ка'тину. - Но что вы будете обобщать? - Все. Аст'огеологии мне мало. Масштаб не тот. - Значит, вы можете обобщить материал любой науки? - сдерживая улыбку, спросил Батыгин. - Да, - сказал Безликов. - И биологии? - Да. - И физики? - Конечно. - И кибернетики? - Батыгин все еще пытался быть серьезным. - Что за воп'ос! - И астрономии! - Безусловно. - И астрогеофизики? - П'авильно! - Ну и шутник вы! - Ничуть! Психиатр Нилин не выдержал - исчез из каюты и почти тотчас вернулся со своим прибором. Безликов сидел в величественной позе, преисполненный чувства собственного достоинства, и наслаждался впечатлением, произведенным на Батыгина. Нилин подступал к новоявленному философу робко, бочком. - Во имя науки, - заискивающим тоном сказал он. - Ради грядущих поколений... Увидев ненавистный аппарат, Безликов подскочил, как ужаленный. - А-а! - вскричал он. - Я за себя не 'учаюсь! Я т'ебую, чтоб ко мне не п'иставали! С завидной легкостью увернувшись от психиатра, Безликов выскочил из каюты. - Какой экспонат! - всплеснул руками Нилин. - Но от меня он не уйдет! Нет, не уйдет! Батыгин расхохотался - весело, неудержимо, и Нилин тотчас повернулся к нему. - Я ничего, - Батыгин поперхнулся. - Я по-настоящему смеюсь... - Конечно, конечно, - Нилин подозрительно приглядывался к начальнику экспедиции. - Я понимаю... - Пойдемте-ка отсюда, - не выдержал Батыгин. - Посмотрим, чем народ занимается. Астрозоолог Шатков и астроботаник Громов взялись наконец за микроскопы, и получалось у них так, что каждому для работы требовалась в обязательном порядке вся банка целиком. Воинственных биологов едва уговорили заключить короткое перемирие; устроившись за одним столиком и поставив банку посередине, они принялись за определение. Сине-зеленые водоросли так и были признаны сине-зелеными, а прыгающие блошки оказались рачками, но отнести их к какому-нибудь земному роду Шаткову не удалось. Анализ почв, произведенный к тому времени, дал любопытные результаты. В первом образце химики обнаружили лишь очень слабые признаки органического вещества. Есть ли там бактерии - сразу установить не удалось, и бактериологи поместили крохотную частичку образца в особую питательную среду, а банку поставили в термостат: если в образце грунта бактерии все-таки имеются, то через неделю они должны расплодиться и образовать хорошо заметную под микроскопом колонию. Во втором образце, взятом на приморской низменности, содержание органических веществ оказалось значительно выше, а под микроскопом были замечены бактерии, питавшиеся органическими остатками. - Вот так жизнь сама себе подготавливает условия для выхода из моря на сушу: мертвые животные и растения оседают на дно, сгнивают там, образуя органические илы, а когда илы после тектонических подвижек оказываются на суше, следом за ними устремляются бактерии, и возникают первичные почвы, - говорил Батыгин. - Повторяется земная история. Впрочем, этого следовало ожидать, потому что развитие биогеносфер, несомненно, протекает однотипно. А насчет темпов развития - вот, судите сами. Принцип неравномерности помог нам правильно предсказать, что биогеносферы в пределах солнечной системы находятся на разных ступенях развития. - Да, теперь теория превратилась в доказанную научную истину! - подтвердил Травин. - Но как было смело там, на Земле, построить на этой теории весь грандиозный замысел! - вдруг спохватился и испугался астроботаник Громов. - Невероятно смело и рискованно! Утром и рельефовед Свирилин и Шатков с Громовым дружно подступили к Батыгину с требованием отправить их на берег моря, чтобы они могли развернуть там исследования. Но Батыгин остался неумолим. - Сейчас - никаких исследований ради исследований, - ответил он. - У нас две задачи. Первая - перебазировать все необходимые грузы с плато Звездолета (так его стали называть участники экспедиции) к Землеграду. Вас, Свирилин, я назначаю начальником поисковой группы. Вы сегодня же отправитесь на вездеходе к устью реки и проложите туда дорогу. По пути маркируйте трассу вехами и картируйте местность. Как только вы проложите дорогу, мы бросим всю нашу технику на перевозку грузов. Вторая наша задача - найти грузовой звездолет. Место, где он опустился, мы примерно знаем, но все-таки судьба его меня волнует. Почему-то радиосигналов он не посылает. А представьте себе, что он упал на Землю... Разве легко было бы найти его? - Вдруг он попал в океан? - Потонуть он не потонет, но куда его унесет течениями - бог весть!.. Вы, Шатков и Громов, можете либо остаться здесь, либо улететь в Землеград: вертолет совершит туда несколько рейсов, перебросит часть грузов, а потом полетит на поиски астроплана. Но и в том и в другом случае вам придется временно стать чернорабочими, дорогие мои астробиологи. - Мы полетим в Землеград, - единодушно решили Громов и Шатков. - Там все-таки море и жизнь! - Пожалуйста, а пока отправляйтесь грузить сборные домики в вертолет - их нужно в первую очередь перебросить на строительные площадки Землеграда. В каюту заглянул Виктор. - А ты что намерен делать? - Я хотел бы полететь на поиски второго звездолета. - Нет, - сказал Батыгин. - Полетят Травин и океанолог Кривцов... Ты будешь строить город. Будут еще вопросы? - Нет. - Иди грузить вертолет. Батыгин нажал клавиш внутреннего телефона. - Попросите ко мне капитана Вершинина. Через три минуты Вершинин стоял перед Батыгиным. Даже в рабочем комбинезоне он ухитрялся сохранять щегольской и в то же время подтянутый вид. Батыгин не без удовольствия оглядел ладную фигуру бравого капитана. - Вертолет сегодня же начнет перебрасывать к Землеграду вашу шхуну, Вершинин. Проследите за погрузкой и наметьте людей, которые вам понадобятся. Через три дня атомоход должен стоять на якоре у Землеграда, готовый в любую минуту выйти в море по сигналу с вертолета и, если потребуется, отбуксировать к Землеграду грузовой астроплан. Успеете за три дня? - Да. - Вопросы есть? - Нет. - Приступайте к выполнению задания. Прошли всего сутки со дня основания Землеграда. Еще пропадал где-то на холмистой равнине отряд Свирилина, и ни одна дорога не соединяла плато Звездолета с новым городом, а работа уже шла полным ходом: монтировались домики с герметически закрывающимися дверями и окнами, выравнивались для них площадки, устанавливалась радиомачта. Виктор трудился с лопатой в руках. Несмотря на прежний опыт, ему, как и всем, приходилось тяжко: мускулы еще не обрели прежнюю упругость и эластичность, за спиной мешали баллоны с кислородом, соленый едкий пот слепил глаза, вздувались мозоли на отвыкших от лопаты ладонях. Строители начали работу еще затемно, к вечеру смонтировали первый домик, закрылись в нем и вповалку проспали всю ночь. Но семь часов сна никого не освежили, было тесно, душно, жарко. Виктор выбрался из домика до рассвета - вялый, равнодушный ко всему на свете, кроме ноющих ладоней, и отправился к морю. Он вошел в воду и лег на песок у берега; волны перекатывались через его плечи; сразу стало прохладнее, дышалось легче, и баллоны больше не давили спину. Вскоре примеру Виктора последовали остальные, и все строители Землеграда забрались в воду. А едва небо посветлело и сумеречный свет пролился на море, строители наспех подкрепились концентратами и пошли на свои рабочие места. А еще через час снова горячий пот слепил глаза, снова натирали спину баллоны, к которым все никак не удавалось приноровиться, но темп работы не спадал ни на минуту. Через каждые три часа объявлялся пятнадцатиминутный перерыв, и люди забирались в море отдыхать. К вечеру смонтировали еще два домика, а когда стемнело, невдалеке от поселка вспыхнули фары вездехода: это пришел отряд Свирилина, проложивший дорогу к Землеграду. В эту ночь спалось свободнее и спокойнее, и утром строители чувствовали себя значительно бодрее. Жизнь постепенно налаживалась. Вертолет продолжал совершать по нескольку рейсов в день, доставляя все новые и новые партии груза. Однажды с последним вечерним рейсом в Землеград прибыл Батыгин. Вертолет опустился за дюнами, у склада, и Батыгин пошел к поселку пешком. Темнело. Впереди, на холме, стоял, опершись обеими руками на лопату, высокий стройный человек. Перед ним лежали низкие гряды песчаных дюн, а правее расстилалось море - широкое, спокойное, но безлюдное: еще ни один киль не прочертил борозды в его водах. Предельно простая и в то же время исполненная глубокого, почти символического значения картина потрясла Батыгина. Он остановился и пристальней вгляделся в неподвижную фигуру; это был Виктор, но Батыгин тотчас забыл о нем, потому что дело было вовсе не в Викторе. Просто на берегу пустынного моря, на безжизненной необжитой земле стоял человек, опершись на лопату. Так было всегда: человек покидал насиженные родные места, приходил на пустынные побережья и преображал их, строил города, порты. А потом снова покидал родной город и снова выходил на пустынные побережья... И вот - он пришел с Земли на Венеру и, устав, отдыхает, опершись на лопату... И Батыгину подумалось, что мыслители прошлого напрасно ломали копья в спорах о сущности человека, - вот это и есть самое важное, самое человечное, самое святое в человеке - его великое трудолюбие, его великое неспокойство. А все остальное, все, что обременяет души людей, все; что портит и усложняет им жизнь, - это все печальные наслоения минувших веков, шелуха, которую нужно сбросить с души. Наверное, главное в коммунизме и есть высвобождение человека-труженика, человека-творца и преобразователя из-под шелухи стяжательства, корыстолюбия, эгоизма, чинопоклонства, властолюбия, высвобождение из-под всего этого простой и ясной сущности человека... И Батыгину стало обидно, что не придется ему дожить до той поры, когда с человеческих душ спадет последняя мертвая шелуха и по всему "поясу жизни" - из края в край - пройдет с открытой душою и высоко поднятой головой человек-труженик, великий в своей неповторимой простоте!.. Сумерки сгущались. Небо и море потемнели и почти слились, а Виктор все еще стоял, опершись на лопату. Батыгин слышал, как волны с шумом рушатся на берег, и видел, как вечерний бриз треплет одежду Виктора... Утром пришедший своим ходом с плато Звездолета электротягач выехал на приморскую низменность. Он тащил за собой три плуга с поднятыми лемехами, сеялки, засыпанные элитным зерном многолетней пшеницы, и бороны... Трактор остановился. - Здесь, что ли, начнем? - спросил техник-электроник и агроном Мишукин, принявший на себя обязанности тракториста. Человек необыкновенной силы, тяжелоатлет, преодолевший на XXIII Олимпийских играх заветный двухсотдвадцатикилограммовый рубеж в толчке, он в раздумье забавно сморщил нос, и лицо его приняло мальчишеское выражение. Он, собственно говоря, ни к кому не обращался, он просто советовался вслух с самим собой, потому что даже Батыгин не мог соперничать с ним в знании сельского хозяйства. - Все равно где начинать, - сказал Виктор. У него, как и у всех прочих, в потном кулаке была зажата горсть зерна; как и все, он лелеял мечту первым бросить свою горсть в борозду. - Не будем же мы всю Венеру перепахивать, так посеем... - Молчал бы! - посоветовал Мишукин. Он нагнулся, взял щепоть грунта, растер между пальцев. - Сыровата земля, - вздохнул он и взглянул на небо, словно надеясь, что сейчас ветер развеет облака, и всю округу зальют жаркие солнечные лучи. - Сыровата земля, - повторил он, и все с почтением слушали. "Сыровата земля"... Эти слова никого не удивили. Как-то само собою слово "земля" обрело и на Венере права гражданства. Говорили: "копать землю", "разгребать землю", "теплая земля", и веяло от этих слов родным, близким, примиряющим людей с новой "чужой" планетой... Все были настроены на торжественный лад, и каждый по-своему переживал приближение знаменательного момента - начала сева. Одним хотелось в эти минуты помолчать, другие тихо перешептывались, третьи улыбались каким-то своим мыслям. А Безликова неудержимо потянуло произнести речь, дать дополнительную справку. - Д'узья мои! - проникновенным голосом сказал он, картавя от волнения сильнее, чем обычно. - Д'узья! Сейчас мы с вами станем свидетелями исто'ического све'шения события, о кото'ом благода'ные потомки будут с восхищением 'ассказывать д'уг д'угу. Что значит сеять, д'узья? Вы, наве'ное, помните, что все в ми'е 'азвивается. Но 'азвитие это не есть п'остое накопление тех же самых п'изнаков. Нет! Оно сове'шается по спи'али, идет от низшего к высшему, това'ищи, и в свете этого положения наш сев п'иоб'етает особое значение, он знаменует новую качественную ступень! И мне очень жаль, что кое-кто из выступавших 'анее, - тут "философ" покосился на Виктора, - недооценивает значения этого выдающегося акта. Безликов умолк и застенчиво улыбнулся. Мишукин отдал последние инструкции своим рьяным, но не очень надежным помощникам, из коих Безликов, хоть он и вызвался помогать добровольно, казался ему особенно ненадежным... Трактор плавно двинулся с места, стальные лемеха врезались в мягкий грунт и вывернули первые пласты. На сеялках еще не успели открыться диски, а сторонники прадедовских приемов уже начали швырять зерно горстями. Некоторое время все бежали за трактором, смотрели, как вспарывают плуги поверхность Венеры, как аккуратно кладут зерно в борозды диски и засыпают ли его бороны... - Все равно - птицы не склюют, - пошутил кто-то. - Пошли работать. Да, необычно выглядела эта пахота: не вились грачиные стаи над свежими бороздами, не разбегались врассыпную вывернутые из своих норок полевки, не оплетал подмаренник стертые до блеска лемеха... И все-таки это была пахота, и не только пахота, но и сев, а строители Землеграда верили, что наступит и пора жатвы. А через полчаса землеградцы проводили вертолет, который отправился на поиски астроплана N_2. ...Вечером разыгралась первая буря. Облака потемнели, снизились над океаном, и он тоже потемнел, насупился, грозно поднялись волны, пытаясь достать и смыть тучи, но, убедившись, что достать их невозможно, нестройными рядами бросились на берег, как будто хотели во что бы то ни стало затопить его... Захлебнулась первая атака, и ненадолго притихло. Низкие волны, заискивая, мягко шлепались об утесы, ластились к песчаным пляжам. А потом новый порыв ветра пронесся над океаном, и - словно мурашки по спине - темная рябь прошла по волнам. - Держись теперь, - сказал Батыгин. - Сейчас такое начнется! - И посмотрел в ту сторону, где скрылся вертолет. - Может быть, они уже миновали полосу бури, - Виктор тоже с тревогой глядел в ту сторону. - Все может быть, - ответил Батыгин. - Все может быть. В этом-то и беда... Последних слов Виктор не расслышал. Между низкими тучами жарко вспыхнула оранжево-золотистая молния, и до Виктора сначала донеслось шипение облаков, напоминающее звук рвущейся ткани, а затем небо раскололось со страшным грохотом, и почва под ногами вздрогнула. Виктор пригнулся, будто ожидая, что на голову ему сейчас обрушится небесный свод, и едва поборол желание броситься в ближайший дом и укрыться от грозы. Он взглянул на Батыгина. Тот стоял все так же неподвижно, смотрел вдаль, и Виктору вдруг показалось, что это не живой Батыгин, а отлитый из бронзы, которого никакие бури не смогут опрокинуть. Огромные океанские валы, рушившиеся на берег, распластывались у его ног и лизали сапоги. - Пойдемте, Николай Федорович, - позвал Виктор. - Да, пойдем, - согласился тот. Но в это время Батыгин увидел Мишукина с помощниками - они бежали к поселку. - Подождем наших, - сказал Батыгин. Снова зашипели над головой облака, а дальше все произошло, как в немом замедленном кино: одновременно ударил гром, и чья-то невидимая рука подняла над землею Мишукина с товарищами и разбросала в разные стороны. - Молния! - крикнул Батыгин, но Виктор только заметил, как открылся и закрылся его рот. Батыгин побежал к упавшим, и Виктор бросился следом за ним. Двое из них встали, а трое, в том числе Мишукин и Безликов, продолжали лежать. Когда Батыгин и Виктор подбежали к ним, один из вставших снова сел, вид у него был испуганный, недоумевающий. - Встать! - приказал Батыгин. - Быстро к дому! Виктор и Батыгин не без труда подняли с земли тяжелое, беспомощно обмякшее тело силача Мишукина. Они не сделали и трех шагов, как сплошной стеной хлынул ливень - что там земные тропические ливни! - и все моментально вымокли. Когда герметические двери домика закрылись за внесенными в помещение трактористами, буря как будто немножко отодвинулась от Землеграда - стало тише, только дождь хлестал в окна. - Искусственное дыхание, - приказал Батыгин. - Всем троим. Немедленно. Все, кто был в домике, бросились исполнять распоряжение. - Что слышно о Травине? - Связи с ним нет, - ответил Костик; он один не принимал участия в общей суматохе и продолжал настойчиво посылать позывные в эфир. Через сорок минут у богатыря Безликова восстановилось дыхание, но двое других еще не подавали признаков жизни. У Костика по-прежнему не налаживалась связь с вертолетом. Батыгин ходил по комнате большими тяжелыми шагами. Виктор видел, что он плохо себя чувствует, но крепится: он побледнел и, когда думал, что никто не смотрит на него, прикладывал широкую ладонь к сердцу. - Вы легли бы, Николай Федорович... Но Батыгин только отмахнулся. Первое, что увидел Безликов, когда сознание вернулось к нему, были ноги - большие ноги в больших ботинках, прочно упиравшиеся в пол. "Почему? - спросил себя "философ". - Почему здесь ноги? Что им нужно?" Силы еще не вернулись к Безликову, он устало прикрыл глаза, и вопросы остались без ответа. Потом Безликов почувствовал, что кто-то бережно приподнял его голову и подложил подушку. "Почему? - снова спросил он себя. - Почему я лежу?" На этот вопрос он постарался ответить, и в его замутненном сознании воскресла самая яркая картина минувшего дня: трактор, люди и он, Безликов, произносит волнующую речь... Долго больше ничего не удавалось ему вспомнить, но вдруг он увидел совсем рядом, прямо перед собой сосредоточенное лицо тракториста Мишукина. "Славный парень! - чуть приметно улыбнулся Безликов. - Сеятель! Так сказать закон отрицания отрицания - из зерна растения, из растения - зерна..." - Вы легли бы, - сказал кто-то совсем рядом, и Безликов удивился - он же и так лежит! - Николай Федорович, легли бы, - продолжал голос. - Лягу. Когда нужно будет - лягу, - вот это голос Батыгина. И вдруг Безликов вспомнил все-все: трактор, пахоту, светлую землю, льющуюся через лемех, внезапную бурю, ослепительную вспышку, тупой удар... Он приподнялся на локтях и оглянулся. Батыгин стоял, склонившись над Мишукиным. У второго пострадавшего уже порозовели щеки и начал прощупываться пульс, а Мишукин все лежал, безжизненно откинув светло-русую голову. Батыгин взял его за руку - безвольную, посиневшую. Не верилось, что еще недавно отрывала она от помоста колоссального веса штангу, а всего несколько часов назад этой руке подчинялся, трактор, проложивший первую борозду на Венере... - Неужели умер? - с отчаянием спросил кто-то, стоявший рядом с Мишукиным на коленях. - Продолжайте искусственное дыхание! - нахмурился Батыгин. "Умер!" - слово это резануло Безликова. - Как? Мишукин?! - крикнул он, но никто не оглянулся. - Мишукин?! - еще громче закричал он, и только тогда его услышали. - Что вы говорите? - спросил Батыгин, наклоняясь к нему. - Плохо вам? Крепитесь, дорогой, крепитесь... Виктор помог Безликову подняться и уложил его на койку. "Умер, умер, - эта мысль пульсировала в мозгу "философа" и острой болью отзывалась в сердце. - А может быть, жив?" Но Мишукин умер - специалист по электронике и агрономии, штангист-рекордсмен... И когда это стало очевидным, когда минул второй, четвертый, шестой час, а никаких признаков жизни не появлялось, - Батыгин не выдержал и лег на койку. Виктор дал ему лекарство. - Что слышно о Травине? - спросил Батыгин. - Связи по-прежнему нет... А буря продолжалась с новой силой, и легкие домики Землеграда вздрагивали под напором ветра. - Дерюгин первый, - сказал Батыгин, и Денни Уилкинс вздрогнул при этих словах. - Лютовников - второй. Теперь - Мишукин. Неужели еще Травин с Мачуком и Кривцовым?.. Не слишком ли дорого нам достанется преобразование Венеры?.. - Лежите спокойно, - просил Виктор. - Не волнуйтесь. - Я и так лежу спокойно... Сломленные усталостью, люди заснул и, устроившись где придется. Только Батыгин по-прежнему лежал с открытыми глазами и прислушивался к буре, - она порою стихала, но затем разыгрывалась с новой силой, - да Костик сидел у передатчика и неутомимо посылал позывные. Если бы в это время кто-нибудь следил за Костиком, то заметил, бы, как хохолок его медленно, но настойчиво склоняется, а потом вдруг стремительно подскакивает кверху, вновь принимая вертикальное положение. И Безликов тоже не спал. Он смотрел на верхнюю койку, на металлическую сетку и вдавленный в нее ромбами матрац, и ему было одиноко и страшно. Смерть! Ведь и он едва не погиб. А если бы погиб - что осталось бы после него на свете?.. Он еще не успел ничего обобщить, еще никого не направил на истинный путь, никого не спас от ползучего эмпиризма... Непрошеные мурашки прошли по телу Безликова. Да, есть, конечно, корифеи, которым просто смотреть в глаза небытию... Он так хорошо ладил всегда с их сочинениями, пополняя знания, он так привык к солидному весу портфеля, набитого справочными изданиями... Ба! А где же портфель?! Безликов пошарил вокруг себя, но ничего не нашел. Портфель - такой хороший, вместительный - куда-то пропал. Безликов почувствовал себя сиротою и заволновался. Ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не поднять шум, - он вспомнил о Мишукине и решил, что пока может обойтись без справочных изданий... Лишь на рассвете Костику удалось связаться с вертолетом. К тому времени геликоптер уже миновал полосу шторма и продолжал следовать к месту посадки грузового звездолета. Травин сообщил, что под ними до самого горизонта простирается океан и нет никаких признаков суши. Утром хоронили Мишукина - первого тракториста Венеры. Его товарищи плотным кольцом стояли вокруг могилы, и головы их были скорбно опущены. Безликову, нашедшему, наконец, свой портфель, очень хотелось поделиться знаниями с этими славными людьми, рассказать им, что все в мире не только возникает, но и гибнет, что рождение и смерть с философской точки зрения едины, - Безликову очень хотелось таким способом успокоить, поддержать в грустную минуту товарищей по экспедиции, но почему-то он не смог произнести ни слова... А когда последние горсти земли упали на свежий могильный холмик, снова заработал мотор трактора и снова посыпались в борозды семена жизни. На этот раз за рулем вместо Мишукина сидел водитель вездехода. Капитан Вершинин с пунктуальной точностью выполнил распоряжение Батыгина: минуло трое суток, и небольшая с атомным двигателем шхуна "Витязь" - стройная и до блеска вычищенная - уже стояла на якоре у Землеграда, готовая в любую минуту выйти в океан. От Травина пришли невеселые известия: он достиг места посадки грузового звездолета, но не обнаружил его там. Осмотр близлежащей акватории тоже не дал никаких результатов: по-видимому, звездолет опустился в океан, и течение унесло его в неизвестном направлении. Сообщение это всех взволновало и огорчило. Где теперь искать звездолет? И как найти его в необъятном океане?.. Все чувствовали, что дело, ради которого они прилетели на Венеру, находится под угрозой... Батыгин понимал, что нельзя искать звездолет бессистемно, - так можно искать и десять, и двадцать, и тридцать лет и не найти, а их резерв времени всего десять-одиннадцать месяцев. Батыгин отдал распоряжение Травину срочно вернуться в Землеград. Через несколько часов вертолет опустился у "штаба" - домика Батыгина. Океанолог Кривцов - маленький и худенький белобрысый человек с бесцветными бровями и бесцветными ресницами - вышел из геликоптера последним. - Вся надежда на вас, - сказал ему Батыгин. - Океан - ваша вотчина. Что вы предлагаете? "Вся надежда на вас!" Это прозвучало так внушительно, что Виктор подумал: сейчас худые острые плечи океанолога согнутся под тяжестью ответственности. Но ничего этого не случилось: Кривцов держался так, словно получил совершенно пустяковое задание. - Я предлагаю произвести океанологические работы, - сказал он. - То есть? - В океане безусловно существует система течений. Если мы произведем океанологические исследования в районе посадки грузового звездолета и определим направление течения и его скорость, то сумеем высчитать, куда унесло звездолет, и найдем его. - Есть другие предложения? - спросил Батыгин. Других предложений не было. - Капитан Вершинин, "Витязь" поступает в полное распоряжение Кривцова. Вам надлежит выполнять все его требования и создать океанологам максимально благоприятные условия для работы. Кривцов! - Батыгин повернулся к нему. - Категорически запрещаю увлекаться океанологическими исследованиями. Ваша цель - найти грузовой звездолет. Все остальное - потом. У нас впереди целая зима. Вершинин, готова шхуна к выходу в океан? - Готова. - Выходите немедленно. Кривцов отдохнет во время плавания. Желаю удачи. Держите с нами постоянную связь. Через пятнадцать минут атомоход "Витязь" снялся с якоря, и вскоре силуэт его исчез в пасмурной дали... Строительство Землеграда было закончено. Городок стоял на самом берегу океана, почти на одном уровне с ним. На Венере не приходилось опасаться высоких приливов: в океанах Земли они вызываются притяжением Луны, а у Венеры нет спутников, и уровень ее морей и океанов испытывал лишь небольшие колебания под влиянием Солнца. Все строители жили на экспедиционном режиме, то есть работали с утра до ночи без всяких выходных, и Батыгин, понимая, что люди устали, объявил дневку - короткий отдых. На следующий день после шторма Виктор нашел на берегу обрывки водорослей и тело какого-то довольно крупного животного со щупальцами. Животное сильно пострадало, - видимо, его долго било о камни, - и поэтому удалось лишь определить, что это беспозвоночное и, вероятно, моллюск, напоминающий осьминога. Но эта примечательная находка в тот день никого не взволновала: все были слишком потрясены трагической гибелью Мишукина. Потом неотложные заботы и дела отвлекли астрогеографов... Теперь, получив передышку, ученые занялись находками: Громов извлек обрывки водорослей, а Шатков - останки животного, которые хранились в "гробу" - большом цинковом ящике с формалином. - Очень странно, - рассуждал толстенький Шатков, покачивая головой. - Моллюск действительно похож на спрута, хотя, может быть, это и не спрут. Не должен быть спрут! - Почему? - спросил Виктор. Шатков немедленно повернулся к нему. - Видите ли, я, конечно, подхожу с земной меркой, - начал он. - А на Земле осьминоги водятся только в морях, соленость которых не ниже тридцати промилле. Поэтому, например, их нет в Черном море, соленость которого всего восемнадцать промилле. Океан на Венере имеет соленость еще ниже - всего около десяти, промилле, то есть в три раза меньше, чем требуется для осьминогов. Это - во-первых. А во-вторых, на Земле осьминоги появились сравнительно недавно, в меловом периоде, всего-навсего каких-нибудь девяносто миллионов лет назад, может быть чуть-чуть раньше. Уровень же развития жизни на Венере соответствует тому, что было на Земле в протерозое, или полтора миллиарда лет назад... - Почему вы думаете, что осьминоги появились на Земле только в меловом периоде? - Более древние остатки их неизвестны... - Но им трудно было сохраниться, у осьминогов нет скелета. - Верно, но могли бы остаться клювы. - А почему вы считаете, что развитие жизни на Венере должно протекать точно так же, как на Земле? - не сдавался Виктор. - Да, пожалуй, вы злоупотребляете методом аналогий, - вмешался в разговор Батыгин. - Уж слишком прямые аналогии проводите. - А как же быть? Батыгин, не отвечая, посмотрел на Безликова - тот сидел поблизости, удобно устроившись на огромном, туго набитом портфеле. Физически он уже вполне оправился, но, как ни странно, встряска не избавила астрогеолога от навязчивой идеи - он продолжал считать себя философом и видел свою роль в экспедиции в том, чтобы все обобщать и всех поучать. В последние дни Батыгин внимательно приглядывался к Безликову, стремясь найти способ избавить его и от груза мертвых знаний и от непомерного самомнения. Но как это сделать?.. Как убедить его, что истина - в природе?.. Очевидно, путь был один - постепенно доказать ему никчемность зазубренных, но не усвоенных знаний. - Как быть? - переспросил Батыгин. - Спросите нашего философа. Услышав, что к нему обращаются, Безликов резво поднялся. - Да, посоветуйте нам что-нибудь, - продолжал Батыгин. - Мы попали в трудное положение... Безликов ошалело оглядывался, и Батыгин, сообразивший, что элементарный такт обязывает его на этот раз отвлечь внимание на себя, сказал, обращаясь к Шаткову: - Сравнивайте. Сравнительный метод не будет так связывать вас... Вот тут Безликов воспрянул духом. - Прошу внимания! - возвестил он и простер руку над океаном. - Считаю необходимым напомнить вам указание Энгельса о том, что сравнительный метод стал широко использоваться в естествознании еще в семнадцатом столетии... - Напрасно стараетесь, - сухо заметил Батыгин. - Энгельса мы все читали. Лучше объясните, почему некоторые философы объявили сравнительный метод устаревшим? В основе познания лежит сравнение, и иного не придумаешь... - Не придумаешь... - как эхо отозвался Безликов и насупился, стараясь припомнить, что говорится об этом в фундаментальных справочных изданиях. Увы, он ничего не вспомнил. - Но не будем злопамятны, - продолжал Батыгин. - Надеюсь, теперь вы поняли, как важно, чтобы до тонкостей была разработана теория познания, гносеология?.. Каким бы могучим орудием для изучения неведомых миров стала тогда философия! - Что за вопрос! - не очень бодро ответил Безликов. - А сейчас... Объявили вы себя философом, а что толку? Цитируете общеизвестное... И потом, признайтесь - не надоело вам чужие мысли повторять? Безликов немножко смутился, но подумал о другом - подумал о несовершенстве справочных изданий. Будь они совершенны, в них имелся бы исчерпывающий ответ на любой вопрос. А с ними нет-нет да попадешь впросак. Безликов так и сказал Батыгину. - Э-э, дорогой мой, - усмехнулся Батыгин. - На вашем месте я в первую очередь и заинтересовался бы вопросами, которые в справочниках не освещены, взялся бы изучать неведомую область бытия... А вы не забывайте о принципе неравномерности, - повернулся Батыгин к астрозоологу Шаткову. - Отдельные группы животных могут развиваться на Венере быстрее, чем на Земле, и наоборот. - А что, если поймать осьминога? - неожиданно предложил Денни Уилкинс. - Давайте спустимся под воду. Идея эта понравилась всем, и даже "философ" Безликов воодушевился. В полдень все население Землеграда отправилось к утесам, возле которых решено было погрузиться под воду. Денни Уилкинс, гордый тем, что на его долю выпала роль руководителя водолазной группы, шел впереди, по дороге рассказывая о технике спуска под воду. Безликов семенил перед Денни Уилкинсом и заглядывал ему прямо в рот, стараясь не пропустить ни одного слова: его почему-то очень взволновали предстоящие водолазные работы; может быть потому, что Безликов, переворошив запас своих недюжинных знаний, с удивлением обнаружил, что ни в одной философской сводке не затронуты проблемы водолазных работ?.. Если так, то не окажется ли он, Безликов, первооткрывателем новых философских проблем? Не сумеет ли он таким способом постичь новые, неведомые глубины человеческого бытия?.. Ведь именно это советовал ему Батыгин!.. Эти или иные светлые мысли роились в мозгу Безликова - кто может сказать! - Забавно на Венере, - усмехнулся Виктор. - Что бы ты ни делал - все впервые в истории планеты. Вот теперь мы первые водолазы! - Да, первые! - живо отозвался Безликов и победно огляделся вокруг. - Что за вопрос! Денни Уилкинс, вооруженный специальным ружьем, первым исчез под водою; за ним последовали все остальные, и только Безликов замешкался на берегу. Погрузившись метра на два, Виктор посмотрел вверх и увидел светлую воду и взлетающие ртутные пузырьки воздуха. Внизу было темно, там едва виднелся силуэт Шаткова, вцепившегося в скалу, и Виктор поплыл к нему. Одной рукой Шатков держался за выступ скалы, чтобы не всплыть, а второй шарил в поисках животных; время от времени он что-то снимал со скользких камней и опускал в мешочек. Рядом с ним никого не было, и Виктор оглянулся. В сером сумеречном свете он вдруг увидел длинное белое тело, голову с огромным глазом и вздрогнул, не узнав в первый момент Денни Уилкинса: очень уж странным выглядело в океане Венеры горизонтально вытянутое, словно подвешенное в воде, человеческое тело. "Здорово плавает Крестовин", - позавидовал Виктор. Денни Уилкинс действительно вел себя так, будто попал в родную среду, и Виктор менее всего мог предполагать, о чем думает этот человек-амфибия. А Денни Уилкинс, с удовольствием чувствуя, что не утратил прежних навыков, вспоминал небольшой островок, затерянный среди необозримых просторов Тихого океана, своего инструктора и ту ночь, когда, держась за скутер, не спеша плыл к берегу... Сколько времени прошло с тех пор, и сколько пережить пришлось Денни Уилкинсу!.. Он вспоминал, как смотрел на звезды, мерцавшие над океаном, и как не хотелось ему никуда лететь... И вот он на одной из этих звезд. Это почти невероятно, но это так. И если бы он пожелал снова очутиться на маленьком коралловом островке, затерянном в Тихом океане, - ему пришлось бы еще раз пересечь космическое пространство... Но Денни Уилкинс не жалел о случившемся. До возвращения на Землю еще далеко, а пока здесь чертовски интересно! Он подплыл к Виктору и тронул за плечо, словно удостоверяясь, что тот цел и невредим. Да, Виктор был цел, и Денни Уилкинс видел, как он приветливо улыбнулся под маской. Теплое радостное чувство наполнило душу Денни Уилкинса, и ему захотелось сделать что-нибудь приятное Виктору. Но что он мог сделать приятного под водой?! Даже при самой изощренной фантазии это нелегко было придумать... Шатков продолжал обследовать скалы, а Виктор знаками показывал, что ничего не может найти. Они стали искать вдвоем с Денни Уилкинсом, но времени прошло уже довольно много, и всем троим пришлось всплыть. - На первый раз хватит, - сказал Денни Уилкинс, когда они вышли на берег. - Давайте отдохнем. Тут все-таки привычка нужна. Шатков пребывал в полнейшем восторге. Он распихивал по баночкам свои находки и доказывал, что совсем не устал и должен немедленно снова опуститься под воду. - А про осьминога вы забыли? - напомнил Денни Уилкинс. Шатков и на самом деле забыл про осьминога. - Тут столько интересного! - оправдывался он. - Тут все интересно! - Разумеется! - поддакнул Безликов, не обнаруживший под водою ничего примечательного. - Осьминога нужно искать среди скал, в расщелинах, - продолжал Денни Уилкинс. - А вы на одном месте сидели. - Что ж, давайте поищем, - согласился Шатков. - Но эта донная фауна тоже чрезвычайно любопытна. На этот раз Денни Уилкинс, кроме ружья, взял с собой под воду длинный алюминиевый шест, чтобы выгонять осьминогов из расщелин. Теперь они держались все вместе. Денни Уилкинс добросовестно запускал шест во все дыры, но найти ничего не удавалось. Постепенно интерес к осьминогам у них пропал, и водолазы разбрелись в разные стороны. Укрепившись на небольшом выступе подводной скалы, Виктор снимал ножом небольшой нарост, полагая, что это какое-то приросшее животное, и вдруг замер: он почувствовал, что кто-то сзади смотрит на него. Виктор оглянулся, но никого не увидел. И все-таки он знал, что кто-то пристально наблюдает за ним. Оставаться спиной к опасности он дольше не мог и резко повернулся. Метрах в трех от него, в воде, неподвижно стояла рыба с широкой плоской мордой. Ее маленькие глаза, посаженные не сбоку, как у всех рыб, а спереди, на лоб, неподвижно смотрели на Виктора; пасть рыбы была приоткрыта, и Виктор отчетливо увидел два ряда острых зубов; какой длины рыба - Виктор определить не мог, но ему показалось, что она очень большая. Виктору хотелось крикнуть, позвать на помощь, но он боялся шевельнуться, словно загипнотизированный ее взглядом. Ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы осмелиться на стремительный рывок в сторону рыбы. Он попытался ткнуть ее ножом, но не достал: слегка шевельнув плавниками, рыба отплыла метра на два и остановилась. Тогда Виктор снова бросился на нее, и рыба опять отплыла и остановилась. Виктор мог поклясться, что перед ним - сознательное, с осмысленным взглядом существо, что это не рыба, а какое-то разумное подводное чудовище... Теперь Виктор не прижимался спиной к скале, и рыба изменила тактику: она стала описывать вокруг него круги, постепенно сужая их и готовясь к нападению. Виктор разглядел рыбу очень хорошо. Длина ее наверняка превышала три метра, но было в ней что-то такое, что отличало ее от всех других рыб, когда-либо виденных Виктором. Он не мог понять, что именно, и это злило, пугало его. Он еще раз бросился на рыбу, но она, вновь отплыла, круги ее стали шире. Виктор едва подавил в себе желание всплыть на поверхность: тогда он оказался бы совершенно беззащитен. Он почти физически ощутил, как рыбьи зубы впиваются ему в живот... Рыба снова начала уменьшать круги, и неизвестно, чем бы это закончилось, если бы сверху неожиданно не приплыл Денни Уилкинс. Заметив его, рыба мгновенно исчезла. Денни Уилкинс знаками пытался выяснить, что случилось, но Виктор от пережитого страха почти лишился сил и, не вступая в объяснения, поплыл к берегу. Оказалось, что Шатков и Безликов уже выбрались на сушу и сидели, склонившись над баночками. Ноги Виктора подгибались. Он сделал несколько шагов и упал на песок. - Что с вами? - спросил Шатков, запихивая пинцетом в баночку какое-то животное. - Рыба, - только и смог сказать Виктор; он сообразил, что оставался под водою один, и от этого ему стало еще страшнее. Толстенький Шатков подскочил, как на пружинах. - Не может быть! - Рыба, - повторил Виктор. - Где?! Виктор показал рукой на воду, и Шатков, забыв про баночки, рысью бросился к морю. - Стойте! Там же не карась! Акула или что-то в этом роде! - крикнул Виктор. - Хоть сто акул! Голубчик, вы ничего не понимаете! Шатков, а следом за ним и Денни Уилкинс исчезли под водой. Тогда Виктор встал и тоже пошел в море. Он оттолкнулся от грунта, поплыл и вдруг представил себе, что рыба сейчас внизу, под ним. Страх, уже раз испытанный им, заставил его нырнуть. Он увидел Шаткова и Денни Уилкинса. Они стояли как раз на том месте, с которого Виктор заметил рыбу. Когда он под плыл, Шатков, энергично жестикулируя, двинулся к нему. Виктор видел, как шевелятся брови астрозоолога, словно они повторяли движения губ, но ничего не понимал. Шатков схватил Виктора за руку, и тогда тот сообразил, что астрозоолог требует показать ему рыбу. - Вы обязаны были схватить рыбу и вытащить! - заявил он Виктору, едва они выбрались на сушу. - Схватить! Она меня чуть не схватила! Странная она была. Я даже думаю, что это не рыба, а какой-нибудь подводный человек... - Это тебе с перепугу показалось, - улыбнулся Батыгин, внимательно прислушивавшийся к разговору. - Правда, странная, - повторил Виктор. - Вот: на ней вместо чешуи были какие-то пластинки! - Панцирная рыба! - застонал Шатков. - Упустить панцирную рыбу! Да еще в океане! - На суше я бы ее не упустил! - На суше... Э-эх, такую рыбу... Вы ничего не понимаете! - у Шаткова чуть ли не слезы стояли в глазах. - Боже мой, чему вас только учили? Ведь существует почти общепринятая теория речного происхождения рыб! Очень многие палеозоологи считают, что рыбы сначала появились в реках, а потом уж заселили моря и океаны. - Ну, это спорно, - сказал Батыгин. - Спорно! - вскричал Шатков. - А вы знаете, что все найденные рыбы силурийского возраста - пресноводные? В начале следующего периода, в нижнем девоне, только двадцать три процента рыб были морскими, а в верхнем девоне - уже семьдесят один процент! - Да, но вы должны помнить и другое, - проявляя неожиданные познания в ихтиологии, вступил в спор Батыгин. - Вы должны помнить, что неизвестно ни одного пресноводного животного прошлых геологических эпох, которое хоть отдаленно напоминало бы предка рыбы! Я все-таки думаю, что рыбы морского происхождения, именно _происхождения_. Вполне возможно, что перворыбы, переселившись в реки, развились там, окрепли, а потом вновь заселили моря. - А я почему возмущаюсь?.. Мы же могли сейчас иметь такую перворыбу! - Откуда вы знаете, что в реках Венеры нет рыб? - спросил Виктор. - Может быть, реки кишат ими, а в море живет только несколько заблудших. - Вы умница! - воскликнул астрозоолог. - Мы это немедленно проверим! - Вечереет уже... - Тем лучше, что вечереет, - сказал Денни Уилкинс. - Можно устроить ночную рыбную ловлю со светом. Уж если есть рыбы в реках или в море, то на свет они сбегутся, будьте уверены. - Неплохая мысль! - поддержал Батыгин. - Но в таком случае нужно отдохнуть. - Пойдемте в домик. Там хоть можно снять баллоны и маски. Все согласились с ним и, забрав драгоценные находки Шаткова, пошли к Землеграду. Денни Уилкинс, тащивший в обеих руках баночки, догнал Виктора. - Перепугался ты? - усмехнулся он. - Перепугался, - честно признался Виктор. - Мы вылезли на берег, а тебя нет. Я полез обратно в воду, плыву и вижу - около тебя какое-то бревно кружится... Страшенная рыба, ничего не скажешь. - Я не потому испугался, что она большая и зубастая. Понимаешь, стою лицом к скале и вдруг чувствую, что кто-то смотрит на меня. Думаю - не может быть, но чувствую - смотрит! - Да, взгляд всегда чувствуется, - согласился Денни Уилкинс. - Иной раз стоишь, затерявшись в толпе, или даже идешь по пустой улице и чувствуешь чей-то пристальный взгляд... - Почему это, Николай Федорович? - спросил Виктор. - Существует психическая энергия, передающаяся на расстояние... Или вот материальные и идеальные явления, - сказал Батыгин, и тут Безликов перебил его. - Материя первична, сознание - вторично! - бодро вскричал он. - Бытие определяет сознание! - Ну а дальше? - прервал его Батыгин. - Дальше что? Безликов ничего не понимал. - Мы знаем, что существуют материальные явления и порожденные ими идеальные: мысли, образы, ощущения. Ну а дальше-то что?.. Уж больше ста лет твердим мы эту азбучную истину! А что вы можете рассказать нам об идеальных явлениях? Перед мысленным взором Безликова в бешеном темпе замелькали страницы прочитанных сочинений. Неужели авторы обошли этот вопрос?.. Увы, обошли. И Безликов сник, застеснялся. Спрятав портфель за спину, он начал понемножку отставать. - Вот видите, - сказал Батыгин. - Признаем существование в мире и материальных и идеальных явлений. Но вся наша наука почему-то до недавнего времени изучала лишь материальные или в лучшем случае процессы, вызывающие ощущения, мысли. Но если идеальные явления существуют, значит, у них есть свои природные свойства, свои особые формы движения, значит, они могут, должны изучаться именно с этой, природной точки зрения. Теперь это осознано, и новая наука - идеальнология - уже оформилась в своеобразную отрасль знаний. - Жаль, что это не имеет никакого отношения к астрогеографии, - вздохнул Виктор. Батыгин улыбнулся. - Как тебе сказать?.. Некоторое отношение имеет. Помнишь? - был у нас со Светланой разговор о существах, более сложных, чем люди... - Помню. - Если такие существа имеются, то они должны обладать более мощным и сложным интеллектом. Мозг - ведь это самое высокоорганизованное и таинственное, чем располагает человек, и если мы считаем, что где-то во вселенной имеются существа, поднявшиеся по ступенькам эволюции выше земных людей, то они должны отличаться от нас прежде всего своим мозгом, способностью производить вот эти самые идеальные явления - мысли, образы, и не только производить, но и как-то иначе - совершеннее и разнообразнее - использовать в своей жизни. - А как - совершеннее? - спросил Виктор. - Трудно ответить на этот вопрос... Достижения идеальнологии пока невелики... - Не может быть, чтобы вы ничего не знали, - убежденно сказал Виктор. Батыгин засмеялся. - Немного я знаю, ты прав, но очень немного. Когда-то, разрабатывая эволюционное учение о вселенной, я размышлял и над этими проблемами. Однажды я попытался представить - какими же могут быть эти существа, более сложные, чем люди? В чем будет заключаться их основное отличие от людей? Мне тогда подумалось, что если я сумею предсказать, каким станет человек, скажем, через сто или двести тысячелетий, то тем самым я узнаю и каковы те существа, более высокоорганизованные, которые уже сейчас обитают где-нибудь во вселенной. Я и до сих пор убежден, что в любом уголке вселенной основные направления в эволюции очагов жизни совпадают: материя приходит к выработке все более сложных идеальных продуктов, а это прямо зависит от развития нервной системы. И я занялся анализом эволюции жизни, но под особым углом зрения: я стал выяснять, как изменялась на протяжении миллионолетий роль идеальных явлений в жизни организмов... Вы, конечно, знаете, что молодые волки, например, ни разу не видавшие лесных пожаров, боятся красных флажков. А цыплята, едва вылупившиеся из яиц, разбегаются при виде коршуна, хотя ни одному из них не довелось побывать в его когтях... Я постарался уяснить для себя, в чем тут дело, и думаю, что мне это удалось... Способность вырабатывать идеальный продукт - это исключительное свойство живой материи. Даже самые низкоорганизованные животные, вроде амебы, обладают раздражимостью, и у них возникают наиболее простые идеальные явления. Нынешние амебы, так же как и кусочки протоплазмы, впервые появившиеся на Земле, испытывают раздражение, у них возникают "ощущения", но "ощущения" эти не закрепляются в нервной системе, они почти тотчас затухают. Поэтому у простейших животных не было и нет никаких навыков, они не приобретают опыта в процессе жизнедеятельности. Накопление опыта - удел более высокоорганизованных существ. И именно в этом направлении развивалась нервная система: идеальные явления, навыки, правда наиболее простые, стали закрепляться в нервной системе, и это позволяло организмам "не повторять ошибок прошлого". Но много ли навыков может приобрести за свою недолгую жизнь бабочка или пчела? Очевидно, очень немного. Да и нервная система у них настолько низкоорганизованная, что не способна накопить большое количество навыков. Поэтому биологически целесообразно было закрепленные навыки передавать по наследству. Именно в таком направлении и пошло развитие нервной системы: идеальные явления, навыки, стали передаваться по наследству, и постепенно возникли сложнейшие инстинкты, которые особенно характерны для насекомых. Инстинкт - это и есть навыки, выработанные видом за все время его существования и передающиеся по наследству. Но инстинкты очень консервативны, они строго определяют поведение животного и не позволяют уклониться от предначертанного пути, даже если он ведет к гибели. Поэтому у всех животных, которые сложнее насекомых по своей внутренней организации, нет уже таких хитрых и многообразных инстинктов: у них все большую роль начинают играть навыки, приобретаемые за время жизни. Следовательно, внешне процесс пошел в обратном направлении. Волки, например, очень многие навыки усваивают в течение своей жизни: учатся охотиться, путать следы и так далее. Но кое-что к ним по-прежнему переходит по наследству, и в частности "образ огня", заставляющий даже молодых животных слепо бояться всего красного. А цыплятам по наследству передается "образ коршуна". В жизни человека врожденные инстинкты играют совсем маленькую роль и проявляются главным образом в младенческом возрасте. Но как же пойдет эволюция дальше? Сейчас мозг человека способен на всю жизнь сохранять многие воспоминания, знания, навыки, но по наследству они не передаются: сын летчика не рождается летчиком. Но это - сейчас. А я убежден, что через десятки, если не сотни, тысячелетий человеческий мозг научится передавать по наследству знания и опыт предыдущих поколений, дети будут рождаться обогащенными знаниями своих родителей. Я понимаю, что это звучит фантастично. Но это - не фантазия. Это широко известный диалектический закон отрицания отрицания, согласно которому каждая следующая ступень в развитии "отрицает" предыдущую, повторяя ее на более высоком уровне: зерно "отрицается" зеленым растением, а зеленое растение - созревшими зернами. Смотрите, что получится, если мы последовательно расположим все известное нам: у простейших животных - амебы - "ощущение", раздражение возникает и тотчас затухает, не закрепляется в нервной системе, и накопления опыта не происходит; у более высокоорганизованных животных - насекомых - сложнейшие навыки-инстинкты постепенно закреплялись в нервной системе, и опыт предыдущих поколений стал передаваться по наследству; второе, как видите, отрицает первое; у человека мозг достиг такого развития, что надобность в многочисленных наследственных навыках временно отпала - человек успевает вырабатывать необходимые ему навыки в течение жизни, и они гибнут вместе с ним. В этом случае третье отрицает второе в ходе эволюции органического мира, на более высокой ступени "повторяя" первое; наконец, в очень далеком будущем человеческий мозг начнет передавать потомкам навыки родителей по наследству и в то же время будет вырабатывать множество новых навыков. Иначе говоря, четвертое отрицает третье, то есть наше нынешнее состояние, на более высоком уровне "повторяя" и второе и третье. Вот вам закон отрицания отрицания в его классической форме, но в той области бытия, где его еще никто не обнаруживал. Биологическая и социальная целесообразность именно такого развития мозга - очевидна. Какому-нибудь средневековому рыцарю было довольно просто освоить опыт предыдущих поколений. Нам это уже не под силу - до такой степени увеличились человеческие знания! Что же говорить о сверхдалеких потомках наших! Дилемма, стоящая перед ними, проста: либо они не смогут использовать ими же накопленные теоретические богатства, либо научатся передавать приобретенные знания и навыки по наследству. Случится последнее, и почему бы ему не случиться, если передаются по наследству некоторые физические признаки, приобретенные в течение жизни? Теперь представьте себе, каким могучим и свободным будет человек сказочно далеких тысячелетий. В детские годы ему нужно будет лишь "проявить" опыт своих родителей, на это ему не придется затрачивать много труда, и он начнет активную жизнь, уже зная все, что успели узнать предыдущие поколения. И знания тогда будут множиться так, как нам и не снится... Думаю, что именно таковы и те сверхразумные существа во вселенной, о которых мы говорили. Тогда тем, кто с ними встретится, придется туго! - А вдруг та рыба и есть такое разумное существо? - спросил Виктор и поежился, как от озноба. - А? Николай Федорович? - Нет, Виктор. Я тебе уже сказал, что это предположение несерьезно, и по многим причинам. - По каким же? - Водная среда не способна породить существа с очень развитым интеллектом... - Почему? - Потому, что она слишком однообразна. - Не понимаю. - Да потому, что она слишком _однообразна_, - повторил Батыгин, сделав ударение на последнем слове. - Тут мы сталкиваемся с очень любопытным противоречием. Относительное однообразие Природных условий в водной среде способствовало возникновению и развитию жизни в море - резкая смена их, скажем температуры, наверняка погубила бы еще не окрепшие, не научившиеся сопротивляться суровым внешним условиям организмы. Но когда жизнь развилась и окрепла, то же самое относительное однообразие водной среды стало тормозить эволюцию, стало препятствовать дальнейшему прогрессивному развитию жизни. Удивительного в этом ничего нет. Вода согревала и питала жизнь, пока та была очень слаба и не способна выдержать резкую смену природных условий. Но она же "избаловала" жизнь, приучила ее к сравнительно легкому существованию. Для быстрого и разнообразного развития жизни требовались и разнообразные природные условия. Вот почему на Земле выделяются две основные пространственные фазы эволюции - морская и материковая. На суше жизнь попала в неизмеримо более суровые и изменчивые условия, иона начала активно приспосабливаться к этим условиям, бороться за существование. Тут уж не оставалось места "изнеженным", "избалованным" - выживали сильнейшие, и эволюция жизни на Земле пошла значительно быстрее. В борьбе за существование на суше, не сумев приспособиться к суровым условиям, погибли сотни тысяч видов растений и животных, но зато в конце концов возникли мыслящие существа, и они победили, потому что разум оказался наиболее действенным, могучим орудием в борьбе с природой... Вот как трактует эту проблему историческая психология. Поэтому и нет надежды встретить мыслящие существа на тех планетах, где жизнь еще не вышла из океана... Теперь понимаете? - Батыгин обращался и к Виктору и к Денни Уилкинсу. - Понимаем, - ответили они. - Ученые-антропологи, занимающиеся антропогенезисом, - продолжал Батыгин, - до сих пор не обращали внимания на одно чрезвычайно любопытное совпадение. Известно, что люди возникли около миллиона лет назад, в самом начале четвертичного периода. Но, по данным палеогеографии, природные условия на Земле никогда не были так разнообразны, как в то время. Догадываетесь, куда я клоню?.. - Догадываемся... - Совпадение, разумеется, не случайное. А это позволяет нам сделать еще один вывод: существа, более сложные и совершенные, чем люди, могут возникнуть только в исключительно разнообразных природных условиях и на планетах, более крупных, чем Земля, на планетах, которые было труднее освоить, чем Землю... Твоя рыба, Виктор, не могла быть людеподобным существом, так сказать "венерцем", еще и потому, что человека создал труд. Приспособление всегда пассивно, а труд - активен, он требует более высокого и развитого интеллекта. Поэтому люди и совершенствовались, не приспосабливаясь к природе, а преобразуя ее. Но чтобы трудиться, нужны орудия труда, нужны развитые руки, которых у рыбы не было. Или были? - улыбнулся Батыгин. - Не было, - согласился Виктор. - Вот видишь!.. Это и есть вторая причина, по которой твоя рыба не могла быть существом с мощным интеллектом... И еще один вывод: существа, превосходящие людей разумом, должны превосходить их и умением трудиться... А Безликов в это время в мрачном одиночестве сидел на камне. Невысокие волны, рассуждая о вечности, накатывались на отлогий песчаный берег. Затосковавший "философ" не прислушивался к их бормотанию. Сам он размышлял о бренности и скоротечности всего сущего, и огромный портфель, небрежно брошенный рядом, казалось, осмеивал самую мысль о чьем-то бессмертии, о постоянстве. Муторно было на душе у Безликова, очень муторно и тоскливо. Не поднимись он так высоко по ступенькам эволюции - завыл бы с горя. Что же это получается, если разобраться серьезно?.. Всю жизнь верил он солидным апробированным трудам, всю жизнь благодаря им жил, пользуясь устаревшим выражением, как у Христа за пазухой, не ведая скорби, не ведая сомнений... Портфель, до отказа набитый сочинениями, вобравшими в себя все самое прочное, самое проверенное из человеческих знаний, обеспечивал ему на Земле почет и уважение, все с восхищением говорили о нем - энциклопедист! - а зеленые юнцы, раскрыв рты, слушали его содержательные лекции... Так почему же на Венере ему недостаточно этих прочных, проверенных знаний? Почему он то и дело попадает впросак, и никто здесь не нуждается в его справках?.. Безликову даже казалось, что если бы он сам подумал над тем, о чем его спрашивают, то нашел бы вразумительный ответ. Но он верил прочитанному, верил слепо и не смел думать сам... Безликов хмуро покосился на портфель, и у него появилось откровенное желание пнуть его ногой, да так пнуть, чтобы исчез он в волнах!.. Но Безликов не пнул портфель, он просто хмуро отвернулся от него и тяжело вздохнул. Что же делать?.. Неужели он усвоил неправильный метод познания истины, он, стремящийся охватить мыслию весь мир, все постигнуть? Но как ему действовать дальше? Как быть ему, наконец? Безликов готов был расплакаться от досады. Надо же - такая неприятность. Но посмешищем он не станет, нет! Он не допустит, он всем докажет, что Безликова не зря взяли на Венеру! Приняв такое решение, Безликов подхватил ненавистный портфель и зашагал к Землеграду. Когда кончились долгие сумерки и наступила ночь, почти все население Землеграда вышло на рыбную ловлю. Виктор и Денни Уилкинс мобилизовали все лодки, приготовили специальные фонари, взяли сети и остроги. Желающих принять участие в ловле оказалось так много, что пришлось устроить жеребьевку. Все очень волновались, запуская руку в мешок, где лежали свернутые трубочкой бумажки, а философа Бейликова прямо-таки било мелкой дрожью. Но ему повезло, и он громким криком "ура" оповестил всех о своей удаче. Мрачны ночи на Венере. Свет луны никогда не заливал скалистые горы и равнины, а черную гладь моря ни разу не рассекала надвое серебристая лунная дорожка. Ни одна звезда не вспыхивала на черном небосводе. И свет огней Землеграда был первым светом, загоревшимся в ночи на Венере... Виктор, Денни Уилкинс, Шатков и философ Безликов, по привычке захвативший с собою портфель, плыли в одной лодке. Начать рыбную ловлю решили в реке. Когда очертания берега исчезли во мраке, Виктор опустил в воду лампу и включил свет. Лодку медленно сносило вниз по течению, и следом за нею плыл яркий шар, погруженный в реку. И Виктор, и Денни Уилкинс, и Шатков, и Безликов пристально вглядывались в освещенную воду, но ни одно живое существо не явилось "на огонек". Лишь плывущие песчинки вспыхивали тусклым серебристым светом... - Нет ничего, - сказал Виктор. - Терпение, мой друг, терпение! - призвал Шатков. - А может быть, венерские рыбы равнодушны к свету? - высказал предположение Денни Уилкинс. - Это наши, земные, стремглав несутся на огонек... - Не думаю, - Шатков теперь один с надеждой всматривался в освещенную воду. - Если они действительно рыбы, то огонь и на них должен производить магическое действие. - Что за вопрос! - поддержал астрозоолога философ Безликов. Лодка приближалась к морю. Уже слышался ровный рокот наката. Виктор вытащил из воды лампу, озарившую, подобно вспышке молнии, реку и надувные лодки с рыболовами, и выключил свет. Шатков и Денни Уилкинс сели на весла, и лодка быстро понеслась к морю. Шум наката равномерно нарастал, и вскоре легкое покачивание подсказало гребцам, что они вышли из реки. - Нужно отплыть подальше, - предложил Шатков. - Незачем толкаться всем у самого берега. - Можно и подальше, - согласился Денни Уилкинс. Они плыли до тех пор, пока красный огонек на вершине радиомачты не снизился наполовину. - Стоп, - сказал Виктор. - А то маяк потеряем из виду. Было очень тихо. Шум наката уже не доносился сюда. - Зажигать лампы? - спросил Виктор. - Подождите немного. Может быть, морские животные на Венере тоже фосфоресцируют, как и на Земле, - Шатков, стоя посередине лодки, осматривал море. - Мне показалось, что раза два под веслами вспыхивали зеленоватые искры. Да, ночное море жило своей, таинственной и мало понятной жизнью. Иногда слышался короткий всплеск, а иной раз словно кто-то спичкой чиркал по черной воде - слабый белый свет вспыхивал и гас. Виктор лег на дно лодки и свесился через борт. Рядом с собою он чувствовал сидящего на портфеле "философа". Виктор лежал долго и вдруг ему показалось, что в черной глубине зажглись два неярких огонька. Он тихонько окликнул своих спутников, и они тоже склонились над бортом. Огоньки приближались. Теперь они стали похожи на два круглых зеленоватых глаза. Свет их не озарял воду, но они выделялись четко и медленно увеличивались в размерах. - Что это? - прошептал Виктор, чувствуя, как мурашки пробежали у него по спине. - Не знаю, - шепотом ответил Шатков. Как видно, он чувствовал себя менее уверенно, чем днем, потому что немножко отодвинулся от борта. Теперь глаза были совсем близко и перестали увеличиваться в размерах. Они были круглые, как блюдца, и без зрачков. Виктору хотелось отвернуться, спрятаться от этих глаз, но глаза словно приказывали ему лежать неподвижно. Рядом что-то тревожно забормотал Безликов, а потом Виктор почувствовал, что Крестовин отполз от борта. Лодка слегка вздрогнула - Крестовин встал на ноги. А Виктор все смотрел и смотрел в круглые зеленые глаза... Острога с коротким всплеском врезалась в воду. Глаза потухли. Потухли мгновенно. И ничто не шевельнулось в глубине. - Далеко была, гадина, - выругался Денни Уилкинс. - А то бы я ее... Он вытащил острогу и, не спрашивая разрешения у Шаткова, включил свет и поднял лампу, как факел, над головой. Лодка слабо покачивалась в центре светлого круга, но дальше ничего не было видно. - У меня п'едложение, - запинаясь, сказал "философ" Безликов. - Давайте подплывем немножко к берегу. Мы одни так далеко ушли в море. - Нет, - к Шаткову вернулось самообладание. - Ведь пока еще ничего не случилось. - Боже ж мой! - Безликов нервно двинулся на портфеле и вдруг убедительно доказал, что логическое мышление - это именно то, что свойственно ему: - Когда случится - будет поздно! Неизвестно, чем кончился бы этот спор, но Денни Уилкинс решительно сказал: - Опускаем фонари в воду! А вы все-таки не свешивайтесь над бортом!.. Снова запылал в чернильной воде светлый шар со срезанной поверхностью воды макушкой. Потом рядом с ним загорелся второй, они слились. Прошла минута, вторая, третья... Узкая темная тень скользнула по краю освещенного пространства. Она промелькнула так быстро, что ни Денни Уилкинс, ни Виктор не успели поднять остроги... Прошла еще минута, и внезапно в светлый круг влетело веретенообразное существо с острой мордой. Ослепленное, оно неподвижно замерло в полуметре от лодки. Денни Уилкинс не промахнулся - острога вонзилась у основания черепа, и животное, пронзенное насквозь, бешено рванулось в глубину. Денни Уилкинс выпустил острогу и вцепился в линь. Лодка вздрогнула, двинулась с места, но почти тотчас остановилась, и натянутый линь ослаб. Денни Уилкинс осторожно выбрал его, и убитое животное вновь появилось в круге света. - Рыба! - восторженно прошептал Шатков. - Это несомненно рыба! Не утопите ее, пожалуйста... Осторожней, осторожней. Вот так. Кладите сюда. Рыбу бросили на дно лодки, а Денни Уилкинс и Виктор вновь застыли с острогами в руках. Ждать пришлось недолго. Какое-то другое животное с широкой тупой мордой и роговыми шишками на черепе осторожно приблизилось к светлому кругу. Животное остановилось далеко, у противоположного края светлого пространства, и не спешило войти в него: морда животного застыла на грани света и тьмы, а два длинных уса, очевидно очень чувствительных, медленно двигались в освещенной воде, словно животное пыталось на ощупь определить, что это такое - свет. Философ Безликов, успевший забыть о своем предложении плыть к берегу, поглощенный необычным зрелищем, двинулся на портфеле и почувствовал, как больно уколол его открывшийся замок. "И зачем только я притащил портфель, - сердито подумал он, не спуская глаз с рыбы. - Увидят - вот смеяться будут". Безликову очень захотелось спрятать портфель, но он пришел к заключению, что самое разумное - сидеть на нем, и тогда никто его не заметит. Едва слышно щелкнул в руках Шаткова фотоаппарат. - Бить? - спросил Виктор. - Попробуй. Острога вошла в воду в сантиметре от морды животного, и оно тотчас исчезло. - 'астяпа! - громко крикнул Безликов. - Вот 'астяпа. Дай сюда ост'огу! - Как же! - возразил Виктор. - Это ж вам не справочники цитировать! - Как 'азгова'иваешь, мальчишка! Когда я их цити'овал?! - обиделся Безликов и сам же застеснялся, увидев обращенные к нему удивленные лица. Чувство, очень похожее на бешенство, начало овладевать Безликовым. Нет, он злился не на этих ребят, он злился на самого себя и еще на кое-кого. Но он не позволит, он не позволит! Он вырвет с корнем! - Дай ост'огу! - потребовал еще раз Безликов. - Дай! - он протянул руку, но Виктор остался неумолим. - Можете стукнуть рыбу портфелем - сдохнет, - уверенно сказал он. Философ Безликов не стал спорить. Он тихо опустился на портфель и скорбно уставился в воду. Да, жизнь не удалась, увы - не удалась. Он сам виноват и все должен снести безропотно. Даже недоверие этих мальчишек - Виктора и ухмыляющегося Крестовина. Ничего не поделаешь. Но грустно, грустно было на душе у Безликова. Один фонарь почему-то погас. Шатков вытащил его, закинул провод себе на плечо, так что фонарь повис у него на груди, и снова включил свет... А к лодке приближалось какое-то странное животное, широкое и плоское, похожее на ската... Шатков облизал пересохшие от волнения губы. - Бесподобно, - прошептал он. - Бес... А-ай! Черная скользкая плеть с размаху ударила астрозоолога по плечу и опрокинула навзничь. Нападение произошло так неожиданно, что в первое мгновение все растерялись, а философ Безликов отскочил в сторону, с непостижимой ловкостью подхватив портфель. Еще мгновение - и Шатков очутился бы за бортом, но Виктор успел схватить его за ноги. Лодка резко накренилась. Что-то холодное и скользкое коснулось руки Виктора. Он инстинктивно отпрянул и едва не выпустил ноги Шаткова. В ту же секунду в воду шлепнулось что-то очень тяжелое, и неслыханный вопль потряс планету: "философ" в панике уронил портфель в океан. Ни Виктор, ни Денни Уилкинс не успели еще отреагировать на это чрезвычайное происшествие, а Безликов уже бросился вниз головой в воду. Он камнем пошел ко дну и, наверное, догнал бы тонущий портфель, но темная тень метнулась ему наперерез, и огромная рыба мимоходом заглотнула портфель, как песчинку. А на лодке продолжалась отчаянная борьба, и трое людей видели совсем рядом в черной воде два круглых зеленоватых глаза. Денни Уилкинс с силой всадил в них острогу. На этот раз глаза не погасли, хотя острога вонзилась во что-то мягкое и конец ее остался над водой. - Нож! - крикнул Виктор. - Режь! Уже три плети, гибкие и круглые, как змеи, схватили Шаткова за грудь, там, где висел фонарь, и тянули под воду. Шатков вырывался, иногда хрипло вскрикивая, но чудовище одолевало, и голова астрозоолога погрузилась в воду. Денни Уилкинс не промахнулся - вот когда пригодилось его умение владеть любым оружием! - и с одного удара перерезал плеть. Виктор тоже дотянулся до ножа и отрезал вторую. Но еще две плети стремительно вылетели из воды и упали на фонарь. Шаткову удалось на секунду приподнять голову, но она тотчас снова опустилась в воду; если бы не маска, он давно бы захлебнулся. Одна из плетей обвилась вокруг шеи астрозоолога, и это закончилось бы трагически, если бы Денни Уилкинс вовремя не перерезал ее. Еще две плети упали рядом с фонарем. Виктору показалось, что вместо одной отрезанной каждый раз появляются две новые. И вдруг он все понял. - Фонарь! - закричал Виктор. - Гаси фонарь! И в самом деле, как только погас свет - чудовище отпустило Шаткова. Все уцелевшие плети исчезли так же внезапно, как появились. Лодка выпрямилась, и Виктор втащил в нее Шаткова. Придушенный, перепуганный астрозоолог сидел на дне лодки и крутил головой. - Свет, - сказал Виктор. - Это свет его привлек. Вот так история! - Ну, не только свет - оно же могло схватить фонарь и под водою, - теперь, когда опасность миновала, Денни Уилкинс склонен был поиронизировать. - Это товарищ Шатков произвел на него неотразимое впечатление! - А ведь это был спрут, - заключил Виктор. - Самый настоящий спрут. Так ведь? - Не знаю, - честно признался астрозоолог. - Не разглядел. - Надо было хватать его и тащить! Упустить такого спрута! И где? - на Венере! - Отстаньте! - взмолился астрозоолог; он массировал шею - ее все-таки сильно помяло. Денни Уилкинс расхохотался, Виктор тоже засмеялся - громко, раскатисто. И вдруг где-то поблизости послышалось глухое всхлипывание. Все оглянулись, увидели рядом с лодкой что-то темное, шевелящееся и только тут заметили, что Безликов исчез. Да, в воде, держась за борт лодки, горько рыдал "философ" Безликов, он рыдал безутешно и даже не делал попыток влезть в лодку - пришлось его втаскивать. - Что с вами? - допытывались у Безликова товарищи. - Что случилось? - Ничего, - всхлипывая, отмахнулся Безликов. И в самом деле, как могли постигнуть они всю глубину его трагедии? - А где портфель? - спохватился Виктор. - Неужели утонул? - По'тфель 'ыба съела, - едва выговорил философ. - Какая рыба? - изумился астрозоолог Шатков. - Панци'ная, должно-ик! быть. - Зачем ей портфель? - еще больше изумился астрозоолог. В самом деле, велико, наверное, было разочарование глупой панцирной рыбы, проглотившей портфель Безликова, но кому не приходилось расплачиваться за опрометчивые поступки! - И вы из-за портфеля так убиваетесь? - успокаивал Виктор. - Другой сделаем! - П'и чем-ик! тут по'тфель? - скорбно возразил "философ". - Ни п'и чем он тут! Я и так-ик! все помню. - Ну и хорошо, успокойтесь. Ведь вас рыба не тронула. - Меня! Меня ни одна 'ыба не т'онет! Не об'ащайте лучше на меня-ик! внимания. Я посижу в сто'онке. Так никто и не понял, что потерял Безликов не портфель, что потерял он прежнюю опору в жизни, а новую легко ли найти? - Продолжим охоту? - предложил Денни Уилкинс. - Нет, нет! Завтра продолжим! - астрозоолог Шатков временно утратил всякий интерес к проблемам своей науки. Но когда Денни Уилкинс поднял обрезанную плеть и хотел выбросить ее в море, Шатков так и подскочил на дне лодки. - Вы с ума сошли! - крикнул он фальцетом. - Выбрасывать такую драгоценность! - Берите, пожалуйста, - пожал плечами Денни Уилкинс. - Нет, положите ее. - Брать щупальце в руки Шаткову почему-то не хотелось. - Вон туда положите, - он показал в самый дальний конец лодки, и обрезок бросили рядом с безучастным "философом". ...Их лодка вернулась последней - товарищи уже начали беспокоиться о них. Рыболовам удалось добыть еще двух морских животных. Весь улов сложили до утра в "гроб" с формалином и туда же опустили обрезок плети, в объятиях которого астрозоолог провел самые неприятные минуты своей жизни. Вскоре Землеград уснул. Тихо-тихо стало на планете. Только шорох волн напоминал, что не все мертво вокруг, что время идет своим чередом, и новый пасмурный день все-таки займется над Венерой. Дверь одного из домиков бесшумно открылась, и на пороге появился Безликов - в маске, с баллонами за плечами. Он плотно прикрыл дверь, потоптался на одном месте и побрел подальше от моря, в сторону дюн. Там и провел он остаток ночи. А утром Безликова не узнали. За ночь он утратил философический вид, и из краснощекого, упитанного молодца превратился в осунувшегося, бледного, с ввалившимися глазами анахорета; брюки падали с него, куртка висела на плечах, как на вешалке, и, глядя на него, можно было подумать, что всю жизнь занимался он непосильным творческим трудом, иссушившим его мозг и тело. Ни с кем не разговаривая, бледной тенью отца Гамлета бродил философ Безликов по единственной улице Землеграда... Зато астрозоолог Шатков к утру совершенно оправился и проснулся в превосходном настроении. - Удивительно, - говорил он Батыгину. - Никогда бы не подумал, что в венерском океане столько жизни. Я бы даже сказал - с избытком! И это при полной безжизненности суши. Шатков запустил руку в "гроб" с формалином и извлек оттуда обрезок плети. - Ну, конечно щупальце, - он протянул обрезок Батыгину. - И с присосками. Жаль, что мне не удалось получше разглядеть эту зверюгу. Безусловно это животное близко к земным головоногим моллюскам, хотя я и не могу утверждать, что это спрут. Может быть, и не спрут. На Земле спруты почти не нападают на людей, боятся их. - Но все-таки нападают? - Кое-кто это утверждает, а кое-кто решительно отвергает. Если и нападают, то крупные и очень, очень редко. Но как жаль, что я не разглядел это животное! - Если уж вы так жалеете об этом... - начал Виктор, но Батыгин взглядом остановил его. - По-моему, жизни на Венере давно пора бы выбраться на сушу, - продолжал Шатков. - Возраст здешней жизни никак не менее миллиарда лет или даже двух миллиардов. - Думаете? - Ну конечно! И Громов того же мнения - водоросли в море весьма разнообразны. Может быть, даже и двух миллиардов лет мало. Ведь палеонтологи никак не могут договориться с геологами и астрономами о возрасте земной жизни. Палеонтологи и биологи считают, что для столь пышного расцвета жизни на Земле потребовалось никак не меньше семи-восьми миллиардов лет. Но астрономы определяют возраст Земли в пять-шесть миллиардов, а возраст биогеносферы и того меньше - всего около четырех миллиардов лет. Видите, какое несоответствие! - Да, несоответствие, - согласился Батыгин. - Но не поможет ли нам чем-нибудь философ? Безликов стоял поодаль, прислушиваясь к разговору, и беспомощно вертел руками: они слишком привыкли к портфелю, и он не знал, чем их занять. Батыгин решил отвлечь его от грустных размышлений. Безликов робко приблизился, как-то снизу вверх глядя на Батыгина. - Мате'ия движется, взаимодействует и 'азвивается не'авноме'но, - начал он, смотря на Батыгина послушными испуганными глазами. - П'инцип не'авноме'ности... - Э-э, да вы, кажется, меня теперь цитировать решили! - прервал его Батыгин. - Лестно, конечно. Н-да! Но стоит ли, а? Может, не стоит при жизни в классики записывать?.. Кто же подскажет, что после смерти получится! Безликов осекся и погас окончательно. Ссутулившись, он побрел к морю, и ему казалось, что планета раскачалась на большой скорости бегая вокруг Солнца; по крайней мере почва уходила из-под ног Безликова. Это уж точно. А Батыгин с Шатковым продолжали разговор. - Мне тоже кажется, что жизни на Венере давно пора бы выйти на сушу, - согласился Батыгин. - Но знаете, кто виноват в том, что она не вышла?.. - Я вас пока не понимаю. - Луна виновата. Вернее - отсутствие спутника у Венеры. Земле больше повезло. Шатков ждал разъяснения. - Видите ли, мы уже установили, что уровень венерского океана остается почти постоянным. Значит, береговая линия - это резкая природная граница, рубеж, перейти который очень трудно. Бывают, конечно, сгоны и нагоны, сдвигающие эту границу. Но сгоны и нагоны - явления эпизодические и кратковременные. А систематических, закономерных колебаний уровня океана на Венере практически нет, потому что солнечные приливы незначительны, и в расчет их можно не брать... - Теперь понятно, куда вы клоните, - сказал Шатков. - У нас на Земле Луна по сути дела выгнала жизнь из моря на сушу... - Вот именно. В отлив по всей Земле обнажались огромные участки морского дна, и все животные и растения; находившиеся там, два раза в сутки оказывались на осушке, на воздухе. Многие из них при этом погибали, но многие приспособились к закономерной смене среды, научились жить то в воде, то на воздухе. Так сложилась литоральная фауна. Она-то и выдвинула пионеров заселения суши, животных и растений, научившихся, приспособившихся жить на воздухе... А Венере никто такой услуги не оказывает, никто не подготавливает с такой же настойчивостью венерскую жизнь к выходу из моря. И Шатков и Громов согласились, что это, пожалуй, наиболее логичное объяснение. - И очень хорошо, - продолжал Батыгин, - что жизнь на Венере более развита, чем мы предполагали. Это облегчает нашу задачу. Мы просто заселим материки Венеры растительностью, она обогатит атмосферу кислородом, снизит содержание углекислоты, и вы лет через тридцать сможете завезти сюда сухопутных животных и довершить, таким образом, преобразование биогеносферы Венеры. Кривцов и Вершинин вели атомоход на юго-запад, к тридцатой параллели, где опустился звездолет N_2. Кривцов, проспав около суток, на рассвете следующего дня выбрался из каюты и пошел проверять приборы. Океан был спокоен, дул несильный попутный ветер. Судя по показанию приборов, он вторые сутки не менял направления. Временами начинал моросить теплый мелкий дождик. Пока Кривцов спал, на "Витязе" взяли одну станцию: медленное течение шло в общем с востока на запад. Небольшая скорость течения объяснялась просто: поблизости находился материк, и ветер не успевал "разогнать" воду. "В открытом океане скорость должна значительно возрасти", - заключил Кривцов и пошел взглянуть на показания эхолота, непрерывно измерявшего глубину. На пятые сутки "Витязь" достиг места посадки грузового звездолета. Вокруг расстилалось спокойное темно-свинцовое море. В полдень температура поднялась до тридцати шести градусов. Непрерывная пасмурность при такой жаре казалась невероятной: все невольно посматривали, на небо, в надежде, что вот-вот брызнут на море яркие лучи солнца, и оно оживет, заблещет, откроет глазу аквамариновые глубины, станет густо-синим вдалеке... - Как Балтика осенью, - хмуро сказал Вершинин. - Только жара тропическая. - Да, сюда бы холодный дождичек! - мечтательно произнес Кривцов и повел худыми острыми плечами, к которым прилипла взмокшая от пота рубашка. - И Ленинград, - вздохнул Вершинин. - Ленинград бы сюда! Они посмотрели друг на друга и засмеялись... Взяли очередную станцию. Течение, немного увеличив скорость, продолжало идти на запад, лишь слегка отклоняясь к северу. - Звездолет где-то поблизости, - сказал Кривцов. - Скорость течения по-прежнему невелика, и далеко унести его не могло. - А глубина какая? - Как обычно, около двух километров. Радист атомохода в условленный час связался с Землеградом и сообщил, что "Витязь", миновав район посадки, продолжает поиски звездолета. Через день на шхуне заметили, что течение начинает круто поворачивать на север. Объяснить это отклонение действием силы Кориолиса было невозможно. Кривцов предположил, что поблизости находится материк или длинная островная гряда, расположенная перпендикулярно к направлению течения. Некоторое время шхуна еще продолжала идти прежним курсом. Характер морского дна не менялся, а течение заворачивало к северу все круче и круче. Выйдя на его внешний край и не обнаружив никаких признаков суши, Кривцов распорядился повернуть обратно. Он так и не понял, почему отклонилось течение, но тратить время на выяснение причин не мог. Атомоход лег в дрейф, и за борт сбросили вертушку - Кривцов хотел найти стрежень течения, чтобы продолжать поиски звездолета, следуя по самой быстрой струе. На море был полный штиль, даже обычная в океанах мертвая зыбь не раскачивала атомоход. Неожиданно с запада подошла широкая, очень пологая волна. Слабо качнувшись, "Витязь" поднялся на ее гребень и плавно спустился по противоположному склону. Через несколько минут подошла вторая волна, за ней третья, и море снова затихло. - Что это могло быть? - спросил Кривцов. - Похоже на цунами. - Похоже, - ответил Вершинин, которого гораздо больше интересовали показания вертушки. Уже темнело, и пришлось зажечь фонарь, чтобы записать наблюдения. - По-моему, мы как раз на стрежне, - заключил Кривцов. - Здесь еще можно идти ночью, - звездолет все равно унесло к северу, и мы не проплывем мимо. - Малый вперед, - скомандовал Вершинин. Снова заработал мотор, снова вспенилась вода за винтом. "Витязь", набирая скорость, лег на новый курс. В обычное время судовой радист послал рапорт в Землеград. Закончив передачу, он настроился на прием, но ответа не последовало. Радист повторил свои позывные. "Штаб" Батыгина молчал. Встревоженный радист пошел докладывать о странном поведении Землеграда. - Я же совсем недавно разговаривал с Костиком, - растерянно объяснял радист. - Совсем недавно! - У тебя аппаратура в порядке? - спросил Вершинин. - Проверял. В полном порядке. - Может быть, у них поломка?.. - У Костика? - обиделся за товарища радист. - Скажете тоже! Он же артист, он же, что хотите... - Артист, артист!.. Попробуй связаться еще раз. "Штаб" Батыгина по-прежнему молчал. - Уж не случилось ли чего-нибудь? - забеспокоился Кривцов. - Что могло случиться?.. Они же на берегу! - Как будто только на море беды случаются! - Может, какие-нибудь атмосферные явления, - с сомнением произнес радист. - Встречаются такие непроходимые Для радиоволн пространства... - Вот что, свяжись-ка ты со звездолетом, - распорядился Вершинин. - Они ближе, им проще разобраться, в чем там дело. Радист помчался к себе в рубку и через некоторое время получил ответ: звездолет разговаривал со "штабом" час назад, там все было благополучно. Потом после короткого молчания радист звездолета сообщил, что астрогеофизиками отмечено землетрясение, и обещал еще раз связаться с Землеградом. Через полчаса радист "Витязя" услышал позывные звездолета, а еще через пять минут он снова выбежал на палубу: "штаб" Батыгина не ответил!.. Рабочий день в Землеграде, как обычно, закончился с темнотой. Рыбная ловля на этот раз была отменена, и все укрылись в герметических домиках. Батыгин уже лег спать, когда внезапный страшный удар потряс домик. Батыгин, Травин, Костик вскочили со своих мест и бросились к двери, но ее повредило и заклинило. Не понимая, что происходит, они попытались открыть дверь. Было слышно, как за стенами клокочет вода. Второй, еще более сильный удар обрушился на домик, и все, кто стоял, полетели на пол. Падая, Батыгин стукнулся головой обо что-то твердое. Он не услышал третьего удара и не почувствовал, как сорванный с креплений домик понесло в море. Когда Батыгин очнулся, то прежде всего увидел у себя над головой окно, в которое лился слабый сумеречный свет. Домик слегка покачивало. Сначала Батыгин подумал, что у него просто кружится голова, но, окончательно придя в себя, убедился, что дело не в этом... Рядом с ним сидел обмотанный бинтами Костик и пострадавший менее других Травин. - Как вы себя чувствуете? - спросил Травин. - Где мы? - в свою очередь спросил Батыгин, пытаясь приподняться. Травин мягко, но решительно уложил его обратно. - Плаваем в море, - ответил он. - А далеко ли до берега, сказать не могу. - Что с Землеградом? - Не знаю. - А с нашими... товарищами? - Тоже не знаю. - Связи нет? - Нет, - жалобно сказал Костик. - Аппаратура разбита. Я пытался починить, но не смог. - Перевязанная бинтами голова Костика была скорбно опущена на грудь; темный хохолок каким-то чудом пробился между бинтами, но, утратив прежний задорный вид, он выглядел жалким, теряясь на белом марлевом фоне. Костик чувствовал себя очень скверно, его тошнило, и Травин подозревал, что у Костика сотрясение мозга. - Вот еще нелегкая! - тихо сказал Батыгин. - Что могло произойти? - Я уже думал, - ответил Травин. - Единственное правдоподобное объяснение - цунами... - Цунами, цунами! - горестно повторил Батыгин. - Я обязан был предвидеть это! - Все невозможно предвидеть, - успокаивал Травин. - Не волнуйтесь. Не надо волноваться. - Я обязан был предвидеть! Планета еще не состарилась, это же не Марс! - Не Марс, - соглашался Травин. - А вы не волнуйтесь. Все обойдется. - Обойдется!.. Хорошо, если погибнем только мы. А если и все остальные?.. - Все не могли погибнуть. И мы постараемся не погибнуть. Нас должно выкинуть на берег, а кислорода хватит на неделю. - Я ничего не понял, - безучастным тоном сказал Костик. - Какое цунами? Что произошло? - Моретрясение, - пояснил Травин. - Иначе - подводное землетрясение. Они и на Земле случаются довольно часто, особенно на Тихом океане. От того места, где на дне моря произошел толчок, во все стороны расходятся волны, как от брошенного камня. Их и называют японским словом цунами. Они пологие, и поэтому на море не опасны, моряки часто их даже не замечают. Наши на "Витязе" тоже, наверное, не заметили, а если и заметили, то не придали им особого значения. Но у берегов, на мелководье, волны поднимаются иной раз метров на двадцать, обрушиваются ка сушу и причиняют страшные разрушения. Между прочим, японцы, которые чаще других народов страдают от цунами, предпочитают не строить домов у самого берега... Видимо, и Землеград придется перенести на новое место - подальше от моря... Геликоптер, который в момент разрушения Землеграда находился на плато Звездолета, немедленно вылетел со спасательной партией. В полной темноте Мачук точно вывел вертолет на город, хотя красный маяк на мачте не горел. Невеселая картина открылась глазам, когда вертолет, снизившись, осветил Землеград прожекторами. Всего три домика - те, что были смонтированы дальше других от моря, - уцелело в столице Венеры. Несколько других лежали опрокинутыми, а один - "штаб" Батыгина - исчез. Обитатели уцелевших домиков уже принимали меры к спасению товарищей. Из двух поваленных домиков вытащили пострадавших, среди которых находился и Денни Уилкинс - при падении он сломал себе руку. Участники спасательной партии немедленно включились в работу, и к утру Землеград постепенно принял жилой вид. Никто не погиб при катастрофе, и если бы не исчезновение "штаба" с Батыгиным, Травиным и Костиком, можно было бы считать, что экспедиция отделалась дешево... Едва рассвело, геликоптер вновь поднялся в воздух и полетел на поиски домика Батыгина: кто знает, может быть, домик не разбило и он держится на воде. Вертолет взял курс в открытое море. Неожиданно послышались позывные, которых сначала никто не узнал. Видимость была хорошей, и ни одна сколько-нибудь заметная деталь не могла ускользнуть от наблюдателей. Через два часа полета Виктор, вместе с другими вылетевший на поиски, крикнул: - Прямо по курсу что-то блестит! Геликоптер увеличил скорость. - Эта штука не похожа на домик, - сказал Мачук. - По очертаниям, размерам и форме скорее можно прийти к заключению, что перед нами находится нечто очень напоминающее... - Звездолет! - воскликнул Виктор. - Это звездолет! Наверное, он миновал зону непрохождения радиоволн! Действительно, это был грузовой звездолет: течение, повернув к северу, а затем к востоку, медленно, но верно несло его к Землеграду. Весть о находке немедленно передали на берег и на "Витязь", указав Вершинину координаты. А вертолет повернул к берегу, потому что дальше лететь не имело смысла. Виктор и Мачук решили обследовать прибрежные районы океана. Через два дня "Витязь" отбуксировал звездолет N_2 к Землеграду, а поиски пропавших пока не дали никаких результатов... Батыгин чувствовал себя с каждым днем хуже; впадая в забытье, он метался, бредил, и Травин постоянно дежурил около него. Костик сначала крепился и всеми силами старался помогать Травину, но потом тоже слег. Лежал он тихо, никого ни о чем не просил и только смотрел прямо перед собой печальными глазами. Продукты им пришлось экономить с первого же дня, но главное было не в продуктах - приближался к концу кислород. Пока еще они не пользовались масками и индивидуальными баллонами, но дышать с каждым часом становилось все труднее. Случись такое несчастье на Земле, они давно бы вынули окно и выбрались на свежий воздух. Но на Венере это было равносильно самоубийству. Батыгин ненадолго затих. Слышалось только его прерывистое, тяжелое дыхание. Костик, приподнявшись на локтях, поманил к себе Травина. Беззвучно ступая по полу, тот подошел к нему. - Что тебе? - Травин старался казаться бодрым и даже улыбнулся Костику, а Костик смотрел на его голову, ставшую за несколько дней серой от густо проступившей седины. - Как ты себя чувствуешь? - Хорошо чувствую, - шепотом ответил Костик. - А Николай Федорович? - Плохо, - Травин вздохнул. - Плохо Николаю Федоровичу. Ему необходима срочная медицинская помощь и полный покой. А мы не можем предоставить ни того, ни другого. Но самое страшное - кислород кончается, а ведь больному он так нужен... - Вот, вот, - торопливо кивнул Костик, и хохолок мотнулся над белыми бинтами. - Я и думаю - как можно сэкономить кислород, Георгий Сергеевич? - Сэкономить? - Да, для Николая Федорович... - Как же ты сэкономишь кислород, Костик?.. Это же не еда и не вода. Каждый вздох не растянешь на неделю... - Я стараюсь тихо лежать, совсем неподвижно лежать, чтобы мне меньше доставалось. Ведь когда человек лежит неподвижно, ему меньше нужно кислорода, правда? - Правда, Костик, - Травин ласково погладил его по плечу. - Правда, дорогой... - А Николай Федорович - он мечется, ему очень плохо... Но как бы нам еще сэкономить кислород? А, Георгий Сергеевич?.. Ведь Николая Федоровича надо спасти, во что бы то ни стало спасти... - Мы постараемся спасти. А ты не волнуйся... Лежишь и лежи себе. - Травин говорил с Костиком, как с маленьким ребенком. - Я все лежал и думал, - продолжал Костик. - Как спасти Николая Федоровича?.. Знаете, Георгий Сергеевич, я отдам ему свой кислород, тот, что в баллонах. Его хватит на сутки или даже немножко дольше. А лишние сутки - это так много! Вас, наверное, найдут... - Неужели ты думаешь, что Николай Федорович захочет спасти себя ценою твоей жизни? - А вы не скажете ему. Мог же я умереть... Вот и умер. Я уже все продумал. Я сумею сделать... Левая бровь Травина медленно поползла вверх. - Ты ничего не сделаешь, Костик. Если нам суждено погибнуть - погибнем вместе. И будет очень хорошо, если ты выкинешь нелепые мысли из головы. - Нелепые! - Костик смотрел на Травина почти с ненавистью. - Нелепые! - Да, нелепые. Ни я, ни Батыгин никогда не допустим ничего подобного. Ты умно придумал лежать спокойно. Вот и лежи. - Хорошо, я буду лежать, - Костик равнодушно отвел глаза, а рука его, скользнув по матрацу, нащупала нож. - Раз велите - буду лежать, - повторил он. Но Костик не умел притворяться, и Травин все понял. Он не знал, как ему поступить: хотелось и расцеловать этого мальчишку с забавно торчащим хохолком и беспощадно выпороть его. Он сделал вид, что поверил Костику, и отошел. Но теперь у Травина появилось новое не очень приятное занятие: следить, чтобы не покончил жизнь самоубийством самоотверженный Костик... Однажды Травина и Костика разбудил неожиданный несильный удар. Это случилось на пятый день. Через некоторое время удар повторился. А затем последовал третий, четвертый, пятый удар, и вскоре Травин потерял им счет. Домик сильно раскачивало. В первое мгновение Травин подумал, что их нашли, но вскоре понял, что домик прибило к берегу, и волны бьют его о скалы... - Вылезать не будем? - спросил Костик. Травин покачал головой. - Не имеет смысла. Учитывая запас кислорода в баллонах, мы, вероятно, сможем продержаться в домике дня два - два с половиной, а без него - всего одни сутки. За сутки же на Венере до жилья не доберешься... - А подать сигнала мы не сможем? - Какой?.. Костер не разложишь, ружей у нас нет, да и бессмысленно было бы палить... Нет, лучше подождать. Из домика мы выйдем через день. - А если шторм?.. - Если шторм, то придется выйти раньше. Одна хорошая волна - и нас расколет, как орех. Они лежали, прислушиваясь к ударам и стараясь понять, усиливаются волны или нет, а волны подходили то высокие, то низкие, и домик ударялся то сильнее, то слабее. Иной раз им думалось, что шторм уже начался и пора вынимать окно... Миновала ночь. Удары о скалы не усиливались, но ведь и капля камень точит: осмотрев обращенную к скалам крышу, Травин убедился, что она скоро даст течь... А Костик лежал и считал, сколько ему осталось жить. Получалось немного, всего несколько часов, до вечера. Он уже давно не заботился о том, чтобы экономить оставшийся в воздухе комнаты кислород. Он дышал глубоко, жадно, стремясь выловить жалкие остатки живительного газа. Странная, необоримая слабость почти лишала Костика возможности двигаться. Иногда он впадал в забытье, и тогда в его истощенном мозгу вспыхивали жуткие, гнетущие картины. У Костика еще оставалась воля, и он заставлял себя просыпаться. Однажды, открыв глаза, он увидел, что Травин надел на лицо Батыгина свою кислородную маску. Очевидно, это несложная процедура совершенно надломила Травина. Он сник и сполз с койки Батыгина на пол. Голова, шея, открытая грудь - все у него было мокрым от пота, грудь вздымалась часто и беспомощно, и он показался Костику похожим на рыбу, вытащенную на песок... "Пора, - подумал Костик о себе. - Пора". Он отыскал глазами свою кислородную маску и баллоны. Они лежали рядом, и он мог бы дотянуться до них. Ему мучительно захотелось, прежде чем умереть, сделать один-единственный, но полный, настоящий вдох. Руки Костика конвульсивно дернулись и потянулись к маске. Но он не притронулся к ней. Он еще контролировал свои поступки. Медленно, с большим трудом повернулся Костик на бок и достал нож; теперь нужно было упереться рукоятью во что-нибудь твердое и удариться горлом об острие. Костик последний раз взглянул на Батыгина, на Травина. Батыгин затих, получив кислород, и грудь его почти не вздымалась, он лежал тихим, умиротворенным. А Травин бился, задыхаясь, на полу у его ног. "Все, теперь все", - сказал себе Костик. Он поднялся на локтях, повернул нож острием кверху, но внезапно в глазах потемнело, он качнулся, выронил нож и без сознания упал на койку... Их нашли на исходе шестого дня, в двухстах километрах от Землеграда. На ногах держался один Батыгин. Все индивидуальные баллоны были пусты: Батыгин выпустил кислород в комнату... Травина, Костика и Батыгина доставили прямо на плато Звездолета и передали в распоряжение врача. После короткого улучшения Батыгин вновь почувствовал себя плохо, и врач по ночам не отходил от него. - Он выживет? - со слезами на глазах спрашивал Виктор у врача. - Скажите, выживет? - Должен выжить, - отвечал врач. - Но ты сам понимаешь, что такие потрясения в его возрасте не проходят бесследно. - Что толку от вашей медицины, если она не может спасти такого человека! Врач не сердился. Он был человеком выдержанным, а за многолетнюю практику ему не раз приходилось выслушивать скептические замечания. Порой для них имелись основания, но врач знал, что людям глубже западают в память трагические исходы, чем радостные... Первым оправился Травин. Он принял руководство экспедицией на себя. Кривцов и Вершинин получили приказание готовиться к далекому походу в тропики, чтобы высадить там пальмы, бамбук и другие тропические растения. Как только Батыгин почувствовал себя немного лучше, он пригласил к себе участников экспедиции, в том числе и тех, кому предстояло надолго покинуть Землеград. - Какого градуса северной широты вы достигли? - спросил Батыгин у Кривцова. - Тридцатого, - ответил тот. - А какой была максимальная температура воздуха? - Тридцать шесть - тридцать восемь градусов. - Я сейчас припоминаю, что когда-то древние греки, а вслед за ними и некоторые ученые средневековья считали экваториальную зону Земли безжизненной. Они думали, что там стоит смертельная для человека жара... - Но ведь древние греки и средневековые схоласты ошибались, - улыбнулся Кривцов. - Ошибались. Для Земли это оказалось неверно. Но для Венеры... - Я думаю, что для Венеры тоже неверно, - высказал свое мнение астроклиматолог. - Самая высокая температура на Земле равна пятидесяти восьми градусам жары - она отмечена в пустынях Африки, в ливийском оазисе Эль-Азизия. На Венере же господствует морской влажный климат, и таких температур быть не должно. Я убежден, что абсолютный максимум в венерских тропиках не превышает сорока пяти градусов, а средняя температура держится около тридцати семи - тридцати восьми. Это выше, чем во влажных тропиках на Земле, но все-таки такая температура не опасна для жизни. - Будем надеяться, что это так, - сказал Батыгин. - Но нельзя забывать, что жара во влажных странах переносится гораздо тяжелее, чем в сухих. Поэтому я приказываю вам, Кривцов, и вам, Вершинин, соблюдать предельную осторожность. - Будет выполнено, Николай Федорович. - Возьмите на буксир цистерны с водорослями. Океаны Венеры не очень нуждаются в них, но, быть может, земные водоросли внесут свежую струю в развитие здешнего органического мира... Основные работы, посевная страда, начнутся у нас весною, и к тому времени по опытному участку мы сможем окончательно заключить, приживутся ли земные растения на Венере... - Но пока не мешало бы провести разведку, чтобы весной не искать места для посева, - сказал Травин. - И обязательно нужно найти второй материк - нельзя же озеленять только один! Я предлагаю послать вертолет за океан. Кстати, если материк найдут, в южных широтах можно произвести посев и зимой. - Правильное предложение, - поддержал Батыгин. - А руководить летным отрядом поручим Строганову. Согласен? - Конечно, согласен, - ответил Виктор. - В таком случае отправляйся в Землеград и готовься вместе с Мачуком к перелету. Продумайте все до мелочей. Задание это очень ответственное и рискованное: ведь мы даже приблизительно не знаем, какой ширины океан. Будет у меня к тебе и одна специальная просьба: возьмите с собой Безликова. Нилин полагает, что он уже вполне акклиматизировался, и ему крайне полезно вновь поработать геологическим молотком... - Хорошо, возьмем, - без особого энтузиазма согласился Виктор. - А все, кто остается на основных базах, - продолжал Батыгин, - могут теперь приступить к исследованиям по полной программе. В первую очередь это относится к астрогеофизикам, в частности к сейсмологам. В их наблюдениях нуждается и сравнительная сейсмология, и астрогеотектоника, и планетология... - Николай Федорович, - выступил вперед Шатков. - Пришло время заняться и абиссалогией... - Абиссалогией, - задумчиво повторил Батыгин. - Не будь астрогеографии, я посвятил бы жизнь этой науке, исследованию океанических пучин. Не возражаю. Приступайте к монтажу батискафа... Первое, что увидел Травин, когда вертолет подлетел к Землеграду - было зеленое поле. Зеленый цвет, от которого все отвыкли, казался столь необычным на бурой поверхности Венеры, и веяло от этого маленького поля таким родным, земным, что Травин глаз не мог отвести от него. - Что это зеленеет? - опросил он Виктора, хотя отлично понимал, что зеленеть может только пшеничное поле. - Посев Мишукина, - ответил Виктор и добавил: - Уже сантиметров на двадцать поднялась пшеница! Травин попросил высадить его у поля, и Виктор вышел вместе с ним. Присев у края и ласково проведя ладонью по прохладной шелковистой поросли, Травин сказал: - Некрасивая!.. А мы ее сделаем красивой, Венеру!.. Всего двух цветов и не хватает ей, чтобы стать писаной красавицей - зеленого да