---------------------------------------------------------------
Фантастическая повесть
Иркутск,
Восточно-Сибирское книжное издательство, 1974.
OCR: Александр Симаковhttp://www.shepilovsky.narod.ru/
---------------------------------------------------------------
ОТ АВТОРА
Фантастика многолика, многогранна. Автор имеет право ставить своих
героев в самые невероятные условия. И я воспользовался этим правом.
Герои повести Фил - человек одаренный сверх всякой меры. Он специалист
во всех науках. С какими бы головоломными проблемами Фил ни сталкивался, он
их легко решает и осуществляет грандиозные проекты.
Кто не знает барона Мюнхгаузена? Достопочтенный барон вытащил сам себя
за волосы из болота. Фил не может этого сделать, но зато он может получить
твердый свет и повернуть вспять ход биологических процессов своего
организма. Фил имеет смелость оперировать точными цифрами и ссылаться на
последние научные достижения. В этом его главное отличие от знаменитого
враля. Тем не менее, родство их оспаривать невозможно.
Насколько мне удалось серьезные научные достижения сочетать со
сказочными событиями - пусть судит читатель. И если читатель улыбнется, я
буду рад. А если у него взыграет воображение и появится интерес к затронутым
вопросам - буду рад вдвойне.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Хитрое учреждение. Спор. Исчезновение профессора. Поиски помощника.
Заказ мумии.
Когда я родился, счастливые родители дали мне такое имя, что я даже в
раннем детстве стеснялся произносить его. Не знаю - в каком справочнике они
его выкопали. Безусловно, согласиться с этим я не мог и всегда представлялся
сокращенно, ФИЛ, одними инициалами. Казалось бы, сотрудники должны это
понять и не вгонять человека в краску. Так нет же! Упорно ломают собственный
язык, выговаривая имя, данное мне при рождении, и вообще почему-то считают
меня пустозвоном. Это они вслух не стесняются сказать, а что про себя
думают, можно только догадываться.
Мы не только научные работники, мы также и кладовщики, и лаборанты, и
мастера-универсалы. Мы трудимся неплохо, добросовестно, лодырей нет, но я
уже разочаровался: за стены учреждения пока ни один чертеж не вышел, ни один
винтик не вылетел, ни одна мысль не выскочила. Мы не принесли пользы даже
букашке, а уж о людях я помалкиваю. На редкость минус-продуктивное
предприятие с оригинальной, но бестолковой вывеской: "Все из всего". Не
нравится мне такая бесперспективная работа, и я уже понял, что рано или
поздно уйду отсюда. Я даже своей должности толком не знаю. Несмотря на это,
у меня есть свой начальник, такой худенький - не буду говорить плюгавенький,
чтобы не обидеть его. Однако голова у него массивная и похожа на кокосовый
орех. Зовут его Марлис. С мнением Марлиса считаются все, с моим - никто. А
почему? Я не считаю свои проекты дерзновенными, идеи - сногсшибательными, а
размах - колоссальным. Я не хвастун. Но что-нибудь новенькое у меня всегда в
запасе есть. Беда в том, что мне не верят, все отворачиваются: "Ах, это
неосуществимо! Чего не может быть, того не может быть, это бред, абсурд!".
А чем сами занимаются? И что мне поручают? Я только что отполировал
молотой рыбьей чешуей подкову. Это называется научный эксперимент, Ко мне
подошел Марлис, выхватил из рук подкову, покрутил ее, потер пальцем.
- Сколько времени убил?
- Около двадцати часов. Чешуя не годится.
- Попробуем высушенной, толченой змеиной кожей. А сейчас настоящая
работа есть. Достали штучку тонны на четыре. Прямо, с завода. Пошли, - и, не
глядя, швырнул подкову в распахнутое окно.
Мы прошли в вестибюль, где стояла новая сверкающая свежей краской и
поблескивающая стеклом приборов электронная вычислительная машина. Вокруг
нее с отвертками, ключами и клещами бегали сотрудники. Пятеро из них чуть не
рвали на части описание машины. Вооружившись монтировкой, Марлис сунул мне в
руки зубило:
- Срубай тот колпак.
Ничего не поделаешь, надо подчиняться. Я ожесточенно рубил железо и
твердил про себя: "Уйду, уйду".
Рядом со мной одухотворенно трудился недавно поступивший в учреждение
юноша. Он, пожалуй, единственный относился ко мне с доверием. Никогда он не
позволял себе никаких насмешек и осуждающе смотрел на сотрудников, когда те
вдруг обрушивались, на меня.
- Поднажмем! Поживей! - призывал Марлис. Мы поднажали, и к вечеру
машина превратилась в кучу транзисторов, диодов, лампочек, проводов, кусков
железа. Перед нами встала задача, как из этой огромной кучи сконструировать
и построить другую вычислительную машину, которая была бы экономичнее и
производительнее разобранной. Посовещались, поспорили и распределили
обязанности. Мне поручили подумать, в какой цвет выкрасить будущую машину,
замерить ее габариты и по ходу дела подтаскивать кому чего потребуется. Я
пробовал возразить, но меня и слушать не стали. А Марлис утешил;
- Не всякому это доверят. Ответственное дело. Гордись!
Чаша терпения была полна. Еще одна капля, и я взорвусь. А пока стерпел.
В последний раз.
Работали с энтузиазмом и скоро от большой кучи остались лишь две медные
штанги, кромка панели, срубленный мною колпак и полмотка проволоки.
Остальное все ушло в дело. Настроение у меня было мрачное. Я уже предвидел
финал и, воспользовавшись правом выбора цвета, покрыл готовую уродливую
машину черной матовой краской.
- Ну и вкус у тебя, - покачал головой Марлис.
Остальные только вызывающе улыбнулись. К машине подключили питание,
испытали, и, убедившись, что она пожирает энергии в два раза больше
разобранной, постановили не мешкая утащить ее в объемистый подвал, уже
наполовину загруженный подобной продукцией. Никто не унывал. Как будто так и
должно быть. Марлис даже повеселел, и смахнув верстака обрывки изоляционной
ленты, с победоносным видом уселся на него. Хорош пример для подчиненных.
Зазвонил телефон. Начальник "второй" снял трубку и, послушав, прикрыл
микрофон ладонью.
- Это Бейгер. Спрашивает точное время. Говорит, все часы вышли из
строя.
Марлис вскочил.
- Подожди. Я сам побегу и предложу ему свои ручные часы. Бейгеру без
них нельзя.
Он быстро-быстро засеменил к дверям.
Замечу, что профессор Бейгер - человек со странностями. Конопатый,
вечно в меховой шапчонке, он до невозможности серьезный, такой серьезный,
что не умеет шутить и радоваться. Лишь раз я видел его слабую усмешку, это
когда Марлис в глубоком раздумье вместо своего затылка почесал затылок
подвернувшейся уборщицы и у него тут же родилась какая-то идея. Профессор -
человек необщительный. К нему не подступишься. Все знали, что у него
могучий, цепкий ум и что он работает над изобретением экстра-класса. А вот
над каким именно - никто не знал. Даже директор. Лишь я один смутно
догадывался о работе Бейгера по нечаянно оброненным скупым словам его, по
смятым выброшенным эскизам, в общем, по разным мелочам. Необходимые узлы и
детали изготовляли по его заказу в нашей мастерской. Бумаги свои он хранил в
личном сейфе, с ключом от которого никогда не расставался.
Вот с ним бы я наверняка отлично сработался, но подружиться, да что
там, даже поговорить и то не мог. Скала, а не человек. Ему верят, его ценят,
создают все условия для работы. А мне? Как беспризорник в чужой квартире -
всем мешаю. Только и слышу: "Куда полез? Не трогай! Тебя не спрашивают".
Тяжело. Профессора даже за глаза зовут уважаемый да почитаемый, а меня в
глаза пустозвоном. За что, спрашивается? Может, я ничуть не глупее его.
Может, пустозвон-то не я, а они все.
Венулся Марлис и торжественно поднял руку, показывая рубцеватый след от
браслета часов.
- Взял! И даже спасибо сказал. По-древнегречески.
- По древне? - переспросил Кнехт, помощник Марлиса.
- По древне.
Это слово зацепило всех, и зашел разговор о минувших столетиях.
Побывали в каменном веке, заглянули в Вавилон и остановились на второй
Пунической войне.
- Да, - сказал Марлис, поглаживая соленоид, - интересно все это. Не
пожалел бы своей индийской вазы, чтобы взглянуть, как великий Ганнибал
переправлялся через Рону. Но, - он сморщил нос, - человечество никогда не
увидит свое прошлое, м-да... О нем можно судить лишь косвенно по
археологическим находкам, да по сохранившимся документам.
Я не мог удержаться и чрезвычайно вежливо спросил:
- Вы серьезно, Марлис, в это верите?
Он пренебрежительно усмехнулся:
- Разве можно увидеть сейчас живого... ну скажем, Ганнибала, от
которого, неизвестно, остался ли прах?
- Почему бы и нет, - ответил я. - При желании можно увидеть настоящего
неподдельного питекантропа.
- Уж не машину ли времени ты изобрел?
В словах его зазвучала неприкрытая издевка. Но я хладнокровно ответил:
- Машина времени - это чистейшая фантазия и никто изобретать ее не
собирается. Увидеть прошлое можно другим способом.
- Интересно, каким же?
Все открыто смеялись мне в лицо, но я невозмутимо продолжал:
- Мы свыклись с мыслью, что путешествовать разрешено природой только из
настоящего в будущее. А я утверждаю, что путешествие возможно и в обратном
направлении, то есть можно увидеть самого себя в годовалом возрасте, и
бабушку свою, когда она еще плакала в пеленках, и переправу Ганнибала через
Рону и если хотите, пещерных людей. Почему я вижу всех вас? Волны света
разных длин и частот, отразившись от ваших тел, воспринимаются моими
глазами. Энергия волн дает импульс в зрительный центр головного мозга и
воспринимается моим сознанием, то есть я вижу ваше изображение. Видит вас
также и вон та порхающая птичка. Гляньте в окошко. Не надо, улетела уже.
Этот же отраженный свет уносит в пространство, в бесконечность и ваш образ.
Настроившись на эти волны специальной аппаратурой, которую можно создать -
да, да, можно и сообщив себе колоссальную скорость, намного превышающую
скорость света, я буду преспокойно путешествовать в пространстве, и для меня
время как бы потечет в обратном направлении. Обгоняя свет, я тем самым буду
обгонять ваше изображение, излучившееся когда-то в космос, и улавливать его
своей аппаратурой. Вы на земле будете стареть, а для меня молодеть. Сообщая
себе все большую и большую скорость, я буду видеть жизнь такой, какой она
была хоть год, хоть тысячи лет назад. Правда, люди будут бестелесны и немы,
но я буду их видеть.
- Фу, какая чушь! - поморщился Марлис. Остальные улыбнулись: "Ну и
загнул?"
- Не чушь, а строгий математический расчет и железная логика физики, -
вскричал я.
- Какая здесь физика, вдруг строгим голосом сказал Марлис. - Каждый
школьник знает, что скорость света - предел и никакое материальное тело,
будь то ракета или простая молекула, не достигнут этой скорости, ибо в
противном случае масса их станет бесконечной, что определенно .невозможно.
Сверхсветовых скоростей вообще нет в природе. Ты просто переутомился,
нанюхался краски. Иди приляг, отдохни. На сигаретку.
А сам прекрасно знает, что я не курю. Я понял, что спорить с этими
неучами бесполезно и, отшвырнув в сторону амперметр, направился к выходу.
Никто не окликнул меня, только раздался чей-то шепот:
- Смотри-ка, распетушился.
Не успел я взяться за ручку двери, как она распахнулась и на пороге
застыла наша уборщица. Узенькие глазки ее на этот раз заметно расширились,
нижняя губа, как в судороге, исказилась.
- Вы больны? - спросил я. " Она покачала головой и срывающимся голосом
проговорила:
- Там, тама... в шестой мертвец.
- Какой еще мертвец? - удивился я.
- Живой, настоящий. Подбежали сотрудники.
- Живой, говорите? - переспросил Марлис. - Значит, это не мертвец.
- Да мертвец же, о господи! Сама видела. Мы бросились в шестую. Я был
впереди и бесшумно распахнул двухстворчатую дверь. От увиденной картины все
отпрянули назад.
По комнате медленно вышагивал скелет. На нем были блестящие коричневые
штиблеты, а сбоку, у бедра, висела черная расческа. Двери были моментально
прихлопнуты. Марлис вытер обмоткой соленоида мгновенно вспотевший лоб,
оставив на нем несколько царапин.
- Черт те что!
- Ерунда какая-то, - пробурчал Кнехт.
- Действительно, вздор, - сказал начальник "второй" и повернулся к
своему помощнику;
- Зайдите-ка, узнайте, в чем дело.
- А почему именно я? Ведь не секрет, что у меня больное сердце. Вот вы,
дорогой лаборант, молодой еще, зайдите и смело спросите: "Гражданин, что вы
тут делаете?"
Лаборант побледнел и ткнул пальцем в меня. В это время дверь
приоткрылась, и скелет высунул череп и спросил:
- Что вы тут как заговорщики шепчетесь? Возмутительно!
Молодой лаборант и помощник, громыхая по ненатертому паркету, бросились
бежать.
- А ведь серьезные люди, научные работники к тому же, - сказал скелет и
"цокнул" языком. Языка не было, но звук-то мы отлично слышали.
Я посмотрел на его штиблеты, хмыкнул про себя и глянул на остальных.
Они гипсовыми изваяниями так и вперились в пустые глазницы черепа.
- Что с вами? - дрогнувшим голосом спросил скелет и весь вывалился
наружу.
Порази меня гром, раздави меня бульдозером, но его был голос
необщительного профессора! И штиблеты вот его. Конечно, он! В чудеса я не
верю и поэтому спокойно спросил:
- Профессор, посмотрите на себя. Вы ничего странного не замечаете?
- Что вы имеете в виду?
- Ваш облик. Вы же скелет.
- Галлюцинации.
- У одного - возможно. Но не у всех же разом. Вероятно, ставя
эксперимент, вы подверглись какому-то излучению и мягкие ткани организма, а
также ваш костюм стали невидимы. Лучи повлияли также на ваш зрительный нерв,
и вы видите себя нормальным человеком. Убежден, что притронувшись сейчас к
вам, я нащупаю не кость, а тело.
И не дав Бейгеру опомниться, я положил ладонь на его плечо. Меня трудно
ошарашить, но тут я был потрясен. Пальцы с небольшим усилием, как через
студень, прошли сквозь мякоть мышц, сквозь сухожилия, я ощутил твердую
ключицу, обхватил ее и непроизвольно сжал в кулак. Профессор чертыхнулся, я
убрал руку и, не теряя самообладания, сказал:
- Вы и в самом деле скелет! В полном значении этого слова.
- Скелет, - подтвердил Марлис.
- Скелет, говорите? Возмутительно! Что-то я не предусмотрел. Профессор
засопел и пошел в глубь лаборатории. Я за ним. Услышав мои шаги, он
обернулся: - Прошу без посторонних, - и скрылся за эбонитовой перегородкой,
из-под которой выглядывали его штиблеты с торчащими из них костями ног.
Тотчас послышалось монотонное, все усиливающееся гудение. Внезапно оно
оборвалось, раздался сухой, как при электрическом разряде треск, и помещение
наполнилось желтоватым плотным туманом. Во время гудения я смотрел на
штиблеты. Сразу же после треска кости ног вдруг задрожали, потеряли резкие
очертания и совершенно растаяли в воздухе. Остались одни штиблеты да упавшая
рядом расческа. Я зажмурился и вновь открыл глаза. Картина не изменилась. Я
заглянул за перегородку. Скелета не было.
- Что с вами? - спросил я и, втайне надеясь встретить профессора,
провел рукой над штиблетами: пусто.
- Где вы? - уже крикнул я.
- Мы здесь, - отозвался Марлис.
- Исчез профессор!
- Сбежал?
- Кругом капитальные стены. Исчез он. Нет его. Нету! Растаял.
- Не может быть!
- Ищите. Остались только его штиблеты с расческой, а главное бумаги и
аппаратура. Я допускаю лишь одно: профессор жив, но для нашего мира его нет.
Возможно, он находится в четвертом измерении.
- Ну, Фил, ты опять загибать начал. Ты хочешь сказать, что его вообще
нет.
- Почему же. Вообще-то он есть, но где-то там, нам это ни вообразить,
ни тем более объяснить невозможно. Думаю, он вне опасности. Чтобы узнать
все, вернуть его, нужно разобраться в бумагах, в формулах, узнать соль,
докопаться до всего. Сейф в этой комнатушке. Туда.
Интересное явление. На этот раз меня послушались все и дружно двинулись
к сейфу.
- Ах ты! Ключ-то он взял с собой, - остановился Марлис.
- Взломать, - неуверенно сказал вернувшийся из любопытства Кнехт.
- А как на это директор посмотрит?
- Он в отъезде, - отозвался начальник "второй". - Я за него. Но ломать
не разрешаю. Отвечать мне одному придется. Предлагаю изготовить по слепку
ключ.
Мастера-то мы отличные. Еще не полностью рассеялся желтоватый туман, а
начальник "второй" тянул отомкнутую дверцу сейфа на себя.
- Батюшки! - проскулил он. - Коллеги, бумаг-то нет. Сгорели они.
Толкаясь, мы заглянули внутрь. На полках лежали три пухлые стопки
пепла, сохранившие прежнюю форму бесценных бумаг.
- Похоже на вредительство, - изрек Марлис.
- А по-моему, это проделки профессора, - сказал Кнехт. - Неспроста он
бука такой. Все окутал тайной, И сжег-то по-хитрому. Без доступа воздуха.
- Никто ничего не сжигал, - возразил я. Марлис махнул рукой.
- Ну, Фил опять понес.
Хотел я плюнуть на все и уйти, но сдержался.
- Послушайте и постарайтесь понять. Профессор держал в тайне свои
работы. Вы только знали, что они очень важны, не более. Мне удалось
проникнуть глубже, о многом догадаться, почувствовать интуитивно. Профессор
работал над передачей человека по радио.
- Скажи, как толково объяснил.
- Человек, грубо говоря, прежде всего физика и химия. Возьмем вас,
Марлис, и используем ваши ткани в этом пространстве как модель, как матрицу
и будем посылать информацию об их атомарном и энергетическом устройстве в
другой "кусок" пространства, можно в соседнюю комнату, можно и на Юпитер.
Там из "местных" атомов будет созидаться такой же Марлис.
- То есть робот?
- Об этом надо узнать у профессора.
- Сказки, - проворчал Марлис.
- Расскажи питекантропу о принципе работы телевизора, он обязательно
ответит так же. Марлис побагровел, но смолчал.
- Профессор допустил ошибку, - продолжал я. Бумаги сожжены, но не
огнем. Они истлели в силовом поле, поскольку сейф связан сигнализацией с
этим генератором. Штиблеты и расческа синтетические, поэтому в четвертое
измерение не попали. Почему именно - загадка. Аппараты помогли бы нам кое в
чем разобраться, но боюсь, что они тоже сожжены. Попрошу снять крышки, люки
и убедиться в этом.
Марлис первым бросился к аппаратуре. Как я и предвидел, все внутреннее
оборудование, хаос проводов, печатные схемы, реле, датчики - все истлело.
- Дело серьезное, - мрачно сказал начальник "второй". - Профессор
исчез, ухватиться не за что. Мы в тупике. Выхода нет.
- Выход есть.
- Говори, Фил, скорей говори.
- Не догадываетесь? Увидеть прошлое.
- А! Опять за старое. Я попытался убедить их:
- Отраженный свет уже умчал в пространство изображение листков, где
есть формулы и схема. Нужно догнать это рассеянное изображение,
сфокусировать его и прочитать, переписать, а, проще сфотографировать. И я
уверен, эти бумаги помогут нам найти профессора.
- Белая горячка! - негромко, но чтобы все услышали, сказал начальник
"второй".
Захлебываясь, Марлис что-то зашептал на ухо Кнехту. Тот согласно
закивал головой. Стоило ли с ними разговаривать дальше? И я правильно
сделал, молча покинув лабораторию. Хватит!
Я шел и возмущался, раздумывая о недальновидности некоторых людей, не
верящих в торжество науки и разума, об их скептицизме и невежестве.
Размышляя таким образом, я невольно подумал, а как практически
осуществить этот небывалый эксперимент, как обогнать свет? Не погорячился ли
я? Не хватало еще оказаться хвастуном.
И вот я дома. Просторные светлые комнаты, чистый здоровый воздух всегда
располагаю! к работе. В одной наглухо изолированной комнатушке стоит
большой, окутанный паутиной проводов агрегат. Для непосвященного человека -
океан загадок. Но я-то отлично знаю свое детище - ядерный микроскоп, или,
как я его называю, ядроскоп.
С детства я мечтал проникнуть в микромир, увидеть эти кирпичики
мироздания, отдельные атомы, их ядра и прочие элементарные частицы. Можно
все знать, ясно представлять, но, не увидев своими глазами, нельзя в полной
мере судить о вещи или явлении.
Над созданием ядроскопа пришлось основательно подумать. Сколько было
бессонных мучительных ночей - не перечесть. Говорят, что большие задачи под
силу организованным, сплоченным коллективам. Согласен. Я не возвеличиваю
себя, честное слово, но я не виноват, что мне удается одному справиться с
ними. Я знаю, что энциклопедический ум, способный на круп- * нейшие открытия
во многих отраслях знания - явление фантастическое. Я ни в коей мере не
считаю себя таким и тем не менее занимаюсь медициной и математикой, историей
и физикой, ничего не путаю и делаю скромные открытия. Жаль, что их никто не
признает. Как однажды возразил Марлис: "Сумасбродные идеи". И что особенно
обидно, даже исчезнувший профессор как-то заметил: "Фил или чудо-гений, или
обыкновенный чудак. Склоняюсь к последнему".
Я постепенно замкнулся в себе и хоть бессистемно, зато увлеченно
трудился дома. Совсем недавно моя мечта увидеть атомы превратилась в
действительность. Обычные световые лучи и даже гамма-лучи меня не
устраивали: как ни коротки их волны, все же по сравнению с атомом они
выглядят гигантами. Поэтому я на помощь призвал тяготение, сверхкороткие
волны которого мне удалось превратить в видимый свет.
Сейчас, после ухода из лаборатории, я остался одинок, но это не очень
расстроило меня. Привык уже. Правда, изредка становилось скучновато,
хотелось поболтать с кем-нибудь о пустяках, посмеяться и вспомнить детство.
С соседями - дядей Кошой и тетей Шашей - я особенно дружбы не водил, да и
они ко мне влечения не испытывали.
Не спеша, жуя вчерашнюю брынзу, я смотрел в потолок и думал о
профессоре. Как быть?
В дверь осторожно постучали. Я проглотил брынзу и, накрыв тарелку
полотенцем, разрешил войти.
Средних лет женщина, прилично одетая, переступила порог.
- Я ищу Фила, - робко сказала она. Я подал ей стул, усадил и вдруг
заметил, что глаза ее наполнились слезами. В полном недоумении смотрел я,
как она вытирает их платочком, и не знал, что делать. Наконец она справилась
со своим волнением и сказала:
- Я Лавния, супруга профессора Бейгера. Я заклинаю, я умоляю вас!
Помогите вернуть мне мужа, а детям отца.
- Но почему вы обращаетесь ко мне?
- Ах, я в таком состоянии, что цепляюсь за соломинку. Я только что была
в учреждении, но там никто ничего не знает. Все в замешательстве. Марлис
сказал, что, якобы, вы можете спасти профессора. Помогите! Я так несчастна!
Из фарфоровой фляги я плеснул в стакан яблочного сока.
- Выпейте. Вы просто не заметили иронии в словах Марлиса. Но я
действительно говорил, что Бейгера можно спасти. И знаете, я займусь этим.
Да, займусь!
Не знал я тогда, какие неимоверные трудности и смертельные опасности
возникнут на моем пути.
- О, вы благородный человек! - встрепенулась Лавния.
- Я просто человек. Скажите, вы в курсе работ профессора?
- Нет. Физикой не увлекалась и жалею об этом. Я модельер по части
одежды.
- Но, возможно, Бейгер что-нибудь говорил? Порой даже одна фраза много
значит.
- В домашней обстановке он о своих заботах молчал. Подолгу засиживался
у себя в кабинете, все писал, чертил. Вот со старшим сыном иногда беседовал,
доказывал ему что-то, объяснял, но из их бесед я не понимала ничего. Мой
бедный мальчик! Уже две недели, как он сорвался с гимнастического снаряда, с
брусьев. В больнице лежит с сотрясением мозга. От него сейчас тоже ничего не
узнаешь. Несчастье за несчастьем! Скажите правду, где Бейгер? Его не
похитили?
- Разумеется, нет. Вы все узнаете, когда я сам
.уверюсь в своих предположениях. Вот еще что. У профессора сохранились
его бумаги?
- Никаких. Все написанное он уносил в учреждение, а брошенные в корзину
черновики я сразу же сжигала после его ухода. Кто же знал, кто? И сегодня
вот сожгла.
- Да-а! Ну ладно. Оставьте мне адрес. Я зайду к, вам. И будьте
спокойны.
После ухода Лавнии я доел брынзу, запил соком и прилег на кушетку.
Значит решено. В космос. Со сверхсветовой. Работы впереди - я только
зажмурился и покачал головой. С чего начинать?
И тут я почувствовал острую необходимость иметь близкого друга и
помощника. В космосе безусловно веселее вдвоем, а главное, работа по
подготовке пошла бы быстрее.
Помощник нужен идеальный, беспредельно верящий мне. Но где найти
такого?
Я вспомнил сотрудника, поступившего в лабораторию незадолго до моего
ухода.
Утром я его подкараулил у входа в учреждение, отозвал в сторону и для
начала поинтересовался, есть ли сдвиги в поисках профессора.
- Никаких! - ответил он. Затор! Штиблеты и расческу, после ничего не
обнаружившей экспертизы, отдали в музей, корпусы аппаратов и генераторов
утащили в подвал. Ну, а сейф пока пустует.
Боясь сразу отпугнуть его путешествием в прошлое и сверхсветовой
скоростью, я напомнил ему о последней статье в научном журнале и заметил,
что атом можно увидеть и что ядроскоп уже построен. Он отшатнулся от меня и
замахал руками, будто на него налетел осиный рой:
- Что вы! Что вы! Это совершенно невозможно. Не-е-возможно. Как только
величина предмета окажется меньше длины световой волны, последняя не в
состоянии обрисовать контуры предмета. А размеры атома слишком малы по
сравнению с длиной световой волны.
- Можно использовать другой принцип, - ответил я. - Волны тяготения,
после того, как они обрисуют атом, превратить в видимый свет.
- Это, извините, абсурд. Их энергия так неуловимо мала, что практически
они нигде не применимы. Другое дело, тяготение в космосе, где огромные
массы, а то волны... в этом-то объеме...
Он нервно захихикал и даже отказался зайти ко мне вечером посмотреть в
ядроскоп, считая его небылицей. "Вы шутник. Фил", - были его последние
слова.
Почему же люди шарахаются от моих идей и рассуждений?
Я сделал еще несколько попыток найти помощника. И все безуспешно. Никто
мне не верил. Я было приуныл, но со свойственной мне изобретательностью -
учтите, это не хвастовство - быстро нашел выход из положения. Шаг,
признаться, отчаянный, но лично я ничем не рисковал. Просто нужно приобрести
древнеегипетскую мумию, оживить ее, дать ей в короткий срок должное
образование, провести, если потребуется, психологическую обработку и
идеальный помощник готов. Уж этот-то египтянин, попав из своей древней жизни
в нашу, увидев своими глазами чудеса нашей техники, безусловно поверит мне.
Иначе и быть не может. Но не всякая мумия могла меня удовлетворить. Мне
нужна была мумия с мозгами и внутренностями, пусть высохшими, но
сохранившимися на своих местах. Это непременное условие. Стоит какому-нибудь
органу разложиться, и оживление не удастся, а если и удастся, то получишь
калеку или парализованного. В успехе я не сомневался, потому что много
времени уделял изучению, пожалуй, самой трудной, ответственной и благородной
науки - биологии. Человек накопил громадные запасы знаний, проникнув в глубь
атома и в мир галактик, а сам себя знает весьма поверхностно. Вся
современная медицина лишь первый шаг на длинном тернистом пути познания тайн
жизни, которому нет конца.
Чтобы заказать мумию, я пришел в "Бюро нужных и ненужных услуг". У
окошка стояло двое мужчин. Первый заказал килограмм льда с северного полюса
и сразу вышел. Второму понадобился глаз кальмара и обязательно трехтонного.
- А если кальмар меньше будет? - спросила девушка в мелких завитушках с
припудренным прыщиком на щеке.
- Нет, меня устраивает глаз только трехтонного кальмара и никаких
"если".
- Трудно такого гиганта найти.
- Ничего, поищите, я подожду. Если попадется меньшего веса, можно
подрастить его в океанариуме, - и он ушел.
- Вам что? - спросила девушка, беря чистый бланк.
- Вас не удивляют такие странные заказы? - поинтересовался я.
- Привыкла. И не то еще заказывают: лунную пыль, повозку скифов,
волосок из бороды Магомета или бациллу какую-нибудь.
- И всегда выполняете?
- Не всегда. Одному захотелось, чтобы мы вырастили в его комнатном
аквариуме жемчужину. Это же глупо. Хотя и выполнимо. Зачем ее выращивать,
если можно купить готовую. Так что вам?
- Мумию.
Девушка даже не ойкнула. Действительно, ко всему привыкла.
- Такой заказ впервые, - только и сказала она.
- Отлично. Запишите, я продиктую ряд условий, каким должна
удовлетворять мумия. И ни одно из них не должно быть нарушено. Пусть
проверят опытные специалисты. Слушайте.
Девушка исписала три бланка.
- Все. Да, еще дополните, чтобы подошвы у мумии были целые, а то,
знаете, их отрезали, боясь, что умерший загрязнит небо земной пылью. Когда
можно узнать о результатах?
- Наведывайтесь, - неопределенно пожала плечами девушка.
- А поконкретнее?
- На-ве-ды-вай-тесь. Следующий! Зашедшая за мной женщина прямо с порога
затараторила о скорпионах.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Нуль-пространство. Мумия заговорила. Инциденты, на прогулке. Квинт
учится.
Сделав этот важный заказ, я свободно вздохнул и вплотную подошел к
вопросу: как лететь. Ракеты меня, конечно, не интересовали. На них не то что
скорость света не превысишь, а даже и не приблизишься к ней. Я искал
принципиально новые пути. И нашел. Для чего же у меня голова? Но для этого
требовалось особое вещество, нет, не вещество и не поле, а нечто пока
необъяснимое. Где найти это? Не знаю. Но бывает же так, что бьешься над
какой-нибудь задачей день, другой, а решить не можешь. И так к ней
подступишься и эдак, и ничего не получается. А потом вдруг в самый
неподходящий момент, когда о задаче и не думаешь, приходит решение.
Так случилось и у меня.
Если тебя сверлит беспокойная мысль, уснешь не скоро, а то и вовсе не
успеть. Уж как я долго ворочался думая о том, "пока не объяснимом". И, уже
засыпая, вспомнил, как однажды разбил стеклянный колпак с приборами на
вакуумной камере ядроскопа. Голову мою, будто бумажку пылесосом, сразу
притянуло к образовавшейся дыре. Это пустячное воспоминание заставило меня
вскочить с постели и задуматься. Как ни глубок вакуум в камере ядроскопа,
все же это не идеальный вакуум, хотя бы потому, что он пронизан полем
тяготения, он может передавать тепло от одной стенки камеры к другой. Вакуум
в космическом пространстве тоже, собственно, не вакуум. Он тоже пронизан
элетромагнитным полем, в нем видны звезды, в нем мириады атомов. Какой же,
спрашивается, это вакуум? А вот получить бы чистый, физический вакуум, такое
нуль-пространство, где царит абсолютный покой, где нет никаких полей. Но я
не говорю, что там нет и материи. О, это такая штука! Нуль-пространство
является как бы прослойкой между миром и антимиром, энергия одного знака
компенсируется энергией другого знака, а плюс на минус - нуль. Так что
материя в нуль-пространстве находится не в возбужденном состоянии, К чему я
это клоню? А к тому, что эта пустота и была то "пока необъяснимое". Как
получить ее? А никак. Нуль-пространство есть всюду, оно непосредственно
среди нас и в нас, оно реально, как мир, нужно лишь суметь попасть в него, и
тогда бери его сколько хочешь.
Я стал деятельно готовиться к проникновению в нуль-пространство. Уже на
утро тринадцатого дня я укрепил на груди генератор медленных
кси-квази-лучей, открытых мною с помощью ядроскопа, за спину надел баллончик
со сжатым воздухом, необходимым для дыхания и для возвращения из
нуль-пространства, пристегнул к поясу специальный овальный сосуд с системой
рычажков, в рот вставил шланг с загубниками, проверил, хорошо ли дышится, и
приготовился к прыжку в нуль-пространство. На какой-то миг шевельнулось
чувство неуверенности и страха, но здравый рассудок погасил его и, обозвав
себя полушепотом "мямлей", я включил генератор. Он запел, как показалось
мне, траурную мелодию. Кси-лучи постепенно очищали пространство вокруг меня,
вытесняя не только воздух, но и отгоняя все, какие есть в приводе, поля. По
мере распространения лучей тьма сгущалась, и как только степень вакуума
сравнялась с пустотой нуль-пространства, оно поглотило меня. Тело потеряло
вес. Темнота и тишина. Жутко. Но в жуть вкрапливались всплески радости. Я
нажал кнопку вмонтированного в сосуд фонарика. Но, как и следовало ожидать,
света не было. Ему просто было не в чем распространяться. Невольно мелькнула
неприятная мысль: "А вдруг в расчеты вкралась ошибка?" Тогда я обречен вечно
торчать здесь. Космонавту, отставшему от корабля и затерянному в безбрежных
просторах космоса, все же легче, он видит звезды и таит надежду на спасение.
А тут один как перст. И что за мрачные мысли приходят. Усилием воли я
растоптал их, обрел хладнокровие и, закрыв средний клапанчик, дернул за
тросик баллончика. Из его направленных отверстий вырвался, обтекая меня,
воздух и я мгновенно очутился в своем мире. Но что это? Почему-то полутемно,
и я накрыт чем-то мягко-шелестящим. Я толкнул мягкое. Сразу стало светло. Я
увидел, что нахожусь у соседей под вешалкой, закрытый плащами и пиджаками.
Очевидно, произошел сдвиг по пространственной фазе. Во избежание сдвига
нужно в момент выхода в нуль-пространство быть в состоянии абсолютного
покоя. А это очень трудно.
Соседи сидели спиной ко мне. Дверь находилась рядом. Я вытолкнул изо
рта загубник и хотел незаметно уйти, но, когда раздвинул плащи, в их
карманах что-то звякнуло и соседи, как по команде, разом оглянулись.
Одновременно я сделал боковой шаг к двери.
Увидев меня, дядя Коша смутился, снял замызганный фартук - он чистил
рыбу - и мизинцем соскреб со лба прилипшую чешуйку. Тетя Шаша закрыла
цветастый журнал и, свернув его в трубку, ударила о колено. Она на
пол-головы выше мужа и раза в три массивнее его. Напомаженные губы плотно
сжались.
Соседи уставились на мою амуницию.
- Здравствуйте, - без воодушевления сказал я.
- Простите, что без стука вошел. Не найдется ли у вас щепотки соли?
- Коша, достань, - повелительно сказала тетя Шаша. - Видишь, ему соль
срочно понадобилась. Солонку вы, конечно, принесли?
- Да я так, в кулаке унесу.
- В кулаке... А как вы сумели тихо зайти сюда? Вы же знаете, как
скрипит наша дверь.
- Я очень тихо открывал ее.
- Подслушивали?
Я возмущенно кашлянул и крепче сжал подвернувшийся под руку фонарик.
- Неужели вы считаете меня...
- Не считаю, а вижу. Чего кривитесь? Возьмите соль.
Дядя Коша молча отсыпал из баночки "Питательная мука" мне на ладонь
горку соли. Я не стал больше ни разговаривать, ни извиняться и вышел. Соль
швырнул веером по коридору, а потом подумал, что не следовало бы этого
делать: убирать самому придется.
Освободившись от амуниции, я хотел было приступить к исследованию
заключенного в сосуд нуль-пространства, но в дверь постучали и тут же
ввалились двое дюжих парней в стиранных халатах.
- Мы из "бюро услуг", - доложил старший. - Посылка вам...
Радость какая! Дождался. Мумию свою. Парни осторожно внесли громоздкий
длинный ящик, обшитый полотном, с многочисленными печатями, и ушли.
Не читая надписей, я содрал печати, сорвал с ящика полотно и принялся
за крышку, вкривь и вкось привинченную шурупами к неоструганным доскам. И
вот передо мной, наконец, открылась долгожданная мумия, высохшая,
желто-серая с морщинистой кожей, туго запеленатая в ткань, пропитанную
бальзамом. Кто ты, житель древних, веков?! Фараон, жрец или простолюдин?
Ведь в древнем Египте бальзамировали не только знатных людей. Да что там,
даже кошек и собак не забывали.
Ощущая неприятный холодок задеревеневшей мумии, я положил ее на стол и,
переворачивая бревном, аккуратно распеленал. В ящик кинул обрывки полотна,
бечевки, широченные зеленые бинты, поставил его на торец, взвалил на спину
и, чуть покачиваясь, потащил его в подвал.
В конце узкого коридора я покачнулся и стукнул углом ящика о давно не
беленную стену. Сзади послышался протяжный скрип открываемой двери и
сердитый голос тети Шаши:
- Фил! Фи-ил! Имейте порядочность вернуть мне фонарик. Не должна я
из-за вас в кладовке в потемках шариться. Слышите!
- Зайдите ко мне, сразу слева на тумбочке лежит фонарик ваш.
- А куда вы это шифоньер потащили? Я промолчал и стал спускаться.
- Гляди-ко! - распылилась она. - Кругом виноват и разговаривать еще не
хочет.
Когда я отнес ящик и возвращался назад, на лестнице меня поджидала
негодующая тетя Шаша.
- Вы хотите, чтобы я стала нервнобольной? Да? Психопаткой? Да?
Специально посылаете за фонариком? Что у вас за мужчина на столе валяется?
Как я мог забыть, что мумию оставил в комнате.
- Здесь что, морг? - кричала она. - Или, скажете, он жив? Я не слепая,
я вижу, что это давно высохший труп. Вы убийца!
- Это просто мумия, - постарался улыбнуться я. - Успокойтесь.
Возвышаясь надо мной на две ступеньки, она подавляла меня своей
величиной.
- Какой такой мумий?
- Манекен, - догадался я.
- Ма-не-кен? Ни в одном магазине таких худых манекенов не видела.
Отдайте мой фонарик. - Тетя Шаша умеет быстро остывать. - Кто же знал, что
это всего лишь манекен.
Я попросил прощения и вынес ей фонарик. Она проверила, горит ли он, чем
сильно обидела меня, и указала на свежую вмятину на стене.
- Чтобы сегодня же заделали.
- Хорошо, хорошо.
Я вернулся к мумии.
Я не суетился, за что попало не хватался. Все было давно рассчитано и
предусмотрено. Сначала я мумию просветил, нет ли где изъянов, на месте ли
сердце, печень, легкие и остальные органы, целы ли кости, в особенности
череп. Потом накрыл ее простыней: мне показалось, что она за мной
подсматривает. Из чуланчика принес бутыль со специальной клейкой жидкостью,
наполнил ванну холодной водой и вылил туда эту жидкость. После перемешивания
у меня получился питательный раствор, в котором мумия должна будет набухать,
прибавлять в весе, восстанавливать утерянные атомы, одним словом, "доходить
до кондиции". Негнущуюся, легкую мумию я взял обеими руками под мышки, вошел
в ванную и осторожно погрузил ее в раствор.
Пока мумия созревала, я приналег на древнеегипетский язык, заучивая
фразы и обороты, которые могли мне пригодиться для первого разговора. Все
вопросы, связанные с подготовкой к полету в космос, пришлось временно
отложить.
Когда раствор из желтого стал прозрачным, я подогрел его до температуры
человеческого тела, еще сутки выждал и приступил к оживлению.
Смерть этого египтянина наступила в результате потери крови. На шее у
него была рана, очевидно, нанесенная кинжалом. Рану я сразу же надежно
зашил. Всецело положась на интуицию, ввел в тело вторую группу крови и не
ошибся. Вообще меня интуиция часто выручала и я всегда доверяюсь ей.
Принято считать, что клиническая смерть, то есть остановка сердца и
дыхания может продолжаться не более двадцати минут. Но после этого
происходит полный распад белковых структур, высшие отделы мозга погибают и
наступает смерть биологическая. Это, как утверждает современная, еще
несовершенная медицина - явление необратимое.
У меня на этот счет, как я уже говорил, имеются свои соображения. Раз
организм не разложился, значит, он цел, органы, кровеносные сосуды, мозг
хоть и высохли, но они есть. И вот я даю органам желудочный сок и всякие
другие жидкости, артериям кровь и довожу таким образом мумию до состояния
клинической смерти.
Интересно, как-то поведет себя мой египтянин? Нагнетая в артерии по
направлению к сердцу кровь, я стал массажировать его и одновременно делать
искусственное дыхание. Вскоре надобность в этом отпала. Мумия приятно
порозовела и посвежела. Появился пульс. Грудь ритмично поднималась и
опускалась. Теперь это была уже не мумия. Эго был спящий крепким сном
усталый человек, а мне оставалось лишь сидеть и ждать, когда он проснется.
Сняв с него мерку, я убедился, что мы с ним примерно одинакового роста.
Мое нательное белье и почти новый темный костюм египтянину подойдет. С таким
пустяком, как одевание, я провозился минут двадцать. Застегнув пуговицы и
расправив складки брюк, я уселся у изголовья спящего египтянина и начал его
разглядывать: он был молод и довольно симпатичен, лишь слегка истощен. На
ровном носу я заметил несколько веснушек.
И тут (поневоле бога вспомнишь) меня вдруг обуяли какие-то животные
страхи, в голову полезла всякая чертовщина. Вот лежит человек, убитый веков
сорок назад, сейчас он встанет, заговорит. Начнется его вторая жизнь. Жуть
напала на меня. Хоть я к этому и готовился, все понимал и сознавал, что
ничего здесь сверхестественного нет, что все это обосновано научно, а вот
подошла развязка и, пожалуйста, захотелось встать и как мальчишке удрать
подальше. Я мобилизовал всю волю и остался сидеть на месте.
"Да оживай же скорее, не тяни", - торопил я. И он будто услышал меня.
Веки его дрогнули, тело слегка шевельнулось и египтянин, видимо, с усилием,
открыл глаза. Пустым, невидящим взглядом он уставился в потолок.
Взволнованный до предела, я тем не менее, следил за каждым его движением.
Сознание медленно возвращалось к нему. Тело же долго оставалось неподвижным:
затекли все члены. Все же не шутка пролежать тысячи лет, не меняя позы. Но
вот зрачки его задвигались, он глубоко, хрипловато вздохнул и увидел меня.
Испуг и удивление я прочел в его широко раскрытых глазах. Не знаю, что он в
моих глазах прочел. Я уже хотел обратиться к нему, но взгляд его потускнел,
глаза закрылись, и он опять уснул. Я терпеливо сидел и ждал. Прошел еще час.
Страхи мои потихоньку улетучились. Я почти успокоился, как вдруг египтянин
дернулся, запрокинул голову, разинул рот и оглушительно захрапел. Честное
слово, я чуть не свалился со стула. Как он храпел! "Все хорошо, -
подбадривал я себя. - Ему просто неудобно. Надо поправить подушку". Я
наклонился к нему, но не успел прикоснуться к подушке, как ресницы его
дрогнули, он стал потягиваться и кулаком шаркнул по моей щеке. Не помню,
каким образом я очутился у двери. Схватившись за ручку, я начал себя
успокаивать. "Кого испугался? Он, может, нуждается в. помощи. Ах, как не
стыдно!" Я овладел собой и повернулся. Египтянин в упор смотрел на меня.
- Ну, дружок, довольно спать, - с выжатой улыбкой сказал я
по-древнеегипетски.
Он сдвинул густые черные брови, весь напрягся и, болезненно крякнув,
сел. Для него тысячи лет пролетели, как одна ночь и потому непривычная
обстановка и вид современного костюма явно ошеломили его. Держась за рану
рукой, он встал. Вид у него, несмотря ни на что, был надменный и гордый.
Неожиданно громовым голосом он заорал:
- Кобхт! Хирам! Ко мне!
Что и говорить, голосовые связки у него сохранились превосходно.
"Пожалуй, он фараон, - подумал я. - Где то сейчас твои Кобхты и
Хирамы". А вслух сказал:
- Тише, дружок, ты не в Египте. У тебя никого нет. Ты один. Ты был убит
несколько тысяч лет тому назад. Я вернул тебе жизнь. Меня зовут Фил.
Мое фамильярное обращение очень не понравилось фараону. Он так сверкал
глазами, что было ясно: окажись здесь Кобхт и Хирам, искать профессора
Бейгера было бы некому. Но Кобхт и Хирам не появлялись, и фараон, видимо,
понял, что ждать их бесполезно. Ему не оставалось ничего другого, как
снизойти до разговора со мной.
- Где я?!
- Сядь и терпеливо выслушай меня. Твои жестокие времена прошли... но
договорить я не успел. Бросив на меня странный взгляд (боюсь, что он принял
меня за сумасшедшего), египтянин бросился к окну. Раздался звон разбитого
стекла. Это его испугало и удивило. Но у него хватило смелости пощупать
острые выступающие кромки. "Великолепно, - отметил я про себя, - он довольно
любознателен".
Глядя на скользящие машины, на дома, на народ, он что-то зашептал и
продолжал стоять неподвижно, уничтоженный увиденным. Я спокойно наблюдал.
Прошло минут пять. Потом он поднял с пола осколок стекла и, глянув сквозь
него на улицу, повернулся ко мне. Что он хочет делать с этим стеклом?
- Сядь и выслушай меня, -повторил я, указывая на стул.
Поколебавшись,- он положил стекло на подоконник и сел. Я старался
говорить как можно проще. Изложил историю древнего Египта, перешел к Риму и
так постепенно, в общих чертах обрисовал весь путь, который прошло
человечество до наших дней. Не знаю, много ли понял он из моей лекции и за
кого меня принял, но, когда я предложил ему выйти на прогулку, он вдруг
низко склонился передо мной и проделал целую серию каких-то странных жестов.
Потом вытянул вперед ладонь и замер неподвижно. Как сильны в человеке всякие
верования и предрассудки! Даже в высушенных мозгах они продержались
тысячелетия.
Город ошеломил его. Он потерял дар речи и испуганно жался ко мне при
виде быстропроносящихся автомашин. Держась за мой рукав, он чувствовал себя,
вероятно, козявкой. Прохожие с любопытством оглядывались на него. От
пронзительного воя сирены пожарной машины он шарахнулся в сторону и налетел
на пожилую даму, шедшую с покупками из магазина. На асфальт полетели
свертки, смачно шлепнулось сливочное масло, бумажный кулек лопнул и из
прорехи посыпался рис, а большая консервная банка "Лосось", сверкая
этикеткой, скатилась на проезжую часть улицы, попала как раз между двумя
шинами заднего колеса другой пожарной машины, заклинилась в них и уехала к
месту пожара.
- Ой-ой! - завизжала дама и всхлипнула. Как всегда в таких случаях,
собралась толпа.
- Хулиган, - твердила женщина, тыкая в египтянина пальцем и подбирая
свертки. - Он пьян, граждане.
Появился милиционер.
- А ну, дыхни! - вытаскивая записную книжку, грозно сказал он
египтянину.
- Он не понимает, - вмешался я, - и за свои поступки не отвечает. Я
веду его в больницу.
- Психический? - спросил милиционер. - Буйный? - и опасливо отступил
назад.
- Что-то такое похоже. Но не буйный.
- В таком случае следите за ним внимательнее.
- Лосось мой, - хныкала дама. - Такую очередь отстояла!..
- Я за все заплачу, - сказал я. - Не расстраивайтесь. Что с него, с
больного, возьмешь. А в магазин нужно с собой сеточку брать. Вот,
пожалуйста, вам за масло.
Дама взяла деньги и пошла своей дорогой. Мой египтянин стоял, понурив
голову. Что он думал - не знаю. Я взял его под руку и, боясь, чтобы он не
получил психического расстройства от чрезмерных впечатлений, хотел повернуть
к дому, как вдруг египтянин упал на колени, задрал голову кверху и,
обращаясь ко мне, проговорил:
- Господин мой! Земля в твоих руках такая, какой ты ее создал: когда
восходишь - все живет, когда скрываешься, все замирает, ибо благодаря тебе
люди живут, глядя на твое совершенство.
- Но, но, - я бесцеремонно поднял его за воротник, - не глупи, пошли,
- Артисты, - заметила какая-то старушка, - спектакль разыгрывают.
Дома мой египтянин стал поразительно кроток и послушен.