один  молодой моро должен был забросить  их  к а,Тулу. Перед  тем как
сесть  в  машину, Орик  сказал папе, чтобы мы  держали связь с  ним, Ир-фа и
а,Тулом,   потом   вручил   мне  пистолет  с   самонаводкой,   тот,  который
пристегивался к кисти, потом отошел в сторону с Пилли. Не далеко и не близко
--  в сторону, под деревья, где начинался  лес. После (я увидел случайно) он
быстро привлек Пилли к себе и поцеловал ее в голову, а она его в лоб и щеку.
Они вернулись  к  нам, и  Орик сел  в машину. Они с Ир-фа подняли, прощаясь,
руки, машина взлетела и вскоре исчезла за деревьями.

        2
     Мы остались  одни среди моро. Я и папа вернулись  в свой домик, Пилли и
Оли -- в домик Орика. Вновь было жарко и очень тихо в  селении. Не знаю, как
остальные, но я места себе не находил: сидеть  у выхода из домика, лежать на
горячем песке пляжа,  охотиться под водой или ловить рыбу -- все было едино,
все -- не то, все -- сплошное ожидание и мучительное безделье. Даже когда мы
вечером  заплыли  с  папой поохотиться  в  бухте -- это был  сугубо  деловой
заплыв,  для  еды, чтобы не быть  иждивенцами моро,  --  ни тени  азарта или
удовольствия. Телек под наблюдением Пилли и Оли работал весь день, его брали
даже к  морю, но ничего существенного мы не узнали. О реальном положении дел
не было ни слова, разве что иногда сменялся диктор и коротко сообщал даже не
о потерях  одной  или обеих сторон, но  исключительно о  том, как постепенно
затихает  вспышка и как вытесняются повстанцы из города. Нам в это верить не
хотелось.
     Потом телек как  отрубило на несколько часов,  хотя сам световой сигнал
был.  Поздним вечером  экран  вдруг  ожил,  и мы увидели  нового  "диктора",
незнакомого,  и  незнакомого  же гелла рядом с ним.  Оба были  в разодранной
одежде, с ружьями, голова гелла была забинтована. Гелл  был явно смущен, что
его видят миллионы глаз, и заговорил другой политор:
     "Граждане Политории! Стоит ли объяснять, кто  мы? Как  вы сами  видите,
телецентр -- в наших руках, также --  целый  ряд  газет в Тарнфиле! Сообщаем
вам,  что в главных городах  страны происходит то же самое. Здесь в Тарнфиле
идет жесткая борьба на улицах города. Видеоцентр окружен  нашими войсками, и
пока  мы ведем  передачу,  нас  буквально  защищают  внизу,  так  как  враг,
естественно, хочет вернуть видеоцентр себе. Пока сообщаем вам, что положение
в  Тарнфиле  очень  напряженное,  уличные бои  в  разгаре, подкрепление  сил
поступает  с обеих сторон, схватки и бои идут и за пределами города.  Охрана
центрального  и  других  космодромов -- ликвидирована.  Космические  корабли
охраняем  теперь мы! Сообщаем еще, что наши  гости  с Земли  тоже охраняются
нами в  надежном месте. Взяты заложниками член правительства уль Орик  и его
дочь. Квистор и его люди -- в казармах своих войск, где защита пока надежна.
Будем верить в успех! Мы постараемся защитить видеоцентр и будем  выходить в
эфир раз в час. Долгой жизни и победы, политоры!"
     Оба  они  исчезли  из кадра, студия  уплыла  из  эфира,  остался только
светящийся экран. Мы четверо встали и обнялись.
     Пилли, которая немного знала язык моро, попросила свидания у Малигата и
все рассказала  ему. Вечером состоялся вроде бы торжественный, но молчаливый
общий ужин,  только  глаза моро  были теплее, чем обычно.  В  полной  тишине
Малигат сказал всего несколько слов.
     -- Пусть победит тот, кто веками не имел ничего, кроме страданий, а его
маленькие  радости станут  большими и  вечными. Прикоснемся  нашими душами к
душам тех, кто взял в руки оружие, чтобы вернуть себе свободу!
     До  начала  ночи  телек  заработал  еще  трижды. В  первый раз это было
короткое сообщение,  что все воюющие геллы получили в руки оружие. Во второй
раз  (мы  обмерли!) диктор оказался  прежним, "официальным",  он заявил, что
войска квистора отбили видеоцентр и "вы вновь  узнаете правду  о  событиях в
Тарнфиле  и стране". Пока он говорил, а мы, пораженные, тупо глядели на него
и не  слушали,  в студию  вновь ворвались повстанцы, диктор  был уведен "под
белы  рученьки",  а один  из  ворвавшихся  повстанцев  заявил,  что  события
постоянно меняются, они, повстанцы,  были  выбиты  из видеоцентра, но теперь
вновь  завладели  им. Третий  "эфир" был  снова  повстанческим;  в  коротком
сообщении было  заявлено, что  взят в плен главный военачальник квистории --
уль Патр. К сожалению, потери повстанцев значительны,  как, впрочем, и войск
квистора, но новые повстанцы прибывают.
     ... Я  стоял  на краю  скалы, обрывающейся  к  морю,  и глядел в  воду.
Странное это было ощущение: скала, море внизу, нечто подобное было со мною и
на Земле, когда папа, мама и я ездили в Коктебель и со стороны Золотых ворот
нам позволили подняться на Карадаг. Эти  непохожие картины  (тогда и сейчас)
все-таки так  совпадали по  облику, что я, на какие-то мгновения перед этим,
невольно как бы уносясь на Землю, очень резко ощущал потом, где я.
     Нелегко  мне  давалось  и  "соседство"  с  папой:  он,  зрелый  мужчина
(здоровый мужик, как  иногда говорили  у нас  на Земле), войну  и в глаза не
видевший, явно переживал, что друзья его  воюют, невольно -- и за меня, и за
него,  и  за Землю,  против  возможной  войны  с  Землей, а  он,  видите ли,
полеживает на пляже, загорает. Я был  почти  убежден, что,  когда  я спущусь
вниз, мой папаня  будет обсуждать эту тему с Пилли и Оли. Спустившись к ним,
я понял, что не ошибся, правда, говорила Пилли, а не папа.
     -- Как мы поглядим в глаза землянам,  прилетев к вам, когда они узнают,
что мы не уберегли хотя  бы одного  из вас. Мы привезем на Землю возвышенные
слова о вашем героизме и мертвое тело? Хорошенькая встреча для первого раза!
Нет, вы обязаны подчиниться решению Центра. Может, это  вас успокоит? К тому
же, простите, мне неловко за вас, когда я  вижу ваши переживания,  а свои-то
считаю посерьезнее ваших:  Орик ушел  сражаться...  а...  у меня  нет больше
никого на свете, и у Оли -- кроме него.
     Это  был  какой-то  тягостный  монолог, и я  обрадовался,  когда  вдруг
заработал  телек и мы увидели возбужденное лицо повстанца,  другого,  нежели
вчера. Этот "диктор", с  рукой  на перевязи и  с пистолетом, пристегнутым  к
руке, сказал, что второй день  восстания отличается  жесткостью,  постоянным
огнем и огромным  напряжением сил. Трудно сказать, каковы реальные потери  с
обеих сторон,  они велики,  но  в ряды повстанцев вступают все новые и новые
политоры,  в том  числе  и политоры, бросающие  армию  квистора.  Неплохо  с
боеприпасами  и огнестрельным  оружием.  Гораздо  сложнее  --  с  танками  и
летательными  боевыми аппаратами, кое-какие экипажи  еще  ранее  перешли  на
сторону повстанцев,  но машин  (и наземных,  и  воздушных)  у квистории куда
больше.  Трудно с медикаментами, с врачами, с  медицинскими  сестрами. Геллы
подорвали  одну  из  казарм, и  были  взяты  в  плен еще  три  военачальника
квистории.  Определить  точно, где  именно  находится  сам  квистор,  --  не
удалось.   По-прежнему   очень   бдительно  охраняются  космодромы  и   сами
звездолеты.  Повстанцы  все  время начеку,  космодромы  никто  не  бомбит  с
воздуха,  так как, похоже, квистория очень дорожит звездолетами, может быть,
готовясь к бегству. Борьба -- продолжается.
     Теперь по капельке, по малой малости, день за днем, острота переживаний
гибели Алурга будет  уменьшаться, и увеличится  тревога за живых: за Латора,
Рольта, Ир-фа и, конечно, Орика. Странно,  подумал я  вдруг, чего это Сириус
натянул до  предела длинный поводок в папиных  руках  и стоит у  самой воды,
ощетинясь. Моллюск, что ли, подполз к самому берегу? Сириус вякнул несколько
раз и поднял лапу. Внезапно вода у самого берега выгнулась, Сириус отскочил,
и секундой позже мы  увидели  аквалангиста  в голубоватом,  под  цвет  воды,
костюме. Не вставая из воды и выбросив руки (одна с пристегнутым пистолетом)
на песок, он "выплюнул" изо рта трубку и несколько  секунд спокойно фыркал и
отдувался. На его спине были голубые  баллоны и винты -- маленькая подводная
лодочка. Не  вынимая лица  из воды,  он  помахал  нам  рукой,  но  мы сидели
неподвижно, пока он не снял с лица маску, и только тогда  вскочили: это  был
Фи-лол.
     -- Ну как вы тут? -- спросил он, подымаясь из воды.
     -- Мы-то унизительно отдыхаем, -- сказал папа. -- А вот как вы?
     -- Я в порядке. Я пилот винтокрыла,  и,  как видите, у  меня  за спиной
винт, а где шпарить -- в воздухе или воде, это уже детали. Рольт и Ки-лан --
отлично,  ученые -- тоже. Олиф, конечно... не очень.  Рольт  в  море. Он вас
издалека  высмотрел  и  послал  меня узнать,  как дела.  Орик волнуется.  Он
поговорил с Рольтом,  может, вам лучше перебраться на подлодку. Или податься
к Тульпагану, к моро -- все подальше от военных действий.
     -- Здесь ближе Тарнфил, -- сказала Пилли. -- Там мало медсестер.
     -- Но на этом берегу уже нет перемещений  наших войск к  Тарнфилу, а на
северном есть. Как вы доберетесь? Северный берег вам выгоднее.
     -- Своей машиной, -- сказала Пилли. -- Как же еще?
     -- Привет! -- Фи-лол прыгнул, надев маску, спиной в воду.
     -- Вы это серьезно про Тарнфил, Пилли? -- спросил папа.
     -- Вполне.
     Папа как-то растерянно затрепыхал руками.
     Вдруг  мы  услышали  над головой  тихую  и  протяжную  песню  моро;  мы
обернулись -- по ущелью к нам спускался Олуни. Его длинный нож и тело были в
крови, и он,  улыбнувшись нам, быстро  прыгнул в  воду и  омылся.  Потом сел
рядом с нами  на песок,  сказав, как  бы между прочим, что  две криспы-тутты
мешали  ему пройти в тоннеле скалы. Потом он рассказал нам о важном для всех
моро событии. Еще  неделю  назад Малигат  принял решение:  мы живем  на этой
планете особняком, сказал он, но  мы, моро, ходим по ее земле, ловим ее рыбу
и едим ее мясо и плоды с деревьев, пьем ее  воду;  в воздухе городов, леса и
моря пахнет войной, и войной справедливой, мы, моро, должны помочь политорам
в  их  борьбе. Всем молодым моро уходить  на войну  нельзя:  кто тогда будет
кормить и  защищать  остальных? Пойдут триста человек. По берегам моря живет
много племен моро  --  пусть вождь каждого племени знает о решении Малигата.
Вожди  согласились  с  Малигатом, что моро  трудно будет воевать в  городах.
Малигат  решил,  что  войска  квистора,  терпя  поражение,  будут  вынуждены
отступать в леса, где их и встретят моро.
     --  Завтра мы.  уходим,  -- закончил Олуни, -- надо  сообщить  об  этом
Орику.
     Папа кивнул и долго пытался "изловить" в эфире Рольта.
     -- Капитан? -- спросил папа. -- Это сварщик с берега. Недавно мы видели
винтокрыльщика  с  вашего  летательного корабля,  но  не знали  тогда  одной
новости...
     -- Внимательно  слушаю  вас,  -- сказал Рольт. Папа  замялся,  стараясь
придумать, как в  разговоре  обозначить  моро;  похоже,  Рольт  почувствовал
именно это, так как спросил у папы: -- Это касается ребят, которые посильнее
кулачных бойцов, да?
     --  Да-да,  --  обрадовался  папа. --  Они завтра  веселыми  компаниями
отправятся по всем городам, но в них входить не  будут, будут в лесах рядом.
Передайте кому следует.
     -- Ясно, -- сказал Рольт. -- Завтра. Спасибо. Все?
     -- Все!.. О вашем выходе завтра, -- сказал папа Олуни, -- я передал. --
Папа улыбался, почувствовав себя "при деле".
     Олуни кивнул, положив папе руку на плечо.
     После  обеда  возникла  мысль,  чем  бы  заняться, хотя  все  "занятия"
воспринимались мною в одну сотую их силы.  Пилли и папа решили, что ничем не
займутся,  останутся в селении;  несколько неохотно  папа  согласился на то,
чтобы  я и Оли  побросали  блесну на  ближайшей  речке.  Пилли попросила нас
набрать побольше красной травы, она очень  бы пригодилась к ужину. Я положил
свой пистолет и коммуникатор в  маленький  рюкзак, мы  с Оли  взяли снасти и
улетели на одной из наших машин. Пилли спросила  еще у Оли, взяла ли та свой
"кистевой" пистолет, и Оли кивнула.
     Прилетев  на речку, мы сделали плавный поворот и "спустились"  вниз  по
течению,  выискивая  красную  траву и щели в  скалах:  стало  уже  привычным
находить  глубокую и не узкую щель, куда бы можно было спрятать  машину. Так
мы и поступили.
     Нет, решительно, даже рыбалка не  могла перешибить моего настроения, не
говоря уже  о  сборе  этой красной травы, которой  мы набили с  Оли весь мой
рюкзак  так,  что  (довольно  небрежно  с  моей  стороны)  мой  пистолет   и
коммуникатор  остались  на  дне рюкзака,  под  травой. Рюкзак  по  привычке,
приобретенной мною  на  Земле,  я оставил за спиной, тем более он был  очень
легким. Оли шлепала блесной по воде как попало:  бросала дальше, ближе, выше
или  ниже  по  течению,   подмотку  делала  как-то  нервно,  но  именно  она
вытащила-таки пару  средних рыбок, и лицо ее так и сияло.  Я  улыбался ей  в
ответ. Обе  рыбинки  она  вытащила прямо против щели, в глубине  которой, за
поворотами, стояла наша  машина, и Оли отнесла рыбу в машину, в холодильник.
Потом она вернулась,  и мы  продолжали блеснить,  спускаясь  дальше  вниз по
течению. Каким-то образом мне тоже попалась рыбина, посолиднее, неохота было
возвращаться к  машине, и  я  положил  ее в рюкзак,  приподняв сначала  слой
красной  травы, -- не очень  умно, конечно, если  траве вовсе не  полагалось
пахнуть  рыбой.  Вдруг  Оли подошла  ко мне, как-то  очень легко и  свободно
поцеловала меня в щеку и, сказав, что ей все поднадоело, отправилась обратно
к щели, бросив на ходу, что подремлет в машине.
     Минут через пять -- семь  выше по течению речки появился низко  летящий
винтокрыл, он пролетел надо  мной и скрылся за поворотом, и  звук его быстро
стих. Сменив блесну, я сначала поднялся чуть вверх по реке, и когда тронулся
вниз  и  до поворота  оставалось метров десять, из-за  него  появились  двое
винтокрыльщиков в очках и  шлемах и, весело маша мне руками и смеясь, быстро
оказались рядом со мной; один из них, улыбаясь, положил мне руку на плечо, и
тут же я получил вполне оглушающий удар по голове, в полусознании я "поплыл"
вниз,  к земле, они подхватили  меня,  и  я, чувствуя, что бессилен что-либо
сделать, успел-таки сообразить и  не закричал: Оли могла связать мои крик не
с винтокрыльщиками,  выскочить...  нет, ею я  рисковать  не  мог. Эти, легко
приподняв меня, бросились бежать к повороту реки, я впился в  руку того, что
был справа  от меня,  тут же прогремел выстрел, этот правый упал,  упал и я,
успев заметить,  как  спряталась в щель  Оли  с  револьвером,  второй  снова
оглушил меня легким ударом, и я в каком-то полутумане, не  имея  сил бежать,
видел  только, как он склонился над своим напарником,  непрерывно стреляя  в
сторону  щели,  потом махнул рукой, закинул  меня себе на  плечи  и  потащил
дальше,  отстреливаясь, так  что снова Оли стрелять никак не могла; он, гад,
стрелял не переставая. Уже за поворотом, ближе к винтокрылу, я  получил  еще
один легонький ударчик, который лишил меня сознания... не знаю, насколько. Я
очнулся уже в воздухе. Я  был привязан какой-то веревкой к креслу, соседнему
с  пилотским, а  сам пилот, ведя  винтокрыл одной рукой, другой развязал мой
рюкзак, поднял пук травы, увидел рыбу, лежащую тоже на траве, и снова бросил
верхний пук травы  на рыбу и пришлепнул мой рюкзак сверху рукой, не  обращая
больше на него внимания. Увидев, что я немного пришел в себя, он сказал мне:
     --  Интересно, как хорошо ты видишь и хороша ли твоя  память?  Понимая,
что терять мне нечего, я сказал:
     -- Не исключено, что твой напарник не умер,  а сильно ранен.  Ты должен
был бросить меня, а не его. Стало быть, ты не из повстанцев. Ну что, прав я?
-- сказал я как-то даже грубовато.
     -- Более того, -- сказал он и снял очки.
     Это  был...  а,Урк.  Тот самый кулачный боец, шпик  квистории, которого
вместе с а,Грипом чисто  "вырубили" на вечере технициума Олуни  и Кальтут. Я
-- молчал.

        3
     Близилась  ночь. Еще не совсем стемнело, винтокрыл  стоял на  маленькой
поляне  среди высоких  деревьев леса, а,Урк ужинал, насильно запихивая куски
еды и в мой рот, из чего напрашивался умный  вывод, что я ему  нужен  живым.
Поесть он мог  и  в воздухе, но мы уже давно  сели, а  несколько  раньше  он
пробурчал: "Нет  смысла  лететь  в Тарнфил  днем, в самое пекло боя".  Что я
оценил  довольно  быстро,  когда  прошло   головокружение  от   трех  легких
"педагогических" ударов а,Урка, так это свое незавидное положение.
     -- Ну, узнал  ты меня?  --  спросил а,Урк,  когда  мы еще летели,  а  я
немного отошел  и думал: хвала  небу,  папа и  остальные хоть будут знать от
Оли, где  я приблизительно, а не то чтобы просто  как в воду канул. -- Узнал
или нет?  -- повторил а,Урк.  А я  подумал: коммуникатор-то мой и пистолет в
рюкзаке под травой он не видел.
     -- Нет, -- соврал я. -- Не узнал.
     -- Плохое зрение,  что ли? --  спросил он. -- Ты сидел в зальчике этого
идиотского  технициума,  а я  и мой напарник показывали, что такое  кулачный
бой, настоящий кулачный  бой... Все это было подстроено.  (Я молчал.) Небось
эти двое моро первую нашу пару не тронули, потому что, я думаю, были  с ними
в сговоре, заодно.
     -- Что значит "не тронули?" -- сказал я. -- Моро выиграли.
     -- Вот именно. А нас они искалечили.
     -- Как это?.. --  удивился я.  -- Вы же опытные бойцы. Просто они у вас
тоже чисто выиграли, так как вообще сильнее всех вас.
     -- Сильнее?! -- прохрипел а,Урк. -- Заткни  глотку. Они нас искалечили.
Мы лежали в больнице. В обмороке, с переломами.
     -- Ничего я не знаю, -- сказал я. --  И  ничего я  не заметил.  Они вас
уложили, и занавес опустился. Никто ничего не видел.
     --  Вот  именно, --  зло  сказал а,Урк. -- Чистая работа. Было у  нас с
а,Грипом  одно дельце, не скрою,  хотя  и  не скажу, какое. Острое  дельце и
денежное.  За  это  нам и отомстили, но  -- бей меня по башке самым  большим
шаром здания квистории -- ума не приложу, откуда  они  узнали  об этом деле.
Знали двое: я и а,Грип.
     -- Кто они-то? -- глупо спросил я.
     -- Не твое дело. Не моро, конечно. В больнице мы кое-как пришли в себя,
ну, все, думаю, пригрозили нам --  и ладно. После разберемся.  Бамбус, врач,
кабан этот, жмет нам руки, мол, пока.  Мы идем менять больничную  одежду  на
нашу, в этой комнатке нас и связали. Кляп  в рот, руки в  наручники, ноги --
веревкой,  их  там  человек шесть  из  шкафа выскочило.  В машину  --  и под
Калихар, к повстанцам. Конечно, они нас  там  собирались кокнуть, но сначала
само собой кое-что из нас вытянуть. Мы перестали врать, одну правду говорили
--  жизнь дороже. Не  в том смысле, что  они нас благородно отпустят, а  что
контроль будет послабее.  В наручниках, но гуляй где хочешь -- понимали, что
мы с наручниками и без оружия в лес не уйдем. Но в одном они просчитались.
     "Душу раскрывает, гад, -- подумал я. -- Или хвастается".
     --  Мы и  в наручниках  -- кулачные бойцы.  Тем более я когда-то летал.
Оказались  мы  у  винтокрыла, стоявшего с краю, а там двое  всего повстанцев
было. Два сильных  удара ногами -- те вповалку до утра. А мы -- в машину и в
небо.  Это  я мог  сделать  и в наручниках.  Пока  летели,  а,Грип  распилил
наручники...
     -- Зачем ты мне все это рассказываешь?! -- нарочито грубо спросил я. Он
поглядел на меня, расхохотался и сказал:
     -- Чтобы ты знал, с кем имеешь дело!
     -- Я это давно знаю. По трем ударчикам по голове.
     -- Кто стрелял?! -- рявкнул он. Заревел как хурпу.
     -- А я откуда знаю? Мы жили в глуши,  в палатке, я и отец. Недалеко был
поселок моро, километрах в трех. Моро говорили,  что рядом  скрывается отряд
повстанцев. Наверное, они и стреляли.
     -- Это почему это?! Из-за тебя, что ли?!
     -- А хоть  бы и из-за меня! --  Это я  даже прохрипел  зло. -- Когда-то
меня уже украли, кое-кто из квистории, делая вид, будто это повстанцы. Потом
меня действительно выкрали повстанцы, разницу-то  в обращении я  заметил.  И
знаю...
     -- Это как же ты заметил? И что ты такое знаешь?!
     -- Я  думал, ты умнее, -- сказал я, наглея на глазах. --  Ты же сам мне
все  рассказал.   Вас  ищут   --  это   факт.  Стрелять  по   вам  могли   и
повстанцы-соседи: узнали о вас по коммуникатору...
     Он глухо  зарычал, но мне показалось, что в  глазах его мелькнуло нечто
вроде уважения ко мне.
     -- Да. телек я у повстанцев смотрел и слушал, -- сказал он. --  Слышал,
когда  они  хвастались,  что  взяли  вас под  свою защиту,  а  Орика и  дочь
превратили в заложников. Взяли вас под защиту, а бросили в глухом лесу.
     -- Кулачный боец ты классный, -- я рассмеялся,  -- но думаешь с трудом.
Твоего дружка кокнули, а мы, видите ли, были без защиты в глухом лесу. Учти,
по а,Грипу, мертвому или живому, "вычислят" и тебя.
     -- И  все же твои повстанцы тебя не уберегли! -- захохотал он. -- Ловко
я тобою закрылся, а? Ну, когда бежал к машине.
     -- Вы зря из-за меня сели, -- сказал я.
     -- То есть как это зря?! Ты мне ого как пригодишься!
     -- Потеряли время. Не знаю, успели повстанцы под Калихаром  связаться с
Тарнфилом, что вы дали деру, но уж эти точно сообщат, которые кокнули твоего
дружка.
     -- Каким это образом? Ради чего?
     --  Плохо у тебя с головой, -- сказал  я. -- Да из-за меня, из-за  меня
же! Они не стреляли по вашему вертолету, потому что по его номеру знали, что
он повстанческий, а вот  когда вы поволокли меня... Зачем я тебе нужен?!  --
резко спросил я.
     -- Ты мне голову не  задуряй,  -- сказал а,Урк. -- Политория-то от вас,
от землян,  в  восторге.  Квистор,  того  и  гляди,  выменяет  своего  члена
правительства, уля Орика, на тебя.
     --  Да-а, я в тебе ошибся,  -- сказал я. --  Расчет умный. Тебя, может,
даже в квисторию введут, каким-нибудь старшим инспектором.
     -- Бери выше, -- сказал он. -- Они бы мне в квистории дорого заплатили,
доставь  я  им  Орика   --  члена   правительства.   Но  еще  больше  --  за
Орика-предателя.
     -- Как это -- "Орика предателя"? -- удивился я.
     -- А так, -- сказал он. -- Я-то кое-что о нем знаю, квистория, может, и
не знает, а я знаю. Повстанец он,  этот ваш Орик, а по  телеку объявили, что
он заложник, для отвода глаз.
     -- Если  он повстанец --  в чем я сильно сомневаюсь, -- сказал я. -- То
они его за меня не выдадут.
     -- Выдадут, -- сказал он. -- Ты -- гость. Великий гость -- вот смех! Ты
спас его дочурку, красу Политории! Да  они готовы его же кровью заплатить за
твое всеполиторское благородство!
     Внезапно у меня вдруг пропало всякое желание говорить с этим гадом. Что
сейчас делается у моро? Оли давно вернулась и все рассказала. Пилли намерена
быть в Тарнфиле, а папу, когда он узнает, что меня похитили, тоже махануть в
Тарнфил теперь  никто  не удержит.  Почему этот  гад столько  времени, можно
сказать, беседовал со мной, что-то выспрашивал, чем-то даже делился? Я вдруг
понял: у него была та же  реакция, что и у узкоглазого, когда он изложил мне
и Пилли свои условия Орику. Пилли заговорила, и он стал слушать, любое слово
привязывало  его  к креслу,  он хотел понять,  разобраться, потому что был в
себе не  уверен,  потому что  боялся. И а,Урк  тоже боялся,  он, сам того не
понимая,  говорил   со  мной,  желая  услышать  что-то  успокаивающее,  хоть
что-нибудь. Он -- боялся.
     --  Не пора нам лететь,  а? Или мы заночуем в лесу?  Развяжи меня,  все
тело затекло, -- сказал я. -- Слышишь?
     -- Вот спущусь по нужде на землю, вернусь и развяжу!
     -- А я что, не хочу, что ли? -- плаксиво сказал я. -- Терпеть, что ли?!
А?!
     -- Не  хнычь, -- грубо сказал он, развязывая  на мне веревку. --  Давай
быстро вместе со мной, и летим.
     Ночь  пришла абсолютно темной, без единой  звезды на небе.  Кругом  нас
была  сплошная тьма,  кроме  слабого  свечения приборов на  приборной  доске
винтокрыла.  В  какое-то  мгновение  я  почувствовал себя  пружиной,  точным
хронометром,  хотя  и не думал о себе  этими,  да и  другими  словами. Чисто
интуитивно  я  дал а,Урку  спрыгнуть  первым, и только  после,  но  сразу же
спрыгнул сам  -- веревка, которой я  был привязан, и мой  легкий рюкзачок (я
схватил  его за лямки, не  завязывая) "приземлились" вместе со мной в полной
темноте,  и  а,Урк  этого  не  видел.  Сразу  же  я  залепил  громкую  фразу
позамысловатей (тоже чисто интуитивно), рассчитывая на характер этого гада.
     -- Как ты  взлетишь в этой темнотище? -- сказал я. -- Поляна маленькая,
ничего у  тебя  не выйдет,  понял?! --  грубовато добавил  я  и хохотнул.  Я
сердцем чувствовал, что именно в длине его  ответа  все и заключено, сказать
вторую фразу  я  уже  не  смогу,  не буду иметь  права,  если  создал нужную
ситуацию.
     -- Ты что,  обалдел малость?! --  рявкнул он. -- Или  я тебя сильновато
пристукнул  по  башке?!  Темнота,  видите  ли! Взлет-то вертикальный! Не-ет,
этого тебе не понять!  Ты на своей  Земле, наверное, и не видел винтокрылов,
а?! А прожектор?! Соображаешь?  Вряд  ли  ты соображаешь! Какой-то умишко  у
тебя есть...
     Да,  я выиграл, пока выиграл:  фраза его, громкая ругань и мерзкий смех
-- все было  длинным и  громким; большими мягкими шагами я  отступал куда-то
назад... шаг, шаг, шаг,  еще  шаг, еще, еще, лишь бы не грохнуться, лишь  бы
скорее "пройти"  поляну и упереться ногой, рукой,  спиной в дерево,  лишь бы
побыстрее оказаться в лесу.
     -- Унюхал, что такое хороший винтокрыл, а? И если пилот хороший. Такой,
как я. Учуял? -- продолжал он.
     И этого  хватило,  чтобы я  действительно  наткнулся наконец на дерево,
сделал шаг в сторону, еще отступил в глубь леса, еще, еще...
     -- Ты готов? Чего ты  молчишь?! -- рявкнул он, и  я, продолжая большими
шагами  (вроде  "гусиного",  но назад)  отступать  в  лес,  услышал,  как он
взгромоздился в кабину, плюхнулся в кресло... потом пауза, и тут он заорал:
     -- Что ты там возишься, эй?! В штанах запутался? Но  я молчал, застывая
и снова пользуясь его вскриками, и все дальше спиной уходил в лес, натыкаясь
на деревья и обходя их.
     -- Сдох ты, что ли?!  -- заорал он.  Потом  пауза.  И  потом, вероятно,
увидев, что рюкзака моего нет, он взревел как бешеный:
     -- Где ты, грязный кабан?! Тварь! Ты где, поганая тутта?!
     Отступая  и  отступая  назад,  легонечко, чтобы  ветка  не хрустнула, я
слышал,  как  он,  мерзко  ругаясь, вывалился  на  землю  из  кабины, тут же
перестал орать и остановился (шагов его не было слышно); его окружала полная
тьма и он сообразил, что, куда  ему броситься  за  мной, он не знает, потому
что ни черта не видит. Потом он снова начал орать, призывая меня  вернуться,
крича  о непроходимости леса и о диких зверях, а  я  все отступал и отступал
назад, в полный  и дикий мрак, останавливаясь только тогда, когда он делал в
своем  мерзком  крике маленькие паузы.  Продолжая гадко  ругаться,  он вновь
залез в  машину (я подумал -- за фонарем),  голос его из машины звучал тише,
да  и он еще  с меньшей вероятностью  мог из кабины  услышать меня, и я  все
отступал, отступал, отступал...
     Он, сообразив видно, что  я  не такой дурак и что вряд  ли  пошел  в ту
сторону, куда он может направить свой сильный прожектор, все-таки врубил его
и снова выскочил из машины, вопя, что фонаря нет, а меня сожрут дикие звери.
По тому, куда ярко светил его  прожектор, я понял, как все-таки далеко в лес
сумел я отступить, и теперь  уже а,Урк  ничего не сможет со мной поделать. Я
догадался, что в дикой злобе, когда он все же взлетит без меня, он  покружит
в этом  районе,  "глядя" прожектором вниз, но я уже не боялся этого: деревья
стояли плотно, были высоки и кроны их были густыми -- ничего он не увидит. Я
уже отступал  назад смелее, не боясь нарушить тишину, его вопли скоро  стали
тише,  еще тише, и наконец винтокрыл заработал и рванул в воздух. Прижавшись
к дереву, я видел в сплошном мраке едва пробивающий листву его прожектор, он
летал над  лесом  кругами, взяв за центр поляну, на которой  мы сели, он все
увеличивал  круги,  и  вдруг  я,  обмерев, услышал,  как  заработал  пулемет
винтокрыла  и  редкие постукивания пуль по листве.  Это он уже делал зря: он
рассчитывал добраться до Тарнфила, но заранее подписывал свою  смерть,  если
бы потом меня  нашли мертвым: уже сейчас было известно, кто именно находится
в винтокрыле под номером таким-то а,Урк и я.
     Наконец  он  улетел, шум  двигателя замер вдали,  и  я  остался один  в
абсолютно полной  темноте. Я  сел  в  невысокую траву, прислонясь  спиной  к
дереву  и  напряженно вслушиваясь в шорохи дикого  леса,  попробовал думать.
Потом  почти сразу же встал, поняв, что  первым делом мне следует "покинуть"
землю. В темноте это было  сложно. Завязав и надев на себя  рюкзак и спрятав
веревку  в его  кармашек,  я  стал  ходить от дерева  к дереву, щупая  ствол
каждого и убеждаясь, что он толст для того, чтобы влезть по нему наверх. При
этом все еще "помня" лицом направление, по которому  я удалялся от поляны, я
старался  не  утратить этого  ощущения.  Конечно, все это  было до  чертиков
глупо, но когда я нашел ствол потоньше, я подпрыгнул вверх,  обхватил дерево
руками и,  опираясь подошвами полукед в его кору, медленно "пополз" вверх. Я
лез  вверх упорно  и  вдруг  почувствовал, что ствол  слегка наклоняется все
больше  и  больше к  земле, согнут, кривой; я  чувствовал, что наклон ствола
увеличивается  и  что  он тянется почти  параллельно  земле, и в тот момент,
когда я сообразил, что сидеть на нем, балансируя, всю ночь -- тоже не сахар,
я нащупал руками одну ветку, другую, третью,  они росли и  вверх,  и вниз, и
тех, которые росли  вверх,  торчком, было несколько, и  все  они были вполне
прочными. Если лечь вдоль ствола, то слева и справа меня от падения на землю
защищали  бы ветки, и я так и  сделал, привязал  веревку к рюкзаку, закрепил
его  на стволе так,  будто  это  подушка, а потом  уже и  сам  лег, привязав
веревкой  к основному  стволу и себя. Лежать было, прямо скажем, -- паршиво,
жестко, но лежать было можно, и я был не на земле.
     Только улегшись  таким образом, ерзая и  ища наиболее удобное положение
тела,  я и начал думать, постаравшись  забыть, что  если здесь  есть крупные
кольво,  то дерево для  меня не  защита.  Но эта  мысль не  лезла  у меня из
головы, я снова отвязал себя  и  рюкзак от дерева, достал пистолет, прицепил
его к руке и снова лег, привязавшись к стволу. Коммуникатор (я достал и его)
работал из  рук вон  плохо: треск,  шумы, хрипы,  и  ни с  кем  из  своих  я
связаться не сумел. Будем надеяться, что ночь, похоже, мучительная, кончится
без  страшных  хищников;  поляну  я  найду;  как  именно  а,Урк  сел на  нее
относительно  курса  на Тарнфил,  я  определю  курс  на  Тарнфил,  пусть без
гарантий, что  выйду прямо на него, но грохот и  гул сражения мне подскажут.
Ну а дальше? Что же дальше? В лесу ближе к Тарнфилу я наткнусь на повстанцев
-- отлично. А если на отступающих бойцов квистории? Вряд ли они меня кокнут,
они меня знают, видели по телеку, я для  них тоже гость,  -- не кокнут.  Да,
может,  я и от них опять сбегу.  А папа?! Может, он мчится в Тарнфил спасать
меня.   Кажется,   я   "прилежался"   на  этом  дереве,   чуть  расслабился,
почувствовав,  как  одни мышцы моего тела нашли удобные  точечки,  а другие,
найдя  неудобные,  смирились,  даже  привыкли,  адаптировались.  "Неужели  я
засыпаю?" -- подумал я в полусне. Потом все спуталось:  этот  полусон,  сами
кусочки чистого сознания (кольво), какой-то еще полубред (черные волны моря,
счастливое лицо Оли), потом  --  сцены кулачных боев,  рыбы,  рыбы, морские,
яркие, "цветики степные", --  замелькали на темном фоне за прикрытыми веками
глаз. Вдруг -- лицо мамы, мягкое,  улыбающееся, грозит мне пальцем, разгоняя
им цветастых рыб... Вспышка! Потом провал, темнота -- я уснул.

        4
     Поразительно:  мое  застывшее  тело  проснулось, вопреки неудобствам  и
мыслям о кольво, вовсе не рано утром, скорее днем.
     Отвязался и слез я довольно быстро и стал "тянуть" все мышцы: шеи, ног,
рук, спины -- этакая зарядочка, которую я не очень-то любил в обычной жизни.
Первым делом после зарядки я  занялся  коммуникатором  -- и  опять  никакого
результата. Спрятав  в рюкзак веревку, а его  закинув за спину, я добрел  до
поляны, она  оказалась метрах  в семидесяти от моего "спального" дерева. Вот
здесь стоял  винтокрыл  (следы в траве), вот там мы садились,  и  стало быть
ощущая  заход  на посадку,  можно  было предположить:  скорее  всего путь на
Тарнфил  -- такой. Было  еще не жарко,  есть вдруг  захотелось  жутко, и  я,
побаиваясь, не  испортилась ли  рыба, решил, идя по выбранному направлению и
все время  делая поправку на  движение солнца, -- решил найти в лесу волу. Я
брел  по лесу, очень густому наверху и довольно  просторному внизу  (толстые
стволы, трава и никаких колючих зарослей и лиан), и все думал,  как выгоднее
идти: медленно, сберегая силы (а тогда, может, и еще одна ночь впереди), или
все же быстро. Проснувшиеся птицы  порхали на разных "этажах" леса, кричали,
чирикали,  пели. Никаких  зверей я  не видел. Но все же стал повнимательней,
когда  услышал  впереди  себя журчание воды: наконец-то я  мог  попить,  но,
возможно, и  звери здесь, а то  и  криспы-тутты. Метров  через сто я вышел к
неширокой речке,  скинул рюкзак, разделся, быстро выкупался, напился вволю и
только тогда  достал из рюкзака  свою рыбину.  Обнюхав ее со всех  сторон, я
понял, что она  свежая,  не  испортилась (может, из-за  травы?), достал свой
перочинный ножик, вскрыл рыбу и еще раз внимательно  "понюхал" ее -- свежая.
Войдя в речку, я стал чистить рыбу, вырывая из нее и выбрасывая в воду куски
и ошметки  ее  внутренностей.  Куски  эти  быстро  "сплавлялись" по струе, и
метров через пятнадцать, на перекате (я даже обомлел), кто-то снизу,  сделав
резкий бурун  на поверхности воды, хватал их. Подумав, я часть внутренностей
оставил на берегу, промыл  рыбу, понюхал, отрезал  кусок и приготовился есть
скорее всего  гадость  -- соли-то не было. Не  знаю, инстинкт, что ли, но  я
сполоснул в реке кустик травы, ну, этой  красной, и  засунул ее в рот. Да-а,
тут мне крупно повезло, трава  была ароматной, не жесткой и чуть солоноватой
на вкус --  ну, просто находка для гарнира к несоленой рыбе. Я съел с травой
куска три, засунул остатки поглубже в траву в рюкзаке,  в пузо ей тоже сунул
травки  и, зная,  что время дорого, рискнул-таки  произвести опыт.  Всегда в
моей рубашке или  куртке торчала булавка (папа приучил),  я  отстегнул ее  и
перочинным ножом  согнул ее острие; еще раньше этой  "операции" я отплел  от
веревки  одно  волокно, оно  оказалось  крепким,  я  соединил  четыре таких,
привязал  за  колечко  булавку --  получилась грубая и нелепая снасть метров
двенадцать длиной. Я насадил на булавку приличный шмат рыбьих внутренностей,
взял  покрепче в  руку другой конец этой дикой  "жилки" и, присев  у воды  и
подкравшись чуть ближе  к  перекату, забросил свою могучую  снасть на струю.
Насадка двинулась быстро вниз по течению, достигла переката, и в тот момент,
когда снасть натянулась --  возле нее  вскипел бурун, я почувствовал  резкий
удар в руку и, не давая снасти слабины, скоро выволок к своим ногам отличную
рыбину,  граммов на шестьсот весом. Быстро я изловил вторую, почистил обеих,
выбросив  внутренности  в  воду и накормив оставшихся на  перекате рыб. Свою
рыбу промыл, протер краем рубашки, уложил  в траву  в рюкзаке,  рюкзак -- за
плечи, снасть, намотав на веточку, --  в карман,  и двинул  по  лесу дальше:
едой теперь я  был  обеспечен. Солнце стало еще  более  отклоняться от моего
пути, поднимаясь все выше и выше; стало жарко в лесу, душно, влажновато, и я
снял куртку. Днем, сейчас, я куда меньше боялся зверей, тем более что  город
был не так уж  далеко, это звери должны были его  бояться, а не я их, --  но
где же тогда взрывы и пальба, почему их не слышно, почему? Но выбора не было
-- я придерживался по ощущению курса винтокрыла: думаю, тогда а,Урку не было
смысла идти на Тарнфил какими-то финтами. И еще речки. Их я, шагая  по лесу,
перешел  вброд, наверное, четыре или  пять, и  все они текли в сторону моря:
все, я надеялся, было верно, хотя  бы в смысле общего направления. Я шел уже
часа два, солнце близилось  к зениту, правда, я  не знал  точно,  где у  них
зенит в это время года.  Еще  через час возле  маленького ручья я перекусил,
отдохнул  немного  и двинул  дальше,  сообразив, что  ручьев и речушек стало
побольше на моем пути, появились  густые заросли растений, несколько похожих
на  папоротники; полукеды мои давно промокли и через речки  я  шагал, уже не
снимая их. Вдруг, поглядев наверх, я увидел странное существо, зверя, скорее
зверька (но я успел вздрогнуть). Он сидел высоко  на ветке и глядел на меня.
Если  сравнить  его с  нашими,  земными,  то  получалось,  что  зверь он  --
"комплексный". Хвост  его, большой  и  пушистый,  был  как  у лайки,  только
закручен  чуть  ли  не  в три витка, да  и  сам  зверь  был  очень пушистый,
коричнево-золотого цвета, в полоску, глаза у него были блюдечками, огромные,
как у  лемура, но он был с ушами, широкими и  тоже пушистыми, но и длинными,
как у зайца. Пожалуй, он был все-таки  не зверек, но и не зверь, не зверище,
--  размером  с крупного  молодого поросенка. Он глядел  на меня,  помахивая
хвостом,  с  огромным  любопытством,   просто   глаза  у  него  были  такие,
изумленные. Я сделал шаг вперед, он не испугался, не убежал, просто кашлянул
или крякнул -- что-то среднее. Я поднял руку -- и он снова крякнул. Тогда  я
сделал два шага в его сторону, а он аккуратненько продвинулся по ветке шажка
на два к стволу дерева. Он похоже не собирался на меня прыгать  или удирать,
и тогда я  сделал  вперед целых четыре  более быстрых  шага, -- тут уж он не
выдержал и быстро "взлетел" по основному стволу вверх,  но  выше не полез, а
повернул голову в мою сторону и пару раз снова крякнул. Я, как умел, крякнул
тоже, а он -- вроде как бы чихнул, я не быстро пошел  к его дереву, и тут он
жалобно и плаксиво завопил, бросился вверх по дереву и исчез в густой кроне.
Славный был  зверь.  Я пошел  дальше,  повеселев, даже  насвистывая  что-то.
Вскоре  я  почувствовал  под  ногами нечто  мягкое,  поглядел  -- вроде  мох
какой-то,  и действительно,  лес  вскоре  поредел,  и  я  вышел  на  болото.
Осторожно  я сделал  несколько  шагов  в  глубь  его и, чувствуя,  как  меня
затягивает,  вернулся на  менее топкое место, испугавшись, что болото  может
быть длинным  в  обе  стороны. Я пошел вправо,  сделал, должно  быть,  шагов
шестьсот, и  мне показалось, что  болото  стало уже, а может  быть,  и менее
топким. Я вновь вошел в него: действительно, меня уже почти не затягивало, и
осторожненько  я  пересек  его  и  пошел   обратно  налево,  среди  каких-то
папоротников, но не зеленых, а почти черных,  и, пройдя свои шестьсот шагов,
вновь повернул в сторону предполагаемого Тарнфила. А что, если снова болото,
и не одно, и тем более неизвестно какой длины? Я приуныл. Тропический лес --
не лужайка  на  берегу  тихого  пруда,  даже постоянное перешагивание  через
упавшие стволы показалось мне ерундой рядом с воображаемыми болотами.
     Я продолжал идти, лес был такой же однообразный, разве что стал пониже,
посветлее,  по-прежнему я перешагивал через павшие стволы и ручьи, переходил
вброд речки, но болота  долго не попадались. Через  час я  так устал, но так
тем  не  менее  втянулся в  эту  однообразную  ходьбу, что без особой  охоты
остановился быстро перекусить и снова зашагал по лесу: новая ночевка в лесу?
--  нет, это было  сильнее усталости,  хотя кто, в  сущности, мог сказать, в
каких условиях я буду ночевать в Тарнфиле, если доберусь до него.
     Еще через час началось нечто странное. Лес стал более редким, солнечных
лучей через крону пробивалось  все больше и больше, но впереди себя я увидел
сплошную полосу дыма и вскоре вошел в нее,  а точнее -- она сама  вдруг, эта
полоса,  надвинулась  на  меня, наплыла и окутала со всех сторон. Как  я  ни
втягивал  в  себя воздух  --  ничем  не  пахло,  это  был какой-то  странный
движущийся  туман: я и  глазами, и физически ощущал, как он быстро движется,
обтекая  и  меня,  и  деревья даже с каким-то легким дуновением  и  шорохом;
деревья  впереди меня  то почти исчезали в тумане, то вновь выплывали, но не
только  деревья иногда исчезали, но и  полосы солнца, потом эти полосы вовсе
исчезли, хотя туман несколько поредел и стали видны ближние и дальние стволы
деревьев. Он рассеивался на моих глазах, этот странный  стремительный туман,
но  солнце не появилось; увеличив  темп, пока туман в  лесу исчез, я  поднял
голову и через просветы более редких крон увидел, что  все  солнце заволокло
тучами, и  не успел я  пройти еще с полчаса --  хлынул ливень.  Я  встал под
первое же попавшееся дерево,  чтобы переждать этот ливень и  страшный грохот
прямо над моей головой, а молнии  секли небо  то здесь, то там, казалось  --
всюду. Вскоре я вымок до  нитки и  пошел дальше: надо было идти,  если уж  я
решил не ночевать  в лесу  еще раз. Пораженный, я вдруг увидел, что впереди,
вдалеке, мой лес вообще кончается. Я стоял не  только на краю леса, но  и на
краю явно сбегающей вниз  горы, склон которой был и слева  и справа от меня,
уходя на  огромные  от меня  расстояния так, что  терялся в дали  и в дожде.
Глубоко внизу, под горой, снова начинался лес, какой он -- я просто не знал.
     Гром все грохотал,  резвились молнии, дождь  стал слабее, а я все стоял
под  деревом,  теперь уже  считая, что  не могу  идти прежним  курсом,  что,
спустившись вниз, надо, видимо,  идти градусов на десять правее: с воздуха я
ни разу  не  углядел  этой  горы.  И  тут  же  чудеса политорской  атмосферы
продолжились:  грохот громовых  разрядов  начал стихать, уходить куда-то  за
спину, а туча, закрывшая небо до горизонта, вдруг как бы оторвалась от него,
обнажив  длинную и поначалу узкую полосу  голубого неба вдалеке,  и  двинула
прямо в мою сторону,  а  та голубая полоса неба становилась все шире и шире,
тоже приближаясь  ко мне,  и  наконец  оказалась прямо над  моей  головой  и
"уплыла" за  спину, а  туча  успела за  это время проскочить  так  далеко  в
сторону  Калихара, что снова  над моей  головой  засияло солнце. И  пока  я,
спустившись чуть  вниз  прямо  под  лучи  солнца,  раздевался догола,  чтобы
просушиться,  и  прятал  под  рюкзак от  солнца  рыбу,  я вдруг ощутил нечто
странное: гром несколько стих,  но  явно маловато  для той скорости, с какой
ушла туча, и он слышался не сзади меня, а впереди.
     Я протер ладонью мокрое еще лицо и глаза  и буквально впился взглядом в
ту голубую даль, откуда и доходил до меня этот грохот. О! Он был  уже совсем
с другими паузами, нежели грохот грома, разрывы и какое-то глухое буханье не
напоминали гром, я не ошибся, нет, я даже различал на голубом небе слои дыма
и даже, кажется, видел маленькие острые пики  домов  над  лесом... Вдалеке и
точно,  правее  градусов  на десять,  был Тарнфил, и  я слышал гром и грохот
войны.
     Когда я обсох и высохли на солнце мой рюкзак, "плеер" и коммуникатор, я
надел трусики, штаны и полукеды, рубашку и куртку подвязал к рюкзаку и начал
спускаться вниз, но уже сразу под нужным углом и запоминая, как но отношению
ко мне "стоит" солнце, -- в  нижнем лесу я бы уже не видел дым над Тарнфилом
и концы-иголочки высотных домов с шарами. Что там в нижнем лесу, сколько мне
идти  до  Тарнфила,  проскочу я  в него  или  нет --  я  не знал.  Одно было
очевидно: сумей я  пробраться в город --  ключ-пластины от дома были в нашей
машине и стало быть у папы. Я углубился теперь уже в настоящую чащу, хотя --
хвала небу! -- поначалу не такую уж невообразимую, просто более трудную  для
ходьбы, чем на плато.
     Здесь, в нижнем лесу, деревья  были более тонкими, стоили плотнее, было
влажно и душно, жарко, липко как-то, и, несмотря на это, мне пришлось надеть
и  рубашку, и куртку: появилось много  кустов, через  которые  я продирался;
обойти  их,  казалось, заняло бы больше времени.  Валяющиеся на земле стволы
были и тут в избытке, никуда  не  делись, да и  трава была повыше, разве что
ногами я не чувствовал,  что почва более болотистая,  и я  этому обрадовался
(не  рано ли?). Птиц здесь было  ничуть не меньше,  чем на  плато.  Довольно
быстро от жары,  духоты и ходьбы  я промок, но пару часов я шел в  приличном
темпе, не думая ни о чем. Гуще  лес не  становился, но над головой появилось
некоторое подобие  лиан,  иногда густых,  по  ним сновали маленькие птички и
какие-то зверьки вроде  белок, но не  хвостатые.  Иногда под  высокой травой
оказывались лужицы поглубже. Одна лужа была почти  по колено, а за ней и еще
несколько, и я почувствовал, что почва стала более вязкой. Вскоре я уткнулся
в  узкое  болото,  я сделал  маневр  вправо, но болото оказалось длинным,  я
вернулся  и  с  час времени  потратил  на  собирание мелких,  тонких, павших
деревьев и на устройство прохода  через болото. Очень  мило будет, решил  я,
если болота пойдут одно за другим, а павших деревьев рядом не будет. Оч-чень
мило! Пошел с Оли немного поблеснить --  и вот я  уже тут, в гиблом каком-то
лесу. Речки и ручьи все  с  более  вязким  дном  попадались  все  чаще,  и я
почему-то с  каким-то напряжением стал думать,  что вот идеальное место  для
криспы-тутты,  а то, что город рядом, тутте плевать, не такая она умная, как
кольво,  чтобы  бояться  города.   Несмотря   на   усталость,  внимание  мое
обострилось, и я  держал руку с пристегнутым револьвером наготове. Еще через
час я так намаялся от напряжения, выбранного темпа, рваного какого-то ритма,
из-за продирания через кусты  и вечного  перешагивания через стволы и ручьи,
что,  перейдя вброд  очередную  речку  и  зацепившись за  невидимый  в траве
упавший ствол, я грузно, как мешок, упал и  с непонятной охотой минут десять
лежал неподвижно в мокрой траве, в какой-то луже, лишь  бы не шевелиться, не
идти,  не  продираться через кусты; все  это похоже  было  на "да ну  все  к
лешему,  никуда  дальше  не пойду!",  на самом  же  деле  я  просто поддался
неожиданной возможности отдохнуть,  потому что знал, что все равно встать --
надо. На-до. Вариантов нет.
     Когда  я  снова побрел  по лесу,  мне показалось, что  иду  я  довольно
медленно.  "В  конце концов, -- думал я, тупо тащась по  лесу, -- Тарнфил не
далеко. Но чем скорее я встречу  людей квистора,  тем раньше  начнутся новые
проблемы. Если вдуматься,  они даже не в том, что меня могут убить, а в том,
что потащат меня за собой обратно, в сторону от Тарнфила".
     С того момента, как я вступил  в нижний лес, я перестал слышать далекие
взрывы  и  выстрелы,  которые  я  хорошо  улавливал  с края плато,  но вдруг
наконец-то я вновь услышал их, как-то внезапно и не очень далеко. Совершенно
невольно я ускорил шаги.
     ...  Это  была  обыкновенная,  поперек  моего   пути,  длинная  просека
абсолютно непонятного назначения. Она  давно  поросла травой,  и  чуть левее
места,  где  я вступил на просеку, я увидел  довольно  большую,  гладкую, на
каменном фундаменте площадку. Она была с одного угла разрушена, и достаточно
основательно;  на самой площадке  с краю лежала  огромная  груда камней.  Не
знаю, почему, но я взобрался на эту площадку и не просто пересек ее, а пошел
наискосок,   к   этой   груде  камней,   при  этом  неожиданно   напрягшись,
насторожившись  и держа наготове  пистолет.  Какая,  откуда взялась  у  меня
интуиция? -- понятия не имею, но метрах в двадцати  от себя, у развороченных
камней, я увидел сидящую криспу-тутту. Она была еще далеко, смотрела, правда
в  мою сторону, но  абсолютно  не угрожала  мне  и не двигалась. Их убивали,
вероятно, из-за  неприязни к ним, или если с  ними сталкивались нос  к носу.
Эта абсолютно не угрожала мне,  ни  капельки. Не знаю, что на меня нашло: то
ли опять-таки неприязнь  к  зубастой  и  языкастой ядовитой  гадине,  то  ли
бессознательное  желание попробовать биопистолет в  деле, но  я прицелился в
тут-ту, и,  не  считаясь  с  тем, что полоса леса  впереди  меня  могла быть
неширокой  и  там  могли оказаться политоры квистории,  -- выстрелил. Тутта,
подброшенная выстрелом, вскинулась вверх и упала, потом дернулась два раза и
замерла. Я спрыгнул вниз и вошел в лес, подумав, нет ли на моем пути ближней
речки, раз уж и на плите была  тутта, и речка действительно скоро появилась.
Поразительно, чуть левее  через речку  был перекинут мостик, примитивный, но
не случайный: бревен было два.  Этот мостик и более  громкие теперь взрывы и
выстрелы  ясно говорили:  скоро край  леса перед  Тарнфилом. Лес  примыкал к
городу невплотную, было вокруг города некое пустое кольцо без дорог. Как  же
я "проскочу" его, если оно широкое и пустое? Как?! И зачем я стрелял?!!

        5
     Я  шагал по  лесу довольно  бойко,  но и осторожно:  выстрелы и  грохот
приближались ко  мне именно  с  той стороны,  куда я  и  шел.  Я  напряженно
вглядывался в лес впереди себя, мне не терпелось выйти на его край и увидеть
наконец  перед  собой Тарнфил; сделав  три глубоких  вдоха, я ускорил шаг и,
пройдя  между  двумя  толстыми деревьями,  сразу  же  зачем-то обернулся:  у
каждого  дерева стояло по политору, и оба улыбались мне. Оба  были в военной
форме армии квистории.
     -- Долгой жизни, -- сказал я.
     Оба, кивнув и улыбнувшись, сказали:
     -- Долгой жизни.
     Пора было прояснить ситуацию, и я сказал:
     -- Вы, как я понимаю, войска уважаемого уля Горгонерра?
     -- Разве вы видите войска? -- удивленно спросил первый.
     -- Ну, не двое же вас здесь, -- сказал я. -- В лесу-то.
     -- Верно, не двое, и мы из армии правительства.
     -- Вы удивились, увидев меня, или...
     -- Вообще-то,  --  сказал первый, -- удивились -- не  то  слово.  Да  и
вашему  точному "попаданию" в зону  нашего  отряда удивились.  Но еще больше
тому, что вы, оказывается, сами по себе, без а,Урка!
     -- Да, так уж вышло, я сбежал от него, -- сказал я.
     -- А  мы думали,  что  вы прилетите оба,  -- сказал  второй (прорвался,
значит, гад, или по нему не велено было стрелять повстанцам).  -- Сбегать от
него вам не было смысла, -- закончил он. -- Ваш выстрел мы слышали, и он нас
насторожил.
     --  Это как же не было  смысла? Когда началась война, уль Орик посчитал
правильным изолировать нас, землян, от опасности и отвез к моро. А  этот ваш
а,Урк украл меня. Силой затащил в винтокрыл. Это не к добру. Я и драпанул...
     -- А кто стрелял в а,Грипа? -- спросили они.
     --  Понятия не имею. На  рыбалке я  был один, но со  слов моро,  где-то
рядом были повстанцы. Наверное, повстанцы возле Калихара,  когда а,Урк угнал
винтокрыл, сообщили своим, а те...
     -- Зря вы убежали от а,Урка. Лес -- дело нешуточное.
     -- Да я испугался! Хватает, бьет, тащит, чего ему надо?! Он же драпанул
в Тарнфил, нас могли бы и сбить над городом.
     --  Да что  мы стоим?  -- сказал  второй. -- Пошли. Пора вам, уль Митя,
обсушиться, поесть.
     Дальше  разговор шел уже  на ходу.  "Знают  они  или нет  от а,Урка  об
Орике?" -- думал я, шагая с ними рядом.
     -- Чего же вы двинули в Тарнфил, в самый огонь, уль Митя?
     -- Да я удрал  от  него  прошлой  ночью,  по  расчету мы были близко от
Тарнфила. Куда же мне было идти? Обратно?
     -- Да, это нелепо, -- сказал первый. -- А где вы ночевали?
     -- Я? На дереве. В ветках. Подвязался веревкой и спал.
     -- Уму непостижимо -- провести ночь в лесу на дереве!
     -- Вы меня выследили? -- улыбаясь, спросил я.
     -- Нет, просто увидели издалека. Да и выстрел' был.
     -- Ваши рядом?
     -- В километре отсюда.
     -- А вы гуляли?
     --  Мы -- офицеры, -- сказал второй, потом добавил: -- Ясно, почему  вы
шли к городу, ну, а здесь-то что бы вы предприняли -- не встреть вы нас?
     --  Неужели  вы  думаете,  что  мой отец  усидел  на  месте,  узнав  от
повстанцев,  что меня  увез  а,Урк?  На своей машине он наверняка маханул  в
Тарнфил. Я должен как-то его найти.
     Дальше мы медленно  шли молча, а я размышлял, верно -- не верно,  -- не
знаю.  А,Урк, потеряв меня, наверное, смолчал. Обо  всем по телеку  сообщили
повстанцы. Но не рассказал ли а,Урк сгоряча об Орике?! Или сам а,Урк  должен
прятаться, если я, не дай бог, погиб в лесу? Ему ведь никто из высоких чинов
не поручал уворовывать меня. Это была его некоторая вольность.
     --  Извините, -- сказал я.  -- Может быть, это заденет вашу честь, но я
хотел спросить у вас, это важно для меня.
     -- Мы слушаем вас, уль Митя, -- сказал первый.
     --  Еще  раз простите.  Как складывается  борьба?  -- спросил  я.  -- А
потому: каково ваше положение  в лесу? Вы,  извините, проиграли и отступили?
Или ваш отряд цел и  ждет  команды?  Вы намерены уходить в леса или  идти на
Тарнфил?
     -- Ну... это же дела военные, тайна!
     -- Ну, разумеется, -- сказал я. -- Тайна! Особенно важная для меня, так
как я лазутчик повстанцев. Все гораздо проще.  Если вы уйдете в леса, то мне
как-то смешно идти обратно. Если в бой, то как мне быть? Я как раз собирался
избежать боя.
     -- Резонно, --  сказал второй.  -- Положенне в Тарнфиле мы тем не менее
сообщать вам не будем. Но в лес мы не уйдем. Мы ждем сигнала к бою.
     -- И возьмете меня с собой?
     -- А вы хотите пострелять вместе с нами?
     -- Воюете вы, а мы гости  всей Политории, не так ли? Да есть, простите,
причина и поважней.
     -- Какая же, если не секрет?
     -- Мне моя  мама уши надерет,  если  узнает, что  я рисковал жизнью, не
подумав о ней.
     Оба  они  рассмеялись, и,  честное  слово, хотя они  были  сторонниками
квистора, выглядели они оба довольно симпатичными.
     -- А что уль Орик? --  спросил я.  -- Он закинул нас к моро и  улетел в
Тарнфил. Как он?
     -- Ходят слухи,  что он  перешел  к  повстанцам, хотя  те объявили, что
взяли его и его дочь заложниками.
     -- Ну да?! -- я изобразил сомнение. -- К повстанцам?!
     -- Он  член  оппозиции, и это  было  бы логично  с его стороны. Кто-то,
может, и огорчен этим, но не удивлен.
     -- Как и другими сходными случаями? -- спросил я.
     -- Ого! -- сказал второй. -- Вы глубоко копаете.
     -- Ничуть,  --  сказал я. -- Я  тоже  смотрел телек.  Многие перешли на
сторону повстанцев, в том числе и военные.
     -- А,Урк потерял в  лесу не лазутчика, -- сказал  второй первому. -- Он
потерял агитатора. Да, Рест?
     --  Похоже,  Митар,  --  сказал  Рест.  --  Да,  уль  Митя,  мы вам  не
представились: Рест... Митар. Я поклонился.
     -- Я не агитатор, -- сказал  я.  -- Как вы знаете, я еще учусь в школе,
но так  уж  вышло,  что мы  с  папой попали  в такую ситуацию,  что  многого
понаслушались и понагляделись.
     -- Вот как? -- сказал Рест.
     -- И убейте меня  на месте, если  вы по характеру и даже облику чуточку
не напоминаете мне повстанцев.
     Рест и Митар расхохотались, а Митар сказал:
     -- Как же быть с вами-то, уль Митя? Я пожал плечами и вдруг спросил:
     -- А что слышно про Пилли, если вы знаете, о ком я говорю?
     -- Знаю. Я  знаю, -- сказал Рест. -- Мы даже дружили когда-то. Вчера ее
видели среди повстанцев. В одежде медсестры.
     -- Вот это да! -- сказал я бойко. -- Не ожидал!
     -- Все возможно, -- сказал Рест. -- Между нами говоря, мой большой друг
давно стал повстанцем -- капитан Рольт.
     -- Капитан Рольт?! --  воскликнул  я. -- Это тот  самый, на  знаменитой
подлодке, да?
     -- Он самый и есть, -- сказал Митар.
     --  Потрясающе! --  сказал я.  -- Уль  Рест, тогда вам  прямая дорога к
повстанцам, если уж капитан Рольт ваш друг...
     -- У нас с ним оказались разные представления о чести военного офицера,
-- сказал Рест задумчиво.
     -- Разные представления? -- спросил я. --  Не знаю, не уверен. Рест так
же задумчиво посмотрел  на меня,  думая,  вероятно,  совсем  о другом, потом
сказал:
     -- Что же с вами-то делать, вызвать сюда машину?
     -- И что?
     -- И в  город. Риск?  Все же меньший,  чем если  мы  пойдем  в бой.  Не
оставлять же вас в лесу. Головоломка какая-то!
     -- А там-то как, в городе? -- спросил я. -- Где я буду?
     -- В наших укрытиях. В казармах. Где же еще?
     -- А как я найду отца?
     -- А  как  бы вы нашли  его, доберись вы  до города сам? Мне оставалось
только вздохнуть. Не мог же я сказать, где бы я стал его искать.
     -- Может, он в нашем бывшем доме. Дом вряд ли тронут.
     -- Да, конечно. Вы -- гости, -- сказал Митар, -- но... а,Урк...
     --  Вот  вы  говорите  а,Урк, а,Урк,  -- сказал я. --  А  кто он такой,
собственно? Откуда вы его знаете?
     -- Ну-у, он известный в Политории кулачный боец.
     -- Да, -- сказал я, -- но говорите-то вы о нем не как о кулачном бойце.
Он был в отряде повстанцев, бежал  оттуда, он сам рассказал это  мне. Он там
был в  плену,  хотя  он  и  не чиновник квистории, не военный. Кто  он такой
вообще?
     -- Как  вам сказать... он  -- работник тайной службы квистории,  что-то
вроде этого, -- сказал Митар.
     -- И исполнял приказ квистории? -- спросил я. -- Я имею в  виду не  его
побег, а то,  что "прихватил" и меня?  Нам что, угрожали моро  или повстанцы
рядом? Смешно.
     Рест и Митар были явно смущены. Пикнула "машинка" Реста.
     -- Уль Рест, -- услышал я. -- Центр сообщает...
     -- Что именно? -- спросил Рест.
     --  Что скорее всего по ситуации  наш отряд сегодня уже будет не нужен.
Время позднее.
     -- Понял, -- сказал Рест. --  Скоро  будем. Приготовьте одежду среднего
размера. С нами землянин.
     -- Я вас понял. Все будет выполнено.
     Через пару  сотен метров из-за  деревьев вышел солдат и  отдал Ресту  и
Ми-тару  честь -- прямая рука, резко выкинутая в сторону, параллельно земле.
Честное  слово, при  внешней  несхожести  это  напомнило мне жест  фашистов.
Поглядев влево и вправо,  я  увидел и других солдат, с равными  промежутками
стоящих в лесу по некоей кривой, вероятно, они окружали лагерь отряда в роли
часовых.  На секунду  у  меня замерло сердце -- я подумал о моро, о Митаре и
Ресте; было такое ощущение, что шаг, другой -- и они сами уйдут к повстанцам
(и вовсе не от страха поражения), но, появись моро, и Рест, и Митар стали бы
сражаться и погибли бы, а мне не хотелось, чтобы они погибли.
     Конечно, тот, кто связался  с Рестом, рассказал отряду, что за  "птицу"
ведут их офицеры.  Рест всех "успокоил", сказал, что ночь я провел в лесу на
дереве, немало прошел, выбился из сил, так что  вопросы ко мне потом. Лагерь
отряда ничем особенным не отличался:  двухскатные  защитного  цвета навесы и
гамаки.   Работало   несколько  печек  --  готовился  ужин.   Я  переоделся,
обтеревшись полотенцем, повесил сушиться рубашку,  куртку, брюки и достал, к
общему восторгу, рыбу. Когда  я показал снасть, которой я ловил, все ошалели
от моей сообразительности. Рыбу  зажарили, а я пока сидел на  куске  бревна,
прислонившись спиной к дереву, и, кажется, какое-то время ни о чем не думал.
Часовые молчали, начало темнеть, чуть тише и реже стали выстрелы и взрывы  в
Тарнфиле: надвигалась ночь. Ночь в гамачке,  как когда-то -- сон днем  летом
на даче, на  Земле,  не так ли, Митя Рыжкнн, ученик-школьничек, а? Да-а,  до
этого восьмого  класса надо еще дожить: выжить  и долететь до мамы. Худо мне
было на душе: отец не знал, что со мной, жив ли я, а  я боялся выдать себя и
кого-то еще, если наладить коммуникатор.
     "Бежать сегодня же ночью, вот что!" -- решил я.
     Когда совсем стемнело, я встал, пошатываясь, и всем стало ясно, что мне
не до разговоров. Позже Рест показал  мне мой гамак рядом с собой и Митаром;
я  отозвал его в сторону и, решившись, сказал, что очень беспокоюсь за отца,
где он и  что с ним, и  не посмотрит ли  Рест мой коммуникатор, что-то с ним
неладно.
     -- Обещаю  вам,  уль Рест,  -- сказал я,  --  что если  налажу связь, я
просто скажу, что жив-здоров и у кого я, но не скажу, где.
     -- Я вам верю, -- сказал Рест, беря мой коммуникатор.
     Рест  вскрыл  коммуникатор,  внимательно  осмотрел  его,  потом, сказав
"контакты подсырели",  протер  их тряпочкой,  помахал  над печкой и  наконец
включил: эфир  стал  куда  более  чистым.  Рест  поставил  на место защитную
крышку,  отключил  коммуникатор и после моего "спасибо" тактично ушел. Сам я
пошел  куда-то  вбок,  пока  хватало  света неярких ламп возле печек,  потом
сделал  шагов  двадцать  в  темноту и встал за дерево. Долго я вызывал отца,
было  очевидно, что  аппарат  работает,  но  папа молчал. Молчал  и Рольт. Я
набрал  номер  Ир-фа и...  поджилочки  мои  затряслись от  радости:  он  мне
ответил. Слышно его было плохо.
     -- Охотник, миленький, -- зашептал я. -- Вы меня слышите?
     -- О, хвала небу, -- прошептал он. -- Это ты, рыбак?
     -- Я под городом, рядом, но не могу сказать, где.
     -- Я тоже недалеко. Ночью буду в городе.
     -- А где отец, папа где? -- зашептал я.
     -- Успокойся, он или на севере, или уже летит оттуда.
     -- Сделайте так, чтобы он знал: я жив и рядом.
     -- Конечно, сделаю. Ты не ранен?
     -- Не! А папу поймайте вызовом в полете.
     -- Если будет возможность. Не волнуйся.
     -- Я не могу сказать, где  я,  -- зашептал я. -- Долг чести.  Но если я
окажусь в городе, как мне быть?
     -- Латор, -- шепнул он.
     -- Он жив?
     -- Да, хвала небу. Тебе нужна помощь? Не скромничай!.
     -- Нет. Пока нет. Лучше не надо. Как я рад...
     Не люблю я  эти расхожие выражения типа "камень свалился  с души",  но,
честное слово, со мной  произошло  именно это, я даже  как-то обмяк,  всякое
напряжение  снялось; хотя я  и отдавал  себе  отчет в том, что  мои проблемы
далеко  не  разрешены, но копаться в них не следует, потому  что  достаточно
выделить одну: как мне покинуть отряд Реста и Митара?
     Прежде чем вернуться  к гамаку, я внимательно огляделся в  темноте.  От
лагеря шел слабый неяркий свет, вероятно, никто еще не спал. Я  вгляделся  в
лес,  став спиной  к лагерю, и  увидел наконец на равном расстоянии друг  от
друга шесть  слабо светящихся точек. Свет этих  шести точек  был направлен в
землю, и я догадался, что это  шестеро ближних ко мне часовых. Каждый из них
не видел  другого, видел лишь  слабый свет луча  фонаря, направленного вниз.
Свет горит -- значит, все в порядке: сосед  жив. Прочесывать же лучом фонаря
расстояние влево и вправо от себя каждый из них не мог: окажись  рядом враг,
он бы сразу понял, что это охрана, часовые.
     -- Ну что? -- спросил меня Рест, когда я вернулся.
     -- Старался, но  все зря, -- сказал я. -- К отцу я  пробиться не сумел.
Не знаю, где он.  И к улю Орику  тоже. Либо он где-то далеко, очень, либо вы
ошибаетесь, и он действительно заложник.
     -- Дождемся утра, -- сказал Митар. -- Если нас не бросят в бой, вызовем
для  вас  машину. Если  же  бросят, резоннее оставить  вас в лесу,  а  потом
попытаться забрать.
     "Это было бы отлично, -- подумал я. -- Остаться одному".
     --  А  не пора ли нам спать? --  сказал Митар. Это  был  скорее приказ,
который  он тут же  произнес громче, давая тем самым приказ и  всем  бойцам.
Было отключено общее слабое освещение, и каждый  стал  укладываться в гамак,
осторожно  светя себе  фонариком. Под двухскатным  легким пологом помещалось
четыре гамака, под пологом офицеров, Реста и Митара, было лишь два, для них,
но мой,  третий, поместился рядом с ними легко. Пистолет я давно уже спрятал
в карман брюк,  а ремешки  коммуникатора и "плеера" застегнул на спине  так,
чтобы аппаратики не болтались. Мне был выделен гамак посередине между Рестом
и Митаром,  и я, демонстративно поставив свой  рюкзак между собой  и Рестом,
улегся в гамак. Пора было  спать. Если же говорить обо мне, -- то мучительно
не спать. И при этом я чувствовал, что меня так и клонит в сон.
     -- Как я слышал, -- сказал мне  тихо  Рест, --  на вашей Земле с войной
покончено?
     -- Да. Скопилось столько и такого  оружия, что, начнись война, Земли бы
просто не стало, ни одного живого существа.
     -- Как бы ваша война убила самое себя? -- сказал Рест.
     -- Что-то в этом роде, -- сказал я.
     --  Это хорошо,  -- сказал Рест,  --  но мы поступили мудрее: уже очень
давно мы, осознав свои  возможности  и возможности структур вещества, вообще
отказались от сверхмощного оружия. Более того, Политория столь мала и мы так
дорожим ее воздухом, а потому и лесами, что война в лесах запрещена обычными
бомбами.
     -- Это так  мудро,  --  сказал  я, -- что непонятно,  почему  Политория
вообще не отказалась от любых войн и, простите, всякого рабства.
     --  Таков  был порядок  вещей, -- чуть сухо  сказал Рест.  --  Когда  я
молодым вступил в армию и не мог изменить этого порядка, я решил, по крайней
мере, не столько  поддерживать  его, сколько посильно бороться с еще большим
беспорядком, если он возникает.
     У меня не было сил и права возражать ему, я лишь сказал:
     -- И все же вы больше похожи на повстанца, чем на человека квистории.
     -- Оставим это, -- сказал Рест.
     -- Хорошо, -- сказал я. -- Прошу извинить меня.
     -- Спим, -- сказал Рест; Митар уже тихонечко похрапывал.
     ... Глаза мои слипались. Я послюнил палец и протер  их -- так-то лучше,
бодрее. Я посмотрел на часы! Ого! С момента конца разговора  с Рестом прошло
почти два  часа. Прилично. Пора думать  и о делах. Я  скинул с лица одеяло и
минут пять прислушивался к тишине, к легкому храпу вокруг, к темноте.  Митар
храпел мощно. Рест -- едва слышно, спокойно.
     Я начал специально не очень-то осторожно  вылезать из гамака и произнес
негромко "проверочную" фразу:
     -- Черт! Сыро-то как.
     -- Что? -- сонно спросил Рест. -- Вы куда?
     -- Я... мне  нужно...  по малым  делам, -- сказал я,  вдруг напрягшись.
Разбудил-таки Реста.
     -- А-а, -- сказал он полусонно. -- Возьмите фонарь. -- Он засветил его,
чтобы я мог перешагнуть его гамак, и  я увидел  рюкзак. Я  взял из рук Реста
фонарик, прошептав: "Стоит ли, я недалеко,  рядом". Он что-то  пробормотал в
полусне, и я, опустив фонарик вниз, сделал  несколько больших шагов и тут же
выключил  его: меня-то стоящие  на постах не должны были  видеть. Сами  они,
выбирая  свои точки  еще вечером,  явно стояли  на  таких  участках один  по
отношению к другому, когда между ними не было ни одного ствола, чтобы видеть
точечки  соседних  фонарей.  Делая очень осторожные  шаги  вперед, нащупывая
руками деревья и обходя их, я наконец разглядел две точки фонариков соседних
постовых -- ровно  посередине  между ними я  и должен был пройти. Зная,  что
Рест уже, а часовые еще меня не слышат, я пошел быстрее, вытянув руку вперед
и нащупывая то пустоту, то ствол дерева. Постепенно я подходил к линии между
часовыми  все ближе и  ближе. Сердце, с  которого  у меня "свалился камень",
когда я установил связь с Ир-фа, теперь бешено колотилось. Конечно, "бросся"
за мной Рест (кстати, без фонаря) и найди  он  меня,  он бы  не разгадал мой
замысел (ну, заблудился мальчик  и заблудился), но тогда мой план полетел бы
ко всем  чертям.  "Погони" я не  слышал. Я снова "успокоился", не упуская из
вида светящиеся точечки  впереди, слева и справа от  меня, и из-за того, что
опасная прямая  линия  между  часовыми была совсем  рядом, пошел  крадучись.
"Замысел"  выглядел простым: пересечь эту линию и  начать уходить все дальше
от лагеря, забирая не очень резко, но влево, а потом и совсем резко влево, и
выйти к самому краю леса перед Тарнфилом. По ощущению  я пересек эту опасную
линию и начал чуть забирать влево; снова замелькал, скрываясь за деревьями и
вновь появляясь, левый  от меня  фонарик  часового;  слегка загибая влево, я
немного  приблизился к  нему и вдруг, остановившись на  секунду, увидел, как
его  фонарик  дернулся, качнулся  немного  и будто упал в траву,  и  услышал
полуявный не то вскрик,  не то  хрип какой-то  и замер. Не знаю, как назвать
это чувство, возникшее у  меня в темноте, -- интуицией, догадкой, но чувство
это было ясным и четким,  с оттенком уверенности, я ощутил, не оборачиваясь,
что нечто  подобное одновременно  происходит и  с  соседним  "фонариком",  и
стараясь  сохранить   правильное  направление  к  первому  часовому,  твердо
"двинул"  вперед,  внезапно  вспомнив и  начав негромко насвистывать  песню,
которую  я слышал, сидя за  столом в  окружении политоров с темными  гордыми
лицами. Я сделал в  выбранном  направлении,  вероятно, шагов сто,  продолжая
насвистывать, и не удивился,  хотя  и вздрогнул, когда кто-то жестко положил
мне на плечо руку, и тогда я спросил:
     -- Есть ли среди вас Кальтут и Олуни?
     -- Нет, -- ответил мне в темноте голос. -- Они среди других.
     -- Далеко? -- спросил я.
     -- Недалеко. Сзади нас. Они спят. Кто ты?
     -- Я... мальчик с Земли. Я брат Олуни, потому что он меня спас. Вот, --
добавил я, нащупав на груди амулет Олуни и  быстро посветив на него фонарем.
-- Вот камешек с его шеи мне на память.
     -- Олуни будет рад видеть тебя, -- сказал в темноте невидимый моро.  --
Откуда ты здесь ночью в лесу один?
     -- Я  сбежал  из отряда войск  квистора, -- сказал  я. -- Мне  нужно  в
Тарнфил,  я от них сбежал,  хотя они мне  ничего плохого не  сделали. Они бы
увезли  меня на  машине  к  политорам  квистора,  а  мне  нужно найти отца и
повстанцев.
     -- Все часовые убиты. Скоро не станет и их отряда.
     --  Слушай меня  внимательно, моро, -- сказал я, -- отряд вон там. -- Я
протянул руку. -- Потрогай мою руку.
     -- Я знаю, где отряд, --  сказал он и  тут же прокричал криком какой-то
птицы. --  Я  остановил своих, чтобы они не шли к  отряду,  пока мы  с тобой
говорим, -- пояснил он.
     -- Там есть два политора, все  лежат в гамаках по четверо под крышей, а
эти -- вдвоем.  Между ними -- мой мешок. Они должны остаться живыми, свяжите
их,  но не  убивайте, они друзья Рольта с лодки, которая  плавает под водой,
они случайно пошли с Рольтом по  разным тропинкам. Это хорошие политоры, они
пока... как слепые... Пусть они живут, надо их переправить к Рольту, там они
все поймут.
     -- Что будешь делать ты? -- спросил он. -- Будешь с нами?
     -- Нет. Я должен добраться до Тарнфила, куда вы не пойдете.
     -- Да, -- сказал он. -- Не пойдем. Где ты будешь ночью?
     --  Я пойду, как и шел, -- сказал я, -- к краю леса. Когда вы вернетесь
к Олуни, скажи ему, где я. Он найдет меня.
     -- Иди, -- сказал моро. -- Я сделаю, как ты решил.
     Он  исчез  в темноте,  вскоре  я  услышал  тихие  крики  птиц  --  моро
перекликались. Я шел, наверное, минут десять, наконец лес кончился -- передо
мной было темное пустое пространство и чуть дальше -- зарево огней Тарнфила.
Я сел на землю, прислонившись спиной к дереву, и стал ждать утра. Со стороны
Тарнфила  раздавались иногда одиночные выстрелы. До  рассвета, я думаю, было
не меньше часа с лишним. Через полчаса  я,  светя  фонариком, вышел на  поле
перед лесом, отошел метров на пятьдесят в глубь этого поля, чтобы Олуни, где
бы он  ни  вышел  из лесу,  легко мог найти  меня,  и,  присмотрев невысокий
пригорок,  сел  на  него. Прошло еще с полчаса, когда  я вновь  услышал крик
неизвестной мне  птицы,  это  был  тот же крик моро.  Но шел он явно от края
леса. Крик повторился, и я стал светить фонариком в его сторону. Оттуда тоже
засветили в мою сторону фонари, постепенно они приближались ко  мне, я встал
на  пригорке и вскоре увидел Кальтута, Олуни  и  связанных Реста  и  Митара.
Понимая, что делаю все правильно, я тем  не  менее очень неловко  чувствовал
себя перед обоими офицерами. Мы обнялись  с Кальтутом, потом -- очень крепко
--  с Олуни, и я немного сжался, чувствуя, что вот  сейчас должен произнести
нечто вроде речи. Рест и Митар молчали.
     -- Уль Рест и уль Митар, -- сказал я, глядя в свете фонарика, как хмуро
они смотрят вниз, в землю.  --  Я не очень-то умею это делать,  но я хочу...
высказаться. Спасибо вам, вы приняли меня  не как врага, не как "лазутчика",
и вы не ошиблись. Уйдя из лагеря ночью,  я хотел бежать в  Тарнфил.  Но я не
наводил моро  на ваш отряд.  Они  сами знали, где вы, а со  мной столкнулись
случайно.   Я  знал,  что  они  могут  здесь  оказаться,  --  не  около  вас
обязательно, но в лесу,  -- да,  я знал это, но говорить вам  об этом --  не
мог: это была  не  моя  тайна. А просьба оставить вас  двоих  в живых -- моя
просьба. Как солдаты, простите меня, что я распорядился вашей жизнью.
     -- Да,  уль Митя, этого  права вам никто  не  давал, -- сказал Рест. --
Точно так же, как никто не давал вам права предупредить нас,  что моро могут
оказаться рядом. Но не нарушив одного права,  вы нарушили другое. Чем мы вам
обязаны? -- несколько иронично добавил он. -- Добрым обращением с вами?
     -- Нет, -- сказал я.  --  Помните, уль Рест, вы сказали мне,  что  были
очень дружны с капитаном Рольтом? Я не сказал вам  тогда, что он и мой друг.
Я  попросил оставить вас  в  живых только потому, что  уверен, капитан Рольт
одобрит мой поступок, когда вы двое окажетесь на его подлодке. Вы знаете его
не хуже меня, а я убежден, что если вы не примете его предложения остаться с
ним и с повстанцами, он освободит вас. Хотя бы потому, что не он взял  вас в
плен. Вы легко вернетесь в войска квистора, если захотите. Вот и все. Олуни,
-- добавил я. -- Где вы будете весь этот день, когда взойдет солнце?
     -- В этих лесах, -- сказал он.
     -- Берегите уля Реста и  уля Митара. Я постараюсь все сообщить капитану
Рольту.
     Каким-то чутьем  я  ощутил,  что  вот-вот  начнет  светать, сотую  долю
капельки даже уже начало.
     -- Ну,  я пошел, -- сказал я.  -- Я хочу,  чтобы мы опять увиделись, --
добавил я. Снова  Кальтут и Олуни обняли меня, а я их; я  поклонился Ресту и
Митару (они ответили мне едва заметным кивком) и пошел к  Тарнфилу. Но голос
Реста остановил меня.
     --  Забирайте немного правее, уль Митя,  --  сказал  он, -- если хотите
попасть к ближнему входу в подземный город.
     Сказав  ему  "спасибо",  я пошел  быстрее  и, как он  велел, отклоняясь
немного вправо.  Я ждал начала  рассвета, а зачем?  Город я  и так видел, по
огням над  ним. В  темноте  меня никто бы не  заметил. Конечно, возле самого
города я рисковал: ничего не видя, я  мог угодить в какие угодно руки, но...
Но уж идти по открытому пространству, когда рассветет, -- вовсе нелепо. Нате
-- вот он я!
     Постепенно  я  приближался  к  городу,  оставляя за собой  поле и  лес;
ухоженная растительность  города, кусты и деревья надвигались на меня вместе
с  крайними,  ближними  к  полю, домами-шарами,  рассмотреть  подробно самую
окраину города я не мог, а там-то, за кустами, и могла скрываться опасность.
В  этом  и  был  весь  фокус:  идти  быстро,  быстрее  уходить  с  открытого
пространства, пока совсем не рассвело, идти, как только можно быстро, -- так
же быстро приближаясь к точке спасения или, может, и к точке опасности. Свет
все  больше и больше наполнял политорское небо, бежать я  само собой не мог,
но и сбавлять  скорость тоже не хотел. Случайно я поглядел вверх и вправо и,
потрясенный, увидел  высоко  в небе большой отряд геллов.  То  ли они хорошо
знали военные условия этой окраины города и оптические прицелы с другого его
конца были  бессильны, то ли они рисковали, видя,  по крайней  мере, что нет
воздушных кораблей (а видели они, по-своему, не хуже  моро), но  они  летели
разреженной большой  группой, приближаясь именно ко мне,  вернее -- к  точке
над моею головой. Мигом во мне что-то забурлило!  Я рвал и метал, что на мне
нет  ничего белого, чтобы  помахать  им,  я  сжимал кулаки, понимая, что  не
докричусь  до  них,  бесясь, я содрал с  себя  и куртку, и  рубашку  и  стал
размахивать, глядя на геллов, рубашкой, а потом, не переставая махать, вдруг
брякнулся на  землю  и  лег, распластавшись, --  может, так  им  проще  было
заметить меня. Я готов был против всякой  логики заорать, но тут, чуть ли не
задохнувшись, увидел,  что  они начали снижаться.  Они начали  снижаться!  Я
закрыл  глаза.  Наверное,  они стремительно  идут  вниз.  Подожди,  подожди,
говорил  я себе,  еще  немного и... Я  выждал паузу,  и мне показалось,  что
секундой раньше, чем я открыл глаза, я услышал мощный  шум их  крыльев. Еще,
еще мгновение, еще...  и вот я уже вскакиваю, хохоча от радости, и гляжу  на
них  обалдевшими от  счастья  глазами,  а они стоят  вокруг меня  --  геллы!
Конечно,  все они  слышали обо мне, кто-то из  них само собой  видел меня по
телеку -- я об этом не думал...
     -- Я... мне необходимо  в Тарнфил,  я ищу отца, я должен видеть Латора.
Вы знаете Латора?! -- говорил я, захлебываясь.
     Они весело смеялись, держа в руках оружие, как пушинки.
     -- Значит, ты  убежал от а,Урка? Вот это номер! -- сказал один. Второй,
подняв  мои  руки,   мягко  обвязывал  меня  веревкой,  все  тело,  и  я  не
сопротивлялся. -- Как ты добирался, уль Митя?
     -- Лесом, -- сказал я.
     -- И долго?
     -- Две ночи в лесу и целый день пути по лесу, -- сказал я. -- Из отряда
квистора  я тоже убежал, ночью. Я попал  случайно  в их отряд. Отряда нет --
моро их  ликвидировали.  Двое живы по моей просьбе,  они у  моро,  я  обязан
быстро связаться с Рольтом.
     Они улыбались мне, смеялись. Кажется,  последние  слова  я договаривал,
когда четверо из них крепко взялись за веревку, которой  обвязали меня, двое
-- возле плеч, двое -- у бедер.
     -- Не бойся! -- крикнули они. -- Не бойся! -- Но кричали они,  кажется,
уже тогда, когда я был вместе с  ними метрах  в  десяти  над землей. Четверо
здоровых  геллов  летели,  держа  меня,  вероятно,  как  перышко,  остальные
окружили нас со всех сторон, и, конечно, с земли я был не виден, хотя стре-
     лять стали бы  не  по мне, а  по  ним. Наверное, поэтому геллы, которые
летели  надо  мной,  видя,  что никаких машин не появилось, заняли,  нырнув,
место внизу группы, и я  догадался: случись  что  с геллами, которые держали
меня, нижние успеют меня подхватить.
     -- Нижний город наш?! -- крикнул  я и даже в тот момент не осознал, как
легко, не задумываясь, я сказал это слово "наш".
     --  Наш!  -- крикнул  гелл, который держал меня за веревку возле  моего
плеча. -- Наш, и все входы хорошо охраняются!
     Я настолько обалдел от счастья и полета,  что только  смеялся, глядя на
них, и всем телом отмечал, как их группа делает резкие синхронные  повороты,
взмывает вверх, бросается вниз, летит среди высоких деревьев (это я увидел),
проносится мимо зданий с шарами, идет на снижение; вдруг раздались выстрелы.
     -- Герик падает, -- крикнули снизу.
     --  Трое  за Гериком, двое --  на  страховку! -- крикнул гелл, летевший
впереди меня. -- Крайние -- огонь!
     Заработали пулеметы геллов, я ничего не слышал, кроме шума их крыльев и
выстрелов, мы снижались, снижались...
     -- Есть! -- крикнул кто-то. -- Они подхватили Герика почти у земли, все
в порядке, они уходят в нашу сторону!
     И  вдруг так  же внезапно, как я взлетел,  я ощутил,  что я на земле, в
кругу  стоящих  геллов. Они  расступились, и я увидел вход в  нижний город и
мощные  баррикады  вокруг  него.  Через  равные промежутки  по  всему  верху
баррикад с геллами на них стояли  на земле  легкие  и очень  длинноствольные
орудия,  не считая  пулеметов на  самих баррикадах.  К  нам  подошли  пятеро
геллов, четверо из них несли Герика, он был бледен и в крови.
     -- Как ты? -- спросил его гелл, седой и весь в шрамах.
     -- Плечо и бедро, -- прохрипел Герик. -- Ерунда.
     -- К врачу, быстро! -- сказал тот же гелл. -- Остальные -- за мной, нас
ждут в пятом квадрате. Уль Митя, вы -- вниз и прямо, шестой перекресток, там
спросите дом Латора.
     -- Спасибо! -- крикнул я. -- Если вдруг увидите отца --  связь  Латор и
Ир-фа. Передайте это всем! -- Мои последние слова они "ловили",  улетая, уже
в воздухе...
     Я,  опустив голову, весь  измотанный  какой-то, побрел  к  спуску вниз.
Вдруг четыре мощных руки,  схватив меня, подкинули  высоко в воздух и тут же
поймали.
     -- Ох ты, -- только и смог прошептать я. -- Трэг, Эл-ти! О!
     -- Уль Митя. -- Оба они улыбались -- рот до ушей. -- Вы живы!
     -- Я сбежал от а,Урка, -- сказал я. -- В лесу.
     -- И шли лесом?
     -- Да, -- сказал я. -- Да, Трэг! Есть солидный коммуникатор?
     -- Да, конечно.
     -- Можно? Мне срочно.
     -- Да вы еле стоите. Что надо? Мы сделаем.
     -- Нет-нет, я должен сам. Потом -- к Латору.
     -- Может, все же мы, а? -- сказал Трэг. -- Мы ожидаем налет.
     -- Нет. Я сам.  Я быстро, --  сказал я. Большой коммуникатор  стоял под
мешками с песком. Минуты через две я "поймал" Рольта.
     -- Капитан?!-- сказал я.
     -- Да. Это я.
     -- Я ушел от а,Урка, поняли?
     -- Хвала всем небесам! -- крикнул он. -- Ты где?
     -- Перед спуском в нижний город. Есть два дела. Где отец?
     -- Улетел с повстанцами. Он в Тарнфиле или под ним.
     --  Понял. Капитан.  Второе  дело...  ("Как называется этот  вход?"  --
шепнул я Трэгу. "Третий восточный", -- сказал Трэг.)
     -- Ты где? Я слушаю, -- сказал Рольт. -- Второе дело...
     Коротко я рассказал ему о моро, о Ресте и Митаре.
     -- Девочка у вас? -- быстро спросил потом я.
     -- Да. Мается.
     -- Еще бы. Скажите ей... скажите ей про меня... и  что  я... очень хочу
ее видеть. Вообще. Что ей привет.
     -- Понял. Все сделаю! Рест, Митар. Ну, ты молодец! Где они?
     -- Лес в районе... против третьего восточного входа.
     --  Есть, капитан!  --  весело сказал  Рольт,  и мы  оба,  засмеявшись,
попрощались. -- Все, -- сказал я Трэгу и Эл-ти. Трэг сказал:
     -- Идите, уль Митя. Может быть налет.
     Я   побрел   к  лестнице  вниз.  Уже   спускаясь,   я  услышал  "свист"
приближающихся  машин  квистории  и то, как заработали пушки  и  пулеметы на
баррикадах. Неожиданно я покраснел, вспомнив, что  я  говорил  Рольту об Оли
при Трэге и Эл-ти.
     Слыша пальбу и взрывы, едва волоча ноги, я брел  по длинной, освещенной
искусственным светом  улице,  иногда отмечая еще один очередной перекресток.
Женщин и детишек  видно не было. Крылатые и  бескрылые политоры,  которых  я
встречал, -- все двигались быстрым и деловитым  шагом. Некоторые при встрече
со мной поднимали приветственно руку; я не знал их, да возможно скорее всего
и  они  меня.  Я тоже поднимал руку и  брел дальше. У  шестого перекрестка я
остановился  и  спросил у  первого же  встречного гел-ла, как  теперь идти к
Латору. Он объяснил и очень крепко, очень жестко пожал мне руку, сказав:
     --  Я видел твоего отца  на поляне в лесу, это он так научил  меня жать
руку.
     Я, улыбнувшись и кивнув, побрел дальше  и вскоре сам узнал улицу  и дом
Латора. Я  поднялся  по лестнице до его квартиры, прикоснулся  к ней  рукой,
дверь открылась, и я увидел Лату.
     -- О-о-о!  -- выдохнула она. --  Хвала небу и Чистому Разуму! Уль Митя!
-- И одновременно взмахнула и руками,  и крыльями. Потом она как бы втянула,
мягко так, меня  в квартиру,  я сделал несколько  шагов по кухне,  мелькнуло
личико Мики, я рухнул на кушетку и сразу же отключился, уснул.

        6
     Ее  лицо  было освещено  мягким  фиолетовым светом,  и,  потому  что  я
едва-едва  пришел в себя, -- оно немного плыло передо мной, а  его края были
слегка размыты и чуть-чуть светились. У нее были большие, красивые (и совсем
рядом со мной), нежные, влажные глаза; не сразу, но я уловил, как лицо ее за
два дня осунулось и стало более жестким. Я обнял ее за шею.
     -- Пилли, Пилли, -- прошептал я. -- Это ты! Живая! Пилли!
     -- Тс-с, -- сказала она. -- Тихо. Лежи.
     Мы и так говорили тихо; "плеер" был не на мне, висел на стенке рядом со
мной, и я слышал,  что мне говорит Пилли по-русски, а рядом одновременно мое
ухо улавливало ее птичье "щебетанье".
     -- Пилли,  --  шептал я. --  Я очень  люблю тебя. Ты одна из моих самых
любимых женщин на свете: мама, одна... нет, две девочки и ты.  И еще две-три
кинозвезды, но они не в счет, они  на  кинопленке... ненастоящие, их  нельзя
потрогать, а тебя...
     -- Лежи тихо, -- сказала Пилли. -- И обнимай меня тихо.
     -- Что со мной  было?  --  сказал я.  -- То ли сознание  потерял, то ли
уснул...
     --  Ты, главное,  здорово простудился,  --  сказала она,  --  но я  уже
сделала тебе укол -- все будет нормально через пару часов.
     -- Укол?!  --  сказал я. -- А во сне меня ужалила тутта. Надо же. Такой
сон был. Я -- в болоте, а она летает, зараза, и жалит.
     -- Это была я, -- сказала Пилли. -- С жалом.
     В глазах у меня  все немного плыло,  и в  ореоле легкого  свечения лица
Пилли появлялись иногда и исчезали лица Латы и Мики.
     -- Слушай, Пилли, а как все, а? -- спросил я. -- Где отец?..
     -- Он добрался. Он в отряде и пока не пробился сюда.
     -- А Орик, а Ир-фа, а Латор -- как они?
     -- Все воюют, все живы.  А ты... тоже мне --  ходок по лесам, болотам и
рекам -- там и простудился. Я все знаю!
     -- Хорош бы я был, если бы  не  удрал от а,Урка.  Кстати, о  нем-то что
слышно? А а,Грип? Оли же тогда его "выключила".
     --  Она  не  убила  его,  ранила.  Смех смехом  -- он  опять  в  отряде
повстанцев под Калихаром. А с а,Урком неясно что.
     -- Пилли! Он украл меня, чтобы обменять на Орика!
     -- Странный ход. Что-то здесь не то.
     -- Я боюсь, что он все расскажет об Орике в квистории.
     -- Какой  Орик  заложник, если  и другие  члены  оппозиции воюют против
квистории? Да Орика могли и видеть в момент боя. Не то здесь что-то.
     -- Да, но я жив, а,Урк вылезет и начнет действовать.
     -- Он будет воевать в отрядах квистории, вот и все.
     -- Я его ненавижу, -- сказал я.
     -- Резонно. Ты у нас вообще умница.
     -- Пилли!
     -- Что "Пилли"?! Лежи тихо, а я пойду, пора...
     -- Да, да, иди, Пилли, иди. А они не бомбят нижний город?
     --  Представить подобную бомбежку  может только такой  дурачок, как ты.
Толщина "потолка" нижнего города внушительна и имеет мощнейшую прокладку. Не
бомбят, а стараются его отбить, взять через спуски в него.
     -- А как вообще положение, общее?
     -- Ситуация в наших руках. Но  у них лучше техника и ее больше, а армия
-- это профессионалы, а повстанцы -- нет.
     -- Но геллы! -- сказал я.
     --  Если  бы  ты  видел,  как они  гибнут,  --  как дети; иногда  такое
ощущение,  что  они  лишены  всякой осторожности  --  безрассудная месть  за
столетия  рабства.  Их  трудно  сдерживать. -- Это все она произнесла совсем
тихо, из-за Латы.
     -- Что еще, ну, скажи же? -- настаивал я.
     -- Доктор Бамбус придет навестить тебя.
     -- Да я не об этом! Где Фи-лол, а,Тул, а,Шарт?
     -- Все живы! Погиб Палиф, помнишь, ученый по биополям?
     -- Ка-ак?!
     -- Он взорвал одну из казарм квистории с тысячами солдат.
     -- А Олиф, Кирст как, ну, ученые? -- спросил я.
     -- У  Рольта.  Воюют.  Кстати, их  группа  захватила еще  пару таких же
фигур, как уль Патр.
     -- А сам -- то где, Горгонерр?
     -- Слухи подтвердились,  у него есть свой подземный город --  мощнейшая
крепость. Слухи, что он там.
     -- А как в стране, а? В других местах.
     -- Раньше наши позиции были потверже. Тюрьмы пустуют. Началась война --
всех в тюрьмах перестреляли.
     -- Пилли, что же будет, а?
     -- Мы  победим, -- сказала Пилли. --  Но будет очень  много  крови. Это
такая война, которую мы не имеем права проиграть, иначе...
     Заработал ее коммуникатор, ее вызывали -- полно раненых.
     Пилли  ушла, и  тот  ее укол, который сбил  мне температуру  и разбудил
меня,  теперь подействовал усыпляюще,  и я снова уснул. Вообще, когда  Пилли
произнесла слово "температура", на меня пахнуло  чем-то  земным,  домашним и
привычным. Я  уснул легко, спокойно и спал, кажется, долго  и  уютно как-то,
так что  потом, когда пробудился, тоже долго лежал,  не  отдавая себе толком
отчета в том, проснулся я или все же не до конца, и что это продолжается  во
мне -- жизнь,  или  сон,  похожий  на жизнь.  В  какой-то момент  лицо Орика
склонилось ко  мне, а  руки мягко легли на плечи (я открыл глаза, или  они и
были открыты?), но и надавили потом мне на плечи, чуть сильнее...
     -- Это я, -- сказал он, улыбаясь. -- Привет, Митя!
     -- Может, я сплю? Что-то я запутался. -- И я крепко сжал его руку.
     --  Да, поволновались мы  за  тебя, --  сказал он. --  Рольт благодарит
тебя. Все в порядке: Рест и Митар у него.
     -- Мне они понравились. --  сказал я. --  Все казалось, что они не  тем
занимаются, не с той стороны воюют.
     -- Твоя подсказка моро -- не убивать их,  --  была правильной. Огромное
спасибо.
     -- А что же с отцом, а? Орик!
     -- Я говорил с ним два часа назад, -- сказал Орик. -- Все в порядке. Он
под Тарнфилом.
     -- Пока в порядке, -- сказал я, покачав головой.
     -- Он хочет воевать за нас -- и  все  тут, -- сказал Орик, будто  бы не
слыша  моего "пока". Здесь ситуация была яснее ясного: папа  думал и о Земле
-- попробуй запрети ему держать в руках автомат.
     -- Понятно, -- вздохнул я. -- Только я не  знаю, что с ним, и жив ли он
в данную секунду.
     А потом вдруг все завертелось у меня перед глазами, что-то  вскрикнула,
отворив дверь в квартиру. Лата, завизжала Мики, Орик резко обернулся, встал,
заслоняя  от  меня вход  в комнату (меня, спящего, видно, перетащили), потом
сделал шаг в сторону -- и я увидел папу!  Живого! С  забинтованной головой и
рукой, но  живого,  живого! Я пулей  дунул с кровати,  и мы обнялись, как-то
сразу втроем: он, я и Орик.
     -- Уф, сынок, -- сказал папа. -- Кажется,  мы встретились, а?! -- И  он
захохотал. Да, наверное, не сладко ему пришлось в этих боях, если он, увидев
меня, захохотал: хохотать -- это уж никогда не было ему свойственно.
     -- А что с рукой, с головой? -- спросил я. -- А, папа?
     -- Царапины, -- сказал он. -- Пустяки.
     -- Сириус у Оли? -- спросил я.
     -- У Оли твой Сириус, у  Оли, успокойся, --  сказал  он. Потом добавил,
кивнув  на Орика:  -- Сейчас будет  сложный разговор.  Сейчас уль Орик будет
решать мою судьбу. Не так ли, уль Орик?
     -- Буду, -- сказал Орик. Папа сказал:
     -- Если я вернусь в отряд...
     -- Вот именно, если, -- сказал Орик.
     --  ... а  Латор  воюет,  --  продолжал папа, -- то, может быть, Митьку
оставить здесь, у Латора, если Лата не против?
     -- Ну что вы! -- воскликнула Лата. -- Конечно, не против!
     -- А если вы мне, уль Орик, воевать запретите...
     -- Запрещу, -- сказал Орик.
     -- ... то тогда где же мы будем жить с сыном? Тесно.
     -- Да мы все поместимся, -- сказала Лата, -- что вы!
     -- Что вы намерены сделать со мной, уль Орик?
     -- Запретить вам принимать участие в войне.
     -- Почему? -- спросил папа. -- Ну почему?
     -- Горгонерр  проиграет. Вы можете быть спокойны  за Землю.  А нам вы и
так помогли выше головы.
     -- Допустим, -- сказал папа, -- но я-то должен помочь ему проиграть. --
Настаивал он как-то нелепо.
     -- Нет, не должны, -- сказал Орик. -- Геллы с нами -- это ваша заслуга.
     Папа молчал. Сказать: "А я  просто хочу, должен, обязан", -- здесь было
неуместно.
     -- Я  думаю, уль Владимир,  и вы, и Митя очень понадобитесь нам сегодня
же  вечером.  Есть о чем подумать, а вы, извините  за навязчивый комплимент,
думать  умеете,  опять-таки важен  ваш взгляд  со  стороны. Это  уже  не раз
помогало.
     ... Орик ушел. Лата нас накормила, Мики нас умилила, доктор  Бамбус нас
обласкал и подлечил, а  когда и он ушел, мы  с  папой стали ждать неизвестно
чего,  вернее, --  известно чего, но когда это произойдет,  мы не знали.  Не
знали, когда придет победа. А  сидеть дома  и ждать прихода победы... Не-ет,
здесь глагол "ждать" абсолютно, ну уж никак не годится.
     Я снова задремал, а когда "выпрыгнул" из сна, то все пространство прямо
перед  моими  глазами (а вокруг витал смех Латы и  веселый визг  Мики)  было
занято  широким и  улыбающимся лицом Латора.  Какой-то день счастья:  Пилли,
Орик, папа, Латор!
     -- Жив, малыш! -- кричал он. -- Молодец, малыш! Жи-ив!
     -- Ух ты  --  Латор! -- восхищенно воскликнул я, вскакивая  с постели и
крепко обнимая его. -- Ух ты, Латорище! И ты жив!
     Тут же Латор сказал, что нам пора идти: нас ждут на совещании.
     -- Тебя я понесу на руках, -- сказал мне Латор.
     -- Вот еще! -- Я рассердился. -- Я сам, понял?!
     ...  Орика,  Пилли  и  Латора  я  уже  видел,  но  маленького, доброго,
чудесного, седоволосого Ир-фа... Нет, я не мог удержаться от вопля радости!
     -- Уль Владимир  и Митя, --  сказал Орик,  когда все  расселись.  --  Я
расскажу вам сейчас, что  на самом деле представляет собой подземное убежище
Горгонерра.  События развиваются так, что пора вплотную  подумать о том, как
нам  быть  с этим  его  "гнездышком".  Мы  справедливо  опасаемся  нападения
квистории  на  космолеты,  но  эти  корабли   пригодятся  в  случае  чего  и
Горгонерру. Почему? Постараюсь  описать "гнездо" квистора поточнее. Мы знаем
более  или менее  точно,  где находится этот  небольшой  подземный город.  В
отличие от нижнего Тарнфила на нем, на его поверхности, не стоят дома -- там
чистое поле. Не буду говорить, что "гнездо" это совершенно, абсолютно удобно
для жилья и снабжено оружием, а так же  и запасами еды года на три. Есть два
существенных  момента:  первый  -- неуязвимость  "гнезда", второй  связан  с
особенностями его устройства. Прежде всего,  потолок  "гнезда" вдвое мощнее,
чем  потолок  над  нижним  Тарнфилом.  Практически  он  непробиваем.  Можно,
конечно,  подумать о  ракетах высшего  типа, хранящихся и у  нас для  защиты
Политории в случае космической войны. Не уверен,  что и они способны пробить
пластину над "гнездом" квистора, но это  может стать гибельным для атмосферы
всей  Политории.  Представьте себе, что  "гнездо"  Горгонерра  --  это,  так
сказать,  группа квартир,  между  которыми  приличные  пространства.  И  эти
пространства,  в  отличие  от  квартир,  простираются  высоко  вверх,  почти
достигая  поверхности земли.  Их  отделяют  от  воздушной  среды тоже мощные
прокладки,  способные автономно  открываться  наружу,  как  крышка ящика,  в
данном случае -- как крышка огромного, глубокого колодца.
     -- Я все понял, -- не удержавшись, сказал я.
     -- Да, Митя, -- сказал Ир-фа. -- Мы слушаем.
     -- Эти  колодцы занимают космические корабли. Может так быть? Наступила
пауза, и я испугался, что сморозил глупость.
     -- Все верно, Митя, -- сказал  Орик. --  Когда  будет нужно, произойдет
полная загрузка кораблей, и внезапно все крышки "гнезда" квистора поднимутся
и корабли  уйдут в  космос.  И тогда  у  нас не  будет никакой гарантии, что
Горгонерр через  пять лет или его потомок через пятьдесят не нападут на нас,
чтобы вернуть себе Политорию.  Если  мы почувствуем, что  нынешнюю войну уже
выигрываем,  можно  ждать  внезапного  "вылета" из  "гнезда"  Горгонерра,  и
помешать ему мы вряд ли сможем...
     --  Тут  не без  парадокса,  --  сказал  Ир-фа,  --  мы  должны  как бы
"притормаживать"  нашу  окончательную  победу,  чтобы  квистор не маханул  в
космос внезапно.
     Здесь уже наступила основательная пауза.
     -- Прошу обратить  внимание, -- сказала  Пилли, -- размеры "гнезда" нам
неважны, они ограничены рощицей вокруг него. Важно, что полоса рощицы густа,
и  наверняка через каждые несколько метров там скрыты охранники, дежурящие и
днем и ночью.  Я думаю, никто пока  не знает, как  сменяется стража: все это
происходит снаружи, или  сменщики появляются из "гнезда",  а  "отработавшие"
спускаются в него? Это важно.
     -- Прости, Пилли, -- сказал Орик. -- Но это неважно.
     -- А потому, -- сказала Пилли, -- отбросим идею стражников и заменим ее
идеей скрытых роботов. Или оружия,  которым управляют  из "гнезда" и которое
стреляет в любую сторону.
     -- Верно, -- сказал Ир-фа. -- Это хорошее допущение. И все же  политоры
в  "гнезде"  должны  покидать  его   и  возвращаться   обратно.   Кто  может
похвастаться тем, что  видел,  как  это  происходит? Из нас -- никто. А ведь
входы и выходы -- есть, это факт.
     -- Кстати, откуда, собственно,  известно, -- сказал папа, -- про крышки
люков для космических кораблей и про сами корабли?
     -- Счастливая случайность, -- сказал  Орик.  -- Когда-то, лет пятьдесят
назад, во время вспышки политоров в "гнезда"  удалось бежать одному технику.
Его нашли и убили очень быстро, и это единственное, что он успел сообщить.
     -- Бежал?-- сказал папа. -- Тогда, похоже, простые политоры живут
     в "гнезде" всегда. Или кто-то из вас знает политоров, которые ежедневно
летают туда на работу? Похоже, в "гнезде" они  живут, умирают, в "гнезде" их
и хоронят.
     -- Грустная мысль, -- сказал Ир-фа.
     --  Какое расстояние от квистории  до поля, под которым скрыто "гнездо"
Горгонерра? -- неожиданно для себя спросил я.
     -- Километров двадцать, -- сказал Орик.
     --  Маленькое расстояние,  --  сказал  я, не договаривая  до  конца. --
Кстати, каким образом военная служба в "гнездышке" узнает о положении дел на
поверхности  и  ориентируется,  как  и  куда стрелять  управляемым оружием в
рощице?
     -- Информация, зрительная, теле, идет со спутников, -- сказал Ир-фа. --
Мы уже думали о том, как их уничтожить.
     -- Что-то я  не  совсем  все  понимаю, -- застенчиво  улыбаясь,  сказал
Латор.  До этого он молчал. -- Если  плита  и  вся толща земли над "гнездом"
таковы,  что  нет  гарантии  пробить  ее  даже  сверхоружием,  --  от  чего,
собственно,  квистору  защищаться  с   помощью   обычного   оружия  в  роще,
скорректированного спутниками?
     -- Я думаю, -- сказал Ир-фа Латору, -- что  некоторые из  открывающихся
люков служат и  иным  целям: под ними мощные лифты на глубину, через которые
проходят  загрузка или  разгрузка "гнезда", вероятно,  это  делается  ночью.
Просто охраняется живая жизнь "гнезда", когда оно бывает приоткрыто.
     --  Как вы думаете, уль  Ир-фа, --  сказал Латор.  -- А  сам  Горгонерр
попадает в "гнездо" и покидает его именно через эти лифты-люки?
     -- Нет, не думаю, -- сказал Ир-фа. -- Есть отдельный вход...
     -- И  этот вход,  --  сказал  Орик,  --  находится  в квистории,  в  ее
подземной части.
     -- Да. Легче предположить такое сокрытие входа,  чем иметь его где-то в
другом месте и особо маскировать, -- сказал Ир-фа. Остальные закивали. Пилли
сказала:
     -- Как видите, все допускают,  что иной вход в "гнездо" есть. И резонно
считать, что он в квистории ниже шара, много ниже уровня земли. Предположим,
нам удалось спуститься на лифте квистории, и мы нашли эту дверь. Что дальше?
     Не знаю,  задав свой вопрос "что  дальше",  просчитала Пилли в уме  все
варианты, в результате чего сама бы могла ответить на свой вопрос: "А дальше
-- ничего",  но она молчала,  и все молчали, и было похоже, что и остальные,
может, как и Пилли, просчитав в уме или даже не сумев нащупать путь расчета,
своим молчанием подтверждали, что дальше действительно ничего.
     Мои соображения легко завели меня в  тупик. Допустим, дверь найдена, за
ней -- тоннель вплоть до самого "гнезда", толщина стенок тоннеля -- не ясна.
Путем  проб слева  и справа от  двери  мы  находим саму  стену тоннеля.  Ну,
хорошо,  роем  землю  параллельно  стенке  тоннеля  довольно далеко  вглубь,
создаем свой коридор, снова возвращаемся к  стенке  и  пытаемся  взорвать ее
ядерным  (на  политорский  "манер")  зарядом.  Допустим,  у  политоров  есть
возможность вторым  взрывом иной природы нейтрализовать вредные  воздействия
первого (под землей это возможно). Ну, нейтрализовали и "дырку" пробили -- в
коридор ли,  в само "гнездо". А дальше -- завал, ноль вариантов. Я никак  не
представлял, каким образом армия повстанцев сразу и большой массой прорвется
в "гнездо", чтобы наверняка выиграть бой под землей.
     Единственное, что мне  было  жутко  приятно, так это  то,  что, когда я
нашептал свои размышления  Пилли,  оказалось, что и она рассуждала так  же и
тоже зашла в тупик.
     --  Да-а, --  грустно улыбаясь, сказал  папа после  длиннющей паузы. --
Далеко  не всегда  оправдывается очень лестная для  нас, землян, мысль,  что
нам-де со стороны виднее. Вы -- цивилизованней, а нам, видите ли, виднее.
     -- А по-вашему, это не так, да? -- сказала Пилли.
     -- Ну отчего же! Так, но в очень частном случае.
     -- Этого иногда достаточно, -- сказала Пилли.
     --  Чисто философски  -- да, -- сказал папа. -- Но именно сейчас это не
помогает, а надо бы. Именно сейчас. Кстати, Латор, а сверху видны эти крышки
в "гнезде"? Вам, геллам, видны?
     -- Там низко, мы не летаем в том районе, -- сказал Латор. Орик сказал:
     --  Да, крышки плотно "притерты", щели не видны...  Да и  на них растет
трава.
     --  Стало быть, --  сказал  папа,  -- для удобства  можно  считать  все
пространство поля, ограниченное рощей, одной большой крышкой?
     -- Куда вы клоните, уль Владимир? -- спросила Пилли.
     -- Именно клоню. Мысль грубовата.
     -- Говорите, сейчас не до тонкостей, -- сказал Орик.
     --  Да нет, --  сказал папа, -- неудобно как-то...  В  общем,  спутники
сместить, уничтожить -- как  хотите, и лишить "гнездо" глаз обзора  поля над
ним. Проверить  предполагаемое  охранное  оружие в роще.  Это сделать  нужно
быстро и почти синхронно. А после... так же синхронно залить все поле сверху
жидким бетоном, забетонировать их к лешему!
     Все рассмеялись, чуточку нервно (так мне показалось)... Пилли спросила:
     -- К "лешему"? Это кто, что?
     -- К слову пришлось, -- сказал папа. -- У вас такие не водятся. Лешие.
     -- Вы пошутили, уль Владимир, с бетоном? -- спросил Ир-фа.
     -- Да как-то это... тупо уж больно. Простовато, как грабли.
     --  "Грабли", "лешие", -- сказала Пилли. -- Вы сами себе не верите, что
ли, уль Владимир?
     Я сидел, буквально подпрыгивая, мне папина идея понравилась очень.
     -- Мысль  хорошая,  -- сказал Ир-фа. -- Надо обдумать. Смешно, роемся в
суперсложных  задачах,   а  тут...   Главное  --  синхронность.   Ликвидация
спутников,  проверка  предполагаемого  самонаводящегося  оружия   с  помощью
роботов-провокаторов и заливка поля должны по времени почти совпадать. Чтобы
те,  в  "гнезде",  не  успели.  Надо  исходить  из того, что их космолеты  в
колодцах практически готовы к вылету в любой момент.
     -- Да,  -- сказал Орик. -- И  поэтому надо снизить напряженность  боев,
чуточку  начать сдаваться, что  ли. Но  -- мощная защита нижнего Тарнфила. Я
сказал:
     -- А ведь за ходом боев квистор следит из "гнезда" не только  с помощью
спутников. Ведь так?
     -- Разумеется, -- сказал  Ир-фа. --  Связь с армией  идет через  мощные
коммуникаторы.
     -- И с их помощью квистор и без спутника может засечь вылет неясных нам
пока наших бетонозаливающих устройств, -- сказала Пилли.
     -- Может, -- сказал Орик.
     --  Значит,  этот маневр должен быть особо скоростным и  нужна какая-то
срочная  разработка:  летательных  аппаратов,  приспособленных   к   заливке
поверхности бетоном, просто не существует, -- сказала Пилли.
     -- Да, -- сказал Ир-фа, -- но я уверен, что это возможно.
     --  При всей моей,  мягко  говоря,  неприязни к  "гнезду"  есть  что-то
бездушное  в том,  что  мы их просто  навеки замуруем. Тем  более  там  есть
политоры, которые вправе рассчитывать на свободу. Я уже не говорю о том, что
верхушка обязана быть судима народом, -- сказала Пилли.
     -- Вы  правы, -- сказал Ир-фа. -- Но выпускать  их по одному мы сможем,
если действительно есть еще один вход  в "гнездо", под квисторией или где-то
еще. Так  что наличие двери под лифтами следует проверить. И быстро. Времени
в обрез.
     Раздался  резкий   звонок   в  дверь,  Ир-фа  открыл,  влетел   весь  в
кровоподтеках Трэг и крикнул, что от  второго южного входа сообщили, что они
на последнем издыхании  --  гор