ью... Ждал и не мог дождаться. Она была нужна ему, как воздух, как солнце, как сама жизнь... Может быть, это было больше, чем просто благодарность?.. Старик японец, видя его состояние и слыша непрестанные вопросы о том, когда вернется госпожа, довольно ухмылялся и всячески расписывал свою изумительную, нежную, умную и добрую хозяйку. Автомобиль не мог подъехать к самому домику. Ему приходилось останавливаться на дороге значительно ниже; оттуда Кими-тян должна была прийти пешком. Андрей несколько раз ходил встречать ее. Он сидел в густом кустарнике под палящим солнцем и уносился мечтами к Северному полюсу... Наконец он увидел О'Кими. Сердце у него заколотилось. Девушка торопливо шла по дорожке; лицо ее было озабоченно. Шофер тащил чемодан. Андрея удивило выражение лица Кими-тян. Но лишь он вышел навстречу, Кими-тян сразу стала другой. Она улыбнулась, подбежала к нему и протянула пачку газет. Он сел тут же на камень и стал жадно читать, а она стояла над ним и не спускала глаз с низко склоненной поседевшей головы... Вечером они долго бродили по берегу озера. Руки их часто соприкасались, а один раз пальцы О'Кими остались в большой и жаркой ладони Андрея. Этот жар от пальцев передавался всему телу девушки. Едва сдерживая дрожь, она слушала Андрея, строившего планы возвращения... Расстались они при лунном свете, превращающем озеро в призрачную долину, устланную серебряным ковром из шевелящихся чешуек. Утром, открыв дверь своей половины, Андрей был страшно удивлен, увидев сидящую на ступеньках О'Кими. В руках она держала револьвер. Смущенная дедушка вскочила и пролепетала что-то бессвязное относительно дурных снов. Как ни умела владеть собой О'Кими, Андрей все же заметил, что в течение всего утра девушка была особенно взволнованна. Она часто смотрела на часы, неожиданно вздрагивала, оглядывалась по сторонам, не давала Андрею далеко удаляться от домика. В половине двенадцатого, заставив Андрея поесть в неурочный час, она предложила пойти на ближайшую вершину. Андрей не мог ни в чем отказать О'Кими - ведь она пробудила его к жизни. И она уже много значила для него... При подъеме Кими-тян очень торопила уставшего Андрея и все время оглядывалась по сторонам. - Вот здесь мы отдохнем, - сказала она наконец. Они сели. - Теперь мы простимся, Андрей, - вдруг сказала О'Кими, назвав Корнева по-русски. - Почему простимся? - Я все объясню вам. В Японии у вас не только друзья. Когда я была в городе, то узнала, что Муцикава выследил вас. Извещенный о вашем исчезновении из Сиэтла, он, вероятно, испугался разоблачений и решил убрать вас. - Девушка прижалась к плечу Андрея. - Весь этот район окружен наемными людьми Муцикавы. Они хотят затравить вас, как зверя, но это им не удастся! - Я сейчас же отправлюсь в советское консульство. - Это невозможно: вас убьют. Надо бежать тайно. Смотрите, смотрите, Андрей! Вы видите эту темную фигуру на скале? Это друг, человек из нашего Союза молодежи. Идите, идите к нему! Друзья помогут вам выбраться отсюда и посадят сегодня же на корабль. - Мне... идти... уже? - растерянно сказал Андрей, нерешительно поднимаясь. Сунув в карман револьвер, который подала ему девушка, Андрей повернулся к Кими-тян. Всем существом потянулась она к нему. Он взял ее за плечи. - Прощай, О'Кими, сайонара! - сказал он по-японски. - Вы не забудете меня так же, как в первый раз? - подняла голову Кими-тян. - Как в первый раз? - удивился Андрей. - Там... в Америке... - В Америке? Так это были вы? - Идите, идите, - легко толкнула Андрея О'Кими. - Прощай, О'Кими! Прощай, мой метеор!.. - задумчиво произнес он, быстро притянул ее к себе, поцеловал и почувствовал, что слезы застилают ему глаза. Резко повернувшись, он зашагал к черному утесу. Кими-тян стояла, боясь шелохнуться. Она все еще ощущала его подле себя, еще слышала его голос: "Сайонара, сайонара, прощай, прощай!.." Наконец ветви заслонили его худощавую фигуру. Тогда Кими-тян опустилась на землю и заплакала. Она плакала долго и громко, как плачут дети. Но это были слезы женщины. Вдруг она спохватилась. Ведь она может еще раз увидеть его силуэт! Кими-тян побежала по тропинке, отошла от нее в сторону, забралась на камень - и ужаснулась: из-под самых ее ног в пропасть уходил скалистый обрыв. Это было так неожиданно, что Кими-тян в первое мгновение зажмурилась. А когда сна открыла глаза, то увидела фигуру Андрея. Он поднимался на черный утес. Еще немного - и он будет на скале. Наконец-то! На черном утесе уже стояли две фигуры... - Так вот где застал я вас, О'Кими? Кими-тян непринужденно улыбнулась. - Ах, это вы, Муцикава? - скучающим тоном сказала она. - Да, это я, извините. Не ждали? - Напротив, я уже беспокоилась за вас, - язвительно произнесла О'Кими. Она встала против Муцикавы так, чтобы, глядя на нее, он не видел черного утеса с двумя почему-то не уходящими фигурами. - Где ваш спутник? Говорите живее! - еле сдерживая себя, процедил Муцикава. - Он представляет собой, извините, величайшую опасность для спокойствия ряда стран. - Для вашего спокойствия, Муцикава-сан... Вы хотели бы, чтобы господин Корнев был так же молчалив, как и тот, другой ваш спутник, задушенный вами неоэфиром? - А я вижу, вы успели вдоволь наговориться с моим названным братом! - Да, которого вы подло предали и оклеветали. Но вам теперь не избежать разоблачения! Муцикава сгорбился и сделал шаг по направлению к О'Кими. Девушка невольно отступила. - Где русский? - Его нет, он уже далеко. Муцикава сделал еще шаг к О'Кими. Она опять отступила. Черный утес был за спиной Кими-тян, но она знала, что на нем теперь никого нет. - Где Корнев? - закричал Муцикава. - Он ушел, ушел строить Арктический мост, - улыбнулась О'Кими, глядя поверх головы Муцикавы. - Ушел? Ты помогла ему бежать! - медленно произнес японец, нагнув голову. - Да, помогла! И счастлива, потому что люблю его. А вас ненавижу! Муцикава на мгновение поднял лицо и взглянул на О'Кими. Она широко открыла глаза и отшатнулась. Тогда Муцикава протянул руку и шагнул к девушке. Она тихо вскрикнула... Глава четвертая ЗАГАДОЧНЫЙ ЯЩИК В последние годы тесно стало в этом недавно еще не существовавшем порту. Корабли вынуждены были ошвартовываться у железных эстакад, срочно построенных перпендикулярно набережной. Катера и буксиры едва не сталкивались в просторной когда-то бухте. Грохотали краны, закрывая небо своими переплетами, ажурными мостами, высокими башнями... В воде плавали радужные масляные пятна, доски от ящиков, щепки... Через перегруженный порт, будто через узкую горловину бутылки, с трудом пробивался бурный, клокочущий, растущий с каждым месяцем поток разнообразных грузов, идущих со всех концов земного шара. Второе дыхание обрел порт после прокладки Байкало-Амурской магистрали. Не так давно здесь было сравнительно пустынно, корабли нечасто бороздили в этом направлении океанские воды. А теперь сколько флагов развевается в бухте, сколько разноязычной романтики в одних только названиях: "Венесуэла" - Стокгольм, "Кумази-пальм" - Ливерпуль, "Вильдрехт" - Роттердам, "Толедо" - Дублин, "Крошка Тулли" - Бремен, "Либерия" - Монровия, "Ошен сейлор" ("Океанский моряк") - Нью-Йорк, "Парижская коммуна" - Гавр, "Франклин Делано Рузвельт" - Сан-Франциско, "Юконский ворон" - Сиэтл... А многим кораблям не нашлось места для разгрузки. Им приходилось ждать до вечера на рейде. Ожидал своей очереди и японский пароход "Эдзима-мару". Рядом на рейде стоял "американец" с двумя чопорными трубами и наклоненной назад мачтой. Его силуэт постепенно сливался с морем. Солнце уже скрылось за холмами, но тени, еще прозрачные, лишь чуть прикрыли землю. Сквозь них можно было различить маяк на конце мола и даже вереницу судов, направляющихся в бухту. С той стороны, где скрылось солнце, поднималось зарево. Но это была не вечерняя заря. Сетка ослепительных полос сплеталась над землей в плотную и яркую ткань из электрического света. Набережная выступала над черной водой, словно залитая светом театральная рампа. Вдоль блестящей воды по набережной двигались два огромных башенных крана, похожих на осадные машины древности. На их стрелах беспомощно висят электровозы. Шум то нарастал, превращаясь в неистовый грохот, то затихал. Тогда по воде доносились человеческие голоса, звякали сцепки вагонов, слышались сигналы автомобилей. Потом все это тонуло в басовых нотах разворачивавшегося теплохода... Молодой японец матрос стоял у борта, восторженно вглядываясь в волшебное зарево на русском берегу. На палубе было тихо - матрос был один; команда отдыхала перед предстоящей разгрузкой. Да, в русских портах работают неистово! В бухту этого нового порта на востоке приходит уж слишком много кораблей. Моряк покачал головой и оглянулся на груду ящиков, уже вытащенных из трюма и подготовленных для разгрузки. Медленно побрел матрос по палубе. Когда он перешел на корму, на него из открытого моря взглянула ночь. За спиной что-то рокотало, похожее на яростный береговой прибой, но впереди было тихо. Одинокий силуэт корабля едва рисовался на темном небе; единственный фонарик на мачте сливался с загоревшимися звездами. Молодому моряку стало как-то легче от этой тишины. Он оперся о поручни и задумался. ...Отражение мачтового огня раскачивалось в такт прибою. Мерно качалась лодка, в которой он плыл. Поплавок безмятежно лежал на гладкой, как чистое небо, воде. Под ним иногда проплывали облака, но поплавок лежал все такой же спокойный, безмятежный. Вдруг поплавок дрогнул, а из-под воды раздался стон. Это было до такой степени неожиданно и страшно, что рыболов судорожно дернул удочку. Поплавок прыгнул, и стон раздался явственней. Матрос похолодел, нагнулся, прижался к борту. Стон стал еще явственней, еще страшнее... Вздрогнув, он открыл глаза. Грудь его была прижата к поручням, руки вцепились в холодное железо. Дышать было трудно. Матрос облегченно выпрямился. Какой странный сон!.. Ой! Что это? Молодой моряк боязливо обернулся. Может быть, он все еще спит? Стон явственно слышался у него за спиной. На фоне электрического зарева "Эдзима-мару" казался темной горой. Груда ящиков поднималась скалистым утесом. Поспешно матрос прошел на другой конец корабля. Снова его охватила беспричинная радость. Вон веселая, бьющая жизнью русская набережная. Снова движутся башенные краны, звенят цепи, свистя тепловозы. Скоро, по-видимому, начнется разгрузка. Скоро дойдет очередь и до "Эдзима-мару". Здесь все обыкновенно, понятно, просто. Но что было там, на корме? Долго стоял молодой моряк, вглядываясь в светлые полосы, там и здесь прорезавшие черные воды бухты. Мучительно тянуло туда, на корму. Что это было? Сон? Борясь со страхом, медленно пошел он по палубе, останавливаясь через каждые несколько шагов. Но вот он на корме. Сердце болезненно сжимается. Что это за странная тень у борта? А! Это тот пассажир, который сел одним из последних в Японии. Матрос остановился в нескольких шагах. И вдруг совершенно явственно до него донесся стон. - Вы слышали? - шепотом спросил он соседа. - Убирайся отсюда! - прошипел молодой пассажир, опуская руку в карман. К диспетчеру порта, несмотря на запрещение, вошла энергичная женщина в синем костюме и синем берете. Гордо посаженная голова, красивое лицо с прямыми, почти сведенными бровями сразу запоминались. - Почему в двадцать шестой док вводят японские пароход "Эдзьма-мару", а не американский транспорт "Миннесота"? - Позвольте, товарищ, у себя в порту мы хозяева. - А я заказала специальный экспресс, который пойдет Байкало-Амурской магистралью по особому расписанию. Он должен доставить детали, привезенные на "Миннесоте". Вы должны это знать и не задерживать разгрузку американского транспорта! - Специальный экспресс? - поднял диспетчер глаза на непрошеную гостью. - Куда это вы боитесь опоздать? Все грузы срочные. Женщина выпрямилась и в упор посмотрела на диспетчера. - В нашем строительстве опоздание на один день равносильно опозданию на один лунный месяц. - На месяц? Почему на лунный? - ворчал диспетчер, нажимая какие-то сигнальные кнопки. - Что вы, с Луной, что ли, связаны? - Может быть, и с Луной! - сказала женщина, нетерпеливо постукивая пальцами по барьеру. - Сейчас, сейчас войдет ваша "Миннесота" в док номер двадцать семь! На один рольганг с "Эдзима-мару" разгружаться будет, - примиряюще сказал диспетчер, с любопытством глядя на красивое лицо незнакомка. - Курите? - Он протянул ей пачку сигарет. - Нет, благодарю. - Вы откуда? С какого строительства? - Из Москвы. Моя фамилия Седых. - И женщина, улыбнувшись оторопелому диспетчеру, вышла. - Вот тебе на! Анна Седых! - воскликнул диспетчер, нечаянно включив передачу "всем, всем, всем". И сразу же посыпались запросы, что за судно "Анна Седых" и в какой док его принимать. Вконец смутившийся диспетчер выключил все репродукторы и с минуту сидел, восторженно глядя на дверь... Анна Ивановна Седых в сопровождении своего секретаря направилась к доку э 27. При ослепительном свете прожекторов было видно, как входил в док американский транспорт и как он плотно пришвартовывался к обрезу рольганга. По другую сторону разгрузочного конвейера уже стоял японский пароход "Эдзима-мару". По рольгангу один за другим ползли как живые длинные деревянные ящики с японскими и русскими надписями. - Здесь наши грузовики? Вы проверили? - спросила Аня. - Проверил. Стоят под перегрузочным краном. - Смотрите, чтобы не получилось, как в прошлый раз, когда мы потеряли двадцать пять минут! - Все в порядке, Анна Ивановна, - уверил секретарь. - На "Миннесоте" наши ящики уже выгружены на палубу и будут спущены на рольганг первыми. Петров и Шорин на транспорте. - Хорошо, - коротко ответила Аня. Стрела крана с первым ящиком с "Миннесоты" повисла над грохочущим рольгангом. Японские ящики один за другим ползли по направлению к пакгаузам. Вдруг раздался оглушительный звонок. Рольганг остановился. Первый ящик с американского транспорта опустился на застывшие ролики. - Товарищ Стрельников, узнайте, в чем дело! - приказала Аня. С трудом удалось секретарю протискаться сквозь толпу. На роликах криво стоял большой деревянный ящик с надписью на крышке: "Осторожно, не бросать! Верх". - Попрошу отойти, товарищи! - начинал уже сердиться лейтенант пограничной охраны, стараясь освободить место у рольганга. Стрельников сразу заметил, что на некоторых буквах надписи, идущей поперек ящика, высверлены какие-то отверстия. Два пограничника с топорами поднимали крышку. Ловкими движениями они оторвали скобы; хрустнуло дерево, и крышка поднялась. - Встаньте! - сказал лейтенант, заглядывая в ящик. Окружающие придвинулись ближе. Вытянув шею, Стрельников увидел, что в ящике неподвижно лежит человек, прячущий лицо в сгибе локтя. - Встаньте! - приказал лейтенант. Потом повторил свое приказание по-английски и по-японски. Человек не шевелился. Лейтенант дал знак. Пограничники попробовали поднять неизвестного. - Без чувств, - пробормотал один. - Или притворяется, - добавил второй. - Вызвать врача! - приказал лейтенант. Стрельников стал протискиваться обратно, чтобы доложить Ане о происшествии. - Проходчик видать, а может быть, бежал... Знаем мы эти штучки, много лет применяются! - слышал он в толпе. Аня поморщилась, когда Стрельников рассказал, что на рольганге, в ящике, поймали диверсанта. - Опять задержка! - сказала она, взглянув на часы. - Скоро утро! Наконец ящик стащили с рольганга, и ролики снова завертелись. Аня удовлетворенно провожала взглядом свой груз, идя с ним рядом. Ящики один за другим обгоняли ее. - Аня! - вдруг услышала она голос. - Аня, милая, как я рада! Я ведь сразу, сразу тебя узнала! - Елена Антоновна! - обрадовалась Аня. Седая полная женщина в белом халате обнимала Аню: - Не забыла, не забыла, значит, меня! Даром что теперь знаменитая такая. - Я еще там, на корабле, в госпитале, говорила, что не забуду вас, - улыбнулась Аня. Идя рядом с врачом, Аня оказалась около брезента, на котором лежал человек. Она мельком взглянула на него. Голова человека безжизненно откинулась назад. Шея была такая тоненькая, что, казалось, ей никак не удержать головы. Закинутый вверх подбородок зарос седеющей лохматой бородой. Спутанные волосы с белыми прядями были забиты стружкой. - Аня, милая! Я не могу... а так хотелось бы поговорить... Я должна здесь остаться. Елена Антоновна запахнула белый халат и, приветливо кивнув на прощание Ане, поставила чемоданчик. Склонившись над неизвестным, она пощупала пульс, потом приложила ухо к груди. - Необходимо перенести в помещение. Человек в тяжелом состояний, - сказала она поднимаясь. Появились носилки. Елена Антоновна оглянулась, ища глазами свою бывшую сиделку, но Ани уже не было. - Как жаль! - вздохнула Елена Антоновна. - Ведь так давно не виделись... Толпа у рольганга еще долго обсуждала происшествие. Один из грузчиков рассказывал, что, как и здесь, во Владивостокском порту пятнадцать лет назад так же нашли в ящике человека, понесли его в приемный покой, а он по дороге соскочил с носилок и убежал. Поймали его только через два месяца. ...Лейтенант и Елена Антоновна вышли из кабинета дежурного по охране порта. Лейтенант сказал, не скрывая раздражения: - Это или сумасшедший, или человек, пытающийся выиграть время! - Нет-нет, подождите! - волновалась Елена Антоновна. - Мы сейчас же все узнаем. - И она выбежала на улицу. Вскоре она вернулась опечаленная - Анна Ивановна Седых уехала на вокзал. Попытка разыскать ее на станции также не имела успеха: специальный экспресс под девизом "Лунный" ушел две минуты назад. Лейтенант нетерпеливо расхаживал по комнате. - Это все романтика! - сказал он раздраженно. - Ах, нет... вовсе нет... все бы решилось сразу... - Елена Антоновна вздохнула. - Но, товарищ лейтенант, если вы позволите, то и я, может быть, сумею. Ведь я сама несколько месяцев работала под его начальством... Он должен, должен помнить один случай... В кабинете, в кресле, полулежал неимоверно худой, заросший человек. Глаза его были закрыты. Елена Антоновна села против него и сказала совсем тихо: - Андрей Григорьевич... Человек вздрогнул и открыл глаза. Он всматривался в сидевшую перед ним полную женщину, силясь узнать ее. - Скажите, Андреи Григорьевич... простите, что я спрашиваю вас об этом, но так надо... скажите, какой тост на всю жизнь запал вам в сердце? Человек непонимающе смотрел на седую женщину. Лейтенант смущенно отошел к столу: метод допроса, примененный Еленой Антоновной, был нов и непонятен. Ему было неловко за врача. Елена Антоновна чуть побледнела. - Андрей Григорьевич... - почти умоляюще говорила она, - тост... тост... Ах, разве можно забыть... тост... И вдруг изможденный человек вспыхнул. - Сурен... - прошептал он. Невольные слезы выступили у Елены Антоновны на глазах. - ...а второго друга, настоящего, хорошего друга не скоро найдешь... - закончил задержанный. Елена Антоновна плакала, стоя на коленях перед ним и сжимая его руки в своих. Лейтенант совсем растерялся... Через час неизвестный сидел в кожаном кресле в небольшой квадратной комнате без окон, прямо перед глухой стеной. Раздвинулась штора, за ней оказался экран, по которому побежали световые линии. Постепенно стало вырисовываться объемное голографическое изображение другой комнаты, похожей на эту. В кресле напротив - казалось, всего лишь в нескольких шагах отсюда, - сидел высокий человек с сухим, энергичным лицом и белой коротко стриженной головой. При виде своего далекого собеседника он оперся о ручки кресла и приподнялся. - Андреи... Корнев? Возможно ли? - проговорил он. - Николай Николаевич! Жив я, жив... Почти все это время без памяти пролежал... В Сиэтле, а потом у одного японского профессора в клинике... Бежал, спасаясь от преследования гангстеров... Друзья помогли... - Много, много у нас друзей, Андрей Григорьевич! - улыбался Николай Николаевич. - Ну, ты уж знаешь, наверное, что строительство Арктического моста заканчивается. Только что я начальника строительства сюда вызвал. - Кого? Степана? - Нет, начальник строительства сейчас Иван Семенович Седых. Это он у нас мост достраивает... Да вот и он... Узнаешь, Иван Семенович, Андрюшу нашего, светлорецкого выдумщика? Высокая фигура сутулого старика заслонила экран: - Андрюша? Живой! С бородой... Дай я тебя обниму. Не человек, а буек - никакая глубина его не берет! Иван Семенович подошел к самому экрану и протянул руки, засмеялся, потом вдруг отвернулся и смахнул что-то с глаз. - Значит, строительство моста закончено? - спросил Андрей, ощущая комок в горле. - Да, Андрюша. Сооружение почти закончено. Я понимаю, тебе бы так хотелось завершить его самому, - участливо сказал Николай Николаевич. - Но ты по праву станешь председателем приемочной комиссии. Она собирается на днях в Туннель-сити. Мы сейчас оповестим всех о твоем назначении. - Не надо, - сказал Андрей. - Как - не надо? - загремел Иван Семенович. - Не хочешь? - Работать хочу, но... не хочу шума... появлюсь прямо на приемке... - Сюрпризом? Добро! Пусть это подарком для всех строителей будет! - воскликнул Иван Семенович. - Понимаю тебя, - мягко сказал Николай Николаевич. - Пусть будет по-твоему. Вылетай в Туннель-сити, как только почувствуешь себя в силах. О твоем назначении скажем только членам комиссии, уже находящимся на Аляске... и Герберту Кандерблю. Таким образом, ты явишься на строительство не гостем, не отставшим от дел бывшим начальником, а сразу хозяином. И пусть тебя только таким и увидят: снова действующим, требовательным и всем сердцем любящим строителей моста. - Спасибо, - только и мог сказать Андрей и отвернулся. Глава пятая ПОСЛЕДНИЙ ШОВ Андрей отложил вылет на Аляску дня на три, чтобы немного отдохнуть в портовой больнице, где он пользовался всеобщим вниманием. Снова портовая больница, как и в давние времена, когда он был ранен в позвоночник. Тогда идея Арктического моста только вынашивалась. Теперь он построен... Елена Антоновна пришла навестить своего больного. Он лежал в шезлонге. Из беседки в саду открывался вид на море. Оно всегда казалось Андрею новым, неожиданным... На севере, под хмурыми тучами, оно было темным, у мыса бухты белело пенными гребнями, а там, в Японии, сверкало на солнце золотыми нитями, переливалось перламутровыми веерами, синело тканью кимоно... Елена Антоновна подошла и села рядом. Андрей вздрогнул, смущенно улыбнулся и стал прятать недописанное письмо. Он хотел встать, но Елена Антоновна удержала его: - Сидите, сидите, голубчик! Как мы себя чувствуем? Дайте-ка пульс... Выглядите молодцом! Даже румянец появился. Что ж, вы бороду так и оставите? - Так и оставлю. - Не узнают вас. - Кому дорог, узнавали, - задумчиво сказал Андрей, трогая в кармане письмо. Елена Антоновна смешалась: она вспомнила, как Аня была рядом, даже взглянула, но не узнала и... прошла! Андрей горько усмехнулся. Елена Антоновна замахала на него руками: - Это все борода, борода ваша несносная! Вот дам вам снотворного и сама тайком волосищи ваши срежу! И все пойдет по-старому... Ведь брат-то ваш, Степан Григорьевич, пример вам подал - женился. - Как! Степан женат? - А как же! На вдове Дениса Алексеевича Денисюка. Воспитывает трех его сыновей. Золотым человеком оказался. Андрей опустил глаза. И здесь Степан заменил его, как и на стройке, воспитал завещанных Андрею хлопчиков... - А я и не знал, - тихо сказал Андрей. "Женился!.. - думал он. - Аня прошла мимо... прошла. Все проходят... или мелькнут метеором..." - Румянец, румянец появился! - радовалась Елена Антоновна. - Да что это я, право! Совсем запамятовала. Сюрприз принесла, а молчу. Посылку получайте, голубчик. Как это только адрес ваш узнали? И Елена Антоновна вынула из объемистой сумки, которая была под стать ее полной фигуре, аккуратную, маленькую посылку. Пораженный Андрей посмотрел на адрес: "Авиапочтой. Россия. Строительство Арктического моста. Инженеру Андрею Корневу". Кто бы это мог быть? Неужели?.. На приклеенной бумажке - знакомый почерк Ивана Семеновича Седых: "Переслать самолетом в Новый Порт, в портовую больницу А. Г. Корневу". Елена Антоновна, заметив волнение Андрея, заторопилась и ушла. Андрей рассматривал посылку. Почтовый штамп: "Япония"!.. Значит, это она! Успела написать раньше, чем он, милая, нежная Кими-тян! Дрожащие руки развертывали тонкую ткань. Что это? Ее любимая тетрадь в деревянном лакированном переплете. Запиской заложена знакомая страница: В чем счастье любви? В обладанье? Нет, счастье любви - Это горечь желанья, Желания счастья ему... Записка написана по-английски, но другим, незнакомым старческим почерком: "Уважаемый господин! Моя госпожа приказала мне переслать Вам эту тетрадь, сама написав адрес. Я нашел тетрадь в рукаве ее кимоно на скале, где она лежала уже мертвая, разбившись при страшном падении. Ветер лет не высушит слез старого слуги, который так радовался большому счастью маленькой девочки. Извините, мой господин, невежество старика, любовно служившего Вам, и позвольте посочувствовать и Вам в горе, которое для меня так велико, что заслоняет солнце... Я сам видел, как мелькнуло в воздухе ее яркое кимоно, будто бабочка слетела с черной скалы. Под той скалой я и нашел ее, несчастный и верный слуга". Андрей окаменел, выпрямился, застыл, несгибаемый, как в былые годы. Скулы резко обозначились на его побледневшем лице. Руки непроизвольно перелистывали страницы альбома, но глаза ничего не видели сквозь мутную, возникшую перед ними пелену... Вот последняя страница: О, этот мир, печальный мир и бренный! И все, что видишь в нем и слышишь, - суета. Что эта жизнь? - Дымок в небесной бездне, Готовый каждый миг исчезнуть без следа. Вот все, что осталось от Кими-тян, от маленького яркого метеора... В руке холодной тонет Тепло твоей ладони... В этот же день специальным самолетом Андреи Корнев вылетел на Аляску. Напряженным, неподвижным взглядом смотрел он вниз, на белый облачный океан с клубящимися волнами, скрывшими от него море и землю. Его свежей ране нужен был шов, последний шов... - Слышите? - Старый рабочий привстал с застывшего конвейера.- Слышите, ребята? - И он поднял руку. Рабочие один за другим тоже поднялись. Вся металлическая площадка, тянувшаяся на сотни метров вдоль цилиндрического зала подводного дока, оказалась заполненной людьми. Все они молча прислушивались. Док звенел. Все его металлические части слегка вибрировали. - В последний перегон поехали, - сказал старик и снял шапку. - В последний! - восторженно воскликнул Коля Смирнов, стоявший рядом. - Ура, товарищи! Ура! - И он замахал кепкой, восхищенно глядя на всех голубыми, все еще детскими глазами. - Ну, раз мы поехали - значит, выровняли американскую часть. Две недели, поди, возились... Все канаты перетягивали. - Еще бы! - вмешался Коля. - Ведь на целых десять километров от меридиана в сторону ушли! - Эх, чем бы отметить такое событие? А? Сергей Иванович! Старик сварщик, налаживавший сварку в комбайне, надел на лысую голову шапку, почесал затылок и сказал: - А это мы сейчас сообразим. А ну, ребята, где тут диспетчерский телефон? Давай сюда трубку! И вот по всем закоулкам подводного дока раздался голос старика сварщика. - Я вот что, ребята, думаю, - качал попросту он. - Это я, Сергей Иванов, говорю. Скоро закончится великое строительство, большое трудовое дело к концу подходит. А в старину так полагалось: последние кирпичи самые заслуженные люди должны класть. И вот думаю я, что надо нам будет этих почетных людей по имени назвать. Так, что ли? Со всех диспетчерских пунктов, около которых собрались рабочие: на туннельном комбайне, в насосной, в шлюзах, на атомной электростанции - отовсюду послышались радостные возгласы. Все с охотой согласились участвовать в импровизированном митинге. - Согласны слушать вас, Сергей Иванович, спрашивайте! Сергей Иванович расправил усы и, держа перед собой переносный микрофон, которым обычно пользовался начальник смены центрального сборочного зала, сказал: - Так вот, товарищи, ответьте мне: есть среди нас такой, кто с самого начала строительства моста при нем находится? Кто самый первый проект туннеля составлял, в Америку с ним ездил, неудач не пугался, от ударов не падал? Кто работал с утра до утра, ко сну не клонился, усталости не знал? Кто всегда был самый спокойный и рассудительный? Кто на себе туннель к Северному полюсу тянул и дотянул? Ответьте мне на эти вопросы, товарищи дорогие! Толпа колыхнулась. В единый гул слились голоса: - Корнев! Товарищ Корнев! Корнев! - Правильно! Вот уж как есть правильно! - довольно улыбнулся Сергей Иванович. - Наш Степан Григорьевич - подлинный отец Арктического моста! А потому обращаюсь к вам, Степан Григорьевич, товарищ главный инженер и заместитель начальника строительства, - наверное, вы меня слышите, - обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой: заварите последний шов! Закончите строительство, Степан Григорьевич, как начинали его когда-то! - Ура! - прокатилось по центральному сборочному залу и по всем репродукторам подводного дока. - Ура! Последний шов - товарищу Корневу! Ура! ...В цилиндрическом кабинете с обитыми тисненой кожей стенками сидели двое. Старик с седыми волосами ежиком и высоко поднятыми широкими плечами пристально смотрел на своего собеседника - полного человека лет за пятьдесят, с несколько черствым лицом, казавшимся усталым из-за темных кругов под глазами. Человек сидел в кресле, откинувшись на спинку, скрестив руки на груди. В репродукторе слышались раскаты "ура". - Ну, Степан, поздравляю тебя, - сказал старик Седых. - Честь великая - заварить последний шов! Рабочий класс тебя выбрал, отцом Арктического моста назвал всенародно. Поздравляю! - И он протянул руку. Степан Григорьевич даже не взглянул в сторону старика. Он продолжал сидеть, слегка раскачиваясь во вращающемся кресле. Не дождавшись протянутой руки, Иван Семенович первый пожал руку Корневу: - И чудной ты все-таки, Степан Григорьевич! - продолжал Седых поднимаясь. Был он теперь уже не такого высокого роста, как прежде. Плечи его оказались на одном уровне с опущенной головой. - Чудной ты, я говорю. Столько лет на тебя смотрю и никак не пойму, что ты там внутри чувствуешь. Степан Григорьевич вдруг резко повернулся вместе с креслом: - Хочешь знать, Иван Семенович, что чувствую? Хочешь знать? Скажу тебе: всю жизнь свою я работал и молчал именно для этой минуты. - И он встал, выпрямившись во весь свой рост, потянувшись так, что хрустнули кости, улыбнулся совсем неожиданной для его сурового лица улыбкой; глаза его смотрели куда-то сквозь стенку. - Именно для этой минуты! - повторил он и с силой тряхнул кресло, на котором до этого сидел. - Ого! - крякнул Иван Семенович. - А внутри-то у тебя, оказывается, магма расплавленная! Снаружи только подморожено... Степан Григорьевич ничего не ответил. Он снова углубился в себя, будто и не говорил только что о своем заветном... - И я тоже, товарищи, как и вы, считаю, - слышалось из репродуктора: - надо предпоследний шов варить нашему лучшему туннельному комбайнеру - Смирнову Николаю. Варить этот предпоследний шов он должен как бы по доверенности... по доверенности своей супруги Нины Смирновой, которая, значит, всегда его на комбайне ихнем все-таки побивала, и, не будь у них сейчас прибавления семейства, непременно бы ей этот предпоследний шов варить! Дружный смех потряс своды подводного дока. Колю Смирнова окружили товарищи. - Коля, поздравляю, поздравляю! Смирнище чертов! Вот заслужил так заслужил! - Коля! У тебя кто же, сын или дочь? - Сын, сын! - Коля крутил свой тонкий ус. Через окружавшую Колю толпу протиснулось несколько рабочих. - Колька, будь другом, на, возьми! - Что это? - Ну что да что... Не видишь? Электрод. - Какой электрод? - Мой электрод. На память хочу оставить. Мой, понимаешь? Пусть в предпоследнем шве хоть мой электрод будет. - Товарищ Смирнов, к вам просьба! Возьмите мое синее стекло. Обязательно с ним варите! Я его потом у себя в столовой на стене повешу, внукам закажу его беречь. Возьмете? - Николай Арсентьевич! Вот рукавицами моими прошу воспользоваться. Потом отдадите, когда предпоследний шов заварите. Довольный, радостный, Коля покрутил ус и решил обратиться с речью к окружавшим его товарищам, которых он знал уже несколько лет по совместной работе в туннеле. - В-в-вот... ч-ч-чт-что... - начал он вдруг и, к величайшему своему изумлению, понял, что заикается. - Колька! Ты что это? Никак заикой стал? - Д-д-д-д-д-д... н-н-н-нет же! - попробовал возмутиться Коля, густо покраснел, махнул pyкой. - Вы уж меня простите, товарищи, - вдруг выпалил он, - свой шов я на нашем туннельном комбайне заварю... А вот последний шов... устройство не позволяет, придется вручную. И он стал проталкиваться к боковому проходу. Увидев идущих ему навстречу руководителей строительства, Коля смутился еще больше, прижался к стене. - Ты куда? - зарычал на него с напускной свирепостью Иван Семенович Седых. - Ты что же это, забыл, что перед последним предпоследний шов бывает? А ну-ка, марш назад! Сейчас соединение доков произойдет. - Я... я сейчас, - пролепетал Коля. - Мне бы Нинке телеграмму послать, что шов за нее варить буду... - А-а! - протянул понимающе Иван Семенович. - Ну беги. Хотя постой... Мальчишку-то как назвали? - Андреем! - Ах, Андреем... Степан Григорьевич, который прошел вперед, резко остановился, услышав последние слова, и обернулся. Лицо его было, как всегда спокойно. - А второго, когда родится, Суреном назову, - добавил Коля. - Пойдемте, Иван Семенович, мы задерживаемся, - заметил Корнев. Седых сердито посмотрел на него и, обращаясь к Коле и стоявшим подле него рабочим, сказал: - Эх, жаль, у меня внука не будет! Непременно бы Денисом назвал. Через толпу рабочих Иван Семенович прошел к торцовой стенке дока. Тысячи глаз смотрели сейчас на эту последнюю преграду. Перед ней, скрестив руки на груди, стоял Степан Григорьевич Корнев. Вдруг шум моторов изменился. Сразу смолкли все голоса. Монотонно, но по-другому звенели теперь стенки. Звук этот еще больше подчеркивал наступившую тишину. Неожиданно люди качнулись, хватаясь друг за друга. Некоторые не удержались на ногах и со смехом повалились вперед. - Приехали! - громким басом возвестил Седых и, подмигнув, добавил: - Встречайте американцев с гостинцами! - У меня есть... есть для них гостинец! - воскликнул Коля, потрясая чем-то в руке. - Путь подводного дока закончен! - торжественно произнес Степан Григорьевич Корнев, оставаясь все в той же позе - лицом к металлическому днищу дока. И снова наступила тишина. Тысячи людей словно притаились в ожидании чего-то, что должно было произойти. Коля шмыгнул носом и спросил: - Что же теперь, днище отвертывать? - Не раньше чем вышедшие под воду водолазы соединят доки снаружи! - строго сказал Степан Григорьевич. - Опять ждать! - упавшим голосом произнес Коля. - Не беда, подождешь, - ласково пробурчал Седых. Откуда-то донеслись слизкие удары о металл. Люди переглянулись. - Из американского дока слышно, - заметил кто-то. - Из американского! - обрадовался Коля и, приставив руку рупором ко рту, неистово закричал: - Америка! Здорово! - Тише ты! - А это я, чтобы на другом полушарии было слышно, - оправдывался Коля. Последний час, прошедший в ожидании, был мучительным. Казалось, что в доке было невероятно жарко. Вспотевшие, усталые, но возбужденные люди жались к торцовой стенке, взбирались на законченные трубы туннеля, сидели на металлических перилах, толкались на палубах туннельного комбайна. Мостовые краны были усеяны счастливчиками - люди облепили ажурные фермы, как воробьи. Рабочие вздыхали, зевали, шептались между собой. Всем сразу захотелось есть. Из кухни прислали бутерброды - это внесло в толпу радостное оживление. Кто-то предложил спеть. Пели нестройно, но шумно. Из озорства на противоположной площадке начали петь другую песню, но из репродуктора послышался оглушительный рев Ивана Семеновича: - А ну, товарищи, по местам! Соединение доков закончено. Принимайтесь за последнее звено! Закричали крановщики, требуя, чтобы люди слезли с ферм. Рабочие начали проталкиваться вперед. К Седых и Корневу подошел тот же старый рабочий, который проводил импровизированный митинг, и протянул им два ключа: - Иван Семенович, Степан Григорьевич, на работу просим! На почетные места, днище отвертывать. Иван Семенович с серьезным видом поплевал себе на руки и торжественно взял ключ. Степан Григорьевич оглядел всех, скинул пиджак, отдал его одному из рабочих, потом принял ключ и поцеловал его. По толпе пронесся шепот. Принесли алюминиевые лестницы. Притихшая толпа следила, как Иван Семенович и Степан Григорьевич одну за другой ослабляли гайки, которыми было привернуто днище центрального зала. Вдруг Коля закричал: - Вода! Вода! Глядите! Действительно, из щели днища показалась вода. Седых и Корнев продолжали отвинчивать гайки. Вода все больше и больше проникала в док. - Океан прорвался, - пошутил кто-то в толпе. - Нет, - радостно пояснил Коля, - это стекает вода, что осталась в пространстве между двумя доками! От океана нас водолазы уже изолировали. Вода хлестала множеством струй. Седых и Корнев сняли последние гайки. Потные, усталые, спустились они вниз. - Приказываю закончить туннель! - скомандовал в микрофон Степан Григорьевич. Подъемный кран, уже уцепившийся за днище, дернул его. Вода хлынула на дно дока, обрызгав многих с головы до ног. Радостный смех заглушил звон цепей и грохот крана. Кран стал постепенно отодвигаться в сторону. Днище развалилось на две части и поползло за ним. Перед взором толпы показалось другое такое же днище, но только мокрое, позеленевшее, с налипшими на него ракушками. - Вот он, американский металл! - крикнул Коля. Это днище на глазах у всех тоже дернулось и стало отваливаться внутрь второго дока. Коля не мигая смотрел перед собой. И вот, точно в зеркале, появившемся по волшебству, он увидел тот же самый зал, в котором находился сам. Как и в первый раз по приезде в туннель, он смотрел теперь словно в ствол свеженачищенного ружья. Общий крик потряс стены и первого и второго доков. На площадке американского дока прямо перед Седых и Степаном Григорьевичем стояли два человека. Один из них, высокий, с длинным лицом и тяжелым подбородком, был уполномоченный президента по управлению делами Концерна плавающего туннеля, возобновившего свою деятельность с помощью субсидии государства. Протянув вперед руку, инженер Герберт Кандербль сказал, обращаясь к человеку, стоявшему рядом с ним: - Прошу вас, сэр! Право пройти туда первым принадлежит вам. Почти седой, бородатый человек с молодым еще лицом двинулся вперед и с улыбкой перешагнул выступ, разделявший теперь две металлические площадки. Степан Григорьевич смотрел на него, не веря своим глазам. - Андрей! - вдруг крикнул он и с неожиданной для него порывистостью бросился в объятия брата. Шум пронесся по толпе. - Андрей Корнев!!! - Андрей Григорьевич! - Откуда? Иван Семенович Седых стоял с довольным видом и подмигивал Коле: - Ну как? Пришелся по вкусу мой сюрприз, а? Братья обнялись на стыке двух доков, а по обе стороны стояли точно две стены - русские и американцы. Коля шагнул вперед. Навстречу ему вышел американский рабочий. Он протянул руку Коле и сказал: - Сэм Дикс. Коля поднял палец вверх: - Подожди! Ведь ты первый американский рабочий! - Он полез в карман и вынул оттуда обкуренную старую трубку. - Вот, на, бери! Это тебе подарок... Понимаешь, подарок от Сурена Авакяна. Сэм Дикс непонимающе смотрел на трубку и вдруг расплылся в улыбке: - О-о! Мистер Авакян! Мистер Авакян! Презент! Благодарю вас очень! Благодарю вас! Он обернулся к американским рабочим и, показав им трубку, что-то сказал. - Гпп, гип, ура! - закричали американцы. Степан Григорьевич держал брата за обе руки, словно не хотел никому его уступать: - Пойдем... пойдем ко мне вниз... Нам надо поговорить... Я хочу все, все знать... У меня найдется несколько свободных минут, пока соединяют туннель. Пойдем же, Андрюша... Андрей смотрел по сторонам, одновременно и возбужденный и смущенный. Его счастливые глаза перебегали с труб туннеля на толпу и обратно; на щеках пылали красные пятна. - А ведь закончили! Закончили все-таки Арктический мост! - обращался он ко всем сразу. В русском доке грянул оркестр. В ответ задребезжал джаз из американской части туннеля... ...Братья были одни в кабинете Степана Григорьевича. Степан усадил брата в свое любимое вращающееся кресло, а сам расхаживал тяжелыми шагами, слушая сбивчивый рассказ Андрея. Когда тот на мгновение за молчал, Степан подошел к нему сзади и осторожно по гладил его мягкие седые волосы. Андрей с улыбкой оглянулся на него. Большой, крепкий, все такой же сильный, Степан стоял перед ним, как гранитная скала, выдержавшая все яростные удары океанских бурь. Когда Андрей говорил об О'Кими, Степан вдруг сказал: - Узнав о твоей гибели, Аня ушла со строительства Арктического моста. Сейчас она крупный работник, недавно назначена директором Института реактивной техники. Главный конструктор "Луналета", корабля многократного действия. - Почему ушла? - живо спросил Андрей. - По-видимому, со строительством моста у нее было связано много потрясений. - Она... она горевала обо мне? Степан Григорьевич пожал плечами: - Во всяком случае, замуж за Кандербля она не вышла. - Замуж? За Кандербля? - Да. Она категорически отказала ему. - Она отказала Кандерблю? - Да. И мне также, - невозмутимо ответил Степан. - Тебе? Впрочем... я ведь знаю... Ты воспитываешь детей Дениса. Дверь без стука открылась. На пороге стоял курносый, веснушчатый, торжествующий Коля Смирнов. - Пожалуйте наверх, товарищи! Все уже готово. Туннель полностью собран. - Собран уже? Так пойдем же скорее! - заторопился Андрей. - Пойдемте, Андрей Григорьевич. Я свой предпоследний шов уже заварил. Комбайн отодвинул. Теперь вам последний шов варить. - Мне? Последний шов? - переспросил Андрей. Коля кивнул головой: - Самое почетное дело. Вы задумали Арктический мост, Андрей Григорьевич, так сказать, всю кашу заварили, вам и последний шов заваривать. Только что на митинге там, вверху, так решили. Андрей поднялся с места. Руки его, прижатые к груди, заметно дрожали. Он подошел к Коле и, крепко обняв его, поцеловал. Степан, бледный, без кровинки в лице, молча стоял сзади. Андрей все заметил. - Последний шов? - переспросил он Колю. - Но ведь трубы-то две. И нас с братом двое. Вместе и будем варить. Коля смешно хлопнул себя по лбу: - Вот несмышленыш! Привык на комбайне зараз обе трубы варить, а вручную, ясно, двоим требуется! Как верно-то! - Он радостно улыбнулся. Степан благодарно взглянул на брата. В доке Корневых ждали Седых и Кандербль. Американец не претендовал на заварку последнего шва, считая трудовую романтику делом, недостойным подлинного бизнеса. Но за работой братьев смотрел заинтересованно, если не сказать, с тенью какой-то внутренней зависти. Может быть, ему хотелось тоже воспринимать так, как эти русские, трудовой подвиг. Глава шестая "ПОДМОСТНЫЙ КОРОЛЬ" На конечной остановке нью-йоркского трамвая водитель, он же кондуктор, обычно куда-нибудь уходит. Двери в трамвай открыты, и пассажиры могут занимать места. Поднявшись на переднюю площадку, они проходят мимо металлической копилки, висящей около кресла вагоновожатого. В эту копилку каждый опускает никель, а копилка в ответ удовлетворенно звякает. Если на обычной остановке входящий пассажир, считаясь с внимательным взглядом вожатого, обязательно опустит никель, то на конечной остановке, когда вожатого нет, плата за проезд целиком лежит на совести входящего... Прозвучали два звонка. Два американца - один огромный, грузный, другой помоложе, худощавый, развязный - заняли последние места. Трамвай качнуло. Кто-то тяжелый встал на подножку. Полный человек, прекрасно одетый, в модной мягкой шляпе, как-то странно втянув голову в плечи, прошмыгнул в вагон. При его появлении звонка не раздалось. Вероятно, он забыл опустить никель. Двое прежде вошедших американцев переглянулись. Тот, что был помоложе, ухмыльнулся и подмигнул старику. Трамвай наполнялся. Пришел и вожатый. Он внимательно оглядел пассажиров. Никто не внушал ему подозрений. Пневматические двери закрылись, и трамвай двинулся. Несмотря на бесчисленные автомобили, автобусы и линии подземки, трамвай все же остался в Нью-Йорке равноправным видом транспорта, незаменимым для пассажиров победнее. От старого трамвая он отличался только отсутствием воздушных троллей и токосъемной дуги. Моторы питались током от трех рельсов, лежащих прямо на мостовой. Американцы считали выгодным применять низкое напряжение, отказавшись от загромождающей улицу воздушной сети. В трамвае было уже много народу. Люди входили и выходили. Неизвестный элегантный джентльмен продолжал закрываться газетой, как будто боялся, что его могут узнать. - А ведь я знаю, кто это, - заметил молодой своему грузному спутнику. Он наклонился и что-то прошептал. Старик удивленно посмотрел на молодого, потом перевел глаза на красную со складками шею закрывшегося газетой человека. - Не может быть! - ужаснулся он. - Подмостный король - и в трамвае! Молодой презрительно пожал плечами: - Если вы, отец, не верите, то давайте пересядем на его скамейку! Я думаю, что ему придется нас узнать. - Пожалуй, - согласился старик. Трамвай то весело бежал по улицам, то скучал на перекрестках у светофора. Два американца пересели к загадочному джентльмену, которого один из них называл "подмостным королем". Неизвестный, перелистывая газету, чуть приоткрыл лицо. - Ба! Мистер Медж! Кого я вижу! - воскликнул старик. Пассажир вздрогнул. Газета выпала из его рук. Он испуганно посмотрел на своего грузного соседа. - Здравствуйте, здравствуйте! Как вы поживаете? - смущенно заговорил он. - Я вас узнал почти сразу, дядя Бен. - Ха-ха! Как это вы попали в трамвай, мистер Медж? Джемс, сидевший рядом с дядей Беном, загадочно поджав губы, ухмыльнулся. - Понимаю, - не дождавшись ответа, качнул головой старый Бен. - Биржа тоже придавила меня - я потерял на судоходных акциях все свои сбережения. - Кажется, на этих самых акциях мистер Медж и заработал свои миллионы. Столкнув туннель, подкопавшись под Арктический мост, он получил титул "подмостного короля". Мистер Медж вздохнул: - Вы, Смиты, мои старые друзья, вам я могу сознаться... Я все-таки вылетел в эту проклятую арктическую трубу... Бен сочувственно качнул головой: - О'кэй, мистер Медж! Я недавно вторично пострадал из-за этих судоходных дел. Судоверфь, на которую мне удалось было устроиться, закрылась, и я снова без работы. - Ах, так... - рассеянно протянул мистер Медж, по-видимому, занятый своими мыслями. - Мы с Джемсом опять живем на бобовом супе, который отпускают нам как подаяние. Я искренне завидую своей дочери Мери. Она все-таки сделала блестящую партию. - Да? - заинтересовался Медж. - Значит, она все-таки вышли замуж за миллионера? - В глазах его блеснули огоньки. - Нет! - рассмеялся Бен. - Она вышла замуж за своего Сэма. А он снова работает на строительстве американского плавающего туннеля. При словах "плавающий туннель" - мистер Медж болезненно поморщился. - А у вас, мистер Медж, дела, значит, действительно плохи? - наивно спросил дядя Бен, вспоминая, как прошмыгнул мистер Медж мимо копилки. - Нет... что вы, мистер Смит, я еще надеюсь... надеюсь... Я еще дам им бой! Вы еще услышите о Медже! Да-да! Мистер Медж потряс скомканной газетой. Бен и Джемс поднялись. - Нам здесь сходить, мистер Медж. Вы едете дальше? Передайте привет вашей милой дочери. - Очень благодарен, очень благодарен! До свидания! Мистер Медж облегченно вздохнул. Как неприятно было встретить этих людей! Сходя с подножки. Джемс сказал отцу: - Я не удивлюсь, если этот "подмостный король" через неделю будет ночевать под Бруклинским мостом. - Нехорошо смеяться над несчастьем, мой мальчик! Джемс скривил рот. Трамвай медленно передвигался рядом с цепью автомобилей. Движение в центре города было бы справедливее назвать стоянием. Мистер Медж ощущал почти физическое мучение. Он не привык к такой тихой езде. Ему до боли было горько вспоминать о своем роскошном лимузине, длинном, едва не с этот трамвай. Какой это был автомобиль! И только вчера его не стало... Не стоит об этом вспоминать. Все еще вернется. Сейчас главное - добиться поддержки на это тяжелое время. Сегодня в клубе он сделает все возможное. Можно было бы прекрасно сыграть на бирже. Он чувствовал прилив вдохновения и жажду борьбы. Ах, если бы иметь сейчас деньги, чтобы обернуться! Каких-нибудь два-три миллиона! Через неделю он вернул бы их с огромными процентами и смог бы уже продолжать дело сам. Даст ли кто-нибудь ему эти деньги? Мистер Медж по своей старой привычке стал отмечать номера обгонявших трамвай автомобилей. Четырехзначные цифры он складывал в уме: 42 + 21 - получается 63. Если сумма даст сто, то это к удаче. Хоть бы получилось сто! 38+49, это 87. 74+32. Уже больше! Мистер Медж увлекся этим занятием. Недаром он ехал в "Клуб суеверных" - самый модный, самый фешенебельный клуб нью-йоркских финансистов, членом которого он еще состоял. Не все пока знали о его разорении, виной которого был проклятый туннель. И, наконец, это эффектное появление погибшего инженера Корнева! В Америке все словно с ума сошли. Толпа! Слепая толпа! Она так любит все эффектное! Как хорошо можно было бы заработать, если бы знать, что появится этот Корнев! Это совпало как раз с последними днями грандиозного сражения. Мистер Медж, потеряв в неравной борьбе против окрепшего туннеля все, пытался балансировать на протянутом через Уолл-стрит канате. И он сорвался. Сорвался так, что не имел никеля, чтобы заплатить за проезд в трамвае. 45+67 - получается 112. Хотя бы встретилась эта сумма - сто! Это было бы хорошим предзнаменованием. Но не дай бог, если сумма будет равна 98, - это к неудаче. Мистер Медж взглянул на длинный, прижавшийся к мостовой черный кар. Он так напомнил ему его собственный автомобиль... Машинально он подсчитал сумму цифр и тотчас же отвернулся... 98! Не может быть! Он ошибся. Наверное даже ошибся! Но проверить он не желает, просто не желает. Вероятно, это было 97. Мистер Медж повернул голову к окну только тогда, когда черный кар исчез. Однако пора сходить. Нельзя же подъехать к клубу в трамвае! Это сразу погубило бы все его надежды. Мистер Медж вышел из трамвая и пошел по Бродвею пешком. В воздухе над крышами домов уродливый светящийся канатоходец балансировал на протянутой линии огоньков. Через секунду он превратился в петуха, а потом в верблюда. "Курите сигареты "Кэмел"!", "Если вы хотите выиграть на бирже, никогда не берите денег взаймы, а обращайтесь за советами в нашу контору!", "Покупайте двухколесные автомобили!" Огни назойливо лезли в глаза. Они вертелись, появлялись, насмехались над "подмостным королем", которому нужны были три-четыре миллиона, чтобы поправить свои дела, но у которого не было никеля на трамвай. По внешнему виду мистера Меджа нельзя было догадаться, что происходит в его душе. Он шел неторопливой походкой человека, выполняющего предписания врачей. За спиной он держал палку, на которой еще только вчера был золотой набалдашник, замененный теперь пластмассовым. А вот и "Клуб суеверных". Здесь собираются все состоятельные люди Нью-Йорка, играющие на бирже или в политику. В игре нельзя не быть суеверным. Мистер Медж вошел в светлый вестибюль. Согласно уставу клуба он зажмурился, смачно плюнул через левое плечо и три раза повернулся. Открыв глаза, он увидел склоненные лысины двух знакомых швейцаров. Холод пробежал по спине Меджа: "Ведь им надо давать на чай!" - О нет, сам... только сам... сегодня у меня такая примета, - пробормотал он, торопливо снимая пальто и передавая его удивленным швейцарам. Взбегая по лестнице, мистер Медж тщательно наблюдал, чтобы кто-нибудь в черном фраке не перешел ему дорогу. И вдруг дорогу ему перешли сразу двое. Двое в черном! Это уже к удаче. Удача! Вдвойне удача! Ведь это же как раз те, на которых он так надеялся, те, которым он дал заработать не один миллион долларов! Мистер Медж весело улыбнулся старику с бычьим лбом и огромному толстяку с порывистыми, нервными движениями. - Хэлло! Старина Бильт! Как поживаете? Как ваши дела, друг Хиллард? Оба миллионера - железнодорожный и стальной короли - остановились. Они смотрели мимо Меджа. - Да, - сказал Хиллард, - я полагаю, что прокладка подводного плавающего туннеля вдоль нашего западного берега - чисто железнодорожное дело. Я одобряю вашу инициативу, мистер Бильт. Будьте уверены, мои заводы безукоризненно выполнят все ваши заказы. Губернатор Мор может быть спокоен. Я добросовестно выполнял все задания Штата по поставкам для полярного туннеля. Готов принять их и сейчас, мистер Бильт. - Хэлло! - нисколько не смущаясь холодноватым приемом, воскликнул Медж. - Что я слышу? Опять разговор о туннеле! Теперь уже о западно-бережном? Но у меня есть предложение почище. Хотите настоящее дело? Плавучий курорт на якорях с гаванью и посадочной площадкой для самолетов. И все это на искусственной ледяной горе, чистый прохладный воздух даже на экваторе! Х-ха! Через год айсберг будет самым фешенебельным курортом мира. Бешеные прибыли! Я организую общество. Мы завтра же могли бы выпустить акции. Нас поддержат все судоходные компании. Они готовы открыть рейсы лучших своих судов из всех портов мира к курорту-айсбергу! - Я предложил бы вам открыть новую судоходную линию в ад и с первым рейсом отправиться туда самому! Ваши аферы никому не нужны! - грубо сказал Бык-Бильт. - Когда-то я приобрел вексель на ваше имя! - злобно добавил Хиллард. - Кроме того, вы однажды надули меня с заказом канатов. Это были две единственные ошибки в моей жизни. Вы не заставите меня сделать третью! - Вы уже делаете третью, разговаривая с этим джентльменом, - проворчал Бильт. Хиллард резко повернулся спиной к Меджу. Бильт взял его под руку. Они снова стали говорить о проекте тихоокеанского туннеля вдоль западного берега, который служил бы естественным продолжением Арктического моста. Западные штаты хотят быть участниками такого бизнеса. Стараясь сохранить спокойствие и осанку, мистер Медж прошел в следующую комнату. В клубе существовали свои порядки и свои чрезвычайно сложные законы; надо было тонко в них разбираться. Очень легко совершить промах - ведь здесь все может быть истолковано другими как плохая примета. Мистер Медж подошел к гадальному автомату и полез в жилетный карман. Но тут он вспомнил, что в его карманах пусто. Да и что может сказать ему гадальный аппарат! А вот идет мистер Кент. Этот пройдоха может пригодиться. Он всегда знает, где чем пахнет. - Хэлло! Мистер Кент! - Хэлло, мистер Медж! Чем вы теперь заняты? Гадаете по автомобильным номерам? Кого, по-вашему, изберут нынче губернатором? - Я полагаю, что наш уважаемый туннельный губернатор мог бы быть избран еще на один срок. Ведь, кажется, вы принимаете в этом участие? - О да! - самодовольно заметил мистер Кент. - Я редко ошибаюсь в выборе претендентов. Я допустил ошибку только раз: когда вы так ловко обошли меня. Вам помог тогда туннель. - Да, - не удержал вздоха мистер Медж, вспоминая свою блестящую карьеру. - Попробуйте предложить услуги мистеру Элуэллу. Кажется, он снова собирается выставлять свою кандидатуру. Вы ведь все-таки имеете кое-какой опыт, - покровительственно заметил мистер Кент. Мистер Медж передернулся. Ему, знаменитому "подмостному королю", ворочавшему десятками, сотнями миллионов, предлагают стать каким-то политическим импресарио! Кент уже исчез. Как показалось мистеру Меджу, он усмехнулся на прощание. Непроизвольно Медж стал отыскивать в толпе мистера Элуэлла. Скоро он заметил его импозантную фигуру. Элуэлл стоял в группе развязных джентльменов и что-то говорил, отставив левую ногу и делая пластичные жесты правой рукой. Мистер Медж осторожно подошел. Улучив момент, когда Элуэлл кончил свою речь и отправился к буфету, мистер Медж догнал его: - Хэлло, мистер Элуэлл! Элуэлл обернулся, вопросительно глядя на Меджа. Медж откашлялся: - Я слышал... кхм... что вам нужен политический босс! Несколько лет назад он платил этому Элуэллу за пошленькие статейки в газетах, а теперь!.. Мистер Элуэлл гневно поднял свои густые брови. - Сэр! - напыщенно начал он. - Вы, кажется, полагаете, что при выборе своих политических помощников я не интересуюсь репутацией претендентов на эти должности? Вы, может быть, полагаете, что, идя на жертвы ради интересов своей партии и защищая благо народа, я могу опереться этой честной рукой на руку человека, не знающего твердых принципов, могущего ради личной выгоды сменить убеждения? Вы думаете, сэр... Мистер Элуэлл прервал свою тираду, потому что Медж повернулся и, опустив плечи, тихо побрел в другую комнату. Элуэлл опять картинно вскинул красивую бровь и направился к буфету. Он собирался говорить там "о возрождении "красной опасности", проникающей через полярный туннель, и долге американцев защищать свою свободу и свободу народов мира, к чему они призваны самим богом". "Да, кому я нужен теперь?" - горько думал меж тем Медж. Какое ироническое и острое прозвище дали ему когда-то за то, что он сумел подкопаться под Арктический мост: "подмостный король"! "Подмостный"... Теперь он действительно оказался под мостом. И Арктический мост раздавил его... Завтра он пойдет ночевать под Бруклинский мост, а послезавтра утопится под мостом имени Вашингтона. - Сэр! - позвал кто-то тихо мистера Меджа. Медж вздрогнул. Только бы каких-нибудь два-три миллиона! Если бы нашелся человек, который мог бы помочь в эту минуту! О, как зло рассчитался бы он со всеми этими!.. Перед Меджем стоял незнакомый низенький человек с узкими глазками, приплюснутым носом и выдающимися вперед скулами. - Да, сэр, - неопределенно отозвался мистер Медж. - Могу я вас просить, извините, пройти со мной к тому окну, прошу прощения? - Пожалуйста, сэр. Медж с любопытством оглядывал незнакомого маленького человечка. - Сэр, - начал тот тихо, - я буду говорить прямо, извините. Общие выгоды и, может быть, общая ненависть, я осмелюсь произнести это слово, объединяют нас. Медж не мог скрыть своего изумления. - Я пришел сюда с надеждой, со страстным желанием встретить вас. - Ах, вот как! - Сэр! Вам и мне, извините, необходимо, чтобы Арктический мост перестал существовать. Медж испуганно отодвинулся от незнакомца. Что это? К чему подослали этого человека, чтобы окончательно погубить его? Кто это? Агент ФБР или ЦРУ? - Кто вы? Что вам надо от меня? - Я капитан Муцикава. Обстоятельства сложились так, что я был вынужден покинуть родину. Причиной тому - Арктический мост и люди, его создавшие. Вы видите, извините, что я прямодушен с вами. Я горю мщением! Помогите мне проникнуть в туннель, окажите это благодеяние - и туннеля не станет! Мистер Медж вздрогнул. Погубить туннель? Это ужасно! Он никогда не думал об этом. Но как ловко можно было бы сыграть на бирже! Его обесцененные акции опять подскочили бы. Но пойти на преступление? Нет, никогда! Он честный человек. Словно отвечая на мысли Меджа, Муцикава тихо сказал: - Я не прошу вас принимать в этом участие, извините. Вы лишь поможете мне через свою дочь. Я должен в качестве ее слуги попасть на территорию Туннель-сити, а она... она, извините меня, как супруга Герберта Кандербля, всегда может пожелать проехать в Туннель-сити. - Через мою дочь? - растерянно проговорил Медж, оглядываясь. - Но ведь она же развелась с Кандерблем... - Где она теперь? - нахмурился Муцикава. Медж смешался. - Она... Она недавно устроилась блюстительницей приличий в одно из частных учебных заведений. - Блюстительницей приличий... - протянул Муцикава. - Как же быть? - потер переносицу мистер Медж. Мимо в сопровождении Сэма Леви, бывшего служащего концерна Меджа, проходили Бильт и Хиллард. Ненависть колючим холодком пробежала по телу мистера Меджа. О, как бы он хотел с ними рассчитаться! Миллионы! Миллионы снова призраками вставали перед ним... Леви, жестикулируя рукой с толстыми пальцами, произносил свое неизменное "хоп". Он не желал замечать мистера Меджа. - Хорошо, - быстро сказал Медж, - вы отправитесь в Туннель-сити в качестве слуги миссис Амелии. Ведь ей необходимо съездить в Туннель-сити за вещами. Но это будет лишь простым поручением для вас сопровождать мою дочь, которое я оплачу вам впоследствии. Я ничего не знаю, кроме этого. Японец наклонил голову, чтобы скрыть усмешку: - Не беспокойтесь, сэр. Остальное я беру на себя, извините. Для меня лишь важно проникнуть в Туннель-сити, куда теперь не допускают никого. - О да, сэр... Вы так кстати напомнили мне о необходимости Амелии съездить за вещами. - Когда я могу получить от вас записку к ней? - Я напишу вам эту записку сейчас же. - Мистер Медж протянул руку к своему карману. Потом испуганно взглянул на неподвижное лицо Муцикавы. - Хотя нет, сэр, я не могу ничего писать. Завтра вы придете в мой старый коттедж: 132-я авеню, Флашинг. К завтраку... Мы всегда завтракаем вместе с дочерью. О'кэй! - Нет, - решительно возразил Муцикава. - Извините, но эту записку я получу от вас сейчас. - Но... - слабо запротестовал Медж. Снова он увидел в толпе Бильта и Хилларда; они казались ему призраками его собственных миллионов. - О'кэй, - тихо произнес он. - Я напишу... напишу вам эту записку, но только... никто не должен узнать мой почерк. Я не могу... не могу быть замешанным... Мистер Медж вынул записную книжку и стал неловко писать левой рукой. Муцикава наклонил голову. Медж не видел выражения его глаз. "Муцикава... - вспомнил Медж. - Я слышал это имя. Ах да... Недавно в газетах... какое-то убийство молодой японки... дочери крупного психиатра. Ну что ж!.. Значит, этот может..." И он улыбнулся. Конец второй части Часть третья КАТАПУЛЬТА Берегите слой озона. Он защищает Землю от ультрафиолета, а раны в нем не заживают. Глава первая ЧЕМОДАН МУЦИКАВЫ Муцикава вышел из "Клуба суеверных" на Бродвее. Бесконечный поток автомобилей перегораживал улицу. Настроение у него было приподнятое. Решимость наполняла все его существо. Сейчас он ненавидел Арктический мост и Андрея Корнева, как только может ненавидеть человек своего врага, отнявшего у него все, что он имел в жизни. Он, Муцикава, считающий себя истинным японцем, должен скитаться в эмиграции, не может вернуться на родину по вине Корнева. Он стал преступником, убийцей... Ненавистный профессор Усуда! Это он послал его в дьявольскую экспедицию американцев, чтобы избавить дочь от его претензий. И для этого он свел его с агентами судовладельцев. Оказывается, Усуда любовно защищал свою дочь, а Муцикава... Медж, некогда всесильный Медж - сейчас только жалкое существо, способен лишь на то, чтобы дать Муцикаве записку к дочери, написанную левой рукой. Ну что ж, и этого довольно. Жизни больше не существует для Муцикавы. Нет О'Кими, нет чести, нет родины. Ну что ж, пусть придет смерть, но... Но прежде весь мир узнает Муцикаву! Проклятое сооружение и его ненавистный создатель пойдут на дно. Теперь им уже не восстановить свой проклятый мост! Муцикава вздрогнул и очнулся. Пронзительный визг раздался над головой. Он услышал отчаянные ругательства и даже непрекращающиеся автомобильные гудки, запрещенные в городе. Он стоял на мостовой. Перед ним, заняв почти всю улицу, остановился затормозивший в последнюю секунду автомобиль. Американец без шляпы, красный, с выпученными глазами, безобразно ругался: - Эй вы, черт вам в оба слепых глаза! На кой дьявол носите вы очки, если лезете прямо под машину? Вы думаете, что мне жаль разбить вашу идиотскую голову? Как бы не так! Мне просто жаль разбить фары у машины! Муцикава почему-то снял шляпу и смущенно вертел ее в руках. - Извините, сэр, - пробормотал он. - На кой черт мне ваши извинения! Я плюю на них! Я не возражал бы против того, чтобы хорошенько помять вас радиатором, если бы был уверен, что у такого бродяги найдутся родственники, которые смогут заплатить за помятый капот. Не люблю давить бездомных собак. Муцикава вспыхнул. Ничем нельзя было его больше оскорбить, как упоминанием о его бездомности, Он стиснул зубы: - Я думаю, извините, сэр, что... что американские законы покарали бы вас за преступление. Американец расхохотался: - Что? Американские законы? Да вы их, я вижу, не знаете. В Америке каждый оказавшийся на мостовой в неуказанном для пешеходов месте приравнивается к сумасшедшему. Поняли вы это? По нашим законам, парень, ваши родственники возместят мне все убытки, которые нанесет ваша разбитая голова моей машине. - Извините, сэр, я жалею, что законы Америки действительно таковы, - вежливо, но зло сказал Муцикава и сошел с мостовой. Американец послал ему вслед крепкое словцо и медленно поехал вдоль тротуара. Непростительная оплошность! Он должен быть осторожнее. Его жизнь еще нужна для больших дел. Эти руки должны уничтожить проклятое сооружение. Муцикава остановил таксомотор, вынул записку Меджа и дал шоферу адрес Амелии. Частые остановки у светофоров его не беспокоили. Он снова погрузился в обдумывание всех деталей своего плана. Лишь бы пробраться в туннель! Он взорвет эту проклятую трубу и пустит ее на дно, не задумываясь над тем, как спастись самому. Еще в детстве он мечтал стать в новой войне живой торпедой, чтобы взорвать вражеский корабль. Время пришло. Теперь он будет живой миной и пустит ко дну ненавистное сооружение. Пусть вместе с самим собой! Но и с Корневым также. Вместе с этим живучим Корневым!.. Проклятье ему, отнявшему счастье Муцикавы! Автомобиль остановился перед высоким зданием. Надо было подняться на пятнадцатый этаж. Лифтер открыл дверь и, высунувшись, крикнул: - Ап! Вверх! Муцикава вошел в кабину лифта. С ним вместе пошла какая-то дама. Муцикава поспешно снял шляпу: он знал, что так принято у американцев. Дама была еще молода. Но фигура ее как-то преждевременно поникла. Она была одета просто, без крикливости, даже, пожалуй, бедно. Муцикава решил заговорить с ней, спросить, не знает ли она работающую в этом доме Амелию Медж. Дама приподняла изломанные посередине брови. - Что вам угодно? - сухо спросила она. Муцикава смешался. Черт возьми! Никогда не умел он разговаривать с женщинами. Он, готовый на любой смелый поступок, не находил слов при разговоре с самой простой женщиной. А тут эта строгая леди... Зачем только он обратился к ней? - Я Амелия Медж. Что вам угодно? - повторила женщина. - Извините, леди, - пролепетал Муцикава, набираясь храбрости. - У меня есть к вам записка от вашего отца. - О'кэй! Давайте ее сюда. Муцикава колебался. Он не мог передать такую щекотливую записку первой встречной женщине. - Простите, леди. Позвольте мне вручить эту записку у вас в офисе, - схитрил Муцикава. - Хо-хо! - воскликнула женщина. - Давайте-ка сюда эту записку без лишних слов. - Да, но, леди... - запнулся опять Муцикава. Лифт остановился. Они вышли в коридор. Женщина направилась к двери, на которой значилось: "Школа приличного поведения и хорошего тона". Ниже была карточка: "Цены умеренные". Мисс Амелия Медж, бывшая жена великого Кандербля, вчерашняя миллионерша, в прошлом эксцентричная председательница Лиги борьбы с цепями культуры, теперь обучала неловких провинциалок правилам хорошего тона. - Да, я здесь работаю, - сказала Амелия, как бы отвечая Муцикаве. - Скорее выкладывайте ваше дело, если не хотите получить в челюсть! Тон Амелии убедил Муцикаву, что он действительно имеет дело со знаменитой Амелией Медж. - Да, я обучаю этих идиоток, как надо сидеть в гостиных и какими ложками пользоваться за обедом, - с горечью произнесла Амелия. Муцикава просиял. О! Он только и ждал этого. Надо, чтобы она так... же ненавидела, как он. Тогда вдвоем они смогут... Муцикава протянул Амелии записку. Она быстро пробежала ее, удивленно подняла брови, потом сунула ее в сумочку. - Левой рукой? Странно! Ну, живо! Что там еще? - сказала она. Вдруг дверь открылась. Вошла толстая дама - по-видимому, владелица школы. Мисс Амелия опустила голову и церемонно присела. Хозяйка милостиво кивнула и поплыла по коридору, подозрительно окинув взглядом Муцикаву. Муцикава мысленно проклинал себя. Здесь, в этом темном коридоре, должно начаться великое дело, а его будущая сообщница приседает и трясется перед жирной хозяйкой! Он же стоит, как бездомный бродяга. Но Муцикава умел владеть собой. - Леди, - начал он, - туннель отнял у вас мужа... Амелия метнула на Муцикаву уничтожающий взгляд. Он ожидал, что она разразится градом проклятий, но она произнесла еле слышно: - Да. В этом слове не было больше прежнего задора. Это был призрак разбитой жизнью женщины. - Вот что, леди... Для вашего мужа не существует ничего, кроме туннеля. Это сооружение, извините, стало между вами... - Ах да... Тысячу раз да... Ну и что же? Что вам от меня надо? Не терплю лишних разговоров! Муцикава понизил голос: - Помогите мне, и туннель не будет существовать. Я верну вам вашего мужа. - Чем я должна вам помочь? - О леди, въезд в Туннель-сити воспрещен... Всех желающих туда приехать строго проверяют. Я должен пробраться туда, и в этом поможете мне вы, извините. Я буду вашим слугой. Вы поедете к мистеру Кандерблю с повинной, будете просить у него прощения. Пусть он даже откажет вам. Тогда вы захотите взять оттуда свои вещи. Они нужны вам сейчас. Извините, ваше материальное положение... - Ах, не говорите о нем! - Словом, вы поможете мне проникнуть в Туннель-сити, а дальше уж я сделаю все сам. Вам достанется мистер Кандербль, а мне - проклятый туннель, извините. - Возьмите его, возьмите его! - с былой живостью и энергией произнесла Амелия. - Значит, мы едем, леди? - О да! Но... но у меня совсем нет денег. - Пустое, - мрачно сказал Муцикава. - У меня найдутся. Амелия не колебалась ни минуты. Ей было совершенно все равно, что замышляет японец. Ей обещали вернуть мужа, прежнее положение. Она сможет вырваться из этой дыры, где надо заискивать перед толстой гусыней, которая лишь из тщеславия держит ее, бывшую жену столь знаменитого человека. - О'кэй! Согласна! - Амелия передернула плечами. - Я помогу вам. Когда мы едем? Надо ведь получить разрешение. - О, миссис Амелия, если я стану вашим слугой, то все будет в порядке! Не откажите в любезности, извините, напишите сейчас несколько бумаг. А эту толстую леди... Я думаю, вы не будете жалеть о ней? - Я с удовольствием послала бы ее к черту, но я не слишком верю вам. Мы поедем. Я помогу вам во всем. Мне нужен он. Но если... если... Словом, я беру у хозяйки только отпуск, а вы, кто бы вы ни были, должны платить мне жалованье. - О'кэй! - опустил голову Муцикава. - Пусть это будет, извините, единственный случай, когда слуга будет платить жалованье своей хозяйке. Амелия и Муцикава договорились обо всем. Муцикава сообщил, что отправляется покупать чемоданы. О! В этих чемоданах была сконцентрирована вся ненависть Муцикавы. Прямо от Амелии Муцикава, даже забыв нанять таксомотор, побежал к остановке сабвея, чтобы опуститься в Даун-таун. Там, в одном из деловых кварталов, он должен был достать все, что ему было нужно. По дороге он получил разрешение на въезд в Туннель-сити для себя и Амелии. Формальности в представительстве Туннель-сити были несложны. Оказывается, Кандербль распорядился не чинить никаких препятствий миссис Амелии, если она пожелает съездить в Туннель-сити за своим имуществом. Все складывалось как нельзя лучше. Муцикава даже не ожидал, что все так удачно получится. В самом веселом расположении духа он отправился в Даун-таун - нижний город. Имя гангстера Контонэ, как когда-то Аль Капоне, было известно каждому американцу, не говоря уж о полиции. От всех своих собратьев по профессии он отличался тем, что никого не убивал и никого не грабил, но тем не менее он занимался самым предосудительным делом и с его помощью было совершено немало преступлений. Однако он никогда не сидел в тюрьме по уголовным делам. Попадал в тюрьму он часто, но причиной этому была его чрезмерная любовь к быстрой езде по нью-йоркским улицам и полное пренебрежение к правилам уличного движения. Мистер Контонэ был монополистом в деле снабжения всех американских гангстеров "средством производства". И горе было любой фирме, если она продавала ручные пулеметы, револьверы, бомбы без посредства мистера Контонэ! Прекрасные мастерские, принадлежавшие мистеру Контонэ, производили отмычки, сверла, специальные автогенные резчики для вскрытия сейфов. Другие мастерские оборудовали автомобили легкой броней и небьющимися стеклами огромной толщины. Словом, мистер Контонэ никого не грабил и не убивал, но ограбить и убить без помощи всесильного мистера Контонэ было невозможно. Контонэ пользовался всеобщим уважением. Его пожертвования недавно открывшемуся университету в штате Вентена создали ему славу поборника просвещения, а умелое влияние на муниципальные выборы гарантировало процветание его предприятиям. Личная же смелость и беспощадность, а также быстрая езда снискали ему уважение среди гангстеров, остерегавшихся приобретать что-либо для своей "работы" не через посредство агентов мистера Контонэ. Вот в одной из таких контор, существовавшей на Централь-стрит под вывеской технической конторы, и должен был получить Муцикава нужные ему средства. - Хэлло, мистер японец! Для вас все готово, и вы получите оба ваших чемодана, даже в том случае, если захотите пустить на воздух Панамский канал. Политика никогда еще не мешала коммерции. Толстый джентльмен с вонючей сигарой в руках затрясся от смеха, приведя в движение свои бесчисленные подбородки. - Хэлло, вы там! - крикнул он через перегородку. - Чемоданы мистера японца! Из-за перегородки отозвались, послав "толстого Чэрри" к черту. Какой-то парень в шляпе набекрень с трудом тащил два чемодана. Муцикава покачал головой: - Я не возьму, извините, этот товар у вас. Я заказывал более портативные. Для моего дела не годятся такие чемоданы. - Хэлло, Билль! Этому джентльмену надо что-нибудь более подходящее для его роста. - Идите вы все к дьяволу! - снова послышалось из-за перегородки. - Вечно они все перепутают! Вы взяли чемоданы не с миной для мистера японца, а магнитные мины для этих "гринго-повстанцев". В следующий раз я взорву вас этими минами! Тащите их обратно! Муцикава терпеливо дожидался. Через полчаса явился невысокий смуглый человек с длинными прямыми волосами и забрал оба чемодана, которые едва не попали к Муцикаве по ошибке. Они были слишком тяжелы. Через стекло витрины было видно, как индеец еле тащил их. Наконец Муцикава дождался, и ему вынесли небольшой изящный чемодан, в котором, по словам "толстого Чэрри", сидел бес, способный разнести Эмпайр-Стейт Билдинг на кусочки не больше дюйма величиной. Агенты Контонэ брали огромные деньги за свою продукцию. Муцикава истратил почти все, чем располагал. Остались только средства, необходимые ему и Амелии, чтобы доехать до Туннель-сити. Остальное не интересовало Муцикаву. Узенькая Централь-стрит была заполнена стоящими автомобилями. Ездить можно было лишь по середине улицы и то с огромным трудом. Муцикава, оглядываясь, нет ли поблизости таксомотора, стал переходить улицу. Тяжесть чемоданчика почти не ощущалась. Муцикава шел бодрым, легким шагом. На душе было спокойно. Он уверен в успехе. Он шел на собственную гибель без малейшего раздумья или страха. Жажда мести была в нем сильнее любви к жизни. План его прост: проникнуть в здание подземного вокзала, оттуда - в трубу плавающего туннеля. Затем пройти в глубь туннеля возможно дальше от берега. Идти пешком по трубе, может быть, несколько дней, чтобы в тот день, когда пойдет первый сверхскоростной поезд, в котором поедет Корнев, взорвать туннель, пустить его на дно. Он представил себя в тот момент, когда повернет рычажок мины на взрыв. Разве поймут они, эти гангстеры, которые продали ему страшное оружие разрушения, что ему не надо никакой выдержки времени! Ему будет некуда спасаться. Он взорвет сам себя. Да, сам себя... Рука у него не дрогнет. Муцикава вскрикнул. Небоскребы качнулись и исчезли... Толпа мгновенно образовалась около машины задавившей человека. Шофер в мягкой шляпе набекрень с проклятием выскочил на мостовую. Еще бы! Разве допустима задержка машины самого Контонэ! Он спешит в Нью-Йорк, и ничто не может его остановить. Мистер Контонэ сам выглянул из машины. - Проклятый цветной! - презрительно сказал он и дал указание, как лучше вытащить из-под колес изуродованное тело. Услужливый полисмен потянул застрявший под дверцей чемодан. И в этот миг произошло невероятное. Немногие свидетели этого события остались в живых. Автомобиль мистера Контонэ, сам мистер Контонэ, его шофер, полисмены, труп раздавленного японца и около тридцати зевак и прохожих были разорваны в клочья. Одно колесо автомобиля, пробив толстое зеркальное стекло, влетело в окно двадцать четвертого этажа, в офис Воздушной трансконтинентальной полярной компании. Из числа служащих компании никто не погиб, так как все были уволены за неделю до случившегося. На место происшествия были вызваны пожарные, чтобы смыть с мостовой ужасные следы катастрофы. Движение в этой части города остановилось на несколько часов. Некоторым домам грозил обвал, а стена одного из них действительно обвалилась вскоре после взрыва. Репортеры выдумывали всяческие подробности этого происшествия и в зависимости от направления своих газет давали самые разнообразные сообщения. Большинство газет сходилось только в одном: мистер Контонэ - глава гангстерского треста по снабжению бандитов оружием - погиб во время перевозки крупного груза взрывчатых веществ. Глава вторая ЛУНОЛЕТ Станцию эстакадной монорельсовой дороги осаждала толпа. Попасть на эскалатор не было никакой возможности. Смельчаки забирались по ажурным колоннам, но протиснуться на платформу им не удавалось, пока не отходил очередной поезд. Все дело было в объявлении дня открытых дверей в Ракетном институте. Попавшие туда могли увидеть воочию подготовленный к полету лунолет. К толпе подъехал комфортабельный электромобиль. Из него вышел высокий седой человек. Держался он прямо. Следом за ним из-за руля поднялась стройная черноглазая женщина, а с заднего сиденья выбрались два мальчика. Постарше олицетворял собой "загадочную акселерацию", ростом почти сравнявшись с седым своим спутником, а младший был подвижный, быстрый, тоже темноглазый, как мать, но белобрысый. Его лицо с тонкими чертами казалось сосредоточенным, взволнованным. Все четверо остановились перед живой стеной, преградившей им путь. Кто-то обернулся, узнал: - Проходите, Николай Николаевич. - Пропустите товарища Волкова! - поддержали его другие. Словно невидимая рука раздвинула толпу. К эскалатору, поднимавшему пассажиров на перрон, открылся проход. Волков отвечал на многочисленные приветствия. Женщина смущенно улыбалась, а младший мальчик считал своим долгом кивнуть каждому, кто здоровался с его дедом. Старший же окидывал всех веселым взглядом, явно довольный, что все узнают его дядю, Волкова. - Знаю я младшего-то мальчонка. Сын это инженера Карцева, того, что Мол Северный строил. - Да ну? А постарше? - Это Андрея Степановича Бурова сын, в нашем мартеновском цехе первого инженера. А с ими мать мальчонки, геолог... Помните историю с островом Исчезающим? - Ну как же! Так, значит, она дочь Николая Николаевича. Да, это была одна из героинь полярной эпопеи Галя Волкова. - Я боюсь, Сереженьку задавят там около института. Как притягивает к себе людей космическая романтика. А мы увлекались Севером... - говорила она. - Ничего, ничего. Сергей Сереженьку нашего защитит. Плечи у него чемпионские. Пусть оба Сергея увидят не только сам институт, но и тех, кто в него стремится. - Я, мама, на дерево в крайнем случае залезу. С него будет виднее и до звезд ближе. - Смотри не свались с дерева. - Дедушка говорил, что ты тоже лазила, когда маленькой была. - Я и сейчас могу, - рассмеялась мать. Галина Николаевна подошла к перилам, вдоль которых в ящиках росли цветы, и с наслаждением понюхала их. - Можно я сорву один? - спросил мальчик. - Я тебе сорву! - пригрозил старший Сергей. Однорельсовый путь натянутой нитью серебрился вдали. Ажурные легкие арки эстакады убегающими волнами вздымались над листвой росших у их основания деревьев. Жужжащий поезд остановился у перрона. Толпа тихо ждала. Никто из стоящих поблизости от Волкова и его семьи не входил в вагон. - Ты понимаешь, конечно. Лучше, чтобы они знакомились со всем на общих основаниях. Галина Николаевна кивнула. Мальчик повис у нее на шее, словно уезжал невесть куда. Лишь когда Николай Николаевич и оба Сережи появились в окне вагона, усаживаясь в удобные кресла из искусственной кожи, люди стали входить в вагон. Сережа-маленький нажатием кнопки открыл окно. В вагоне стало слышно музыкальное жужжание гироскопа, удерживающего в устойчивом положении двухколесный вагон "велопоезда". Состав плавно тронулся. Одновременно по второму пути подошел встречный поезд. Он не имел никаких токосъемных устройств. - А ну, - спросил Николай Николаевич Сережу, - откуда поезд берет ток? - Из рельса, - бойко ответил мальчик. - По нему токи высокой частоты бегут. Через воздушный промежуток в трансформаторной обмотке вагона возбуждается ток. Он и крутит моторы. - Если бы ты так по истории отвечал, - вздохнул Николай Николаевич. - Так ведь мы не в архивный институт, а в ракетный едем, - отпарировал внук. Волков усмехнулся: - Хорошо, поговорим о технике. - Это правда, что лунолет сами студенты сделали? - Под руководством ректора института, доктора технических наук профессора Анны Ивановны Седых, - солидно разъяснил Сережа-старший. - Она - главный конструктор космического объекта. - А зачем ты с нами едешь, если физиком решил стать? - Современный физик не может быть оторван от техники, - разъяснил Сереже его юный дядя. - Ну, коли так, - заметил Николай Николаевич, - то скоротаем дорогу кое-каким расчетом. Будущему физику карандаш в руки, а школьнику, который механику проходит, не отставать. Сережа уставился в окно, явно побаиваясь дедовской выдумки. За окном мелькали дома-амфитеатры с широкими террасами, на которых росли деревья. Пронеслись стеклобетонные громады заводов с чистыми, словно паркетными дворами, разлинованными межцеховыми дорожками. Потом под эстакадой зеленым потоком заструились сросшиеся кроны деревьев. Там и здесь мелькали крыши дач, бассейны для плавания, зеленые лужайки с резвящейся на них детворой. - Итак, - начал Волков, - что за лунолет студенты соорудили? - Это я знаю, - заявил Сережа. - Вроде космического автобуса. Космос - обратно. В таком же виде возвращается, в каком улетал для постоянной связи с базой на Луне. Ну, будет такая. Потому и лунолет называется. Так в "Пионерке" писали. - Правильно писали, - поощрил Волков. - А чем это достигается, вот что вы мне скажите? - Наверное, топливо особое, - предположил мальчик. - Конечно, и топливо, но... не только. Что еще? Почему день открытых дверей Ракетного института приурочивается к окончанию Арктического моста? - Праздник общий, - нашелся мальчик. - Чудило ты, - вмешался Сергей. - "Из пушки на Луну" читал? - Ну, читал. Я всего Жюля Верна знаю. - Положим, не всего. Только несколько томов из шестидесяти, кажется, его романов. - Вот как? - присвистнул Сережа. - Да, друг, вот так. Могли они в снаряде из пушки вылететь? - А что? Они вылетели. И вернулись. Правда, на Луну не спускались. - Это в книге. А ты бы полетел? - Спрашиваешь. Это ты струсил бы. - Вот в лепешку и превратился бы. Лепешка и есть лепешка. - В лепешку? Врешь. Там не написано. - Чудило ты! Ствол пушки был слишком короток. Чтобы разогнать ядро до второй космической скорости, когда оно может оторваться от Земли, ускорение понадобилось бы столь большое, что оно расплющило бы пассажиров снаряда. Другое дело труба Арктического моста. Мальчик заинтересовался. Этот Сергей все знает. По детской привычке он спросил: - Почему? - Да потому что длина ствола туннеля подо льдом четыре тысячи километров. Это, пожалуй, в полмиллиона раз длиннее ствола тяжелого артиллерийского орудия. - Ну и что? - А то, что ускорение разгона лунолета в трубе Арктического моста будет в полмиллиона раз меньше, чем в пушке Жюля Верна. Всего лишь в неполных два раза больше ускорения земной тяжести. Разгона почти не почувствуешь. Будто ты на коленях у меня уселся и ногами в переднее сиденье давишь. Вот и все. И всего одиннадцать минут. - А зачем пушка, если мы в Ракетный институт едем? - Видишь ли, когда-нибудь ты будешь изучать диалектику и поймешь единство противоположностей. Развитие ракетного сообщения в космосе приведет к отказу от ракет. - Врешь! - Нисколько. Пока ракет запускали немного, можно было не пугаться того, что, пробивая слой озона, они оставляли в нем бреши, которые не скоро затягивались. - Бреши? Я и говорю брешешь. - Не играй словами. Дело в том, что слой озона - жизненный щит нашей планеты, он защищает ее от губительного воздействия ультрафиолетовых лучей Солнца. В Америке одно время носились с новым средством массового уничтожения, которое страшнее даже ядерных сверхбомб. - Да ну?! - Вот тебе и "да ну"! Уверяли, что можно уничтожить часть слоя озона, образовать в нем огромную дыру, чтобы все на Земле под нею превратить в пустыню трупов. - Так что они? Собираются теперь так вместо ядерных бомб? - Боятся. Никто не знает куда пойдет это черное пятно без озона: на неугодные Америке страны или на нее. Как бы не вызвать у себя пустыню и всеобщую гибель. - Ну а ракетные корабли? - Пока их немного - страшного нет. Но если пробивать слой озона каждый час, каждую минуту, то раны в нем не зарастут. - Значит, назад к Жюлю Верну? - Техника развивается по спирали. Она возвращается к пройденному, но уже на новом уровне. Вот я и подозреваю, что в Ракетном институте задумались, как без ракет в космосе обойтись. - Рассуждения твои, Сергей, интересны. Но как ты их подкрепишь? Расчетами? - вмешался Николай Николаевич, подзадоривая будущего ученого. Тот оживился и вытащил ученическую тетрадку. - Давайте сосчитаем. Юноша написал несколько школьных формул и подставил в них числовые значения скорости в 12 километров в секунду (выше второй космической скорости 11,2 км/с в расчете на торможение в воздухе при выходе на орбиту), длины пути разгона 4 миллиона метров и получил ускорение 1,86g. - Стоп, - вмешался Николай Николаевич. - Вот здесь мне и хотелось выяснить, какая мощность требуется для разгона лунолета в трубе Арктического моста. - Я не знаю точно веса лунолета. Может быть, сделаем это на обратном пути? - Нет, почему же. Примерно прикинем. Наш Сережа знаток атомобилей-малолитражек. Сколько весит малолитражка? - С пассажирами и грузом в 50 килограммов - 1400 килограммов. - Вот и отлично. Будем считать и мы полторы тонны полезного груза. Прибавим, конечно, вес ледяного панциря, который испарится в воздухе, когда лунолет вылетит из трубы и станет пронизывать атмосферу. Ну и, конечно, учесть надо еще вес топлива для реактивных двигателей. Словом, считай десять тонн. Анна Ивановна Седых нас потом поправит. Разумеется, с локомотивом. Сергей стал быстро писать в ученической тетрадке. - Около миллиона киловатт. - Вот в том-то и дело, - многозначительно заметил Николай Николаевич. - А мощность атомных станций Арктического моста в десять раз меньше, на порядок, как говорят математики. - Как же быть? - поднял от тетради глаза Сергей, пытливо смотря на Волкова. - Об этом мы и поговорим с Анной Ивановной. Мы недавно вверху этот вопрос рассматривали... твои же цифры... - Неужели строить специальную станцию в миллион киловатт? - спросил Сергей. - И заводы - потребители этой энергии? И города? - В этом вся и загвоздка. Мост заканчивают, лунолет готов. А вылететь ему без ракет не удастся. Энергии нет. За разговором время пролетело быстро. Назад плыли леса и перелески. Под арки эстакад ныряли асфальтовые и железные дороги. Москва осталась позади. Николай Николаевич со своими юными спутниками спускался с перрона станции "Ракетная". Стройная женщина в подчеркивающем талию костюме спешила ему навстречу. Прямые брови ее были сведены, красивая голова с тяжелым кольцом кос закинута немного назад. Протягивая Волкову обе руки, она говорила: - Я так рада, Николай Николаевич, видеть вас здесь. Но вы перепугали меня своим звонком. Вместо того чтобы вызвать меня к себе, приезжаете сами, обычным поездом, да еще в такой день всеобщей толчеи. - А я не один. Видите? Два будущих ваших соратника ознакомиться с вашим делом хотят. - Пожалуйста. Нам нужна смена. Мы здесь и учим и учимся сами на новых конструкциях. Вместе с толпой пассажиров Волков со своими юными спутниками и Анной Ивановной Седых вошел в институт. - Это невозможно, - говорила, тщетно стараясь сдержать себя, Анна Ивановна. - Ради того, чтобы успеть закончить лунолет ко времени завершения Арктического моста, я сама доставила из Восточного порта недостающее оборудование корабля... Николай Николаевич быстро взглянул на Аню: - Вы недавно были в Восточном порту? - Да, была, Николай Николаевич. А теперь... - Аня протянула руку и с силой отломила ветку, свисавшую над самой дверью входа в здание. - Я так торопилась... Я ни минуты лишней не провела в порту, несмотря на то, что встретилась там... притом через столько лет... - Вы встретились? - быстро спросил Николай Николаевич. - Неужели нельзя на одиннадцать минут перегрузить Великое энергетическое кольцо? - отвечая на свои мысли, неожиданно произнес Сергей Буров. - Одиннадцать минут! Видишь, Сергей, ты прав. А какая у тебя мощность получилась? - обернулся к нему Волков. - Миллион киловатт, - ответил юный физик. - Миллион сто тысяч, - поправила профессор Седых. - Это не легче, - вздохнул Николай Николаевич. - Лунолет свой вы делали не по правительственному плану, а по вашей институтской инициативе. Конечно, все вам помогали. Но с запуском его в трубе дело сложное. Не от нас одних зависит. Есть еще американская сторона. - О! Герберт Кандербль - мой давний друг! - Друг, пока не идет речь о миллионе киловатт. А у нас мощность - шестьдесят тысяч киловатт на нашем берегу, шестьдесят - на его. Где ж здесь миллион взять? - Замкнуть энергетическое кольцо, подключить Куйбышевскую, сибирские гидростанции, другие станции - атомные... - Это связано с огромными техническими трудностями и может надолго вывести линию высоковольтной передачи, которую, кстати говоря, придется еще дотянуть до берега Ледовитого океана. - Как же быть, Николай Николаевич? - Придется отложить запуск лунолета. Но мы все же посмотрим на него... на общих основаниях... в день открытых дверей. - Просим вас. Но только не закрывайте и нам двери. Как вы знаете, лунолет сделан студентами. Кое-кто из них мечтает вести его в космос. - Разве они не знают, как комплектуются всегда экипажи космических кораблей? Исключений не будет. Первым пилотом будет человек-невидимка. - Человек-невидимка? - обрадовался Сережа. - Как так? - А так. Человек будет присутствовать, отдавать распоряжения, но его не будет. - Чудило ты! Автоматы это, управляемые с Земли, - пояснил Сергей. - Как всегда. В сопровождении Анны Ивановны Седых группа знакомящихся с институтом, а в ее числе и Николай Николаевич с двумя мальчиками, подошла к огромному ангару, куда вели железнодорожные пути. - К отправке готовимся, - заметила Аня. - Все выполнено в габарите железнодорожного вагона. Теперь взгляните на сам лунолет. Он пока без разгонного локомотива. - И, нажав кнопку, она открыла ворота ангара. Там блестело нечто серебристое, похожее на огромную цистерну. Заложив руки за спину, Николай Николаевич словно в первый раз рассматривал хорошо уже знакомый ему космический корабль, совсем непохожий на многоступенчатую ракету. Здесь была как бы только последняя ее ступень, с кабиной космонавтов, с могущими выдвигаться треугольными крыльями, прижатыми сейчас к оболочке. - А я и не знал, что вы с ним уже встретились в Восточном порту, - тихо сказал Волков. - Не с ним, а с ней. Когда-то мы вместе работали в корабельном госпитале... Волков улыбнулся и ничего не сказал. Они обошли вокруг "цистерны" и вошли внутрь ее через открытый с другой ее стороны люк, оказавшись в цилиндрическом коридоре. Николай Николаевич сказал: - Совсем как в подводном доке Арктического моста. Вам это не напоминает? Аня вздрогнула: - Это родилось из ракетного вагона и предназначено для разбега в трубе Арктического моста. - Конечно, - улыбнулся Волков. - Вот рубка управления, - сказала Аня, открывая дверь в торцевом отсеке. Через толстое лобовое стекло, занимавшее всю переднюю часть кабины, виднелся двор института с толпой будущих студентов, стоящих у дверей ангара. - После запуска в трубе разгонным локомотивом мы выйдем на трассу и полетим к Солнцу, чтобы использовать его притяжение. Для окна предусмотрен специальный светофильтр. - Аня нажала кнопку. Послышалось легкое шуршание, и все стекло затянулось розовой пленкой. - Теперь без боли можно смотреть на Солнце. - И видеть все в розовом свете. - Что же мне остается делать, если вы отменяете... - улыбнулась Аня. Волков уселся в кресло пилота и потрогал рычаги: - Рождено ракетным вагоном? И верно, словно в вагоне и сидишь. - Не совсем так. Там не было боковых и тормозных дюз. - Недаром же у вас Ракетный институт, хотя было бы вернее переименовать вас в электроракетный институт. Я имею в виду ваш знаменитый электроразгонный локомотив. - Это будет очень правильно, Николай Николаевич. Ведь мы открываем у себя электротехнический факультет. - Слышите, братья Сереги? - обернулся к застывшим от впечатлений мальчикам Волков. - Электроракетчиками можете стать! Вы не ждите меня, ребята, шагайте по аудиториям, лабораториям, идите с остальными... Мальчики послушно вышли. - Славные ребята, - сказал Волков. - Значит, ракетный вагон? - переспросил он. - А вы вспоминаете о нем? - Ну конечно! Он же был прототипом корабля. - Нет. Я спрашиваю об Андрее Корневе. - И Волков искоса взглянул на Аню. Возможно, из-за светофильтра лицо ее показалось ему залитым краской. - Об Андрее? - тихо повторила Аня и почему-то прикрыла дверь в цилиндрический коридор, куда вышли мальчики. - Вы знаете, Николай Николаевич, не могу объяснить, но в последнее время я себе места не найду. Особенно после встречи в Восточном порту. Я вам как-то рассказывала о Барулиной. Она была врачом на корабле, где Андрей... Я встретила ее. Столько воспоминаний!.. Ах, если бы вы согласились на наш полет. - Нет, этот вопрос пересматриваться не будет. Старт вашего корабля с автоматом на борту (имейте это в виду!) откладывается. И на это есть еще кое-какие причины. Я хотел сообщить вам, Аня, - он впервые сегодня назвал ее так, - что Андрей Корнев жив и вернулся к нам... через Восточный порт. Аня ничего не ответила. Николай Николаевич сидел лицом к пульту и не поворачивался. За собой он не слышал никакого движения. Снаружи доносился гул голосов и какие-то глухие удары. Может быть, кто-то хлопал ладонью по обшивке корабля. - Значит, перед этим стеклом сперва будет ледяной панцирь? Корабль взлетит внутри "летающего айсберга"? - Да, да... - пролепетала Аня. - Лед растает в полете от нагрева о воздух, и тогда пленка пригодится, защитит от солнца. Перед Волковым прыжками двигалась секундная стрелка хронометра. Он следил за тем, как переползала она из левой половины циферблата в правую. - Он здоров теперь. Много перенес. Пролежал несколько лет в параличе. Терял память... Стрелка хронометра поднялась вверх, прошла через нуль и стала спускаться. Волков обратил