ь операцию со стрельбы! Выдержал бы холод пограничный капитан! Выдержал. Когда Ильяс удалился, Дождевик взбежал на мостик и буквально вытащил пограничника из-под него, Туманова колотила такая дрожь, что ее могли услышать и в лагере. -- Срочно спиртику и сухие вещи,-- Волонихин уже расстегнул рюкзак и ждал потерпевшего. Получив одобрение командира, доктор скатился вниз, затащил Туманова в кусты и занялся вливанием, растиранием и переодеванием. -- Воспаление легких обеспечено, -- грустно заметил Заремба.-- Это нам нужно? -- посмотрел на Марину. Та чистосердечно замотала головой. -- Нет. Постепенно рядом залегли благополучно переправившиеся через ручей Чачух, Работяжев и Дождевик. Особой спешки не было Дождались доктора с узлом мокрой одежды пограничника и его самого, синего и все еще дрожавшего. Каждый посчитал своим долгом хлопнуть капитана по плечу, выражая восхищение и поддержку, а Мари- на даже чмокнула в щеку. -- Все, согрелся,-- улыбнулся синими губами капитан. Только после этого подполковник указал на центральную землянку с масксетью у входа: -- Штабная. Я и Работяжев обходим и проникаем внутрь. Василий,-- повернулся к прекратившему на миг дрожать Туманову.-- Старший здесь. Каждого,-- кивнул на лагерь,-- распредели на мушку. Постарался не заметить взметнувшийся взгляд Марины -- вроде говорили, что надо без стрельбы. К сожалению, здесь не тир МВД, здесь мишени сами умеют стрелять в ответ. И вместо традиционных призов -- стеклянных ваз и никому не нужных вымпелов, в награду -- жизнь или смерть. Почувствуйте разницу, как призывает реклама. Сам стал высматривать путь, по которому всего безопаснее и незаметно можно пробраться к штабной землянке. На счастье, подошло время меняться постам, часовые -- трое! -- сами при- шли к костру, а на их место, забросив автоматы с деревянными прикладами за спину, ушли сменщики. Теперь становились ясны направления, в которых располагались часовые и их ориентировочное расстояние от лагеря. -- Режем наискосок,-- Заремба начертил Работяжеву в воздухе линию, разделив пополам лес между скрывшимися часовыми и лагерем. Сам первым, за ним -- сапер, короткими, на два-три шага перебежками начали пересекать лес, заходя к землянке с тыла. Работяжев на каком-то броске обогнал командира, а когда тот попытался вернуть лидерство, категорически осадил за рукав: Я. Ерунда, будто первой идет разведка. Даже ей вначале путь прокладывают саперы. Крюк занял достаточное количество времени. На поляне за время выдвижения могло что-то измениться, и поэтому, когда спецназовцы подползли к соединяющей землянки траншее, они некоторое время всматривались и вслушивались. Наблюдать оказалось сложно: отсюда кусты закрывали поляну плотно, но по скрипу турника и надрыву струн в беспощадных пальцах гитариста определили, что по крайней мере два человека по- прежнему заняты своим делом. В саму землянку из траншеи вели ступеньки, аккуратно укрепленные досками. Далее в глубине различалась решетчатая дверь и прикрывающее вход солдатское одеяло. Заремба не знал, каковы нравы и традиции в отряде Волка -- закрывает ли он дверь на засов или она всегда нараспашку, есть ли охрана внутри помещений, но "Король джунглей" из ножен плавно выполз. Работяжев, следуя за командиром, вытащил пистолет с глушителем. Он, конечно, гасит звук, но Заремба на этот раз решительно отстранил сапера и перетек вместе с осыпающимся песком в траншею первым. Под ногами пропрыгала лягушка. Песок от скатывающегося Работяжева присыпал ее, но она пошурудила внутри, выкарабкалась наверх, отряхнулась и поскакала по своим лягушачьим заботам дальше по траншее. Шорох от задеваемых ею опавших листьев заглушил шаги спецназовцев, но они вновь остановили себя и выждали мгновение. Затем подполковник сам осмотрел ступени, дверь -- вроде никаких растяжек и ловушек. Тронул решетку, по миллиметру принялся отворять ее. Может, ей и хотелось, ссохшейся за лето и потерявшей вид в темноте, пожаловаться на свою судьбу, но чуткие к малейшим ее вздохам руки спецназовца не дали упасть слезам, успокоили. Да, понимаем, что грустно от такой-то жизни. Но смотри, мы же тебя открываем, а не сажаем на замок. Помоги и ты нам. С дверью все получилось. Тронул одеяло, Из землянки пахнуло стылостью и мышами. И потому, что пришли со света небольшой огонек от керосиновой лампы особо света не давал, первые секунды Заремба ничего не различал. Фонарик остался у Юры, и только подумал о нем, как из темноты спросили о чем-то. Затем в глубине землянки зажужжали разгоняемые колесики и начал накаляться свет от фонарика-"жучка". За- рождался он спросонок слишком медленно, и когда луч достиг Зарембы, то даже не воткнулся в него, а бессильно уперся в грудь. Еще ничего не различая, но прекрасно зная, что друзей здесь нет, подполковник бросился с "Королем джунглей" прямо в свет. Стукнулся коленкой об угол двухъярусных нар, но нож достал врага, вошел во что-то мягкое, вмиг ставшее теплым и липким. Разогнавшиеся шестеренки фонаря разочарованно стали умолкать, его свет иссяк, но ворвавшийся следом Работяжев осветил наконец подземелье. Не останавливая внимания на обмякшем под Зарембой боевике, принялся выискивать новых врагов. Пусто. А отдыхавший после ночного дежурства или отстраненный от операции за какую-то провинность молодой боевик с примет- ной волосатой родинкой на скуле был мертв. Мертв, так мертв: оказывающиеся на пути разведки люди обязаны молчать как рыбы. Здесь карася выбросило на берег, но нечего плавать у берега в штормовую погоду. Оставалось найти документы . Для этого потребовалось совсем немного времени: сейф прятался в самодельной тумбочке около кровати, единственной в землянке, тщательно, по-армейски заправленной. -- Работай,-- приказал спецназовец Работяжеву, а сам метнулся к двери прикрывать сапера. И вовремя. К землянке кто-то шел, и подполковник замахал рукой -- выключай фонарь, шаги упали в траншею, попрыгали по ступенькам. Дверь, наконец-то дождавшись благодарного слушателя, начала свою песнь о затворничестве, но слова получились смазанными, словно на кассете с ускоренной перемоткой -- подошедший к двери распахнул решетку резко, похозяйки. Столь же решительно откинул полог из одеяла, не опасаясь темноты. -- Халагатта. Давай вставай,-- произнес он и тут же, не дожидаясь удара Зарембы или ответа боевика, исчез за покрывалом. Надоели, надоели чеченцам подземелья, если не ни нужды, ни желания хоть на секунду задержаться внизу. Или не питают уважения друг к другу. Лень было удостовериться, разбудил ли спящего. Конечно, себе на удачу, потому что остался жив. Но когда вернется Волк, какой стороной она обернется для него? Дурость, конечно,-- переживать на войне за противника. Но Заремба, остановив колыхнувшееся у входа одеяло, в щель посмотрел на того, кто остался жив. Снова бородач. Ильяс, который не может найти себе спокойного занятия. Боевик же поддел ногой заблудившуюся лягушку, отбросив ее к изгибу траншеи, а сам по ступенькам поднялся наверх и пошел на поляну. -- Продолжай,-- разрешил подполковник саперу. Капитан снова включил фонарик, склонился над сейфом, выкладывая вокруг штурвала круг из податливого, прилипающего к металлу шнура. Чиркнул по нему серной пластинкой. Огонек с усилием принялся карабкаться по кругу, прожигая металл и оставляя после себя зазубренную бо роздку. -- С-сейчас, с-сейчас,-- успокаивал командира и самого себя сапер. Ильяс, не дождавшись сменщика, может вернуться в любую секунду. И можно представить состояние оставшихся в засаде спецназовцев, когда бородач пошел в сторону штабной землянки! Хорошо, хватило выдержки не стрелять, По первым штрихам можно предположить, что не- плохие собрались в команде хлопцы. Пока грех жаловаться. -- Есть,-- приняв вываливающийся круг со штурвалом, позвал командира Работяжев. Поменялись с сапером местами. В непромокаемую и несгораемую сумку-пояс Заремба вывалил содержимое сейфа -- деньги, накладные, магнитофонные кассеты, доверенности, блокноты и даже небольшой итальянский пистолетик, вмещающийся в ладошку. Дамская игрушка, но злегантная. Подарит Марине. -- Уходим. Не хотел, но оглянулся на убитого. Парень лежал на нарах лицом вверх, совершенно равнодушный и спокойный к происходящему. Ирония судьбы: меньше всех суетился, больше всех помешал. А тут уж выбора не остается -- жалеющие проигрывают. А вот огонек от керосиновой лампы потянулся вслед за спецназовцами. Сил оторваться от черной ножки фитиля у него не хватило, и пламя, боясь оставаться в одиночку с покойником, сжалось, сгорбилось, не оглядываясь на подступившую темноту. Старым путем выползли из траншеи. С еще большей осторожностью достигли своих. -- Слава Богу,-- произнесла подавшаяся к ним Марина. И -- отшатнулась. Заремба продолжал зажимать в руке окровавленного "Короля джунглей". -- Уходим,-- поторопил теперь уже всех под- полковник. Дождевик первым бросился по знакомой дорожке в лес. За ним зелеными призраками заскользили бесшумные спецназовцы. Глава 7. "Кобре" нужно вырвать язык Вениамин Витальевич не успел приоткрыть дверь, как услышал нетерпеливое: -- Наконец-то. Шеф оторвался от стола, на широкой плешине которого он сортировал в стопки бумаги. -- Где тебя носит столько времени? У гостя мгновенно заблестел лоб, но хозяин кабинета не дал слазить в карман за платком или оправдаться. -- Где на данный момент находится "Кобра"? Вениамин Витальевич прекрасно ориентировался по карте, и даже на обыкновенной географической безошибочно указал на квадрат, в левом углу которого предположительно кружил Заремба с группой. Выходят по маршруту, который мы обговаривали . -- Когда ожидаются в Москве? -- Дня через два. Нужные документы у них. -- К черту документы. Все к черту! -- неожиданно сорвался хозяин, повергнув подчиненного в шок.-- Они должны быть у меня к концу сегодняшнего дня, или никогда. -- Извините, я... с вашего позволения, не понимаю,-- осмелился поинтересоваться неожиданным вызовом и настроением начальства Вениамин Витальевич. -- А ничего не надо понимать. Меня нет. Я снят. Уволен! -- К-как? -- Я зачем усадил тебя ближе к администрации Туркмена? Чтобы мой глаз видел каждый документ, идущий к нему на подпись. Кто мог подсунуть Указ о моем снятии? Вопрос прозвучал беспомощно, и Вениамин Витальевич вдруг увидел, что казавшийся вечным и непоколебимым памятник в течение прошедшей ночи треснул. Разломы прошли по всему периметру, и замазывать, склеивать или стягивать монумент не представлялось возможным. Завтра, если не сегодня, его снесут с постамента, и другой человек займет прибыльное место. Станет звать, указывать, учить. И наверняка припомнит тех, кто ходил под прежним хозяином кабинета... Вениамин Витальевич невольно оглянулся, словно отыскивая пути отхода. Сам же испугался преждевременного жеста, но шеф думал о себе и ничего не заметил. -- Ладно, еще поборемся,-- без особой надежды на победу, но и не желая безропотно принимать поражение, произнес он.-- Все, что можно подчистить и убрать здесь, я сделаю сам. Нас,-- он специально выделил это слово,-- нас может подвести под монастырь только "Кобра". Если они вытянут документы и приволокут их сюда,-- мало не покажется. Ни тебе, ни мне, ни очень многим другим, которые нам уж точно не простят подобного провала. Ты меня понимаешь? -- Да. -- Ты дал им эти телефоны, номер моего кабинета? -- Памятник повернулся к приставному столику, на котором, провисая резиновыми ножками, выставляя напоказ в свою заслугу старые и новые гербы, фамилии членов правительства, старалась уместиться армада телефонных аппаратов. -- Вы... вы сами сказали, чтобы никто, кроме как вы... -- Завтра эти трубки станет поднимать уже другой человек. Тот, кто сумел подсунуть на подпись Указ о моем снятии. И любой компромат на меня, который попадет ему в руки... Хозяин выжидательно посмотрел на Вениамина Витальевича, давая ему возможность самому проявить инициативу. Но того или заклинило от известия, или он слишком хорошо знал аппаратные игры, чтобы добровольно подставляться под падающего короля. -- Твоя судьба пока неизвестна,-- продолжил хозяин.-- Но, если что, можешь рассчитывать на меня. А я не пропаду, ты знаешь. Условие одно: документы должны исчезнуть. Одним словом, "Кобре" нужно вырвать язык. Платок не покидал блестящий лоб Вениамина Витальевича, но идей внутри лысого черепа не ощущал физически, и больше тянуть не стал. Надвинулся на гостя, затолкал его в угол между окнами и тихо, словно его могли подслушать, отдал приказ: -- "Кобру" уничтожить. Выйди на Генштаб, скажи, что под видом похоронной команды милиции на территории Чечни действуют наемники. Способны оказать отчаянное сопротивление, поэтому, дабы избежать больших потерь среди личного состава, живыми можно не брать, уничтожить с вертолетов или из засад. Выдай предполагаемый маршрут выдвижения, частоты, по которым они выходят на связь. -- С-сделаю. -- Одновременно через нашего бизнесмена выйди на Одинокого Волка и сообщи, кто похитил документы. Необходимо, чтобы и он пошел по следу "Кобры". В одну из западней она и должна попасть. Наше дальнейшее благополучие, а может, и свобода вместе с жизнью зависят от исхода этой операции. Они должны исчезнуть. Все! О чем говорилось -- забыто. Ничего не говори- лось. Я на тебя выйду сам по мобильному. И больше здесь делать нечего. Отошел к вороху бумаг на столе, глянул оттуда на все еще зажатого в углу гостя. Неожиданно попросил: -- Если будет хоть малейшая возможность остаться в этих коридорах -- цепляйся. Ни наша жизнь, ни жизнь наших детей еще не кончилась, и руку с пульса убирать не хотелось бы. -- Да. Конечно, да,-- здесь желание шефа полностью совпадало с его собственным, и Вениамин Витальевич даже закивал в знак согласия. "Этот не потонет,-- мысленно согласился и хозяин.-- Говно не тонет. Но продаст ведь. Не громко, не сразу, но кому надо и где надо кое-что шепнет. И как только таких земля носит?" Не земля -- Вениамин Витальевич сам понес себя на полусогнутых к двери. Бездыханно проник через нее. В приемной секретарша с немым вопросом уставилась на него, но и без объяснения поняла: слухи о смене начальника, скорее всего, подтверждаются. А что может быть хуже для секретарши? Новый шеф в первую очередь приводит нового водителя и человека в приемную. А тут и посетитель, раньше не замечавший ее в упор, поклонился и попрощался: -- До свидания. И хотя секретарши работают на день-два дольше своих бывших начальников, новое место себе они начинают искать при первых признаках пере- мен. Но едва она потянулась к телефону, чтобы начать обзванивать знакомых, замигал сигнал: кто-то выходил на прямую связь с начальником. Тот трубку не поднимал, и секретарша вынужденно сняла ее сама. -- Мне хотелось бы поговорить с Вениамином Витальевичем. Ему здесь привет с юга передают. -- Ой, подождите, подождите. Я вас соединю,-- заторопилась секретарша, накануне строго- настрого предупрежденная насчет привета с юга для Вениамина Витальевича. Набрала воздуха и потянула дубовую дверь: -- Извините, вы предупреждали меня насчет звонка Вениамину Витальевичу с юга...-- А сама зырк по беспорядку на столе, мрачному виду шефа. Слухи подтверждались... -- Спасибо,-- метнулся к телефонам начальник. Безошибочно выбрал ту трубку, по которой мог соединиться с далекой Чечней. Махнул рукой секретарше -- свободны.-- Алло, вы меня слышите? -- Да, -- ответил подполковник с экзотической фамилией. Кажется, Заремба. -- У вас все в норме? -- Да,-- вновь немногословно отозвалась Чечня.-- Завтра-послезавтра планируем быть там, откуда пришли,-- намекнула на Пятигорск. -- Отлично. Вы сможете выйти на меня ровно через час? -- Могу. -- До связи. Тут же нажал селекторную связь, и в динамике послышался голос Вениамина Витальевича: -- Я слушаю вас. -- Зайди срочно. Кого понесут ноги к снятому начальнику, тем более что это может не остаться назамеченным другими? Вениамин Витальевич уже пожалел, что не пошел в столовую, а начал поглядывать на за- лежи своих документов. Да уже только для того, чтобы не заниматься ими, его нельзя снимать с должности. Другой вовек ведь не разберется... В знакомом кабинете прошел в угол, не дожидаясь, когда шеф припрет его туда сам. -- Через час твой Заремба,-- усиленно продолжал тот привязывать подчиненного к "Кобре",-- выйдет на связь. Нужно его запеленговать и направить туда "вертушки", штурмовики -- все что угодно, но чтобы то место перемешалось с землей. Действуйте, словно там находится воскресший Дудаев и вам светит минимум Герой России. Осталось пятьдесят две минуты. Давай, подключай все генштабовские связи. -- Есть, -- по-военному ответил Вениамин Витальевич. В приемной второй раз прощаться не стал -- день еще не кончился и, похоже, мог затянуться надолго... Зато Заремба с сожалением отмечал, как уходит время. Судя по всему, до темноты из Чечни им выбраться не светило, поэтому требовалось хотя бы уйти как можно дальше от стоянки Волка. -- Хрен ли он еще скажет? -- посмотрел на спутниковый приемник, имея в виду абонента в Москве. 2б -- Премию выписывают. Хотят узнать, какую сумму запросим,-- предположил Волонихин. -- Нет, конечно же нет,-- разошелся даже обычно сдержанный Туманов.-- В каком-нибудь Гондурасе нужно опять что-нибудь стащить, так что в эти минуты выясняют: с возвратом домой нас туда перебросить, или прямиком отсюда. Ты что, на самолет намекаешь? Размечтался. Потопаем своими ножками,-- поддержал именно эту идею Чачух. Настроение в группе витало отличное, и эмоции даже не пытались сдерживать. Двигались вперед медленно, но скорее не из-за осторожности, а больше от ожидания новой связи с Москвой: вдруг в самом деле придется мекать направление движения? Или вертолет подошлют. Они и появились невдалеке, барражируют, словно тоже ждут команду. Случилось бы прекрасное, приземлись они рядышком и забери с собой. Глядишь, и ботинки бы меньше истоптали . А Москва принялась спрашивать всякую ерунду -- про погоду, настроение, самочувствие, опять про погоду, но вчерашнего дня. И так до тех пор, пока вертолеты и в самом деле не нависли почти над головой. Может, и в самом деле подберут? Не будь операции столь секретной, можно было бы самим выйти на связь с "вертушками" и договориться, а так лучше спрятаться -- сверху поди разбери, свой или чужой бродит по чеченским лесам. -- Всем укрыться,-- отдал Заремба команду подчиненным. И вовремя. Потому что в тот же миг "вертушки" двинулись, и Змей Горыныч, засевший в их подкрылках, выплюнул на землю огонь. Листья деревьев не смогли удержать его, и, может быть, счастье их было умерен сразу и без мук. Потому что снаряды принялись так перемалывать внутренности рощи, что даже зубы застонали и задрожали всеми своими оставшимися листочками. -- Уберите "вертушки". Уберите из района вертолеты,-- прокричал в эфир Заремба. -- Вас не слышно, повторите,-- попросила Москва. -- Уберите из квадрата "вертушки". Кажется, голос услышала не Москва, а летчики -- шквал огня и грохота с очередного захода прошел над самыми головами упавших, зарывающихся в листву, мох, землю спецназовцев. -- Держите связь,-- просила Москва над ухом у Зарембы. А он сам, закатившись под поросший мхом, сто лет назад упавший дуб, не смел пошевелиться. Осколки свистели раздраженно и зло, не находя никого живого на пути, срубали ветки, впивались в стволы. Кое-где запылал огонь, и в это месиво и крошево все так же продолжал низвергаться сверху смерч. -- Держите связь. -- Суки,-- прошептал то ли абоненту, то ли летчикам Заремба. -- Вас плохо слышно. Конечно, плохо. Москва, власть с самого начала чеченской войны наверняка не слышала ее грохота, воя и визга. Она не нюхала копоть, гарь, гной, пот, теплую кровь. Она не видела или не желала видеть обрубленные тела своих солдат и черные платки чеченских матерей. Она наводила конституционный порядок, сама тысячекратно нарушая Конституцию и человеческую мораль. Более гибкого, умного, хитрого в конце концов придумать не сподобилась. Не захотела или не смогла, что, впрочем, две стороны одной медали, известной как "Недальновидность". Далеко власть, очень далеко от чеченской войны. И не только географически. Плевать ей на страдания людей. Ее заботит только мнение о себе самой... -- Раненые есть? -- прокричал по сторонам Заремба перед очередным заходом вертолетов. -- Вроде нет,-- по очереди откликнулись подчиненные из разных концов, -- Никому не шевелиться. Замереть. Последний удар с воздуха получился послабее:, скорее всего, вышли боеприпасы, и "вертушки", ушли в сторону. Но группа получила лишь небольшой глоток передышки перед очередным ударом. Теперь уже артиллерии. И детской трещоткой показался спецназовцам предыдущий обстрел. Снаряды тоже шли со свистом, но тяжелым, уверенным в себе. Им не требовалось осколками искать цель -- они полагались на свой объем и массу. Артиллерия не убивает, она крушит, вгоняет в землю, рассеивает по ветру, накрывает и хоронит. Один недостаток -- слышен звук, самого выстрела. И вскоре после первого, казалось, нескончаемого грохочущего обвала Заремба определил, что от момента выстрела до разрыва снаряда проходит около двадцати секунд. Обозначились и промежутки -- совершенно мирные, спокойные, тихие мгновения, когда ничего не летит. -- Будем уходить,-- прокричал он.-- Строго на запад .Он не знал, просчитаны ли секундные затишья подчиненными, и взял инициативу полностью на себя. -- По моей команде, все вместе и сразу. Нашел промежуток в стрельбе, подхватился: -- Рывок! Выбегать под снаряды хоть и из убогого, но все же прикрытия -- занятие не из приятных. Но подполковник по прошедшим войнам знал и другое: если накрывают площадь, да еще так плотно и согласованно с земли и воздуха -- значит, федералам нужен результат. Любой ценой. Не исключено, что через несколько минут сюда подтянутся самолеты, и тогда уже артиллерийская канонада покажется трещоткой. От авиабомб не спастись. Они ставят точку... Но что за точку наметили здесь федеральные войска? Может, Одинокого Волка пытаются на- крыть после нападения на поезд? Но тогда, братцы, недолет. И существенный. Рывок. Еще бежишь, а уже смотришь, куда зарываться. Правда, с каждым таким подъемом все больше разрывов оставалось за спиной, и теперь главное -- не нарваться на какого-нибудь обалдуя-артиллериста, который стреляет не в цель, а в белый свет как в копеечку и может запустить снаряд куда угодно вне всякой логики. А на запад бежали потому, что в памяти Зарембы остался изгиб тех самых топографических коричневых линий, которые на местности образу- ют овраги. Скатишься в них -- и наполовину больше шансов уцелеть. -- Самолеты,-- Чачух, как бывший летчик, сумел различить то, чего пока только опасался Заремба. Да, артиллерия постепенно заканчивала свою черновую работу, а в вышине рос и надвигался гул бомбардировщиков. Треск сучьев под ногами бегущего спецназа пока заглушал его, прерывистое дыхание каждого отталкивало приближение смерти, но кто справится с часовой стрелкой? Или даже секундной? Неизбежность всесильна. Кто сам горохом, кого взрывной волной как куль -- но с первым разрывом авиабомбы спецназ уложился по оврагу. Какая там точка -- восклицательный знак, множество восклицательных знаков воткнулось в землю и, обессиленную предыдущими терзаниями, ее все равно заставили .вздрогнуть так, что она не смогла удержать и уронила несколько деревьев. Там же, откуда только что вырвался спецназ, началось невообразимое: взрывными волнами и взметнувшейся землей гасились старые пожары и тут же раздувались новые, падающие деревья пытались цепляться кронами за воздух, но небо оказалось враждебным и не дано опоры и поддержки. И тогда дубы, уже убитые и не имеющие сил увернуться, падали и подминали под себя маленьких и молодых своих собратьев, столько лет лелеянных, прикрываемых от лишних дождей и лишнего солнца. Несколько пригоршней камней и осколков взрывы бросили и вдогонку исчезающей за обрывом группе, но не успели, не хватило им каких-то секунд, чтобы исполнить предназначенную им роль. -- Живы? -- переждав гул, принялся собирать на голос подчиненных подполковник. Вместо ответов спецназовцы стали подтягиваться к нему сами. Лица, руки у всех кровоточи- ли, недавно еще новенькие "пятнашки" изодрались в клочья, словно воевали они в Чечне не первую неделю. Но главное -- все живы, сумка на ремне. Остальной разбор -- потом. -- Уходим дальше,-- не дал передышки Заремба и первым побежал вдоль ручья. Но Работяжев и Дождевик даже и здесь остались верны себе, обошли Зарембу на дистанции, выставляя себя в качестве танковых катков от мин и бронежилетов от пуль. А сзади рвалось, рушилось, обрывалось, исчезало, клубилось и переворачивалось. Полученные в аванс сорок процентов гонорара и ожидаемые на Чкаловском остальные шестьдесят могли пойти коту под хвост из-за вечной солдатской рулетки -- попасть под огонь собственных войск? Кто крутит волчок? Кто крупье? Убежали. Вскочили в последний вагон, уходящий из ада. Он и довез их до очередного привала, где Волонихин процитировал Лермонтова, тем самым веруя в окончание кошмара: Тогда считать мы стали раны, Товарищей считать. Товарищи лежали все рядом, глядя на Зарембу, молчаливо выражая восхищение его провидением и благодаря за спасение. Подполковник же не отрывал взгляда от двух кусков карты, в какой-то момент разорванной и теперь на весу соединен- ной. По случайности разрыва почти вся Чечня оторвалась от России, и даже несмотря на то, что командир достаточно быстро соединил все линии, черта оставалась. Можно забросить чеченский кусок к чертовой матери, если бы они сами не находились в нем. -- Что дальше? -- негромко спросил Туманов, выкроив минуту, когда все вроде бы занялись своими ссадинами и занозами. Он выражал готовность помочь в принятии решения, что-то посоветовать, просто давал понять командиру, что тот не один и может рассчитывать на поддержку. Ответить командир не успел: невдалеке послышался шум мотора. То, что они подошли к опушке леса, подполковник знал, а теперь подтверждалось, что там проходит дорога. Но кто едет? "ум замер на одной ноте -- машина остановилась: мол, хотнте посмотреть? Дождевик не от- казался, глянул на командира. -- Только осторожнее,-- попросил Заремба, отпуская его в разведку. Неслышно передернув затвор автомата, прапорщик растворился среди листвы. Оставшиеся замерли в томлении, невольно наставив оружие в сторону машины. Автоматная очередь, если вдруг прозвучит, будет страшнее только что пережитого, потому что коснется конкретно Семена. Но он появился сам, и, ни слова не говоря, рукой показал -- уходим, быстрее. Уходить приходилось обратно в пекло, а из оврага выбираться тем более не хотелось. Однако догадаться, что чеченцы станут искать их после авианалета именно там -- для этого не нужно служить в спецназе и иметь грудь в орденах. Пробежав все-таки несколько метров назад вдоль ручья, подполковник по первой же тропке вырвался наверх, повел автоматом по сторонам, готовый изрешетить любую цель. Но преследователи шли, видимо, достаточно осторожно и порядком отстали. -- "Таблетка". Та, что стояла в лагере. Человек семь,-- на ходу сообщил прапорщик. Разворачивались в цепь. Если есть загонщики -- кто-то стоит и на номерах. Закон охоты. Где же промашка? В чем? Почему их так быстро обнаружили и накрыли? Откуда синхрон в действиях федералов и боевиков? Наряду с этими мучительными мыслями Заремба просчитывал и дальнейшие действия. Отряд Волка постарается запереть его в роще, которую к тому же бомбят федеральные войска -- здесь вопросов нет. Наверняка на подмогу прикатят со своими отрядами другие полевые командиры. Охотники постепенно превращаются в мишени... -- Идем к селу,-- подполковник безошибочно выбрал направление. Доставать и соединять рваные края карты ни времени, ни особой нужды не имелось: переложить ее знаки на реальную местность для человека военного -- что ребенку в игрушечном самолете ощутить себя летчиком. Зверь загнанный забивается в углы и чащи, человек думающий вырывается на простор до того, как окажется среди погибельных стен или флажков-ограждений. Село если и станут проверять, то в последнюю очередь. А группе и нужно-то -- перевести дыхание. Набравший воздуха обязательно сделает следующий шаг. Вышли почти точно. Полусело, полугородок, над которым поднимался черными столбами дым от самодельных нефтезаводиков, тянулся вдоль трассы. По ее обочинам, далеко за окраину, выходили загнанные обстрелом в бомбоубежища продавцы с огромными бутылями желтого самодельного бензина. На кошаре, высившейся на пригорке, виднелась огромная, читаемая даже издали надпись: "Ельцин -- свиноматка. Хайль Джохар Дудаев". Вот где требовалась ювелирная точность артиллерии и авиации, а не в стрельбе по своим. Если такие транспаранты для командования российских войск стали привычными и у них нет никакого желания разнести кошару в пыль, то войну можно считать проигранной. Под эту нетронутую никем надпись, как под самое надежное прикрытие, и решил вести группу Заремба: чтобы Семену присвоили офицерское звание. Он подключит всех знакомых в кадрах, если надо, от- кажется от своей доли, попросит Вениамина Витальевича: если тот может заказывать военные самолеты для вывоза его группы в любую точку страны, все остальное для него -- семечки. Семен заслужил офицерские погоны. И особенно сейчас, когда из армии все бегут. Такие, как Дождевик, помогут сохранить ее хребет, каркас, основу. -- Василий,-- послал пограничника в помощь прапорщику Заремба. И не только в помощь, а заставляя Туманова больше двигаться и согреваться. Те поползли по ложбине, и через какое-то время вслед за ними пошла следующая пара -- ~ Марина и Волонихин. Прикрывать отход назначил Чачуха, а себя и Работяжева подполковник определил в середину. В боевой обстановке принцип один: сбереги голову, а она постарается уберечь руки и ноги, -- и пусть это никому не покажется обидным. Впрочем, на войне сильно обидчивым делать нечего, не отдых в пансионате благородных девиц и не вечеринка в Союзе театральных деятелей.: Награды и проклятия -- после войны. Все после . войны. Ну и в-влезли,-- прошептал сапер, утюжа землю справа от командира. -- Ч-чеетно говоря, ~ п-проклял все. Выберемся. -- Н-надо бы. -- Пробираемся к кошаре. Дождевик -- труженик, дозорный войны, вновь взял поудобнее автомат. И Заремба неожиданно дал себе зарок: по возвращении сделает все, -- Что дома-то оставил? -- впервые поинтересовался Заремба личной жизнью сапера. Погорячился он насчет переноса всех проблем на послевоенное время. Под огнем тоже нужно ~, жить, не подличая и не забывая о других. Особенно командиру. К тому же подчиненные готовы раскрываться и говорить о себе: -- Н-ничего. Это и обидно, оказывается. Вернусь -- п-пиротехником стану. С-салюты делать. С-специальные, на все случаи жизни. В честь р- рождения девочки, н-например. Н-на серебряную свадьбу. Н-на похороны даже -- "П-печальный салют". Пойдет? Сам придумал? А что т-тут думать? З-знаешь,-- он впервые назвал командира на "ты", и это стало высшей степенью откровенности и искренности,-- раньше, к-когда служил в НИИ и создавал н-новые мины, в качестве о-образцов брали сначала п-протезы, а потом п-привязывали овец рядом с изделиями. И п-подрывали. С-смотрели, сколько животное к-крови п-потеряет или к-как р-разворотит ногу-протез. Н-насмотрелся и решил -- уйду делать с-салюты. Считай, что у тебя есть первый покупатель. Идет. П-пойдешь со скидкой. -- Но сначала доползти бы до кошары. -- Д-доползем. Юра оказался прав -- доползли. И что за человеческая натура: только молили всех святых помочь остаться в живых, а чуть полегчало -- принялись зализывать царапины. Сама кошара представляла собой огромный кирпичный сарай с забитым сеном чердаком. По сухому настилу определили, что отары пасутся в поле и на ночь их вряд ли пригоняют. Этот кусочек мирной жизни почему-то удивил и взволновал подполковника больше, чем погоня Одинокого Волка: а ведь и в самом деле люди продолжают жить. И наверняка не все чеченцы жаждут ото- рваться от России, не все взяли в руки оружие. А даже тем, кто взял, спецназовец вдруг оставил право на защиту. От войск. После танкового штурма Грозного Чечня из задиры мгновенно превратилась в жертву. И теперь, что бы ни делала, окажется права. Почему ей дали такой козырь? Кто подтолкнул Россию к крупнейшему проигрышу? Кто положил солдатам пальцы на спусковые крючки? Кто ставит армию в ситуацию, когда думать нельзя, не остается времени: замешкавшийся первым и получает пулю. Поэтому стрелять, стрелять, стрелять... Когда забрались на чердак, Заремба лично, утопая в сене, добрался до каждого спецназовца и осмотрел сектора обстрелов. Вроде перекрыли все, круговая оборона -- не приведи Господь! -- пусть уж лучше круговой обзор, так вот этот обзор замкнулся. -- Семен, кофейку не осталось? -- подал голос из своего угла Волонихин.-- Вернемся, две чашки выставлю. Прапорщик промолчал. Спроси кофе кто-то -иной, а не ухажер Марины,-- еще можно бросить пустую флягу и посмотреть, как ее станут вытряхивать. А так вроде не шутка, а подкол... -- Командир, может, с Москвой договорить? Как они себе представляют помощь нам? -- перевел разговор Чачух. Заремба и сам уже несколько минут поглядывал на приемник. Помощи, конечно, ждать не следует: их как забросили тайно, так безымянно и без отметок они должны вернуться в Балашиху. Другое дело -- закрыть на время район для авиации или втянуть отряд Волка хотя бы в мелкую разборку, попытавшись таким образом отвлечь погоню. Принять решение не успел. -- Едут,-- совершенно спокойно, словно в его секторе обстрела появилась безобидная свадебная процессия, сообщил Туманов. И чтобы никто не дергался, дал полный расклад: -- "Таблетка". В ней четыре... нет, пять человек. Впервые за последние годы, насыщенные вой- нами в самых разных точках бывшего Союза, Заремба испугался. Не противника, нет. А того, что ошибся. Волк перехитрил его! У чеченца на выбор имелось четыре стороны света, в которые можно было послать погоню. Он почуял верно -- запад. И разгадал не просто направление, которое может расходиться лучами на километры, а точную линию отхода "Кобры". Чеченский командир просчитал его логику наоборот и вышел именно в нужную точку во всей Чечне. Невероятно! -- Приготовиться к бою. Я стреляю первым. Глава 8. Послание с небес "Таблетка" подъехала к самым воротам. Их размеры позволяли заехать и во внутрь кошары, но та все же остановилась на улице. Никто не желает забиваться в нору. Гортанные голоса чеченцев звучали спокойно, в щель Заремба видел, что боевики расхаживали вокруг машины и кошары без видимых признаков тревоги. Значит, Волк не перехитрил его, приезд санитарной машины -- чистая случайность, вы- павшая на долю "Кобры"? Будь по-иному, первым делом проверили бы чердак с запасами корма. А так, похоже, они и мысли не допускают, что русские способны оторваться от спасительного леса и выйти в открытое поле, в одинокую ко- шару. Радоваться бы Зарембе, что его опасения оказались напрасными, да ситуация не та: боевики -- внизу, и сколько пробудут здесь, неизвестно. И почему приехали, тоже неизвестно. Это узнала Марина. Еще при приближении "таблетки" она подкатилась к командиру и теперь дышала у него над ухом. Заремба мог поклясться, что дыхание женщины даже в такой чрезвычайной обстановке полностью отличается от мужского. А когда девушка приникла губами к уху прошептать услышанное, он и вовсе утвердился в мнении, что войну женщиной не испортишь. Даже если она сообщает не совсем радужные известия: -- Сюда станут стекаться отряды по нашему поиску. Что-то вроде штаба. Заремба сжал кулаки: он обязан был это предусмотреть! Теперь ясно, почему он не станет генералом. Правы кадровики -- на пенсию, загорать со старичками на лавке во дворике и судачить с бабами о мексиканских сериалах. Выгуливать кошек. Выть на луну! Почему не подумал о штабе? Изничижал себя. А тем не менее заглядывал вперед: придут боевики -- и на ночь за сеном полезут на чердак. Значит, вырываться из западни требовалось сейчас, пока противника всего- ничего, даже на всех не хватает. И желательно без шума. Группа смотрела на него, ожидая приказа. Подполковник достал нож, спецназовцы сделали то же самое. Пальцем указал Марине -- ты остаешься наверху и держишь ситуацию на мушке. Остальные -- готовимся вниз. Благо, что внизу шумели и смотрели по сторонам, не удосуживаясь поглядывать вверх. А к краю чердачных досок, задавливая собственными телами шорохи, ползли спецназовцы. Насколько возможно, отыскивали опору для толчка. Пытались распределить меж собой боевиков. Себе Заремба выбрал рослого, с выступающей челюстью чечена. Он не являлся старшим среди экипажа "таблетки", но хозяйская поступь и короткие реп- лики выдавали в нем негласного лидера. У боевиков подобное случалось частенько -- командира выдвигает род, тейп, клан... Дождались, когда прибывшая пятерка собралась вместе. И десантниками без парашютов, выпрастав когти-ножи, шестиголовой пятнистой птицей свалились на них сверху спецназовцы. "Дзя" не кричали и ногами не махали, движение делалось одно -- нож в противника. -- А-а,-- захрипели разом все пятеро. Пытались отскочить, достать оружие -- и кто- то дотянулся до спасительного спускового крючка. Очередь раздалась короткая, всего в два патрона. Но в той тесноте, что крутилась в кошаре, пули не могли не попасть хотя бы в кого-нибудь. Но раз следующих выстрелов не последовало, достали и стрелка. Оглядеться, узнать, кто убит или ранен, Заремба не мог. Его противник оказался необычайно силен. Силен тем не отточенным, не сформированным в искусство бойца буйством, под чей кулак и гнев лучше не попадать. Такой сам увертывается интуитивно, а сдаваться не умеет. Только цена неотшлифованного алмаза все равно в десятки раз ниже стоимости изделия, которого коснулся рукой мастер. Зарембу шлифовали всю его жизнь -- в суворовском, воздушно-десантном училищах, спецназе ГРУ. Может, кто-нибудь из профессионалов- рукопашников увидел бы в его подготовке шероховатости, захотел бы убрать определенные выступы или провалы, но недостатки сильнее высвечиваются, когда идет бой на равных. А здесь, едва боевик рукой-корягой сумел от- бить первый удар и сам замахнулся для своего, способного размозжить голову, подполковник перехватил "Короля джунглей" лезвием назад. Самое неприятное в готовящемся приеме -- очутиться на мгновение спиной к врагу, но по долгому замаху противника нетрудно определялось, что контрприема не последует. Чечня именно такая -- необузданная, сильная, но неотточенная. Резко развернувшись через спину, сбоку вонзил кинжал во врага спецназовец. Чеченец, захлебнувшийся на замахе, замер от боли, в глазах прочиталось недоумение и страх: как же так, я не мог проиграть, откуда боль? -- Игорь ранен, -- раздался голос Туманова, наконец-то увидевшего, в кого вошли пули. В летчика! Можно было не сомневаться и предугадать сразу. Дважды ему испытывать судьбу не стоило -- однажды Чачух уже катапультировался из горящего самолета. Тогда спасся. А сейчас, имей даже дюжину спортивных разрядов, в рукопашной схватке в тесноте это не поможет. Хотя наверное все было банальнее и проще: Игорь не дотянулся в своем прыжке до противника. Марине же стрелять в суматоху -- кувалдой долбить комара в лукошке с яйцами. Своего врага Заремба для гарантии еще поддел, вздернул, и лишь когда тот обмяк, отпустил с ножа. Схватка заканчивалась. Дождевик додавливал своего чечена, Волонихин с Мариной склонились над Игорем, а Туманов высматривал ситуацию на улице. -- Проверь "таблетку",-- крикнул ему подполковник. -- Движок работает. -- Игоря в машину. Сам выскочил из кошары последним, хотя двое из пятерых чеченцев еще по-детски стонали от ран, умоляя о сострадании и помощи. Но Туманов поторопил: -- Командир. Пограничник уже сидел за рулем, и лишь Заремба прыгнул в кузов, включил скорость. Для группы оставалась открытой единственная дорога -- обратно в лес. Но когда есть машина, можно промчаться опушкой, пока хватит бензина. Летчик лежал на полу кузова , и хотя его голову держала в своих ладонях Марина, из сомкнутых губ Игоря пробивалась струйка крови. Волонихин на ходу пытался перевязать ему грудь. Что у него? -- попросил известий Заремба. Тяжело. Тряски не выдержит. Василий, стой. Пограничник сбил скорость, но протянул еще несколько метров. Но когда летчика сняли с машины и уложили на землю, развернул "таблетку" и помчался в обратном направлении, хоть как-то попытавшись запутать следы. Раненого переложили на спальный брезент и доктор сумел закончить перевязку. -- Ждешь Туманова и за нами,-- приказал Марине подполковник, первым хватаясь за смятый угол самодельных носилок.-- Мы идем вдоль опушки. В горы,-- он посмотрел на синеющие вдали перекаты. -- Быстрее бы ночь,-- неожиданно попросил Волонихин. Заремба скосил на него взгляд -- только доктор мог догадываться, что сейчас лучше для Игоря. Волонихин же оглядывался назад, волнуясь за Марину. Всем им вместе нужно было уйти как можно дальше от кошары. А около нее тем временем началась беспорядочная пальба -- так возмущаются и негодуют, а не стреляют по цели. Прибежали запыхавшиеся Марина и Туманов. -- Человек сорок,-- сообщил пограничник главное известие. Два "уазика". Бегом. Пальцы не держали брезент, скользили, и хорошо, что один человек постоянно крутился, подменяя по очереди остальных. Горы только издали кажутся близкими, но это обманчивая доступность. Полазивший по ним вволю Заремба знал, что группа окажется у их подножия не раньше, чем зайдет солнце. Стрельба сзади то утихала, то возобновлялась с новой силой. Боевики нервничали из-за наступающей темноты и поливали огнем любое подозрительное место. Судя по всему, они вначале бросились в ту сторону, куда угнал и бросил в канаву "таблетку" Туманов, но потом звуки вернулись, стали ближе и явственнее. Скорее всего, боевики опять разделились на две части, намереваясь чистить рощу без устали и до победного конца. Улучив минуту, освободившую его от раненого, подполковник выдвинулся влево на открытый участок. Село осталось далеко позади, но оттуда нарастал вой "уазика". На месте Волка он точно так же бросил бы часть отряда к подножию горы. А потому, даже только что обжегшись на открытой местности, все равно утверждался в мысли: из капкана нужно вырываться обратно в чистое поле. Впрочем, не такое уж оно и чистое. Взгорочки, буераки, кустарники -- эти вечные спутники гор, шрамили и рябили местность, и спецназовец решился: -- -- Сюда, в поле,-- позвал он носильщиков. Сам залег на опушке, ожидая, когда из натужного воя вырвется спешащий на перехват "уазик". Но успели, успели и ребята скрыться в ложбинке, и он сам, скрючившись как кенгуру, впрыгнул в мертвую зону вслед за ними, прежде чем машина с боевиками, тяжело проседая, пересекла только что проложенный путь на свободу. -- Пошел, пошел,-- перевела Марина услышанные команды. Осторожно выглянули. С "уазика" через равные промежутки спрыгивали боевики и по- гитлеровски классически становились в цепь. Хотя и оглядывались по сторонам, но шли лицом к лесу. Застонал Игорь, и Волонихин без подготовки через брючину вколол ему обезболивающее. Остальные, ощетинившись на все стороны оружием, переводили дыхание. В небо, пенясь и шипя, ушла зеленая ракета. Чеченцы пошли искать иголку в стоге сена, где ее уже не было. С Богом, ребята. Точнее, с Аллахом! Наконец-то нашлось у Зарембы время уделить внимание раненому. Марина обтирала ему губы смоченным в воде платком. Сквозь бинты, пулеметными лентами революционных матросов перехватившие грудь, проступала кровь, и подполковник взглянул на доктора. Тот неутешительно сжал губы и поднял вверх глаза: если помогут небеса. Эго боевикам Заремба разрешил обратиться за помощью к Аллаху, а сам больше надеялся на вертолеты. Нужно только отойти подальше и вызвать их. Уйти подальше и успеть вызвать... -- Сколько протянет? -- Мало. Нужна срочная операция. -- Командир,-- позвал вездесущий Дождевик. Он успел пробежаться по всем сторонам ложбины и наверняка увидел что-то ценное. Такие, как Семен, зря не беспокоят, и подполковник поспешил к нему, лег рядом. Прапорщик указал рукой вниз. Там, метрах в трехстах от ложбины, паслось стадо овец. Но их блеющее, колышущееся грязновато-белое облако интересовало мало: рядом со стадом щипали траву два белых коня. Пастухи отсутствовали, и воображение подсказало командиру: соорудить пароконные носилки и с помощью лошадей вывезти Игоря в более безопасное место. -- Кто-то должен здесь быть, рядом кто-то должен находиться,-- не позволил себе поддаться на совсем уж легкое решение проблемы Заремба. -- Парнишка. Кажется, тот, что приезжал в лагерь к Волку, лежит неподалеку,-- Семен рассмотрел и это.-- По-моему, с книжкой. Читает. Подполковник оглянулся на Чачуха. Тот начал бредить, мотая головой в ладонях Марины. -- Надо пробовать,-- решился Заремба. Туманов, поняв, что принимается какое-то решение, подполз тоже, вгляделся в лошадей. В этот момент пастушонок встал, оглядел стадо. Да, точно связной Одинокого Волка, любимец отряда. -- Что будем делать? -- привлек пограничника к решению задачи Заремба. -- Вопрос "не что", а как,-- у капитана мысли сразу легли в нужном направлении. Проблема стояла лишь в том, что делать с пастушонком. Надеяться, что он добровольно отдаст лошадей, да еще никому не сообщит об этом, могли разве что марсиане или правозащитники. А убивать ребенка, пусть даже и связника Волка,-- у подполковника не поворачивался язык, чтобы отдать такой приказ. -- Жеманничаем,-- вслух не согласился пограничник, уловив сомнения командира. -- Давайте я сначала переговорю с ним,-- заторопился Дождевик, когда парень снова встал. Однако на сей раз для того, чтобы гнать стадо ближе к дому. Уйдут лошади -- умрет Игорь...-- Я миллион раз в Таджикистане и Преднестровье ходил на всякие переговоры,-- успокоил командира десантник. -- В крайнем случае свяжем, поведем с собой, а потом отпустим,-- подарил парню жизнь Заремба. Прапорщик кивнул, отдал Туманову автомат. Проверил в кармане куртки пистолет. Пригладил волосы, словно в самом деле готовился к переговорам на высшем уровне. -- Марина,-- позвал Заремба.-- Сюда со снайперкой. Девушка подползла, залегла рядом. Поймала в прицел паренька. Наверное, вблизи он оказался совсем мальчишкой, потому что она отстранилась от оружия и посмотрела на командира. -- Возьми на прицел! -- жестко приказал под- полковник, боясь оторвать взгляд от прапорщика. Семен -- миротворец по натуре, но кто сказал, что их щадят пули? Пастух заметил Дождевика почти сразу, настороженно присел. Расстояние между ними посте- пенно уменьшалось, и теперь занервничала Мари- на -- Семен плохо шел, очень плохо. Создавалось впечатление, что он специально прикрывал своего партнера по переговорам, чтобы выстрел ненароком не грянул преждевременно. -- Уйди,-- шептала Марина. Переместиться на новое место тем более боялась -- Семен шел хотя и плохо, но быстро, стараясь одновременно и не напугать парня резкими движениями, и не оставить ему времени для раздумий. Поэтому Марина видела только спину прапорщика, ее прицел сошелся у него промеж лопаток. Именно на такой высоте вскинутой винтовки она в последний раз видела в окуляр чеченца и, если что... Нет-нет, никаких "если что" и особенно с Семеном. Только не с Семеном. Она даже уберет палец со спускового крючка, дабы превратить винтовку в обыкновенный бинокль. Пусть минуют прапорщика любые пули. Она очень уважает его... Не уважил чеченец. Выстрел раздался спереди, Марина только увидела через увеличительное стекло, как Семен вздрогнул, мгновение покачался, не желая падать, но ноги подкосились и он рухнул. В прицеле, на той самой нужной высоте остался один пастушонок с плащом в руках, из-под которого он скорее всего и выстрелил. -- Огонь! -- крикнул Заремба. Марина надавила на спусковой крючок. И теперь уже парень недоуменно вздрогнул, согнулся и повалился головой к тому, кто шел с миром, но кого он убил мгновением раньше. Заремба, Марина и Туманов, уже не таясь, по- бежали к месту трагедии. Капитан перевернул прапорщика и бессильно опустил руки. Марина сначала глянула на мальчишку и, увидев окровавленную, развороченную выстрелом голову, вскрикнула. Надеялась, что промазала? -- Что же ты, Семен! -- с болью прошептал подполковник, став на колени перед Дождевиком и обняв за плечи. Рука прапорщика по-прежнему сжимала в кармане пистолет, вся предыдущая его служба не позволяла ему попасться на такой крючок. Не хотел стрелять первым? Не верил, что станут стрелять в него? Не давал выстрелить Марине? Безумно нелепая смерть. На нелепой войне нелепо отдать жизнь -- зачем перед этим столько страдал и мучился? Марина продолжала завывать то ли над Семеном, то ли над мальчишкой. А скорее всего, над собой. Нельзя давать снайперам смотреть в лица тех, кого они убивают. Наверное, будь на месте Семена кто-то другой, она вообще не смогла бы выстрелить в парнишку. А здесь ответила кровью за кровь. И -- плачет. Заремба вдруг сделал простой и честный вывод: это оттого, что чеченский народ так и не стал врагом для народа русского. Противником в бою -- да. Но случись завтра прекратить войну, жажды мщения и озверения не будет... На нелепой войне -- еще и нелепые мысли. Командиру нужно думать о своих людях, а не о душе противника, будь он завтра хоть десять раз другом и партнером. -- Марина, берешь лошадей. Сам с Тумановым подхватил Семена и понес к тревожно высматривающим их из ложбины Работяжеву и доктору. Уложили прапорщика рядом с бредившим летчиком. Летчики и десантники всегда вместе. Гитлеровская цепь чеченцев тем временем скрылась в лесу. За те два выстрела, что прозвучали, подполковник особо не волновался -- мало ли в Чечне стреляют по делу и без дела. Теперь дождаться темноты и уйти на другую сторону трассы. И тогда не то что следов -- запаха "Кобры" не останется. А там, на другой стороне есть свои поля, леса, овраги. Перед самыми сумерками вызвать вертолеты и вывезти хотя бы ребят... -- Мы за жердями,-- вместо Семена взял на себя роль солдата Туманов. И подтянул за собой Работяжева. Заремба успел протянуть им своего ~ "Короля", у которого по спинке лезвия шла глу- ~ бокая и грубая бороздка пилы. Лошади, несмотря ~ на смену хозяев, паслись рядом мирно, не пытаясь умчать в поле. Небо продолжало сереть, и наступающие сумерки были более всего на руку для окончання операцин. Если Москве столь важны захваченные документы, почему не вытаскивают группу с помощью войск? Боятся больших потерь? А Семен -- не потеря? Да он один стоит десятка... Тут Заремба оборвал себя. У каждого солдата на войне своя судьба, и менять десять жизней на одну -- это заставить плакать в десять раз больше матерей. Рыть десять могил вместо одной. И кого записывать в эту несчастную десятку?.. -- Алле! Оба, алле,-- тронул подполковника и Марину Волонихин.-- Хватит. Заремба встрепенулся: он дал повод тормошить себя? Приводить в чувство? И вдруг признался себе, он просто боится посмотреть на убитого и раненого. Увольняясь из армии, думал, что больше никогда не увидит смерть друзей. А тем более гибель подчиненных. И даже вылетая в Чечню, надеялся на чудо -- про- несет. Должно пронести. Желательно. Не получилось. И единственное спасение в том, о чем, идиот, жалел в Балашихе -- что не он набирал команду. Он не привел ни одного человека! Каким внутренним облегчением обернулось это! Он не находил явных просчетов при проведении операции, и, скорее всего, беды случились бы при любом другом командире. Но совесть теперь успокаивала: не он, не он позвал Игоря и Дождевика лететь в Чечню... Приползли с жердями пограничник и Работяжев. Лаги подтолкнули под бока раненому, принялись связывать их с брезентом. Пока копошились, заметно стемнело, и решили трогаться без промедления. -- Семена усаживаем верхом,-- распорядился Заремба.-- И привязываем. Дольше пришлось повозиться с носилками -- и опыта особого не имелось, и капроновые шнуры так впивались в кожу лошадей, что те начинали переступать с ноги на ногу, пытаясь освободиться от неудобного груза. Пришлось снимать с себя куртки, подкладывать под рубцы. Остатки веревок и шнуров пустили на уздечки, и Работяжев взял двойку под уздцы. -- На ту сторону трассы,-- подтвердил свое первоначальное решение командир. -- Но, м-милые, пошли,-- тронул лошадей сапер. Шли ходко, скрываясь в складках местности и кустарниках и удаляясь все дальше от прочесываемого леса. Какое-то время пришлось постоять перед трассой, ожидая, когда она освободится полностью, быстро проскочили ее, придерживая Семена. И только после этого Заремба включил рацию и начал настраиваться на Москву. Похоже, их ждали с таким нетерпением, что даже переспросили: -- ЭТО ТОЧНО вы? -- Да, это я, "Кобра",-- перешел с цифрового позывного на условное обозначение группы подполковник.-- У нас один "двухсотый" и один "трехсотый". Срочно нужна медицинская помощь. Высылайте немедленно "вертушку" в квадрат двадцать один. -- Повторите квадрат. -- Двадцать один. -- Далеко ушли. Господи, при чем здесь далеко или близко! Ушли так ушли, радовались бы, а не удивлялись! -- Вас понял,-- словно почувствовав раздражение командира "Кобры", заторопилась с конкретикой Москва.-- Собирайтесь все вместе, вас заберут сразу всех. Собирайтесь вместе. Хорошо. Ждем. ... Командира вертолетного полка звонок из штаба армии застал за "пулькой". Расписывали вдвоем с комбригом спецназа. Собственно, тот, прибывший в Чечню совсем недавно, и научил вертолетчика игре в преферанс. Впервые за вечер летчик вел в счете, и на зуммер рации оглянулся недовольно. Еще более недовольно выслушал приказ. Да, наверняка отдавался приказ, потому что полковник отвечал "есть", а затем впился взглядом в карту, всунутую в планшетку. Квадрат, который требовался, находился на самом изгибе, в стороне от основного района боевых действий, и это тоже вызвало недовольство вертолетчика. -- Есть, -- в последний раз подтвердил он штабу, что задание принято. Спецназовец начал вставать из-за раздвижного походного стола, но полковник умоляюще попросил его не трогать колоду и записи: -- Я только отдам указания. -- Кто вспомнил и по какому поводу? -- Помнишь, после обеда летали на так называемую похоронную команду милиции, искали наемников? Снова объявились. -- Живучие, шакалы. Вы же их так колошматили, что у нас ложки в котелках звенели. -- Вроде один ранен, один убит. А сейчас по- лучили радиоперехват, смогли установить точку базирования. Одним словом, этот удар должен стать для них последним. -- Бросили бы лучше нас. Таких сволочей надо не просто уничтожать. Их надо ловить и выставлять напоказ. Чтобы видели семьи, соседи, знакомые. Чтобы... Вертолетчик не принял напора и эмоций спецназовца, прервал перечисление кар: -- Дети и семья здесь ни при чем! За что они должны страдать, если отцы пошли зарабатывать деньги на чужих смертях и предательстве? Нет, только расстреливать и сразу. Чтобы потом не на- шлось какого-нибудь миротворца, который превратит подлецов в героев. Мало ли случаев на нашем чеченском веку? Монолог для полковника оказался слишком долог, для него естественнее выглядело отвечать "есть". Но затянувшаяся чеченская война, все еще лукаво называемая политиками наведением конституционного порядка, заставляла офицеров все чаще размышлять, в каком деле они участвуют. Спецназовцу подобные разговоры были пока еще в диковинку, он хотел даже что-то возразить, но выгоревший комбез летчика выдавал давнего вояку, что позволяло иметь собственное мнение. -- Ладно, нам ли здесь спорить. Пойду подниму пару, а потом доиграем. Что ж, так случалось во все времена, офицеры играют в карты, а война -- в их судьбы. Вертолеты уже спали. Полковник, однако, одним словом заставил их задышать, завертеть лопасти над головами. Потом они сонно, набычившись, наверняка думая -- "а почему именно нас?", стали взбираться в темное небо. Вверху оно, конечно, всегда посветлее, чем при взгляде с земли, зато и прохладнее. Это, однако, не могло послужить оправданием для возврата, и вертолетам оставалось одно -- побыстрее слетать на задание и вернуться обратно, под бочок продолжающим спать собратьям. Вынюхав направление, где их ждет работа, две птицы, притушив огни, зашумели туда. Холодный воздух и высота все же пробудили их окончательно, взбодрили, и когда подлетели к нужному квадрату,-- подобрались, сжали мускулы под крылья- ми. Стеклянным носом потыркались по кустам у предгорья, выискивая людей, а они, глупые, еще и сами махнули рукой -- мы здесь. Наглость! Но раз вы похоронная команда, то и хороните сами себя. Разбираться некогда: командир мечет "пульку", а мы хотим спать. -- Видишь? -- Вижу. -- Заходим. Подняв для удобства хвост, воткнули в землю снаряды -- так плотник высшего разряда одним ударом вгоняет гвозди. А выстрелили даже не в землю, а в поднятую руку одного из "похоронщиков". Зазывает шакал. Думает, что в небе лопухи летают, Привет тебе с небес! Огонь и пыль накрыли, поглотили сразу троих "похоронщиков". Отметив вальсирующим кругом-разворотом начало удачной охоты, машины вновь устремились к земле. Где-то рядышком, наверняка за соседними кустами, прятались остальные наемники. Что, захотели подзаработать? А какая будет вам цена после того, как полетят по кустам ошметки ваших тел? Конечно, убивать самому куда приятнее, чем сидеть под чужим огнем. Но -- как легли карты. Сегодня, например, командиру "пулька" пишется просто прекрасно. Он и победит. Обрабатывали, вспахивали предгорье самым добросовестным образом. На третьем заходе, правда, кто-то открыл по ним автоматный огонь, несколько пуль даже достали до стального брюха машин. Но что могут такие чирки -- так в детстве били камень о камень, высекая искру. И -- никогда огонь. -- Заметил, откуда? -- спросил ведомый у напарника. Справа кустики. Заходим. Зашли. Не самолеты -- сбавили скорость, обрели устойчивость, спокойно нацелились издалека и выпустили весь гнев и презрение в того, кто попытался достать рогатку и сбить птицу. -- Ну, что? -- переговорились птицы, забравшись повыше и пытаясь оттуда рассмотреть результаты своей работы. Никакого движения, если не считать двух скачущих по предгорью лошадей. А лошадей трогать нельзя. На войне требуется убивать людей, а не животных... -- Давай домой. -- С удовольствием. Пока долетели до аэродрома, успокоились, отключились от всего лишнего. Коснувшись лапами бетонки, тихонько подкатили на свои прежние места, сложили на спине лопасти и замерли, торопясь доспать остаток ночи. Кто знает, что начнется с утра?.. -- Ты что-нибудь понял, командир? Ты чьи вертолеты вызывал? -- Волонихин задавал вопросы без злобы, надрыва, не требуя ответов. Слы- шались лишь недоумение и растерянность -- ощущения человека, попавшего на необитаемый остров, где никто помочь не в силах, а неожиданности подстерегают на каждом шагу. -- Они били по нам,-- тихо произнес роковую фразу Туманов. Об этом догадывались, это становилось яснее луны в морозную ночь, но поверить, а к тому же произнести вслух...-- Что за задание у нас, Алексей? Обращаясь к командиру по имени, пограничник снимал всю подчиненность. Отныне они задание не выполняют, а вместе выбираются из него. Подполковник подтянул сумку, достал пакет с содержимым сейфа. Две магнитофонные кассеты наверняка с записями каких-то переговоров. Накладные на погрузку стройматериалов для восстановления разрушенного и строительства в Чечне, на железнодорожные перевозки. Обязательства, доверенности, расписки, счета. Без специалиста или бутылки спирта не разобраться, но наверняка двойная бухгалтерия каких-то тайных сделок. Из-за этого? -- Он дал посмотреть бумажки товарищам. Спецназовцы также ничего не поняли: это в незнакомой мине можно запал найти или разобрать-собрать по интуиции неизвестный автомат. А бухгалтерия другое дело -- тут учиться надо. Но только эта сумка могла служить источником опасности. Она послужила причиной гибели Марины, Чачуха и открывшего огонь по вертолетам, таким образом обнаружившего себя Работяжева. Из-за нее снаряды вновь искромсали тело уже убитого Дождевика, Все четверо спецназовцев лежали, прикрытые освобожденным от жердей брезентом. Живые почему-то прячут лица погибших, словно испытывая перед ними вину за то, что сами остались живы. Правда, Иван время от времени подходил к Марине, приподнимал край брезента и молча всматривался в темноте в умиротворенное женское лицо. Именно Марина подняла руку, показывая вертолетам, где они находятся. И в нее, в эту руку... -- Пора,-- сообщил Заремба. Небольшая могила -- сколько хватило сил и времени ножами углубить случайную канавку -- готова была принять тела спецназовцев. Их и начали укладывать в той последовательности, в какой они лежали на брезенте -- вначале Чачуха, потом Работяжева. Над телом Семена подполковник возился чуть дольше -- прощаясь с прапорщиком и давая лишнюю минуту Ивану побыть с Мариной. Наконец легла с краешку и она. -- Надо запомнить место. Очень хорошо запомнить место и после войны перезахоронить их дома,-- повторил Заремба уже говорившееся. -- Не прощу,-- прошептал Волонихин.-- Жизнь положу на то, чтобы все узнать. "Сначала надо выбраться",-- про себя отметил подполковник. Если в самом деле их попытались уничтожить -- при всей абсурдности подобного -- капкан захлопывают с двух сторон: и со своей и с чеченской. Первым сдвинул вниз землю, только что поднятую наверх. Теперь ее понадобится меньше. На объем четырех человек. Именно поэтому над могилами вырастают холмики. На четыре человека на земле стало меньше. На четыре больше -- в -- земле. Однако холмик не стали делать -- побоялись надругательства. Наоборот, прикрыли могилу жухлой травой, ветками -- на войне и места захоронения порой нужно прятать. Луна была ясная, и подсвечивать фонариками не пришлось. Ненормально это -- хоронить друзей под фонарики. После всех приготовлений Заремба снял с плеча автомат. Любые слова изначально ничего не могли выразить, да и перед кем говорить? Здесь нет людей, которым надо объяснять заслуги и человеческие качества погибших -- все они до- статочно хорошо узнали друг друга за это время. И убеждать живых в своей любви и преданности к -ушедшим -- слишком дешево. Юра Работяжев мечтал сделать салюты на все случаи жизни, и даже "Печальный салют" Не успел. Поэтому они отдадут дань уважения салютом армейским. Это может погубить оставшихся, навести на след Одинокого Волка и его стаю, но не дать залп над могилой -- не по-человечески. Не по- офицерски. Заряжай,-- подал негромкую команду подполковник. Что заряжать оружие на войне -- надо только передернуть затвор. Огонь! Три патрона по три раза. В небо, откуда прилетели вертолеты. В звезды, которые легли очень скверно и не спасли, не прикрыли. В прошлое. -- Прощайте. Мы за вами вернемся. На костылях, слепыми, без рук -- но приползем и заберем вас отсюда,-- пообещал Заремба. Наклонился, взял горсть земли и высыпал ее прямо на кассеты, накладные, забившиеся в угол сумки как нашкодившие котята. Волонихин стал перед замаскированной могилой на колени и прошептал еле слышно: Прости. -- Пойдем, -- тронул его за плечо Заремба. -- Надо уходить. Пусть лучше идут за нами, чем притащатся к их могиле. Оглядываясь, пошли в горы. Карта обещала, что они небольшие, лесистые. И уже за ними -- Ингушетия, вроде мирная жизнь. Единственное, во что нельзя было никак поверить; -- что прошло всего двое суток с момента начала операции... Глава 9. Точку ставит пуля Под утро выдохлись. Горы, даже если на карте обозначены как небольшие, для человека пешего остаются горами. К тому же в пути быстро вспоминается, когда и чем подкреплялся перед дорогой. Спецназовцы же с утра не держали во рту маковой росинки -- только бежали и отбивались. Приметив укромное местечко за елками, боязливо жмущимися друг к другу среди громадин- сосен, подкатились под них. В хвойной толчее тем не менее оказалось посвободнее, смогли выпрямиться. Хотя мечталось о другом -- вытянуться на земле, положив гудящие ноги на рюкзаки. Сверились еще раз с картой и компасом в отвинченной рукоятке "Короля джунглей". Шли вроде правильно. Имейся сила, одного дневного рывка хватило бы, чтобы дойти до границы. Но ее не было, и спецназовцев подстегивало лишь сознание, что ни боевики, ни собственные "вертушки" не оставят попыток обнаружить группу. Воюй -- не хочу. -- Одии спит, двое охраняют,-- предложил Заремба. Такая арифметика -- не в пользу сна. Зато она давала надежду, что их не возьмут спящими. -- Я спать,-- попросил Волонихин. Да нет, конечно же, не спать. Он хотел остаться один, со своими мыслями. А предрекалось, говорилось: "Не бери грех на душу". Взял дурак... -- Постелимся,-- Заремба первым подступился со своим тесаком к укрывшим их елкам, выбирая ветки попушистее. Кто укрывает, тот и страдает. Кто ближе -- тому и больней. Извечное противоречие природы и человеческих отношений. -- Не хотел бы я оказаться на месте Ивана,-- проговорил и Туманов, когда остались одни. -- Каких мужиков потеряли,-- вроде о другом, а на самом деле все о том же проговорил Заремба.-- Знать бы, за что. Когда подобные вопросы задает командир, подчиненным остается только пожалеть себя. -- Авантюра, конечно,-- грустно усмехнулся Туманов.-- С самого начала, когда пошел разговор о деньгах и подборе отслуживших в органах или в армии офицерах, лично мне стало ясно, что втягиваюсь в большую игру. А вот отказаться не смог. Подловили, сволочи, в самый острый момент. Заремба вспомнил слова Вениамина Витальевича о Марине, тоже крайне нуждавшейся в деньгах на жилье. Попытался узнать у пограничника причину его согласия на участие в операции. -- Банальность вообще-то. Заставу мою бывшую перекинули из Армении под Псков. Лес, палатки, а в области, на чью шею посадили моих солдат и семьи офицеров, нулевой бюджет. Перспектив, соответственно, никаких -- охотно объяснил капитан свои проблемы.-- Подумал: заимею вдруг деньги -- закуплю продуктов, фруктов детишкам и солдатам, привезу на заставу. Представляешь? Мне, оказывается, совсем не безразлично, с каким настроением мои бойцы и офицеры продолжат службу. Идиоты мы, наверное. Все верим, что на нас свет клином сошелся. -- Сошелся, Василий. Поверь, сошелся,-- не согласился с пессимистическим настроением Туманова подполковник.-- Страна не выживет, если люди перестанут считать себя центром Вселенной. Сказал и припомнил свою судьбу. Казалось тоже, что без него спецназ, если и не рассыпется, то утратит свою боеготовность. Первое время грешным делом все ждал: вот позвонят, позовут, извинятся и попросят: -- Все, Тимофеевич, поискрили -- и довольно. Давай, принимайся за дело. Не позвали. Значит, обходятся. Зато вместо начальства объявилась эта темная лошадка Вениамин Витальевич, непонятный мафиози из Кремля. Стал всучивать деньги. По большому счету, лично ему, Зарембе, они и даром не нужны. Если Марина заглядывалась на квартиру, Волонихин строит какой-то памятник, Туманов о заставе думает, Юра Работяжев о салютах мечтал, то за что пошел снова на войну он, подполковник, навоевавшийся по горло? Именно потому, что не позвали и хотел доказать, как они ошиблись? Но кому доказать? Зачем? Про Чачуха и Дождевика, правда, тоже ничего не узнал. И теперь не узнает никогда, нужда или отчаяние подвигло их на встречу с представителем Кремля. -- Вернусь -- пойду на юридический,-- помечтал о будущем пограничник.-- Судьей стану. Хоть где-то выводить подлецов на чистую воду. А ты? Кем станет он, командир спецназа? Где его ждут на "гражданке"? Неужели только там, где нужно убивать? Горькое прозрение... -- Не знаю, Василий. Пока не вижу себя нигде. Наверное, потому и согласился лететь. А теперь каюсь: может, будь иной командир, проскочили бы. Может, все остались бы живы... -- Прекрати! -- обрывая командира, Туманов даже сжал ему локоть и повысил голос.-- Сам знаешь, что ерунду порешь. -- Ерунда, а ребят нету. -- Война без слез не воюется. -- Количество слез зависит от командира. -- Если его не предают вместе со всеми,-- похоже, пограничник окончательно утвердился в мысли, что Москва решила уничтожить группу. -- Ладно, замолкаем. Все эти разговоры, скорее всего, от голода.-- Заремба сам перешел с высших материй на реальности. -- Когда закупишь свою гуманитарную помощь для заставы, выдели что-нибудь и нам. И мы втроем навернем с таким аппетитом... -- Да уж закупили бы и навернули,-- согласился капитан. Зря заговорили и о еде. Огляделись по сторонам, словно вокруг ломились столы от яств, и только проблема оставалась разыскать в темноте закуску. -- Утром что-нибудь поищем,-- дал срок Заремба. -- Травку, корешки, живность... Совсем на иной поиск получал утром задачу командир спецназа. Он стоял с полковником- вертолетчиком перед одним из заместителей командарма, и тот уже не на армейском, а на приблатненном чеченском сленге, что должно было выдавать в нем прожженного вояку, давал указания: -- Короче, осмотреть то, что обработали вчера. Найти трупы, даже если они закопаны. Пересчитать, сколько их. Прикол? Но такая уж наша доля. -- Трупы вывозить? -- попросил уточнения вертолетчик. -- Зачем? -- вскинул в недоумении руку генерал. Указательный палец у него не гнулся, мизинец тоже отставился -- ни дать ни взять жест крутого "нового русского" -- Шакалам тоже хочется кушать. Короче, Москве и мне нужно знать количество трупов. Если меньше семи, то готовьтесь порыскать по окрестностям, но довести их количество именно до такой цифры. Полный вперед и карт-бланш во всем. Группы спецназа, уже поднятые командиром "в ружье", вертелись друг перед другом как спешащие на свидание женщины -- но не красуясь, а заправляясь и подтягиваясь перед боем и походом. Война -- рулетка: пойдешь считать чужие трупы, а оставишь свои. Такое свидание может получиться... -- По машинам! -- посмотрев на часы, пре- рвал суету комбриг. Горбясь и виляя задами под тяжестью рюкзаков и оружия, спецназовцы цепочками, как гуси к кормушке, потянулись к вертолетам. -- Люблю десант,-- с восхищением глядя на подчиненных, признался комбриг. Полковник искоса взглянул на него, не поддерживая восторга: не на учениях и не на показных занятиях -- с реальными патронами идут его подчиненные. Восторгаются не до боя, а после его результатов. Мало пробыл комбриг на войне, только и успел, что научить его офицеров игре в преферанс. Истинные ценности, к сожалению, придут после первых потерь. -- Я с тобой,-- комбриг, возбужденный больше обычного, направился к машине командира полка. Однако полковник кивнул ему на соседнюю -- Под один удар две головы не подставляют. Ох, совсем мало пробыл в Чечне спецназовец. А судя по орденским планкам, где красиво, под оргалитом, но читались одни юбилейные медали, то и до звания подполковника сумел дослужиться, ни разу не попав на войну. А уж их-то с началом перестройки народилось столько, что другие желающие и не блатные навоевались к таким звездам и должностям под завязку. -- Земли касаться не станем, десантируйтесь с высоты,-- напомнил вертолетчик и пошел к своей машине. Та, вместе с солнечным бликом скосив на него стеклянный глаз, поняла, что вновь обречена лететь под пули, и нехотя за- стрекотала лопастями. Хозяина еще подпустила к себе, а все остальное начала отшвыривать, закручивая в пыльный вихрь. С таким настроением и поднялась в воздух -- сердитая на весь белый свет, готовая растерзать, исклевать любого, на кого укажут. Командир указал ей путь на предгорье. Зарембу разбудил гул вертолетов. С высоты, на которой спецназовцы устроили себе ночлег, они видели, как некогда любимые, восхищавшие своей маневренностью и изяществом машины за- ходили на посадку в район, где вчера в упор рас- стреляли их группу. -- Нас ищут,-- подтвердил догадку Туманов, заканчивающий с Волонихиным свою смену. Краснозвездные "вертушки" снижались парами, отрыгивали на землю маленькие комочки десантников и быстро-быстро карабкались опять в небо, под защиту ставшей в хоровод стаи. Зрелище завораживающее, если учесть к тому же, что вся карусель вертелась ради них. Из-за них. Против них. -- Уходим, -- заторопился Заремба, сворачивая постель. Волонихин и пограничник набросились на "Крону", упаковали ее в рюкзак. Разворошили примятость на земле. Выскользнули из елочного окружения. Не хотел Заремба идти по дну ущелья. Спрятаться в нем легче, но и вероятность погони именно там вероятнее всего. Теперь же выхода не оставалось. Бинокли десантников приблизят склоны гор в десятки раз, и по закону подлости кто-нибудь обязательно заметит их перемещение. Догонять не станут, вызовут те же вертолеты или артиллерию. А как они работают, вчера на собственных шкурах испытали. Оказывается, при всеобщем бардаке в стране армия еще что-то умеет делать безупречно... -- В ущелье. Оно пробивалось меж двух вершин и оказалось столь настойчивым, что проторило-таки себе путь. Горы сбрасывали ущелье со своих плеч вниз, перекрывали его валунами, засаживали лесом, перегораживали плотинами-скалами. Но где изворотливостью, где прыжком, оно карабкалось вперед и в итоге тянулось и тяну- лось по Чечне и, раздвинув каменные громадины, вырвалось на свободу с другой стороны гряды. Туда, где свобода, рвались и отступающие. Но кроме гор, против ущелья ополчился еще и человек. Не успел Заремба пробежать километр и иголкой вытащить за собой коротенький кусочек своей ниточки, как настороженный слух уловил голоса. В рассветном лесу, среди яростного гомона птиц, которым словно платили из райского фонда "зелененькими" за восхваление дня,-- людские голоса слышны всегда очень далеко. Разведчики замерли. -- Чечены,-- не разобрав ни единого слова, сказали почти одновременно. -- Если уж федералы объединились с полевыми командирами против нас, то эта сумочка,-- Туманов кивнул на пояс Зарембы,-- стоит многого и портит кровь как одним, так и другим. -- Уничтожить, что ль? -- Заремба приподнял пояс. Веса -- кот наплакал, а сколько шума и трагедий... -- Это роли не сыграет,-- впервые после смерти Марины заговорил и Волонихин.-- Вместе с сумочкой им нужны и мы. Потому что прикоснулись к какой-то тайне. -- Надо делать ноги,-- подвел резюме Туманов и посмотрел на командира. -- Что мы и делаем уже два дня,-- сказал Заремба. Делать ноги на этот раз можно было только прыжком в сторону. Спешно заполнив фляги водой из небольшого ручейка, на ходу набросав в них обеззараживающих таблеток, спецназовцы начали карабкаться по достаточно отвесному склону, стараясь не оставлять следов и поймет. Через какое-то время боевики и феодалы столкнутся. Примут ли они бой, если добиваются одной цели? Чем выше поднимались, тем гуще становился лес. Он глушил голоса боевиков, и вновь необоримо звучали весенние птичьи трели. Зато внизу, на дне ущелья молот опускался на наковальню. Когда окажется, что впустую, как же рассвирепеют кузнецы! С какой злобой и нанавистью продолжат поиск виновников бесполезного замаха! Только и кузнецы ковали железо не один год. Идти только по дну оврага было бы слишком просто, и потому на склоны легли и молоточки подмастерий. С обеих сторон. Спецназовцам обращать внимание на следы теперь не оставалось времени, и они просто бежали в гору, выскальзывая, выдавливаясь наверх. Вверху их ждало только солнце, а оно -- не стреляет . Стреляют люди под солнцем. Первый выстрел в оставленном позади ущелье прозвучал одиноко, словно и раздался-то со страху или случайно. Однако стрелка очередями под- держали соседи, и через мгновение лес внизу превратился в тир, где каждому дозволили стрелять в свое удовольствие, в любом направлении и из любого вида оружия. Бой без правил, только на выживание. -- Им это нужно было? -- просипел Заремба, имея в виду спецназ. Если им требовались документы, неужели нельзя было отвернуть от боя, из- бежать столкновения? Где разведка? Прикрытие? Куда смотрел командир? А теперь положит на этих склонах головы ни в чем не повинных, ничего не понявших в этой войне ребятишек, а толку- то? Про боевиков не думалось, жалел своих. Пусть даже они и шли против "Кобры". -- Ума большого не требовалось,-- согласился Туманов. Ружье только вскинь, а потом лишь успевай подносить патроны. Неизвестно, сколько бы продолжался бой в ущелье, не появись в небе вертолеты. Стрелять они, конечно, не могли из боязни зацепить своих, но нужный эффект произвели: огонь начал постепенно слабеть. Противники разъединялись, отступали, загораживались все новыми и новыми деревьями, за стеной которых уже не мелькали. А не видя врага, новички успокаиваются, дают передышку оружию. -- Теперь окажемся виноваты еще и в том, что вывели десант на засаду,-- продолжал угадывать дальнейшую судьбу пограничник. -- Пора идти,-- поднялся Заремба. Оказалось, не о бое размышляли, а под прикрытием разговоров о нем дали себе небольшой отдых.-- Нам все время нужно идти. Вертолеты принялись зависать, опускаться -- скорее всего, подбирать убитых и раненых. Не- ужели командир десанта не услышал боевиков? Ведь те шли, не таясь и не веря, что кто-то окажется у них на пути. Судить за такую безалаберность или заставлять самого везти погибших домой и вручать матерям! Сразу бы почувствовал цену жизни подчиненных... Думал так, примеряя на себя место командира. Значит, не отошла еще армия от сердца, он еще и ней, в ее проблемах. Неужели нельзя будет вернуться? Неужели расставание -- навсегда? Кажется, десант отправлял не только раненых, но сворачивался и сам. По крайней мере, слишком часто опускались "вертушки". Значит, одной заразой стало меньше. Зато оставшаяся разошлась не на шутку. Поняв, что волей случая ущелье впереди проверили федералы, они тоже полезли на склоны, разделившись традиционно на две части, но все равно имея достаточное численное преимущество перед спецназовской троицей. От боя не уйти. Туманов, произнесший фразу, сам же и виновато развел руками -- извините, что говорю правду, Но так случится на самом деле. -- Значит, будем биться,-- спокойно отреагировал Заремба. Но хода не сбавлял. Бой откладывается на последнюю секунду. Бой свяжет по рукам и ногам, накроет паутиной, понастроит преград. В тылу врага хороша разведка, но если она обнаружена -- начинается постепенное преследование или захват. Уничтожение. Убийство. Про плен ни под каким предлогом и видом подполковник не хотел и думать. Однажды ему самому пришлось освобождать разведчиков ГРУ, наводивших самолеты на лагеря чеченцев и захваченных боевиками. Ворвались на базу, где мучили ребят, стремительно, но все равно поздно: отрубленные головы разведчиков валились. на земле, животы были вспороты. После отыскали и старинный меч, которым убивали пленников. Единственное утешение от операции -- в одном из блиндажей обнаружили трех женщин- Николай Иванов. Спецназ, который не вернется 39 строителей, несколько недель томившихся в заложницах и наложницах. До момента, пока их не отправили в Москву в госпиталь, они плакали, не имея сил рассказать о себе и о том, что с ними произошло. Хотя весь ужас, который претерпели они, к тому же на свою беду все белокурые, можно было представить. Вот тогда Заремба и поднял над своей БМП красный флаг -- в знак протеста против того, что со- творили со страной и людьми сегодняшние политики... И за Марину боялся в первую очередь не потому, что на ее плечи лягут какие-то походные неудобства. Страшнее смерили мог стать плен. Бывает, что у пленниц отбирают нижнее белье только затем, чтобы банда, выстраивающаяся каждый вечер к ним в очередь, не теряла время на раздевание... -- Командир, я вернусь,-- вдруг неожиданно остановился Волонихин. -- Куда? -- Туда,-- он махнул рукой в сторону предгорья, где осталась могила Марины. -- Мы когда-нибудь вернемся обязательно,-- не до конца понял Заремба. -- Нет, я боюсь, что ее разрыли. -- Не говори глупостей,-- отмахнулся и Туманов.-- Ты соображаешь, что говоришь? -- Говорю именно потому, что соображаю. -- Хорошо,-- неожиданно быстро согласился Заремба.-- Но мы возвращаемся все. И повернул от нацеленной вершины. -- Нет, -- снова не согласился доктор. -- Я пойду один. И потом уведу за собой банду. -- Здесь командую и распоряжаюсь я,-- напомнил Заремба. Никто уже никем и ничем не распоряжается. Что? Подполковник подошел вплотную к доктору, взял его за грудки. Оказался он пониже ростом и не сказать, что пошире в плечах, но тот, кто позволяет себе сделать подобное, сильнее хотя бы духом. -- Ты станешь выполнять мои команды, -- отчетливо, как маленькому, проговорил спецназовец. -- Запомни это. До той минуты, пока не окажемся за пределами Чечни, ты -- мой подчиненный. Волонихин не сопротивлялся. Он устал, измочалил свою душу мыслями и искал утешения или смерти. И Заремба прекрасно его понял. -- Все сделаем по совести и по-человечески. ...Спускаться с горы веселее, чем подминать под себя склон. В какой-то степени желание Волонихина спасало и от погони -- возвращаясь к месту гибели друзей, спецназовцы путали противника: по крайней мере, действовали вне логики и вопреки инстинкту самосохранения, который гонит человека дальше от опасности. После боя голоса боевиков стихли, и ориентироваться стало сложнее. До конца не были уверены и в том, что десант весь поднялся в воздух. Помнились и уроки Юры Работяжева -- в Чечне картошки меньше посажено, чем поставлено мин. Доктора, рвущегося к могиле, Заремба определил в середину -- поспешай медленно. Там ему оказалось тесно, он наступал на пятки подполковнику, шилом из мешка вылезал в сторону, но Заремба держал ровный шаг. И не зря. Как только открылось среди деревьев предгорье, он присел. Десант -- или его часть -- перелопачивал, протыкал длинными саперными щупами поляну, отыскивая -- прав Волонихин -- могилу. Солдаты пока крутились на малом пятачке, ребята были похоронены значительно дальше, но если до вечера ковыряться, то кто-то обязательно наткнется на тела погибших. Но зачем ищут ? -- По периметру охрана,-- предупредил глазастый Туманов. А в небе -- и вертолеты. Они вновь, насосавшись на аэродроме керосинового наркотика и отяжелев брюхом, набив карманы боеприпасами, вампирами на запах крови приближались к предгорью. Впервые в жизни Зарембы они шли не на подмогу ему и не на спасение, и он смог представить, насколько люто могут ненавидеть их чеченцы, если он сам шлет проклятие набухающим точкам. Можно было давать сто процентов на то, что они для профилактики примутся обстреливать все подозрительные места, давая десанту возможность завершить работу потрошителей могил. Спецназовцы же вышли как раз в ту точку, куда он бы сам на месте вертолетчиков выложил пару десятков нурсов. Поэтому принялся рыскать глазами, подыскивая убежище. -- Там,-- указал Туманов на вывернутую с корнем сосну. Запрыгнули за нее -- голому и майка краше шубы. -- Нет мне прощения, мужики,-- глядя сквозь ветки в небо, скорбно проговорил Волонихин. Он продолжал будоражить свою рану, и Заремба, еще в Балашихе заранее спасавший его от подобного, и на этот раз наложил тонкий слой бинта: -- Кто знал, что такое могло случиться: наши "вертушки"... -- Ты,-- не дав закончить перевязку, сорвал бинты доктор.-- Ты интуитивно предполагал все, а я вылез со своим идиотским благородством... -- Вы, слишком умные, прекратите,-- попытался смягчить ситуацию пограничник.-- Все делалось правильно. Как одним, так и вторым. Следите лучше за обстановкой. Вертолеты на этот раз на охотничьих собак не походили -- лай не поднимали и на любой пень не огрызались. Кружились себе за собственными хвостами, а что творилось на земле -- вроде не их собачье дело. Поэтому Туманов мог позволить по- рассуждать дольше, чем обычно: -- Самое грустное и интересное -- вспомнил доверенности на получение денег в Чкаловском. И вдруг понял страшное: мужики, чем меньше нас остается, тем богаче мы становимся. Но как же мы обеднели без ребят! -- Я ни копейки не возьму оттуда. Ни копейки,-- медленно проговорил Иван. Повернулся к Туманову: -- Наброски остались? Пограничник вытащил из бокового кармана сложенные листочки -- на каждом взлетала ввысь ласточка. И не могла взлететь, потому что каким- то образом ее требовалось крепить к постаменту. Волонихин пересмотрел эскизы, потом сложил их вместе и принялся медленно рвать на части. Кусочки засунул под корневище, присыпал землей: с мечтой покончено. Вздохнув, вернулись к реалиям. Тем более что вертолеты стали приседать на поляну -- одним колесиком, только для устойчивости, и в их чревах один за другими стали исчезать поисковики могил. Что-то, видимо, спугнуло их, и спецназовцы насторожились, пытаясь понять причину спешного сбора. -- Чу! -- поднял руку капитан. Не только глазастым, но и ушастым оказался пограничник. Вдалеке послышался собачий лай -- "вертушки" наверняка привлекли внимание боевиков, и те тоже поторопились посмотреть, что такое интересное пытается найти десант в предгорье. А заодно и попытаться пощипать ему перышки. -- Собака,-- проговорил вслух Туманов.-- Хреново. Она еще не учуяла чужих, брехала в охотничьем азарте, но постромки уже рвала, готовая отличиться. И такую хлебом, даже если бы он имелся, не ублажишь. В Афганистане Заремба удивлялся, почему собаки, которые жили при лагере, не трогали своих -- даже разведчиков, уходивших на операцию переодетыми под местных жителей. Но стоило настоящему афганцу ступить на территорию части, собаки оскаливались и неслись к нему со всех ног. Как утверждали знатоки, распознавание своих от чужих шло по запаху. Афганцы, например, настолько пропахли бараниной, что никакая другая пища уже не могла перебить этот запах. Наверняка они, русские, тоже окажутся легко распознаваемыми среди чеченских специфических запахов. Ветерок легонький, плавненький преподнесет собаке меню под нос. Куда уходить -- выбор невелик. Только обратно в горы. Заремба проверил пистолет, Туманов поправил на поясе ножи. Хотел, как в кино, посыпать след табаком, даже вытащил из пачки сигарету. Но пересчитал количество оставшихся и пожалел: на весь путь все равно не хватит. Подбодрился: -- Испугали бабушку дедушкой. -- А вот снайперку нужно было взять,-- единственно о чем пожалел Заремба. Волонихин испуганно схватился за карман -- на память о Марине он взял ее маленький дамский пистолетик. Все остальное -- а остального лишь полулиповое удостоверение да боеприпасы, забрал подполковник. А снайперка -- снайперка лежит рядом с Мариной в земле. Зарыли ее. Из нее больше не стрелять, не убивать людей. Вот только сама Марина -- убита... Рюкзаки, наполненные боеприпасами, тянули вниз, прижимали к земле, успокаивали: все обойдется, зачем себя насиловать? А тут еще и Туманов обрадованно позвал: -- Сюда. Орехи. Разлапистое, курчавое дерево грецкого ореха ~ раскорячилось посреди поляны, осыпая подножие первыми, еще не совсем зрелыми плодами. Скорее всего, они сорвались от близких разрывов или их насбивал кто-то раньше и не все подобрал. Но спецназовцы на ходу нахватали зеленых комочков, затолкали в карманы, благо "пятнашки" об- шиты ими даже на спине. Лай между тем продолжал накатываться. То ли собака все же взяла верхний след, то ли у боевиков имелось задание прочесать именно данный район, но получалось, что бежать спецназовцам требовалось все быстрее и быстрее. -- Кажется, идут за нами,-- предположил Волонихин. -- Не идут, а бегут,-- поправил Туманов. -- И побыстрее нас,-- внес свою лепту в оценку обстановки Заремба.-- Готовимся к бою, мужики. Каждый поправил автомат, хотя "АКМсы", прижатые рюкзачными ремнями, боязливо льнули к груди хозяев и вместе с ними поворачивались, оглядываясь вокруг. Суперменов на самом деле очень мало. Это по страницам книг и на видеокассетах их бегает столько, что укладывай штабелями до Луны. Да, есть люди, которые умеют и знают больше, чем все остальные. Но тех, кто может буквально все,-- нет. Вон Дождевик -- вроде из всех самый крутой, а мальчишка выстрелил, и нет на свете прапорщика. На войне драк, где можно демонстрировать приемы, мало, и потому загнанными волками бегали по кругу и спецназовцы: жизнь посуровее книг и кино. И точки обычно ставят пули. Боевики издалека, на всякий случай попробовали поставить несколько штук. Очередь из автомата вышла вялой, словно заранее знала, что незачем тратить силу и злость на пустоту. Требовать от подчиненных бежать быстрее Зарембе не имело смысла -- коли подкашиваются ноги, их не уговоришь забыть об усталости. Сачкующих нет -- не спортивный кросс бегут, а жизнь спасают. Так что лучший вариант -- заранее выбрать наиболее удобную позицию и изготовиться к бою. Теперь не убегали, а искали место. Повезло Волонихину. Какие-то непонятные давние раскопки за поляной словно ждали своего часа, чтобы оказаться полезными спецназовцам. -- Есть контакт,-- запрыгнув в них, лег на бруствер Иван.-- А теперь -- марш дальше,-- приказал он Зарембе и Туманову. Те не поняли доктора, уставились: что за новые командиры появились? Тогда Иван, раздражаясь, повторил: -- Я остаюсь. Прикрою. Остаться на прикрытие в чеченском тылу -- это остаться на смерть. -- Не говори ерунды,-- оборвал подполковник, хотя прекрасно понимал, что предложение Ивана -- едва ли не единственный шанс остаться в живых остальным. -- Не творите глупость вы,-- не менее эмоционально отреагировал доктор, и даже поднял вверх ствол тумановского автомата, когда тот улегся рядом.-- Уходите. Заремба и Туманов переглянулись. Поняли: просил и приказывал не Волонихин, а его боль за Марину. Чувство собственной вины. Будь в сумке подполковника секретные документы, спасая их, они бы ушли. Но спасать криминальные бумажки, прятаться за них самим... Когда в армии, прикрывая голые зады, голодные обмороки и отсутствие боеприпасов, погнались за внешней атрибутикой и затребовали, чтобы каждая отдельная часть разработала собственную эмблему и девиз, в своей бригаде Заремба утвердил слова: "Слава Отечеству, себе -- честь!" Снятые погоны не освобождали, по крайней мере его, от взятого обязательства. -- Тихо,-- остановил все эмоции и новоявленные приказы Заремба. Вслушался, надеясь, что группа преследования Одинокого Волка останется около вертолетов. Но "вертушки", поднявшие десант в воздух, уже смолкли, не желая встревать в драку и оберегая свои стеклянные носы даже от случайных ударов. А собака вела чеченцев в их сторону. Сколь- ко боевиков окажется в цепи? -- Встречаешь банду в лоб,-- отдал подполковник приоритет боя Волонихину.-- Мы с Василием охватываем ее с боков. Главное, не перестрелять в суматохе друг друга, бить только наверняка в цель. -- Ушли бы вы,-- продолжал настаивать доктор. -- Уйдем вместе,-- закончил спор командир. Вытащил два кругляшка "лимонок", положил на бруствер рядом с Иваном. То же самое проделал Туманов. Посмотрели друг на друга -- на всякий случай попрощались. Что-то говорить посчитали излишним, однако перед тем, как разойтись, пограничник заговорчески подмигнул доктору: -- А я понял, какой памятник надо делать. Ласточка вылетает из круга, и крепится к нему одним крылом. Тогда сохранится чувство полета. А? -- Да,-- сразу согласился Волонихин, забыв, что совсем недавно отказался от идеи. -- Мы все-таки его создадим и поставим. В крайнем случае, у меня на заставе. Он все еще продолжал думать, что служит... Мечты прервал совсем близкий лай собаки и поставленные каким-то настырным учеником новые точки. Заремба и Туманов шмыгнули в разные стороны, принялись охватывать склон с двух сторон, выдвигаясь навстречу погоне. Теснее соприкоснешься -- легче убить врага. Волонихин остался на месте. В дополнение к подарку друзей выложил свои гранаты, пересчитал. Под руку попались грецкие орехи -- миниатюрные копии "лимонок". Торопливо снял с одного зеленую кожуру. Складывающимся при- кладом автомата прижал орех, заставил его треснуть пополам. Плод оказался незрелым, в бледной оболочке, к тому же сам вываливаться из утробы матери он не хотел, и его пришлось выковыривать ножом. А вот попробовать деликатес не успел. На поляну, высунув язык, вырвалась огромная черная овчарка. Она замерла на миг, ослепленная пространством и светом, намерилась сделать рывок к совсем близкому чужому запаху, но ее напружинившееся тело, начинающийся прыжок оборвал нож. Он прилетел со стороны Туманова, обернулся вокруг себя несчетное количество раз и, подталкиваемый массивной рукояткой, лезвием вошел овчарке под лопатку. Собака взвизгнула, враз потеряла упругость и рухнула, судорожно пытаясь лапой достать до раны и выбить дышащий вместе с ней нож. -- Браво,-- оценил Волонихин, готовившийся выпустить по овчарке очередь. Это получилось бы не совсем здорово -- раскрывать себя преждевременной стрельбой. Враг не должен видеть замах, он обязан получить сразу удар. Желательно нокаутирующий. Чеченцы, обеспокоенные непонятным повизгиванием овчарки, выбежали к ней почти все сразу, гурьбой. Мало, мало их учила война! В живые тела, в шевелящуюся массу и выпустил весь рожок Волонихин. Заставил упасть живых и мертвых, отбросил обратно в лес запоздавших. Не надеясь до конца на пули, точным дальним броском уложил туда же пару гранат. Пока грохотало и осыпалось, поменял магазин и замер, держа под прицелом поляну. Обойти ее не составляло труда, но по бокам -- Заремба и Туманов. Они пока молчат, значит, чеченцы еще приходят в себя, не дергаются. -- Ну, кто следующий? -- поторопил их доктор. Вместо себя боевики послали в разведку пули. Они зароились, зафьютелили, закапываясь рядом в землю, расшибая сослепу лбы о деревья, улетая бесцельно далеко за спину. Иван молчал, выжидая движение. Однако чеченцы что-то закричали: судя по резкому и повелительному тону, вызывая по рации подмогу. Подмога -- это хуже, здесь бы с оставшимися справиться. Рация не понравилась кому-то еще: крик вдруг захлебнулся на полуслове. Чисто интуитивно Волонихин догадался, что это Туманов пустил свой второй нож в связиста. И по тому, какую беспорядочную стрельбу открыли в ответ, понял: угадал. Но с сожалением отметил и другое: стреляли слишком многие. Значит, в первой шеренге рухнули самые бестолковые и нетерпеливые боевики, желавшие отличиться. Бой продолжится с оставшимися -- профессионалами, и здесь патроны требуется беречь и беречь. Не говоря уже о том, чтобы востро держать ухо. -- Побережем и подержим,-- разговаривал сам с собой Волонихин, оглядывая арсенал. На бруствере лежало четыре магазина и столько же гранат. Крайняя чуть съехала и поддерживалась какой-то травинкой, но когда Иван попытался уложить ее более надежно, в ответ получил целую порцию достаточно прицельного огня. -- Нельзя так шутить, хлопцы,-- вжался в землю. Переполз чуть левее. В общей суматохе пальбы опытно уловил короткие, в два патрона, чисто профессиональные выстрелы Зарембы и Туманова. Значит, все же затесались волками в курятник, отщелкивают крайних. Надо подсоблять, отвлекать на себя внимание боевиков. Делать вид, что бой ведет он один. Чуть пострелял, стараясь целить под кроны деревьев. Всем хорош новый автомат, и пуля для войны у него чудо -- имея смещенный центр тяжести, уже в полете начинает кувыркаться. И дай ей только преграду, разворотит и изрешетит. Здесь не как встарь, когда после попадания в мизинец пуля отрывала только его и на этом все заканчивалось. Новая способна пойти по всей руке, погулять по телу и с клочьями выйти где-нибудь в животе. Одно плохо: все эти прелести для боя на открытой местности. В лесу же каждый листок, малая веточка точно так же способны изменить полет пули и увести ее похлеще любого бронежилета в сторону. Чеченцам в этом плане проще, у них в каждом отряде половина боевиков ходит со старыми автоматами. Есть даже с деревянными прикладами. Тяжелее, но уж куда стрелок пустил пулю, туда и дойдет. -- И долго мы так будем прятаться? -- пригласил Волонихин в атаку боевиков. Не шли, выжидали и присматривались. Их пыл охладили стоны раненых. Волонихин, не слыша и двухпатронных очередей, принялся чаще постреливать сам: наверняка спецназовцы станут прятаться в его очередях. Чем больше сделают они в тылу, тем легче на фронте. И посмотрим, чья возьмет. Смерти уже не ждал, как несколько минут назад, когда от отчаяния решил остаться на прикрытие. -- Поживем,-- цедил он, метаясь по траншее.-- И памятник в самом деле поставим. Получите... Ласточка над поверженным вертолетом. Он падает, а она взлетает. В небе должны летать только птицы. На третьем рожке "сидел" дольше, чем на предыдущих двух. Патроны таяли, землей кидаться потом не будешь. Как там учили командиры-отцы- замполиты: "Первый выстрел мой -- и в цель". Где они, цели? Почему притихли, не стреляют? Он приподнял голову, и в ту же секунду острой бритвой полоснуло по щеке. Боль затмила сознание того, что выстрел прозвучал сзади! Обошли?! Доктор оглянулся и тут же расстрелял одной очередью так оберегаемый магазин -- на него бежали бородатые боевики в чалмах. Нет, это были не чеченцы. Скорее всего, сзади подошел один из отрядов мусульманских наемников, не в избытке, но промышлявших в Чечне ненавистью к русским и христианам. Возможно, именно на них выходили по рации, их звали на помощь. И вот они, бородатые и крупные, бежали к своему врагу. Пересоединить магазин Иван не успевал. Смог дотянуться только до гранат и бросить их в бородачей, не останавливавшихся даже под огнем. Три "лимонки" ушли одна за одной, а когда потянулся за четвертой, рука схватила землю. Травинка все же не выдержала веса гранаты, надломилась, и "лимонка" зубцами, как траками, проехав по узкой зелен