---------------------------------------------------------------
     Фантастическая повесть
     Иркутск,
     Восточно-Сибирское книжное издательство, 1974.
     OCR: Александр Симаков
     http://www.shepilovsky.narod.ru/
---------------------------------------------------------------



     Фантастика  многолика,  многогранна. Автор  имеет  право ставить  своих
героев в самые невероятные условия. И я воспользовался этим правом.
     Герои повести  Фил - человек одаренный сверх всякой меры. Он специалист
во всех науках. С какими  бы головоломными проблемами Фил ни сталкивался, он
их легко решает и осуществляет грандиозные проекты.
     Кто не знает барона Мюнхгаузена? Достопочтенный барон вытащил сам  себя
за волосы  из болота. Фил не может этого сделать, но зато он может  получить
твердый  свет   и  повернуть  вспять  ход   биологических  процессов  своего
организма.  Фил  имеет смелость  оперировать точными цифрами и  ссылаться на
последние  научные достижения. В  этом его  главное  отличие от  знаменитого
враля. Тем не менее, родство их оспаривать невозможно.
     Насколько  мне  удалось  серьезные  научные  достижения   сочетать   со
сказочными событиями -  пусть судит  читатель. И если  читатель улыбнется, я
буду рад. А если у него взыграет воображение и появится интерес к затронутым
вопросам - буду рад вдвойне.



     Хитрое  учреждение.  Спор.  Исчезновение профессора. Поиски  помощника.
Заказ мумии.

     Когда  я родился, счастливые родители дали мне  такое имя, что я даже в
раннем детстве стеснялся  произносить его. Не знаю - в каком справочнике они
его выкопали. Безусловно, согласиться с этим я не мог и всегда представлялся
сокращенно,  ФИЛ,  одними инициалами. Казалось  бы,  сотрудники  должны  это
понять и не вгонять человека в краску. Так нет же! Упорно ломают собственный
язык, выговаривая имя, данное мне при  рождении, и вообще  почему-то считают
меня  пустозвоном.  Это  они  вслух не стесняются сказать, а  что  про  себя
думают, можно только догадываться.
     Мы не только научные работники, мы  также  и кладовщики, и лаборанты, и
мастера-универсалы.  Мы трудимся неплохо, добросовестно,  лодырей нет,  но я
уже разочаровался: за стены учреждения пока ни один чертеж не вышел, ни один
винтик  не вылетел,  ни одна мысль  не выскочила. Мы не принесли пользы даже
букашке,   а  уж  о  людях  я  помалкиваю.  На  редкость  минус-продуктивное
предприятие  с оригинальной,  но бестолковой  вывеской: "Все  из всего".  Не
нравится мне  такая бесперспективная  работа,  и  я уже понял, что рано  или
поздно уйду отсюда. Я даже  своей должности толком не знаю. Несмотря на это,
у меня есть свой начальник, такой худенький - не буду говорить плюгавенький,
чтобы не обидеть его.  Однако голова у него массивная и  похожа на кокосовый
орех. Зовут  его Марлис. С мнением Марлиса считаются все,  с моим - никто. А
почему? Я не  считаю свои проекты дерзновенными, идеи - сногсшибательными, а
размах - колоссальным. Я не хвастун. Но что-нибудь новенькое у меня всегда в
запасе  есть. Беда в  том, что мне  не  верят, все отворачиваются: "Ах,  это
неосуществимо! Чего не может быть, того не может быть, это бред, абсурд!".
     А  чем сами занимаются? И  что мне  поручают? Я только что  отполировал
молотой  рыбьей чешуей подкову.  Это называется научный эксперимент,  Ко мне
подошел Марлис, выхватил из рук подкову, покрутил ее, потер пальцем.
     - Сколько времени убил?
     - Около двадцати часов. Чешуя не годится.
     -  Попробуем  высушенной,  толченой змеиной  кожей. А сейчас  настоящая
работа есть. Достали штучку тонны на четыре. Прямо, с завода. Пошли, - и, не
глядя, швырнул подкову в распахнутое окно.
     Мы  прошли в вестибюль,  где  стояла новая сверкающая  свежей краской и
поблескивающая стеклом  приборов  электронная вычислительная машина.  Вокруг
нее с отвертками, ключами и клещами бегали сотрудники. Пятеро из них чуть не
рвали на части описание машины. Вооружившись монтировкой, Марлис сунул мне в
руки зубило:
     - Срубай тот колпак.
     Ничего  не поделаешь, надо подчиняться. Я ожесточенно  рубил  железо  и
твердил про себя: "Уйду, уйду".
     Рядом со мной одухотворенно трудился  недавно поступивший  в учреждение
юноша. Он, пожалуй, единственный относился ко мне с  доверием. Никогда он не
позволял себе никаких насмешек и  осуждающе смотрел на сотрудников, когда те
вдруг обрушивались, на меня.
     -  Поднажмем!  Поживей!  - призывал  Марлис. Мы  поднажали,  и к вечеру
машина превратилась в кучу транзисторов,  диодов, лампочек, проводов, кусков
железа. Перед нами встала задача, как из этой огромной  кучи сконструировать
и  построить другую  вычислительную  машину, которая  была  бы экономичнее и
производительнее   разобранной.  Посовещались,  поспорили   и   распределили
обязанности. Мне поручили подумать, в  какой цвет выкрасить будущую  машину,
замерить ее габариты и по ходу  дела  подтаскивать кому чего потребуется.  Я
пробовал возразить, но меня и слушать не стали. А Марлис утешил;
     - Не всякому это доверят. Ответственное дело. Гордись!
     Чаша терпения была полна. Еще одна капля, и я взорвусь. А пока стерпел.
В последний раз.
     Работали с энтузиазмом и скоро от большой кучи остались лишь две медные
штанги,  кромка  панели,  срубленный   мною  колпак  и  полмотка  проволоки.
Остальное все ушло в дело. Настроение  у меня было мрачное. Я уже  предвидел
финал  и, воспользовавшись  правом  выбора цвета,  покрыл готовую  уродливую
машину черной матовой краской.
     - Ну и вкус у тебя, - покачал головой Марлис.
     Остальные только вызывающе  улыбнулись.  К машине  подключили  питание,
испытали,  и,  убедившись,  что  она  пожирает энергии  в  два  раза  больше
разобранной, постановили  не мешкая  утащить  ее в  объемистый  подвал,  уже
наполовину загруженный подобной продукцией. Никто не унывал. Как будто так и
должно  быть. Марлис даже повеселел, и смахнув верстака обрывки изоляционной
ленты, с победоносным видом уселся на него. Хорош пример для подчиненных.
     Зазвонил телефон.  Начальник  "второй" снял трубку и, послушав, прикрыл
микрофон ладонью.
     -  Это  Бейгер.  Спрашивает  точное  время.  Говорит, все часы вышли из
строя.
     Марлис вскочил.
     - Подожди. Я сам  побегу и предложу ему свои  ручные  часы. Бейгеру без
них нельзя.
     Он быстро-быстро засеменил к дверям.
     Замечу, что профессор  Бейгер  -  человек  со странностями.  Конопатый,
вечно в  меховой шапчонке, он до  невозможности серьезный, такой  серьезный,
что  не  умеет шутить и радоваться. Лишь раз я видел его слабую усмешку, это
когда Марлис  в глубоком  раздумье  вместо  своего затылка  почесал  затылок
подвернувшейся  уборщицы и у него тут же родилась какая-то идея. Профессор -
человек  необщительный. К  нему  не  подступишься.  Все знали,  что  у  него
могучий, цепкий ум и  что он работает над изобретением экстра-класса.  А вот
над  каким  именно - никто  не  знал. Даже  директор.  Лишь  я  один  смутно
догадывался о работе  Бейгера по нечаянно  оброненным скупым словам его,  по
смятым выброшенным эскизам, в общем, по разным мелочам.  Необходимые узлы  и
детали изготовляли по его заказу в нашей мастерской. Бумаги свои он хранил в
личном сейфе, с ключом от которого никогда не расставался.
     Вот  с ним бы  я  наверняка  отлично сработался, но подружиться, да что
там, даже поговорить и то не мог. Скала, а не человек. Ему верят, его ценят,
создают  все условия для работы. А мне? Как беспризорник в чужой  квартире -
всем  мешаю. Только  и слышу: "Куда  полез? Не трогай! Тебя не  спрашивают".
Тяжело. Профессора  даже за  глаза зовут уважаемый  да почитаемый, а  меня в
глаза  пустозвоном. За  что,  спрашивается?  Может, я ничуть  не глупее его.
Может, пустозвон-то не я, а они все.
     Венулся Марлис и торжественно поднял руку, показывая рубцеватый след от
браслета часов.
     - Взял! И даже спасибо сказал. По-древнегречески.
     - По древне? - переспросил Кнехт, помощник Марлиса.
     - По древне.
     Это  слово  зацепило  всех,  и  зашел  разговор о  минувших  столетиях.
Побывали  в  каменном веке,  заглянули  в Вавилон  и остановились  на второй
Пунической войне.
     -  Да,  -  сказал Марлис, поглаживая соленоид, - интересно  все это. Не
пожалел  бы своей  индийской  вазы,  чтобы взглянуть,  как  великий Ганнибал
переправлялся через  Рону.  Но, - он сморщил нос, -  человечество никогда не
увидит  свое  прошлое,  м-да...  О   нем  можно  судить  лишь  косвенно   по
археологическим находкам, да по сохранившимся документам.
     Я не мог удержаться и чрезвычайно вежливо спросил:
     - Вы серьезно, Марлис, в это верите?
     Он пренебрежительно усмехнулся:
     -  Разве  можно  увидеть  сейчас  живого...  ну скажем,  Ганнибала,  от
которого, неизвестно, остался ли прах?
     - Почему бы и нет, - ответил я. - При желании можно увидеть  настоящего
неподдельного питекантропа.



     - Уж не машину ли времени ты изобрел?
     В словах его зазвучала неприкрытая издевка. Но я хладнокровно ответил:
     -  Машина времени  -  это чистейшая фантазия и никто  изобретать  ее не
собирается. Увидеть прошлое можно другим способом.
     - Интересно, каким же?
     Все открыто смеялись мне в лицо, но я невозмутимо продолжал:
     - Мы свыклись с мыслью, что путешествовать разрешено природой только из
настоящего  в будущее.  А я утверждаю, что путешествие возможно и в обратном
направлении,  то  есть  можно увидеть самого себя в  годовалом  возрасте,  и
бабушку свою, когда она еще плакала в пеленках, и переправу Ганнибала  через
Рону и  если  хотите, пещерных  людей. Почему я вижу всех вас?  Волны  света
разных  длин  и  частот,  отразившись  от ваших  тел,  воспринимаются  моими
глазами. Энергия волн  дает импульс в  зрительный  центр головного  мозга  и
воспринимается  моим сознанием, то есть я вижу  ваше изображение.  Видит вас
также и вон та порхающая птичка. Гляньте в  окошко.  Не  надо,  улетела уже.
Этот  же отраженный свет уносит в пространство, в бесконечность и ваш образ.
Настроившись на эти волны специальной  аппаратурой,  которую можно создать -
да,  да, можно  и  сообщив себе  колоссальную скорость, намного  превышающую
скорость света, я буду преспокойно путешествовать в пространстве, и для меня
время как бы потечет в обратном направлении. Обгоняя свет,  я тем самым буду
обгонять ваше изображение, излучившееся когда-то в космос,  и улавливать его
своей  аппаратурой. Вы на земле будете стареть, а для меня молодеть. Сообщая
себе  все большую и  большую скорость, я буду  видеть жизнь такой, какой она
была хоть год, хоть тысячи лет  назад. Правда, люди будут бестелесны и немы,
но я буду их видеть.
     -  Фу,  какая чушь!  -  поморщился Марлис. Остальные улыбнулись:  "Ну и
загнул?"
     - Не чушь, а строгий математический расчет и железная логика физики,  -
вскричал я.
     -  Какая  здесь  физика, вдруг строгим голосом сказал  Марлис. - Каждый
школьник  знает,  что скорость света  -  предел и никакое материальное тело,
будь то ракета  или простая  молекула,  не  достигнут  этой скорости,  ибо в
противном случае  масса  их станет бесконечной, что определенно .невозможно.
Сверхсветовых  скоростей  вообще  нет  в  природе.  Ты  просто переутомился,
нанюхался краски. Иди приляг, отдохни. На сигаретку.
     А сам  прекрасно знает,  что я не  курю. Я  понял, что спорить с  этими
неучами бесполезно и,  отшвырнув  в сторону амперметр, направился  к выходу.
Никто не окликнул меня, только раздался чей-то шепот:
     - Смотри-ка, распетушился.
     Не успел  я взяться за  ручку двери, как она распахнулась и  на  пороге
застыла наша уборщица. Узенькие  глазки  ее на этот раз заметно расширились,
нижняя губа, как в судороге, исказилась.
     - Вы больны? - спросил я. " Она  покачала головой и срывающимся голосом
проговорила:
     - Там, тама... в шестой мертвец.
     - Какой еще мертвец? - удивился я.
     - Живой, настоящий. Подбежали сотрудники.
     - Живой, говорите? - переспросил Марлис. - Значит, это не мертвец.
     -  Да мертвец же, о господи! Сама видела.  Мы бросились в шестую. Я был
впереди и бесшумно распахнул двухстворчатую дверь. От  увиденной картины все
отпрянули назад.
     По комнате медленно вышагивал скелет. На нем  были блестящие коричневые
штиблеты, а  сбоку,  у бедра, висела черная расческа. Двери были моментально
прихлопнуты.  Марлис  вытер  обмоткой  соленоида  мгновенно вспотевший  лоб,
оставив на нем несколько царапин.
     - Черт те что!
     - Ерунда какая-то, - пробурчал Кнехт.
     -  Действительно,  вздор, - сказал  начальник "второй"  и повернулся  к
своему помощнику;
     - Зайдите-ка, узнайте, в чем дело.
     - А почему именно я? Ведь не секрет, что у меня больное сердце. Вот вы,
дорогой лаборант, молодой еще, зайдите и смело спросите: "Гражданин,  что вы
тут делаете?"
     Лаборант  побледнел  и  ткнул  пальцем  в  меня.  В  это  время   дверь
приоткрылась, и скелет высунул череп и спросил:
     - Что вы тут как заговорщики шепчетесь? Возмутительно!
     Молодой лаборант и помощник, громыхая по ненатертому паркету, бросились
бежать.
     - А ведь серьезные люди, научные работники к тому же, - сказал скелет и
"цокнул" языком. Языка не было, но звук-то мы отлично слышали.
     Я посмотрел на  его штиблеты, хмыкнул про  себя  и глянул на остальных.
Они гипсовыми изваяниями так и вперились в пустые глазницы черепа.
     -  Что  с  вами? - дрогнувшим  голосом спросил скелет и  весь вывалился
наружу.
     Порази   меня  гром,   раздави  меня  бульдозером,  но  его  был  голос
необщительного  профессора! И  штиблеты вот его.  Конечно, он! В чудеса я не
верю и поэтому спокойно спросил:
     - Профессор, посмотрите на себя. Вы ничего странного не замечаете?
     - Что вы имеете в виду?
     - Ваш облик. Вы же скелет.
     - Галлюцинации.
     -  У  одного  -  возможно.  Но  не  у  всех  же разом. Вероятно,  ставя
эксперимент, вы подверглись  какому-то излучению и мягкие ткани организма, а
также ваш костюм стали невидимы. Лучи повлияли также на ваш зрительный нерв,
и  вы видите себя нормальным человеком. Убежден, что  притронувшись сейчас к
вам, я нащупаю не кость, а тело.
     И не дав Бейгеру опомниться, я положил ладонь на его плечо. Меня трудно
ошарашить, но тут  я  был потрясен.  Пальцы с небольшим  усилием,  как через
студень,  прошли  сквозь  мякоть мышц,  сквозь  сухожилия, я ощутил  твердую
ключицу, обхватил ее и непроизвольно сжал в кулак.  Профессор чертыхнулся, я
убрал руку и, не теряя самообладания, сказал:
     - Вы и в самом деле скелет! В полном значении этого слова.
     - Скелет, - подтвердил Марлис.
     - Скелет, говорите? Возмутительно! Что-то я не предусмотрел.  Профессор
засопел  и  пошел  в  глубь  лаборатории. Я  за ним.  Услышав мои  шаги,  он
обернулся: - Прошу без посторонних,  - и скрылся за эбонитовой перегородкой,
из-под которой выглядывали  его  штиблеты с  торчащими из  них костями  ног.
Тотчас послышалось  монотонное,  все  усиливающееся  гудение.  Внезапно  оно
оборвалось, раздался сухой, как при электрическом разряде треск, и помещение
наполнилось  желтоватым  плотным туманом.  Во  время  гудения  я  смотрел на
штиблеты. Сразу же  после треска кости ног  вдруг задрожали, потеряли резкие
очертания и совершенно растаяли в воздухе. Остались одни штиблеты да упавшая
рядом расческа. Я зажмурился и вновь открыл глаза. Картина не изменилась.  Я
заглянул за перегородку. Скелета не было.
     - Что  с  вами?  - спросил я и,  втайне  надеясь  встретить профессора,
провел рукой над штиблетами: пусто.
     - Где вы? - уже крикнул я.
     - Мы здесь, - отозвался Марлис.
     - Исчез профессор!
     - Сбежал?
     - Кругом капитальные стены. Исчез он. Нет его. Нету! Растаял.
     - Не может быть!
     - Ищите.  Остались  только его штиблеты с расческой, а главное бумаги и
аппаратура. Я допускаю лишь одно: профессор жив, но для нашего мира его нет.
Возможно, он находится в четвертом измерении.
     - Ну, Фил, ты  опять загибать начал.  Ты хочешь сказать, что его вообще
нет.
     - Почему же. Вообще-то он есть, но где-то там,  нам  это ни вообразить,
ни тем  более объяснить невозможно. Думаю,  он  вне  опасности. Чтобы узнать
все,  вернуть его, нужно  разобраться в  бумагах,  в  формулах, узнать соль,
докопаться до всего. Сейф в этой комнатушке. Туда.
     Интересное явление. На этот раз меня послушались все и дружно двинулись
к сейфу.
     - Ах ты! Ключ-то он взял с собой, - остановился Марлис.
     - Взломать, - неуверенно сказал вернувшийся из любопытства Кнехт.
     - А как на это директор посмотрит?
     - Он в отъезде, - отозвался начальник "второй". - Я за него. Но  ломать
не  разрешаю.  Отвечать мне одному придется. Предлагаю изготовить по  слепку
ключ.
     Мастера-то мы отличные. Еще не полностью рассеялся  желтоватый туман, а
начальник "второй" тянул отомкнутую дверцу сейфа на себя.
     - Батюшки! - проскулил он. - Коллеги, бумаг-то нет. Сгорели они.
     Толкаясь,  мы  заглянули  внутрь. На  полках лежали  три  пухлые стопки
пепла, сохранившие прежнюю форму бесценных бумаг.
     - Похоже на вредительство, - изрек Марлис.
     - А по-моему, это проделки профессора, - сказал  Кнехт.  - Неспроста он
бука такой. Все окутал тайной, И сжег-то по-хитрому. Без доступа воздуха.
     - Никто ничего не сжигал, - возразил я. Марлис махнул рукой.
     - Ну, Фил опять понес.
     Хотел я плюнуть на все и уйти, но сдержался.
     - Послушайте  и постарайтесь  понять.  Профессор держал  в  тайне  свои
работы. Вы  только  знали,  что  они  очень  важны,  не более.  Мне  удалось
проникнуть глубже, о многом догадаться, почувствовать  интуитивно. Профессор
работал над передачей человека по радио.
     - Скажи, как толково объяснил.
     -  Человек, грубо говоря, прежде  всего  физика  и химия.  Возьмем вас,
Марлис, и используем ваши ткани в этом пространстве как модель, как  матрицу
и будем посылать  информацию  об их  атомарном и энергетическом устройстве в
другой  "кусок" пространства, можно в соседнюю комнату,  можно  и на Юпитер.
Там из "местных" атомов будет созидаться такой же Марлис.
     - То есть робот?
     - Об этом надо узнать у профессора.
     - Сказки, - проворчал Марлис.
     -  Расскажи питекантропу о принципе  работы телевизора, он  обязательно
ответит так же. Марлис побагровел, но смолчал.

     - Профессор  допустил  ошибку,  - продолжал я.  Бумаги сожжены,  но  не
огнем. Они истлели  в силовом поле,  поскольку сейф  связан сигнализацией  с
этим  генератором.  Штиблеты и  расческа синтетические, поэтому  в четвертое
измерение не попали. Почему именно - загадка.  Аппараты помогли бы нам кое в
чем разобраться, но боюсь, что они тоже  сожжены. Попрошу снять крышки, люки
и убедиться в этом.
     Марлис  первым бросился к аппаратуре. Как я и предвидел, все внутреннее
оборудование, хаос проводов, печатные схемы, реле, датчики - все истлело.
     - Дело  серьезное,  -  мрачно  сказал начальник  "второй". -  Профессор
исчез, ухватиться не за что. Мы в тупике. Выхода нет.
     - Выход есть.
     - Говори, Фил, скорей говори.
     - Не догадываетесь? Увидеть прошлое.
     - А! Опять за старое. Я попытался убедить их:
     -  Отраженный свет уже  умчал в пространство  изображение листков,  где
есть   формулы  и  схема.   Нужно   догнать   это  рассеянное   изображение,
сфокусировать его и прочитать, переписать,  а,  проще сфотографировать. И  я
уверен, эти бумаги помогут нам найти профессора.
     - Белая горячка! -  негромко,  но  чтобы все услышали, сказал начальник
"второй".
     Захлебываясь,  Марлис  что-то  зашептал  на ухо  Кнехту.  Тот  согласно
закивал головой.  Стоило  ли с  ними  разговаривать  дальше?  И  я правильно
сделал, молча покинув лабораторию. Хватит!
     Я шел и возмущался,  раздумывая о недальновидности  некоторых людей, не
верящих в торжество науки и разума, об их скептицизме и невежестве.
     Размышляя  таким  образом,  я  невольно   подумал,  а  как  практически
осуществить этот небывалый эксперимент, как обогнать свет? Не погорячился ли
я? Не хватало еще оказаться хвастуном.
     И вот я дома. Просторные светлые комнаты, чистый здоровый воздух всегда
располагаю!  к  работе.  В  одной  наглухо  изолированной  комнатушке  стоит
большой, окутанный паутиной  проводов агрегат. Для непосвященного человека -
океан  загадок. Но я-то отлично знаю  свое детище  - ядерный микроскоп, или,
как я его называю, ядроскоп.
     С детства  я  мечтал  проникнуть  в  микромир,  увидеть  эти  кирпичики
мироздания, отдельные атомы, их  ядра и  прочие элементарные частицы.  Можно
все знать, ясно представлять, но,  не увидев своими глазами, нельзя в полной
мере судить о вещи или явлении.
     Над  созданием  ядроскопа пришлось  основательно подумать. Сколько было
бессонных мучительных ночей - не перечесть.  Говорят, что большие задачи под
силу организованным,  сплоченным коллективам.  Согласен.  Я не  возвеличиваю
себя, честное слово, но я не  виноват,  что мне удается одному справиться  с
ними. Я знаю, что энциклопедический ум, способный на круп- * нейшие открытия
во многих  отраслях знания - явление фантастическое.  Я ни в  коей  мере  не
считаю себя таким и тем не менее занимаюсь медициной и математикой, историей
и физикой,  ничего не путаю и делаю скромные открытия. Жаль, что их никто не
признает. Как однажды возразил Марлис: "Сумасбродные  идеи".  И что особенно
обидно, даже исчезнувший профессор как-то  заметил: "Фил или чудо-гений, или
обыкновенный чудак. Склоняюсь к последнему".
     Я  постепенно  замкнулся в  себе  и  хоть  бессистемно, зато  увлеченно
трудился  дома.  Совсем  недавно  моя  мечта  увидеть  атомы превратилась  в
действительность.  Обычные  световые   лучи  и   даже   гамма-лучи  меня  не
устраивали: как  ни  коротки  их волны, все  же по сравнению  с  атомом  они
выглядят  гигантами. Поэтому я на помощь  призвал  тяготение,  сверхкороткие
волны которого мне удалось превратить в видимый свет.
     Сейчас, после ухода из  лаборатории, я остался одинок, но это  не очень
расстроило  меня.  Привык  уже.   Правда,  изредка  становилось  скучновато,
хотелось поболтать с кем-нибудь о  пустяках, посмеяться и вспомнить детство.
С  соседями  - дядей  Кошой и тетей Шашей - я особенно дружбы не водил, да и
они ко мне влечения не испытывали.
     Не  спеша,  жуя  вчерашнюю  брынзу,  я  смотрел  в  потолок  и  думал о
профессоре. Как быть?
     В  дверь осторожно  постучали. Я  проглотил  брынзу и,  накрыв  тарелку
полотенцем, разрешил войти.
     Средних лет женщина, прилично одетая, переступила порог.
     - Я  ищу  Фила, - робко сказала она.  Я подал ей  стул,  усадил и вдруг
заметил, что  глаза  ее  наполнились слезами. В полном недоумении смотрел я,
как она вытирает их платочком, и не знал, что делать. Наконец она справилась
со своим волнением и сказала:
     -  Я Лавния,  супруга  профессора  Бейгера. Я  заклинаю, я  умоляю вас!
Помогите вернуть мне мужа, а детям отца.
     - Но почему вы обращаетесь ко мне?
     - Ах, я в таком состоянии, что цепляюсь за соломинку. Я только что была
в  учреждении, но там  никто ничего не знает.  Все  в замешательстве. Марлис
сказал, что, якобы, вы можете спасти профессора. Помогите! Я так несчастна!
     Из фарфоровой фляги я плеснул в стакан яблочного сока.
     -  Выпейте.  Вы  просто  не  заметили  иронии в словах  Марлиса.  Но  я
действительно  говорил, что Бейгера можно спасти. И знаете,  я займусь этим.
Да, займусь!
     Не  знал я тогда, какие  неимоверные  трудности и смертельные опасности
возникнут на моем пути.
     - О, вы благородный человек! - встрепенулась Лавния.
     - Я просто человек. Скажите, вы в курсе работ профессора?
     -  Нет. Физикой не  увлекалась и жалею  об этом.  Я  модельер  по части
одежды.
     - Но, возможно, Бейгер что-нибудь говорил? Порой  даже одна фраза много
значит.
     - В домашней обстановке он о  своих заботах молчал. Подолгу засиживался
у себя в кабинете, все писал, чертил. Вот со старшим сыном иногда беседовал,
доказывал ему что-то, объяснял, но  из  их бесед я не  понимала ничего.  Мой
бедный мальчик! Уже две недели, как он сорвался с гимнастического снаряда, с
брусьев. В больнице лежит с сотрясением мозга. От него сейчас тоже ничего не
узнаешь.  Несчастье  за  несчастьем!  Скажите  правду,  где Бейгер?  Его  не
похитили?
     - Разумеется, нет. Вы все узнаете, когда я сам
     .уверюсь в своих предположениях. Вот  еще что. У профессора сохранились
его бумаги?
     - Никаких. Все написанное он уносил в учреждение, а брошенные в корзину
черновики я  сразу  же сжигала после его ухода.  Кто же знал, кто? И сегодня
вот сожгла.
     -  Да-а! Ну ладно.  Оставьте  мне  адрес. Я  зайду  к,  вам.  И  будьте
спокойны.
     После ухода Лавнии  я  доел брынзу,  запил соком  и  прилег на кушетку.
Значит решено.  В  космос. Со  сверхсветовой.  Работы  впереди  -  я  только
зажмурился и покачал головой. С чего начинать?
     И  тут я  почувствовал  острую необходимость  иметь  близкого  друга  и
помощника.  В  космосе  безусловно  веселее  вдвоем,  а  главное,  работа по
подготовке пошла бы быстрее.
     Помощник  нужен  идеальный, беспредельно  верящий  мне.  Но  где  найти
такого?
     Я  вспомнил сотрудника,  поступившего в лабораторию незадолго до  моего
ухода.
     Утром я его подкараулил у входа  в учреждение, отозвал в сторону и  для
начала поинтересовался, есть ли сдвиги в поисках профессора.
     - Никаких!  - ответил  он. Затор! Штиблеты и расческу, после  ничего не
обнаружившей экспертизы,  отдали  в музей,  корпусы аппаратов и  генераторов
утащили в подвал. Ну, а сейф пока пустует.
     Боясь  сразу  отпугнуть  его  путешествием  в прошлое  и  сверхсветовой
скоростью, я напомнил ему о  последней статье в  научном  журнале и заметил,
что атом можно  увидеть и что ядроскоп уже построен. Он отшатнулся от меня и
замахал руками, будто на него налетел осиный рой:
     - Что вы! Что вы! Это совершенно невозможно. Не-е-возможно.  Как только
величина  предмета  окажется меньше  длины  световой волны, последняя  не  в
состоянии  обрисовать  контуры предмета.  А размеры  атома  слишком  малы по
сравнению с длиной световой волны.
     -  Можно использовать  другой принцип, - ответил я.  - Волны тяготения,
после того, как они обрисуют атом, превратить в видимый свет.
     - Это, извините, абсурд. Их энергия так неуловимо мала, что практически
они  нигде не применимы.  Другое дело,  тяготение  в космосе,  где  огромные
массы, а то волны... в этом-то объеме...
     Он нервно захихикал и даже отказался зайти ко мне вечером  посмотреть в
ядроскоп,  считая  его небылицей.  "Вы  шутник.  Фил", -  были его последние
слова.
     Почему же люди шарахаются от моих идей и рассуждений?
     Я сделал еще несколько попыток найти помощника. И все безуспешно. Никто
мне не верил.  Я было приуныл, но со  свойственной мне изобретательностью  -
учтите,  это  не  хвастовство  -  быстро  нашел  выход  из  положения.  Шаг,
признаться, отчаянный, но лично я ничем не рисковал. Просто нужно приобрести
древнеегипетскую  мумию,  оживить  ее,  дать  ей  в  короткий  срок  должное
образование,  провести,  если  потребуется,   психологическую  обработку   и
идеальный помощник готов. Уж этот-то египтянин, попав из своей древней жизни
в нашу, увидев своими глазами чудеса  нашей техники, безусловно поверит мне.
Иначе и быть  не может.  Но не  всякая мумия  могла  меня удовлетворить. Мне
нужна  была   мумия  с  мозгами   и  внутренностями,  пусть  высохшими,   но
сохранившимися на своих местах. Это непременное условие. Стоит какому-нибудь
органу разложиться,  и оживление не удастся, а если и  удастся,  то получишь
калеку  или  парализованного.  В успехе  я  не сомневался, потому что  много
времени уделял изучению, пожалуй, самой трудной, ответственной и благородной
науки - биологии. Человек накопил громадные запасы знаний, проникнув в глубь
атома  и  в  мир  галактик,  а  сам  себя  знает  весьма  поверхностно.  Вся
современная медицина лишь первый шаг на длинном тернистом пути познания тайн
жизни, которому нет конца.
     Чтобы заказать  мумию, я  пришел в "Бюро нужных  и  ненужных услуг".  У
окошка стояло  двое мужчин. Первый заказал килограмм льда с северного полюса
и сразу вышел. Второму понадобился глаз кальмара и обязательно трехтонного.
     - А если кальмар меньше будет? - спросила девушка в мелких завитушках с
припудренным прыщиком на щеке.
     -  Нет,  меня устраивает  глаз только трехтонного  кальмара  и  никаких
"если".
     - Трудно такого гиганта найти.
     - Ничего,  поищите,  я подожду.  Если  попадется меньшего  веса,  можно
подрастить его в океанариуме, - и он ушел.
     - Вам что? - спросила девушка, беря чистый бланк.
     - Вас не удивляют такие странные заказы? - поинтересовался я.
     -  Привыкла.  И  не то  еще заказывают:  лунную пыль,  повозку  скифов,
волосок из бороды Магомета или бациллу какую-нибудь.
     - И всегда выполняете?
     -  Не  всегда. Одному захотелось,  чтобы  мы вырастили  в его комнатном
аквариуме  жемчужину. Это  же глупо. Хотя и выполнимо. Зачем  ее выращивать,
если можно купить готовую. Так что вам?
     - Мумию.
     Девушка даже не ойкнула. Действительно, ко всему привыкла.
     - Такой заказ впервые, - только и сказала она.
     -  Отлично.  Запишите,  я   продиктую   ряд   условий,   каким   должна
удовлетворять мумия.  И ни  одно из  них  не  должно  быть  нарушено.  Пусть
проверят опытные специалисты. Слушайте.
     Девушка исписала три бланка.
     -  Все.  Да,  еще  дополните,  чтобы подошвы  у мумии были целые, а то,
знаете,  их отрезали, боясь, что умерший загрязнит небо  земной пылью. Когда
можно узнать о результатах?
     - Наведывайтесь, - неопределенно пожала плечами девушка.
     - А поконкретнее?
     - На-ве-ды-вай-тесь. Следующий! Зашедшая за мной женщина прямо с порога
затараторила о скорпионах.



     Нуль-пространство.  Мумия заговорила.  Инциденты,  на  прогулке.  Квинт
учится.

     Сделав этот  важный  заказ,  я свободно  вздохнул и вплотную подошел  к
вопросу: как лететь. Ракеты меня, конечно, не интересовали. На них не то что
скорость  света не  превысишь,  а даже  и  не приблизишься  к ней.  Я  искал
принципиально  новые пути. И нашел. Для чего  же у меня голова? Но для этого
требовалось  особое вещество, нет,  не  вещество  и  не поле, а  нечто  пока
необъяснимое. Где  найти  это?  Не  знаю. Но бывает же так, что бьешься  над
какой-нибудь  задачей  день,  другой,  а  решить  не  можешь.  И так  к  ней
подступишься  и  эдак,  и  ничего  не  получается. А  потом  вдруг  в  самый
неподходящий момент, когда о задаче и не думаешь, приходит решение.
     Так случилось и у меня.
     Если тебя сверлит беспокойная мысль, уснешь не скоро,  а то и  вовсе не
успеть. Уж  как я долго  ворочался думая о том, "пока не объяснимом". И, уже
засыпая,  вспомнил,  как однажды  разбил  стеклянный колпак с  приборами  на
вакуумной  камере  ядроскопа.  Голову мою,  будто  бумажку  пылесосом, сразу
притянуло к образовавшейся дыре. Это пустячное воспоминание  заставило  меня
вскочить с постели и  задуматься. Как  ни глубок вакуум в  камере ядроскопа,
все  же  это  не идеальный  вакуум, хотя бы потому, что  он  пронизан  полем
тяготения, он может передавать тепло от одной стенки камеры к другой. Вакуум
в  космическом пространстве тоже, собственно,  не вакуум. Он  тоже  пронизан
элетромагнитным  полем, в нем видны звезды, в нем  мириады атомов. Какой же,
спрашивается, это вакуум? А вот получить бы чистый, физический вакуум, такое
нуль-пространство, где  царит абсолютный покой, где нет никаких полей.  Но я
не говорю, что там  нет  и материи. О,  это  такая  штука! Нуль-пространство
является  как бы прослойкой между  миром  и антимиром, энергия  одного знака
компенсируется  энергией другого  знака,  а  плюс на минус  - нуль.  Так что
материя в нуль-пространстве находится не в возбужденном состоянии,  К чему я
это клоню?  А к тому,  что эта пустота  и была то "пока  необъяснимое".  Как
получить ее?  А  никак.  Нуль-пространство  есть  всюду, оно непосредственно
среди нас и в нас, оно реально, как мир, нужно лишь суметь попасть в него, и
тогда бери его сколько хочешь.
     Я стал деятельно готовиться к проникновению в нуль-пространство. Уже на
утро   тринадцатого   дня   я   укрепил   на   груди   генератор   медленных
кси-квази-лучей, открытых мною с помощью ядроскопа, за спину надел баллончик
со   сжатым  воздухом,  необходимым  для  дыхания  и  для   возвращения   из
нуль-пространства, пристегнул к поясу специальный  овальный сосуд с системой
рычажков, в рот вставил шланг с  загубниками, проверил, хорошо ли дышится, и
приготовился  к прыжку  в нуль-пространство.  На какой-то  миг  шевельнулось
чувство неуверенности  и  страха, но здравый рассудок погасил его и, обозвав
себя  полушепотом "мямлей",  я  включил  генератор. Он запел, как показалось
мне, траурную мелодию. Кси-лучи постепенно очищали пространство вокруг меня,
вытесняя не только воздух, но и отгоняя все, какие есть в  приводе, поля. По
мере  распространения  лучей тьма сгущалась, и  как только  степень  вакуума
сравнялась с  пустотой нуль-пространства, оно поглотило меня.  Тело потеряло
вес.  Темнота  и  тишина. Жутко. Но в жуть вкрапливались всплески радости. Я
нажал кнопку вмонтированного в сосуд  фонарика. Но, как и следовало ожидать,
света не было. Ему просто было не в чем распространяться. Невольно мелькнула
неприятная мысль: "А вдруг в расчеты вкралась ошибка?" Тогда я обречен вечно
торчать здесь. Космонавту, отставшему от корабля и затерянному в  безбрежных
просторах космоса, все же легче, он видит звезды и таит надежду на спасение.
А тут  один  как  перст. И что  за мрачные мысли приходят.  Усилием  воли  я
растоптал их,  обрел хладнокровие  и,  закрыв средний  клапанчик, дернул  за
тросик  баллончика. Из  его направленных  отверстий вырвался,  обтекая меня,
воздух и я мгновенно очутился в своем мире. Но что это? Почему-то полутемно,
и я накрыт чем-то мягко-шелестящим. Я толкнул мягкое. Сразу  стало светло. Я
увидел,  что нахожусь у соседей под  вешалкой, закрытый плащами и пиджаками.
Очевидно, произошел  сдвиг  по  пространственной фазе.  Во  избежание сдвига
нужно в  момент  выхода  в нуль-пространство  быть  в  состоянии абсолютного
покоя. А это очень трудно.
     Соседи сидели спиной ко мне.  Дверь  находилась рядом. Я  вытолкнул изо
рта загубник  и  хотел незаметно  уйти,  но, когда  раздвинул  плащи,  в  их
карманах  что-то  звякнуло  и  соседи,  как по  команде,  разом  оглянулись.
Одновременно я сделал боковой шаг к двери.
     Увидев  меня, дядя Коша смутился, снял  замызганный фартук - он  чистил
рыбу  -  и  мизинцем  соскреб со лба  прилипшую чешуйку. Тетя  Шаша  закрыла
цветастый  журнал  и,  свернув  его  в трубку,  ударила  о  колено.  Она  на
пол-головы выше мужа и  раза в три массивнее  его. Напомаженные  губы плотно
сжались.
     Соседи уставились на мою амуницию.
     - Здравствуйте, - без воодушевления сказал я.
     - Простите, что без стука вошел. Не найдется ли у вас щепотки соли?
     - Коша, достань, - повелительно  сказала тетя Шаша. -  Видишь, ему соль
срочно понадобилась. Солонку вы, конечно, принесли?
     - Да я так, в кулаке унесу.
     -  В  кулаке...  А как вы  сумели  тихо зайти сюда?  Вы  же знаете, как
скрипит наша дверь.
     - Я очень тихо открывал ее.
     - Подслушивали?
     Я возмущенно кашлянул и крепче сжал подвернувшийся под руку фонарик.
     - Неужели вы считаете меня...
     - Не считаю, а вижу. Чего кривитесь? Возьмите соль.
     Дядя  Коша молча отсыпал из  баночки "Питательная  мука" мне  на ладонь
горку соли.  Я не стал больше ни разговаривать, ни извиняться и  вышел. Соль
швырнул  веером по коридору,  а  потом  подумал, что не  следовало бы  этого
делать: убирать самому придется.
     Освободившись  от  амуниции,  я  хотел было приступить  к  исследованию
заключенного  в сосуд  нуль-пространства,  но  в  дверь постучали  и тут  же
ввалились двое дюжих парней в стиранных халатах.
     - Мы из "бюро услуг", - доложил старший. - Посылка вам...
     Радость какая!  Дождался. Мумию свою. Парни осторожно внесли громоздкий
длинный ящик, обшитый полотном, с многочисленными печатями, и ушли.
     Не читая  надписей, я содрал печати, сорвал  с ящика полотно и принялся
за крышку, вкривь  и вкось привинченную  шурупами к неоструганным  доскам. И
вот  передо   мной,   наконец,   открылась  долгожданная   мумия,  высохшая,
желто-серая  с  морщинистой  кожей,  туго запеленатая  в  ткань, пропитанную
бальзамом. Кто  ты, житель  древних, веков?! Фараон,  жрец  или простолюдин?
Ведь в древнем  Египте бальзамировали не  только знатных людей.  Да что там,
даже кошек и собак не забывали.
     Ощущая неприятный холодок задеревеневшей мумии, я положил ее на стол и,
переворачивая бревном, аккуратно распеленал. В  ящик кинул  обрывки полотна,
бечевки, широченные зеленые бинты,  поставил  его на торец, взвалил на спину
и, чуть покачиваясь, потащил его в подвал.
     В конце  узкого  коридора я покачнулся и стукнул углом ящика о давно не
беленную  стену.  Сзади  послышался  протяжный  скрип  открываемой  двери  и
сердитый голос тети Шаши:
     -  Фил!  Фи-ил! Имейте  порядочность  вернуть мне фонарик. Не  должна я
из-за вас в кладовке в потемках шариться. Слышите!
     - Зайдите ко мне, сразу слева на тумбочке лежит фонарик ваш.
     - А куда вы это шифоньер потащили? Я промолчал и стал спускаться.
     -  Гляди-ко! - распылилась она. - Кругом виноват и разговаривать еще не
хочет.
     Когда  я отнес  ящик и возвращался назад, на  лестнице  меня  поджидала
негодующая тетя Шаша.
     -  Вы  хотите,  чтобы  я  стала  нервнобольной?  Да?  Психопаткой?  Да?
Специально посылаете за фонариком? Что у вас за мужчина на столе валяется?
     Как я мог забыть, что мумию оставил в комнате.
     - Здесь что, морг?  - кричала она. - Или, скажете, он жив? Я не слепая,
я вижу, что это давно высохший труп. Вы убийца!
     - Это просто мумия, - постарался улыбнуться я. - Успокойтесь.
     Возвышаясь  надо мной  на  две  ступеньки,  она  подавляла  меня  своей
величиной.
     - Какой такой мумий?
     - Манекен, - догадался я.
     - Ма-не-кен?  Ни  в одном  магазине таких  худых  манекенов не  видела.
Отдайте мой фонарик.  -  Тетя Шаша умеет быстро остывать. - Кто же знал, что
это всего лишь манекен.
     Я попросил прощения и вынес ей фонарик. Она проверила, горит ли он, чем
сильно обидела меня, и указала на свежую вмятину на стене.
     - Чтобы сегодня же заделали.
     - Хорошо, хорошо.
     Я вернулся к мумии.
     Я  не суетился, за что попало не хватался. Все было давно  рассчитано и
предусмотрено. Сначала я  мумию просветил, нет  ли где изъянов, на месте  ли
сердце, печень, легкие  и остальные  органы, целы ли  кости,  в  особенности
череп.  Потом  накрыл  ее   простыней:  мне  показалось,  что  она  за  мной
подсматривает. Из чуланчика принес бутыль со специальной клейкой  жидкостью,
наполнил ванну холодной водой и вылил туда эту жидкость. После перемешивания
у меня получился питательный раствор, в котором мумия должна будет набухать,
прибавлять  в весе, восстанавливать утерянные атомы, одним словом, "доходить
до кондиции". Негнущуюся, легкую мумию я взял обеими руками под мышки, вошел
в ванную и осторожно погрузил ее в раствор.
     Пока мумия  созревала,  я приналег  на древнеегипетский  язык, заучивая
фразы  и обороты,  которые могли мне пригодиться для первого  разговора. Все
вопросы,  связанные  с  подготовкой  к полету в  космос,  пришлось  временно
отложить.
     Когда раствор из желтого стал прозрачным, я подогрел его до температуры
человеческого тела, еще сутки выждал и приступил к оживлению.
     Смерть  этого египтянина наступила в результате потери крови.  На шее у
него была рана,  очевидно, нанесенная  кинжалом.  Рану  я  сразу же  надежно
зашил.  Всецело положась  на интуицию, ввел в  тело вторую группу крови и не
ошибся. Вообще меня интуиция часто выручала и я всегда доверяюсь ей.
     Принято считать,  что клиническая  смерть, то  есть остановка сердца  и
дыхания   может  продолжаться  не  более  двадцати  минут.  Но  после  этого
происходит полный  распад белковых структур, высшие отделы  мозга погибают и
наступает  смерть  биологическая.  Это,  как   утверждает  современная,  еще
несовершенная медицина - явление необратимое.
     У меня на этот счет, как я  уже говорил, имеются свои соображения.  Раз
организм не разложился,  значит, он цел,  органы, кровеносные  сосуды,  мозг
хоть  и  высохли,  но они есть.  И вот я даю органам желудочный сок и всякие
другие  жидкости, артериям кровь и довожу таким образом мумию  до  состояния
клинической смерти.
     Интересно,  как-то поведет себя мой египтянин?  Нагнетая  в  артерии по
направлению к сердцу кровь, я стал  массажировать его и  одновременно делать
искусственное  дыхание.  Вскоре  надобность  в  этом  отпала. Мумия  приятно
порозовела  и  посвежела.  Появился  пульс.  Грудь  ритмично  поднималась  и
опускалась.  Теперь  это  была уже не  мумия.  Эго был  спящий  крепким сном
усталый человек, а мне оставалось лишь сидеть и ждать, когда он проснется.
     Сняв с него мерку, я убедился, что мы с ним примерно одинакового роста.
Мое нательное белье и почти новый темный костюм египтянину подойдет. С таким
пустяком, как одевание, я провозился минут  двадцать. Застегнув  пуговицы  и
расправив складки брюк, я уселся у изголовья спящего египтянина и начал  его
разглядывать: он был молод  и довольно симпатичен, лишь слегка  истощен.  На
ровном носу я заметил несколько веснушек.
     И тут (поневоле  бога  вспомнишь) меня вдруг  обуяли какие-то  животные
страхи, в голову полезла всякая  чертовщина. Вот лежит человек, убитый веков
сорок назад, сейчас он  встанет, заговорит. Начнется  его вторая жизнь. Жуть
напала на меня. Хоть  я к этому  и готовился,  все понимал  и  сознавал, что
ничего здесь сверхестественного нет,  что все это обосновано  научно, а  вот
подошла развязка  и,  пожалуйста, захотелось  встать и как мальчишке  удрать
подальше. Я мобилизовал всю волю и остался сидеть на месте.
     "Да оживай же  скорее, не  тяни", - торопил я. И он будто услышал меня.
Веки его дрогнули,  тело слегка шевельнулось и египтянин, видимо, с усилием,
открыл   глаза.  Пустым,  невидящим   взглядом  он  уставился   в   потолок.
Взволнованный до предела, я тем не менее, следил  за  каждым  его движением.
Сознание медленно возвращалось к нему. Тело же долго оставалось неподвижным:
затекли  все члены. Все же не шутка  пролежать тысячи лет, не меняя позы. Но
вот зрачки  его задвигались, он глубоко, хрипловато вздохнул и  увидел меня.
Испуг и удивление я прочел  в его широко раскрытых глазах. Не знаю, что он в
моих глазах прочел. Я уже хотел обратиться к нему, но  взгляд его потускнел,
глаза закрылись, и он опять уснул. Я терпеливо сидел и ждал. Прошел еще час.
Страхи мои потихоньку  улетучились. Я почти успокоился, как  вдруг египтянин
дернулся,  запрокинул голову, разинул рот и оглушительно  захрапел.  Честное
слово,  я  чуть  не  свалился  со  стула.  Как он  храпел!  "Все  хорошо,  -
подбадривал  я  себя. - Ему  просто неудобно.  Надо  поправить  подушку".  Я
наклонился  к нему,  но не успел прикоснуться  к подушке,  как  ресницы  его
дрогнули, он стал  потягиваться и кулаком шаркнул по  моей  щеке. Не  помню,
каким образом  я очутился  у  двери.  Схватившись за  ручку,  я  начал  себя
успокаивать. "Кого испугался? Он,  может,  нуждается  в. помощи.  Ах, как не
стыдно!" Я овладел собой и повернулся. Египтянин в упор смотрел на меня.
     -   Ну,  дружок,   довольно  спать,   -  с  выжатой  улыбкой  сказал  я
по-древнеегипетски.
     Он  сдвинул  густые черные брови, весь  напрягся и, болезненно крякнув,
сел.  Для него тысячи лет  пролетели, как  одна  ночь  и  потому непривычная
обстановка и  вид современного костюма явно  ошеломили  его. Держась за рану
рукой, он  встал. Вид  у него,  несмотря ни  на что, был надменный и гордый.
Неожиданно громовым голосом он заорал:
     - Кобхт! Хирам! Ко мне!
     Что и говорить, голосовые связки у него сохранились превосходно.
     "Пожалуй, он  фараон, -  подумал  я. -  Где  то  сейчас твои  Кобхты  и
Хирамы". А вслух сказал:
     - Тише, дружок, ты не в Египте. У тебя никого нет. Ты один. Ты был убит
несколько тысяч лет тому назад. Я вернул тебе жизнь. Меня зовут Фил.
     Мое фамильярное обращение очень не понравилось  фараону. Он так сверкал
глазами, что  было  ясно: окажись здесь  Кобхт  и  Хирам,  искать профессора
Бейгера было бы некому. Но  Кобхт и Хирам не появлялись,  и фараон,  видимо,
понял, что  ждать  их  бесполезно.  Ему  не оставалось  ничего  другого, как
снизойти до разговора со мной.
     - Где я?!
     - Сядь  и терпеливо  выслушай меня.  Твои жестокие времена прошли... но
договорить я не успел. Бросив на меня странный  взгляд (боюсь, что он принял
меня  за сумасшедшего), египтянин бросился  к окну. Раздался  звон разбитого
стекла. Это  его испугало  и  удивило.  Но у него хватило смелости  пощупать
острые выступающие кромки. "Великолепно, - отметил я про себя, - он довольно
любознателен".
     Глядя  на скользящие  машины, на дома, на народ,  он  что-то зашептал и
продолжал стоять  неподвижно, уничтоженный  увиденным.  Я спокойно наблюдал.
Прошло  минут пять. Потом он  поднял с пола осколок стекла  и, глянув сквозь
него на улицу, повернулся ко мне. Что он хочет делать с этим стеклом?
     - Сядь и выслушай меня, -повторил я, указывая на стул.
     Поколебавшись,-  он  положил стекло  на  подоконник  и сел. Я  старался
говорить как можно проще. Изложил историю древнего  Египта, перешел к Риму и
так   постепенно,  в  общих  чертах  обрисовал  весь  путь,  который  прошло
человечество до наших дней. Не знаю,  много ли  понял он из моей лекции и за
кого меня принял,  но,  когда я предложил ему  выйти  на  прогулку, он вдруг
низко склонился передо мной и проделал целую серию каких-то странных жестов.
Потом вытянул вперед ладонь и замер неподвижно. Как сильны в человеке всякие
верования   и  предрассудки!  Даже  в  высушенных  мозгах  они  продержались
тысячелетия.
     Город  ошеломил его. Он потерял дар речи и испуганно жался  ко  мне при
виде быстропроносящихся автомашин. Держась за мой рукав, он чувствовал себя,
вероятно,  козявкой.  Прохожие  с  любопытством  оглядывались  на  него.  От
пронзительного воя сирены  пожарной машины он шарахнулся в сторону и налетел
на  пожилую  даму, шедшую  с  покупками  из  магазина. На  асфальт  полетели
свертки,  смачно шлепнулось сливочное  масло,  бумажный  кулек  лопнул  и из
прорехи  посыпался   рис,  а  большая  консервная  банка  "Лосось",  сверкая
этикеткой,  скатилась  на  проезжую часть улицы, попала  как раз между двумя
шинами  заднего колеса другой пожарной машины, заклинилась в них и  уехала к
месту пожара.
     -  Ой-ой! - завизжала дама  и  всхлипнула.  Как всегда в таких случаях,
собралась толпа.
     - Хулиган, - твердила  женщина, тыкая  в египтянина пальцем и  подбирая
свертки. - Он пьян, граждане.
     Появился милиционер.
     -  А  ну,  дыхни!  -  вытаскивая  записную  книжку,  грозно  сказал  он
египтянину.
     - Он  не понимает,  - вмешался я, -  и за свои поступки не  отвечает. Я
веду его в больницу.
     - Психический?  - спросил  милиционер. -  Буйный? - и опасливо отступил
назад.
     - Что-то такое похоже. Но не буйный.
     - В таком случае следите за ним внимательнее.
     - Лосось мой, - хныкала дама. - Такую очередь отстояла!..
     - Я за все заплачу,  - сказал я. - Не расстраивайтесь.  Что  с  него, с
больного,  возьмешь.  А  в  магазин  нужно  с  собой  сеточку   брать.  Вот,
пожалуйста, вам за масло.
     Дама взяла деньги и пошла своей  дорогой.  Мой египтянин стоял, понурив
голову. Что он думал  -  не знаю. Я взял его под руку и, боясь,  чтобы он не
получил психического расстройства от чрезмерных впечатлений, хотел повернуть
к дому,  как  вдруг  египтянин  упал  на колени,  задрал  голову  кверху  и,
обращаясь ко мне, проговорил:
     -  Господин  мой! Земля в твоих руках такая, какой ты  ее создал: когда
восходишь - все живет, когда  скрываешься, все замирает, ибо благодаря  тебе
люди живут, глядя на твое совершенство.
     - Но, но, - я бесцеремонно поднял его за воротник, - не глупи, пошли,
     - Артисты, - заметила какая-то старушка, - спектакль разыгрывают.
     Дома мой египтянин стал  поразительно кроток и послушен.