ал Халабудов, - весь распорядок коту под хвост. Нет, надо менять работу. Такие звонки могут довести до прободения. Сляжешь в больницу, и ни одна сволочь не вспомнит, что человек сгорел на работе". В самом, что ни на есть паршивом настроении, мучимый дурными предчувствиями, Сергей Сергеевич собрался и поехал в гостиницу. По дороге он все время прислушивался к тому, что происходило у него в желудке. Один раз ему показалось, что кто-то царапнул его изнутри. Полчаса его продержали в проходной. Заказать пропуск, конечно, никто не удосужился, помощника Рахманкулова не месте не было, а звонить "самому" никто не решался. Наконец помощника нашли и пропуск оформили. Под внимательными взглядами персонала отеля Халабудов поднялся в апартаменты министра. В "передней" его тщательно обыскала охрана, и только после этого он был допущен к Рахманкулову. Мирза, как все азиаты, был подчеркнуто вежлив, и, можно сказать, подобострастен. Он все время улыбался, как будто хотел сказать: "Вот как я к тебе расположен, как приятно со мной общаться, а ты сукин сын замыслил против меня злое. Я простой, как кизяк в степи - достань камень из-за пазухи, который ты для меня приготовил и положи его на стол, так будет лучше и для меня и для тебя". - Знаю, знаю, - сказал сладким, как халва голосом Мирза, - вы подозреваете, что этого виноторговца убрали по моему распоряжению. - Не совсем так, однако, кое-какие основания так думать у нас есть, - нехотя признался Халабудов. - Вы мудрый человек, вам не хочется мне в лицо сказать: "Рахманкулов - ты убийца", вы думаете: "Он может быть и заказал виноторговца, но как я это докажу, а если и докажу, то кто захочет поверить моим доказательствам", и правильно делаете, что не спешите с выводами, потому что я не заказывал торговца и знать его не знал. Мне нужен был его коммерческий директор - Афанасий. Мало того, что этот шакал, у которого нет совести, украл у нас товара на полмиллиона долларов, он еще и собирался продать его здесь в России. Это человек, для которого нет ни Родины, ни корней. А что делают с собакой, которая гадит в собственном доме? У нас такую собаку вешают или забивают камнями. - А вы, значит патриот? - Это слишком гордое слово, оно как орден на груди больших людей, а мы люди маленькие. Но я никогда не продавал свой товар ни в своей стране, ни в России. Мой товар идет в Голландию, в Канаду, туда где его разрешено употреблять открыто. Не нам диктовать чужим народам, что для них хорошо, а что плохо. У них есть свои правители и это мудрые люди, судя по тому, что их страны процветают. Им там виднее, что запрещать, что разрешать. А нам нужно думать как сделать так, чтобы и наши народы получили хотя бы по лепешке с достархана, который накрыл для человечества Аллах. У нас страна бедная, работы нет, народ бедно живет. Тысячи людей умерли бы с голоду, если бы на том конце света тысячи других людей не захотели испытать райское блаженство здесь и сейчас. Раньше нам говорили - давайте хлопок, больше хлопка, еще больше хлопка... С утра до вечера наши женщины и дети гнули спины на хлопковых полях, а теперь оказалось что наш хлопок никому не нужен. Чтобы не умереть с голоду людям приходится выращивать коноплю и мак, и одно то, что это дает возможность выжить моему народу, смягчает наш грех. - Допустим, те, кто употребляют ваше зелье, сами выбирают свою участь, хотя и тут поспорить можно. Но в вашей схеме нет места для их родных и близких, которые страдают не меньше, а может быть и больше чем сами наркоманы. - На все воля Аллаха, кто я такой чтобы поправлять его деяния. - Давайте вернемся на землю. Так кто же убил Вартанова? - Он погиб по недоразумению, зачем-то сел в машину Афанасия, как раз в то время, когда тот должен был ехать на встречу со мной. - Кто стрелял? - Вы этого человека уже взяли на складе с поличным. Он пойдет по статье за торговлю наркотиками, потому что не смог уберечь вверенный ему товар. А этот шакал, Афанасий все равно от нас не уйдет, мы его из-под земли достанем. - Советую поторопиться, а то сгниет. Вчера нам сообщили по каналам Интерпола, что Афанасий попал под машину где-то возле Барселоны и скончался, не приходя в сознание, хотя похоже он не приходил в сознание с тех пор как оказался в Испании - пил беспробудно. - Вот видите, Сергей Сергеевич, он погиб и без нашего участия, значит, ему на роду было написано умереть позорной смертью, а кто исполнитель, профессиональный киллер или почтенный отец семейства, который вез свою семью на пикник, не имеет значения. - Да вы фаталист, господин Рахманкулов. - Я реалист, и по мере возможностей стараюсь быть полезным своему народу и вашему, потому что он мне не чухой. Я ведь учился здесь в Тимирязевке, а потом кончал ВКШ. У меня здесь много друзей и знакомых. А когда моим друзьям грозит беда, я не могу спокойно смотреть на это. На днях я имел любопытную встречу с представителями колумбийской наркомафии - два таких мрачных господина и при них переводчица. Они предложили мне сотрудничество. Хотят, чтобы я помог им продавать их товар - кокаин здесь, в России, а взамен предлагают открыть для моего товара американский рынок. Я конечно на это не пойду, но боюсь, что и в Москве, и в Ташкенте, и в Душанбе, найдутся люди, которые пойдут на дележ рынков. Этих колумбийцев зовут Табаско и Гуакамоле. Они похожи на киргизов, только очень мрачные. Одеты элегантно с платочками в кармане, но манеры у них как у простых крестьян, когда я предложил им сигары, они не стали отрезать кончики ножичком, который лежал на столе, а откусили их зубами и сплюнули прямо на пол. И вообще они мало говорили, зато переводчица трещала как сорока. Удивительный этот испанский язык, чтобы сказать "давайте сотрудничать", нужно потратить сто слов. Хорошо еще, что у них там тепло, а то бы они мерзли, оттого что вся энергия уходит в слова и на тело ничего не остается. Мирза засмеялся мелко и угодливо, как бы извиняясь - Спасибо за интересную информацию, - сказал Халабудов. - Не буду вас больше отвлекать от государственных дел. - Что вы, это мой долг. Я в любое время... Сегодня я уезжаю домой, угощу вас фруктами из своего сада. Халабудов распрощался с коварным азиатом и поехал к себе на Петровку. По дороге он явственно почувствовал тяжесть в желудке. Это был первый признак обострения, значит все-таки его на сей раз не удастся избежать. Вернувшись в свой кабинет, Халабудов включил чайник и подошел к окну, обменяться впечатлениями с фикусом, и тут опять раздался звонок. И все тот же начальственный голос спросил: - Ну что, Сергей Сергеевич, побеседовали с Рахманкуловым? - Да, - ответил Халабудов. - И что он вам сказал? - Ничего существенного. - Ну вот и слава богу. А я сегодня утвердил списки на повышение в звании, так что ждите сюрприза. - Спасибо, - сказал Халабудов, - Большое спасибо за доверие и внимание. Он заварил себе чаю и присел на подоконник. Из окна открывался чудесный вид на осенние бульвары. "А все-таки "тугие дни" по-своему прекрасны, - подумал он, - скучно было бы жить на свете без них". Роза Марковна собрала Фиму в дорогу так, как будто ему не самолетом лететь четыре часа, а месяц ехать на перекладных. И чего только она не напихала ему в сумку. Ну жареная курица - это святое дело, но зачем же было класть еще и котлеты, крутые яйца, вареные сосиски, шарлотку с яблоками, домашнее печенье и еще всякое другое, отчего сумка стала совершенно неподъемной и испортила Фиме первые самые трогательные впечатления от путешествия. То есть дорога от дома аэропорта превратилась в атлетический марафон. Обычно Фима приезжал в аэропорт задолго до начала регистрации, чтобы адаптироваться к обстановке полета. Умом он понимал, что самолет - это такое же транспортное средство, как трамвай или автомобиль, аэродинамика, там, навигация и все такое, но в глубине считал все-таки чудом, что такая металлическая дура летает по воздуху. А всякое чудо эфемерно по своей сути, и потому Фиме было всякий раз чуть-чуть не по себе перед полетом, самую малость. Это ощущение проходило уже в аэропорту, но только, когда никто его не теребил и не торопил. На сей раз он приехал в Шереметьево, когда регистрация уже началась. Клауса нигде не было видно, а у него билеты. Фима встал в одну очередь, отстоял половину, но тут оказалось, что это на рейс Абу-Даби. Подивившись на то сколько людей летит в пустыню, он перешел в другую очередь, на сей раз на Барселону, отстоял почти всю, но Клауса не появлялся. Это обстоятельство налагалось на предполетную тревогу и заставляло Фиму нервничать. Он уже хотел пропустить тех, кто стоял сзади и снова занять место в хвосте очереди, но тут его громкий окликнул женский голос: "Фима!". Сомневаться в том, что окликали именно его, не приходилось, не так много Фим могло находиться в семь часов утра, в Шереметьево, в секторе, где производилась регистрация пассажиров на рейс в Барселону. Он оглянулся и увидел Клауса с рюкзаком за плечами и двумя чемоданами в руках. На лице у него была виноватая улыбка, а рядом с ним семенило некое воздушное создание во всем светлом: шляпка, пальтишко, чулочки, туфельки все в тон и все цвета фруктово-молочных продуктов. Пара подошла к Фиме и он с удивлением опознал в спутнице австрийцы секретаршу фирмы Trade group Realta Зиночку. Пока Клаус представлял ее Фиме, как совершенно свидетельницу, которая может опознать труп, и приносил извинения за опоздание на изысканном языке Шевченко и Петлюры, секретарша ему заговорщицки подмигивала. А после того как они, наконец, прошли регистрацию и паспортный контроль, и Клаус сбросил свою поклажу, и довольный удалился в туалет, Зиночка чмокнула Фиму в щеку и горячо зашептала ему в ухо. - Только ты, пожалуйста, не ревнуй. Я тебе все объясню. У тебя ведь нет серьезный намерений по отношению ко мне. Ничего не говори, что я дура и не вижу что нет. А если даже... Мы с тобой бедные как две мышки, а у Кольки дом в Вене с виноградником и "опель". Он, конечно, мне ничего не обещал, но прибалдел от меня. Это видно, скажи... Я ему пожаловалась, что не отдохнула летом и он мне сразу предложил прошвырнуться в Испанию на недельку. Ты ведь мне этого не предложил, а еще ревнуешь. - Да кто тебе это сказал? - Женское чутье мне подсказывает, но ты не должен этого делать. Если человек по-настоящему любит, то он должен всегда желать добра своему предмету, даже если добро поступает со стороны. - Да кто тебе говорил про любовь? - Твои глаза - Минус три, что там можно увидеть? - Добрую душу и мягкое сердце. - Ты еще скажи - шоколадное. Тут вернулся Кучка и объявили посадку на самолет авиакомпании "Иберия" следующий рейсом Москва-Барселона. Полет прошел легко и весело. Фима даже забыл, что совершенно неестественным образом летит по воздуху в железной "дуре", и все благодаря Зиночке. Она смеялась, кокетничала не только со своими спутниками, но и с соседями, требовала у бортпроводников то вина, то сока и вообще была в ударе. Путешественники не успели оглянуться. Как приземлились в Барселоне. В аэропорту их встречал бритый наголо молодой человек с квадратной челюстью и глазами навыкате в форме офицера испанской полиции. Он предложил всем сразу же проехать в морг и опознать труп, а уж потом направиться в гостиницу, чтобы в этот день к делам уже не возвращаться. Так и сделали. Мертвый Афанасий, как это не кощунственно было сознавать, выглядел лучше чем живой. С лица сошла порочная одутловатость, и оно обрело некую определенность, не бог весть какую, но все же. Теперь Афоня стал похож на школьника переростка, в котором дебильность сочетается с природной жизнерадостностью. Но все же это был образ человека. - Да это он, - сказала Зина, и в глазах ее засверкали две очаровательные слезинки, которые были ей очень к лицу. Полицейский закрыл труп простыней и рассказал, как Афанасия занесло под машину. Судя по обнаруженному в крови коммерческого директора количеству алкоголя, он пил беспробудно несколько дней подряд, переходя из одного бара в другой. Когда все известные ему питейные заведения закрылись он решил, видимо ехать в Барселону. Вышел по нашей московской привычке чуть ли не на середину на шоссе и стал останавливать машину. Шел дождь и шоссе было мокрым, Афоня поскользнулся и угодил под колеса "сеата" на котором пожилая сеньора, служащая местной телестудии, возвращалась домой с ночной смены. Вот и вся история бесславного мытищинского гангстера, которого неласковая судьба занесла за Пиренеи и бросила под безжалостные колеса автомобиля. В карманах у него нашли российские загранпаспорт, несколько сотен песет и кредитную карточку "Альфа-банка" и бумажку с адресом виллы "Вероника", где он жил. Он не слова не знал ни на одном из иностранных языков и видимо кого-то попросил написать записку, которую он показывал таксистам. После опознания полицейский отвез гостей в отель "Плаза", где им зарезервировали номера. Это был большой и шумный отель, где останавливались туристы со средним достатком. Фиму поселили в номере, окна которого выходили на площадь, посреди которой возвышалась Арка, окруженная фонтанчиками. За площадью начиналась широкая лестница, которая вела на холм, на вершине которого находилось красивое здание с куполом и классическим портиком. И над всеми этими красотами по-южному бесстыдно раскинулось небо все в розовых разводах.. Не успел Фима налюбоваться красотами Барселоны, как к нему заявились Клаус и Зина. Она успела сменить свой элегантный наряд на шорты и майку и смыть макияж. - Мы тут нашли бассейн и решили искупаться до ужина, - защебетала секретарша. - ты ни за что не догадаешься где он находится... На крыше, представляешь, и оттуда весь город как на ладони. Бери плавки, и пойдем с нами. Бассейн был крошечный, вода холодная, да и предзакатное солнце уже не грело. Поплескавшись и подрожав немного в шезлонгах, компания нагуляла зверский аппетит, и в момент умела половину фиминых продуктовых припасов. А вечером все поехали развлекаться на Рамблес. Зиночка хорошо подготовилась к поездке. Она обзвонила всех подруг знакомых и даже знакомых своих знакомых, которых совершенно не знала и выспросила все насчет Барселоны и ее окрестностей. В планах у нее были: и собор Саграда Фамилия и музей Пикассо, и морской аквариум... В общем девушка решила оттянуться по полной программе, но главным пунктом этой программы была ночная авенида Рамблес. Фиме это гнездо наслаждений и разврата показалось жалкой копией Тверской. Магазины победнее, чем в Москве, бары какие-то обшарпанные, дамы одеты безвкусно, джаз - хиленький, нахохленные "ночные бабочки" напоминали осенних ворон на бульваре. И все за песеты, и все так дорого... Фима посидел часок с друзьями в баре выпил стакан какого-то соку с красивым названием "сангрия" и поехал в отель доедать котлеты. Гостиничный холл был почти пуст. Девушка-портье улыбнулась Фиме казенной улыбкой, похоже было, что она просто показала ему зубы. Они были устрашающе длинные и голубоватые. В кресле под пальмой спиной к Фиме сидел крупный седой джентльмен в синем костюме и что-то писал. Эта благородная спина, этот великолепный затылок Фима уже где-то видел. В Америке? В кино? В прошлой жизни? Да нет же, всего два дня тому назад в квартире на Котельнической, ведь это никто иной, как профессор Муха. - Вацлав Иванович, - обрадовался Блюм. - Какими судьбами? Профессор от неожиданности вздрогнул - Господин детектив. Вот уж не думал, вас здесь встретить. Вы, конечно, говорили, что намерены посетить Барселону, но ваш австрийско-украинский коллега показался мне не настолько серьезным, чтобы организовать такую поездку. А я тут закончил свои дела в Сарагосе, и решил выбраться на денек в сей благословенный город, чтобы навестить старых друзей. - Как хорошо, что я вас встретил, - Фима не скрывал своей радости. - Мы хотели пригласить вас с собой в качестве эксперта, но Клаус решил тащить с собой свидетеля. - Свидетеля чего? - Разве я вам не говорил, несколько дней назад здесь погиб в автомобильной катастрофе сотрудник того самого виноторговца, на вилле которого прятали Кукулькана. Свидетель его опознал, и завтра мы собираемся на виллу, чтобы поговорить со смотрителем. Не исключено, что и нашего Змея там найдем. Не могли бы вы поехать с нами? Мы были бы очень благодарны, если бы подтвердили подлинность раритета. - Но у меня намечены встречи... - Это не замет много времени. - Хорошо, я позвоню вам утром. В каком номере вы поселились? Профессор все-таки решил присоединиться к компании, что вызвало неподдельную радость всех и особенно Зиночки, которая сразу же сомлела от пожилого бонвивана. Курортный городок Санта-Сусанна находился примерно в часе езды от Барселоны. Таксист сразу же согласился туда ехать и, что интересно, не потребовал даже оплаты за оба конца. Видимо он, как и пассажиры получал удовольствие от скорости, от просторов, которые отрывались за городом, от солнечного утра и свежего ветра с моря. Городок Санта-Сусанна располагался у подножья невысокой гряды, ниже простирались свежевспаханные поля, далее шли ряды больших отелей, железная дорога, по которой бесшумно бегали серебристые игрушечные поезда, а за ней начиналось море. Оно то сверкало на солнце, то вбирало в себя небо, разлагая его чистый синий цвет на зеленый, голубой, белый, стальной и даже фиолетовый. - Hemos llegado. Luego mejor ir a pie. Las calles son muy estrechas aqu1. - сказал таксист. - Дальше ехать нет смысла, - объяснил профессор, который единственный из всех пассажиров понимал по-испански. - Это должно быть где-то рядом, поселок небольшой. Спросим русскую виллу, надеюсь их здесь немного. Клаус расплатился с шофером, взял счет, внимательно его изучил, аккуратно сложил и сунул его в бумажник. - Орднунг юбер аллес2, - произнес он торжественно, и поднял вверх указательный палец. - Он все-таки немчура, - засмеялась Зиночка. - Та ни, мы ж австрияки, - не понял юмора Клаус. Переход был столь неожиданным, что даже профессор не сдержал улыбки. Виллу "Вероника" нашли быстро, это был небольшой двухэтажный коттедж с газоном и аллеей из роз, ведущей от калитки до высокого крыльца. Окна на первом этаже были распахнуты, и оттуда на всю округу разносился голос Аллы Пугачевой: "А ты такой холодный, как айсберг в океане..." - Это наверно дон Мигель от жары крутит, - высказал предположение Фима. Но оказалось, что дон Мигель здесь не при чем. Дверь виллы распахнулась и взорам путешественников предстала Вероника в каком-то невероятном капоте с пальмами и птицами. Солнце светило ей в глаза и она приставила ко лбу руку козырьком, чтобы рассмотреть гостей у калитки. Наконец она разглядела в толпе незнакомых людей Фиму, всплеснула руками и поплыла между розами отворять калитку. - Ефим, какими судьбами? Что-нибудь опять случилось? - в ее голосе звучала явная тревога. - Да вот решили навестить вас, чтобы смягчить тоску по родине. Говорят русские люди, как только оказываются за границей, сразу начинают тосковать по родине. Вот только черного хлеба не догадались захватить, а водку выпили вчера в гостинице, - отшутился Фима, чтобы никто не заметил, что он смущен. - Проходите, проходите, - успокоилась хозяйка. - Сейчас чаю попьем. У меня здесь есть самовар. Она уже знала, что случилось с Афанасием, ней приходила полиция, и все рассказала. - Он жил здесь все время до моего приезда и пил беспробудно, - рассказывала Вероника, потчуя гостей чаем из самовара и булочками с кремом собственной выпечки. - Тут всюду были пустые бутылки, а запах стоял, хоть святых выноси. - Грязная собака, - подтвердила Зиночка. - Он очень испугался, когда я приехала, - продолжала Вероника. - Собрал свои пожитки и переехал в отель, но потом стал заявляться каждый вечер и всегда пьяный. Его тут прозвали "сеньор боррачо. Это значит пьяница. Нес всякую чушь про каких-то азиатов, которые хотят его убить, про то, что он миллионер. Предлагал ехать с ним в Одессу, в Лондон, в Америку. - Простите, в какую Америку? - спросил профессор. - В ту самую, в Штаты наверно, в какую же еще? - опешила Вероника. - Еще бывает Южная Америка, - улыбнулся профессор. - О ней разговора не было. - Нет, он вообще оскотинился и стал ко мне приставать. А я ведь одна в доме и никого тут не знаю кроме Мигеля, а он живет на другом конце поселка. - Надо было дать ему по яйцам, - в сердцах сказала, почти выкрикнула Зиночка, но поймав насмешливый взгляд профессора стушевалась. - Легко сказать по яйцам. Он вон какая туша, а я ведь женщина, - продолжала Вероника. - Я, конечно, его выставила и сказала, чтобы он больше не являлся, а то я сообщу в полицию, что он скрывается от российского правосудия. Он испугался и удрал. Вот тогда он и попал под машину. - Так ему и надо сволочи, - не удержалась Зиночка. Вероника замолчала, и теперь стало видно, как она сдала с тех пор, как Фима видел ее в последний раз. Глаза запали, и даже обильный макияж не мог скрыть темные круги вокруг них. На лбу появилась глубокая складка, которую уже никакие питательные маски не расправят. Щеки обвисли. Теперь ей можно было дать все пятьдесят. "Несчастная баба, - подумал Фима, - за какую-то неделю потеряла мужа и любовника, а тут еще этот подонок Афанасий разыгрывал тут триллер... Хотя, если по большому счету, то они все подонки, и рано или поздно довели бы ее до дурдома, а так богатая вдова с шикарной квартирой в Москве, престижной машиной, недвижимостью за рубежом и могучим телосложением. Столько беспризорных мужиков сочли бы за счастье проявить заботу о такой вдове. А может познакомить ее со Стасом Рыженковым. Она ведь не вредная, крупные женщины, как правило, покладистые и ласковые в душе". - Вероника, покажите нам свой дом. - Давайте поднимемся наверх, оттуда такой вид на море. Вилла, такая маленькая снаружи, изнутри оказалась довольно просторной. На первом этаже помимо гостиной имелись еще кабинет, кухня, ванная и два туалета. Наверху - три спальни. Обстановка везде была довольно скудная, чувствовалось, что у хозяев еще не было времени серьезно заняться интерьерами. В спальнях и в кабинете стояли напольные вазы с сухими артишоками и пыльными бессмертниками, и это несмотря на то, что весь городок, несмотря на позднюю осень, утопал в розах. Тут и там висели репродукции Пикассо и Миро, видимо закупленные оптом на местном базаре. Других украшений не было. В общем, дом производил впечатление не обжитого. И только в подземном гараже было заметно присутствие хозяина. На полках были разложены инструменты и запчасти. По углам стояли емкости с маслом, тасолом и автомобильной косметикой. Не было только машины, но ее запах не успел выветриться. - Дон Мигель держит здесь свой автомобиль, - пояснила Вероника. - За это он возит меня по магазинам и на рынок. - Сколько вы ему платите? - полюбопытствовал Фима. - Кажется, Алик положил ему пятьсот долларов в месяц. - Да за такие деньги я бы носил вас на закортках, - пошутил Фима. Вероника посмотрела на него благодарным взглядом и заманчиво улыбнулась. Клаус внимательно обследовал полки. Его внимание привлекла круглая коробка в которой лежала ветошь. - Дывытесь, - обрадовался он, - це коробка с под торта "Захер". Турысты завжди везуть з Вены таки торты. Сдается що в этой коробце злодии пивезлы сюды Змеюку. - Неужели таможенникам не пришло в голову проверить ее содержимое? - высказал сомнение профессор. - Это были не простые воры, а колдуны, обладающие способностями к гипнозу, - пояснил Фима. - Они могли заморочить голову кому угодно. Таможенники просто не обратили внимания на торт. - Вони чародии, - подтвердил Кучка. - Допустим, - согласился профессор. - Но почему тогда в ней нет Кукулькана? - Их кто-то спугнул, испанская полиция или Интерпол, - объяснил Фима. - Они спрятали Пернатого Змея на вилле, чтобы вскоре за ним вернуться, но кто-то перебежал им дорогу. Мы приехали сюда, чтобы выяснить, кто это был. - Прямо как у Донцовой, - восхитилась Зиночка, которая все время старалась как бы невзначай прижаться к профессору. - А эта, как вы говорите, пернатая змея не могла выпорхнуть в окно. - Ой, Зина, умоляю тебя, не бери в голову. Кстати, почему бы нам не вернуться в гостиную и не выпить по рюмке чего-нибудь, что будет покрепче чая и получше того овощного пойла, что мы пили вчера в баре, - сказал Фима и подмигнул секретарше. Предложение показалось всем своевременным. У Вероники нашлись джин и виски. Она принесла бокалы и лед. Отхлебнув виски, Фима с тоской подумал о котлетах, которые остались в гостинице. Но тут с улицы донесся шум автомобиля и через некоторое время в комнату вошел, нет, скорее вкатился лысый как колено, упитанный коротышка лет эдак шестидесяти с тусклыми глазами. - Buenos dias senores!1 - А вот и дон Мигель, - радостно объявила Вероника. - Хотите выпить, сеньор? Сеньор был не прочь опрокинуть рюмашку на халяву. Коротышка оказался общительным малым. Он довольно бегло лопотал по-английски, потому что некоторое время жил в Гибралтаре, но говорил он слишком быстро и с сильным акцентом, так что разобрать, о чем речь было почти невозможно, и профессору пришлось взять на себя роль переводчика. Мигель охотно распинался, когда речь шла о погоде, о ценах на бензин, о системах теплоснабжения. Но как только Клаус перевел разговор на индейцев, он моментально заткнул фонтан и на все вопросы отвечал односложно. Да, мексиканцы приезжали. Да, у них была записка от Фернандо, который просил дать им кров. Да, они ночевали здесь в спальне наверху, но ничего не испачкали, даже постель не разбирали, спали, видимо, на полу, на ковре. Они были простые люди, не кабальеро, хотя и вырядились как на свадьбу. Никаких вещей после себя вроде не оставили, хотя кто его знает, он же не обыскивал всю виллу. Потом приехала хозяйка с сеньором Себастьяно. Совсем недавно здесь гостил несчастный сеньор Атанасио, и вот снова - хозяйка. Жаль, что несчастный сеньор Алессандро так и не успел ни разу отдохнуть на своей вилле. Что творится в мире, хорошие люди гибнут как мухи, он так и сказал como moscas, а всякая сволочь живет себе и живет... - Стоп, - прервал его философское отступление Фима. - А после отъезда хозяйки никто не заходил на виллу? Испанец замялся, вопросительно посмотрел на Веронику, дескать, ты же все знаешь, зачем эти вопросы, и нехотя признался. - Через несколько часов после вашего отъезда, - Мигель почтительно поклонился Веронике, - заходил один русский сеньор. Он сказал, что сеньор Себастьяно просил его забрать синий рюкзак, который впопыхах забыл в кабинете. Мы с ним зашли в кабинет и действительно нашли там рюкзак. Сеньор внушал доверие, и я посчитал своим долгом отдать ему забытую вещь. - А вы не припомните, как выглядел тот сеньор? - спросил Фима пристально глядя в глаза дона Мигеля. - Он был такой белокурый, среднего роста. Трудно описать, все северяне с первого взгляда кажутся нам южанам на одно лицо. С ним была очень красивая женщина. Они остановились тут неподалеку, в отеле, я несколько раз потом встречал их на рынке. - Это наверно та самая пара, которую мы встретили в аэропорту - предположила Вероника. - Невысокий блондин в шортах и в майке с надписью BOSS и жгучая брюнетка в красных бермудах. - Да, да, - радостно закивал испанец, - очень красивая женщина, похожа на актрису Сару Монтьел в молодости. Фима вдруг вскочил с места, налил себе полстакана виски и выпил залпом. - Так что было написано на майке? - BOSS, - в один голос ответили Вероника и Мигель. - Где находится отель, в котором останавливалась эта пара? - Фиму было просто не узнать, в один момент из вальяжного курортника в энергичного полководца у которого в голове созрел план победоносного сражения, и ничто не могло помешать его осуществлению. - Клаус, мы должны проверить списки постояльцев. Вацлав Иванович, вы поедете с нами, может понадобиться переводчик. Дон Мигель, вы нас туда отвезете. По дороге они заехали в полицейский участок, прихватили с собой на всякий случай местного стража порядка, чтобы избежать недоразумений с администрацией гостиницы. Выслушав полицейского, менеджер отеля, элегантная дама в очках, села за компьютер, и через несколько минут Фима уже держал в руках длинный список фамилий. Примерно треть гостей составляли россияне. Фима впился глазами в распечатку: Кузины, Мухаметшина, Кабанов, Лапшины... - Вот, - ткнул он пальцем в список, - Леонид Колобасов и Нинель Шпак. - Вы их знаете? - спросил профессор. - Это моя бывшая жена и отец моих детей, то есть муж моей жены... Впрочем, не важно, главное, что мы теперь знаем, кто вывез Пернатого Змея в Россию. Сейчас же едем в аэропорт. - Здаетца мне що сьогодни вже нема летакив до Москвы, - охладил его пыл Кучка. - Поидэмо завтра утром - А лучше днем, чтобы как следует выспаться перед дорогой, - рассудил профессор. - Вы мне напомнили один анекдот, - рассмеялся Фима. - Трое мужчин оказались на необитаемом острове. Одному семнадцать лет, другому - тридцать, а третьему - пятьдесят. Младший схватил бинокль и взобрался на пальму, посмотрел, спрыгнул с пальмы, и кинулся к морю, на ходу сбрасывая одежду: Плывем на соседний остров, там девчонки". Тот, которому тридцать, говорит: "А куда спешить, сейчас срубим пальму, сделаем плот и поплывем". А старший почесал затылок и сказал: "Зачем нам вообще куда-то плыть - у нас же есть бинокль". - Я все-таки не настолько стар, чтобы обходиться биноклем, - усмехнулся профессор, - и потому предлагаю заехать за дамами и поужинать где-нибудь в городе, чтобы не обременять нашу очаровательную хозяйку. - О це дило, - поддержал его Кучка.- Я вже хочу исты. Однако поесть им удалось не скоро. Дамам потребовалось целых три часа, чтобы привести себя в порядок, принять душ сменить макияж, надеть вечерние платья. Вероника облачилась в нечто, напоминающее наряд африканского вождя, в нечто просторное и дорогое цвета спелой вишни. Издалека ее можно было принять за диван, который поставили "на попа". И двигалась она во всем этом соответствующим образом, если она шла, то всем было ясно: вот идет королева, а, когда присаживалась, все невольно вскакивали с мест, потому что видеть в присутствии "ее величества" просто психологически не представлялось возможным. Зиночке пришлось проявить чудеса изобретательности, чтобы не превратиться в деталь парадного портрета монументальной леди. Для того, чтобы казаться побольше, секретарша выбрала платье цвета топленого молока, широкополую светлую шляпу, всю в кружевной пене, и белые перчатки. Рядом "двухстворчатой" Вероникой она была она, несмотря на свою миниатюрность, она все же была не пажом, а инфантой. Мужчины тоже не ударили в грязь лицом. На Клаусе был темно-серый костюм, белая рубашка и фривольный розовый галстук. Муха в своем синем костюме и при бабочке выглядел как композитор, которому предстояло представить на суд публики свою новую симфонию. И только Фима остался в своем неизменном пиджачке и стоптанных ботинках, надраенных, правда, до блеска, но это как ни странно не портило общую картину. Фиму вполне можно было принять за какого-нибудь компьютерного воротилу, которому не нужно выпендриваться, чтобы заслужить признание. Необычная кавалькада поставила в тупик официантов, которые привыкли раскладывать клиентов по полочкам. Они уже успели привыкнуть к причудам новых русских, которые могут в жару глушить водку стаканами, требовать на ужин супчику и терзать рыбу руками. Хуже них были только немцы, которые были столь же бездарны в еде, и к тому же скупы на чаевые. Эти же не подходили ни под какие стандарты, и потому вызывали у персонала нервозность на грани легкой истерики. Испанцы вообще склонны впадать в истерику при виде не понятного и необъяснимого, а испанские официанты - вдвойне. - Давайте закажем что-нибудь национальное, - предложила Вероника, - Что-нибудь экзотическое, паэлью, например. - Для господина Кучки, это может быть и экзотика, а для нас просто плов, причем не лучшего качества. Вообще испанская кухня ни в какое сравнение не идет ни с французской, ни с итальянской. От прочих европейских кухонь она отличается тем, что в ней ощущается некоторое влияние Востока. Но плов все рано вкуснее готовят в Ташкенте, свиные шницели - в Вене, а шампиньоны - в Париже. К тому же здесь все блюда готовят из полуфабрикатов. Вам когда-нибудь приходилось заглядывать ресторана в испанском курортном городке. Мне приходилось и неоднократно, и смею вас заверить, что это вовсе не кухни, а комнатки где разогревают полуфабрикаты. - И что же мы будем есть? - по голосу было заметно, что Зиночка в растерянности. - Закажем то, что невозможно испортить на кухне: крабы, устрицы, сардины и, конечно, шампанское, испанское шампанское вполне сойдет на каждый день. - Профессор, за что вы так не любите испанцев? - спросила Вероника. - Да что вы, я, можно сказать, обожаю этот народ, но, как говориться, кого люблю, того и бью. У испанцев, как, впрочем, и у других народов есть черты, от которых я, мягко говоря, не в восторге, например угрюмость и истеричность. Каждый испанец одновременно и Санчо Панса и Дон Кихот, он трудолюбив, практичен и даже скуповат в обычной жизни, но как только его начинают обуревать страсти: любовь ревность, религиозный фанатизм, коммунистическая идея, да мало ли, он превращается в неистового сумасброда лишенного всякого здравого смысла. В конце концов, это плохо кончается, прежде всего, для него самого, но предотвратить катастрофу невозможно. Страсть разрывает испанца изнутри. Итальянцы не менее темпераментны, но самоирония и юмор, помогают им выпускать пар. Они научились получать удовольствие даже от страдания. Испанцы же воспринимают себя слишком всерьез, и оттого перегорают как лампочки при резкой смене напряжения. По числу самоубийств Испания опережает даже некоторые скандинавские страны. - Это не мешает официанту все время коситься в сторону Вероники, - заметила Зиночка. - Это имперский пережиток, - заметил Муха. - Интересная теория, - сказал Фима. - А что вы, профессор, скажете насчет... - Нет уж, увольте, - замахал руками Муха. - Я не настолько профессор, чтобы обсуждать достоинства и недостатки богом избранного народа... Принесли лобстеров и устрицы, и Фима в который раз с тоской вспомнил о котлетах. Но вообще вечер удался. Ближе к ночи появился гитарист, он виртуозно исполнял испанскую классику и старые шлягеры. Зиночка танцевала со всеми подряд, но предпочтение отдавала профессору. Напоследок Вацлав Иванович попросил гитариста сыграть "Голубку". - Это была любимая песня императрицы Карлотты, - пояснил он свой выбор. - Чернь пела ее на свой лад, обзывая несчастную дурой и шлюхой, но она , слава богу об этом не знала. Ужин затянулся далеко за полночь. Когда компания вывалилась из ресторана улицы курортного городка уже опустели, только издали доносилась заунывная мелодия фламенко. Вероника предложила всем ночевать на ее вилле. Фиме досталась одна из спален наверху. Его соседями были Кучка и профессор. Женщины расположились внизу. Фима собрался было спать, но тут дверь тихонько отворилась и к нему в спальню проскользнула Зиночка. - Я на минутку, - быстро зашептала она, присев на край постели, - Мне кажется, что я влюбилась в профессора. Он такой большой, умный, уверенный в себе... Австрияк по сравнению с ним сявка. Как ты думаешь, профессор богатый? Он пишет книги и преподает в Америке... - Не думаю, - ответил Фима зевая. - В Америке профессора не самые богатые люди, полицейские зарабатываю там много больше. Хотя Муха, судя по всему, в деньгах не нуждается - оплатил наш ужин и глазом не моргнул. Все знаменитости у него знакомые, мир исколесил вдоль и поперек, и квартира у него будь здоров в высотке на Котельнической. А еще наверно дом в Калифорнии есть, такие как он не живут в наемных квартирах. Вообще он больше похож на какого-нибудь аристократа, чем на ученого - одевается с иголочки, в ресторане заказывает только самые изысканные блюда, обожает антиквариат и книги в дорогих переплетах. - Да, но он же старый. - Правильно, Клаус гораздо моложе. Вообще, симпатичный парень, крепкий такой боровичок, и весь как на ладони. Такой уж, если женится, так на всю жизнь. Уверен, что ему и в голову не придет заначить от жены деньги. Он не карьерист, но настоящий служака, через пять лет, как пить дать, станет старшим инспектором, а там глядишь и главным. - Он хочет, чтобы мы остались здесь на недельку. - Правильно, почему бы не отдохнуть на халяву. Мне никто не предлагает, а то бы и я остался. - А профессор завтра уезжает в Мадрид. - Да определись ты, наконец, кто тебе нужен. - Ой, Фима, не знаю, раскорячилась умом и не могу выбрать. - В таком случае, есть смысл плыть по течению. Иди сейчас спать, а утром жизнь подскажет тебе выход. - Легко тебе, Фимка, рассуждать, ты мужчина. В том-то и вопрос, с кем спать? - Ну, можешь остаться здесь. - Нет, Фимка, милый, мне, конечно, с тобой хорошо, но ведь надо думать и о будущем, мне уже двадцать пять лет. Я, пожалуй, пойду в сад и подумаю там. Она выпорхнула из спальни. Фима разделся, взбил жиденькую подушечку, отвернулся лицом к стенке и закрыл глаза. Морфей был тут как тут , он заключил Фиму в свои объятья и унес в страну грез. Но сквозь сон Фима почувствовал, что его кто-то еще обнимает. - Ну, что решила? - спросил он, всем телом отвечая на объятие. - Мне страшно, - услышал он в ответ голос Вероники. - По дому все время кто-то ходит. Политбюро Фронта освобождения индейского народа собралось на свое внеочередное заседание в офисе сеньора Энрике Ортиса или камарадо Луиса, что значит "золотой". Для конспирации все члены политбюро были одновременно и членами респектабельного "Лайонс клуба". Никакого подозрения это не вызвало, все они были людьми уважаемыми и не бедными. Сам Ортис подвизался в нефтяном бизнесе. Сеньор Эччевериа, по партийному камарадо Карлос, был членом правления мексиканского филиала компании "Кока-Кола", и близко был знаком с президентом республики, который до победы на выборах был главой филиала. Сеньор Перальта, он же камарадо Кальенте, что значит "горячий" - возглавлял департамент образования в мэрии, а Гонсалес владел обширными землями в Чиапасе. Так что ни у кого не возникали сомнения в том, что эти почтенные люди собираются для того, чтобы решать проблемы благотворительности. И только Хименес ничем не владел и ничего не возглавлял. Он был профессиональным революционером. Ходили слухи, что он воевал в отряде Фиделя на Плайя-Хирон. Потом что-то не поделил с его братом красавицу-мулатку и ушел с Че-Геварой в леса Боливии. Но за несколько дней до разгрома отряда и гибели команданте, он с ним крепко повздорил и уехал в Аргентину. Говорят, его видели потом в Перу и в Колумбии. Но никто точно не знал, где он родился, как пришел в революцию, и кто стоит за его спиной. Одни считали, что он выполняет задание Фиделя, другие - что его прислали в Мексику нефтяные шейхи, третьи видели в нем только пламенного революционера, неподкупного и решительного, способного зажечь массы собственным примером и повести за собой. Хименес приехал в Мексику и устроился работать докером в порту Санта-Крус. Через месяц он возглавил незаконную стачку, которую разогнала полиция. Его хотели арестовать, но он вовремя уехал из города и поселился в штате Чиапас среди индейцев, которые работали на сахарных плантациях Гонсалеса. От него забитые и неграмотные крестьяне впервые услышали слова о равенстве, братстве и былом величии своего народа. Их нетрудно было поднять на восстание, но камарадо Хименес не стал этого делать. Он назначил встречу Гонсалесу в баре и сказал ему: "У тебя есть выбор: стать вторым Хуаресом, или окончить свою жизнь в нищете и забвении. В твоих жилах течет индейская кровь, ты стыдишься этого и напрасно. Все равно все это знают. Твои братья по классу смеются над тобой и за глаза называют "грязным индейцем", и сколько бы ты ни лизал им задницу, ты все равно останешься для них "тупым ольмеком". Но они близоруки и не видят из своих дворцов, что общество созрело для перемен. Во всей Америке будущее принадлежит тем, кто жил здесь испокон веку. Посмотри хотя бы статистику, индейское население во всех странах Центральной и Южной Америки растет как на дрожжах. Рано или поздно Соединенные Штаты обвалятся под тяжестью собственного чванства, за ними, как домино повалятся их марионетки, а на развалинах возродится цивилизация, которой не перестают восхищаться историки. Мы могли еще вчера сжечь твою асьенду, а тебя пристрелить или пустить по миру, но мы решили дать тебе шанс". Следующим был Эччеверия. Однажды он получил по почте письмо, в котором были подробно перечислены все его контакты с руководством концерна "Пепсико". Дополнительных мер не потребовалось, Эччеверия стал ярым защитником прав коренного населения. Два года назад его избрали депутатом парламента, и с тех пор в газетах стали появляться его фотографии с индейскими детьми на руках. Энрике Ортиса никто не шантажировал. Он сам нашел организацию для того, чтобы воспользоваться ее услугами в борьбе с профсоюзами. Организация ему помогла, один из несговорчивых профсоюзных лидеров погиб в пьяной драке, другой якобы похитил кассу и смылся, но сам Ортис после этого крепко засел на крючке у Хименеса. В отличие от своих попутчиков, которые стали революционерами не по своей воле, Кальенте был убежденным марксистом. В студенческие годы он часами просиживал у радиоприемника, чтобы услышать вдохновенного Фиделя. Он выучил немецкий и читал в подлиннике Маркса и Энгельса, сыпал цитатами из Ленина и Грамши. Однако до встречи с Хименесом его политические убеждения и его реальная жизнь никак не пересекались. После университета он не вступил в партийную ячейку, не ушел в партизаны, а по протекции родственников поступил на работу в муниципалитет, где дослужился до высокого чина. Участие в организации было для него осуществлением мечты. Вступив в ее ряды, он хотел бросить опостылевшую работу, порвать с буржуазным окружением, чтобы ничто не мешало служить идее, но Хименес убедил его остаться на службе. В политбюро Кальенте отвечал за чистоту кадров, и на этом поприще снискал себе славу жестокого и бескомпромиссного борца за чистоту рядов. У него в подчинении была команда, безжалостно расправлялась со всеми, кто, по его мнению, был предателем. - Товарищи, мы здесь, чтобы решить по какому пути пойдет революция. Мы должны четко определить позицию по отношению к сапатистам, - начал свою речь Кальенте. Он говорил короткими рублеными фразами, как Фидель и слегка картавил, как Ленин. - Это мелкобуржуазное отребъе, но за ними пошли беднейшие массы. Наша задача перехватить инициативу. Для того, чтобы размежеваться, нам нужно объединиться. Но есть опасность раствориться в их рядах. Чтобы этого не случилось, мы должны прийти на съезд как равные к равным. Но мы не будем равными, пока у нас нет символа свободы. У нас непобедимое учение, но боюсь, они этого не поймут. У нас наберется две-три сотни вооруженных людей, но чем они вооружены - мачете, ружьями времен Панчо-Вильи, бутылками с коктейлем Молотова. Где автоматы, которые нам обещали товарищи Луис и Карлос? Где гранаты? Вы говорите о преданности общему делу, говорите, что готовы отдать за него свои жизни, но пока мы видим, что вы не готовы отдать даже деньги. Пора определиться с кем вы, но помните: кто не с нами, тот наш враг, и мы будем беспощадны к врагам. - Партия Калашниковых с Кубы уже на пути в Вера-Крус, - поспешил оправдаться камарадо Луис. Несмотря на кондиционер у него на лбу выступали капли пота, и время от времени он промокал чело батистовым платочком. - Вы же знаете эту историю с гранатами: чертовы гринго, накрыли всю партию на границе, - сказал камарадо Карлос. - Никто этого не видел, - оборвал его Кальенте. - Каждый из нас должен день и ночь думать о пользе, которую мы можем принести организации. Вы должны помнить, что ваша жизнь уже вам не принадлежит, а вы забыли об этом. - Не так резко, товарищ Кальенте, - вступился за бизнесменов Хименес. - Товарищи неоднократно доказывали свою верность революции. Думаю, что и сейчас они справятся. Но главное сейчас не оружие, а Кукулькан. Без него мы будем выглядеть на съезде бледно. Но его у нас нет. Товарищ Москва, правда сообщает, что напал наконец на его след, но чем это кончится пока неизвестно. - Не верю, я этому гринго, нельзя было поручать ему операцию, - взорвался Кальенте. - Ты забыл, что это была его идея - осадил его Хименес. - Это он рассказал нам о Кукулькане. Он сказал, где находится Пернатый Змей. Он предложил его выкрасть и использовать в качестве национального символа. Это была хорошая идея и ты первый за нее ухватился. - Идея неплохая, но это не значит, что ее исполнение нужно было поручать гринго - не унимался Кальенте. - Убрать его еще не поздно, но пусть сначала найдет Змея, - вставил свое слово второй Хуарес. - А вот с Ласточкой надо кончать сейчас, - добавил камарадо Луис, который тайно ненавидел своего компаньона - отца Марии Рамирес. - Она сдала русскому сыщику Диаса и Санчеса., сотрудничает с полицией, спит с идейными врагами. - Поручим это Москве, - предложил Кальенте. - Пусть он думает, что мы ему еще доверяем. - А как быть с символом? - спросил "второй Хуарес". - У нас есть слепок, фотографии, закажем копию, и пусть дети - будущее нации, на щите покрытом национальным флагом, внесут его в зал, - сказал Хименес, - а подлинник, если он все-таки найдется, можно выгодно продать. Москва встретила Блюма низким серым небом и моросящим, поросячим, как он любил говорить, дождем. И подумалось ему, что нет наверно никакой Испании, а уж Мексики и подавно, что это все ему только пригрезилось, когда он задремал, тщетно пытаясь что-либо разглядеть через запотевшее окно пригородного автобуса, и пальмы в порту, и белая вилла у подножья сьерры, и веселое море, и крабы с шампанским... А Пернатый Змей - это зловещая сказка, когда-то кем-то рассказанная и позабытая до поры до времени, а теперь вдруг всплывшая со дна памяти. Нет, вот Змей существует, и он будет пожирать людей до тех пор, пока его не обезвредят, и сейчас во всем мире нет человека, который был бы ближе к этой цели, чем он, Ефим Блюм. С этой мыслью он и нажал звонок, некогда своей квартиры на Чистых прудах. Где ныне проживало беспокойное семейство Колобасовых. - Фима! Вот здорово! - искренне обрадовался его приходу Ленчик. - А Нинка с детьми на даче. Не знали они, что ты зайдешь, а то бы не поехали. Эти дети, иногда просто ставят в тупик. Васька тут на днях спрашивает: "А этот смешной дядя Фима, кто нам?". А Женька, хитрожопый, зараза, так ехидно ему отвечает: "Это наш первый папа". Умный, собака, весь в тебя пошел, наверно Эйнштейном будет или Березовским. - Леня, я прошу тебя... Ты прекрасно знаешь, кто отец детей - зачем же эти глупые разговоры разговоры. - Да, конечно, но когда я вижу, какие они умненькие и добрые, у меня возникает мысль о соавторстве. - Леня, мы взрослые люди... - Тогда пойдем на кухню и хлобыснем по стопке. У меня есть коньяк. дагестанский, конечно, однако вполне съедобный. Коньяк был и впрямь ничего себе. С дороги и по такой кляклой погоде, он показался Фиме, живой водой. Он даже попросил вторую рюмку, чем привел бывшего компаньона в восторг. - Предлагаю тост за сотрудничество и партнерство, - сказал Колобасов, держа перед собой рюмку как свечку, с помощью которой можно найти путь в прекрасное будущее. - Ты ведь пришел, чтобы сказать мне, что согласен войти в дело? - Почти, - увернулся Фима. - Но сначала я должен знать все о твоем проекте. Скажи, пожалуйста, где тебе пришла в голову такая замечательная мысль? - В Испании, где мы отдыхали этим летом. Там возле Санта-Сусанны есть замечательное кладбище домашних животных, куда свозят собак. Кошек, лошадей и попугаев со всего побережья. А какие там памятники, а цены... - На какие шиши вы ездили в Испанию? Если верить Нинель, вы давно уже окочурились с голоду. - Нина всегда была максималисткой, но в Испанию мы ездили не на свои. Это была скорее командировка, нежели турпоездка. Один мой старый знакомый, который когда-то работал в банке и помогал мне за хороший "откат" получать безвозвратные кредиты, попросил нас съездить в Испанию и выполнить одно деликатное поручение. За это он оплатил нам недельный отдых в Санта-Сусанне, правда, в трехзвездном отеле. - Какое поручение? - Думаю, контрабанда антиквариата, за наркотики я бы не взялся ни за какие бабки. В общем, зашел в один дом, взял бронзового дракончика, покрасил его золотой краской, чтобы был как новый, и спокойно перевез в чемодане, как обычный сувенир. Испанцы не придрались, а в Шереметьево я прошел через "зеленый коридор". - Того человека звали Дэн или Денис? - Он и на тебя выходил, вот прощелыга. Обещал инвестировать в мой проект пять тысяч зеленых и даже для почина похоронил на моем кладбище своего любимого пса, памятник ему поставил, а потом исчез. Я звонил ему чуть ли не каждый день, но никто не подходит. Давай вместе съездим к нему, мы ведь теперь компаньоны, а у тебя такой располагающий вид... - Думаю, мой вид ему до фонаря, потому что покойники такие люди, что ко всем живым норовят относиться одинаково свысока. - Дэн умер? - Его зарезали в подъезде у любовницы? - Вот как, а у меня создалось впечатление, что он голубой. Однажды я пришел к нему, а у него мужик, какой-то кавказец, и вид у них был такой, как будто я их поднял с брачного ложа, тепленькие такие, разнеженные, глаза масляные. - Он не брезговал всем, что шевелиться. Ты часто бывал у него дома? Кого-нибудь там видел кроме кавказца? - Раза три я к нему заходил и кроме кавказца и собаки никого там не встречал, здоровый такой кобель, на черта был похож. Дэн был к нему очень привязан, как все одинокие люди, пятьсот баксов за надгробную плиту не пожалел. Я же говорю тебе - дело надежное. В Москве полно таких психов, которые не пожалеют и тысячи, чтобы почтить память своего вонючего кобыздоха. - Нет, я не могу поверить в успех дела, потому что ты не любишь животных. Ты будешь вести себя неискренне и клиенты от тебя отвернуться. Я, пожалуй, сам займусь этим делом, у меня все-таки ветеринарное образование и мое теперешнее дело тоже имеет к этому отношение. Прости, Леня, но без тебя я лучше подниму этот бизнес. - А как же идея? Это ведь я придумал. Ты хочешь меня обокрасть? - Обещаю компенсировать, но только в том случае, если ты представишь документы о том, что твоя идея запатентована. - Фима, нельзя же быть евреем до такой степени. - Что поделать, Ленчик, это зов крови. Я и так и сяк, а она требует, чтобы я все просчитывал. Вот я и просчитал, что у меня нет никакого резона брать тебя в компаньоны. Во-первых, у тебя нет денег, во-вторых, у тебя нет идеи, потому что она уже перешла ко мне, в третьих, у тебя нет участка, потому что ты его не выкупил. Завтра я поеду в Фирсановку и улажу вопрос с хозяином участка. Но самое главное, это то, что ты не любишь животных, а такое деликатное дело нельзя отдавать в руки черствых людей. Прощай, Ленчик, мне с тобой тут некогда, как говорят американцы, время - деньги. Пока Фима летал в Испанию, Роза Марковна методично и кропотливо отрабатывала профессорские денежки. Разгадать загадку человека в светлом плаще можно было только одним путем - найти как можно больше свидетелей похищения. Такими свидетелями в первую очередь могли стать местные собачники, дворники и пенсионеры, а к этим людям Роза Марковна знала, как подойти. Ту пенсионерку, которая рассказала ей про то, что профессорскую собаку увел из-под магазина "Светлый плащ" звали, как в сказке Василисой. Только в отличие от своей сказочной тезки она была не Премудрой, а скорее, Занудной. Часами могла она говорить о политике, на разные лады понося демократов, которые продали родлину, и восхваляя прежний порядок. - Ты на Зюганова ходишь? - перво-наперво спросила она Розу Марковну. - На митинги, спрашиваю, ходишь? - По праздникам. - Так ты не настоящая пенсионерка. Может ты из этих, из "новых русских"? Может тебе Гайдар с Чубайсом любезнее? - Нет, просто у меня ноги болят, особенно осенью, а обострение всегда приходится на 7-е ноября. - Беда с этими ногами, но ходить на митинги все равно надо, чтобы они там наверху не забывали у кого на шее сидят, чью кровь пьют. Я хожу у меня даже есть постоянный плакат "Долой демократических захребетников!". Но в последнее время Зюганов меня что-то разочаровывает, уж больно вид у него сытый, отъелся на депутатских харчах, и говорить стал гладко, как по писанному. Я вот тут пару раз на Ампилове была, так тот смотрится убедительнее: брючки мятые, сам нечесаный, а говорит так, что всю душу наизнанку выворачивает, хотя очень слюной брызжет, если рядом стоишь, он тебя с ног до головы оплюет, хоть с зонтиком на митинги ходи. А где ты состоишь на партучете? - На железной дороге, где всю жизнь проработала. - Это хорошо, что ты не порываешь связи с производством, там, конечно, народ боевой, чуть что - забастовка и все составы стоят, а этого власти больше всего боятся. А я состою по месту жительства - на овощной базе, где я последнее время работала, партийной ячейки нет, а до этого я была домработницей у генерала одного. Жила у них на квартире, в высотке на Котельнической, там у меня была отдельная комната. - Я думаю, им это было не в тягость, - вставляла Роза Марковна, чтобы разговор не угас - Еще бы, - моментально подхватывала собачница, - такой генерал, да чтобы теснился. Сам Сталин, бывало, присылал за ним машину. В квартире-то икон не было, не положено было по тем временам, так он, сердешный, перед тем как к вождю ехать, всегда крестился на зеркало. - Такой геройский генерал просто не мог не иметь соответствующей собаки. - Была, была собачка, но не генеральская, супруга его, певица из Большого театра, для деток завела, чтобы детки, знаете, росли жалестными ко всякой твари. Смешной такой песик был, весь белый, а на ногах черненькие носочки, Сметаной звали. Хороший был такой, игручий, а детки все одно росли волчатами. То ли оттого, что ласки родительской мало видели, мать-то все в театре да на гастролях, отец тоже в разъездах бывал часто, а если и не ездил, то в штабе заседал, то ли просто зажрались, потому что все у них было: и икра, и дача, и мотоциклеты. Было, значит, и враз все утекло. Генерала перед самой войной арестовали, и больше его никто не видел. Говорила же ему, чтоб не крестился на зеркало, а завел хоть маленькую иконку, чтоб всегда можно было спрятать в комод. Супруга пока оставалась в театре, но работы ей не давали и платили как какой-нибудь уборщице. Чтобы прокормить семью она потихоньку продавала хрусталь, фарфор и всякую мебель. А продажей занимался младший сын, и это у него прекрасно получалось, и это ему так понравилось, что в скорости он забросил учебу в университете и пошел работать продавцом в комиссионный на Арбате. И что-то там у него произошло такое, отчего он загремел в тюрьму, то ли краденые вещи скупал, то ли воров наводил на квартиры, точно не знаю, я тогда уже у них не работала, но только дали ему аж десять лет. Перед самой войной он вышел по амнистии, заходил, говорят, домой на Котельническую, но я его так и не видела. Потом, я слыхала, он родину продал, за границу сбежал. А младший, как отца забрали, попивать стал. Он слабый был здоровьем, как-то по пьяному делу простудился, получил воспаление легких и помер. Тоже был способный парень, на пианиста учился, в консерватории выступал. Афиша у него в комнате висела "Концерт Рахманинова для фортепьяно с оркестром. Пианист Казимир Муха". - Как вы сказали его фамилия? - переспросила Роза Марковна. - Муха, - как будто даже обиделась Василиса, - по отцу. Нечто не помните - Иван Муха - красный командарм. Его портрет рядом с Буденным и Ворошиловым вешали. А жена у него была из полячек по фамилии Болеста, певица-то не бог весть какая, зато красивая - будто с картины. Она-то и дала детям такие чудные имена, старшего назвала Вацлавом, а младшего - Казимиром. Только не учла, что у нас в России на эти имена ангелов-хранителей нет, вот и потеряла детей. Василиса еще долго предавалась воспоминаниям, а тем временем в голове у Розы Марковны созрел прелюбопытный план. - Ума не приложу, где мне искать собак, - прервала она словесный поток Василисы, - Если вы думаете, что это мое животное, так крупно ошибаетесь, мне ее поручили погулять хозяева за двести рублей в месяц. Теперь мне не то, что не видать этой суммы, еще и стребуют стоимость собаки, а это ужас сколько моих пенсий. - Права не имеют, - рассердилась Василиса. - Золотые, я бы сказала, слова, - согласилась Роза Марковна, - только для богатых закон не писан. Видно придется мне ходить по дворам и искать этого черного кобеля. Да кто и знает, не скажет. Вот если бы позволили мне гулять с вашей собачкой, тогда другое дело. Собачник скорее поможет собачнику, чем просто так. - Какие вопросы, бери да ходи сколько влезет, только корми. Она у меня не привыкла ко всяким там заграничным кормам, жрет все, что дадут: кашу, супчик, котлетки... Подхватив шавку, Роза Марковна отправилась на Котельническую. Для собачников она придумала легенду, будто ищет собаку, которая покусала ее болонку, чтобы содрать с хозяев хоть немного денег на лечение. Для большей убедительности она забинтовала шавке переднюю лапу. И в первый же вечер ее ждала удача. Хозяин сопливого сенбернара вспомнил, что дней десять назад видел во дворе ризеншнауцера. С собакой гулял пожилой господин из третьего подъезда. Судя по всему, это была не его собака, потому что он совершенно не умел с ней обращаться. Ну, может, кто из гостей оставил. Собаку звали то ли Триллер, то ли Тролль, в общем, у нее была совершенно дурацкая, не собачья кличка. Если хозяин москвич, то собака должна быть зарегистрирована в клубе. Господин из третьего подъезда говорил, что у нее потрясающая родословная и куча медалей. Роза Марковна хотела позвонить профессору и задать вопросы насчет собаки-двойника, но почему-то передумала и отправилась в клуб собаководов. - Ризен по кличке Триллер? - почесал затылок инструктор. - Что-то не припомню. - Тогда может Тролль? - Был такой, посмотрите в книге, - он выложил перед Розой Марковной амбарную книгу, куда заносились данные о зарегистрированных животных. - Может сами, а то тут у вас все так профессионально, что мне и делать нечего, - поощрила она инструктора материнской улыбкой. - Да тут все просто. Вот запись: ризеншнауцер по кличке Тролль, владелец Труссик Денис отчество неразборчиво, проживает на Маросейке... Чудная какая фамилия... А вот и родословная его кобеля... Ого, не всякий дворянин может похвастаться такой чистотой кровей... Чтобы переварить информацию, которая обрушилась на него со всех сторон, Фима попросил Розу Марковну испечь маковый рулет. Для него, не избалованного, в общем, гастрономическими изысками, маковый рулет был апофеозом кулинарного искусства. С него начинался всякий праздник в доме. Среди его самых светлых воспоминаний детства было прокручивание мака с сахаром в мясорубке. В эти моменты он всегда вертелся на кухне, и, улучив момент, когда мать отворачивалась, запускал ложку в сладкую массу. "Фима, оставь в покое начинку, ты же не хочешь, чтобы я поставила на стол пустой рулет, - сердилась мать. - Испечем пирог, и ешь, сколько захочешь". Но Фиму не проведешь, он-то знает насколько голая начинка вкуснее самого румяного пирога. - Роза Марковна, давайте прикинем, что нового мы имеем на сегодня по нашему делу, и что из этого можно испечь. Итак, вам удалось выяснить, что у Дэна тоже была собака. Скорей всего, это тот самый ризеншнауцер, которого он похоронил у Ленчика. Возникает вопрос, какое отношение ко всему этому имеет профессорский Анубис? - Самое прямое: Анубис и Тролль - это одно лицо, если так можно сказать о собаке. Дэн мог потерять пса, а профессор - найти. Даже самые хорошие хозяева не всегда пишут на ошейнике кличку своей собаки, и тем, кто ее нашел приходиться заново ее называть. Дэн потерял, а профессор подобрал, вот и вся разгадка. - Как у вас все просто получается. Может быть, в таком случае, вы мне объясните, как Тролль вновь оказался у хозяина, и отчего он сдох? - Пожалуйста. В один прекрасный день Дэн шел по улице и увидел своего пса. Не долго думая, он прихватил его с собой. Этот Дэн ведь высокого роста и не исключено, что у него есть светлый плащ. Дома хозяин на радостях накормил своего товарища, что называется "от пуза" и тот сдох от заворота кишок, потому что у профессора ничего не ел от тоски. Не мне вам говорить, что ученые собаки лучше умрут с голоду, чем возьмут еду из рук чужого человека. - Как у вас все складно получается, просто песня. Если продолжать в вашем духе, то профессор, не обнаружив найденыша на месте, вышел на нас, чтобы мы его разыскали. Уж очень он ему запал ему в душу. - А что, разве такого не может быть? - Может, конечно, но уж очень тонко, а там где тонко чаще рвется. - Хорошо, вот вам другая версия. Этот профессор коллекционирует древности. Вы же были у него дома и все видели. Дэн, еще тот фрукт, вы сами мне говорили. Когда он упер с виллы эту вашу индейскую безделушку, у него появилась проблема, как сбыть товар, и он вышел на Муху, кстати, Муха может быть и не профессор, вы же его трудовую книжку не видели. Так вот профессор или не профессор, потому что кто его знает, прежде чем взять вещь, поинтересовался насколько все чисто на горизонте, и тут вы со своими индейскими товарищами. Как вас лучше нейтрализовать? Лучше всего свести знакомство, чтобы быть в курсе ваших планов. А как свести знакомство с тем, кто занимается поиском потерявшихся животных? Взять собачку взаймы и "потерять" ее? - Значит, вы полагаете, что профессор не случайно выбрал именно наше агентство? - Слишком много случайностей. Клиент случайно выбрал именно наше агентство, случайно оказался специалистом по древним индейским богам, случайно знаком с похитителем Пернатого Змея, случайно заинтересовался нашим делом, случайно оказался в Испании... Это по вашему не тонко? - Но профессор производит впечатление очень порядочного человека... - Какой аферист не производит впечатления порядочного человека? Кого может охмурить жулик с внешностью преступника? Ели это тот Муха про которого мне говорила товарка с Таганки, то от него можно ждать чего угодно. Если уж он мог продать родину, что говорить о какой-то мексиканской фигурке. - Хорошо, хорошо, скрепя сердце, я принимаю вашу версию. И что теперь делать? - Судя по всему, до вашей встречи в Испании он не знал где искать Змея, то есть он предполагал, что идол у Дэна, но не был в этом уверен. Сейчас ему это точно известно. Я бы на его месте непременно навестила того, кто привез божка в Россию. - Вы имеете в виду Ленчика? - А что, разве курьером был кто-то другой? Если все так, как я думаю, то профессор уже наверняка побывал на Чистых прудах. - Пожалуй. Но звонить Ленчику бесполезно - будет клянчить деньги на свое дурацкое предприятие. Нужно ехать. Вызывайте Самвела. - И все-таки я бы позвонила сначала, на всякий случай. - Ну так звоните, кто ж вам мешает. Роза Марковна решительно набрала номер, но как только услышала на том конце провода голос, куда ее суровость делась. Лицо ее сделалось как калорийная булочка, а слова закапали малиновым сиропом. - Ниночка, здравствуйте милая! Как детки? У Павлика диарея...Вы меня послушайте, не покупайте эти дорогие таблетки, а нарвите сухого конского щавеля, заварите и дайте мальчику - как рукой снимет, это я вам гарантирую. Как Ленчик? У нас к нему есть деловой разговор. Ах, на даче. Вот и хорошо, мы сейчас к нему подъедем, а заодно я покажу ему, что такое представляет из себя сухой конский щавель. До свидания, Ниночка, поцелуйте детей от тети Розы, если они еще помнят. - Как вы можете так сюсюкать с этой стервозой, - возмутился Фима, когда Роза Марковна положила трубку. - Она же вас похитила и шантажировала меня. - Она мать и хочет только, чтобы было чего покушать и надеть своим детям. Это тоже нужно понимать. А мне она никакого вреда не причинила, мы хорошо попили чаю с ватрушками у них дома, потом Ленчик отвез меня на дачу. Я играла с детьми в лото, а они мне рассказывали, как к ним на участок все лето приходили ежи, один большой и два маленьких. В них есть что-то еврейское, и потом явно ощущается интерес к естествознанию. Если бы я не знала вашу историю, то подумала бы... - Роза Марковна, и вы туда же, имейте, наконец, совесть! - Уже молчу, но детки это все-таки хорошо. Верный Самвел был в Бескудникове через полчаса, а через час они уже подъехали в дому Колобасова в Фирсановке. Ленчик как всегда был рад гостям. Он выудил из холодильника потускневший винегрет, вареную колбасу, черный хлеб и неизменно початую бутылку водки. Видимо, похоронный бизнес, несмотря на все усилия Колобасова, раскручиваться пока не желал. - Ну, что надумал? - Ленчик с надеждой смотрел в глаза Фиме. - Все зависит от позиции, которую займет профессор Муха, - решил блефовать Фима. - Так это ты послал ко мне этого америкоса. А он сказал, что пришел по рекомендации Дениса. Странный тип, ни с того ни с сего стал мне про Киссинджера заливать, будто бы он его кореш, потом перескочил на индейских богов. Говорит, а сам глазами по углам шарит. Я сразу догадался, зачем он пришел, ему нужен дракон, про которого ты в прошлый раз спрашивал. - И ты его отдал американцу? - Да нет его у меня, сколько можно говорить, Дэн сразу забрал. Он встречал меня в Шереметьево. Здоровьем детей могу поклясться. - Вот этого не надо, скажи лучше, о чем он тебя спрашивал? - О Дэне в основном, спрашивал, давно ли мы с ним знакомы, какие у нас с ним были дела. Очень заинтересовался кладбищем, когда я рассказал ему, что Дэн похоронил там своего пса. Видимо почувствовал, что бизнес перспективный. Эти америкосы своего не упустят, у них на деньги чутье, не то, что у некоторых. Все подробно выспросил: где находится кладбище, как туда можно подъехать, как охраняется, какая там почва и нет ли грунтовых вод. В общем, у меня создалось впечатление, что он клюнул. Правда, ничего не обещал, но сказал, что на днях позвонит. А он действительно такой крутой? - Круче не бывает. Ты про Солнцевскую группировку слыхал? Так он у них пахан. Цветная металлургия, алюминиевая промышленность, рыболовецкий флот - все к рукам прибрали. Теперь решили заняться ритуальными услугами, но не как ты, на уровне малого бизнеса, а на широкую ногу. Ты знаешь, что такое собачий бруцеллез? Это страшная зараза, очень страшная, хуже коровьего и даже свиного бешенства. Самое неприятное, что она передается людям. В Европе от этой болезни погибли уже тысячи собак, но инфекция настолько заразная, что местные власти запрещают предавать земле дохлых собак, даже в специально отведенных местах. Можно только кремировать, но не всякий хозяин на это решиться, там знаешь ли традиции... Вот этот Муха и задумал всю эту падаль хоронить у нас, мало нам, видишь ли, ядерных отходов, хотят превратить Россию в скотомогильник, сволочи. - Да это же миллионы долларов, а я, дурак, его на десять тысяч раскалывал, - Ленчик был возбужден, он то хватал вилку, то бросал ее обратно в винегрет. - Еще не все потеряно, одевайся, поедем на кладбище. В Ереванской группировке ребята тоже не промах, не дадут нас в обиду солнцевским. Правильно, я говорю, Самвел. Шофер открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал и виновато уставился на Розу Марковну своими масляными глазами. От дачи до собачьего кладбища было рукой подать. Участок, который Колобасов облюбовал под последнее прибежище для четвероногих друзей "новых русских", располагался в живописном месте, за речкой, на опушке соснового бора. Собственно это была бывшая картофельная делянка на задах дачного поселка, которая со временем превратилась в пустырь, поросший бурьяном. Ленчик начал огораживать участок проволокой, но ее хватило только на две стороны. - Вы только взгляните, что за чудное место, - сказал Колобасов, воздевая руки к грязным облакам. Пасторальный пейзаж подействовал на него, как укус шпоры на лошадь. Он закусил удила и погнал во всю прыть по хорошо проторенной дороге. - Куда ни посмотри, везде Левитан: зеленый дол, сосновый бор, и это в двадцати минутах от Москвы, в одном из лучших дачных мест Подмосковья. Это все равно, что нефтяная скважина где-нибудь в Сибири. И всего-то нужно десять тысяч баксов, чтобы расплатиться с хозяином и благоустроить территорию... Вдохновенная речь предпринимателя была прервана появлением странноватого мужичка в пальто, в шляпе и в резиновых сапогах. Ну, вылитый сельский бюрократ из советских фильмов про колхозную жизнь, какой-нибудь учетчик или бухгалтер, который из кожи вон лезет, чтобы подчеркнуть свою значительность, а, по сути, совершенно бесполезный субъект, что и выплывает на поверхность в конце фильма. - Здравствуйте, товарищи! Вы на объект? Добро пожаловать. Может, ко мне заглянете, переобуетесь, а то у нас тут, знаете, хлябь. - А это наш администратор, господин Харичев, - представил мужичка Ленчик, - исключительно деловой человек. Не знаю, что бы я без него делал. Но Харичев на лесть не клюнул, наоборот, он как-то посмурнел, набычился и неожиданно попер на своего работодателя. - А если я такой необходимый, так почему вы мне зарплату второй месяц задерживаете, - сказал он вроде и в шутку, но в голосе его чувствовалась обида. - Этот вопрос мы уладим в ближайшее время, господин Харичев, - постарался замять инцидент Ленчик. - Господа инвесторы как раз и приехали сюда, чтобы помочь решить наши проблемы. Услышав волшебное слово "инвесторы", Харичев, забился в угодническом экстазе. Сначала он снял, шляпу, помял ее в руках, потом нахлобучил на глаза и наконец сдвинул на затылок, при этом он не переставал улыбаться вполне искренней, но при этом отвратительно плаксивой улыбкой, как будто хотел сказать: "Наконец-то вы приехали, а я уж думал, что помру, так и не сподобившись облизать вам руки". - Для начала, господин администратор, покажите нам ваше хозяйство, - в голосе Фимы прозвучали хозяйские нотки. - А что тут, собственно показывать, - замялся Харичев. - все перед вами, отсюда и до самого леса. - Но ведь есть захоронения. - Пока только три могилки, вон там, на краю, - администратор неопределенно махнул рукой. Но "инвестор" неожиданно проявил настойчивость. - Вот их и посмотрим. Клиентам важно знать, в каком обществе будут покоиться их четвероногие любимцы. Благородному ротвейлеру или далматину не место с какой-нибудь дворнягой, это вопрос престижа. Могил было три, и все они находились на дальнем краю участка, воле леса. Две из них представляли собой небольшие холмики, обложенные дерном. На одной из них речной галькой был выложен крест, в другую была воткнута деревянная табличка, на которой аккуратным детским почерком было написано "Сиамский кот Пхукет. Умер от передозировки "вискаса". А вот третья могила выглядела как маленький мемориал: гранитные столбики, чугунные цепи, массивная плита с выбитым на ней профилем ризеншнауцера и лаконичная надпись "Тролль 1985 - 2001. Ты был настоящим человеком" - все это говорило о благородстве покойного и высоком уровне благосостояния его хозяина. Но, едва взошедшая травка вокруг памятника была затоптана, всюду валялись комья глины, и плита лежала как-то криво, в общем, все говорило о том, что могилу недавно вскрывали. - Здесь кто-то рылся, - констатировал Фима и вопрошающе посмотрел на Харичева. - Мало ли кто, за всеми не уследишь, может какой бомж, а может кабан попробовал выкрутиться администратор. Но Блюм был неумолим. - Редко встретишь человека, который так легко относится к своему благосостоянию. - А что я за дарма должен глаз не смыкать, следить день и ночь за тем, чтобы здесь никто не шастал? - Сколько вам заплатил профессор за то, чтобы вы раскопали ему могилу? - Сто рублей. Для вас это, конечно не деньги, а бедному человеку нужно целый день горбатиться, чтобы их заработать. Он сам копал, только попросил помочь ему отодвинуть плиту. Он сказал, что здесь похоронена собака его сына. Тот, якобы, забыл снять ошейник на память, вот он за этим и приехал. - Святое дело, - согласился Фима. - Вот вам двести, помогите сдвинуть плиту и принесите лопату. Копать долго не пришлось, Самвел только пару раз взмахнул лопатой и глазам присутствующих предстал фанерный ящичек, в каких раньше отправляли посылки. Крышка была не приколочена, но в ящике было какое-то тряпье и больше ничего. - Что все это значит? - спросил Ленчик дрожащим голосом. - А то, что ты проморгал клад. Не бриллианты и не наркотики, а кое-что покруче - золотая фигурка Пернатого Змея, которой нет цены. Но только не кусай себе локти, я тебя умоляю, может оно и к лучшему, что профессор забрал Змея. Эта гадюка, я слыхал, приносят людям одни несчастья. Фима и представить себе не мог Ласточку такой жалкой и беспомощной, куда девался ее боевой дух, куда пропала революционная одержимость. Теперь перед ним была не камарадо Тарго, а потрепанный жизнью воробей, забившийся в щель от преследования злой кошки. От дождя у нее слиплись волосы и потекли ресницы. Она то и дело останавливалась, ставила на мокрый асфальт тяжелый чемодан, и всякий раз при этом жалостно всхлипывала. Второй чемодан нес Фима. Судя потому, как он при этом пыхтел, там были не только наряды мексиканки, но и труды основоположников марксизма-ленинизма. Первыми словами, которые произнесла Ласточка при встрече с Блюмом в сквере у Большого театра, где они условились встретиться по телефону, были: - Они вынесли мне приговор. Меня пристрелят, а может быть, задушат полиэтиленовым пакетом, как того парня из Мериды о котором я тебе рассказывала. После чего она уронила свои чемоданы и с плачем бросилась Фиме на грудь. - Это, конечно, слабость, но я не хочу умирать, я их боюсь. Помоги мне, кроме тебя у меня здесь никого нет... - Успокойся Маша, может быть все не так плохо, как ты думаешь. Отк3да ты узнала о приговоре? Они что, прислали тебе "черную метку"? -Санчес и Диас исчезли, Москва не вышел со мной на связь. Они всегда обрывают все контакты с человеком, которому организация выносит смертный приговор. Следующий шаг - убийство. Вчера. Когда я шла из библиотеки в общежитие меня преследовал киллер. - Как ты узнала, что это киллер, может ты просто понравилась какому-нибудь парню, и он решил с тобой познакомиться, но не решался подойти. Со мной, например, такое бывало. - Нет, это был убийца, я видела его глаза. Недалеко от общаги мне удалось оторваться от него и спрятаться за автобусом. Потеряв меня из виду, он растерялся, а когда я вдруг вышла из-за автобуса прямо перед ним и спросила, что ему нужно, он нагло подмигнул мне и молча ушел. - Это не профессионал. Настоящий киллер не засветился бы так глупо. - У него были глаза убийцы тусклые, как гнилые лужи. - Это все эмоции Маша, хотя, конечно лучше тебе где-нибудь отсидеться. Вот что, берем таки и едем ко мне. Роза Марковна встретила Ласточку приветливо: накапала ей валерьянки, напоила горячим чаем с печеньем. - Как вы похожи на мою племянницу. Вы случайно не еврейка? - Она мексиканка, - напомнил Фима. - Ну, так и что, разве мексиканцы не бывают евреями. У нас в Харькове был один китаец, который ходил в синагогу. - Ай, бросьте ваши воспоминания, лучше посоветуйте, что ей делать. Если за ней действительно ходит киллер, то ей лучше пока не появляться в общежитии, и вообще хорошо бы куда-нибудь уехать на время, - Фима не очень верил в то, что Ласточке грозит смертельная опасность, слишком нелепо выглядели эти мексиканские страсти на фоне холодной, размокшей Москвы, но на всякий случай решил предпринять кое-какие шаги. - Вы же сами, Ефим все и решили. Девочке нужно, как пишут в детективах, "лечь на дно", и лучше всего это сделать в Харькове. Во-первых, это другой город, а во-вторых, уже другая страна, хотя мне и трудно с этим свыкнуться. Вот только как быть с этой дурацкой границей, она же настоящая иностранка? - Ну, это все можно уладить. Девушка же едет не просто так, а погостить у знакомых, может быть даже у дальних родственников, - вставил Фима. - У меня маленькая квартирка, но там тебе будет спокойно, - продолжала Роза Марковна, - есть холодильник и даже старенький телевизор, он часто ломается, но всегда можно обратиться к моему двоюродному брату Изе, он сейчас на пенсии, но когда-то работал телевизионным мастером. Этот Изя, чтоб вы знали, большой украинский патриот. Какие-то негодяи все время выбивали окна в его мастерской, но когда к нему пришел человек из Сохнута, и стал агитировать за Израиль, он сказал: "Если там так хорошо, как вы говорите, так может рассказать это тем жлобам, которые поколотили у меня стекла. Пусть они поедут туда греться на солнце и кушать апельсины. Тогда я спокойно смогу чинить старые телевизоры, потому что купить новые у людей нет денег. Кстати, в магазинах все очень дорого, я покупаю там только хлеб и молоко, но в двух остановках от дома есть базарчик, где, если поторговаться, можно купить куру или даже телятины. - А что я скажу вашим родственникам? - Что говорить, вы сами решите, хотя не думаю, чтобы они уж очень интересовались, сейчас все заняты тем, чтобы как-то свести концы с концами, но вот про что уж точно говорить не надо так это про ваши политические взгляды, зачем расстраивать людей, - посоветовала Роза Марковна. - Скажи, что ты моя невеста, они все равно меня не знают, - добавил Фима, - приехала в Харьков лечить зубы, потому что в Москве это слишком дорого. Итак, вопрос был в принципе решен. Осуществление плана взяла на себя сердобольная родственница, а Фиме оставалось только позаботится о том, чтобы девушка отошла от потрясения, и обрела душевное равновесие. Когда Роза Марковна уехала на вокзал за билетом, он достал из шкафчика бутылку своего любимого кагора, и положил перед Ласточкой чистый лист бумаги. - Я буду называть предметы, а ты говори, как это будет по-испански, - сказал Фима и приложил руку к сердцу. - Corazon1, - сказала Мария, и вдруг, лукаво усмехнувшись, стала хватать его за разные части тела, - nariz, oido, mejilla, boca2... Она потянулась к Фиме и поцеловала его долгим, нежным поцелуем, затем обняла его за бедра и торопливо стала расстегивать его ремень: - Pecho, culo, pierna, cono3... На этом урок испанского не закончился, уже отдыхая в постели после бурной любовной сцены, Фима спросил, чтобы не казаться неблагодарным: - А как будет "я люблю Москву"? - Amo Moscu, - ответила Ласточка и ласково провела рукой по его груди. - Постой, я где-то уже слышал это слово, в Испании кажется. Что значит como moscas? - Как мухи. - Интересно, по-испански мухи и Москва звучит почти одинаково, что вы этим хотите сказать? - Мухи появились гораздо раньше, чем был построен твой город. В итальянском - это вообще одно слово, можете за это сбросить на них атомную бомбу. - Постой, постой, значит, ваш резидент Москва мог оказаться просто-напросто Мухой? - Какое это сейчас имеет значение, реально только то, что я тебя опять хочу. - Конечно, Маша, ты права, тем более что за мое открытие все равно уже никто не заплатит. Колокол церкви святого Себастьяна пробил семь раз, когда к пристани крошечного городка Баньера, состоящего всего из трех улиц и одной площади, причалил допотопный, но свежевыкрашенный пароход, и с него на берег сошли трое пассажиров. Один из них, судя по тому, что, несмотря на душный вечер, на нем был темный пиджак и шляпа, был чиновником, другой, не выпускавший изо рта дешевую сигару - мелким негоциантом, ну, а в третьем, в шортах и в майке, поверх которой был надет парусиновый жилет со множеством карманов, не трудно было узнать иностранца. Этим иностранцем был офицер Интерпола Клаус Кучка, прибывший в Парагвай в связи с делом об исчезновении из музея в Хофбурге золотой статуэтки Пернатого Змея. - Где здесь гостиница? - осведомился он по-английски у "чиновника". - На площади, напротив церкви, там же можно и ужин заказать, ответил "чиновник", вытирая вспотевшее лицо платком. - Вы американец? - Коммерсант, интересуюсь древесиной местных пород. - А я думал, вы инженер. Здесь собираются строить завод по производству мясных консервов. - Местные власти? - У местных кишка тонка, немцы, вот кто здесь всем заправляет, в окрестностях полно немецких колонистов, которые занимаются лесозаготовками и скотоводством. В этой стране немцы самые богатые люди. На них делал ставку папа Альфредо1, ведь он сам был наполовину немцем, а наполовину мясником. Ха-ха! Папы Альфредо уже нет, но здесь он живет в каждом немецком доме, и не приведи господь вам сказать о нем плохо. - Меня интересует исключительно коммерция. - Это, пожалуйста, но мое дело предупредить. Здесь вообще не любят гринго за то, что они привыкли совать свой длинный нос куда не следует. Извините, что я говорю вам в глаза такие вещи, но это сущая правда. - Спасибо, я приму к сведению. "Чиновник" снял шляпу и откланялся, а Клаус вверх по неосвещенной улочке туда, откуда доносилось нестройное мужское пение и звуки гитары. Вскоре он вышел на площадь, освещенную двумя подслеповатыми фанарями. Тут было относительно людно. Под тростниковым навесом сидели люди в черных шляпах. Один из них играл на гитаре и пел. Он был самый трезвый. Другие врубались только тогда, когда доходило до припева. Видимо, это были пастухи-гаучо - к столбам навеса были привязаны лошади. Но виду у этих людей был далеко не молодецкий, просто опившиеся бродяги. У церкви стояла группка прилично одетых мужчин и женщин индейского типа. Свою испанскую речь они щедро сдабривали неблагозвучной тарабарщиной. "Гуарани, - припомнил Клаус статью в справочнике, которую прочитал накануне отъезда в Парагвай, - второй государственный язык страны. Денежная единица тоже называется гуарани". Он так и не обменял в аэропорту Асунсьона свои доллары на местную валюту. Возле дома напротив церкви сидели на ящиках узкоглазые женщины в фетровых котелках и молча слушали, что им говорит молодой негр. - Это гостиница, - спросил Клаус негра по-английски, ему казалось, что все негры понимают по-английски, но этот видимо не относился к их числу. Он испуганно шарахнулся от австрийца и замолчал. - А, щоб тоби повылазыло, - в сердцах выругался Клаус и дернул за ручку двери. Да, это была гостиница, точнее постоялый двор. За конторкой под портретом лысого человека в парадном военном мундире с орденами, видимо президента, сидела довольно приятная раскосая девушка и от нечего делать чесала карандашом за ухом. - Мне нужен номер с полным пансионом на двое суток, - сказал Клаус по-английски. - Si, senor, - очень громко ответила красотка, почти выкрикнула, и, сорвавшись с места, куда-то убежала, оставив Кучку у конторки. Но вскоре она вернулась с человеком, который походил на того, с портрета, только вместо мундира на нем была мятая рубаха цвета хаки с темными от пота подмышками. Скорей всего это был хозяин гостиницы. Он хмурился, и что-то лопотал по-испански. - Швайне рае, - тихо выругался Клаус. - Не расстраивайтесь, - сказал вдруг хозяин на чистом баварском диалекте и расплылся в улыбке, - здесь все говорят на вашем родном языке. Вы из Германии? - Я из Австрии, - нехотя сознался Клаус. - Это одно и то же, - заключил хозяин и достал из-под конторки толстую потрепанную тетрадь. - Вы надолго в наши места? - Мне нужен номер с кондиционером и полным пансионом на двое суток. - Сразу видно, что вы у нас никогда не бывали, в нашем городе нет ни одного кондиционера, зато есть вентилятор и сетка от москитов. А насчет пансиона это само собой - у нас тут нет ни кафе, ни ресторана, где можно было бы съесть приличный шницель и запить кружкой хорошего немецкого пива. Пойдемте, я провожу вас в номер. Они прошли внутренний дворик, засаженный олеандрами и какими-то еще цветами, от которых исходил приторный запах, на другую сторону дома, и вошли в комнатку, где кроме железной кровати и тумбочки не было никакой мебели. Вентилятор не работал. - Располагайтесь, через полчаса Ракель позовет вас на ужин. Если что-нибудь понадобиться, спросите Отто, то есть меня. Рад быть вам полезным. На ужин подали рис, тушеные баклажаны и мясное рагу. Все это было хорошо сдобрено перцем и пряными травами, так что кружка холодного пива пришлась как нельзя кстати. После ужина Клаус пошел в церковь. Служба уже закончилось, и прихожане разошлись. Только несколько женщин ждали своей очереди на исповедь. Клаус сел на скамью напротив алтаря и стал рассматривать иконы. По большей части они изображали события, описанные в ветхом завете. Одна особенно заинтересовала Клауса, на ней почему-то пеший Георгий-Победоносец копьем поражал в глаз Змея. У чудовища были крылья и чешуя наподобие перьев. - Когда последняя прихожанка закончила исповедоваться, из кабинки вышел довольно молодой священник, и, проходя мимо Клауса, как бы невзначай уронил: - Лучше горсть с покоем... - Нежели пригоршни с трудом и томлением духа, - отозвался Кучка, и последовал за ним. Они вошли в тесную ризницу, и падре взял сосуд, изготовленный видимо из сушеной тыквы. - Хотите матэ? - Что это? - Нечто вроде холодного чая, но только очень терпкий. Здесь все его пьют, он помогает переносить жару и бодрит. Матэ делают из растения йерба. По-настоящему его нужно тянуть через трубочки с серебряным набалдашником, но сойдет и так. Священник разлил напиток в стаканы. Клаус пригубил и поставил стакан на стол. - Давайте к делу, мне нужен список всех, кто в этом месяце посещал Хорста Лангера, с кем он переписывался. Мне также нужно знать, откуда он получал посылки. - Завтра придете на исповедь. Клаус молча кивнул. Падре проводил его через зал, и, распахнув перед ним дверь, которая вела на площадь, громко сказал: - Это старая церковь, в прошлом году ей исполнилось сто лет. Приходите завтра, буду рад вам рассказать ее историю. На площади по-прежнему веселились гаучо и женщины все также сидели на ящиках. Площадь была островком света, островком цивилизации и безопасности в океане душной темноты, пропитанной резкими ароматами тропических цветок, монотонным пением цикад и редкими истошными криками. И непонятно было то ли это кричат ночные птицы, то ли доисторические ящеры, чудом сохранившиеся в этот богом забытом краю, то ли люди, терпящие бедствие в океане первобытной тьмы. Клаус взглянул на часы - еще только десять. Как хорошо было бы сейчас посидеть в венском кафе за бокалом "зеленого" вина, полакомиться пирожными и кофе с ликером. Или пройтись по Кертнер штрассе от Оперы до Святого Штефана, послушать как уличные музыканты играют польки и вальсы, полакомиться каштанами и печеным картофелем, выпить глинтвейна. А в этом южноамериканском захолустье просто нечем заняться, и, как тут живут местные немцы? Впрочем, немцы везде умеют устраиваться, куда бы их ни занесло, в Сибирь или в Казахстан, в Боливию или в Намибию, они всюду норовят свить себе маленький Фатерланд, где нет места для ностальгии. Послонявшись еще по площади и обнаружив несколько закрытых лавочек и банковскую контору, Клаус вернулся в гостиницу. - Послушайте, - обратился он к Ракель, которая сменила род деятельности. Теперь она не чесала за ухом, а сладострастно кусала ногти, - нет ли здесь телевизора или на худой конец приемника, а то можно сойти с ума с тоски, честное слово. -Si, senor, - пискнула девушка и убежала. Через некоторое время появился Отто в обнимку с обшарпанной радиолой. - Этот приемник мне подарили на свадьбу, слушайте на здоровье. Для хорошего человека ничего не жалко. Когда словоохотливый немец ушел, Клаус включил радиолу, и попробовал настроиться на какую-нибудь информационную программу. Дома перед сном он обязательно прослушивал последние известия, служащий Интерпола должен всегда быть в курсе того, что происходит в стране и в мире, от этого зависит, насколько правильными будут решения, которые ему может быть придется принимать завтра, и, в конечном счете, его карьера. Но ни "Дойче велле", ни Би-Би-Си поймать ему не удалось. Местные радиостанции вещали исключительно на испанском, из соседней Бразилии в эфир врывались бравурные раскаты самбы, а Аргентина обволакивала мир бесконечными танго - мед, настоянный на перце и, приправленный мускусом. Духота становилась все более невыносимой, казалось жар исходит от всего, что находится вокруг, от желтых стен, от звона москитов, от задумчивого вентилятора, лопасти делали не более одного оборота в секунду, но особенно от голой лампочки под потолком. Пот лился с Клауса ручьями, но это не приносило облегчения. Собрав остатки воли, Кучка дотянулся до выключателя и погасил свет. Он заснул под звуки танго, даже не удосужившись раздеться и натянуть над кроватью сетку от москитов. Проснулся он от того, что кто-то светил ему в лицо фонариком. Мгновенно сообразив, что происходит неладное, он запустил руку под подушку, куда обычно перед сном клал пистолет, но тут же получил сокрушительный удар в челюсть, отчего на миг потерял сознание. Нападающим этого хватило, чтобы полностью завладеть ситуацией. Его тут же скрутили, завязали глаза и куда-то повели, время от времени, подталкивая в спину чем-то, от чего холодело внутри, вероятно это был ствол винтовки. Сначала он слышал только трели цикад и все те же душераздирающие крики тропического леса, потом один из похитителей сказал по-немецки: "Воняет, он наверно наложил в штаны от страха". Другой со смехам сказал: "Это Фриц испортил воздух. Его Герда прочитала в календаре, что капуста хорошо сказывается на мужской потенции и с тех пор она кормит его исключительно тушеной капустой, но она не учла, что при этом нужно затыкать задницу, чтобы сила не уходила в сигнал". "Мудаки, - сказал третий голос, и Клауса втолкнули в машину. Ехали примерно полчаса, причем по хорошей дороге, машина шла плавно, на одной скорости. Потом была короткая остановка, лязг железа и снова дорога. - Приехали, - сказал тот, который шутил, - веди себя почтительно и все глядишь обойдется. И тут же пояснил: - Тебя повесят не за яйца, а за язык. Ха-ха-ха... На этот раз товарищи единодушно поддержали его шутку громким смехом. Клауса вытолкали из машины, и повели в помещение. Когда с его глаз сняли повязку, он увидел, что стоит посреди хорошо освещенного, обширного, кабинета, обставленного современной функциональной мебелью. Это придавало ему сходство со всеми на свете деловыми офисами. Здесь было прохладно и дышалось легко, сразу чувствовалось, что работает кондиционер. Дверь, расположенная позади письменного стола распахнулась, и в кабинет пружинистой походкой вошел высокий, прямой, как палка от швабры старик, в легком светлом костюме без галстука. - Развяжите его и оставьте нас, - распорядился он, и усаживаясь за стол. - Итак, господин Кучка, потрудитесь объяснить цель вашего визита в это тропическое захолустье. Кстати, Кучка - это еврейская фамилия? - Австрийская. - Это все равно. - Ваш кумир воспринял бы это как оскорбление. - Если вы имеете в виду Адольфа Шикельгрубера, то глубоко ошибаетесь, потому что он никогда не был моим кумиром, во-первых, а во-вторых, он и сам не был уверен в чистоте своего происхождения. Отсюда его позерство, духовные метания, склонность к декадансу, как в искусстве, так и в политике... Нет, он не был арийцем в полном смысле этого слова, ему не хватало настоящей твердости духа без которой нельзя было довести благородное дело до победного конца. - Впервые слышу такое от ветерана Вермахта. - Мой друг, они ни за что вам не скажут правды. Никому на старости лет неохота признавать, что жизнь потрачена впустую. В старости все становятся как будто стеклянными, с одной стороны прозрачными, потому что прожитое трудней утаить, чем предстоящее, а с другой стороны люди становятся хрупкими и в любой момент могут разбиться вдребезги. Но оставим философию и вернемся к нашей первоначальной теме. Чем я все-таки обязан вниманию Интерпола? Насколько мне известно, ваша организация не занимается политическим сыском. К тому же и с этой стороны у меня все в порядке. Я конечно, занимал кое-какие посты в Гитлерюгенде, но никогда не усердствовал настолько, чтобы можно было выдвинуть против меня серьезные обвинения. Даже Моссад понял это, и оставил меня в покое. - Я в этом не уверен, - сказал Кучка, - но меня сейчас не интересует ваше прошлое. Я приехал сюда по делу, связанному с вашей коллекцией. - Вы интересуетесь предметами древнего индейского искусства? Похвально. И что именно вы хотели узнать? - Этим летом из музея в Хофбурге был похищен один довольно ценный экспонат... - начал Клаус, но Лангер перебил его. - Знаю, золотая фигурка Кецалькоатля, об этом писали в газетах. Так вы думаете, что похитители старались для меня? - Нет, но ее следы затерялись и не исключено, что тот, в чьих руках она сейчас находится, мог предложить ее вам. Вы один не многих коллекционеров, у кого есть средства, чтобы ее приобрести. - А кто еще у вас под подозрением? - Глафкос Аристидис. - Ваши информаторы либо не компетентны, либо умышленно водят вас за нос. Аристидис умер три месяца назад, а меня наследие майя никогда не интересовало. Я, знаете ли, однолюб, и ни за что не изменю своим инкам ради каких-то майя. Впрочем, я может быть и приобрел бы Кецалькоатля, чтобы обменять его на равноценную перуанскую древность, но, во-первых, это слишком дорого, даже для меня, а, во-вторых, я предпочитаю не иметь дело с криминалом. Это мой принцип, которому я никогда не изменяю. - Дорого? Откуда такая осведомленность? - Бросьте ваши полицейские штучки, у меня от вас нет секретов, на этой неделе я получил по интернету предложение купить Пернатого Змея. Любопытства ради, я поинтересовался, сколько он хочет за свое сокровище, и он мне ответил, что хочет двести тысяч долларов. Я послал его к черту, но на этом наша переписка не закончилась. У него хватило наглости спросить меня, кому еще можно предложить фигурку и я порекомендовал ему Гринфилда. Есть такой ненормальный американец, который скупает всякий хлам за большие деньги, и при этом мнит себя настоящим коллекционером. - Не мог бы я взглянуть на вашу переписку? - Это вам ничего не даст. Его электронный адрес зарегистрирован на Бермудах. Это бесплатный почтовый ящик, какой может себе позволить любой пользователь, который хочет соблюсти анонимность. Да, если вам это интересно, продавец подписывался буквой "M". В начале ноября в Москве выпал снег. Если это событие не было для Фимы неожиданностью, то другое, которое пришлось на это же время, застало его врасплох - Роза Марковна выбила себе российскую пенсию, высидела в коридорах власти, вытащила железными клещами из жадных лап московских чиновников, и теперь собиралась домой, в Харьков. Собиралась, надо сказать, не спеша: накупила подарков племянникам и их детям, постирала все белье, которое было в доме, прибралась и наготовила еды на неделю вперед. Фима, которому теперь абсолютно нечем было заняться, с тоской наблюдал за ее приготовлениями. - Не представляю, как я буду тут без вас. Это даже жестоко с вашей стороны, приучить человека к хорошим обедам и чистому белью и бросить на произвол общепита и прачечной. - Я даже знаю как, вы, наконец, женитесь на своей Маргарите и заживете полноценной семейной жизнью, как мужчине в вашем возрасте и вашим образованием. - Ой, не смешите меня так, а то я заплачу, причем здесь образование? - Хорошее образование еще никому не мешало. Как только вы обзаведетесь семьей, сразу найдете ему применение. Нужда денежку родит, как любит говорить муж племянницы, раньше он работал технологом на элеваторе, а сейчас торгует сахарным песком и не знает горя и все потому что Лиля не научилась жить экономно. - Ну, куда вы торопитесь, пожили бы до нового года, глядишь, мы бы что-нибудь заработали. - Я давно хотела вам сказать, Ефим, бросали бы вы эти детские игры в сыщиков. Сейчас в Москве полно фирм, где требуются юристы. Неужели вам не хочется иметь гарантированный кусок хлеба? Неужели вам не надоело гоняться за этими собаками и кошками Баскервилей? - Если честно, то не надоело. Я уже скучаю по киргизам, марксистам и наркодельцам. Вот, думаю, не попроситься ли в подручные к Стасу Рыженкову. - Ой, не надо, уж лучше Баскервили. Кстати там в собесах мне пришла на ум идея. Сколько людей стоит в очередях за справками, за разрешениями, на прием к врачам, некоторые бы с удовольствием заплатили, чтобы кто-нибудь постоял за них. Можно организовать службу очередей. Один человек будет сидеть на телефоне, и собирать заказы, а другие стоять в очередях. Многие пенсионеры с удовольствием постояли бы за сотню -другую. - Роза Марковна, вы прирожденная предпринимательница. Оставайтесь, я сейчас напишу приказ о вашем назначении на должность коммерческого директора. Ваши племянники и двоюродные внуки без вас перебьются, а российское малое предпринимательство засохнет на корню. - Вы совершенно забыли про Машу, каково там бедной девочке в чужой стране, среди чужих людей. - Наверно также, как и мне в Америке - на тебя ровным счетом никто не обращает внимания и при этом ты чувствуешь себя клизмой на витрине, - сказал Фима и задумался, глядя как Роза Марковна укладывает вещи в свой видавший виды чемодан. И тут в прихожей раздался звонок. - Это наверно Самвелчик, - вздохнула Роза Марковна. - Вот еще одна неприкаянная душа. Что он будет делать, когда у него отберут таки машину? Фима пошел открывать, но вместо невозмутимого армянина в прихожую ввалился громадный черный пес, а за ним последовало явление, от которого у Фимы перехватило дыхание. Вслед за псом в прихожую вошел, или лучше сказать, учитывая его габариты, втиснулся Вацлав Иванович Муха в ш