приближающегося Гарика. В обоих случаях он орал одно и то же. Альберт выкрикивал два слова, которые не требовали абсолютно никаких комментариев. Альберт вопил: - Он идет!!! 34 Гарик с силой толкнул его в плечо, заставив Альберта, во-первых, влететь внутрь <УАЗа>, а во-вторых, заткнуться. Потом он отобрал у Альберта рацию, посмотрел на экран, задумался на секунду, а затем сказал в рацию: - Он идет к воротам. Дайте ему выйти. Бейте уже за воротами, чтобы вокруг не было народу. Сейчас он подходит к воротам, сейчас... поравнялся. Остановился. Продолжает движение... Мне, кажется, пора. Да, - негромко сказал Гарик, безо всякого пафоса, без нервных выкриков и суперменского самодовольства. Он сказал <да>, и в следующую секунду я увидел его обращенное ко мне бледное лицо. - Пойдем посмотрим, - сказал он, выскочил из машины и пошел в сторону церкви. А потом побежал. И я кинулся за ним. Метров через пятьдесят Гарик выхватил из наплечной кобуры пистолет, а я запоздало сообразил, что смогу показать Филину разве что кулак. Будем надеяться, что он впечатлится. Улицы и переулки в этой части города были такие же маленькие, кривенькие, как и сами домики, что окружали нас со всех сторон. Мы бежали сначала прямо, потом повернули направо, потом снова прямо и выбежали к воротам Успенской церкви - наверное, это длилось не больше пятнадцати-двадцати секунд, но мне показалось, что я бежал марафонскую дистанцию, не в смысле усталости, а в смысле затраченного времени. Крики стали доноситься от церковных ворот, еще когда мы с Гариком туда бежали. Оказавшись на месте, мы увидели, кто кричит и почему. И увидели тех, кто не кричал, а победоносно улыбался. Человек пятнадцать сторонних зрителей стояли у церковных ворот, оттесненные туда милиционерами в штатском, которые энергично размахивали автоматами Калашникова и громко кричали в толпу какие-то слова, видимо, с целью заставить ее успокоиться. Результат был прямо противоположным - все новые зеваки подходили из церкви и из соседних домов. Навстречу Гарику выбежал какой-то парень с автоматом и с радостной улыбкой во всю физиономию. - Ну, - сказал Гарик. - Что у вас здесь? Милиционеры расступились, и мы увидели лежащего на земле невысокого перепуганного мужчину, который дрожал мелкой дрожью не то от страха, не то от боли в простреленной ноге. Он был бледен и тихонько поскуливал. Заломленные назад руки уже были заботливо закреплены в запястьях наручниками. - Вот, - Гарику протянули конверт. Очевидно, тот самый, что лежал в тайнике храмового подсвечника. - Оружие? - спросил Гарик. - Нет, пустой был, - сказал улыбающийся милиционер. - Ему Михалыч из винтовки аккурат в колено заделал, только он из ворот вышел. Даже рыпнуться не успел, скотина! - Последовал сильный удар носком ботинка в плечо лежащему. Ему было лет сорок на вид - наметившиеся залысины на лбу, седые волосы на висках, обмотанная коричневым шарфом шея, старомодное синее пальто. Он не был похож на убийцу. Я посмотрел на Гарика. Тот нахмурился, сжал губы и присел на корточки рядом с раненым. - Осторожнее, товарищ капитан, - сказал улыбающийся милиционер и на всякий случай ткнул лежащего в ухо стволом автомата. - Кто его знает, что он выкинет... Гарик не обратил внимания на это предупреждение. - Зачем ты взял конверт? - спросил он у лежащего на асфальте мужчины. Тот уставился на Гарика так, как будто ему явился ангел, слетевший с небес и пообещавший избавление от всех земных страданий. - Это не я! - выговорил дрожащими губами он. - Это не я, мне сказали... Мне сказали, я и взял. Он мне деньги заплатил, чтобы я взял... Не я, честное слово! - Где он? - тихо спросил Гарик. - Где вы с ним встретитесь? - Там, - лежащий мотнул головой. - Там, где продовольственный магазин. Там он меня будет ждать... - Как он выглядит? - В очках он, в черных таких... В зеленой куртке... Подстрижен коротко... Гарик резко поднялся. Так же резко подтащил к себе за рукав улыбающегося милиционера: - Этого, - кивок на лежащего, - немедленно в больницу. Записать его показания. Составить словесный портрет Филина... А сейчас... Он посмотрел на меня, и я кивнул. Гарик сорвался с места, словно гоночный автомобиль, никак не комментируя свои действия и не отдавая никаких приказов, но тем не менее человек пять милиционеров, окружавших раненого, столь же стремительно последовали за ним. Ну и я тоже. Давно я так быстро не бегал. Быстро - это когда встречные прохожие с испугом отскакивают в сторону, крутят пальцем у виска, матерятся, но уже глядя тебе в спину, потому что ты пронесся мимо. Брызги луж, несущихся под ноги, холодный воздух, проглатываемый широко раскрытым ртом. Я вижу перед собой спину Гарика и выкрикиваю по слогам, чтобы не сбить дыхание: - Га-рик! Мой пи-сто-лет! Гарику не до меня, он мчится в направлении продовольственного магазина, исполненный надежды, что Филин все еще там, что он все еще ждет посланного за конвертом человека. Коротко постриженный человек в зеленой куртке и солнцезащитных очках. Профессиональный убийца. Мой убийца. Гарик не обращает на меня внимания, но усатый милиционер, бегущий чуть впереди меня, расстегивает на ходу кобуру и протягивает мне пистолет. Сам он летит вперед с <Калашниковым> наперевес. Продовольственный магазин находится на перекрестке узких грязных улочек, возле него толпятся люди, усталые мужчины, вернувшиеся с работы, и не менее усталые женщины с полными сумками. Люди входят и выходят из магазина, торопятся, чтобы успеть сделать покупки и вернуться домой к вечернему телесериалу. И тут появляемся мы, и это сразу же становится убийственнее любого телевизионного шоу. Вид мчащихся к магазину угрюмых мужиков с оружием в руках заставляет людей броситься врассыпную, и у нас есть пара секунд, не более, чтобы найти в толпе его - коротко стриженного убийцу в зеленой куртке. Прежде чем он растворится. Не знаю, кто его заметил. Просто бегущие впереди резко сворачивают вправо, мы бежим уже не к магазину, а влево от него. Меня бросает в сторону, спины бегущих передо мной на миг исчезают, и я успеваю захватить взглядом зеленое пятно в нескольких десятках метров впереди. Он движется быстро, смещаясь то вправо, то влево, намеренно врезается в группы прохожих, теряя на этом скорость, но избегая выстрелов в спину. Мир сужается до топота ударяющих в землю ног и стиснутого в руке пистолета. Нет ничего, кроме безумной потной гонки, кроме желания поймать зеленое пятно в прорезь прицела и нажимать, нажимать, нажимать... Кто-то из милиционеров не выдерживает и палит из <Калашникова> короткой очередью в воздух. На Филина это впечатления не производит, зато все вокруг оглашается истошными воплями гражданского населения... Восторженно визжат дети. Внезапно зеленое пятно пропадает - исчезает в узком проулке, куда, вероятно, сразу двоим и не пролезть. Гарик машет рукой, чтобы трое милиционеров обошли с другой стороны и подстраховали нас, перекрыв проулок. А сам Гарик кидается дальше, выставив вперед ствол пистолета, ссутулившись и, вероятно, надеясь на удачу. За ним - еще один милиционер, дальше - я. Слева - покосившийся забор, нависающий над проулком. Справа - глухая бревенчатая стена какого-то сарая. Проулок должен неизбежно вывести Филина на встречу с теми тремя, и назад дороги не будет, сзади у него - мы. Я взвожу курок. Почва под ногами то проваливается вниз, то вздымается вверх. Все время кажется, что при следующем шаге ты либо зацепишься одним плечом за гвоздь в заборе, или ударишься другим плечом о стену. Будто узкая горная тропа. На которой так хорошо устраивать засады. Я успел только подумать об этом, а Филин успел это реализовать. Он выскочил словно из-под земли, словно из стены сарая, словно упал с неба... И он сразу начал стрелять. 35 У него был пистолет с глушителем, издававший хлопок вроде тех, что сопровождают вылет пробок из бутылок с шампанским в новогоднюю ночь. Казалось, что Филин за несколько секунд откупорил целый ящик шампанского. Гарик тоже выстрелил, потом упал, я вытянул руку с пистолетом, но милиционер загородил мне линию огня, правда, ненадолго - он тоже упал, повалился лицом вниз, выронив автомат... Как только его спина перестала маячить передо мной, я нажал на курок, еще не видя Филина, но зная, что он там, впереди, в узком промежутке между забором и стеной, и тоже целится в меня... Восемь пуль ушли в этот промежуток, восемь шансов убить врага и выжить самому. Когда рука перестала дергаться от отдачи, а палец замер на курке, нажимать который стало бесполезно - тогда я увидел его. Филин стоял в нескольких шагах от меня, вполоборота, в банальной куртке, вероятно, пошитой в Китае. Очков на нем уже не было. Зато пистолет в его руке был, и ствол смотрел мне в лицо. <Ну что ж, вот так и умирают>, - подумал я, чувствуя кожей, как медленно тянется время, чувствуя, что это мои последние секунды, в которые надо успеть сделать что-то важное, но только сил на это уже нет, и ствол пистолета в руке Филина сейчас взорвется огнем, отправляя свинцовое послание мне в череп... Что-то случилось. Время двигалось медленно, словно больная черепаха, и я разглядел поверх пистолетного дула, как выражение лица Филина чуть изменилось. Если бы я рассматривал его на пару секунд подольше, я мог бы сказать точнее, но тогда мне показалось, что лицо выражало охватившее Филина удивление. А потом он нажал на курок. Я инстинктивно сжался и отпрыгнул в сторону, хотя прыгать было особенно некуда. Я ударился плечом об забор, сполз по тому же забору вниз и замер, сидя на корточках, в ожидании второго, третьего и четвертого выстрелов. Столько, сколько понадобится, чтобы убить человека. Чтобы убить меня... Однако я не дождался выстрелов. Я открыл глаза и не увидел никого перед собой. Никого, кто стоял бы на ногах. Я видел лежащих на земле Гарика и милиционера. И я не видел Филина. Я схватил с земли автомат, передернул затвор и медленно пошел по проулку дальше, держа палец на спусковом крючке. Я еще не верил в то, что я остался жив, но инстинкт подсказывал, что надо взять автомат, догнать Филина и убить его. Догнать и убить. С удовольствием. Но тут возникла одна маленькая проблема - я не видел больше Филина. И не мог понять, куда же он подевался. Словно провалился под землю. Словно его и не было. Но на самом-то деле он был, и худшим доказательством тому были тела Гарика и милиционера, через которые я только что перешагнул. Пока не время было драматически склоняться над ними, пускать скупую мужскую слезу и шептать слова прощания. Прежде надо было пришить эту сволочь. Напряжение давило на меня, словно стокилограммовый рюкзак за плечами. Мне все больше хотелось не идти, а ползти по-пластунски, вдавить свое тело в землю, врасти в нее, общаясь с миром посредством автомата. Вероятно, таково ощущение войны. И я был на войне. И я едва не нажал на курок, когда навстречу мне выскочили трое милиционеров - с лицами столь же напряженными и страшными, как, вероятно, и у меня самого. Ссутулившиеся так же, как и я. С пальцами, помещенными на спусковые крючки. Мы были словно братья. Правда, не слишком удачливые. - Не стреляй, свои! - прохрипел первый милиционер, не переставая держать автомат направленным на меня. Я отвечал тем же. - Где он? - Хер его знает! - ответил я сквозь зубы. - Подстрелил двоих наших... А потом пропал. - Из-под земли достанем! - пообещал милиционер, оглядываясь кругом и не понимая, куда мог исчезнуть Филин. - Он точно за тебя не рванул? - Нет, - решительно сказал я. - Он был вот здесь, между нами. Справа - стена, слева - высокий забор. Оглядев и то, и другое, милиционер опускает ствол автомата и чешет в затылке. Это помогает - он начинает остервенело пинать доски забора, пока не находит одну, которая отходит в сторону, открывая проход внутрь. В образовавшейся щели видны облетевшие деревья, сваленные в кучу дрова... - Займись капитаном, - говорит мне милиционер, после чего ныряет в щель. Двое других следуют за ним, держа автоматы наперевес. Война продолжается. А я бросаюсь назад, к Гарику и тому, другому, неизвестному мне по имени милиционеру. Я стараюсь не думать о том, живы они или мертвы, стараюсь, но у меня это не очень получается - слишком много крови на телах, слишком неподвижны они, слишком бледны лица. Я хватаю Гарика под мышки и волоку по проулку туда, откуда мы примчались несколько минут назад - охотники, не знающие, что им уготована участь дичи. Я тащу Гарика, и мои пальцы чувствуют какое-то неудобство, что-то твердое ощущается мною поверх тела Гарика. Бронежилет. И я тащу его еще быстрее, обливаясь потом так же, как Гарик обливается кровью. На улице полно народу, ревут моторы машин, в том числе милицейских. Ко мне бросаются на помощь, у меня принимают тело Гарика. Другие люди бросаются по проулку, чтобы вытащить тело милиционера... Я смотрю им вслед, вытираю пот со лба, и чувствую, что смертельно устал. И еще: кажется, я опоздал на поезд. 36 Я уехал в Москву на два с половиной часа позже, чем первоначально планировал. Мой билет пропал, пришлось покупать место в следующем поезде. И хотя это оказалась верхняя боковая полка в плацкартном вагоне, я согласился и заплатил. Это был проходящий поезд, он останавливался на городском железнодорожном вокзале лишь на десять минут. Люди в вагоне уже спали, я быстро забрался на свою полку, положил голову на сумку и уставился в грязный пластик багажной полки, нависавшей надо мной, как Филин навис над моей жизнью. Довольно странно - я уже давно знал о его существовании и о полученном им заказе на мою жизнь, но не испытывал особого страха. До сегодняшнего дня, до того момента, когда я увидел этого человека во плоти, и сомнений больше не осталось: это не дурная шутка, не ошибка и не ночной кошмар. Это реальный убийца, реально нажимающий на курок. До сегодняшнего дня можно было прикидываться храбрецом, втайне надеясь, что информация неверна, что Филина не существует в природе или что он, испуганный перестрелкой на складе, сбежал из города... Теперь надежд нет. Я видел этого человека, я видел его прищуренные глаза, я видел пистолет в его руке. И то, что он промахнулся сегодня, ничего не меняет. Будет завтра, будет послезавтра. Когда-нибудь он снова вот так встанет передо мной. Мой убийца. Избегать этого события бессмысленно. Нужно просто быть к нему готовым. Что ж, я буду готовым. Часть третья ОСТАВЬ НАДЕЖДУ 1 Такси было желтым, таксист был русским, на бортах красовалась реклама кока-колы, из радиоприемника доносился самоуверенный голос какого-то негра, исполнявшего хип-хоп с обилием ненормативной лексики. И все равно это был не Нью-Йорк. Это была процветающая, обновленная, развивающаяся и еще Бог знает какая - Москва. Город напоминал старую выцветшую фотографию, которую наспех подретушировали цветным фломастером на переднем плане и снова повесили на стенку. Фон остался прежним, но это уже никого не волновало. - На Полянку, - сказал я таксисту, швыряя сумку на заднее сиденье. - Поехали, - согласился он и включил счетчик. Я никак не мог прийти в себя после поезда и стал дремать, едва прикоснулся спиной к сиденью. Таксист понял это так, что мне скучно, и попытался меня разговорить. Лучше бы он этого не делал. - Давно в Москве последний раз были? - громко спросил он, перекрывая музыку. - Угу, - сказал я и снова закрыл глаза. - Правда, похорошела Москва? - жизнерадостно поинтересовался таксист. - Расцвела просто... - Ваша фамилия Лужков? - осведомился я, желая подремать и злясь на таксиста за его неуместные разговоры. - Почему Лужков? - не понял он, но тут же повернул разговор в намеченное русло, - Лужков молодец, да? Храм Христа Спасителя видели? - На картинке. Хотите, мимо поедем? Посмотрите... - Не стоит. И вообще, я атеист. Таксист явно разочаровался во мне. На Полянке он остановил машину и назвал мне сумму, которая была почти в два раза больше показаний счетчика. Ну конечно, Москва слезам не верит. Она верит наличным деньгам. Лучше, если они бледно-зеленого цвета. Такси уехало, а я остался. Где-то здесь неподалеку жил Олег Булгарин, последний из той четверки, которую в начале девяносто шестого года подобрал себе в помощники Николай Николаевич. Последний, с кем я должен был переговорить, прежде... Прежде чем прийти к окончательным выводам и представить эти выводы Ольге Петровне Орловой. При том, что общая картина уже имелась у меня в голове. Однако пройти мимо еще одного участника событий было бы глупо. Поэтому я был в Москве, поэтому я прошел метров двести по Полянке, потом свернул направо и шагал, пока не увидел искомую цифру на белой табличке, прикрепленной к стенке. Попасть внутрь оказалось сложнее. Точнее, внутрь я так и не попал. Я ограничился разговором по переговорному устройству с некоей женщиной, которая назвалась булгаринской домработницей. Я, в свою очередь, представился человеком, купившим у Булгарина прежнюю квартиру и приехавшим, чтобы дооформить какие-то документы. Домработница предложила поискать Булгарина в его офисе и продиктовала адрес. На этот раз я не стал шиковать в такси, а отправился на метро. Две пересадки, тысячи торопливых людей, проносящихся мимо и выглядящих в мраморных коридорах минутными гостями, тогда как неподвижно застывшие у стен нищие - хозяевами. Потом эскалатор выбросил меня наверх, а наверху, как только я вышел из здания метро, мой взгляд уперся в двадцатиэтажную башню из стекла и бетона. Где-то там, среди сотен офисов, был и офис фирмы Олега Булгарина. Продажа какой-то сантехники. То ли финской, то ли итальянской. Самое подходящее занятие для бывшего офицера ФСБ. В вестибюле на меня сурово взглянула охрана, но я назвал фирму, в которую направляюсь, назвал имя ее директора и номер офиса, после чего охрана сочла, что я не представляю общественной опасности. Меня пропустили. Я поднялся на нужный этаж и сразу понял, что Москва куда более опасный город, чем может показаться поначалу. Я шел по коридору, когда из распахнувшейся двери выскочила длинноногая блондинка в короткой юбке. Зажав мобильный телефон между плечом и щекой, она смерила меня оценивающим взглядом, а затем сверкнула черными глазами, ухватила меня за рукав и с криком <Леван, вот приехали за прайс-листами по унитазам!> потащила в комнату. Такого я вытерпеть не мог. - Ну уж нет, - сказал я и слегка шлепнул девушку по руке. - Никаких унитазов. - Как? - изумилась она и едва не выронила телефон. - Вы разве не... - Нет, это не я. - А что же вам нужно? - продолжала изумляться она, как будто все появлявшиеся на этаже мужчины в верхней одежде обязаны были интересоваться прайс-листами на унитазы. - Мне нужен Булгарин, - сказал я. - Олег Петрович?! - Она почтительно захлопала ресницами и убежала в глубь офиса. Еще некоторое время оттуда раздавались ее громкие реплики: <Я-то думала, это за унитазами! А это совсем наоборот!> Минут через пять в коридор выглянул гораздо более серьезный человек: низкорослый и широкоплечий парень лет двадцати. Хороший костюм парадоксально сочетался с неоднократно сломанным носом и тусклым взглядом профессионального вышибалы. - Это вы к Олегу Петровичу? - холодно осведомился он. Я подтвердил. - Сумку оставьте здесь, - последовал приказ. - Документы у вас есть? - Я показал, а он, к моему удивлению, переписал паспортные данные. Ценный кадр. Надо будет похвалить его Булгарину. - Будете обыскивать? - поинтересовался я. - Много чести, - презрительно буркнул парень - Проходите. Прямо и налево. Двигаясь по указанному маршруту, я уперся в дверь с табличкой <Генеральный директор ТОО <Комфорт> Булгарин О. П.> Я толкнул дверь и с порога предупредил: - Я не насчет унитазов. - А зря, - сказал Булгарин. У него, вероятно, было нечто вроде обеденного перерыва. Взгромоздив ноги на стол, он ел огромный гамбургер. Рядом с его ногами стояла кружка с надписью <Босс>. Чтобы никто не подумал, что Булгарин - не босс этой конторы. А может, он носил эту кружку с собой вместо документов. - В этом месяце у нас скидки, - сообщил Булгарин, откладывая недоеденный гамбургер в сторону. - Не упускайте такую возможность, - он посмотрел на меня и понял, что его рекламная кампания провалилась. - Раз вам не нужна сантехника, то что же вам нужно? Кто вы такой? - Я человек, который портит настроение продавцам сантехники, - представился я и сел напротив Бултарина. - Налоговая инспекция? - предположил Булгарин. - Но я же на прошлой неделе... Я положил на стол визитную карточку. Булгарин повертел ее в руках, потом прочитал адрес и оживился: - О, земляк! Давно приехали? - Сегодня. - И как там, дома? - Не слишком весело. Особенно для бывших сотрудников ФСБ, уволенных со службы в девяносто шестом году. - Не понял, - нахмурился Булгарин. - Что вы имеете в виду... - Он торопливо заглянул в визитку. - Константин Сергеевич. - Я имею в виду, что Станислав Калягин мертв. И Павел Леонов тоже мертв. - Произнеся это, я ожидал увидеть на лице Булгарина хотя бы какое-то подобие обеспокоенности. А возможно, и страх. Вместо этого я увидел, как Булгарин взял гамбургер, откусил от него, тщательно прожевал и только после этого отреагировал на мое сообщение: - Ну и что? Я ничего не сказал, продолжая смотреть на Булгарина, и, очевидно, смотрел я не слишком дружелюбно, отчего Булгарин отложил гамбургер, вытер салфеткой губы и сказал, осторожно и вкрадчиво: - Поймите меня правильно, я искренне скорблю... - Мне жаль, что с ребятами так получилось. Но я здесь при чем? Я довольно давно уехал из Города, а наши отношения испортились еще до того. Каждый из нас жил своей жизнью. Еще раз говорю - мне жаль их, но я не понимаю, как это может быть связано со мной? - Вероятно, какая-то связь здесь имеется, - сказал я, оглядывая интерьер булгаринского кабинета: стандартная стерильность, но кое-где заметны следы того, что ремонт завершился здесь совсем недавно. Картина не повешена, на раме остался кусок защитной пленки, а на столе Булгарина стопкой лежат таблички, которые предстоит прикрепить на дверях остальных комнат. О себе-то он позаботился в первую очередь. - И какая же? - Булгарин снова взялся за гамбургер. То ли он был зверски голоден, то ли, подобно многим людям, заедал стресс. Стресс, вызванный моим появлением. Я не стал отвечать на его вопрос. Я сам стал спрашивать. - Олег Петрович, если у вас действительно испортились отношения с Леоновым и Калягиным, если вы действительно прервали с ними всякие контакты... То откуда вы знаете об их смертях? - Хм, - задумался Булгарин. - Откуда?. Ну, кажется, мне писала сестра Стаса. Или звонила, или писала. Точно не помню. Это же было давно, да? - Два месяца назад. Не слишком давно. - Ну, время для всех движется по-своему, - улыбнулся Булгарин. - У меня так оно просто летит... Много дел? Да, - Булгарин явно обрадовался, что разговор перешел с покойных сослуживцев на более приятную тему. - С утра до вечера... - Бизнес процветает? - Ну, раз вы не из налоговой инспекции, то скажу вам - да, - засмеялся Булгарин. - Сантехника ходовой товар, люди хотят, чтобы у них было красиво не только в спальне или на кухне, но и в сортире. Это и называется цивилизация. - Надо же, - удивился я. - Такого определения цивилизации я еще не слышал. - Мое изобретение, - похвастался Булгарин, придя в благодушное настроение, которое я не преминул тут же испортить. - Не всем вашим знакомым так повезло, - сказал я. - Леонов бедствовал в последние годы своей жизни, Калягин был более удачлив, но до вас ему все равно далеко. Поделитесь секретом? Что надо делать, чтобы стать богатым и известным? - Мне почему-то в голову пришла та дурацкая фраза из интервью с Абрамовым. - Надо много работать, - ответил Булгарин, сделав деловитое лицо. - Много работать, мало отдыхать. Тогда и придет успех. Паша Леонов вообще ведь не работал, он боролся с винно-водочными изделиями, пытался как можно больше их уничтожить. - А вы, значит, в это время трудились? - Я понимающе покачал головой. - Двадцать четыре часа в сутки. Это, наверное, универсальный рецепт. Совсем недавно я читал похожие слова в интервью одного известного бизнесмена. Может, слышали? Валерий Анатольевич Абрамов. Тоже ваш земляк. Булгарин нахмурился. Потом нажал кнопку на селекторе и проговорил в микрофон: - Меня ни с кем не соединять. Никого не пускать. Важный разговор. - Его напряженный взгляд полоснул по мне. - Что вам нужно? Что это за разговоры? - Все очень просто, - сказал я, - Хочу предупредить вас о возможной опасности. Леонов и Калягин мертвы. Вам может грозить то же самое, пусть даже вы и не общались с ними в последнее время. Дело не в недавних событиях. Дело в том, что происходило в начале девяносто шестого года. Вас осталось только двое из тех четверых, кого набрал к себе Николай Николаевич. - Двое? - быстро переспросил Булгарин. - Кожухов еще жив? - А он должен быть мертв, как остальные? - Ну... - Булгарин замялся. - Вы говорили про двоих мертвых... - И про двоих живых, которые могут стать мертвыми. Вам же писал Леонов. Он еще тогда старался вас предупредить. - Вы и это знаете? - удивился Булгарин. - Мало ли что Паша писал... У него слишком разыгралась фантазия на алкогольной почве. - Но он умер. Случилось то, чего он опасался. Вы думаете, что это вам не грозит? Думаете, что расчет за девяносто шестой год вас не коснется? - Слушайте. - Булгарин становился все более и более серьезным. - А вы-то здесь при чем? Знаете вы много, это я понял. Даже слишком много, но зачем вам это? - Вдова Леонова наняла меня, чтобы я нашел его убийц, - сказал я, и мне показалось, что на лице Булгарина мелькнула мимолетная улыбка. Потом он справился с эмоциями и все так же серьезно, как раньше, произнес: - Понятно. И где вы собираетесь их искать? В Москве? - Николай Николаевич, - медленно проговорил я, следя за реакцией Булгарина. Я не хотел повторять ошибки, допущенной мною в разговоре с Кожуховым. Я не буду показывать, сколько я знаю на самом деле. Я буду делать многозначительный вид, буду называть имена и фамилии, я скажу, что Леонов рассказал мне все, что только можно рассказать. И посмотрим, что на это скажет Олег Петрович Булгарин, подозрительно процветающий торговец сантехникой. - Николай Николаевич, - сказал я и уставился на своего визави. Реакция его была куда более сильной, чем я мог предположить. Булгарин навалился грудью на край стола, и его глаза оказались менее чем в двадцати сантиметрах от моих глаз. Тяжелые веки полуприкрывали карие зрачки, отчего Булгарин выглядел заспанным и усталым. Но он не был заспанным, он был более чем взволнован, он требовательно спросил меня: - Что еще с Николаем Николаевичем? - Странный вопрос, - сказал я. - Вы сами прекрасно знаете, что с ним. И вы прекрасно знаете, что если у кого-то и есть причины желать устранения вашей великолепной четверки, то этот кто-то - Николай Николаевич. Или люди из его окружения. Я ждал какой-то реакции от Булгарина, но ее не было. - Продолжайте, - сказал он. - Я пока послушаю. Понятия не имел, что это все может быть кому-то известно. - С удовольствием: меня наняла вдова Леонова... - Ольга? - Она самая. У нее сейчас процветающий бизнес, большие связи. И она хочет разобраться с теми, кто убил ее мужа и сына. - Сына? А при чем здесь ее сын? - Те, кто убил Павла Леонова, заметали следы. И Юра, его сын, попался им под руку. Так что всего уже четыре жертвы - Калягин с женой, Леонов с сыном. Если не хотите оказаться пятым в этом списке - помогите. Мне нужны фамилии: кто еще, кроме Николая Николаевича, мог быть заинтересован в устранении свидетелей? - А Николая Николаевича вам мало? - Булгарин достал сигарету и закурил, одновременно включив кондиционер. - Покойникам не мстят, - сказал я. - А кто вам сказал, что он покойник? - Булгарин был совершенно спокоен, пуская табачные кольца. А вот я встревожился. Мы поменялись ролями. - Извините? Я правильно понял: вы хотите сказать, что Николай Николаевич не умер? - Да он живее всех живых. С неделю назад я видел его по телевизору, получающим какую-то медаль. Вас неправильно информировали, Константин Сергеевич, - Булгарин сожалеюще покачал головой. - Он жив, этот мерзавец... Были слухи о его гибели в Чечне, но потом он вернулся. И не просто вернулся, а пошел на повышение. Что-то он там такое в Чечне сделал, и его произвели в полковники. Николай Николаевич процветает. Чего и вам желаю. - Подождите, - сказал я, с сомнением глядя на Булгарина. - Вы так спокойно говорите о воскресении Николая Николаевича? О человеке, который, по-видимому, убил Калягина и Леонова? И который может завтра убить вас? Вы узнаете о его возвращении в Москву, и у вас не возникает чувства страха, не появляется мысли обратиться в милицию? - А вот это было бы полным идиотизмом, - усмехнулся Булгарин. - Ну что я могу рассказать о Николае Николаевиче? Чем я докажу, что он хочет меня убить? Да ничем. Кстати, я больше чем уверен, что и у вас доказательств тоже - кот наплакал. Да, с точки зрения логики, тут все нормально: ему выгодно убрать свидетелей своих старых грехов, раз он пошел на повышение. Но доказательства? Пшик. Ничего. Пусто. - Будете сидеть и ждать, пока вас убьют? - Знаете, прошло уже несколько лет. Если Николай Николаевич оставил меня в покое на такой срок, то почему именно сейчас он должен немедленно бросаться за мной вдогонку? Я думаю, что вы преувеличиваете его злодейство. К тому же сестра Калягина говорила, что Стас погиб от рук грабителей, забравшихся к нему на дачу... Разве не так? - Булгарин вопросительно смотрел на на меня, но я предпочел промолчать. - А что касается Николая Николаевича... Вы не сможете достать его по закону. Придется устраивать нечто вроде падения кирпича на голову. Только так. Если это случится с Николаем Николаевичем - что ж, я буду рад, потому что он испортил жизнь не только Паше Леонову, но и мне тоже. Просто я не стал алкоголиком, я стал работать и кое-чего достиг... - Это уже была беззастенчивая самореклама, и я постарался ее прекратить. - Я говорил с Кожуховым насчет того задания, которое вы выполнили, - сказал я, и Булгарин снова оцепенел. - Кожухов сказал, что в своей жизни он не делал ничего более омерзительного... - Я смотрел на Булгарина, ожидая его комментария. Тот еще некоторое время настороженно глядел на меня, понял, что дальше ничего не последует, вздохнул и произнес нечто странное: - Ну что ж, может быть, и так. Может быть, Вася действительно не совершал ничего более омерзительного... - То есть вы-то совершали и более омерзительные вещи? - Ну что вы меня ловите на словах? - укоризненно сказал Булгарин. - Я хотел сказать совсем другое: может, Вася Кожухов действительно совершил что-то ужасное, но я об этом не знаю... - То есть? Вы работали вчетвером по заданию Николая Николаевича и вы не знаете, что делал Кожухов? - Вот именно. Задание было, а работали мы все-таки несколько порознь... У Кожухова была своя работа, у меня своя. Вот так. - Булгарин улыбнулся, изо всех сил стараясь быть респектабельным бизнесменом, дистанцироваться от себя самого, оставшегося в прошлом. Но у меня со вчерашнего дня было слишком плохое настроение, чтобы позволять такие увертки. - А мне кажется, что вы работали вместе, - сказал я. - И Стаса Калягина даже тошнило от этой работы. Наступила тишина. Булгарин смотрел не на меня, а на что-то, находящееся за моей спиной, хотя там была лишь стена. Он смотрел сквозь меня, словно заглядывал в прошлое и видел там нечто, в реальность которого поверить было трудно. Но ничего другого не оставалось. - Хорошо, - медленно произнес Булгарин. - Давайте говорить в открытую. Вы знаете такие вещи, которые не мог знать никто, кроме нас пятерых. Может быть, вы также знаете, что после того как... Когда все кончилось, и мы знали, что задание провалено и что нам скорее всего придется уйти с работы... Тогда Николай Николаевич сказал; <Будет лучше; если вы больше не будете встречаться друг с другом. Чтобы не было потом пьяных воспоминаний, соплей и так далее. Это была секретная работа, и она должна остаться в секрете. Вся информация должна остаться в ваших головах. Это приказ. Мы проиграли на данном этапе, и я вынужден буду уехать, но будьте уверены: у меня хватит сил и возможностей проконтролировать выполнение вами этого приказа. Пусть пройдет пять лет, десять, пятнадцать - все должно оставаться внутри вас. Выплеск информации наружу угрожает интересам очень влиятельных людей, и я вам гарантирую, что они остановят распространение такой информации любой ценой. Возможно, они поручат сделать это мне. И я выполню это, несмотря на свое профессиональное уважение к вам. Сделайте выводы и не делайте ошибок>. Вот так он сказал. И знаете что, Константин? Раз вы знаете про то, как тошнило Стаса, раз вы вообще знаете о нас, - это говорит о том, что кто-то из нас четверых этот приказ нарушил. Леонов? Или Стас Калягин? - Какая разница? Теперь мертвы они оба. - Вот именно. Пока - только они. И я не хочу, чтобы этот дуэт превратился в трио. У меня полно дел. Я еще не насладился жизнью. Поэтому я закрою рот и не скажу вам ничего. И более того - посоветую вам сделать то же самое. То, что тогда случилось... Кожухов может называть это омерзительным, но так было нужно сделать. И мы это сделали. Все разговоры, все расследования уже ничего не изменят. Поэтому просто забудьте об этом, Константин. Скажите Ольге Петровне, что ничего не нашли. Пусть и она забудет. - Мне кажется, что смерть мужа и сына - не такие вещи, которые можно забыть. - А жаль... Все было бы значительно проще, если бы это можно было сделать. Давайте закончим на этом нашу беседу, - предложил Булгарин. - Вы добились своей цели, вы испортили мне настроение. Я хочу закончить. - Пожалуйста! - Я поднялся со стула. - Так, значит, Николай Николаевич запретил писать вам мемуары? Булгарин дернулся как от удара током. - Что? Какие мемуары? - Я к тому, что Николай Николаевич запретил вам разглашать информацию. А какие могли бы получиться Мемуары! Сейчас это очень модный жанр... - Возможно, возможно, - заторопился Булгарин, выпроваживая меня из кабинета. - Если хотите, мы можем встретиться еще раз, скажем, завтра, в более уютной обстановке. Здесь неподалеку есть частный клуб, там прекрасная рыбная кухня... Я угощаю вас как гостя столицы. И вообще, - произнес он уже в дверях. - Я не знаю, что вам наговорили Леонов или Кожухов... Лично я там имел очень скромную роль. Я не сделал ничего такого, чего можно было стыдиться. Честное слово. У меня нет таких воспоминаний, которые надо заливать водкой, как это делал Паша... - А почему вы переехали в Москву? - спросил я, и этот вопрос удивил Булгарина. - Как почему? Здесь такие возможности, каких никогда не будет у нас в Городе. - Возможности? Какие возможности вы имеете в виду? - Скажу вам по секрету, - Булгарин прошептал это мне на ухо, видимо, окончательно вернув себе приятное расположение духа. - Здесь, в Москве, деньги просто валяются под ногами. Я сказал, что только прошел пешком от остановки метро до его офиса, и на асфальте не было ни рубля. Булгарин рассмеялся и сказал, что нужно знать места. Потом он открыл перед мной дверь, я вышел, едва не столкнувшись с изящной брюнеткой в черном платье. Она не походила на офисного работника. И точно - я услышал запоздалое восклицание секретаря: - Олег Петрович, к вам супруга! Женщина в черном вошла в кабинет Булгарина, и дверь за ней закрылась. Я ощутил оставший после нее в воздухе слабый след духов, и аромат подействовал на меня странно. Я достал из кармана визитную карточку и положил на стол секретарши Булгарина. Позже я сообразил, что на самом деле означал мой неосознанный жест, и ужаснулся себе. Честное слово. 2 Я вышел из этого здания с усиливающейся головной болью: перемена климата, во-первых, и булгаринские разговоры, во-вторых. Он меня просто измотал. Он заставлял меня надеяться на то, что вот-вот, в следующий миг, под влиянием страха или удивления он не выдержит и начнет говорить, излагая факты... но этого не происходило. Булгарин изображал оцепенение, испуг, шок - и ничего не говорил. Все ограничилось уверениями в том, какой хороший человек Олег Петрович и какой плохой Николай Николаевич. Поэтому мне следует прекратить всякие расследования и... Вот забавно. Я подумал, что Булгарин проявил себя достаточно искусным в словесных играх: как Леонов годы спустя после увольнения играючи ломал руки, так этот манипулировал собеседником. Старая закалка. Ладно, посмотрим. В чем он пытался меня убедить? В том, что сам Булгарин ни в чем особо гадком замешан не был и даже пресловутое задание Николая Николаевича его не коснулось в той степени, что Кожухова? Назовем это самооправданием. Он также пытался убедить меня в том, что Николай Николаевич - <мерзавец>, жестокий и злопамятный. При этом - <если ему свалится кирпич на голову, я буду только рад>. И подчеркнутые опасения самого Булгарина, что разговоры о прошлом приведут к каким-то акциям со стороны Николая Николаевича. Назовем это созданием образа врага. Хотя я и раньше имел представление об этом образе. Булгарин под конец стал советовать мне отказаться от расследования, потому что Николай Николаевич слишком крут. Это вроде бы логически вытекало из предыдущего пункта, но хотел ли действительно Булгарин, чтобы я оставил Николая Николаевича в покое? Вряд ли. <Если ему свалится кирпич...> и так далее. Булгаринское запугивание было рассчитано на мою отрицательную реакцию. Ну как же, разве можно поддаваться на какие-то угрозы и предупреждения? Я должен был после таких слов лишь сильнее заняться Николаем Николаевичем. И в этом скорее всего заключалась цель Булгарина. Подведем итог: он хотел обелить себя, он показывал мне злодея и направлял меня на него. Вот забавно. Все это было слишком искусственно, чтобы быть истинным. Как мне показалось, стопроцентно натуральная реакция проявилась у Булгарина только один раз, в самом конце разговора, когда он уже посчитал дело сделанным. Тогда я спросил: <Так, значит, Николай Николаевич запретил вам писать мемуары?> И он вздрогнул. Я-то имел в виду мемуары Павла Леонова. А о чем подумал Булгарин? Вот в чем вопрос. Я шел по направлению к станции метро, стараясь отыскать глазами аптечный киоск, где можно было бы купить аспирин или цитрамон, чтобы унять головную боль. И еще мне требовалось снять номер в гостинице. Я купил аспирин у метро, и, пока продавщица искала сдачу, отражение в зеркальной витрине привлекло мое внимание. Метрах в десяти позади меня, стараясь спрятаться за газетным стендом, стоял <ценный кадр> из булгаринского офиса - тот самый, со сломанным носом. У меня было плохое настроение, и я жестко обошелся с ним. Я спустился в метро и ушел от своего <хвоста> две минуты спустя. Иметь сломанный нос - это еще не значит быть хорошей ищейкой. Возможно, Булгарин лишит этого парня премии. Какая жалость. Все дело в моем плохом настроении и больше ни в чем. Позже: гостиница, одноместный номер чуть пошире купе в пассажирском вагоне, холодные батареи, две таблетки аспирина и стакан воды. Боль постепенно растворяется, уходит, уступая место обычной усталости. Сумка брошена на дно пустого одежного шкафа. Некоторое время я тупо сижу на кровати, потом самонадеянно решаю, что смогу прочитать хотя бы несколько страниц из абрамовского досье, но как только я беру эти страницы в руки, мои веки наливаются свинцом, затылок мягко падает в подушку, бумаги разлетаются по полу... Тут я вспоминаю, что Булгарин вдобавок ко всем прочим своим достижениям заставил меня отвлечься от Абрамова: едва я успел назвать фамилию, как Булгарин нахмурился, а потом заговорил совершенно о другом... Скотина. Деньги у него, видите ли, под ногами валяются... И жена у этого мерзавца такая... Привлекательная, мягко выражаясь. На сколько лет она его младше? Лет на пять-семь, вероятно... Скотина. Еще одна причина ненавидеть торговца унитазами. Много таких причин, особенно если ты лежишь один в холодном гостиничном номере... Ненависть отнимает слишком много сил. И я заснул, прежде чем за окном сгустилась темнота. 3 В позднем пробуждении есть своя прелесть - говорят, от этого кожа лица выглядит моложе. Мне придется проспать еще пару тысяч лет, чтобы перемены стали очевиднее. Головная боль уходит, сменяясь болью в спине, так и не сумевшей за ночь подружиться с матрасом. Но есть и негатив: в гостиничном ресторане из меню завтрака остался только салат <Столичный> и черный кофе. Чтобы побороть утреннюю тоску и оставшееся с вечера чувство голода, я взял три салата. Уже на втором движения моей вилки стали медленными и плавными. Я вспомнил, что Булгарин приглашал меня на рыбные посиделки в каком-то частном клубе. Это было интересно. К тому же за его счет - вдвойне интересно. Только он не сообщил мне точного времени и места. Все-таки он скотина. Надо будет позвонить ему после обеда, прозондировать почву. Может, если к рыбе подать достаточно белого вина, Булгарин станет более разговорчивым? Если прикинуться, что я послушно клюнул на все вчерашние приманки. А потом поинтересоваться, каким способом великолепная четверка Николая Николаевича пыталась заставить финансиста Валерия Абрамова изменить направление каких-то там финансовых потоков? И какое отношение все это имеет к президентской кампании? Это были вопросы, не имевшие непосредственного отношения к моей работе на Ольгу Орлову. Для нее у меня был давно готов ответ - Николай Николаевич вернулся и через своих людей в Городском управлении ФСБ заметает следы. Он пошел на повышение, и ему не нужны свидетели его прежних сомнительных делишек. Исчерпывающее рбъяснение. Только вот само это сомнительное дело начала девяносто шестого... Возможно, я просто-напросто больной человек. Но я хотел знать, в чем там дело. Они сами виноваты - Леонов, Кожухов, Булгарин. Они, сами того не замечая, произносили такие фразы, которые заставляли мое проклятое воображение работать на полную катушку, представляя мрачные картины, исполненные тайного смысла... Я хотел узнать правду. Я хотел разыскать эту тайну, как хотят женщину - до дрожи в коленях, до боли в паху, до безумия бессонных ночей. Я болел этим. Я, несомненно, болел этим. И когда я вернулся в номер и запустил руку в сумку, то вытащил не Ленкины письма, а листы абрамовского досье, подобрав также то, что разлетелось из моих вялых пальцев в предыдущий вечер. Я начал читать, а потом вдруг отложил листы в сторону. Мне в голову пришла крайне банальная и донельзя очевидная мысль: Валерий Абрамов тоже проживает в Москве. Я могу поговорить с ним точно так же, как вчера разговаривал с Булгариным. Только мне надо хорошенько подготовиться к этой беседе, почитать досье... Потому что я не имел ни малейшего представления, о чем следует говорить с Абрамовым. Заметил ли он, что в девяносто шестом году против него проводилась тайная операция? Или провал в том и заключался, что Абрамову усилия Николая Николаевича были как комариные укусы? Ясно было только одно - встретиться с Абрамовым будет в миллион раз трудней, чем с Булгариным. Это вам не торговля унитазами. Это то, что называется финансово-промышленная олигархия. Люди, которые не ходят по земле. Люди, умеющие направлять финансовые потоки. Впрочем, это умение может быть и опасным. И я снова взялся за страницы абрамовского досье. <Нравится ли вам современная эстрадная музыка? - спросил наш корреспондент у Валерия Анатольевича Абрамова, известного бизнесмена, президента корпорации <Вавилон 2000>, который сегодня приехал к нам в город, на свою родину..,> Убивать нужно таких корреспондентов. 4 Стоит вам приобрести хоть какую-то известность, и на вас обрушится миллион самых дурацких вопросов - это вывод, к которому я пришел, изучив с полсотни газетных статей, посвященных Валерию Абрамову. Он был вынужден описывать свои кулинарные вкусы, называть любимых киноактрис, любимые книги, комментировать ситуацию в Индонезии, перечислять своих знакомых в шоу-бизнесе, делать комплименты участницам городского конкурса самодеятельных дизайнеров, куда Абрамова затащили в качестве члена жюри. Рядом красовались фотографии работ этих самых дизайнеров-любителей: зрелище не для слабонервных. Но Абрамов выдержал и даже сумел выдавить из себя что-то хорошее на этот счет. Абрамов среди одноклассников на встрече выпускников, Абрамов на открытии десятого супермаркета компании <Вавилон 2000> в нашем городе... Абрамов дает старт легкоатлетической эстафете в честь стасемидесятипятилетия опрометчивого проезда Александра Сергеевича Пушкина в десяти километрах от Города. Абрамов отвечает на вопросы еженедельной газеты местных феминисток <Все мужики - сволочи>... На самом деле газета называлась <Я - самая!> Рубрики газеты продолжали ее заголовок: раздел мод назывался <Я - самая стильная!> Раздел кроссвордов - <Я - самая эрудированная!> И вот в рубрике <Я - самая деловая!> интервьюировался несчастный Абрамов. Сначала журналистка допытывалась у бизнесмена, может ли женщина в России стать столь же успешным предпринимателем, что и он сам. Абрамов сказал <да>, но не смог привести ни одного реального примера. Журналистка торжествующе констатировала, что мужчины в этой стране все еще мешают женщинам нормально развиваться в сфере бизнеса, после чего приступила к расспросам о семейтой жизни Абрамова. Абрамов поведал, что его жена - скромная домохозяйка, которая терпеть не может появляться с мужем на всяких презентациях и приемах. <Может быть, она тоже хотела бы заняться каким-то бизнесом, но вы сдерживаете ее, потому что вам нужна хозяйка?> - спросила журналистка. <Я бы давно нанял домработницу или даже двух, если бы моя жена действительно захотела заниматься чем-то вне дома, но дело в том, что моя супруга предпочитает создавать в доме уют и покой, и мне кажется, что это у нее прекрасно получается>. Журналистка проворчала что-то насчет еще одной женщины, чьи способности принесены в жертву мужскому эгоизму, и перешла к следующему вопросу: <Сейчас модно направлять детей обучаться за рубеж. Я имею в виду моду, распространившуюся среди людей вашего круга, Валерий Анатольевич. Ваша дочь также продолжит свое образование за границей, когда закончит школу?> - <Вряд ли. Жанна неоднократно бывала за границей, но у нее не возникло желания жить там постоянно и учиться. Вероятно, моя дочь будет поступать этим летом на юридический факультет Московского университета...> Я посмотрел на дату вверху страницы: январь девяносто шестого года, В это же время Павел Леонов уже обсуждал перспективы политического развития России со своим новым знакомым из Москвы Николаем Николаевичем. А чем занимался Абрамов в это время? Так... <Городские новости> сообщали: <Вчера в нашем городе состоялась региональная конференция частных предпринимателей и банкиров. Примечательно, что на конференции рассматривались не только вопросы экономического развития, но и текущая политическая ситуация в России. Абсолютным большинством голосов участники конференции постановили поддержать на грядущих президентских выборах кандидатуру действующего президента и обеспечить ему посильную финансовую и моральную поддержку. Координатором этих усилий региональных деловых людей избран Валерий Анатольевич Абрамов, штаб-квартира корпорации которого уже несколько месяцев находится в Москве. Тем не менее Валерий Анатольевич сохранил свое влияние на бизнесменов нашего региона и даже усилил его за счет недавно приобретенных обширных связей в столице...> Ну вот и они: финансовые потоки. Видимо, Абрамов получил от своих коллег право распоряжаться частью средств, которые предстояло направить на поддержку избирательной кампании президента. Однако Николай Николаевич, совсем как мелиоратор, жаждал изменить русла рек, по которым текли деньги. И не столь важно, куда он хотел отправить эти миллионы, важно другое: как он собирался повлиять на Абрамова? Что такого мерзкого сделали по его приказу те четверо, в живых из которых уже осталось лишь двое? Я подумал о том, что каждый из четверых вынес из той истории нечто особенное - глубоко персональное впечатление и глубоко персональную оценку своих поступков. За взрывными выходками Кожухова читалось одно: сожаление. <Самое плохое, что я сделал в жизни>. <Нам тогда сказали, что это нужно>. <Не хочу больше об этом!> Подозреваю, что сны Кожухова были не слишком спокойными. Паша Леонов тоже сожалел, но он больше сожалел о своей загубленной карьере. Загубленной, как он считал, совершенно несправедливо. <Какая жизнь была, какая работа! И вот куда все прикатилось!> И воспоминания свои он писал, мучимый не совестью, а тоской по утраченной жизни. Он сделал все, как было велено, а его бессовестно обманули. Он обиделся. А Булгарин поступил как истинно творческий человек. Он создал свою версию прошлого. Версию, при которой он оставался стерильно чистым, словно стены в его новом офисе. Откуда, кстати, бывший офицер ФСБ взял деньги не только на развитие бизнеса, но и на переезд в Москву, на офис в престижном районе? Надо будет позвонить в Город и попросить Гарика, чтобы тот через налоговую инспекцию... Черт. Я остановил свои бурно развивающиеся планы. Гарик. Я так и не знаю, что с ним. Я сбросил его на руки врачам, убедился, что он еще жив, убедился, что о нем позаботятся... И кинулся ловить такси, чтобы ехать на вокзал. Я так торопился, что лишь на вокзале спохватился о своих испачканных в крови руках. Я вымыл их в вокзальном туалете и спустя пару часов отправился в Москву. И вот после полутора суток пребывания здесь я спохватился. Я снял телефонную трубку и набрал код междугородной связи. Противно попищав, аппарат все-таки решил соединить меня с ГУВД. Кто-то снял трубку и буркнул <Алло>. Я поинтересовался состоянием здоровья Гарика. - Ну а как сам думаешь? - ответил в трубке знакомый голос. - Какое у меня будет состояние, после того как в меня влепили три пули? Ладно еще, что только одна попала в ляжку, а две другие - в бронежилет. Но тоже приятного мало. - А что это ты делаешь на работе с простреленной ляжкой? - поинтересовался я. - Играешь в героев? - Нет, просто сижу за столом. Должен же кто-то расхлебывать ту кашу, которая заварилась... Тебе-то хорошо, ты сделал ноги и ловишь кайф на Тверской, да? - На Тверской ловят венерические болезни, - поправил я. - А что за каша? Гарик пояснил. В тот вечер все поиски Филина в окрестностях Успенской церкви оказались безрезультатными. Он как сквозь землю провалился, и этого следовало ожидать: если он сам выбрал этот район для обмена информацией, значит, наверняка знал там все переулки. Милиционер, бежавший впереди меня, оказался менее везучим, чем Гарик, - одна пуля Филина вошла ему в переносицу, другая - в шею. - А ты-то уж вообще везунок - восхитился Гарик. - Хоть царапина у тебя есть? - Нет, - виновато произнес я. - Но я ведь выпустил по нему всю обойму, только какая-то чертовщина стряслась и ... - Всю обойму? - перебил меня, Гарик. - Как бы не так! Видел я тот пистолет, у тебя вышла осечка на втором патроне, понял? - Осечка? - не поверил я, отлично представляя себе ту картину, как я раз за разом нажимаю на курок... А Филину все это как с гуся вода. Так, значит, осечка. Черт. - Меня больше волнует другое, - продолжил Гарик. - Как ты остался жив? Он что, испугался тебя и убежал? - Нет, - сказал я. - Он в меня выстрелил. Один раз. Я отпрыгнул. Когда поднялся - его уже не было. Может, у него патроны кончились? - Ха, - ответил Гарик. - Все тот же <ЗИГ-зауер>. Пятнадцать патронов в обойме. Три в меня, два в нашего парня, один в тебя. Пусть он еще пять раз промахнулся - все должно было что-то остаться. А он убежал. Я не думаю, что в такой суете он сообразил, что ты - это тот самый тип, которого он должен был убрать по заказу Ромы... Но все равно - странно. Киллеры себя так не ведут. Я вспомнил удивленное выражение лица Филина, когда он смотрел на меня, одновременно целясь... Целясь достаточно долго, чтобы не промахнуться, но он промахнулся. Это было действительно странно. - Вот это я и называю кашей, - сказал Гарик. - Он ушел, но теперь-то он будет вынужден залечь на дно или на время свалить из города. Его едва не сцапали, ему показали, что знают его тайник... Он должен напугаться! - решительно рявкнул Гарик, выдержал паузу и спросил меня не столь безапелляционным тоном: - Как думаешь, он испугался? - Черта с два, - сказал я. - Но, между прочим, я звоню вовсе не из-за Филина. А время идет, и денежки идут... - Так ведь твои денежки, не мои, - проницательно заметил Гарик. - Так что ты хотел? - Узнай через налоговую инспекцию, каково было финансовое положение частного предпринимателя Булгарина Олега Петровича в прошлом и позапрошлом годах. Каковы были его источники дохода и все такое прочее... - Записано, - ответил Гарик. - Это все? - Второй вопрос посложнее. У тебя нет такого знакомого в Москве, который мог бы мне помочь, если что? - Ты имеешь в виду - знакомый, который работает в милиции? - уточнил Гарик. - Да, только не в ГАИ и не участковым. Что-нибудь более серьезное. - Надо подумать, - сказал Гарик. - А что, уже нажил проблемы? Ты же всего сутки как в Москве... - Это не проблемы, это симптом. На который надо отреагировать, пока он не стал проблемой. Например, один тип вчера пытался за мной следить. У него это неважно получилось, но на будущее... - Я понял. Запиши телефон. Это племянник моего шефа. Он кабинетный работник в московском ГУВД, но связей у него - дай Бог каждому. Я ему позвоню сегодня и предупрежу насчет тебя. Чтобы знал, с кем имеет дело. - Не рассказывай слишком много, - посоветовал я. - Само собой, - сказал Гарик. - Зачем же пугать человека? 5 До пяти часов я мучил себя газетным жизнеописанием Валерия Анатольевича Абрамова, а в пять отложил похудевшую кипу листов и вновь обратился к телефонному аппарату. В булгаринском офисе мне вежливо сказали, что Олег Петрович отъехал по делам, когда подъедет неизвестно, а на мой счет никаких указаний оставлено не было. - Он хотел встретиться со мной в клубе, - возмущенно заявил я. - Я уже сижу в смокинге, осталось только шнурки на ботинках завязать. Где ваш босс? - На то он и босс, - ответили мне. - Значит, сам себе хозяин. Хочет - встречается в клубе, а не хочет - не встречается. Позвоните завтра. - Ну и скотина же ваш босс, - в сердцах заметил я. Придется ужинать за свой счет и отнюдь не изысканными рыбными блюдами, а тем, что предложат гостиничные кулинары. Потом я тоскливо смотрел из окна на многоцветие вечерних огней, из-за которых город напоминал большой аттракцион. В гостиничном вестибюле я купил несколько свежих газет, чтобы разнообразить свое чтение. В одну из них был вложен рекламный проспект, описывающий тысячу и один способ весело и забавно провести время в ночной Москве. Огни мигали, аттракцион работал всю ночь напролет, на Большой Ордынке открылся новый ресторан итальянской кухни с тридцатипроцентными скидками на всю первую неделю работы, клуб <Доллс> предлагал первоклассный стриптиз, а клуб <Утопия> гарантировал просто <полный отрыв>... Стекло, отделявшее меня от мира развлечений, было на удивление холодным. Ну да, осень. Отопление еще не включено. Здесь так неуютно. Но я знал, что и снаружи, при всем тамошнем многоцветии, ничуть не лучше. То же одиночество и грусть, разве что получше замаскированные. Их можно забивать стимуляторами, но, как старые верные друзья, они всегда возвращаются, как только человек остается один... В ту ночь я остался в гостиничном номере. Листать страницы прошлой жизни чужих людей. Читать об их беспроблемном существовании, видеть их беззаботные улыбки на фотографиях - и при этом знать, что все это лишь обманчивое поверхностное впечатление. Что-то случилось, это <что-то> должно было как-то отразиться на страницах старых газет, я изучал их и не находил. Я не находил случившегося. Но я должен был его найти. Я не успокоюсь, пока не найду. В этом заключается моя болезнь. Прочитав последнюю страницу абрамовского досье, я тяжело вздохнул, потянулся до хруста в позвонках, посмотрел на часы: половина второго ночи. Нормально. А потом я начал читать все сначала. 6 Как будто успел вовремя спрыгнуть с поезда, стремительно несущегося к разрушенному мосту - проснуться посреди тягостного кошмарного сна. Поставить босые ноги на пол, оглядеться по сторонам и убедиться, что это - реальность, а не то, что виделось минуту назад и отчего спина до сих пор покрыта липким потом. Тихо сказать: <Слава Богу...> В ванной комнате, покрывая щеки пеной для бритья, я попытался вспомнить свой сон, который был тем более кошмарен, что имел достаточно связный и длинный сюжет, но мои попытки не увенчались успехом. В голове засела лишь последняя сцена, похожая на ту, что приснилась мне как-то в бывшем Доме колхозника: странные фигуры окружают мою постель и тянут руки к моему горлу... Собственно, сон, вероятно, содержал объяснение, кто это такие и чего им от меня надо, но эти эпизоды растворились у меня в мозгу в первые секунды после пробуждения, как растворяется кусок рафинада, на который плеснули воды. Впрочем и финала было достаточно, чтобы хорошенько перепугаться. Перепугаться и совсем забыть про смятый листок бумаги, на котором я наспех записал кое-какие свои мысли по поводу Валерия Абрамова. Эти мысли посетили меня около трех часов ночи, после долгого и отупляющего изучения абрамовского досье. К этому времени глаза у меня слипались, буквы выходили кривые, а записывать собственные мысли я надумал потому, что боялся забыть их. Слишком уж вялым я был в три часа ночи, слишком усталым, чтобы доверять своей памяти. Теперь задача заключалась в расшифровке тех каракулей, которые сам же я и изобразил. Но это позже. Хотя куда уж позже, начало второго на часах. За окном прекрасный вид на озабоченную Москву - потоки автомобилей, дымящие трубы, спешащие люди. Мой персональный кайф в том, что я неторопливо чищу зубы. Однако затем происходит то, что часто случается с кайфом из-за несовершенства мира: его ломают. Зазвонил телефон, и под аккомпанемент длинных, настойчивых трелей я наскоро выплюнул изо рта зубную пасту, вытер губы полотенцем и метнулся в комнату. Это был Гарик, и я подумал, что он звонит по поводу финансового прошлого Олега Булгарина. Ошибка. - Ты ничего более умного не мог изобрести? - раздраженно спросил Гарик. Я не понял вопроса и немедленно сообщил об этом в трубку. - Вы еще через спутник перезванивайтесь! - продолжал возмущаться Гарик. - Опять не понимаешь? Объясняю: сегодня с утра на твою квартиру звонит какая-то дама и домогается тебя со страшной силой. Буквально с девяти утра и дальше каждые пятнадцать минут. Мои ребята ей сначала говорили, что ты вышел, придешь попозже и так далее... А она не унимается. Оставила свой телефон. Чтоб ты ей позвонил. Номер, черт побери, московский! Понял? Она звонит тебе на квартиру, ребята звонят мне, а я звоню тебе. Не проще вам было связаться напрямую, раз вы сидите в одном городе? А может, вы там через стенку? - Все еще лучше - мы в одной постели, - обрадовал я Гарика. - Что за дама? Диктуй номер. - Гарик продиктовал, и я осведомился насчет финансов Булгарина. - Узнал что-нибудь? - Сейчас! Разбежался! Ты все время думаешь, что наша контора существует только лишь для того, чтобы выполнять твои мелкие поручения! - возмутился Гарик. - У нас и своей работы хватает. Тем более стыдно что-то требовать от меня, инвалида борьбы с преступностью... - Это намек, что я должен поинтересоваться твоим здоровьем? - Это намек, что нужно быть поскромнее. Позвони ближе к вечеру. Между прочим, я позвонил тому человеку в Москву... - Какому человеку? - не сообразил спросонья я. - Который тебе был нужен! Человек в штабе московского ГУВД! Племянник моего шефа! Вспомнил, дубина? - Так, значит, можно пользоваться племянником твоего шефа? - уточнил я. - Он получил соответствующие инструкции? - Гарик в ответ произнес несколько неприличных слов, и я воспринял это как знак согласия. Я тут же набрал номер человека в московском ГУВД, представился и попросил выяснить кое-какие вопросы согласно моему корявому списку, составленному в три часа ночи. - Да вы с ума сошли! - был ответ. - Это же все не по моей части. Это даже не по части нашего министерства... - Мне сказали, что у вас большие связи, - парировал я. - Разве не так? - Допустим, - сказал мой собеседник, - но есть же разумные пределы. Вы просите большего. Да и времени на это уйдет масса... Давайте сделаем так: выберите из ваших вопросов какой-нибудь один, кажущийся вам наиболее важным. Вот я его в течение дня-двух сделаю. А там посмотрим... Выбирайте. Какой? Я назвал, и на другом конце провода возмутились: - Это самый сложный вопрос! Я вообще не представляю, как его можно... - Вы сказали выбирать. Я выбрал. - Ну да, - недовольно буркнул он. - Вот ведь свалился на мою голову... Короче, раньше завтрашнего вечера не звоните. И то - я ничего не гарантирую. Эту информацию могут просто не дать. Понимаете? - Нужно, чтобы дали, - сказал я. - Вы милиция или кто? - Это уже хамство, - отреагировали в трубке, и связь прервалась. Надеюсь, он несильно обиделся. Мне же с ним еще работать и работать. 7 Звонить даме небритым - дурной тон. Сначала я привел себя в порядок, а уж потом набрал номер, продиктованный мне Гариком. Быть может, Ольга Петровна прибыла в Москву, чтобы проконтролировать меня? Что ж, мне будет что ей рассказать... Вторая ошибка. Это была не Ольга Петровна. Это была другая женщина, в руки которой попала визитная карточка. Причем совсем недавно. Буквально на днях. - Моя фамилия Булгарина, - торопливо произнесла она. Этого было достаточно, чтобы я вспомнил стройную брюнетку в черном платье, проскользнувшую в кабинет Булгарина в тот момент, когда я оттуда выходил. Женщина произвела на меня впечатление, но, судя по голосу в телефонной трубке, сейчас мои впечатления интересовали ее меньше всего. Она не была настроена на лирику. Скорее, это был звонок очень встревоженной и начинающей паниковать женщины. - Я хотела знать, где мой муж! - решительно заявила она. - Честно говоря, я тоже не прочь узнать, где он, - ответил я, все еще пребывая в легкомысленном настроении. - У меня вчера сорвалось свидание с ним в рыбном ресторане. Я закипаю от возмущения и... - Я с вами серьезно разговариваю! Я не могу найти своего мужа! - Может быть, он у любовницы? - предположил я. - Знаете, если бы у меня было чуть побольше свободного времени, я бы за умеренную цену все выяснил - где, с кем, когда... И давно вы его потеряли? - Вы с ним говорили, и после этого он пропал! - Не совсем так. Я с ним поговорил и ушел. Ваш муж остался у себя в кабинете, и вы к нему зашли. Так что вы видели его уже после общения со мной... - Я не это имею в виду! Вы приехали, о чем-то с ним поговорили, он потом был очень озабоченным весь вечер, куда-то звонил, а вчера утром уехал на работу... И больше я его не видела. - То есть прошло около суток, - уточнил я. - Но, кажется, вчера он появлялся на работе. Так что исчез Олег Петрович не сразу же, как уехал из дома. - Он был на работе до обеда, потом уехал, не сказав куда... И все, - голос женщины дрогнул. - Больше его никто не видел. Секретарша сказала, что вы оставили визитную карточку, и я стала звонить по телефонам, что были на ней указаны... Я боялась, что вы уже уехали обратно и что мне никто ничего не сможет объяснить... - Я еще не уехал. Но я мало что могу объяснить. Я не знаю, где ваш муж. - Но как же?! О чем вы разговаривали? Олегу угрожала опасность? Почему он так занервничал после вашего визита? Этому же должно быть какое-то объяснение! - Должно, - согласился я, - но у меня его нет. - А предположения? Версии? У меня было одно предположение. Но я не произнес его вслух. Я не хотел сразу же лишить жену Булгарина надежды на благополучный исход. Однако цепочка Калягин - Леонов - Булгарин сама собой выстроилась у меня в голове. И если мои рассуждения были верны, то Олег Петрович вел себя как полный идиот, зная о возвращении Николая Николаевича и не предпринимая никаких действий. Зная о смерти Леонова и Калягина и надеясь, что его эта участь минует. Словно он был какой-то особенный. Словно он был заговоренный. Словно он был... - Извините, пожалуйста, как вас зовут? - спросил я жену Булгарина. - Евгения, - ответила она чуть удивленно. - А что? - Вы звоните из дома? - И прежде, чем она успела ответить, я торопливо задал следующий вопрос. - Можно, я к вам приеду? Мне нужно с вами поговорить. - Об Олеге? - растерянно произнесла она. - Вы хотите поговорить об Олеге? - И о нем тоже, - уклончиво ответил я. 8 Случайно или нет, но Евгения Булгарина встретила меня в том же самом облегающем черном платье, в котором я видел ее в офисе. Теперь этот цвет приобрел вполне определенный и трагический смысл. Этот цвет означал траур. Хотя Евгения пока этого не осознавала. - Как вы думаете, - с порога спросила она, - уже пора обращаться в милицию? - Еще рано, - сказал я, хотя подумал при этом: - <Слишком поздно>. - Думаете, стоит подождать еще? - Посмотрим, - сказал я и прошел в комнату. Зал по площади был примерно равен всей моей квартире. Сколько здесь еще было комнат - не знаю, но явно не меньше четырех. Высокие потолки, продуманный дизайн, много бытовой электроники. Здесь пахло деньгами. Кучей денег, вложенных в квартиру, ремонт и обстановку. - Вы давно замужем за Олегом Петровичем? - спросил я уже из глубин огромного мягкого кресла. Хозяйка устроилась на диване, подобрав под себя ноги. Красивые ноги. - Это важно? - спросила она. Евгения меня явно в чем-то подозревала. В похищении ее мужа или еще в чем-то подобном. Она была напряжена. И пыталась расслабиться с помощью тонких сигарет <Галуаз>.. - Это интересно, - ответил я. - Он еще работал в КГБ, когда вы... - Конечно, - кивнула она. - То есть, вы достаточно давно вместе. - Именно, - в моем голосе, видимо, был оттенок неверия, поэтому она сочла нужным уточнить. - Скоро пять лет. Не верите? Чему именно? - Тому, что вы десять лет как замужем. Не вышли ведь вы замуж школьницей. - Комплименты, - равнодушно отметила она. - Мне было девятнадцать. Так что с того? - Раньше, когда вы еще не жили в Москве, материальный достаток вашей семьи тоже был высоким? - Откуда? Он же получал зарплату, нормальную зарплату. Чуть больше, чем я, когда еще преподавала в художественной школе, но все равно... Это была зарплата, а не деньги. Служа в ФСБ, не заработаешь миллионы. - Разве? - удивился я. - А это все? Откуда это? Ваш процветающий бизнес, квартира в Москве. Откуда это взялось? Или это вы ударно поработали в художественной школе? - Олег вовремя ушел из ФСБ, - сказала Евгения. Я хотел поправить: <вовремя вышибли>, но решил не портить семейную легенду. - Точнее, он вовремя взялся за ум, вспомнил, что у него есть молодая красивая жена... Ничего, что я так откровенно о себе? - усмехнулась она. - Жена, которая хочет хорошо одеваться, проводить отпуск на море, а лучше на океане... И так далее. - И что он сделал? Ограбил банк? - Ну что вы. Все гораздо прозаичнее. Он стал заниматься бизнесом. Ездил в Москву, брал в Лужниках какой-то ширпотреб, привозил в город, раскидывал по комкам. Так и крутился. - В этой квартире не пахнет Лужниками, - сказал я. - Ну, само собой, это был начальный этап. Потом он заработал деньги и открыл свой киоск... - Когда это было? - Года два назад... - Понимаете, Евгения. - Я чувствовал себя довольно гадко, ведь говорить я должен был с ней о другом, о случившемся с ее мужем, но сначала я должен был выжать из нее все, что можно, ведь когда разговор дойдет до сути, она перестанет отвечать мне. Она начнет плакать. - Я имею кое-какое представление о той сфере бизнеса, которой занимался два года назад ваш муж. Так вот, если вы возьмете сто человек, начинающих с поездок за ширпотребом в Москву, то два года спустя треть из них разорится, половина будет продолжать ездить в Москву, зарабатывая лишь на жизнь и ни на что сверх того. Процентов семь либо попадет в тюрьму, либо будет убито. И лишь оставшиеся десять процентов смогут чуть расширить свой бизнес. Я имею в виду - чуть увеличить оборот капитала, поставить один или два ларька... Но не офис в центре Москвы. Но не бизнес с оборотом в десятки тысяч долларов. Не квартира в Москве - такая квартира! Может, вы возьмете свои слова, обратно и мы вернемся к версии об ограблении банка? - Ха-ха, - холодно произнесла Евгения. - Олег всего достиг своим трудом, и ваш юмор здесь неуместен. Просто ему повезло. Он получил кредит от банка... - От какого? Под какой процент? Он его уже выплатил? - Что это за вопросы? - гневно спросила она - Что это за... - Странная жизнь, - сказал я. - Вашу жизнь я имею в виду. Не было ни гроша, да вдруг миллион. Учительница в художественной школе - и вдруг жена миллионера. Шикарные апартаменты. Наверняка собственная машина. <Ягуар>? Или <Шевроле>? - <Рено>, - нехотя призналась Евгения. - Ну, не переживайте. Все еще впереди. Будет и <Ягуар>. Только вот муж... - Что? Скажите мне правду, о чем вы говорили с ним позавчера? О чем вы говорили по телефону? - Мы не говорили по телефону. Мы разговаривали только один раз. У него в офисе. Честное слово. - Видимо, это был такой разговор, что хватило и одного раза! - Евгения, - сказал я просительно, чтобы отвлечь женщину от переживаний. - Давайте не будем становиться врагами. Попробуйте найти Олега Петровича. Позвоните на телефонную станцию и выясните, с кем разговаривал ваш муж в тот вечер. Вдруг это междугородные или международные переговоры... Это может пригодиться. Она несколько секунд смотрела на меня исподлобья, молча, черная и напряженная, как пантера. Я даже стал опасаться, что она сейчас прыгнет и разорвет меня на сотню маленьких частных детективов. Однако Евгения встала с дивана и пошла звонить. Я облегченно вздохнул. Через пятнадцать минут, на протяжении которых я успел внимательно изучить обстановку зала, Евгения вернулась и протянула мне листок бумаги: - Вот. Судя по коду, это был номер в нашем с Олегом Петровичем родном городе. Точнее, это были два номера с одним и тем же междугородным кодом. - Хм, - сказал я. - А можно мне трубочку? Надо бы выяснить этих абонентов... Евгения молча протянула мне трубку мобильного телефона. От нее пахло все теми же духами. От Евгении, не от трубки. 9 Она вдруг вспомнила о гостеприимстве, убежала на кухню и появилась десять минут спустя, катя перед собой сервировочный столик с двумя чашками кофе, блюдцем крекеров и фарфоровым кувшинчиком, полным сливок. Она не сразу обратила внимание на выражение моего лица. Это выражение появилось там после того, как я позвонил в Город. А когда Евгения обратила на это внимание, она ветревоженно спросила: - Что-то случилось? Мне следовало бы ей сказать: <Случилось. И достаточно давно>. Это как бумеранг, пущенный в девяносто шестом году, а теперь вернувшийся обратно и крушащий черепа тех, кто его отправил. Несчастье этой женщины состояло в том, что ее муж был одним из них. - Ну, - сказал я, предварительно откашлявшись. - Мне кажется, вам следует обратиться в милицию. - Но вы только что говорили, что еще рано... - Прошло уже двадцать минут. Теперь пора. И если вы этого не сделаете, то лишь навлечете на себя подозрения. - Какие подозрения? - не поняла Евгения. - Подумают, что вы причастны к исчезновению своего мужа. Так что в ваших интересах начинать бить тревогу. - Про себя я добавил: <Хотя это уже ничего не изменит. Максимум, на что можно рассчитывать - это на обнаружение тела>. Однако такие вещи не говорят в лицо красивой женщине, чьи большие черные глаза и так полны тревоги. Я не буду убивать надежду. В этом мире и без меня достаточно убийц. - А вы, - медленно произнесла Евгения, пристально глядя на меня этими самыми черными глазами - А вы сами не причастны к его исчезновению? - Нет, - сказал я, стараясь выглядеть искренним, но не будучи уверен в успехе. - Я пытался его предупредить о возможной опасности. Он меня не послушал. Весьма опрометчиво с его стороны. - Если вы предупредили, - рассудительно сказала Евгения, - это значит, что вы знали, откуда могла исходить опасность для Олега. Вы знаете, что с ним случилось. Так? Она была сообразительна. Обычно женщине оказывается достаточно лишь одной красоты. Я вздохнул и признался: - Я расследую смерть одного человека по поручению его жены. То есть его вдовы. Быть может, вы помните сослуживца Олега, Павла Леонова? - Павел? Он умер? - Евгения побледнела и торопливо присела на край дивана. Не совсем к месту, но я отметил, что теперь ее глаза стали еще красивее. - Несчастный случай, - сказал я. - Сбит автомобилем. Но возникли подозрения, что это спланированное убийство. Тем более что за два месяца до этого погиб другой сослуживец вашего мужа, Станислав Калягин. - Я слышала про Стаса, Олег мне говорил... Но разве это не было убийство во время ограбления? Их дачу ограбили, так мне сказал Олег... - Очевидно, это инсценировка, - сказал я. - У меня нет доказательств, но я думаю, что есть нечто неестественное в этих событиях, происходивших одно за другим: убийство Калягина, несчастный случай с Леоновым... - Исчезновение Олега? Это продолжение списка? - Есть еще один человек в этом списке. Позавчера вечером ваш муж звонил в Город. Он звонил еще одному своему бывшему сослуживцу, Василию Кожухову. Помните такого? - Вряд ли, - она покачала головой. - Вообще-то фамилия знакомая, но у нас он не бывал... - Возможно, - кивнул я. - Себе на уме - так его характеризовали. Он держался чуть в стороне. Кстати, тоже неплохо устроился после увольнения из ФСБ. - Это хорошо... - автоматически проговорила Евгения. - Ваш муж не мог поговорить с Кожуховым, потому что Кожухов был убит за сутки до того. Кто-то выстрелил ему в затылок, когда он выходил из своей машины. - Какой ужас! - прошептала она. - Три человека, работавших с вашим мужем в девяносто шестом году, умерли в течение последних двух с половиной месяцев. Мне кажется, пора сообщать в милицию. Быть может, еще есть шансы... - Но... - она не смогла договорить, торопливо отхлебнула кофе и продолжила: - Но вы выяснили? Вы узнали, откуда исходит опасность? Кто угрожал Олегу? - Я узнал. Но это бесполезное занятие. Этого человека невозможно арестовать и осудить. Во-первых, потому что все мои предположения - это только предположения, а не список улик. Во-вторых, это высокопоставленный офицер ФСБ, который в последние месяцы резко пошел вверх. И он не будет считаться ни с чем, чтобы продолжить восхождение. Он уже не посчитался с тремя человеческими жизнями. То есть, - я запнулся, вспомнив о двух действительно невинных жертвах этой истории. - То, есть, с пятью. Калягин был убит вместе с женой. После смерти Леонова погиб и его сын, пытаясь выяснить правду. - Так что же делать? Что мне делать? - Звонить в милицию. Сообщить об исчезновении мужа. Не слишком надеяться на счастливый исход. Не упоминать обо мне и о том, что я вам сейчас рассказал. Никогда не упоминайте того, что вы знаете о возможной связи смертей в Городе с исчезновением вашего мужа. - Я сказал <исчезновение>, но подразумевал смерть. И Евгения это прекрасно поняла. - Иначе вы можете обратить на себя внимание тех, кто... Короче говоря, не становитесь следующей в этом списке. Евгения медленно кивнула. Ее жизнь рушилась в эти мгновения, и не было волшебной палочки, чтобы восстановить разрушенное. - Вдова Леонова, - сказал я. - Ольга Петровна, она потеряла мужа и сына. Она сказала мне, что такие вещи нужно просто прожить. Дать времени идти... - К черту вашу Ольгу Петровну! - неожиданно взорвалась Евгения и выбежала из комнаты, едва не опрокинув сервировочный столик. Сливки в кувшине беззвучно плеснулись и вернулись в состояние покоя. 10 Я дал ей десять минут, чтобы выплакаться. Потом подошел к двери ванной комнаты и постучал. - Да, - услышал я сдавленный голос. - Сейчас я выйду и выпущу вас. Извините, что не сдержалась... - Мне кажется, что вы как раз сдержались, - возразил я. - Из квартиры я и сам как-нибудь выберусь, а у вас я хотел вот о чем спросить... - Я слушаю, - донеслось из-за двери, - спрашивайте. - Ваш муж звонил в Город по двум номерам, - напомнил я. - Первый номер - это домашний телефон Кожухова. А вот второй... - Что такое? - Это домашний телефон некоего Лернера Александра Исаковича. Кто это? - Лернер - это юрист, нотариус. Он работал вместе с Олегом в Городе, когда Олег только начинал заниматься бизнесом, помогал с налоговыми декларациями и так далее. Но это было давно, еще в Городе... Зачем Олег ему звонил? Почему он вспомнил про Лернера? - Вы меня спрашиваете? Это я вас хотел об этом спросить... Дверь приоткрылась, и Евгения вышла из ванной комнаты. Я не смотрел ей в лицо, чтобы не видеть покрасневших глаз, смазанную косметику... Я и без того хорошо знаю, как выглядят женщины, после того как оплачут любимого человека. - Если вы предупредили Олега, - сказала она, по-детски шмыгнув носом. - Если он узнал, что этот самый Кожухов убит... Может быть, завещание? - Что? - Я почувствовал, как моя интуиция, обычно благополучно спящая триста шестьдесят четыре с половиной дня в году, мгновенно пробудилась, отреагировав на это слово. Завещание? Какое еще завещание? - Перед тем как переезжать в Москву, Олег составил свое завещание. Лернер ему в этом помогал. Я удивлялась, зачем это нужно, а Олег полушутя-полусерьезно говорил, что Москва опасный город и что там нужно держать свои дела в порядке, то есть быть готовым к смерти в любой момент. Говорил, что старше меня, поэтому ему пора уже задумываться о таких вещах... И он составил завещание. - Вы читали его? - Нет, не читала, - растерянно произнесла Евгения. - Я не думала, что это нужно делать. Впрочем, это можно сделать хоть сейчас. Завещание лежит в верхнем ящике стола Олега. Принести? - Несите, - кивнул я. - Хотя все это довольно странно: человек переезжает в Москву, а завещание составляет с юристом, живущим в другом городе. И звонит этому юристу в тот день, когда чувствует нависшую над собой опасность... Зачем? Посоветоваться? Внести изменения в завещание? - Кстати, у вас, то есть в столе у Олега - единственный экземпляр завещания? - Кажется, у Лернера тоже был экземпляр. Олег как-то пытался мне объяснить, почему нужно держать завещание в другом городе... Но я ничего не поняла. Так я принесу завещание? - Я утвердительно кивнул, и Евгения скрылась в глубине квартиры. Некоторое время не доносилось ни единого звука - очевидно, кабинет Олега Петровича находился на дальнем конце этой огромной квартиры. На ее окраине. Потом я уловил слабый, еле слышный голос Евгении. Я пошел на голос и, к счастью, не заблудился. Она сидела на полу в окружении разбросанных бумаг. Это напомнило мне картину в квартире Леонова. И сходство оказалось куда более серьезным, нежели просто внешнее. - Я не могу его найти, - удивленно сказала Евгения. - Оно куда-то пропало. - Вы уверены, что оно было здесь? - Конечно! Олег мне сам много раз напоминал, что завещание здесь, в ящике стола, в такой кожаной папке, закрытой на замок. - На замок? А ключи у вас? - Нет, ключи были у него. - Чтобы вы не могли прочитать завещание до его смерти, да? - Я и вообще не слишком любопытна... - Но завещание пропало. А кроме завещания? Другие ценные вещи? - Вы думаете - кража? - всполошилась Евгения. - Но я бы заметила! - Вы уходили сегодня из дома? - Я была утром в супермаркете... Это полчаса, не более. К тому же квартира стоит на охране, внизу, вы сами видели, консьержка, она не пускает посторонних... - Тем не менее завещания нет, - констатировал я. - Тогда звоните Лернеру. Говорите, что муж исчез, что вы хотите знать, о чем они разговаривали позавчера... И спросите о завещании - где оно и что с ним. - Понятно. - Евгения взяла себя в руки, а потом взяла в те же руки телефонную трубку. Я не стал проявлять деликатность и выходить из комнаты. Какая уж тут к черту деликатность. Разговор продолжался около пяти минут. Евгения закрыла крышку, бросила трубку на диван рядом с собой и развела руками: - Он сказал, что совершенно не представляет, что могло случиться с Олегом. Сказал, что Олег звонил просто так, справиться о здоровье... И что завещания у него нет. Посоветовал обратиться в милицию. - Сначала я обращусь в милицию, - сказал я. Лернер врал, и это было ясно как Божий день. С ним надо было что-то делать. Что именно - я не знал. И сделал самое простое, что пришло мне в голову. Я позвонил в город, Гарика на работе не оказалось, он отлеживался дома. - Ни сна ни отдыха измученной душе, - отреагировал он на мой звонок. - Тебе же ляжку прострелили, а не душу. Так что не преувеличивай. Ладно, мне нужно от тебя вот что: немедленно распорядись, чтобы нотариус Лернер Александр Исакович был задержан и изолирован. - Вот почему так происходит - стоит человеку попасть в Москву, так он сразу начинает отдавать приказы в провинцию? - философски заметил Гарик. - Ты в своем уме? Кто такой Лернер? За что его задерживать? С какой стати? - Это нотариус, я же тебе сказал, его нужно поместить в камеру и не давать ни с кем видеться. До моего приезда. - Мания величия у тебя прогрессирует, - скорбно произнес Гарик. - Придумай хотя бы повод для задержания. Переход улицы на красный свет? И вообще, задержание ограничивается несколькими часами, потом я его выпущу. Если не будет предъявлено обвинений, достаточных для ареста. Они у тебя есть? - Их у меня нет, но мне нужно, чтобы Лернер сидел под замком. Вот что... А если ты получил информацию, что жизни Лернера угрожает опасность? Что ты будешь делать? - Она ему действительно угрожает или... - Какая тебе разница! Что ты будешь делать в таком случае? - Дам охрану. Помещу в охраняемое помещение. - Вот и помести! В следственный изолятор, в отдельную камеру со всеми удобствами. - Он юрист, - напомнил Гарик. - Он выйдет и подаст на меня в суд. - Ему такое и в голову не придет, - возразил я. - Ты меня подставляешь, - вздохнул Гарик. - В который раз. - И ты снова мне поможешь, - решительно заявил я. - Только не тяни, Лернер должен сесть сегодня же! В ближайшие часы! - Успокойся, истребитель нотариусов. Кстати, я выяснил насчет доходов Булгарина, как ты просил... В позапрошлом году он платил налог с одного торгового киоска, где продавались сигареты и презервативы. Его личный доход составил за год что-то около двадцати семи тысяч новых рублей. Тот еще воротила. Не слышу горячих благодарностей. - Ну, я выяснил примерно то же самое. Не с такой точностью, но картина мне понятна... - Картина ему понятна! - протянул Гарик. - Свинья ты неблагодарная! Я заставил всю районную налоговую инспекцию рыться в архиве, а ты - я уже выяснил... А ты выяснил, какого черта за тобой ФСБ бегает? - Опять? - Они сегодня приходили ко мне и допытывались, где ты можешь быть. Генрих жаловался, что и к нему приходила делегация из этого ведомства. За твоим домом они наблюдают. И возле гостиницы крутятся. В чем дело, не говорят. Но морды у них при этом очень серьезные. - Видел бы ты мою морду сейчас! Она еще серьезнее... - Да, ты пораскинь мозгами, стоит ли тебе в ближайшее время возвращаться, если тебя ловят как американского шпиона. Лернер может тебя не дождаться. - Я приеду, - пообещал я. - Максимум двое суток, и я приеду. У меня масса дел в Городе. Самых разнообразных. 11 Это было действительно так: дел меня ждало немало, однако не все еще было сделано в Москве. Покинув квартиру Булгариных, я пробежался под холодным дождем до троллейбусной остановки и укрылся там под стеклянным козырьком. Лужи пошли пузырями, и все небо до горизонта было мрачно-серого цвета. Настроение соответствовало цвету неба. Я не думал, что все случится так быстро, но это случилось. Два дня, и Кожухов мертв, а Булгарин исчез, скорее всего также в направлении вечного безмолвия. И они уже никогда никому не расскажут правду о том, что происходило в начале девяносто шестого года под чутким руководством Николая Николаевича. Они не смогут стать свидетелями. Они уже ничего не смогут. Какая глупость! Что стоило Кожухову переступить через болезненность воспоминаний и излить душу? Что стоило Булгарину сделать то же самое? Хотя тут явно что-то другое. Невесть откуда свалившееся богатство, уверенность, что Николай Николаевич не доставит ему хлопот... Булгарин что-то сделал. Что-то, как ему казалось, достаточно хитрое, чтобы гарантировать ему безопасность и даже безбедное существование. Деньги, самоуверенность и некое завещание, составленное вместе с нотариусом Лернером. В этом перечне что-то было причиной, а что-то следствием. И я был вынужден признать, что Булгарин сделал нечто настолько хитрое, что мне раскусить его пока было невозможно. И еще этот тип со сломанным носом... Зачем Булгарин послал его следить за мной? Что этот парень знает о планах своего шефа? Хорошо бы прижать его, да основательно расспросить, только мне в одиночку такое не провернуть. И так везде - куда ни толкнешься, везде тупик. Оказалось, что поле моего действия очень узко. Четыре явных или неявных убийства словно красные флажки, говорящие: дальше хода нет, это предел в получении информации. Что ж, мой доклад Ольге Петровне Орловой не будет слишком обширным. Придется соврать, что краткость - моя сестра. Ни Кожухов, ни Булгарин даже не решились назвать мне фамилию Николая Николаевича. Ну, это будет просто выяснить: неделю назад Булгарин видел его по телевизору, получающим какую-то медаль. В официальных газетах непременно напечатан и список награжденных, и какая награда, за что. Там-то я и найду Николая Николаевича, полковника ФСБ, а заодно и убийцу своих бывших помощников. Этим все и закончится - сообщу Ольге Петровне фамилию Николая Николаевича, сообщу, что он сейчас в Москве. Пусть делает с ним то, что сочтет нужным. То, что сможет сделать. Внезапно я подумал о том, какую форму примет месть Ольги Петровны. Если Николая Николаевича нельзя достать по закону... Что там говорил Булгарин насчет кирпича, падающего с крыши? Кирпич не кирпич, а какой-нибудь московский Филин получит хорошо оплаченный заказ. Мне стало немного не по себе. Чтобы вершить справедливость, приходится нарушать закон. И давать работу наемным убийцам. Это уже не меч Фемиды, это уже нечто другое. Типа заточки. Сто лет спустя в учебниках по правоведению это, вероятно, классифицируют как неформальные методы отправления правосудия в переходный период. Хотел бы я надеяться, что этот переход когда-нибудь закончится. Но в тот день, когда тучи нависли над Москвой и не было видно ни единого просвета, такие надежды казались мне чем-то вроде детских сказок. Филин - молодец, у него перспективная специальность. Он еще долго не останется без работы. Пока мы ненавидим друг друга. Пока ценность человеческой жизни определяется киллерским прейскурантом. Оптом - дешевле. Только надо обозвать это мероприятие войной и придумать хороший рекламный слоган. К счастью, подошел троллейбус, и это прервало ход моих мыслей. Иначе я бы додумался до чего-нибудь совсем уж нехорошего. 12 Между тем прошло уже более трех дней, как я в последний раз отчитывался перед Ольгой Петровной. Она вела себя со мной порядочно, я решил ответить тем же и набрал ее номер, хотя ничего особенного нового рассказать ей не мог. Формальность: напомнить, что я работаю, а не пропиваю ее деньги. Хотя мог бы и пропить. - Константин? - услышал я в трубке. Странно, мне показалось, что Орлова ждала моего звонка и отреагировала на него куда живее и непосредственнее, чем раньше. - Константин, вы давно не связывались со мной... - Это был едва ли упрек. Что-то случилось с Ольгой Петровной. Попробуем выяснить, что именно. - Было много разного, - ответил я. - Но сейчася немного развязался с делами. Новостей немного, и все они подтверждают то, что я вам говорил раньше. - Константин, - вдруг перебила меня Орлова. - Послушайте, что я вам скажу. Я погорячилась, когда дала вам это поручение... - То есть? ...я была в расстроенных чувствах, у меня была депрессия, поэтому я выдумывала всякую ерунду о смерти Юры... Конечно, он покончил жизнь самоубийством. Теперь у меня нет никаких сомнений. Вы напрасно тратили время и... Эти слова произносились, несомненно, голосом Ольги Петровны Орловой, но также несомненно, что высказываемые мысли принадлежали не ей. - К вам приходили люди из ФСБ? - быстро спросил я. - Что они вам говорили? Угрожали вам? Хотели, чтобы вы прекратили расследование? - Дело даже не в этом. Мне сказали, что вы, Константин, вместо расследования собираете компрометирующие материалы на руководство ФСБ. И делаете это по приказу каких-то политических авантюристов. Вы меня очень разочаровали. Я хочу, чтобы вы прекратили расследование... - Они вас дурят! - закричал я в трубку. - Нет никаких политических авантюристов, есть преступления, совершенные одним человеком, полковником ФСБ! Его пытаются прикрыть, пытаются прикрыть убийцу вашего сына! Они убили уже четверых свидетелей его прошлых ошибок, они продолжают совершать преступления! - Какое это имеет отношение к моему сыну? - холодно спросила Орлова. И сама же ответила: - Никакого. Все слишком поздно. Даже если бы вы действительно нашли убийцу - разве это вернет мне Юру? Тем более, - как бы спохватилась она, - вы идете в неверном направлении. Вы хотите полить грязью ФСБ, вы фабрикуете улики... мне все рассказали. - Они вам угрожали? - спросил я. - Угрожали вашему бизнесу? Что они такого сделали, что вы заговорили как робот, который повторяет ту программу, что в него засунули?! - Не звоните мне больше, - сказала Орлова. - Деньги можете оставить себе. Я ошиблась в вас... - А я - в вас! Я думал, что вы действительно переживаете из-за смерти сына, из-за смерти мужа. Я думал, что вы действительно хотите наказать тех сволочей, которые убили девятнадцатилетнего парня! Найти и наказать! Но вы не такая, вам важнее бизнес, чем близкие люди! Вам, погрозили пальцем, и вы тут же забываете обо всем, о крови, о неотмщенном сыне... Вы вправду думаете, что сможете их забыть? А как насчет ночных кошмаров? Не перебарщивайте со снотворным, когда будете с ними воевать! Я выдал все это меньше чем за минуту и замолчал, задыхаясь от гнева и от слишком большого количества произнесенных слов. Бесполезных слов. Мне ответил голос спокойный и холодный, так что аналогии с роботом напрашивались сами собой. - Достаточно, вы уже слишком много сейчас наговорили. Не звоните мне больше, не пытайтесь встретиться со мной, когда вернетесь в Город. Бросьте это расследование. Развейтесь. Поменяйте образ жизни, поменяйте гостиницу, купите себе новые ботинки. Расслабьтесь. Не думайте больше об этой работе, за нее вам заплачено, и хватит об этом. Найдите своей энергии применение. Я имею в виду применение в другой сфере. Здесь вам больше нечего делать. Я сожалею, что дала вам это задание. Прощайте. И долгие-долгие гудки в трубке. Я медленно опустил ее на рычаги и задумался. Красные флажки стали ко мне еще ближе. Ограничение моего поля действия теперь обозначил не очередной труп, а безжизненный, почти мертвый голос Орловой. Она отказалась от моих услуг. Ее губы озвучили приказ, исходивший от людей Николая Николаевича: <Прекратить!> И я оказался в ловушке, созданной моим собственным усердием: я слишком рьяно бросился исполнять просьбу Орловой. А теперь она ушла в сторону, и я остался один. С теми, кто убивал людей так же легко, как Ольга Петровна предавала... Хотя - минутку. Отвлечемся от эмоций. Ее последний длинный и странный монолог. Что он значил? Она повторила все то, что сказала раньше, но добавила еще несколько несвязных и непонятных замечаний. <Не звоните мне больше> - это она произнесла дважды. <Поменяйте образ жизни, поменяйте гостиницу...> Хм. Интересно. <Не думайте о работе, за нее заплачено...> И про деньги она тоже раньше говорила. Зачем повторяться? <Найдите своей энергии применение>. Очень странная фраза. <Здесь вам больше нечего делать>. Где здесь? В Москве? В гостинице? На службе у Ольги Петровны? И тут я понял. Конечно, если бы у меня был письменный вариант ее монолога, я бы понял быстрее. Но я все равно разобрался. Это было как простейший шифр - есть фразы, имеющие смысл, и есть балласт, бессмыслица, заполняющие промежутки, маскирующие общий смысл. Не знаю, удалось ли ей таким образом обмануть фээсбэшников... Но я все равно готов был поклониться этой женщине. Она, сама попав в сложную ситуацию, пыталась меня спасти. Итак: <не звоните мне больше, не пытайтесь встретиться со мной, когда вернетесь в Город>. Это значит, что телефон прослушивался, а за Орловой ведется наблюдение. Дальше: <поменяйте гостиницу>. Это значит, что мое местонахождение уже известно ФСБ или скоро станет известно. Это значит, что мне пора отсюда линять. <Не думайте о работе, за нее заплачено>. Это звучит как призыв бросить расследование, но Орлова подчеркивает: <За нее заплачено>. То есть - раз заплачено, нужно доводить дело до конца. <Найдите своей энергии применение> - это практически то же самое. Двигайтесь в прежнем направлении. <Здесь вам больше нечего делать>. Здесь - имеется в виду гостиница. Орлова еще раз подчеркивает, что мне пора менять место жительства. И наконец - <я сожалею, что дала вам это задание>. А тут никаких ребусов, никаких шифров. Просто - сожаление, что дело оказалось куда сложнее, чем оба мы представляли. Но делать его тем не менее надо. Итак, ФСБ занялась нами вплотную. То есть не вся ФСБ, а те люди, работающие в этой структуре, что напрямую или опосредованно выполняют распоряжения Николая Николаевича. Орлова их не слишком интересует - пуганули бабу, она выдала текст, как ей и велели. Почти такой, как велели. А вот я - другое дело. Мной займутся плотнее. У меня картриджи с леоновскими мемуарами. Я отделал того типа ночью в леоновской квартире. Ко мне есть масса претензий. К Юре Леонову у них было только одна претензия - он оказался в квартире своего отца не вовремя. И это стоило Юре жизни. Я сделал необходимые выводы. Я быстро собрал вещи и покинул гостиницу. Был большой соблазн посидеть в засаде напротив и посмотреть, через сколько часов явятся по мою душу работнички Николая Николаевича. Но я не стал этого делать. Время шло, а мне предстояло сделать довольно много. 13 Сгоряча я едва не поехал в <Измайловскую>, но вовремя спохватился: искать меня будут именно в гостиницах. И найдут, как нашли в бывшем Доме колхозника. Значит, стоило придумать другой вариант. Этот вариант был наглым до невозможности. Сам не пойму, как я на такое решился. - Только не бейте меня сразу скалкой по голове и не вызывайте милицию, - попросил я. - Я сначала выскажусь, а уж потом решайте, что со мной делать. - Скалкой вы в любом случае не получите, - ответила Евгения. - У меня нет скалки. Зато баллончик со слезоточивым газом имеется. А у Олега был пистолет. Так что я смогу произвести на вас впечатление... Проходите. - Вы сообщили в милицию? - спросил я, расстегивая плащ. - Да, сообщила. Теперь будет довольно сложно объяснить им, что вы здесь делаете в десять часов вечера. Если они придут. - Вот именно, если придут. А уж если придут, скажете: <Друг семьи>. В определенном смысле я и есть друг семьи. Олег Петрович весьма любезно со мной разговаривал... Приглашал в ресторан. Вот я и подумал... Может, я смогу у вас переночевать? - Вы серьезно? - Евгения скрестила руки на груди и смерила меня не слишком любезным взглядом. - Вы за этим приехали? Я думала, вы узнали что-то новое об Олеге... - Это мы также можем обсудить. Дело в том, что та опасность, о которой я предупреждал Олега Петровича, она теперь светит мне. Я не по собственному желанию сбежал из гостиницы... - Да вы врете, - просто сказала Евгения. - Нагло врете. Я же вижу, как вы на меня смотрите. Думаете, что я теперь захочу утешиться на сильном мужском плече? Буду искать замену Олегу? За кого вы меня вообще принимаете? - За умную женщину, - ответил я. - За женщину с хорошей памятью. Вы же помните, что я вам говорил сегодня? Я приехал в Москву не для того, чтобы трахать одиноких женщин. Я пытаюсь изобличить убийцу. Человека, жертвой которого, возможно, стал и ваш муж. И вы мне нужны лишь потому, что я вижу в вас заинтересованное лицо. Вы должны быть тоже заинтересованы в наказании этого человека. Ольга Орлова, вдова Павла, только что предупредила меня о том, что эти люди узнали мое местонахождение. Я сразу сбежал из гостиницы... И я подумал, что ваша не самая маленькая квартира - то место, где я могу укрыться на эту ночь. И заодно обсудить историю с исчезновением Олега. Возможно, мы забыли кое-какие нюансы? - Возможно, - сказала она. - Возможно, мне стоит вам поверить. Проходите. Но затем Евгения все-таки переоделась, сменив халат на джинсы и рубашку навыпуск. Я усмехнулся: - Нет, вас спасет от моих похотливых взглядов лишь балахон из дерюги. - Меня спасет от ваших взглядов вот это, - она показала мне ключ. - Вы будете спать в библиотеке. Дверь там закрывается. Я вас закрою на ключ и выпущу утром. - А если мне будет нужно выйти в туалет? - забеспокоился я. - Риск в таких делах неизбежен, - улыбнулась она. - Хорошо, я вышибу дверь. - Вот это вряд ли. - Вы же сами сказали - у меня сильное мужское плечо. Двери мне поддаются без труда. - И после этого вы говорите, что пришли обсуждать исчезновение Олега? Я вздохнул и заткнулся. - Ольга Орлова вас предупредила, - задумчиво произнесла Евгения. - И она теперь вдова... Что ж, если все будет плохо, мы с ней можем организовать клуб вдов. А почему она взяла себе де