницам
затопали деловитые шаги, судя по шуму, казалось, стражей закона нагрянуло не
меньше роты.
   В кабинет ввалился коренастый  милицейский  полковник,  совершенно  Петру
незнакомый, но державшийся,  как  со  знакомым.  За  ним  нагрянули  двое  в
штатском, судя по лицам - не из мелких чинов. Так  и  вышло,  один  оказался
фээсбэшником, второй - то ли из РУОПа,  то  ли  из  ОБЭПа,  Петр  толком  не
запомнил, пытаясь удержать в памяти хотя бы звания и фамилии.
   Пришлось  подробно  рассказать  о  происшедшем.  Чины  вертели  головами,
сочувственно  и  вроде  бы  уныло,  рассматривали  листок  с   мишенью,   не
дотрагиваясь до него руками. Появились еще несколько в форме и  в  штатском,
расселись по углам и  стали  вежливо  домогаться  подробностей,  которые  не
успели  услышать.  Пришлось  повторять  по  второму  разу.  Земцов  дополнял
собственными  небогатыми  изысканиями.  Табачный  дым   в   кабинете   стоял
коромыслом - хоть алебарду вешай.  Пересказывая  все  заново  и  отвечая  на
уточняющие вопросы, Петр отчего-то  чувствовал  себя  ужасно  глупо  и  даже
виновато - как будто это он совершил нечто противозаконное, оторвав  от  дел
такую уйму занятых людей.
   Чины наперебой обещали немедленно разобраться, отыскать  и  покарать,  не
допускать впредь.
   Видно было, что все они не на  шутку  озабочены.  В  кабинет  то  и  дело
заглядывали сыскари помоложе, в форме и в цивильном,  выразительной  мимикой
вызывали своих боссов в приемную, шепотом  докладывали.  У  Петра  понемногу
сложилось  твердое   убеждение,   что   эти   проворные   ребятки   попросту
демонстрируют рвение. Ну что, в самом  деле,  можно  было  в  этих  условиях
обнаружить  такого  уж  сногсшибательного?  Кошке   ясно,   что   стрелявший
благополучно скрылся, - будь он отловлен, чины давно кинулись бы всем скопом
на него полюбоваться...
   Минут через сорок накал деловой  суеты  как-то  поувял.  Один  за  другим
силовики улетучивались, напоследок почти в одних и тех же выражениях  обещая
приложить  все  силы  и  обеспечить  полную  безопасность   законопослушного
гражданина П.И. Савельева. Первым появившийся полковник удалился  последним,
с матерными вкраплениями заверив Петра, что раздобудет эту суку из-под земли
и намотает кишки на плетень. Петр  только  кивал  -  понимающе,  благодарно,
механически...
   Земцов исчез с одним из  штатских,  Петр  чуточку  растерянно  постоял  в
дверях кабинета, обескураженный столь резким переходом от  гама  и  суеты  к
покойной тишине. Охранник, расставив  ноги,  перекрыл  вход  в  приемную  из
коридора  с  таким  видом,  словно  собирался  стоять  здесь  монументом  до
скончания веков. Жанна  показала  глазами  Петру  в  угол  приемной,  где  с
невероятно терпеливым видом сидела  рыжеволосая  милицейская  красотка  Даша
Шевчук, в простецких летних брючках  и  футболке  с  логотипом  "Кока-колы".
Встретишь на улице - ни за что не угадаешь, кто такая и чем занимается...
   Перехватив его взгляд, Даша неторопливо встала:
   - Павел Иванович, чувствую, мы можем, наконец, спокойно поговорить...
   И, словно бы невзначай, передвинулась так,  что  просто  нельзя  было  не
пропустить ее в кабинет - разве что захлопнуть дверь под самым носом,  но  к
чему? Петр после короткого колебания указал ей на кресло в  углу,  сел  сам,
ощущая некую опустошенность и равнодушие ко всему на свете.
   - Вы себя нормально чувствуете, мы можем поговорить?
   - Нормально, - сказал он без особой приязни. Он не лгал - в него стреляли
столько раз, что сегодняшнее происшествие, скорее, удивило. Вот уж никак  не
предполагал. что подобное может случиться средь бела дня. в центре города, с
ним персонально. Одно дело  -  читать  в  газетах  и  романах,  смотреть  по
телевизору, но совсем другое  -  самому  оказаться  в  шкуре  несостоявшейся
жертвы пресловутого киллера, а по-русски убивца...
   - Вы уж извините за назойливость, но такова  жизнь,  -  сказала  Даша.  -
Полковники и генералы будут давать  ценные  указания  и  осуществлять  общее
руководство, а вот заниматься конкретным сыском -  удел  бедной,  замотанной
женщины...
   Петр присмотрелся не без любопытства. На замотанную она никак не походила
- красивая, спортивного склада, надо полагать, неглупая молодая женщина.
   - Интересно, где вы пистолет носите? - спросил он неожиданно для себя.
   - Позвольте, это останется моей маленькой женской  тайной...  -  ответила
Даша с намеком на улыбку, не более. - Павел Иванович, вы не против,  если  я
начну заполнять стандартные бумажки? По такому факту просто необходимо будет
возбудить уголовное дело, нужен будет протокол допроса потерпевшего...
   - Валяйте, - кивнул он. - Где у вас пистолет, я, кажется, понял - кобурка
слева, меж воображаемым  лампасом  и...  -  он  замялся,  не  придумав,  как
окрестить воображаемую вертикаль, проведенную от подбородка через пупок.
   - Верно подмечено, - Даша на миг вскинула глаза. -  Вот  только  лампасов
мне в жизни не заслужить... Савельев Павел Иванович, под судом и след-ствием
не состоял, проживающий... вы мне потом  для  порядка  предъявите  документ,
удостоверяющий  личность?  Нужно  будет   внести   серию,   номер...   Итак,
неустановленная личность...
   - Субъект. - сердито поправил Петр.
   - Давайте оставим неустановленную личность. - поправила, в свою  очередь,
Даша. - "Субъект" автоматически подразумевает мужской пол,  а  "личность"  -
более обтекаемый термин, в конце концов, это могла быть и женщина... Или  вы
твердо видели, что - мужчина?
   - Ничего я не видел, - сказал  Петр  чистую  правду.  -  Машина  реванула
мотором,  как  сумасшедшая,  и  тут  же  началась  пальба.  Я  плюхнулся  на
ступеньки, он умчался... Интересно, номер кто-нибудь успел заметить?
   - Нет, я успела уточнить, - мотнула головой Даша. - Тачку, можно спорить,
найдут где-нибудь поблизости, тут есть парочка  хитрых  проходных  дворов...
Так, неустановленная  личность  произвела  три  выстрела  из  пистолета  ТТ,
брошенного потом на месте преступления... Ладно, не в том суть.
   Павел Иванович, у вас есть подозрения  в  отношении  каких-то  конкретных
лиц?
   - Ни малейших, - сказал Петр.
   - А хоть какие-то предварительные соображения у вас есть?  Ну,  например,
не связано ли это с вашей профессиональной деятельностью?
   Он помедлил. Скажешь "нет", а потом окажется, что Пашка перебежал  дорогу
какому-то Васе  Пупкину  из  концерна  "Вдоль-поперек-и-всяко"  и  Вася  при
большом стечении публики обещал поквитаться, о чем П.И. Савельев не  мог  не
знать... Но ведь Пашка обязательно рассказал бы? Или не счел нужным?
   - Итак? - мягко поторопила Даша.
   - Нет, - сказал Петр. - Не нахожу я  среди  тех,  кто  причастен  к  моей
профессиональной деятельности, кто пересекался со мной по деловым интересам,
субъекта... личность, способную... Решительно не усматриваю.
   - Никто не имеет к вам претензий? Долги, неисполненные обязательства?
   - Ничего подобного.
   - Знаете, в наши безумные времена быть кредитором не менее опасно, нежели
неисправным должником, - сказала Даша.  -  Одалживают-то  чужие,  на  время,
возвращать приходится свои и насовсем, и это некоторых удручает...
   - Да нет, - сказал Петр. - Не  припомню  я  что-то  должников...  Правда,
имеет смысл посмотреть бухгалтерские  документы...  Мы  уже  обсуждали  этот
вопрос, провалы в памяти остались...
   - Документы я обязательно посмотрю...  с  вашего  разрешения,  -  сказала
Даша. - Ну, а личных денег в крупных размерах вы, часом, никому не  ссужали?
А вам никто не ссужал личных немалых денежек?
   - Что вы имеете в виду? - сердито спросил Петр,
   - Только то, что говорила, - улыбнулась она с наигранной  невинностью.  -
Не одалживали ли вы кому, не одалживал ли кто вам...
   - А мне показалось...
   - Что?! - мгновенно уцепилась она за его слова. - Если не секрет, что вам
показалось?
   - Послушайте... - сказал он сварливо.
   - Умолкаю. - сговорчиво подняла ладонь Даша. - Павел Иванович, я имела  в
виду исключительно то, что  произнесла,  что  вы,  право,  сердитесь?  Вы  -
известнейший бизнесмен  с  безукоризненной  репутацией,  сие  мне  известно,
никаких подвохов или каверз я и не собираюсь пускать в ход... Ваша репутация
вне всяких подозрений, как у жены цезаря... Наконец, -  она  посмотрела  ему
прямо в глаза, - наконец, все обстоятельства указывают на то, что это отнюдь
не  мероприятие,  известное  под  названием  "серьезный  заказ".  Попахивает
самодеятельностью   непрофессионала,   возможно,   психически   не    вполне
нормального...
   - Почему вы так решили? - спросил он с искренним интересом.
   - А вы думаете иначе?
   - Я просто спросил.
   - Ну, все просто,  -  сказала  Даша.  -  Серьезный  человек  раздобыл  бы
винтовку с оптикой, устроился бы на чердаке  пятиэтажки  на  другой  стороне
улицы, сделал бы один-два выстрела и ушел совершенно незамеченным.  На  моей
памяти в Шантарске продавали пушку с истребителя  при  полном  боекомплекте,
ну. а достать снайперку с глушителем для некоторых отнюдь не проблема...
   "Права, чертовка рыжая, - мысленно поддакнул Петр. - Один точный  выстрел
с чердака - и ищи потом гада до скончания веков".
   - Меж тем наша "личность" примитивно поджидает вас на стоянке, на машине,
- продолжала Даша. - Палит из пистолета, никого не задев,  выхлестав  только
окопное стекло, перепугав женщин... Согласитесь, это либо свидетельствует  о
полнейшем  непрофессионализме,  либо...  либо,  уж  простите,  выглядит  как
предупреждение. Я имею право высказать такую версию, правда? И в этой  связи
обязана снова задать вам вопрос, который, конечно же, вызовет ваше  открытое
неудовольствие...
   - Я понял, -  сказал  он  хмуро.  -  Нет,  никто...  никому...  в  общем,
сформулируйте сами, у меня что-то не получается.  Вряд  ли  кто-то  стал  бы
предупреждать  этаким  манером.  Повторяю,  я  общаюсь  главным  образом   с
серьезными, ответственными людьми, а не шантрапой...
   - Ежели не для протокола - завидую вашему оптимизму, - призналась Даша. -
В России мы с вами  обитаем,  милейший  Павел  Иванович,  у  нас  все  грани
размыты, все границы сглажены, сегодня  человек  -  глава  администрации,  а
завтра он киллера нанимает для конкурента.
   - Бросьте. Не в моем случае.
   -   Иными   словами,   вы   категорически   отметаете   причастность    к
сегодняшнему...  событию  кого-то  из  ваших  деловых   партнеров,   близких
знакомых, словом, тех, кого можно назвать "привычным кругом общения"?
   - Категорически.
   - Так и запишем... А в том, что касаемо личных проблем?
   - Простите?
   - Скажем откровенно - личная жизнь, -  уточнила  Даша.  -  Не  торопитесь
сердиться, я всего лишь  теоретизирую...  Скажем,  вы  проявили  внимание  к
некоей особе, а кому-то это ужасно не понравилось и  он  весьма  своеобразно
отреагировал...
   "Черский, - вспомнил Петр. - Нет, вздор. Судя но рассказам Пашки, Черский
как  раз  из  серьезных.  Из  тех,  что  при  нужде   посадят   на   чердаке
высокооплачиваемого профессионала с дорогой снайперкой, а не пошлют идиота с
волыной".
   - Вы о ком-то вспомнили или просто замкнулись в себе?  -  мягко  спросила
Даша.
   - Замкнулся, миль пардон. - сухо ответил Петр. В конце-то концов, что  он
знает о Пашкиных свершениях на амурном фронте?  Ручаться  можно,  далеко  не
все. Да что там, у той  же  Жанны  вполне  может  оказаться  кавалер-сопляк,
воспылавший праведной ревностью... Машину угнать и  сопляк  может,  пистолет
раздобыть - без особых проблем, двадцать первый век на дворе.
   - Нет, - сказал он. - Ни в чем, что касается моей личной жизни, я не могу
усмотреть следочка...
   - А разве вы все помните? Вы же  в  прошлую  нашу  беседу  недвусмысленно
ссылались на провалы памяти?
   - Помнится, мы и этот аспект обговаривали, - сказал Петр. -  Если  что-то
выпало из памяти - естественно, я не могу этого вспомнить.
   - Но тем не менее вы говорите так уверенно...
   - Знаете, я все-таки перенервничал, - ответил он. - Не каждый день  палят
в упор... Вообще, насчет провалов в памяти вам  бы  следовало  поговорить  с
моим врачом...
   - Боюсь, не получится. Не верю я в спиритизм...
   - Простите?
   - А вы не знали? - удивилась  Даша.  -  Нет,  серьезно?  Позавчера  убили
вашего доктора, Шебеко Николая Петровича. Банальнейшая по нынешним  временам
история: возвращался домой за  полночь  и,  должно  быть,  привлек  внимание
обкурившейся шпаны. Двинули чем-то  тяжелым  по  затылку,  из  карманов  все
выгребли, часы и куртку  сняли...  Могу  признаться  по  секрету,  что  дело
глухое. Как у нас выражаются, висяк.
   - Надо же. - сказал Петр с искренним  сожалением.  -  Хороший  был  врач,
толковый...
   - Значит, и в том, что касается  личной  жизни,  вы  не  можете  отыскать
ничего... намекающего?
   - Уж простите, нет.
   - Павел Иванович, я произнесу несколько самых заигранных банальностей, но
эти самые ба-нальности тем не менее не стали от частого употребления  чем-то
глупым, неправильным.,. Мы будем искать. И не только мы.  Вы  -  заметный  в
области человек, начальство, и не только наше, будет вполне искренне стучать
кулаком по столу... Но как прикажете работать, если вы упорно  отказываетесь
дать хоть малейший след?
   - Я не вижу никаких следов. Не могу усмотреть.
   - Павел Иванович... - с  мягкой,  дипломатической  укоризной  поморщилась
она. - Мы же взрослые люди. Вы не школьник, да и я не институтка.  Такое  не
случается с бухты-барахты. Сидел себе человек, маялся бездельем и скукой,  и
вдруг стукнуло ему в голову: что же  я,  дурак,  баклуши  бью?  А  возьму-ка
боевой пистолет, поеду да стрельну в бизнесмена... А вот,  кстати,  какой-то
весь из себя прикинутый новый русский из своего роскошного офиса спускается,
с него и начнем... Так не бывает, Павел Иванович. У  нашего  стрелка  должен
быть повод, причина,  цель,  мотив.  Побуждения,  потребность...  продолжите
дальше список, если угодно. Должны быть основания. Веские и серьезные.
   - Вы же сами говорили, что он может оказаться психом.
   - Может, - согласилась Даша. - Но опять-таки, почему он  начал  именно  с
вас? Почему стрелял именно в вас? Ни с кем другим похожего в последнее время
не случалось.
   - Простите великодушно, но я был  с  вами  откровенным,  -  сказал  Петр,
впервые с намеком глянув на часы. - Рассказал все, что знал,  и  больше  мне
рассказать нечего... мне что, нужно где-нибудь расписаться?
   - Да, здесь... и здесь. А здесь напишите: "С моих слов  записано  верно".
Прочитайте хорошенько, если вам покажется, что я  упустила  что-то  для  вас
важное, вы имеете право это вписать...
   - Нет, благодарствуйте, - сказал Петр, пробежав  три  листка,  исписанных
небрежным  почерком  человека,  каждодневно  имеющего  дело  с   заполнением
множества бумаг. - Ничего вы не упустили...
   Она уложила листки  в  папку,  задернула  "молнию",  встала  и  с  хорошо
разыгранным безразличием произнесла:
   - Благодарю вас. Павел Иванович. О любых подвижках я вам тут же сообщу...
   Выйдя вслед за ней в приемную, Петр обрадовался, увидев рядом с  сидевшим
в уголке Земцовым Косарева. Поманил его:
   - Фомич, зайди. Андропыч, а ты обожди минутку...
   Отведя зама под локоток подальше от двери, Петр шепотом спросил:
   - Где он?
   - Кто? - невинно глянул Фомич. - А-а, вы имеете в виду... Я  вас  умоляю,
потерпите пару дней, он еще не вернулся из столицы.
   - Я боюсь в чем-то напортачить, - признался Петр все тем  же  шепотом.  -
Сами видите, какой оборот принимают дела...
   - Не беспокоитесь, голубчик,  -  прошептал  лысый  прохиндей,  глядя,  по
своему обыкновению, просветленным взором невинного дитяти. -  Ничего  вы  не
напортачите, зря волнуетесь. История,  согласен,  волнительная,  но,  я  вас
умоляю, не дергайтесь. Все наладится.
   - Кто это, как вы думаете?
   -  Представления  не  имею,  Павел  Иванович.  Может,  и  в  самом   деле
какой-нибудь шизофреник? Их в нынешние вольные времена нельзя, понимаете ли,
запереть в больничке, пока они сами не соизволят разрешить. Вот и  бродят...
Я вам могу сказать одно: он не может быть замешан ни  в  чем...  э-э,  дурно
пахнущем.
   - А как насчет ревнивого мужа или чего-то в том же роде?
   - Глупости, - веско сказал Фомич. - Вздор.  Я  бы  знал.  Дикое  стечение
обстоятельств...
   - Ладно, - сказал Петр, мрачный, как туча. - Хочу вам верить...
   Он распахнул дверь и энергичным шагом вышел в приемную. Земцов вскочил:
   - Я только что говорил с генералом... Они поставят людей у офиса и  будут
присматривать за вашим подъездом. Соответственно я усилил  охрану  по  плану
"Броня"...
   -  Благодарю  за  службу,  -  сказал  Петр.  -  Пойдемте-ка  взглянем  на
комнату...
   Он умышленно пропустил Земцова вперед  -  план  здания  как-то  стерся  в
памяти, Петр уже не представлял, как попасть в плановый отдел.
   Выходя через десять минут во внутренний дворик, где стоял  его  "мерс"  и
две машины с охраной, Петр мысленно почесывал в затылке. Прямо-таки  яростно
скреб - каковой процесс, уверяют, способ-ствует интенсивности мышления.
   Весь его прошлый опыт категорически восставал против версии  о  косоруком
стрелке, плохо умевшем обращаться с пистолетом. То, что он увидел в плановом
отделе, вызывало скорее противоположные мысли.
   Три пулевых выбоины располагались в одну линию, на равном расстоянии друг
от друга, он, конечно, мог и ошибаться, но больше всего это походило на  то,
как если бы умелый стрелок в две секунды аккуратно выпустил три пули  именно
туда, куда намеревался с самого  начала.  Как  рассчитывал,  так  и  влепил.
Слишком уж идеальна воображаемая линия, слишком уж регулярны промежутки.
   Значит, и в самом деле предупреждение? Но касаемо чего?

   Глава третья
   НЕЗАВЕРШЕННАЯ ФИЛАНТРОПИЯ
   Так уж удачно сложилось, что ни у Пашки,  ни  у  Кати  не  было  привычки
уделять поутру время местным новостям. А посему  за  завтраком  телевизор  в
столовой безмолвствовал, чему Петр был втихомолку рад: чем позже она  узнает
о веселухе возле фирмы, тем лучше. В вечерние теленово-сти сенсация пока что
не попала: и силовички намекали, что приглушат, и Земцов собирался  какие-то
шаги в этом  направлении  предпринять.  Никто  нынче  не  может  держать  на
коротком поводке всю прессу миллионного  города,  все  телеканалы,  в  конце
концов что-то такое проскочит - но уже сгла-женно, скороговоркой...
   Дождавшись,  когда  Катя,  чмокнув  его  в  щеку,  исчезла  за  дверью  в
сопровождении шофера -  нового  какого-то,  не  Митьки,  -  Петр,  игнорируя
мно-гозначительно-блядские взгляды Марианны, быстренько  прошел  в  кабинет,
выгреб из сейфа нужные снимки и без колебаний направился  к  Наде.  Постучал
приличия ради, она сразу же открыла дверь. За ее  спиной  на  экране  плавно
вращалась какая-то сложная геометрическая фигура, синяя на черном фоне.
   Петр, довольно невежливо потеснив девчонку с дороги - она  не  торопилась
его впускать, а в коридоре шмыгала Марианна,  -  вошел,  плотно  прикрыл  за
собой дверь, протянул конверт:
   - Держи. И негативы. Все, что было. И давай договоримся, что  забудем  на
веки вечные, лады?
   Надя  взвесила  в  руке   конверт   встряхнула   пленку   другой   рукой,
разворачивая, окинула беглым взглядом. На ее личике  явственно  изобразилось
холодное разочарование.  Петра  это  неприятно  задело  -  он  не  собирался
упиваться  своим  благородством,  но  в  душе   все   же   ожидал   простого
человеческого "спасибо". Или  она  настолько  уж  Пашку  возненавидела?  Ох,
трудно упрекать...
   - Что-то не так? - спросил он негромко. - По-моему, все...
   - А кассета?
   Он неловко переступил с ноги на ногу - вот так, еще и кассета. Но  ничего
подобного ни в сейфе, ни в кабинете не отыскалось...
   - Какая? Видео? Аудио?
   Надя посмотрела на него с недоверием, да что там, с легкой брезгливостью:
   - Опять головушка подводит? Так это следует понимать?
   Петр понимал, что достучаться до нее не удастся, но все-таки рискнул:
   - Можешь ты, бисова дитына, раз в жизни поверить честному слову?
   - Твоему?
   - Моему.
   - Трудненько, - призналась Надя, глядя с вызовом.
   - А ты попробуй. Что за кассета, как выглядит? Где она была, когда ты  ее
видела в последний раз?
   "Безнадежно", - подумал он с тоской.  Девчонка  кривила  пухлые  губки  в
иронической усмешке. Ни единому слову не верила, паршивка...
   - Слушай, черт с тобой, - сказала она устало, безнадежно.  -  Ну,  верить
твоим обещаниям  нельзя,  ясно  было...  Давай  все  переведем  в  плоскость
банальной коммерческой сделки. Неси кассету, четко обрисуй, что тебе на этот
раз сделать... Согласен?
   Он яростно выдохнул сквозь зубы, старательно борясь со  злостью  -  и  на
себя, и на нее, и на Пашку. Почти что умоляюще сказал:
   - Пойми ты...
   - А это всегда пожалуйста, - усмехнулась девчонка. - Понимаю, как всегда.
Душа у тебя нежная, как цветок, изобретательных фантазий  требует.  Чего  же
тут не понять...
   Эта сказочка про белого бычка могла тянуться  до  бесконечности.  И  Петр
сдался, пожав плечами, вышел - по сути, позорно бежал с  поля  боя,  но  что
прикажете придумать?
   - Павел Иванович...
   Поджав губы. он несколько секунд разглядывал Марианну, с  невинным  видом
загородившую ему дорогу, потом, не колеблясь, легонько ее посторо-нил:
   - Мадемуазель, по-моему, вы слишком много времени проводите на  хозяйской
половине...
   Прошел мимо, ухом не поведя при виде заворчавшего  Реджи,  нажал  кнопку,
вызывая охранника из "людской", кратко распорядился:
   - Машину. Я - в офис.
   Выходя из подъезда в плотном кольце четырех  бодигардов,  на  миг  ощутил
прежнее  возбуждение,  непонятное  простому  смертному  ожидание   выстрела.
Обошлось.  Двор  был  пуст,  только  напротив  подъезда  стояли  милицейские
"Жигули". Без сомнения, присланные для бережения его скромной персоны.
   У себя в кабинете он начал с того,  что  старательно  обыскал  все  ящики
письменного стола. Обнаружил кучу всякой мелочи, от американских  кворте-ров
до сломанных зажигалок, - но ни следа Паш-киных забав на ниве  фотографии  и
видеозаписи.
   Подошел к сейфу -  той  же  марки,  того  же  размера,  что  стоял  дома.
Задумчиво провел рукой по толстому никелированному  колесику.  Съездить  еще
раз за образчиками бытовой химии? Или...
   Пашка  всегда  был  недругом  цифири,  математика  у  него   шла   плохо.
Удивительно, как он вообще выбился в крупные негоцианты - впрочем, для этого
вовсе не нужно быть гением бухгалтерии,  достаточно  крутить  комбинации,  а
специалиста по цифири всегда можно нанять, взять  в  долю...  Логично  будет
предположить,  что  при  нелюбви  к  ма-тема-тике  братец  не  станет  особо
мудрствовать в том, что касается кодов...
   И набрал  код  домашнего  сейфа.  Дверца  не  дрогнула.  Прокол,  однако.
Съездить все же в "Тысячу мелочей"?
   По некоему наитию он попробовал еще раз, вновь набрал код, трудолюбиво им
вскрытый дома, - но наоборот, от конца к началу, затаив дыхание...
   Есть! Дверца щелкнула, сдаваясь.  Повернул  ручку,  распахнул.  Начинаешь
верить  газетным  статьям.  уверяющим,  будто  мозги  у  близнецов  работают
совершенно   схожим   манером.   Максимум,   на   что    хватило    Пашкиной
изобретательности  в  данном  случае,  -  вывернуть  код   домашнего   сейфа
шиворот-навыворот... Ну да, в девятом классе во время одного из  розыгрышей,
основанного на сходстве близнецов Савельевых, как раз и опознали  в  "Петре"
Пашку благодаря нелюбви последнего к математике...
   Однако никаких видеокассет в сейфе не обнаружилось. Там  вообще  не  было
ничего  интересного  -  новенькие  японские  часы  в  коробочке,   судя   по
гравировке, преподнесенные братцу на  последний  день  рождения  неким  (или
некой) П. Надпись откровенно суховата - "Паше в день рождения  с  пожеланием
удач. П." Поди тут определи, какого пола П.
   Импортный газовый револьвер с  укороченным  дулом,  черные  пластмассовые
коробочки с прозрачными крышками - газовые патроны,  сигнальные,  патроны  с
резиновыми пулями. Ствол выглядит так, словно его сто лет не брали  в  руки,
если вообще озаботились хоть раз зарядить  и  проверить.  Правда,  полностью
исправен - Петр не удержался, проверил.
   Тоненькая  стопка  деловых  бумаг   -   ничего   интересного,   счета   и
подтверждения каких-то поставок. Лист, на котором  Пашкиной  рукой  небрежно
написан с  десяток  греческих  имен  и  фамилий:  Спи-рос  Манолидис,  Микис
Теодору, Костас Васили-дис... И так далее. К чему сие, решительно непонятно.
Вроде бы у Пашки были какие-то дела со родиной Гомера...
   Синяя коробочка с золотыми сережками - вряд  ли  это  подарок  для  Кати,
очень уж незамысловаты и дешевы,  скорее  уж  сувенир  для  непритязательной
Жанночки или ей подобной. Все. Где же  может  таиться  чертова  кассета?  Не
спрашивать же Фомича...
   Закурлыкал селектор. Петр уже научился худо-бедно с  ним  обращаться,  на
сей раз безошибочно угодил пальцем в нужную клавишу.
   - Павел Иванович, ваша супруга на линии... - прощебетала Жанна.
   - Соединяй.
   - Почему ты молчал, не рассказал, что случилось? -  едва  ли  не  кричала
Катя.
   Ну вот, то ли доброжелатели с языками без  костей,  то  ли  прорвалось  в
прессу...
   - У меня? - этак недоуменно спросил он. - Ничего не случилось, с чего  ты
взяла?
   - У нас только об этом и говорят... Что в тебя вчера стреляли,  что  было
покушение... И молчал!
   - Катенька, милая, - проговорил он насколько мог убедительнее. - Ты же  у
меня умница. Помнишь детскую игру в испорченный телефон? Ну вот...
   - Но ведь передавали, оказывается, по телевизору. В полдевятого  утра,  в
"Горячих новостях"...
   "Убивал бы репортеришек", - подумал он. И продолжал столь же беззаботно:
   - Да ну? И что там такое говорили Невзоровы наши доморощенные?
   - Что в тебя стреляли на выходе из офиса. Что это покушение, заказное...
   - Катька, я тебя выдеру, -  рассмеялся  он.  -  Все-таки  мы  уже  в  том
возрасте, когда не следует верить каждому слову. И уж  тем  более  поднимать
панику.
   - Что же, врут?
   - Ну, не совсем, - рассудительно сказал он. - Какой-то  псих  и  в  самом
деле устроил пальбу из газовика, неподалеку от офиса, но  не  в  меня,  а  в
воздух. Кажется,  наркоман  обкурился...  Или  пугал  с  пьяных  глаз  жену,
ревность  взыграла.  Его  быстренько  повязали...  А  дальнейшее  -  продукт
идиотского  усердия  наших  славных  правоохренительных  органов  и  страсть
журналюг к высосанным из пальца сенсациям... Ты сама-то передачу смотрела?
   - Нет. Но у нас все говорят...
   - Ох, да верь ты больше вашим впечатлительным бабам... - засмеялся  он  с
должной искренностью. - Там говорилось исключительно о выстрелах средь  бела
дня... Понимаешь? И не более того. А уж потом раздули до небес...
   - Правда? - спросила она, немного успокоившись.
   -  Ну  конечно.  Меньше  слушай  сарафанное  радио.  Ваши  кумушки   тебе
наговорят...
   - Паша. - сказала она, уже окончательно  успокоившись,  судя  по  ровному
голосу. - Я так переволновалась... Подумала, что вчера вечером ты и в  самом
деле был какой-то не такой... Напряженный весь...
   - Вот что, - сказал он быстро. - Мне сейчас совершенно нечего делать, я в
три минуты организую звоночек тебе на работу со срочным вызовом в мэрию -  и
двинем-ка мы с тобой куда-нибудь в зоопарк. Как простые обыватели. Погуляем,
мороженого поедим, на  теплоходе,  который  гостиница,  в  эту  пору  всегда
половина номеров свободна... А?
   - Мне больше всего нравится последний пункт, - засмеялась она уже  вполне
спокойно. - Скитаться с собственным мужем по нумерам - в  этом  есть  что-то
возбуждающее. Делай звоночек, жду...
   "А ведь это она обо мне беспокоилась! - не  без  гордости  подумал  Петр,
запирая сейф, не содержавший ровным счетом ничего интересного. - Обо мне!"

   Глава четвертая
   НАЛЕТАЙ, НЕ СКУПИСЬ, ПОКУПАЙ ЖИВОПИСЬ...
   В штаб-квартире концерна, носившего имечко исторического меча, уже  стали
привыкать к новым реалиям, то есть  отключившемуся  от  дел  текущих  боссу.
Никто не рвался на прием, никто не тряс  требовавшими  немедленного  решения
бумагами. Однако  Петр  все  же  добросовестно  торчал  в  кабинете  -  ради
Пашкиного же блага, чтобы  подчиненные  не  разболтались.  Старые  армейские
порядки, он давно успел  убедиться,  пригодны  и  во  множестве  случаев  из
цивильной жизни. А одно из древнейших установлении военного народа в  том  и
состоит, что хороший командующий (пусть даже  он  дни  напролет  трескает  в
шатре винище и заваливает сговорчивых маркитанток)  обязан  обозначить  свое
присутствие в лагере или  штабе.  Появиться  с  чрезвычайно  деловым  видом,
рыкнуть на оплошавшего капрала  в  неначищенных  прохарях,  распечь  парочку
генералов, озабоченно-деловито похлопать по крупу  обозного  коня,  чиркнуть
пальцем по дулу пушки в поисках пыли - и все, можно бездельничать.  Главное,
сверху донизу моментально пронесется по узун-кулаку сигнал тревоги:  "Старый
хрен появился!" Если есть толковые полковнички и поручики,  дело  пойдет  по
накатанной.  Если  господа  штаб-  и  обер-офицеры  нерадивы  -  все   равно
как-нибудь устроится...
   Каждый день он около часа просиживал в кабинете. листая свежие  газеты  и
лениво ломая голову, куда подевался Пашка. Даже  посвященный  во  все  тайны
Косарев его не  беспокоил.  И  потому  Петр  не  на  шутку  удивился,  когда
взмяукнул селектор и Жанна объявила:
   - Павел Иванович, к вам  Марушкин.  Это  было  произнесено  таким  тоном,
словно Петр сам должен был отлично знать, что это за Марушкин  такой.  Но  в
том-то и соль, что он понятия не имел... Поколебавшись, небрежно-вялым тоном
переспросил:
   - Кто-кто, лапа?
   - Марушкин, - настойчиво повторила Жанна. - Этот, который художник. Вы  ж
сами ему выдали "золотой" пропуск, вот  и  проскочил  вахту,  без  записи  и
согласования... Принес аж три свертка. Какие будут распоряжения?
   Он лихорадочно прикидывал. "Золотой" пропуск,  Петр  уже  знал,  -  здесь
привилегия редкостная. Ежели Пашка его выдал, значит, человечек этот  пришел
не с пустяками. Облечен личным доверием и все такое прочее.  Не  пускать?  А
вдруг этим что-то в Пашкиных планах серьезно нарушишь?
   - Косарев где? - спросил он.
   - В "Шантарском кредите".  Должен  вернуться  минут  через  сорок.  Вы  ж
говорили, чтобы Марушкина - беспрепятственно...
   - А разве я сейчас что-то другое говорю? - хмыкнул Петр, уже решившись. -
Ладно, запускай.
   - Охрану не  вызывать,  чтобы  эти  свертки  проверили?  Вы  тогда  особо
подчеркивали,  чтобы  я  не  вздумала...  Только  вот  как  мне  быть  после
вчерашнего... - Она тактично оборвала фразу на полуслове, явно  не  подыскав
удобного эвфемизма для вчерашней заварушки. - Вообще-то, и  так  видно,  что
там картины, я потрогала...
   - Ну, тогда запускай, - повторил Петр.
   Через   рамку-то   как-то   прошел   этот   неизвестный   Марушкин?    От
металлоискателя и "золотой" пропуск не избавляет. Значит,  металла  при  нем
нет. А если - шизик с пластиковой взрывчаткой? Нет, но  это  же  определенно
Пашкин доверенный человек. Ладно, станем держать ушки на макушке, не пальцем
деланы, в конце-то концов. По мордасам не разучились щелкать...
   Дверь бесшумно приоткрылась. В кабинет непринужденно ввалился тощий,  как
жердь, юнец с реденькой окладистой бородкой и жидким хвостиком  на  затылке,
весь из себя джинсовый, вертлявый, на первый взгляд - совершенно несерьезный
и уж никак не годившийся в деловые партеры матерому шантарскому  негоцианту.
Вьюнош волок три больших плоских пакета, довольно громоздких, два  в  правой
руке, один в шуйце.
   Проводив дерзким взглядом Жанну, странный гость как ни в  чем  не  бывало
поинтересовался:
   - Пал Иваныч, вы мне эту фемину не одолжите в качестве натурщицы? Вечеров
на пару.
   - Самим жрать нечего, - беззлобно хмыкнул Петр, с  интересом  разглядывая
визитера.
   - Понятно, понятно, вопрос снимается... - Загадочный Марушкин плюхнулся в
кресло, вытянул ноги, ловко вытряхнул из  пачки  сигарету  прямо  в  рот.  -
Где-то у вас зажигалочка была? Ага, вот...
   Он разбросал руки на широких подлокотниках, задрал  голову  к  потолку  и
принялся пыхать сигаретой, не обращая внимания на  пачкавший  колени  пепел.
Петр все еще гадал,  какие  слова  пустить  в  ход,  чтобы  не  выдать,  что
представления не имеет ни о личности гостя, ни о цели его визита.
   - Зря вы с Вовкой-халтурщиком связались, - Марушкин ткнул пальцем куда-то
за плечо Петра. Ага, это он на семейный портрет показывает. - У него одно да
потому - Валеджио-Архилеос, Архилеос-Валеджио.  А  Архилеос,  между  прочим,
выдумкой  не  блещет.  Читал  я  его  интервью  с  подробными  иллюстрациями
творческой манеры. Он ведь, обормот, вырезает из журналов голых баб, а потом
подрисовывает к ним все эти кольчуги... Сам подробно расписывал процесс. Ну,
а Вовка под него молотит со страшной силой.  Я  бы  вам  изобразил  в  любом
стиле, хошь Дали, хошь товарища Микель-Антона...
   Он держался, как человек совершенно  свойский.  Поразмыслив,  Петр  решил
перехватить, наконец, инициативу. Он тоже закурил и спросил деловито:
   - Ангел мой, ты слышал, что я немного башкой приложился?
   - Весь город говорит.
   - Ну вот, - сказал Петр. - Умом я не подвинулся, вот только стала  что-то
злить пустая болтовня... Давай о деле. Про Вовку потом поговорим.
   - Опаньки! Елы-палы! - воскликнул Марушкин с видом уязвленного самолюбия.
- А я что, потрепаться зашел от нечего  делать?  Вот  они,  все  три,  -  он
похлопал по одному из прямоугольных пакетов. - И  если  вам  не  понравится,
Палваныч, то выписывайте вы себе из столиц Цинандали или Глазуньева.  Только
они ж мэтры, они не станут за пятерку душу  бессмертную  продавать,  это  я,
сирый и убогий юный талант, на всякие авантюры соглашаюсь, утешая себя  тем,
что и великий Бенвенуто не чурался тогдашний  уголовный  кодекс  то  и  дело
нарушать.
   - Ты потише...  Бенвенуто,  -  сказал  Петр  на  всякий  случай.  Ему  не
понравилось упоминание об авантюре и явственные  аллюзии  насчет  уголовного
кодекса.
   - А вы что, кабинет не почистили?
   - Почистил, почистил. Все равно, соблюдай благопристойность.
   - Есть  соблюдать,  -  шутовски  отдал  честь  странный  юнец.  -  Будете
смотреть, Палваныч?
   - Валяй, - кивнул Петр, довольный собой, - пока что никаких недоразумений
не возникло, все шло. как по писаному.
   Юнец  вскочил,  присел  на  корточки  возле  пакета,   достал   крохотный
перочинный ножичек и принялся шустро резать  шпагат,  которым  прямоугольный
предмет был увязан крест-накрест. Петр осторожности ради  подошел  вплотную,
готовый немедленно двинуть хилому ногой по зубам, если там и  в  самом  деле
что-нибудь вроде бомбы.
   Зря беспокоился. В пакете оказалась картина. И во втором.  И  в  третьем.
Прислонив полотна в простых крашеных рамках к креслу, выстроив их  в  рядок.
юнец отступил на шаг, сложил  правую  ладонь  трубочкой,  глянул,  словно  в
подзорную трубу:
   - Работа на пятерочку, Палваныч,  оцените...  Петр  присел  на  корточки,
присмотрелся. Первая картина, как он  после  некоторых  раздумий  сообразил,
изображала букет в вазе, вторая - одинокий цветок на трехцветном фоне,  а  у
третьей не было ни сюжета, ни осмысленной композиции  -  попросту  несколько
ярких, геометрически правильных пятен на столь же ярком фоне в виде желтых и
розовых треугольников.
   Нельзя сказать, что он был в живописи  совершеннейшим  профаном,  но  его
стойкий  плебейский  вкус  восхищали  лишь  совершенно  осмысленные,   четко
выписанные образы: море и корабли Айвазовского, пейзажи  Левитана,  богатыри
Васильева. И прочее в том же духе. Во всевозможных "измах" он был не  силен,
делая исключение лишь для Рене Магритта, - да и то потому,  что  у  Магритта
все  опять-таки  было  четко  прописано.  Перед  ним  же  был   классический
который-то "изм", оставлявший равнодушным.
   - Что это вы лицом нахмурились? - углядел  его  реакцию  ушлый  юноша.  -
По-моему, получилось отлично. Взгляните.
   Он достал из потрепанной пластиковой папочки  яркий  большой  буклет,  не
глядя,  раскрыл  на  нужной  странице,  подсунул  Петру  под  нос.   -   Все
наличествует. "Ваза", "Орхидея", "Размышление".
   Петр перелистал буклет. Так, Юрий Филиппович Панкратов,  судя  по  датам,
скончавшийся в прошлом году. Ну да, на всех трех полотнах значится "Панкр" с
характерным росчерком вместо недостающих букв. Участник выставок  в  Париже,
Нью-Йорке... Ишь ты,  похоже,  и  в  самом  деле  нешуточный  мэтр,  полмира
объездил, автор текста употреблял исключительно превосходные степени...  Вот
она, "Ваза", вот и остальные две...
   - Внимание! - торжественно объявил Марушкин. - Демонстрирую изнанку.
   Он присел, одну за другой перевернул картины изнанкой. Вот-те  нате...  С
оборотной стороны красовались изображенные в  той  же  манере  цветы,  яркие
круги, выгнутые, деформированные треугольники и прочая геометрия.
   - Пожалте-с! - ликующе возгласил Марушкин. -  В  точности,  как  требовал
заказчик.  Все  замотивировано.  Панкратов,  когда  был  еще  молод  и  нищ,
частенько рисовал на холстах с двух сторон. Потому  что  денег  не  хватало,
приходилось изворачиваться. Подчеркиваю особо: даты  на  полотнах  полностью
соответствуют прототипам, сиречь оригиналам.  Все  до  единой.  Ни  с  какой
стороны  не  подкопаешься.  Неделю  в   галерее   торчал   и   с   замшелыми
панкратоведками точил лясы.
   "Ах, так это подделка?" - наконец осенило Петра. Все к тому...
   - Ну посмотрим, посмотрим... - ворчливо прокомментировал он, притворяясь,
будто  вдумчиво  изучает  полотна  с   обеих   сторон.   -   Надо   сказать,
недурственно...
   - Ничего себе эпитет! - возмутился Марушкин. -  Всего-то?  Я,  как  конь.
старался...
   Поняв, что его догадка подтвердилась полностью - но все еще гадая, что же
дальше, - Петр придал себе небрежно-задумчивый вид, пожевал губами,  почесал
в затылке:
   - Ладно, ладно... На совесть потрудился. А...
   - Все в ажуре! - поднял ладонь Марушкин. Достал из той же папочки  стопку
бумаг,  разбросал  их  на  полированном  столе.  -  Извольте-с,  милостивец!
Согласно  списку  необходимых  документов  для  вывоза  за  пределы...   Две
фотографии тринадцать на восемнадцать на каждую живопись, негатив...  Список
работ в двух экземплярах, форма соответствующая... Письменное  подтверждение
на право собственности на каждый... То бишь справка. Документ на  стоимость.
Нету только ксерокопии первой странички паспорта вашего грека, но вы  ж  это
на себя брали...
   - Естественно, сударь мой, - с умным видом кивнул Петр.
   - Ну вот. Все остальное налицо.
   Петр перечитал документы внимательно. Они  гласили,  что  три  означенных
полотна Ю.Ф. Панкратова приобретены гражданином Греции Костасом  Василидисом
совершенно законным образом в картинной галерее  "Хамар-Дабан",  после  чего
территориальное управление Министерства культуры РФ по сохранению культурных
ценностей  в   Шантарске   опять-таки   с   соблюдением   всех   необходимых
формальностей выдало разрешение на вывоз данных картин за пределы Российской
Федерации. Таможенные документы прилагаются, все в полном порядке.  Господин
Василидис может хоть завтра упорхнуть за рубеж, в свою Грецию, где, согласно
Чехову и Дымбе,  есть  все...  кроме,  надо  полагать,  полотен  Панкратова.
Вернее, не совсем Панкратова, а?
   - Комар носа не подточит, - заверил Марушкин. - В управлении и на таможне
все прошло гладко, как вы и говорили. Стоило мне сунуться  к  этим,  которых
назвали, - они навытяжку встали. Непредвиденного превышения сметы  не  было,
ровнехонько по таксе...
   - Благодарю за службу... - задумчиво сказал Петр, разглядывая изнанки.
   - Ну, так следовало бы и это... обещанные златые горы... Я  понимаю,  что
нагрянул на недельку раньше срока, да работа шла очень уж гладко,  справился
раньше, вот и нетерпение взяло... Вы  прямо  тут  закрома  держите  или  нам
куда-то идти?
   - Подожди, -  сказал  Петр.  -  Иди-ка  посиди  в  приемной,  поболтай  с
девушкой, а я тут кое-что оформлю...
   - Мы ж договаривались, что...
   - Да помню, помню, - досадливо прервал Петр. - Иди, посиди с Жанной.
   Оставшись в одиночестве, он почесал в  затылке,  не  отрывая  взгляда  от
выстроившихся  в  рядок  подделок.  Куча  мятой  бумаги  на  пушистом  ковре
выглядела  совершенно  инородным  телом.  Черт,  а  это  ведь  -   форменная
уголовщина. Классическая.  Бумаги,  очень  похоже,  самые  что  ни  на  есть
доподлинные. Если этот Василидис летит за переделы  многострадальной  России
прямым рейсом, дело облегчается до предела. Если будет промежуточная посадка
в столице - что ж, придется греку раскошелиться еще на  пару  сотен  баксов,
потому что тамошняя таможня тоже хочет кушать.  С  этой  стороны  -  никаких
неожиданностей. Но картины-то поддельные!
   Он присел на корточки, присмотрелся. Ногтем указательного пальца подцепил
холст. Вспомнилось что-то очень знакомое - ну конечно, восемьдесят  седьмой,
дело Головина... Так-так... Ну, неужели? Замяукал селектор.
   - Да?
   - Павел Иванович, Косарев приехал.
   - Гони его сюда, - сказал Петр.
   Эх, не успел убедиться...
   Косарев вкатился торопливо, как тот колобок. При виде картин  на  лице  у
него на какой-то  миг  изобразилось  нешуточное  замешательство,  однако  он
моментально справился с физиономией, расплылся в улыбке:
   - Надо же, наш юноша сущий стахановец...
   - Что это все значит? - не без суровости спросил Петр.
   - Как выражался классик - "с позволения сказать, негоция", - без  запинки
ответствовал заместитель. -  Помните  "Операцию  Ы"?  Налетай,  не  скупись,
покупай живопись!  Господин-товарищ  греческоподданный  пожелал  обзавестись
полотнами одного из заметнейших шантарских живописцев. Грех было  бы  ему  в
этом  препятствовать,  благо  все  бумаги,  я  вижу,  в  порядке  и  никаких
препятствий к вывозу не имеется...
   - Послушайте, - сказал Петр чуть растерянно. -  Из  всего,  что  наболтал
этот... Бенвенуто, у меня сложилось впечатление, что данные картины, как  бы
поделикатнее выразиться...
   - Не совсем панкратовские?
   - Вот именно, не совсем.
   - Милейший Павел Иванович... - вкрадчиво произнес Косарев, взяв Петра под
локоток. - Можете быть уверены, я высоко ценю вашу щепетильность. Однакож вы
меня удивляете... Ну неужели вы всерьез полагаете, что мы способны на  столь
примитивное  мошенничество?  Впарить  простодушному  греку   подделку?   Это
"Дюрандаль"-то? Стыдно, батенька.
   - Но как это все понимать?
   - Знаете... - задушевно начал Косарев. - Какой-нибудь дурак на моем месте
стал бы говорить, что есть вещи, которых вам согласно взятой на себя роли  и
знать-то не положено. Только к чему это меж своими? Вы ж  в  некотором  роде
человек свой... С вами нужно в открытую.
   - Вот и извольте.
   - Да ради бога!  Пикантный  нюанс  в  следующем...  Наш  греческий  друг,
господин Василидис, прекрасно знает, что данные шедевры живописи -  никакие,
откровенно  говоря,  не  шедевры.  Между  нами  говоря,  он  в  живописи  не
разбирается совершенно, не говоря уж  о  том,  чтобы  ее  коллекционировать,
тащить с собой через полмира полотна... Да  предложите  ему  хоть  подлинник
Леонардо,  Василидис  наш  зевнет  и  признается,  что  предпочитает   живых
блондинок... Такой уж  бизнес,  Павел  Иванович.  Василидис,  скажу  вам  по
секрету, особого пиетета перед налоговыми органами никогда не испытывал. Это
ведь не только в России уклонение от налогов - национальный вид  спорта.  Во
всем мире так, не хотят людишки делиться с государством честно заработанными
денежками, фантазию изощряют, как могут. Короче говоря, вы обратили внимание
на цену? Не стоит того Панкратов при всем его таланте и  известности.  Но  в
том-то и соль, что у себя в Греции  Василидис  эти  денежки  спишет  как  не
подлежащие налогообложению - есть у них хитрая статья в  налоговом  кодексе,
касаемо предметов искусства, в дар музею преподнесенным... Смекаете?
   - Пожалуй...
   - Вот и молодец. Почему бы не порадеть хорошему  человечку?  Василидис  с
нами несколько лет ведет дела по металлам, по лесу, партнер обязательный, ни
единого прокола или недоразумения. Вот и мы пошли навстречу старому другу  и
надежному партнеру, помогли  на  законном  основании  списать  из  налоговой
декларации энную сумму. Согласен, это не есть  вполне  законное  деяние,  но
какая нам, старым циникам, разница, если сам Василидис полностью в курсе? Ну
подумайте, где тут криминал?
   - В самом деле... -  пожал  плечами  Петр.  -  Пожалуй  что...  Ну.  а  с
картинами как мне поступить?
   - А никак. Поставьте в комнату отдыха, потом Митя  Елагин  их  заберет  и
отвезет греку. Я вам сейчас принесу расходный ордер, на  законном  основании
выплатим  господину  Марушкину  мелкую  копеечку  за  изготовление   рам   к
картинам... а остальное я  ему,  как  предусматривалось,  сам  заплачу,  вам
совершенно не о чем беспокоиться... Снята проблема?
   Петр машинально кивнул.
   - Я могу идти?
   Петр снова кивнул. Шустрый зам проворно выкатился  из  кабинета,  а  Петр
вернулся к  картинам,  забрав  со  стола  забытый  юным  мастером  крохотный