жить оборудование формы! - кто крикнул из
строя.
     - Нет, товарищи  курсанты! - слово взял  Вертков-- Мы должны, соблюдать
распорядок дня, утвержденный  приказом начальника училища. Но разрешаю после
часа   здорового  курсантского   сна  продолжить   подшиваться.   При   этом
сосредоточится возле дневального. Вернее возле лампочки, что висит над  ним.
Записываться  у  дневального. Чтобы когда  дежурный по  батальону пойдет вас
считать по  головам, ногам и иным конечностям, знать  где, кто  и пофамильно
находится.
     - А зачем считать по головам и ногам? - вопрос из задних рядов строя.
     - Чтобы  количество голов и ног  совпало.  -  съерничал Тропин - А,  то
будет бардак, когда не совпадет количество. Не порядок! О! - и  для важности
поднял указательный палец.
     Провели вечернею поверку. Умылись, разошлись по палаткам. Одна  палатка
- одно отделение - восемь человек. Взвод  -  три палатки.  Рота - двенадцать
палаток.
     В нашей палатке не было фонаря.
     - Ну, что спать? - я начал раздеваться - У кого будильник есть?
     - Я у дневального записался. - Олег Пинькин.
     - Себя, небось только?
     - Нет. Всю палатку.
     -Молодец, Пинькин!
     - Главное чтобы он разбудил, а не забыл.
     - Наших в наряде нет. Остальные могут и забыть.
     - Еще гладиться надо.
     - Проспим, потом утюг будем до самого обеда ждать.
     -  Ничего.  Успеем  погладится.  -  Максим  Пономарев  ("Макс"   он  же
"Пономарь"), и вытащил утюг.
     - Спер?
     -Хорошо приладил.
     - А шухера не будет?
     - Никто не видел?
     -  Никто не  видел,  кроме  Пашки Филиппенко  ("Филипп")  из четвертого
взвода.
     - Вроде нормальный парень. Не должен заложить.
     - Не заложит. Он второй утюг прихватил.
     Палатка грохнула от смеха. На весь батальон осталось всего два утюга, и
нет гарантии, что их тоже не увели. Два утюга точно в нашей роте.
     Даже, если  в случае  не разбудят  нас,  то минимум половина  батальона
будет  не выглаженная. Что уже само по себе приятно. Не только  тебя  одного
драть будут, а всех. А когда всех  - то, значит,  никого. Никому  не обидно.
Все дураки, а не ты один.
     Я коснулся только подушки, как тут же вырубился.
     Когда был  студентом, то казалось, что хронический недосып  бывает лишь
во  время  сессии.  Все  остальное время можешь  спать.  Даже если  прогулял
занятия, то можешь сварганить липовый больничный  и оправдаться. Я делал еще
мудрее. Сдавал кровь. В  день сдави  крови можешь не учиться, плюс  еще один
берешь когда захочешь. За одну  сдачу крови я мог  спокойно  перекрывать два
дня. Сдавать можно не чаще чем раз в две недели. Я так пристрастился к этому
делу, что уже  по  истечению  двух  недель  чувствовал  какой-то дискомфорт.
Хотелось  сдать  кровь.  Плюс  бесплатная еда для  доноров. Ешь перед сдачей
крови. Масло, шоколад,  печенье,  сладкий чай.  Так  все  стояло на столике,
медицинский  персонал,  рассчитывал,  что  донор слопает печенюшку  и пойдет
сдавать кровь.
     Наверное. Так оно и было,  пока студенты не надыбали такую кормушку. Мы
бессовестно сжирали все,  что было на столе и  бесстыдно  требовали добавки,
порой, просто заглядывали и воровали пачку-другую печенья.
     Морально  ощущал  себя спасителем чей-то  жизни.  Плюс ко всему,  после
сдачи  крови реально увеличивалась потенция. Мужская  сила.  Член половой не
просто стоял, а бил по голове. Девушкам тоже это нравилось...
     А после сдачи выдавали талон на бесплатный обед в столовой. Мы покупали
бутылку   водки,  чаще   -  вина  (надо   же   было   компенсировать  потери
гемоглобина!),  и  под   бесплатный   комплексный  обед  уминали  все,   что
полагалось. А потом спать.
     Здесь  же все  было  несколько  иначе. Спать  хотелось  всегда и везде.
Оттого  часто  все были  злые, раздражительные.  И если  выдавалась малейшая
возможность, то засыпали все и везде. Пусть даже это было пять минут, но все
использовали для сна. Сон, равно как и еда - это святое! Жрать тоже хотелось
всегда. Ну, не  считая мыслей о  женщинах. Здесь и без  сдачи крови хотелось
тесного   общения   с  девчонками.  И  не  важно  симпатичная   она  или  же
крокодилица... Но девушек мы видели лишь во сне.
     Если в институте девчонок было много. С любой можно было познакомиться.
Перекинуться парой  фраз,  пообедать, поужинать, сходить  в кино, а  часто и
предаться любовным утехам.
     В первые  же дни  абитуриентства нас  просветили старшие товарищи,  что
секс у курсанта младших курсов бывает как Новый Год. Но Новый Год - чаще.
     И поэтому я натянул одеяло на голову  и уснул.  Одеяло на голову -  так
теплее. Август в Сибири - уже холодно. По утрам на траве иней. В обед - жара
-- загорай, а ночью можно холодильник отключать - мясо не испортится.
     -  Эй,  второе  отделение  -  подъем.  Послышался   приглушенный  голос
дневального.
     - А?
     - Что? Вставать?
     -Вставайте, подшиваться!
     - Спасибо, что не забыл разбудить.
     - Парни, вы утюг не брали?
     - Нет, а что спиздили?
     -  Ну, какие-то гады утащили.  Все ходят, спрашивают. Грозятся старшину
поднять.
     -  Ну, поднимут,  что? Он выдаст новый утюг или родит его,  или сыскной
собакой спаниелю будет работать.
     - Ага. Нюхай, старшина,  ищи, след! След! След! Плохая собака! В будку,
Старшина!
     - Надо будет собакой назвать старшиной.
     -Лучше свинью, как в анекдоте, приедешь в отпуск - зарежешь!
     - Как будто это мы утащили. Вон в других ротах пусть ищут.
     - Говорят, что наши, мол, мы всех ближе к бытовке.
     - Не ссы. Пройдет строевой смотр, вернут утюги.
     -  Да, хоть к сдаче  наряда нашлись, а  то  хрен сменюсь.  Фиг на  этот
строевой смотр, я на него не иду.
     - Пусть с получки высчитывают.
     - Точно не брали?
     - Не брали. Сейчас  будем форму растягивать, да, под матрац укладывать,
чтобы к утру ровной была.
     - М-да, дела.
     Дневальный  вышел,  озадаченно качая  головой. Он не верил  никому, тем
более нам. Но не докажешь никому и ничего.
     - Макс,  надо будет вернуть утюг перед сменой  наряда.  А то  парни  не
сменятся. Весь наряд по лагерю не сменится. Я натягивал задубевший на холоде
мокрый сапог.
     -  Положу. - Пономарь увертываясь от машущих рук одевающихся, натягивал
сапоги. Сложно на  маленькой площадке  с низким  потолком одеваться сразу  8
здоровым парням.
     - А  потом надо прикарманить снова  на сутки. -  это Олег Алтухов подал
голос.
     Вышли на улицу. Казалось,  что в  палатке холодно. Но на улице было еще
холоднее.  На  передней  линии  горели  тусклым огнем  четыре лампочки  - по
лампочке  на  каждую роту.  Возле них сидели и подшивали фурнитуру курсанты.
Изредка хлопая себя по  спине, щеке, телу, убивая комаров,  мошек, которые в
большом количестве роились вокруг лампочки.
     Мы подошли  к  тумбочке  дневального нашей роты. Устроились на  бревне.
Снимать куртку  вообще  не хотелось.  И  вообще  какого хрена я  тут  делаю?
Сюрреалистическая  картина. Сальвадору Дали не снилось это. А  то бы  он  не
такое нарисовал. Говорят сюжеты своих картин он  подсматривал в дреме. После
обеда дремал в кресле, брал большой ключ,  ставил большой  серебряный поднос
на пол. Засыпал, пальцы разжимались, ключ падал. Дали просыпался от грохота,
и то, что ему пригрезилось в коротком сне, переносил на холст. Его бы сейчас
к нам,  ему  не понадобился ключ  и  поднос  серебряный, стой,  рисуй. Фурор
гарантирован.  Эх,  спать охота.  Всякая  дребедень  в голову лезет.  Да,  и
пожрать бы не помешало бы!
     Первый час ночи, полуголый  пришиваю погоны, искалываю  пальцы, ни фига
не видно. Комары эти жрут! Надоели! Надоело все! Спать охота! Домой хочу!
     Из бытовки показалась голова Макса.
     - Эй, второй взвод, кто там следующий?
     - Я. - я встал  и пошел  погладить форму. После нашего кросса по  слабо
пересеченной местности  в  новых  сапогах,  под командованием  доморощенного
дегенеративного   фашиста  с  замашками  садиста  Бударацкого,   пришлось  в
нескольких местах застирывать брюки, а  после того как  они высохли на  мне,
приобрели несколько жеванный вид. В армии говорят "как из жопы".
     - Э, что утюг появился? - кто-то заинтересовался нашими перемещениями.
     - Откуда? - я искренне удивился - Где?
     - А что он тебя зовет?
     - Бабу из Ягуновку Макс притащил. Вот по очереди дерем ее. Если хочешь,
то у Гурова список - записывайся. Он -следующий.
     - Бе-е-е! - изобразил рвоту.
     -  Ну,  как хочешь. Я пожал плечами. Потом захочешь,  а  она уже убежит
домой. Рассвет скоро. Ей на работу надо. На дойку утреннею.
     Зашел в бытовку. Там заканчивал  гладить форму Макс. Там же был Филипп.
И еще двое из 43 и 44 роты. Из 41 роты никого не было.
     Я вкратце рассказал, что было на улице.
     - Если, что то я тоже с вами! - Пашка Филиппенко поднял руку.
     - А ты, что делал? Свечку держал?
     - Отбивался от нее!
     Так за болтовней я погладил форму. Только  вот, жаль, что подшиваться в
бытовке невозможно. Мало места.  Четверо  когда гладят  на  обычных  столах,
застеленных старыми армейскими одеялами, то мешают друг другу, не говоря уже
про посторонних.
     Заглянул дневальный.
     - О, ё! Вот и утюги нашлись! А ведь ни одного не было.
     -  Ничего подобного - 43 рота  -  все на месте было. Мы пришли и  утюги
стоят. Даже кто-то из розетки не выключил. Мог случиться пожар! Мы спасли.
     - Ты только не ори, что утюги нашлись! - попросил я его.
     - Сейчас 41-я прибежит. - добавил парень из 44.
     -  Эти  чмыри  завтра хотят  комбату  жаловаться.  Что  они  не  смогли
погладиться. А меня за это вывернут на изнанку и на вторые сутки оставят.
     - Не суетись, Маша, под клиентом! - Пашка хлопнул его по плечу - Мы все
поглядимся  к подъему, а там их  дело. Часок останется.  По  утюгу на каждый
взвод, пусть торопятся. Успеют. В большой семье хлебалом не хлопай, без мяса
останешься!
     - Кто первый встал - того и тапочки.-- добавил Макс.
     - Кто первый встал - того и валенки. По зиме на двор в уборную сбегать.
     - Коль хочешь, есть и сыр и сало - не разевай своё хлебало!
     - Так оно так, да, как бы... -- дневальный махнул рукой и вышел.
     - Эй, 42-я. -  обратился парень из 44-ой  - А, может. Вы того, отдадите
один утюг 41-й? А то у всех один утюг, а у вас - два.
     - Ты свой утюг где взял?
     -  Как  где? - он  удивился  - Здесь, конечно. Утюги  пока не растут на
деревьях.
     - Именно, что здесь.
     - Ты один воровал?
     - Ну.
     - А было бы  вас двое,  то вы бы два  утюга утащили. А было бы четверо,
так и все четыре. Так?
     - Ну, вроде так.
     -А  ежели, "так", так и нечего здесь гриздеть! Нас двое  было, вот мы и
два утюга взяли. Было бы пятеро, то и бытовку бы прихватили! И не фиг с этой
сорок первой ротой делиться награбленным. Пусть сами себе  украдут и гладят.
Утюгов  на  всех  не  хватает.  Побеждает  тот,  кто   думает,   чтобы  быть
выглаженным, и не желающим быть выгребанным завтра на строевом смотре. А они
ходят как в штаны  насрали. Пусть и так ходят дальше. Если тебе хочется быть
добрым - отдай свой утюг. Все равно уже почти закончил.
     - Ага! За мной весь взвод, да, и, наверное, вся рота. Порвут на части.
     - Вот видишь, ты еще и трус! И паразит.
     - Это еще почему?
     - Хочешь быть хорошеньким за чужой счет. Не выйдет, паразитический трус
или трусоватый паразит. Как нравится, ненужное -- зачерк
     Я закончил гладить  и вышел в проем, махнул  рукой.  Тут  же  Бровченко
("Бровкин")  Серега пошел  гладить  форму,  я же  занял нагретое им место  и
принялся дооборудовать форму.
     С погонами  вроде все понятно.  Уловил, что и как. С петлицами--  тоже.
Вставил эмблемы. Потом пришивай петлицы к углам воротника.
     Эмблемы  связисткие  представляют  собой  симбиоз крылышек,  молний,  а
посередине  маленькая  красная звездочка.  Крылья,  наверное - от  голубиной
почты, а вот молнии - электросвязь. Ну, звездочка - это армия.
     В армии  все любят расшифровывать, везде ищут  тайный  смысл.  Послание
пришельцев, наверное. Символизм просто обожают.
     Так,  например,  нашу эмблему расшифровывать  как "Нас  ебут  так,  что
молнии сверкают, а мы лишь крылышками машем".
     У  мотострелков  эмблема представляет собой  лавровый венок  со звездой
внутри. Она расшифровывается "Сижу в кустах и жду "Героя".
     У автомобилистов - два автомобильных колеса,  соединенные  мостом, а по
бокам крылышки мохнатые - "Кошачьи яйца".
     А вообще.  Если смотреть на наши  - связные эмблемы, то очень похоже на
жука. Их  за это и прозвали "мандавошками" -- лобковая  вошь. Почему  именно
лобковая?  Не знаю.  Видимо много кто  из связистов цеплял такую  заразу.  И
знает, как выглядит это насекомое. В армии о бабах думаешь 24 часа в сутки.
     С другой стороны, конечно, не очень благозвучное название. Но традиция!
А мы традиции соблюдаем! О, как!
     Да,  и  потом, когда  все  так  называют,  как-то  не  задумываешься  о
первоначальном значении этого слова.
     Так вот. Все  это  я  присобачил  куда положено.  А вот с "подшивой" --
подворотничком   повозился  изрядно.   Что  проще,   казалось,   бы?  Выдали
подворотничок. Его надо пришить к воротничку.
     Вон, у тех,  кто из войск пришел -  толстый ровный подворотничок. А тут
он - тонкий.  Все время норовит собраться гармошкой.  Он должен  выглядывать
над  воротником  на  миллиметр  -  толщина спички. А  у меня  как синусоида.
Вверх-вниз.
     И какой урод придумал  такую фигню! Не могли пришпандорить на кнопках и
продавать.  Купил, и  раз -  все на месте. А  тут как  проклятый, в темноте,
пришиваешь его. Да, будь он проклят! И каждый день  его менять! Все шею моют
каждый день. На гражданке  ни один дебил не придумал  пришивать  к воротнику
подворотничек! Просто  какой-то садист  из тыловиков  придумал!  Я  уже тихо
начинал  закипать. И понял, откуда рождается ненависть к тыловикам в армии -
с  подворотничка! А  старшину ненавидят  из-за тыловиков. Нет,  он, конечно,
свинья и без тыловиков, но с ними - он двойная свинья!
     Тут вроде как кто-то  услышал мои мысли и  со  стороны 41 роты раздался
вопль:
     - Бля! Какая падла спизди...а у меня подворотничек!
     - В армии не пиздят, а проебывают! - послышался голос Вадима Бежко!
     В  голосе его  слышалось самодовольство.  Вот гад!  Я  присмотрелся. Он
пришивал погоны. Значит, в  точности исполнил инструкцию. Может и "приладил"
у кого-то и подшиву? Знай наших! Мы - сорок вторая рота!
     Лампы, что висели над  нами, отбрасывали  мертвенно-бледный свет. Свет,
конечно, вроде как он есть, да, вот читать под ним, и подшивать форму крайне
неудобно. Не очень-то и видно.
     Да, и морды у нас окрашивались в голубоватый оттенок.
     Гуров это заметил.
     - Морды у нас синие, как у покойников, или как у алкашей.
     - Эх, сейчас бы портвешка бы замахнуть стакашку. - Артур Ковалев.
     -  Был у  нас в городе  случай - Гуров начал рассказ. -  дело было  под
Новый  Год.  Два дежурных кочегара в местной котельной,  они  там  маленький
район  отапливают, как  водится,  затарились. В праздник же смена! Портвешка
взяли, "чернила" всякие, закусончика...
     - Слюна уже капает. - голос Женьки Попова.
     -  Ты  погоди  им  завидовать.  Ну,  вот. - продолжил  Гурыч  -  сидят,
выпивают,  все на мази. Новый Год встретили. Посидят, выпьют, потом  угольку
подбросят в топку. Все как  каждый день, только вот праздник же - Новый Год!
Он-то их и сгубил...
     - Померли что ли? - Костя Фоминых - Фомич.
     -  Если бы  померли!  Хуже. Кончилось  у них все. Не рассчитали,  что в
праздник так  все быстро уйдет. А выпить-то еще  охота. Ну. Что делать? Куда
бежать?  Народ, вон,  шумит  за  стенками,  гуляет, хлопушки,  да, пробки из
шампанского  вылетают. Красота. Ну, вышли они. Ну,  налили им несколько  раз
шампанского. А  мало. Водичка сладенькая.  Не более того.  А душа  праздника
требует. И вспомнили наши кочегары, что рядом городской морг.
     - Бр-р-р-р! - покойники ночью - Олег Алтухов.
     - А ты их не бойся! Там спирт есть!
     -  Правильно, там где медик,  пусть и патологоанатом, значит,  там есть
спирт! - поддакнул опытнейший Ефанов.
     - Вот, именно так и  рассуждали два друга. Они знали сторожа и пошли  к
нему. Но  там  такая  закавыка.  Сторож там приходящий. Он сидит и  охраняет
больницу,  это все в одном дворе. А  когда  труп привозят,  то  он выходит и
принимает.  Что морг-то охранять? Покойники не разбегутся.  И вот пошли они.
Тихо  выдавили окошко, на веревке один спустился,  морг в  подвале, с  собой
баночку  трехлитровую  прихватил.  Свет  зажигать  опасно,  могут  заметить.
Шарился,  не  нашел  он  спирта в  бутылках. Стал  открывать всякие банки  с
заспиртованными органами. Темно, так, на ощупь. Что находит, вытаскивает - в
угол закинул, а спирт - в баночку.
     - Гадость.
     - И не упокоился, пока все эти баночки  не опустошил. Но  все равно, не
получилось трех  литров  спирта.  Ладно,  вылез. И  побежали мужики  в  свою
кочегарку. Смотрели, нюхали, что же  они "подрезали".  И  воняет  жутко. А с
другой стороны - спирт же он всю заразу убивает. Ежели, даже, допустим, была
там чума, не  надо  ее  бояться.  Была  чума  и нет ее. Так  спирт все убил.
Развели они его.  Сначала  по чуть-чуть.  Договорились,  что если кому плохо
станет  - взывает  "скорую", да, больничка, вон, рядом. Выпили. Поморщились,
хотя,  вроде и  нормально прокатило. Посидели  полчаса,  посмотрели  друг на
друга.  Нормально.  Подкинули  еще угля.  Еще?  Давай  еще! Эх,  хорошо, они
рассказывали, пился тот  дармовой спиртик. Мягонько катился, как по маслицу.
Дальше -- больше. Выпили  они все, что было.  Упились  в дым. Упали, уснули.
Утром смена приходит. А они синие... Ну, все, думали, что померли мужики...
     - Как синие? Ты же говорил, что они говорили, что спирт хорошо пился?
     -  Сбегали за  врачами. Те  подходят  к ним. А они синие, цвет  кожи  -
синий, как  у удушенного морда, а сами в умат пьяные спят. Их на носилки и в
отделение. Мужики как дрова, ничего и не чувствуют. И началось... Консилиум.
Сначала смех. А потом надо же как-то их лечить. И давай и так и эдак. А кожа
как стала по всему телу синяя, так и осталась.  И терли эту кожу чуть ли  не
отбеливателем, хлоркой.  Ни  фига.  Новая  растет  синяя!  Потом  уже  давай
исследовать то, что в банке осталось. Не могут врачи и химики сказать отчего
кочегары  посинели.  И органы,  что они выбросили,  исследовали, может,  там
какая болезнь, что синеют. Не  положено советским людям  синими ходить!  Они
розовые должны быть, на худой  конец с красными носами,  но не синими. Так и
не нашли отчего  морды синими стали... Выписали их. Справки дали,  что у них
такой естественный цвет кожи, полученный в результате неизвестной химической
реакции. Так их в городе и прозвали "синенькими" или "баклажанами".
     - Пить-то бросили?
     - Да. Какой там, бросили! Их жены бросили. Кому нужен синий муж? Может,
от него дети синие будут?
     - А кровь у них синяя, голубая?
     -  Ну, да,  оттого и  выражение пошло  "голубая  кровь", что  кто-то из
предков спирта опился? С органами консервированными.
     - Да,  нет. Кровь красная.  Точно также как у негров.  Кожа  черная,  а
кровь красная.
     - М-да,  а  если  бы они начали размножаться, то  положили бы основание
новой расы - синих людей.
     - Тебе такая баба синяя нужна?
     -  Да, ну, на  фиг!  В темноте  на мертвечину  похожа! Да, и на солнце,
думаю, что тоже не нужна мне такая!
     - А по мне сейчас хоть синяя, хоть черная, желтая, красная - всё едино.
Только дай! И сейчас!
     - Вот только о бабах сейчас не надо!
     - А о чём? О еде?
     - И про еду не надо!
     - Об угрозе НАТО лучше. И сон проходит .
     -  Ну, да, ворваться бы на танке,  как мой дед, в  Берлин! Там и бабы и
шнапс и жратва!
     - Тьфу!
     -  Ладно, я  пошел спать! К  утру все выглажены, подшиты.  Смотрите, не
проебите фурнитуру! - я аккуратно сложил куртку и пошел в свою палатку.
     В палатке  кто-то уже  спал,  но основной массы не  было, все подшивали
форму. Точно также я аккуратно сложил  брюки. Чтобы не помялись  за  ночь. И
лег  на  свой матрас. Укутался  одеялом с  головой. Само  одеяло лишь  носит
название.  Оно  вытерто, просвечивает. Но лучше  такое,  чем его  отсутствие
вообще. Так теплее, и так  можно побыть в одиночестве, собраться  с мыслями.
На гражданке проще. Захотел  побыть одному - ушел в свою комнату, и  все.  А
тут не получится. Надо привыкать,  что постоянно с людьми.  И  ты  на виду и
люди перед тобой.
     Казалось, только закрыл глаза, как дежурный по роте трясет за плечо
     - Вставай, через десять минут подъем! Форма номер два.
     Одна  из привилегий замкомвзвода -  поднимают  тебя за  десять минут до
подъема,  и ты  спокойно  одеваешься, и не  вскакиваешь со всеми,  путаясь в
штанах, куртке,  не  обуваешь сапоги со  сбившимися  портянками,  а спокойно
оделся. И спать укладываешься  на  десять минут  позже всех. Смотришь, чтобы
все  улеглись.  Можно  спокойно,  без  очереди,  суеты и  толкотни  умыться,
выкурить сигарету перед сном.
     Форма номер два - это когда ты с  голым  торсом. По пояс сверху раздет.
Вышел.  Туман.  Зябко.  Потираю  плечи, руки.  Сыро.  Лето  в  Сибири быстро
заканчивается. Всего две недели  назад было за сорок градусов жары, а сейчас
по утрам вместо росы, зачастую, иней серебрится.
     Ничего хорошего!
     Дежурный офицер посмотрел на свои наручные часы:
     - Батальон - подъем! - заорал он.
     - Сорок первая рота - подъем!
     - Сорок вторая рота подъем!
     - Сорок третья рота подъем!
     - Сорок четвертая рота подъем!
     Я тоже не отстаю от общего утреннего переполоха.
     - Второй взвод! Подъем! Строится!
     Замкомвзвода командуют взводам. Командиры отделений - отделениям.
     - Первое отделение - подъем!
     - Второй взвод выходи строится!
     -  Рота строится! - это уже старшина  с  перекошенным  ото сна и  жизни
кривой мордой.
     Рота быстро построилась. Быстрее всех. Отчего быстрее всех? Оттого, что
больше дисциплины или лучше организована? Шиш! Точно также как и с  утюгами,
точно  также  и  с туалетом.  "Очек"  на  весь батальон не хватит  сразу.  А
мочиться под березами не получится - светло. А в туалет уже охота. Холодно в
палатке. Жидкости в организме, уже много, кажется, что еще несколько минут и
из ушей польется. Секрет прост. Когда  меня и других "замков"  поднимают, то
мы поднимаем свои  взвода,  и те  тихо, одеваются и ждут команды "подъем". И
выскакивают первыми, строятся первыми и в туалет бегут первыми.
     -  Рота становись! Равняйсь, смирно!  Замкомвзводам доложить  о наличии
личного состава!
     - Первый взвод, незаконно отсутствующих нет!
     И так все взвода по очереди.
     - Разойдись! Оправится! Через пять минут построение на физзарядку!
     И  вот наша рота, ломая кусты, несется мимо  других рот. Которые только
построились.  Они  переминаются  с  места  место,   перекатывая  жидкость  в
организме, с завистью глядя нам вслед.
     Эх! Хорошо же, все -таки жить на свете!  Вот из таких приятных мелочей,
например, как отлить первыми в батальоне и выстраивается жизнь!
     - Рота строится! - слышен визг старшины.
     Да,  и  по приближающемуся  топоту сапог, мы понимаем, что нам на смену
несется  очередная  рота  страждущих.  Теперь в проходе не столкнуться. Одни
рвутся на волю из аммиачной душегубки, вторые мечтают туда попасть.
     Вылетели.  Свобода.  И не так уж и  холодно.  Сквозь  туман пробиваются
первые лучи солнца. Я несколько раз взмахнул руками. Построились, побежали.
     Теперь бежим, старательно обегая  лужи.  Скоро утренний  осмотр, а поле
завтрака - строевой  смотр,  и не  дай  Бог,  если  ты сейчас грохнешься  на
влажную землю.
     Правильно мой дед говорил:
     - Весной - бочка воды и ложка грязи, а  вот осенью - ложка воды и бочка
грязи.  За зиму земля  высыхает,  вот грязи  нет.  А  за  лето и  осень  она
напитывается влагой, и маленький дождь делает ее вязкой.
     Так держать темп дышать! Раньше пытался бежать в ногу с теми, кто бежит
впереди меня. Но построение по росту, и впереди меня бегут самые низкорослые
из первого взвода. Я повыше буду. И где они делают  два шага, у меня полтора
получается. Не получается в унисон с ними бежать.
     Весь батальон бежит по одной дороге . Первая рота старательно разбивает
грунтовую дорогу,  мы --  за ней.  Ну.  А  четвертой  роте  достается уже не
дорога, а вязкий пластилин. В потом... Возвращаемся  по той же дороге назад.
Вот мимо нас несется назад  сорок первая  рота. Оно бы все ничего, но никому
не  хочется бежать по траве, по ямам, кочкам, прикрытыми травой. И встречный
поток  пытается  вытолкнуть  нас на  траву, а мы не  желаем этого, и крайние
толкаются  со  встречными, еще  немного и упадем в грязь. Злость  вспыхивает
внезапно.  Ненависть.  Хочется раскроить  тупые  морды  этих  орлов из сорок
первой роты. И слышны маты с обеих сторон:
     - Куда прете!
     - В сторону, сучьи морды!
     - Пидары гнойные!
     - Не напирай!
     - Сейчас в морду дам!
     - Ну-ка, дай!
     - "Давалка" еще не выросла!
     Выстояли. Разминулись. И вот нужно разворачиваться! И мы бежим назад.
     И  вот, уже  сорок  третья  рота  несется  нам  встречу.  Первый  взвод
принимает вправо. И вот после относительно ровной грунтовой дороги, мы бежим
по кочкам,  рытвинам,  мокрой  от  росы и инея траве, ноги  разъезжаются как
копыта  у коровы на льду. Чувствую,  что  сапоги не  то,  что  впитывают,  а
буквально всасывают росу. Сапоги как два кирпича. Руки бы отгрызть тому, кто
придумал  такие сапоги! Ну, а портянки, чую, уже всосали всю жижу из сапог и
вот-вот вылезут из голенищ  сапог. А, вот, интересно, а немцы воевали, у них
тоже были портянки в сапогах или носки? Эх! Где мои кроссовки? Любил же дома
вечером пробежаться по лесопарку по асфальтированным дорожкам!
     Добрались без  потерь.  Где стрелки на  штанах-галифе, которые с  таким
трудом и тщанием наводил вчера ночью?
     Умыться и построение на утренний осмотр.
     Умывальник - две толстых трубы с вкрученными в них кранами-сосками. Для
батальона - маловато.  Некоторые бреются станком с холодной  водой. Б-р-р-р!
Морда потом -- шкура ананаса. Шершавая, в коростах и ребристая.
     Вот  и утренний  осмотр.  Коль стрелки на  штанах  разошлись - бери две
монеты и, зажав между ними след от стрелки, води вверх и вниз. Или расческу,
и между зубцами води, наводи стрелку.
     У многих проблема.  Пардон  за столь  интимные  подробности  - идешь  в
туалет,  снимаешь штаны,  зависаешь  на  "очком",  а  брюки-то  пачкаются  о
тщательно начищенные голенища сапог. Вот и ходили некоторые в грязных штанах
на заднице. Поэтому прежде чем усесться необходимо в голенища сзади засунуть
по  куску  газеты,  которыми  потом подтереться.  Потому как с газетами были
перебои.
     Завтрак,  все  тот  же  клейстер (кому-то  попадались  куски  картошки,
кому-то  -  непроверенный  овес)  с кусками варенного  сала,  пустой  чай  и
пиленный сахар.
     И вот строевой смотр.
     Построение батальона. Полковник Абрамов  командует  чтобы приступили  к
проведению строевого смотра.
     Первый  строевой смотр. Старшины рот выходят  на десять шагов из строя,
замкомвзвода - на семь, командиры отделений - на пять. Всех  их инспектирует
сам  лично полковник  Абрамов.  Не  положено  делать замечания в присутствии
подчиненных.
     Старшины были  из  войск, так  к ним были замечания на предмет  ношения
формы. Чтобы солдатские  финты были устранены, такие как воротник "стойкой",
сапоги заломаны пассатижами на кубики, лишнее ушитое - расшить.
     Такие же замечания были и к замкомвзводам из войск.
     Зато к тем кто стоял на сержантских должностях с гражданки спрос был по
полной. Смотрели  клеймение формы, как сапоги подписаны,  наличие  расчески,
носового платка, как подстрижены, как побриты шеи, виски, как выбриты.
     Правильно ли оборудована форма. Вроде больших замечаний ни ко мне, ни к
моим командирам отделений не было.
     Командиры взводов проверяли  личный  состав. Когда смотрели сержантский
состав, то Вертков, Тропин, Баров были рядом. Рядом с моим взводом никого не
было. Не  было у нас штатного  командира взвода. Вертков совмещал  должности
командира двух взводов. Он, конечно,  пытался что-то сказать  про мой взвод,
но больше защищал и уделял внимание своему - первому.
     Когда закончили проверять меня, то на правах  командира пошел проверять
свой взвод. Шел за Вертковым.
     Вот и полковник Абрамов направляется в гашу сторону.Ходит среди  строя.
Делает замечания.
     Ну, вот вроде и все. К моему  взводу было мало замечаний. Зато у  сорок
первой было много. И был слышен их скулеж:
     - Мы не успели погладится!
     - У нас утюги украли!
     - Я упал на физзарядке!
     И жалко и смешно.
     Смотр закончился, Абрамов удовлетворен, кроме 41 роты.
     И мы гордые. Первый строевой смотр. У  нас тут все впервые, но строевой
смотр - как смотрины. Все обошлось.
     - Не зря мы утюги прятали шепчет Мазур.
     - Да, и бессонная ночь не зря прошла..
     Полковник Абрамов также был удовлетворен первым опытом  первых смотрин,
потом  дали пятнадцать на туалет и "прочие ненужности", как говорил  капитан
Баров.
     Развод  личного  состава на занятия.  У нашей  роты  было  четыре  часа
строевой подготовки, потом изучение уставов.
     Опять не обошлось без казуса. Строевая подготовка. В каждом взводе свой
барабанщик. Правдюков забыл барабан.
     Вертков долго смотрел молча на барабан, потом выдавил:
     - Правдюков, бегом в столовую!
     - Зачем, товарищ капитан?
     -  Возьмешь  две ложки и будешь стучать по своей пустой  голове,  чтобы
ритм задавать! Бегом марш, товарищ курсант, за барабаном!
     - Есть! - Правдюков бросился в сторону палаток.
     - Ослина потная! Порву на части! - шипел Гуров вслед Правдюкову.
     Потный Правдюков вернулся.
     Тропин обратился с краткой речью к нам:
     -  Докладываю  методику строевой  подготовки!  1.  Недолгий  показ!  2.
Хреновый рассказ! 3. Длительная, мучительная подготовка!
     И... Начали!
     Барабанщики  стояли  в  центре  квадратов и  задавали  ритм.  Медленно,
синхронно.
     Раз  - удар барабана.  Сделал шаг и завис в воздухе  с поднятой ногой и
рукой согнутой в локте, вторая рука, отведена  назад. Носок  сапога оттянут,
до земли  60-70 сантиметров. Рука, согнутая в локте на  уровне 3-4 пуговицы.
Кулак параллельно корпусу. Рука, что ушла назад, строго назад, ни вправо, ни
влево. Офицеры ходят и проверяют у всех как выполнено упражнение.  А ты стой
в зависшем состоянии.
     Если по утрам на траве иней, то ближе к обеду солнце жарит и палит. Пот
бежит по спине, просачиваясь в  трусы.  Штаны прилипают  к  ляжкам.  Хочется
почесаться. А еще больше хочется плюнуть на все и махнуть домой. Не для того
я поступал в  военное училище, чтобы  шагистикой заниматься! Вон,  есть рота
почетного караула, что Мавзолей охраняет, пусть  они шагают.  У  них красиво
получается,  весь  мир любуется  их строевыми  па. А  нам  скорее в училище,
удрать с  этого полигона, там, говорят, и кормят лучше. В  брюхе урчит сразу
после завтрака. И  мы  уже  не так брезгуем варенным салом. Пробуем, обильно
посыпав  красным перцем и солью.  Если не нюхать его и не рассматривать, то,
ничего - сойдет за еду. При мысли о еде, живот жалобно пискнул.
     На хрен! Смотреть прямо перед собой, подбородок приподнят. Пилотка  уже
перестала впитывать  пот и он струится  по  лицу,  по  шее, безбожно  пачкая
свежий  подворотничек! А,  задирая  голову вверх,  поневоле трешься  шеей  о
"подшиву".
     Бум-бум! Шаг. Снова завис.  Прямо  как в театре пантомимы. Только все в
зеленом. А не в черном, с белыми лицами. Лица у всех красные и потные. Скоро
станут  зелеными,  под  цвет  формы, от злости. Кажется, что  офицеры просто
издеваются  над нами. Но все без смеха.  Только крик взводного, исполняющего
обязанности ротного:
     - Делай раз!
     И барабан с бараном-барабанщиком Правдюковым ("Правдоха-пройдоха":
     - Бум-тум-тум!
     Хорошо барабанщику,  стоит в сторонке, переминается с ножки на ножку  и
барабанит в пластик.
     Закончив одиночную строевую  подготовку,  строевая подготовка в составе
отделения,  взвода.  Если  нормальные люди на  гражданке командуют  "Налево,
направо". А в армии все  не так.  Если нужно скомандовать строю  в  движении
"налево", то командуют "правое плечо - вперед, марш!" И наоборот.  Попробуй,
разберись со  всеми военными премудростями нормальному парню с гражданки.  А
что уж говорить про нацменов со слабым знанием русского языка?
     Многие помогали им. Особенно Кулиеву в моем взводе. Олег  Алтухов через
Бадалова взялся обучать Кулиева русскому языку. Попутно, осваивая узбекский.
     Это  в школе учат иностранному  "меня зовут", "это стол", "это дом".  В
армии  как  разговаривают?  На  матах. Вернее  матом. Очень  быстро  и  всем
понятно. Недаром  же старшие  курсы  нам рассказали армейский  анекдот,  что
офицер. По  выпуску из училища  обязан владеть тремя  языками: матерным  - в
совершенстве, командным - бегло, русским со словарем.
     Вот и Олег,  освоив бегло матерный на узбекском, стал его переводить на
русский  матерный.  Бадалов старательно  переводил  Кулиеву,  тот  повторял.
Алтухов  и  окружающие  покатывались  со   смеху,  корректировали   Кулиева.
Оказалось, что русский  матерный имеет  больше оттенков и интерпретаций, чем
узбекский.  А уже после  витиеватую  фразу с  матерного, могущую  обозначать
многое, адаптировали к предметам, понятиям, действиям на  русском. Многим во
взводе  это  понравилось,  и  они  активно  включились  в  процесс  обучения
русскому.
     Плюс знание некоторых слов  узбекского позволяло общаться в присутствии
других, так, чтобы они  не понимали смысла. А, слова "бар" --  есть, "ёк" --
нет. Например, "сигарета бар?"  (сигарета  есть?). "Сигарета ёк, спичка бар"
(сигареты нет, спички есть).
     И ещё выражение, аналогичное русскому "договорились" -- "хоп майли".
     Эти выражения надолго и органично вошли в лексикон сорок второй роты.
     Что сближает,  сплачивает коллектив? Правильно - ненависть. Ненависть к
армейскому тупизму,  долбоебизму.  И  срывались на  своих  же.  Если  кто-то
сбивался с ноги при повороте, то все  подразделение и все снова. Как в школе
меня на уроке  немецкого:  "alle  immer  wieder  von  neuem"  , что примерно
означало "все вместе, всё сначала".
     А  были  у  нас курсанты, которые сбивались  с ноги. Часто  доставалось
долговязому Матвееву ("Моте"), высокий,  добродушный  парень  и кемеровских,
мухи не обидит,  но, что у него, что у Полянцева ("Поляна"),  как в анекдоте
про  жирафа, доходит  только на  третьи сутки.  Наверное, у  многих  высоких
людей, прохождение сигнальных команд тормозится. Где-то посередине.  Вот они
тормозят сами и весь строй, вызывая недовольное шипение товарищей.
     - Мотя - козел!
     - Поляна, это тебе не в тайге шарится!
     Особенно был горяч и востёр на язык Андрюха Гуров ("Гурыч")
     - Мотя, я тебя после отбоя буду дрочить строевой подготовкой,  будешь у
меня ломать  плац каблуками,  пока не научишься четко  поворачиваться. Из-за
вас гидроцефалов, с Поляной, мы зависаем! Хотя,  могли бы уже курить бамбук!
(т.е. отдыхать, ничего  не  делать). Шланги ебан...ые! Жирафы длиннохвостые!
Макаки сумчатые!
     И вот снова на  исходную, и  отрабатываем строевую подготовку в составе
отделений, взвода. До ротной "коробки"  мы пока не  доросли. Глядя на другие
взвода, понимаем, что не мы одни такие тормоза. У них тоже бывает кто в лес,
а кто по дрова.
     Спустя годы  службы  я  сам  занимался  строевой  подготовкой с  личным
составом, как с молодым пополнением, так и со старослужащим. Чтобы управлять
личным составом,  он  должен  быть  сплоченным. А, что  зачастую  сплачивает
малознакомых  людей?  Правильно  -  ненависть,  злость.  В  том  числе  и  к
командиру. А, когда все  как  единый организм сплоченный, объеденный  единой
целью, тогда он управляем и можно решать задачи, в том числе и боевые.
     Но, тогда, в  далеком августе 1984 года,  я не думал об этом, тщательно
отрабатывая строевые приемы. Моя  задача была тогда - не уронить своего лица
перед  своими подчиненными,  моими товарищами.  Чтобы никто не  говорил, что
замкомвзвода - гризда не строевая, ходит как чмо. Чтобы  что-то требовать от
людей в армии, ты должен делать это сам.
     Отец меня учил. Чем отличается командир от замполита? Командир говорит:
"Делай как я!". Замполит: "Делай, как я сказал!"
     И  поэтому, постигая  военную  жизнь,  приходилось стирать  каблуки  об
асфальт плаца.
     Снова одиночная подготовка.
     Спина уже болит, нога предательски сгибается в колене, когда ее держишь
на весу. Куртка уже темная на плечах от пота, да, и подворотничек, хоть и не
вижу своего, сужу по товарищам, тоже далеко не первой свежести.
     Вертков останавливает занятия, подходит к Пинькину Олегу:
     - Товарищ курсант, что у вас в кармане?
     Олег краснеет. У него в кармане брюк оттопыривается что-то.
     - Ничего, товарищ капитан!
     Олег имеет  очень белый  цвет  кожи и  голова  белобрысая.  Очень легко
краснеет, когда злится, смущается, волнуется.
     - Доставайте, товарищ курсант.
     Пинькин полез в карман, и достал два куска белого хлеба.
     Мы все ахнули.
     - Пиздец тебе, Пенек!
     - Гад!
     - Чмо!
     - Гандон!
     - Сука!
     - Голоданец! (презрительное от "голодающего")
     Вполголоса  все матерились. Запрещено было категорически  забирать пищу
из  столовой. От этого и  понос,  паразиты.  Дизентерия  и  прочие  прелести
пищевых отравлений. Но есть хотелось постоянно.
     А вот за такие "шалости" полагалось наказание. И все его знали.  Ладно,
у него два куска, а не больше.
     -  Внимание!  Сорок  вторая рота!  - Вертков повысил голос,  чтобы  его
слышал весь плац - Упор лежа принять!
     Все  исполнили команду,  только барабанщики  стояли  столбами.  Капитан
посмотрел на них.
     - Барабанщиков тоже касается! Барабаны снять! Упор лежа принять!
     Те неохотно  проделали это.  Отжимание.  Кому охота!  Я  успел сдернуть
пилотку и засунуть сзади под поясной ремень. Некоторые решили  отжиматься  в
головных уборах. Они падали. Кто-то пытался, стоя  на одной руке, поднять ее
и спрятать  под  ремень.  Многие же  просто с сожалением  смотрели  на  свою
пилотку, лежащую на земле. Если не удастся ее отряхнуть от  пыли, то вечером
придется стирать  ее. Неприятное занятие  это  в ледяной воде. Просушить  ее
толком негде, она же многослойная, а утром нужно стоять на  утреннем осмотре
в уже чистой и  выглаженной. А с утюгами, как известно -  проблема. Так, что
во всем виноват Пинькин!
     - Старшина, командуйте! А, вы, курсант Пинькин, ешьте хлеб!
     Бударацкий рад стараться:
     - Раз! Руки согнуть! Грудь касается асфальта! Так, кто там не полностью
сгибает руки! Кто сачкует! Ждем. Вся рота ждет!
     Мочи  уже нет терпеть.  Руки  забились  кровью,  еще  немного и  многие
повалятся на землю. Спина в пояснице проваливается вниз. Сука, Пенек!
     Старшина  неспешно ходит  по плацу. Пинькин давится, заталкивает хлеб в
рот. Но,  после строевой  подготовки,  да, когда еще волнуешься, и физически
ощущаешь  на  себе  ненависть  твоих  сослуживцев,   корчащихся  на  пыльном
асфальте,  то как-то  кусок  хлеба не очень-то лезет  в  горло. В горле  все
пересохло  у Пинькина от волнения. Слюны нет. Воды нет. Один кусок  хлеба во
рту кажется буханкой. А их два!
     Вертков внимательно следит, чтобы Пинькин глотал, а не прятал как хомяк
за щекой.
     Бударацкий не спеша командует:
     - Делай два! Раз! Ниже! Ниже, я сказал! Два! Раз! Два!
     Некоторые злобно громко шипят:
     - Пинькин - козел!
     - Будешь жрать весь хлеб, что после ужина за батальоном останется!
     Бударацкий, прохаживаясь между отжимающимися:
     -  Разговорчики в строю! Раз!  Два! Что не  доходит через голову, будет
доходить через руки  и ноги. Через конечности, одним словом. Раз!  Два! Раз!
Два!
     - Сам ты - конечность! - неподалеку пыхтит Женя Данданов ("Даныч").
     - Пенек! Жри скорее!
     Ну,  вот, Пинькин  проглотил хлеб. И  стоит красный как  варенный  рак.
Кажется, что у него из ушей повалит пар.
     Вертков командует:
     - Закончить упражнение! Встать! Заправится!
     Все вскочили, отряхивают  руки.  Ладони  грязные, все  в мелких  ямках.
Кто-то порезался  о  небольшие острые  камни.  Многие  тщательно  отряхивают
упавшие пилотки и многие  тихо шипят на  Пинькина, обещая ему веселую жизнь.
Например, устроить "темную". Темная - это когда набрасывают одеяло на голову
и  бьют так, что оставлять синяков. Например,  иденьем армейского тяжеленого
табурета. И  кому устраивают  такое побоище, не  видит своих  обидчиков. Иди
потом жалуйся пусть, потом разбираются, кто тебя бил. Не видел никого. Ну, а
стукачей не жалуют в армии. Они стоят почти на том же уровне, что и воры. Но
никому в роте еще не устраивали "темную". Только обещали.
     Есть  в  курсантских  правилах общежития  еще одна  неписанная "казнь".
Ночью,  аккуратно  выносят  койку со  спящим  в  туалет.  Это для  воров или
доказанных стукачей. В столовой с такими не сидят за одним столом. С древних
времен с товарищами готовы были  делить кров, пищу. И даже чоканье бокалами,
кубками,  стопками тоже древний обычай.  Вино переливалось из кубка в кубок,
смешивалось,  подчеркивало, что оно не отравлено. Высшая степень  доверия. А
когда отказываются жить под одной крышей и питаться вместе - бойкот. Человек
становится изгоем. А в мужском замкнутом коллективе сложно прожить изгоем.
     Ну, а Пинькин  просто разозлил всех, настроил против себя. На гражданке
дал бы по морде. А вот в армии так нельзя. Надо себя переделывать.
     Все это читалось не только в моих глазах, но и у остальной роты. Многие
ворчали угрозы в адрес Пинькина.
     Потом  была  учеба. Длительная,  изнурительная.  Казалось, что вот  эта
долбёжка-зубрёжка уставов сможет свести кого  угодно с ума. И кто это только
придумал? Строевая  подготовка. Защита от  оружия массового поражения... Это
же   вообще   садист-извращенец   придумал!   Команда   "Газы!"   Выдохнуть,
зажмуриться, нащупать  противогаз,  выдернуть  оттуда маску, правильно одеть
маску.  Одевать  нужно  не  как  треух  на  голову,  а  сначала  натянуть на
подбородок, а потом уже на черепную коробку, резко выдохнуть, открыть глаза,
одеть пилотку на резину, которая обтягивала голову.
     И  кроссы,  кроссы, марш-броски... Как  просто так, и  в  противогазах.
"Играть в слоников". Но, самое  поганое  - это по команде "Вспышка!", упасть
на землю, ногами к ядерному взрыву. "Вспышка слева!"  -- падай вправо, и так
далее. Ну, а когда  уже "Вспышка сверху!" -- деревья умирали стоя. Вот тогда
я и усвоил навсегда армейское выражение "Главное - не проеба...ь вспышку!"
     Хотя, какая разница  как  укладываться к  ядерному  взрыву?  Или ноги в
голову  войдут  или  голова  оденется  на  ноги? Или чтобы  потом похоронной
команде было удобнее в собирать трупы?
     Как в  ситуации  с  Пинькиным, было и при "вспышке". Если  кто-то делал
что-то неправильно, то все подразделение поднималось и повторяло все заново.
И,  старшина  Бударацкий,  постоянно  жующий  свои сопли, что  поделаешь,  у
человека был  хронический ринит, а жевательной резинки в  то время не было у
нас,  специально выбирал  местечко погрязнее, и  укладывал  нас  прямо в эту
грязь.
     Да, ему и  не сложно это было. Дождь шел почти каждый  день. Грязь была
повсюду, только вся разница была в том, что укладываться в лужу или просто в
грязь. Но на построении ты должен быть чистым, выглаженным, с чистыми руками
и в начищенных сапогах.
     Вся рота  тихо ненавидела Бударацкого. Его  дегенеративного  вида  лицо
явно говорила,  что его предки были знакомы с инцестом, или зачинали его под
воздействием самогона, настоянного на парах ртути и навоза.
     Каждый  день  предлагали  на разводе личного состава,  уйти из военного
училища. Дальше будет еще только хуже.
     Некоторые ломались, уходили, мы смотрели, как они пакуются, говоря  при
этом,  что  имели они половые контакты оральным  способом со старшиной и его
матерью, со всей армией и прочее.
     Мы смотрели на них со смешанным чувством. С одной стороны, мы гордились
собой, что мы стойкие, не ломаемся, а с другой...
     Мы  остаемся здесь,  а  они через  несколько дней будут  дома... Чистая
сухая постель, нормальная еда, родные  близкие  лица. Девушки...Много  еды и
девушек. Или  наоборот! Нет! Еда впереди! Иначе не будет сил  для общения  с
лицами противоположного пола!
     Так  было  несколько  дней,  потом  на  тех,  кто  уходил,  смотрели  с
презрением - слабаки!
     Несмотря  на  все  такие  экстремальные,  с точки  зрения,  нормального
гражданского,  условия, никто  из нас не болел, становились крепче. По утрам
иней на траве, а мы с голым торсом бежим на зарядке, каблуками ломая ледок в
лужах, с хрустом разлетается замороженная трава. И не болеем. Никто в  нашей
роте не болел.
     Начинаем чувствовать коллектив. Когда  рота бежит в  ногу, кажется, что
это бежит один великан, которому все по плечу. Плечи сами расправляются, Те,
кто повыше, укорачивают шаг, поменьше - удлиняют. Все мы - один организм. Мы
- 42 рота! И, понимали, что мы сможем многое.
     Даже курсанты из национальны  республик втянулись в службу. Худо-бедно,
но те, кто  плохо разговаривал по-русски, начали "шпрехать". Конечно, иногда
чтобы позлить Буду, они "тупили", мол, моя твоя не понимает.
     Что  сильно донимало  - это голод. Не знаю почему, но  страшно хотелось
есть. Всегда! Всегда хотелось есть.  И днём и  ночью. Иногда даже просыпался
от того, что хотелось есть.
     Однажды отправили  наш  взвод  на  разгрузку  продуктов.  Олег  Алтухов
несколько раз задерживался возле двери, крутился возле замка.
     Когда мы пошли  приводить себя в порядок после разгрузки,  Олег шепотом
сказал.
     - Замок - фигня. С виду сложный,  на самом деле изношенный, открывается
парой гвоздей. Сегодня отожремся!
     Я заинтересованно посмотрел на него.
     - Попробуем!
     Если кто-то думает, что  у меня  в  этот момент  шевелилась  совесть  -
глубоко заблуждается. Перво-наперво - это поесть. В армии понимаешь, что еда
- это  жизнь.  Второе  -  это  приключение.  Чего не хватает в армии  -  это
приключений. Вся жизнь  регламентирована,  а вот разнообразия не хватает. Не
хватает  адреналина  в крови. Отчего молодежь ворует яблоки в соседнем саду,
когда их в  своем девать некуда? Азарт, адреналин. Поймают-не поймают. О рту
сухо, сердце колотится.
     Уже  в предвкушения ночного похода чесались руки  от возбуждения. Пошли
втроем: я, Алтухов Олег и Гуров Андрей.
     Алтухов и я спали в одной палатке, Гуров - в другой. Как  замковзвода я
имел право задержаться на какое-т время после отбоя. Посмотрел,  что офицеры
ушли  в  штаб  батальона  спать.  Дежурные  по ротам  собрались  в  курилке,
дневальные кто стоял под  грибками "  на  тумбочке", кто в свете фонарей мел
дорожки. Все  тихо. Решили выждать еще  пару часов. Крутился с боку на  бок.
Сон не шел.  Посмотрел на  светящийся  циферблат "командирских" часов. Пора!
Пора, брат, пора, туда, где ждет нас жратва!
     Тихонько дернул Алтухова за ногу. Он поднял голову, я молча махнул. Сам
первым вышел  на улицу.  Толпой нельзя выходить.  Кашлянул у палатки Гурова.
Сразу послышался шорох. Андрей не спал.
     Ночью по малой  нужде никто не ходил в туалеты, расположенные далеко от
лагеря. За линию палаток, к березам.
     Я  туда и направился. Справил  нужду,  закурил. Послышались шаги. Олег,
затем Андрюха.
     - Все готово?
     - Готово! - Алтухов показал несколько гвоздей.
     - Вещмешок взяли?
     - Взял. - Гуров показал - А, то куда хавчик ныкать.
     - Идем?
     - Пошли пока не засекли.
     И прикрываясь ночной тенью от деревьев мы двинулись  в  обход по лесу к
столовой. Самый опасный  участок - это освещенная  дорога перед плацем. Путь
самый короткий,  но рискованный. Идти в  обход, можно попасть  в поле зрения
часовых или дежурных офицеров, совершающих обход.
     В  солдатской столовой горел свет. Повара готовили завтрак, а "дедушки"
ели  жаренную картошку.  Этот  запах плыл над плацем в лес, в  нашу сторону,
дразня голодные желудки.
     - Если уже готовят завтрак, значит, продукты со склада взяли.
     - Пора и нам подхарчиться.
     - Если готовят завтрак, то продуктов на складе нет?
     - Должны быть.
     -  Идем  или  возвращаемся? Сейчас  хватятся, еще самоход припишут.  Не
сознаваться же в краже жратвы!
     - Ну, что идем?
     - Давай! По одиночке!
     - Кто первый?
     Я перетащил поясной ремень,  так  чтобы  бляха  была на  пояснице.  Так
бегать удобнее, и  не надо беспокоится, что он на бегу может расстегнуться и
упасть  на землю.  Каждый ремень  был  подписан, равно  как  и любая вещь  у
курсанта, пилотка, брюки, куртка.
     Курсант  без бирки - как  пи..да  без  затычки.  Старинная  курсантская
поговорка. Какая фигня только в башку не лезет, когда "очко играет".
     - Я! - и рванул через плац.
     Хотелось  верить,  что  бегу бесшумно,  насколько  это было  возможно в
сапогах. Да и сердце бухало так, что казалось его стук был  слышен далеко за
пределами плаца, не то, что грохот яловых сапог в ночной тиши. Во  рту сухо.
Спина мокрая.
     Вперед.  Вот и спасительная тень. Я нырнул туда. Огляделся. Вроде тихо.
До заветной двери пять шагов.  Уже тихо отступаю к  ней.  Тихо. Вот еще одна
тень выскочила  из  укрытия. Я  не знаю какие нормативы по бегу в  сапогах в
армии, но, то,  что Гуров их перекрыл с громадным запасом - факт.  Казалось,
что он не бежал, а парил над плацем, лишь слегка касаясь изредка асфальта. В
неверном, ломающемся  свете "кобр" это сюрреалистическое зрелище. Прошло  не
более  пары  секунд, но из-за  страха время удлиняется. Не может быть, чтобы
кто-то это еще не видел!
     Как говорил  Жеглов  в  известном  фильме: "Всегда  найдется человечек,
который что-то видел, слышал, знает".
     Вот и сейчас, казалось, что весь  штаб наблюдает за ночным  полетом над
плацем отдельных курсантов.  Даже делают ставки кто быстрее  и через сколько
они их поймают. И какие сказки будут лепетать они в свое оправдание.
     Все вихрем пролетело, пока Гуров несся через ночной плац.
     Вот  он  уже  рядом  со мной.  Широко раскрытый рот, глотает воздух. Во
взгляде немой вопрос:
     - Ну, как? Тихо?
     - Тихо. Сейчас Алтухов домчится, и начнем операцию "Ы".
     Гурыч лишь мотнул головой, продолжая глотать воздух.
     Алтухов,  более сухой и легкий, чем мы с Андреем,  донесся еще быстрее.
Было ощущение, что будь под  ним вода, то  он бы и над ней пронесся. Видимо,
товарищ Христос был бы удивлен на какие подвиги способны советские курсанты,
когда  им грозит опасность. Да,  и не ходили  две тысячи лет  назад в яловых
сапогах. Если бы ходили, то еще неизвестно, кто бы победил в таком забеге.
     Олег примчался. Жутко крутил головой, озираясь.
     - Вроде тихо, Олег.
     -Пошли. Ты отмычки взял?
     Алтухов лишь кивнул головой.
     Мы с Гуровым встали на шухер. Я взял  под наблюдение плац и центральный
вход в столовую. Гуров - тыльную сторону и запасной вход.
     Посмотрел на  часы.  Нас  не было  в лагере всего пятнадцать  минут,  а
казалось, что минул час.
     Ну, же! Ну, же! Олег, давай! Я нервно огляделся. Тихо. Только слышен за
спиной, в темноте металлический шорох.
     Время! Время! Время! Время!
     Опять  от нервов  бежит пот  струйкой между лопаток. Вот, уже чувствую,
что  резинка у трусов намокла. Алтухов  все  возится с замком! Змей! Ну, же,
Олежа! Поторопись!
     Мысленно подгонял я его. И вот было слышно  как тяжелый амбарный  замок
повис на дужке.
     - Готово! - прошелестел как ветерок Алтухов.
     Я подошел. С другой стороны Гуров.
     - Кому-то на стрёме надо постоять.
     - Андрей, оставайся, свистеть умеешь? Дай знак.  Только заранее, что бы
сдёрнуть можно было, а не попасться.
     - Не ссать - добывать пропитание! - Гуров деловито кивнул на дверь.
     Мы с Олегом вошли  в склад. Зажгли спички. Верхний свет включать нельзя
- заметят.
     Отдельно  стоят коробки с тушенкой. Отдельно - мешки  с  сахаром. Хлеб.
Масло.  Масло!  Масло!!! Это  масло!!! Сливочное! То,  самое, которое  можно
мазать на хлеб, и от которого я дома  нос воротил! А сейчас, вкупе с сахаром
- самый  лучший  деликатес!  Унести можно  только то,  что поместится руках.
Заранее  обговорили,  что  брать надо всего, но  понемногу, чтобы  незаметно
было. И следов не оставлять.
     Стали кидать в вещмешок обмазанные солидолом банки  с тушёнкой, банки с
"братской могилой" -- "Килька в томатном соусе", сухофрукты, сгущёнка, хлеб,
пиленный сахар, масло.  На  три  палатки, на взвод. Все должно  быть  к утру
съедено. Ни  крошки, ни следа не должно остаться. Если продукты уже взяли со
склада  для приготовления  завтрака, то ночью пропажу  не обнаружат, значит,
только по утру,  или  после завтрака, когда начнут готовить обед. Ничего, не
обеднеют, сами меньше украдут!
     Каждое лето подрабатывал разгрузкой вагонов, нередко таскали мы домой и
на продажу то, что разгружали, и я немного знал психологию кладовщиков. Даже
если их обворовали по мелочи, то ему проще все по-тихому замять, чем кричать
и навлекать ревизию на свою  голову. Так, ревизия  может раскопать и делишки
самого кладовщика. Очень надеюсь, что так же думает и прапорщик местный, что
складом тут командует. Главное, до палаток дойти.
     С  улицы  послышался  шорох.  Мы   напряглись,  в   готовности  бросить
неправедно полученную добычу и броситься наутёк в разные стороны,  только не
в сторону палаточного городка. Это мы обговорили заранее. Надо сделать петлю
-круг. Сбить преследователей со следа. Что- что, а бегать нас здесь научили.
И  портянки  уже  не  сбивались. Конечно, были  отдельные  личности, которые
"косили"  и,  чтобы  не заниматься  строевой  и физо, "шланговали", отчаянно
показывали, что у них потертые ноги и набивали, а некоторые, и  сознательно,
до кровавых мозолей, ноги.
     Но тихо на улице, тихо.
     Обгоревшие  спички м складывали в карманы,  старались не нарушить  того
расположения предметов, что  были  в  складе. Отрезали,  погрузили,  но  все
более-менее на своих местах.
     - Ну, всё?
     - Всё.
     - Уходим?
     - Пора!
     На  выходе  ещё раз  зажёг спичку,  поправил мешковину,  что прикрывала
коробки с тушёнкой. Напарник взял тряпку  и затер следы на кафельном полу от
сапог. Ежу  понятно,  что  сапоги новые,  фиг ты идентифицируешь,  ко  здесь
топтался,  но, зачем  давать  в руки противника  лишнею  информацию.  Тряпку
повесили на место.
     - Уходим!
     Мы  с  Гуровым  стояли  на  рядом.  Вслушиваясь  до  ломоты  в ушах,  и
вглядывались до боли в глазах, наблюдали. Все тихо.
     Олег  возился с  замком, закрывая  его.  Шорох металла о металл казался
чудовищным грохотом в ночной темноте.
     Было  ощущение, что открывал  он быстрее, хотя и  тогда, время тянулось
как удав по пачке дуста. А, сейчас,  когда добыча в  руках, то  есть,  когда
улики на морду  лица, уже  не скажешь,  что  пошёл  пописать, да, в темноте,
перепутал направление. Конечно, можно было прикинуться овцой и сказать,  что
нашли вещмешок у туалета, и несли его дежурному офицеру. Но, кто же поверит!
     Чтобы курсант сам, добровольно, нашел еду, и её нес сдавать! Это только
в тех фильмах, которые показывали в сельских клубах.
     С первых дней нахождения в армии, понимаешь, что еда  - это жизнь, и ее
много не бывает, точно также как и сигарет.
     А,  курить  от  нервного  напряжения,  хотелось  очень  сильно.  Прямо,
выворачивало,  аж,  так  курить хотелось. Не говоря  уже про уши,  те  давно
пылали и опухли, как будто в детстве на день рождения, пришедшие друзья тебя
поздравить,  надергали их.  По  количеству прожитых  лет.  А, когда я  стану
стариком, и мне будет сорок лет, пришедшие старички-друзья, оторвут мне уши?
     Какая дрянь  посещает мою голову, когда страшно! Это только у меня, или
у всех?
     А в  Афгане, когда страшно, в бою,  тоже  дребедень,  не относящееся  к
делу, тоже засоряет мозг?
     Вот,  Олег,  разогнулся, подергал навесной  замок,  тот держался.  Олег
поднял большой палец вверх и махнул рукой.
     Так как вещмешок был  тяжелый, а я  самый рослый и тяжелый,  то, решил,
мешок потащу я сам.
     Плац  перебегали в  обратном порядке. Сначала  Олег, потом Гурыч.  Я  -
замыкающий.
     Они  быстро,  снова  перекрывая  мировые  рекорды  по  бегу  в сапогах,
пересекли плац.
     Взвалил  на спину мешок. Тут же банки впились в спину, больно!  Тяжело!
Погоны мнутся!  Наклонился, поправил  мешок,  чтобы был повыше, стараясь  не
разгибаться, наклонив голову как можно ниже, рванул вперед.
     Не  так  быстро как  к  складу. Мешок ерзает  по  спине во все стороны,
набивая спину еще сильнее.
     Вот  и  тень  от  кустов.  Там,  согнувшись,  тяжело  дыша,  стояли мои
товарищи.
     Я  скинул   мешок,  тоже   согнулся,   отирая  пот  со   лба.   Немного
восстановился. Молча махнул рукой.
     Олег и Андреем, взяли мешок  за лямки и  побежали,  стараясь попадать в
ногу, так меньше мотало тяжелый груз.
     Перед лагерем остановились отдышаться. Тихо.  Дневальные метут дорожки,
сорванными  ветками.  Дежурные  стоят  под  грибками. В сорок  первой  роте,
дежурный курит,  держа  сигарету  в кулак,  чтобы  со стороны не было  видно
огонёк,  дым пускает под ноги. Сволочь!  И так курить охота,  а  этот еще  и
дразнит!
     Тем  же  путём вернулись в  свой  взвод. В  тени  палаток, распотрошили
мешок. Делили  поровну, на троих. На весь  взвод. Сначала забросили в третье
отделение.  Растолкали  ближайшего.  Командира  отделения  не было,  видимо,
побрел в туалет. Сонному в темноте вручили продуктовый набор.  Он сначала не
понял,  но  когда  сунул  сначала  нос,  а потом руку  в вещмещок все быстро
сообразил. Затем пошли в свои палатки.
     Тихо растолкали  свое  второе отделение. Тихо  объяснили, что  все  это
нужно слопать до утра. Никому второй раз объяснять, что либо, не пришлось. И
уговаривать тоже  не пришлось. Откинули полог палатки,  чтобы  свет падал, и
молча,  расковыряли банки  с  "тушняком",  сгущёнкой, порезали хлеб, сделали
бутерброды.  Банки  со  сгущёнкой  передавали  по   кругу.  Сухофрукты  тоже
запихивали в рот. Рыбные консервы тоже пошли на бутерброды. Через полчаса от
добычи не осталось ни крошки. Сахар просто растолкали по карманам.
     Кто-то в темноте удовлетворенно чавкая сказал:
     - Чем просить и унижаться, лучше тихо слямзить и молчать!
     В ответ было дружный грохот челюстей, жующих сухофрукты.
     Я, наконец-то  лёг спать сытым. Пожалуй, первый раз  после зачисления в
училище. Красота!
     После утреннего развода было  пять  минут перед строевой подготовкой, и
из курилки мы видели как вокруг продовольственного склада бегает прапорщик и
солдат-хлеборез.
     - А, лица-то у них озабоченные. - я усмехнулся затягиваясь.
     - Не смотри в их сторону, а то заметно.
     В  перерыве  между занятиями, увидели, что на дверях  продсклада  висит
новенький блестящий замок.
     - Такие я открывать не умею. - Алтухов горестно вздохнул.
     - Ну, да, ладно. Еще чего-нибудь придумаем.
     И  снова  строевая  подготовка. И  снова  Коля  Бударацкий, жуя  сопли,
сплевывая их на асфальт плаца, визгливым, противным голосом орёт:
     - И... Ря-а-аз, ря-а-аз, два, три! И... Ря-а-аз, ря-а-аз, два, три!
     - Хоть до пяти считать научился, даун! - шепчет за спиной Серёга Мазур.
     - Сейчас плац закончится, куда идти! - Серёга Сехин.
     Словно услышав Сехина, Бударацкий скомандовал:
     - Рота! Левое плечо вперед... Марш!
     Первый взвод чуть не врезался в крыльцо штаба БОУПа.
     - Команда должна выполняться четко! - старшина не хотел признавать свою
ошибку с задержкой команды.
     Рота недовольно заворчала.
     - Разговорчики в строю! Замкомвзвода! Наведите порядок!
     Я для порядка шикнул на свой взвод. Остальные тоже так сделали.
     Внутри  все  ворочалось от  злости к этому идиоту -  старшине.  Но  кто
командир - тот прав. Это усваиваешь после нескольких дней службы. И плевать,
что на гражданке ты был задирой и тебя боялись многие. Тут ты можешь кривить
рожу,  но приказ  обязан исполнить. От  этого  никуда не уйти.  И офицеры  и
сержанты с  первых дней вдалбливали в нас статьи Устава, если не согласен  с
приказом, можешь его обжаловать по команде, но после его исполнения. Исполни
приказ точно и в срок,  а потом  уже идти жалуйся кому угодно, хоть  в  Лигу
сексуальных  меньшинств, так  в  нашем  училище  называли  ООН.  И  командир
отдавший приказ обязан добиться его исполнения любым доступным ему способом,
вплоть о применения оружия.
     Вот и подумай двадцать раз прежде чем отдать какой-нибудь Приказ. Чтобы
его выполнили. А, если тебя куда пошлют подальше,  то должен добиться, чтобы
приказ был исполнен.  А,  значит, отдавай  те приказы, что  будут исполнены,
либо дави, или дай в морду.  Но, можешь получить  сдачу.  Так, что,  будущий
сержант, думай.
     И,  казалось  бы,  что  я  должен  всячески  поддерживать  Бударацкого,
несмотря  на  его  идиотские  команды,  но  не  мог.  Хоть и  хочется  стать
сержантом, но терпеть Бударацкого, его дурь, не мог.
     Старшина, видимо, почувствовав  настрой роты, старался вовремя подавать
команды, потом  уже  маршировали  в ротной коробке.  Ширина строя  -  десять
человек, по  ранжиру (по росту). Как говорят в армии "по ранжиру, по весу  и
по жиру".
     Не все получалось как надо. Если повзводно как-то приноровились, каждый
знал где стоит, кто сосед и как  кто ходит, то сейчас все по-новому. И замки
и комоды все были в одном строю, наравне со всеми. С пятого раза
     Перерыв.  Время  перемотать   сбившиеся,   намокшие  портянки,  размять
затекшую  спину,  перекурить, обсудить маразм старшины, высказать, все,  что
думаешь об армейском долбоебизме и о многом ещё.
     - Убил бы козла Бударацкого!
     - Вот поедем на стрельбы - тогда и убей!
     - Посадят. Не стоит он того.
     - Ну, да, дадут пятнадцать лет, а его семье, мол, пал смертью  храбрых.
А ты  будешь  козлом. Командира в распыл пустил. Так не положено. Ему можно,
если осторожно. Тебе - нельзя.
     - А ты, что Куллиев молчишь?
     Куллиев  рассматривал  молча  кровавую   мозоль,   видимо,   прикидывая
разрезать кожу, чтобы выпустить жидкость с кровью или нет.
     - Чего молчишь? О, ёбтать! Тебе освобождение положено от строевой, пока
ноги не подживут.
     - Бударацкий - джиляб! - Куллиев был краток.
     Потом вытащил  из пилотки иголку и  проткнул мозоль, мозольная жидкость
вместе с кровью закапала на землю.
     - Подорожник приложи. - посоветовал Мазур.
     -  Точно!  -  поддержал Вадик Полянин  -  он  специально  придуман  для
путников и для курсантов, что ноги сбивают на строевой и физо.
     Икром сорвал подорожник, оттёр его о куртку, плюнул на него, приложил к
больному  месту,  замотал  портянку.  Потом снова  была строевая подготовка.
После обеда сампо (самоподготовка, она же "самочка").
     После ужина -личное  время, или как  говорил капитан  Тропин - "лишнее"
время, ибо курсант без лопаты балдеет.
     А скучающий курсант КВВКУС хуже роты эсэсовцев, ибо способен  разрушить
то, что целый народ созидал поколениями.  И лишь бы посмотреть, как  это всё
взорвется к  ебеням собачьим. И только потому что ему скучно. А два курсанта
будут страшнее пьяного батальона  танковой дивизии СС "Totenkopf"  ("Мёртвая
голова"). Они способны  на такие "подвиги",  что Геростат  на их  фоне будет
казаться мальчишкой со спичками. Поэтому рекомендую направить разрушительную
энергию в созидательное русло. А, именно, либо  выкопать окоп для стрельбы с
коня стоя, или заняться строевой или физической  подготовкой. Мускул свое  и
тело тренируй с пользой для военного дела!
     Памятуя  наимудрейшее  сие  наставление капитана,  мы решили поддержать
свою форму на должном уровне.
     С Бугаевским, Ковалевым,  Сухих отправились  на турники  -  покачаться.
Подтягивались,  сделали подъём переворотом, выворотку,  склёпку. Сухих делал
подъем переворотом как заведенный.
     - Ни фига себе, Сухой!
     - Я до тридцати сосчитал, потом сбился.
     - У тебя голова не кружится, Серёга?
     - Силен, мужик!
     Сухих  спрыгнул  как  положено  в  армии  на  полусогнутые  ноги,  руки
вытянуты, ладони внутрь.
     Как  говаривал капитан  Баров:  "В армии,  что самое главное? Главное -
подход, отход, фиксация! Всё остальное - забудется!"
     Мимо проходил Бударацкий.
     - Ну, что,  и это все  на что  способны, воины? -  в голосе презрение и
превосходство.
     Сухих опёрся  о дерево и дышал, голова, видимо, всё-таки кружилась. Ещё
бы, больше пятидесяти  подъемов переворотом сделать без остановки. Если бы я
был способен на такое, то уже рвало бы меня кишками.
     - Сухих сделал "полтинник" переворотов.
     - Фигня! Я больше делал после первого года службы. - Бударацкий вытянул
сопли из себя, пожевал и презрительно сплюнул под ноги, растёр сапогом.
     Бударацкий отчаянно завертел руками, разминая связки.
     - Нам хватает. - скромно ответил Буга.
     Мне не хотелось связываться с этим неприятным типом.
     -  А, вот  смотрите, что вам сейчас  дедушка  Советской армии  покажет!
Учитесь, салабоны, пока я жив!
     Старшина достал два брезентовых брючных ремня.
     - Подтащите кирпичи. Они, вон, валяются.
     Мы  с  Хохлом  и  Ковалевым подтащили  кирпичи, сложили  их  горкой под
турником, тот встал, мы привязали его кисти  рук к перекладине, потом убрали
кирпичи  из-под   Бударацкого.   Тот   начал  раскачиваться,  чтобы  сделать
"солнышко". Я тронул Серёгу за рукав.
     - Уходим.
     - Зачем? Посмотрим.
     - Пошли, потом поймешь.
     - Тикаем?
     - И очень быстро!
     Артуру Ковалёву и Сухому ничего объяснять не нужно  было. Нужно уходить
- значит, нужно.
     Мы спешно удалились. Спрятались за деревьями. Буларацкий упоенно крутил
"солнышко". Потом повис на ремнях. Оглянулся. Вокруг никого. Ноги не достают
до земли.
     Были слышны вопли:
     - Миронов, Бугаевский! Снимите меня! Сволочи! В нарядах сгниете!
     Потом поняв, что стращать нас бесполезно, уже более жалостливо:
     - Парни, ну, хватит, пошутили, и хватит! Снимите! Эй! Эге-гей!
     Кисти рук, видимо, затекли уже сильно, врезались ремни. Так ему и надо!
     Мы  давились от  смеха.  Громко  нельзя  смеяться, Бударацкий  услышит.
Согнувшись пополам  от смеха, прикрываясь тенью от деревьев, пошли в лагерь.
И тут же рассказали всему взводу, те, -- роте.  Интересно было наблюдать как
рота мелкими группами,  по десять  человек, хоронясь в  тени,  наблюдала  за
извиванием  Буды на перекладине.  Он пытался то дотянутся носочками сапог до
земли, ослабить давление на кисти. То соединял руки, пытаясь развязать путы.
Ага! Сейчас! Это  же брезентовый  ремень! Он натянулся, впился, мы вязали на
совесть, чтобы он не отвязался в полёте!
     - А, может, стоило его плохо привязать, а? - Ковалёв был задумчив.
     - Тогда  бы у  нас был другой старшина, а этого бы списали на не боевые
потери.
     У нас уже попёрла военная терминология. Занятия по тактике давали знать
о себе!
     - Да, нет. Он сам просил, чтобы посильнее затягивали. А,  вдруг  бы жив
остался? Это не есть хорошо! Он бы нас тогда порвал.
     - Он и сейчас нас порвёт. Когда освободится.
     -  Скажем,  что  нужно  было приводить  себя  в  порядок,  готовится  к
завтрашнему дню.
     - Ладно, что-нибудь придумаем.
     Народ  стал подтягиваться  в курилку.  Все пересказывали друг  другу об
ужимках старшины.
     Пусть маленькая месть, но она состоялась. И всем было хорошо.
     - Буду сорок первая рота освободила из плена.
     Принесли  дурную весть.  Конечно, он же  не  мог  там висеть до первого
снега.
     Буларацкий нёсся как локомотив, на ходу потирая запястья. Он быстро шёл
в нашу сторону.
     - Миронов! Я, тебя! Тебя в порошок! В нарядах сгною!
     - За что?  - я сделал самое невинное  лицо, на которое только  способен
был.
     - За то, что бросили командира умирать!
     - Где  умирать? - злоба Бударацкого  меня тоже заводила на  драку - Кто
умирал? На перекладине? На ней еще никто не умирал. А, то, что сами приказал
привязать покрепче - сами виноваты. А мы ушли готовится  к  завтрашнему дню.
Команды отвязывать не было. Была бы команды, то мы и отвязали!
     - Правильно. - кто-то из толпы  поддержал меня - Как задача поставлена,
так она и исполнена.
     - Было  сказано - привязать. Привязали.  Команды "ждать" и "отвязывать"
не было. Значит, и претензий не должно быть.
     Народ  вокруг  курилки  одобрительно  заворчал.  Старшина  оглянулся  в
поисках поддержки. Были бы бывшие солдаты, может, они и пришли бы на помощь,
но их  не было.  Одни курсанты  с гражданки. Бударацкий налился кровью. Было
видно, что  ему  хотелось  подраться, но  сейчас он был  не  готов к  этому.
Формально мы были правы. Спорить сейчас -- выставить себя на посмешище.
     Я посмотрел на руки старшины.  Они чудовищно опухли. На запястьях видны
рубцы  от  ремней. Кисти, казалось,  всё продолжали  опухать.  Прямо  как  в
мультике.
     Буда на каблуках развернулся и быстро пошел в свою палатку.
     - Интересно  как он такими граблями  будет  подшиваться? - меланхолично
спросил Фоминых, начищая бляху.
     - Этот как-нибудь сможет. Не зря он в армии служил.
     Максим  Пономарёв ("Пономарь") затушил  окурок  о каблук, посмотрел  на
него, слишком большой, чтобы выбрасывать, положил в отворот пилотки.
     - Вечером или ночью  надо ждать, что солдаты придут  строить. Вам троим
нельзя шататься поодиночке. Морды начистят - факт.
     То, что кипело внутри коллектива, а именно, тихо кипящий конфликт между
теми, кто пришел в училище из  армии и  теми, кто  со школьной, студенческой
скамьи.  Они считали,  что  заслушивают  нашего  подчинения, потому что  уже
прослужили, и некоторые презрительно называли нас "духами". Только, пока, ни
чем  они  не  могли  похвастаться  перед нами. Ни  знаниями,  ни  физической
подготовкой.  Да, они  быстрее освоили форму. И сидит она на них как надо, а
не мешком как на многих, кто пришли  не из армии. Многих из них поставили на
сержантские должности. Так, что если будут бить,  то будет заваруха. А всё к
этому  шло.  И даже многие из бывших  солдат считали Бударацкого олигофреном
вкупе с  гидроцефалом помноженным на дауна, то  сейчас могут поучаствовать в
драке  из  чувства  солидарности. Как всегда бросят  клич "наших бьют" --  и
пошла потеха. А кто  кого бьет - какая разница, главное  за наших  постоять.
Точно также как было с походом в Ягуновку.
     Я  не из робкого  десятка. Не раз приходилось биться в уличных  драках,
стенка на  стенку. В  Йошкар-Оле  к этому не  привыкать. Так,  что  и  здесь
"помахаемся", да, и ремешок, если что - пригодится. Но  один против толпы не
выстою. Надо, чтобы кто-то прикрывал спину.
     Смотрю на своих товарищей, что  стояли вокруг. Хохол,  Мазур, Пономарь,
Фома, думаю, что пойдут. А, остальные? В, принципе, почти на весь свой взвод
можно  рассчитывать,  но  вот, если  честно,  до драки, ой, как не  хотелось
доводить дело.
     Смок слушал и стоял молча.  Он был после техникума,  как и  Нефёд. И по
возрасту один из самых старших в роте.
     - Мигаля звать надо.
     Все  молча согласились. Это было  очевидно. КМС  по боксу в полутяжелом
весе говорило  о  многом.  Да,  и  спарринги,  что  периодически  проходили,
показали, Мигаль отправлял по заказу или нокаут или в нокдаун. И авторитет у
него был весомый.
     - Вот и поговори с ним. - Буга сплюнул. - Он же твой зёма (земляк).
     - И поговорю. - Андрей кивнул.
     Перед вечерней прогулкой в сторону моего взвода двинулась толпа человек
в десять  из бывших солдат.  Там были и  двое моих подчиненных Егоров  и Юра
Синицкий - каптер.
     Сразу было видно, кто пошёл  "за компанию", для массовости, но  желания
драться у них в глазах не читалось.
     Замок первого взвода  Димка Глушенков  ("Глушак"), который точно  знаю,
ненавидел Бударацкого, тоже был там. Витька Шибаев ("Витек", он же "Шиба") -
из четвертого взвода, Егоров, еще  подтянулись из других рот бывшие солдаты.
Всего человек двенадцать.
     Начал Тихонов.
     - Ну,  что  духи  поганные,  совсем оборзели! Дедушку  Советской  Армии
совсем  не  уважаете! И как посмели  бросить его  висеть на турнике?! Да, мы
вас!
     И дальше пошел аналогичный  "гон", мы молча стояли,  понимали, что  еще
все впереди.  Драка! Внутри все начинало закипать. В голове кровь застучала.
Драка, так драка, до последнего.
     Так, кто ближе ко мне? Видел в другой роте, не знаю как зовут. Этот мой
и тот,  кто за  ним!  Они  стоят  расслабленно,  значит,  пузо расслабленно,
главное,  чтобы  не попасть  кулаком в  бляху на ремне.  Можно и ремень свой
сдернуть, намотать на кулак... Но, тогда и убить можно. А нам этого не надо.
Просто пару раз по морде.
     - Что, уроды, молчите? Не уважаете "дедушек"?
     Мазур:
     - Мы вам не бабушки. Здесь все курсанты, и нам глубоко по херу у какого
было сколько службы. Хоть полвека. Это понятно?
     Лёха Мигаль:
     - Если хотите биться - я готов. Один на  один. Если кто-то хочет еще  с
кем-то - выбирайте. Но один на один. Если сейчас начнется замес, то к нам на
помощь придет весь лагерь, что от вас "дедули" останется ? Мокрое место.
     "Дедули" он произнес презрительно.
     Егоров  - самый толстый  из присутствующих, почесал затылок. Ой, как не
хотелось признавать поражение. Все оглянулись. Наверное, человек около ста с
разных  рот  неподалеку наблюдали за "встречей". У некоторых уже ремни  были
намотаны на  руку,  а  куртки  расстегнуты  на  пару пуговиц,  манжеты  тоже
расстегнуты, голенища сапог "гармошкой" придавлены вниз. Многих уже забодали
выходки  бывших солдат. Да,  служили в армии,  но постоянно этим кичиться им
никто не давал право, тем паче чморить нас  и называть "духами", "душарами".
Что  еще  удивило,  что несколько  "бывших"  стояло в  стороне,  наблюдая за
развитием событий. И  не понятно было на чьей они стороне. Хотя точно  знаю,
что двое точно отслужили не по году, а почти по два. Они и были "дедушками",
но взирали на все флегматично, как бы свысока. Офицеров рядом не было. А, то
бы разогнали, и встречу пришлось бы  перенести на  ночное время. Не хотелось
бы.
     Кровь кипит, башка думает как  кого  ударить,  как не  подставить  свою
спину.  Мазур  стоит рядом. Этот прикроет мою спину, а  я - его.  Главное не
бояться  и выдержать первый натиск, не упасть. А  там поглядим, кому что Бог
каждому на душу положит.
     Наши  противники   продолжали   выступать   что-то   про   уважение   к
старослужащим. Но уже не было той уверенности в голосе, что раньше. Старшина
сорок первой роты Шаровара, он стоял в стороне,  подошел. Его никто не любил
в батальоне. Но бывшие воины СА уважали, тот отслужил два года. Шаровара был
уставным до мозга костей.  И умел "задрачивать" по  Уставу. И поговорки  "Не
хочешь  жить по-человечески  -  будешь жить  по Уставу!", "Живи по  Уставу -
завоюешь Честь и Славу!", мы уже успели усвоить. Особенно первую поговорку.
     Шаровара  подошел  не  спеша, застегнутый на  все пуговицы,  крючок  на
воротничке  застегнут,  сапоги  горят.  Прямо  образцовый  солдат с картинки
"Строевого Устава ВС СССР".
     -  Ну-ка,  разойдитесь.  Сейчас  офицеры придут.  Всех  выгонят.  Потом
докажите друг другу кто прав, а кто виноват.
     И уже обращаясь к своей роте:
     -  Сорок  первая  рота,  строиться на  вечернею прогулку! Замкомвзвода,
построить личный состав, проверить и доложить!
     И тут же вокруг нас началось движение, курсанты  из сорок первой начали
строиться,  тут  же и сорок  третья  и сорок четвертая  последовали примеру.
Только обиженный и уязвленный Коля Бударацкий по-прежнему дурковал.
     Уже бывшие солдаты из других рот побежали ко своим  взводам, лишь сорок
вторая стояла вокруг нас. Мы по-прежнему были готовы ввязаться в драку.
     И вот, уже соседние роты  начали движение на вечернею  прогулку, кто-то
начал строевую песню.
     Старшина не выдержал, и тоже скомандовал зло:
     -  Сорок  вторая строиться на  вечернею  прогулку! Кто через пятнадцать
секунд не  будет в строю - сгною в нарядах!  Замкомвзвода,  построить личный
состав, проверить и доложить!
     - Первый взвод строиться - Глушенков.
     - Второй взвод строиться!
     - Третий взвод, строиться!
     - Четвертый взвод, на вечернею прогулку строиться!
     Проверили, посчитали, все на месте. И пошли...
     - Рота, стой! Кругом! На исходную, шагом марш! Второй взвод тормозит!
     - Началось! - кто-то сзади зашипел.
     - Буда-козел, сейчас будет дрочить всю роту и взвод!
     - Пидар мстительный!
     Вся вечерняя прогулка прошла как и началась "на  исходную". При этом во
всем  был  виноват  второй  взвод.  На  вечерней  поверке  Буда  тоже  начал
отрываться на  нашем  взводе.  То  коверкал  фамилии, то не  слышал  как ему
отвечают курсанты взвода.
     - Не слышу! Громче!
     - Я!
     - Не слышу!
     - Я! - орал курсант, разрывая легкие и бронхи.
     Казалось, что вороны,  уснувшие на соседних  березах, разбуженные этими
воплями, стаей шумно сорвались с веток, в поисках спокойного ночлега.
     - Курсант Миронов!
     - Я!
     - Потренируйте свой личный состав, нечетко отвечают!
     - Есть! Разрешите вопрос?
     - Разрешаю.
     - Тренировать сейчас или завтра?
     - Завтра.
     - Есть!
     Я изображал  тупого болвана,  таких  часто  показывают  в  американских
фильмах, когда солдаты тупо орут что-то в ответ орущему сержанту.
     Пока люди готовились к отбою, мы с Бугой отошли в сторону.
     - Ну, что, Слава, надо как-то объясниться с Будой,  иначе он весь взвод
задрочит.
     - Надо.  Иначе - кто-то кому-то морду начистит как медный  пятак пастой
ГОИ.
     - Когда пообщаешься?
     - Сегодня.
     - Может, завтра стоит. Утро вечера мудренее.
     - Может и завтра, а лучше - сегодня.
     - Сорок вторая рота! Отбой!!! - проорал дневальный.
     "Замки" и "комоды" продублировали команду.
     Я подошел к старшине.
     - Поговорить надо, старшина.
     - Товарищ курсант! Обращайтесь по команде!
     - После отбоя и без свидетелей можно и так.
     - Обращайтесь по команде!
     -  Я  хотел  по-мужски,  а  ты если  хочешь по пояс деревянного из себя
строить  -  строй.  Могли  как  мужики разобраться  с  глазу  на  глаз,  без
свидетелей, коль ты шуток не  понимаешь. Привел с собой всех  кто  служил, и
что  получил? Если шутка не  по  вкусу пришлась -  извини, но устраивать  из
этого трагедию стиле летучих обезьян - не надо.
     -  Здесь армия,  и  старших нужно  уважать,  поэтому ко мне  обращаться
только  по  званию.  Я,  вас,  Миронов научу Родину  любить! Вместе с  вашим
взводом! Свободен!
     - Есть! - вскинул руку в воинском приветствии, развернулся на  каблуках
и вышел.
     Меня подбрасывало от злости. Этот баран не может простить шутку! И  то,
что будет  отрываться на всем взводе  -  не правильно! Пусть  бы на мне,  да
Хохле  отрывался,  так  нет,  же  гидроцефалу  нас  мало.  Неудовлетворенные
амбиции.
     Ночью раздалась  команда:  "Батальон! Подъем!  Форма одежды номер один!
Поротно!"
     Все  сонные,  ни  хрена  не  соображающие,  стали  выбегать  на  улицу,
поеживаясь. Форма номер один, или как еще называли "раз"  -- в трусах. Никто
ничего не  понимал. На часах два часа ночи. Но сержанты дублировали команду.
Я  тоже  проорал, что положено.  Офицеры батальона уже были на ногах и  сами
проводили построение. Тут же и командир батальона полковник Абрамов.
     - Батальон, равняйсь! Смирно!
     Как могли мы четко исполнили эту команду. Чего хотят?
     -  Командирам  рот  провести  поверку  личного  состава,  о результатах
доложить!
     Офицеры  вышли  строевым шагом  из  строя и  начали  проводить поверку.
Обычно  это делали зам комвзвода, и докладывали, что незаконно отсутствующих
нет.
     Ну,  а  здесь, коль  все  офицеры батальона  - дело нешуточное. Значит,
кто-то в самоходе.
     Я огляделся, считая в полутьме своих  людей. В темноте  все неверно, не
посчитать. У командиров отделений спрашиваю:
     - Все на месте?
     Каждый "комод" спит в палатке со своим личным  составом, поэтому должен
знать все или нет.
     Все мужики по очереди доложили, что на месте.
     Все равно сердце билось. А, вдруг кто-то из моих удрал? Можно было бы и
в  темноте проорать  за кого-то искаженным  голосом из  последних рядом "Я",
когда выкликнут  фамилию самоходчика, да, вот, незадача,  если бы знать,  на
месте все или нет. Темно как у негра в жопе.
     Вот дошло дело и до  моего взвода.  Первый  взвод, вроде, все на месте.
Пока  ротный  проводил  перекличку, согласно списка вечерней  поверки,  двое
офицеров ходили и считали по головам, чтобы никто не проорал за кого-то "Я".
     Раньше такого не было.
     Вот и мой взвод...
     Хоть на улице и не больше плюс пяти, а от меня валит пар. Все на месте?
Никто не ринулся по бабам? Мать твою!!!
     Внимательно  вслушиваюсь  в  ночную темноту,  как отвечает  мой  взвод.
Вроде, все  голоса  соответствуют  названным фамилиям.  Отвечают  без  пауз.
Назвали  фамилию,  сразу, без  паузы, кашлянья,  заминки, откликается. Да, и
офицеры - капитаны Тропин и Баров  неслышными пантерами  крадутся в темноте,
осматривая взвод. Зная  их кошачьи повадки хищников, можно сказать, что  они
готовы сейчас броситься и растерзать самоходчика. Также, подозреваю, что они
сейчас обнюхивают взвод, не выпил ли кто чего. Например, даже одеколон.
     Вроде,  пронесло. Второй взвод на месте. Стали проверять третий  взвод.
Баров  и  Тропин  неслышными  тенями переместились дальше.  Хоть  и  команду
"Смирно" никто не отменял, я как можно тише, незаметнее, не привлекая к себе
внимание, оттер со лба пот. Пронесло. Все на месте.
     Вслушиваемся  в  темноту и  голос Верткова,  который проводил  поверку.
Вроде все положенные голоса отвечают.
     Проверка роты закончена.
     - Сорок вторая рота становись! Равняйсь! Смирно! Равнение на середину!
     И пошел капитан строевым шагом докладывать полковнику Абрамову:
     -  Товарищ полковник,  в сорок второй  роте  поверка  произведена,  лиц
незаконно отсутствующих нет! Временно исполняющий обязанности командира роты
капитан Вертков!
     - Вольно! - рявкнул Абрамов.
     - Вольно! - продублировал Вертков, развернувшись к строю лицу.
     Потом встал в строй.
     Нелепо,  конечно,  все  это  выглядело.  Офицеры  в  кителях,  сапогах,
перетянутые портупеями, и мы  - в трусах  и сапогах. Кто-то в майках, кто-то
без них. Нервы  постепенно приходили в порядок, и начал бить озноб. Наружная
температура все-таки нелетная. Не май месяц на дворе, однако!
     И вот когда докладывала сорок четвертая рота, оказалось, что нет  двоих
курсантов. В самоходе.
     - Батальон! Пять минут на туалет, а потом - отбой! Разойдись!
     Сержанты продублировали команду. Все ломанулись к известным березам. До
туалета бежать далеко,  да, еще и по росе. Дураков нет. Хотя... Сорок первая
рота побежала. Шаровара запретил ссать под березами. Ну, их!
     Пока оправляли  естественные надобности,  то перекинулись парой фраз по
поводу  самоходчиков. Надо же быть  такими  идиотами, столько пройти,  и вот
так... Накануне присяги, все просрать и быть пойманными. То,  что их поймают
уже никто не  сомневался. А куда им идти? Вернутся  в роту, но  все уже всем
известно. Бараны!
     Наутро все шло  как всегда, только на зарядке,  старшина  несколько раз
скомандовал "Бегом"!
     - Отставить! Второй взвод не резко сгибает руки в локтях!
     - Бегом! Отставить! Второй взвод не одновременно со  всей ротой  подает
корпус вперед!
     Потом наконец-то скомандовал "Марш". Ну, что же, месть кота Леопольда в
действии.
     После зарядки, умываясь  в  общем умывальнике  поневоле  все  разговоры
вокруг ночного переполоха и придирок старшины к нашему взводу.
     Если  первый повод  для  обсуждения был,  конечно, глобальный,  но не с
нами, то второй...  Своя рубашка ближе  к телу...  Попутно  обсуждалось  как
можно отбиться от старшины.  Но, мы тогда  были молодыми салабонами, которые
могли больше фантазировали чем что-то предпринимали. Чаще всего звучало одно
предложение набить Бударацкому морду. На большее нас не хватало.
     Завтрак, развод батальона на занятия.
     Полковник Абрамов  скомандовал ,  чтобы батальон  построился  в каре  -
буквой "П". Такого раньше  не было.  Потом  поняли,  чтобы  все  видели.  На
середину строя  вывели двух курсантов сорок четвертой роты.  Абрамов зачитал
приказ  начальника  училища  об  отчислении двух  курсантов  за  самовольную
отлучку  и  недостойное  поведение,  позорящее  высокое  звание   советского
курсанта. Также одним  из  пунктов в приказе  было  указано, что сообщить  в
военкомат по месту жительства о недостойном поведении.
     Во  время чтения  приказа весь  батальон  стоял  на  вытяжку по команде
"смирно".
     К  провинившимся,  уже бывшим  курсантам,  подошел  замполит батальона,
достал  из  кармана  брюк  перочинный  нож,  и...  начал  срезать  погоны  у
самоходчиков.
     Над плацем  стояла мертвая тишина. Было слышно как  в  кустах  какая-то
пичуга чирикала. И было  слышно как плохо наточенный нож  не резал,  а  рвал
нитки на погонах, они трещали  и  плохо поддавались. На совесть, крепко были
пришиты. Старались парни. Старались... И так все просрали...
     И все понимали, что сейчас происходит - это величайший позор. Когда вот
так, перед строем с тебя срезают погоны, тем самым говоря,  что ты недостоин
быть среди нас. Недостоин воинского братства. Не знаю  как у моих товарищей,
но у меня пот бежал по спине от волнения.
     Вот  неспешно  замполит  закончил срезать  первый  погон.  У  курсанта,
катились слезы по щекам.  Он  не вытирал  их,  стоял  по  стойке "смирно", и
смотрел куда-то вверх через головы строя.
     У  второго погоны были не так крепко пришиты, замполит сделал иначе, он
подрезал погон  у ворота, а затем, засунув пальцы под него, резким движением
рванул  его... С  треском погон  оторвался.  Парень  не плакал, кривил губы,
держался... Второй погон тоже также был оторван.
     Страшно. Позорище!
     Замполит в полной тишине приказал уже бывшим курсантам:
     - Бегом  марш,  на склад!  Сдать форму  и незамедлительно  убыть вон из
училища, которого вы недостойны!
     И они бегом покинули плац.
     Все  были подавлены, раздавлены увиденным. Чудовищно. Не  дай Бог через
такое пройти.
     До  конца  дня  мы только  обсуждали  увиденное.  И  даже  проблемы  со
старшиной отошли на второй план. Не дай Бог, пройти через такое унижение!
     И как-то все сразу поняли, какая это высокая честь быть курсантом.
     На  следующий  день  на  большом  разводе  батальона полковник  Абрамов
представил нам нашего постоянного  командира  батальона. Подполковник Старун
Василий Иванович.
     За  свое имя отчество он сразу получил кличку в батальоне "Чапаев"  или
"Чапай".
     Он  был полной  противоположностью полковнику  Абрамову, к  которому мы
успели  привыкнуть.  Если  Абрамов  был  сухощав, лицо  обветренное,  все  в
глубоких морщинах, лицо  задубевшее  на морозе  и  ветрах, казалось, что  на
сапогах кожа была нежнее чем у старого полковника на лице.
     Старун  был  грузен.  Массивное  тело,  большие кисти  рук,  икры  были
настолько  крупные, что  сапоги были собраны в гармошку, и слегка  надрезаны
сзади по шву, чтобы могли налезть на его ножища.


     И хоть  ростом он  не дотягивал  до  метра восьмидесяти, размер сапог у
него  был, наверное,  такой  же как и  у  меня - сорок пятый.  Несколько  не
гармонично смотрелись огромные сапоги с голенищами, собранными у щиколоток и
огромными головками сапог.
     На  нижнем веке левого глаза нового комбата  был какой-то нарост, он не
мешал ему смотреть, но поначалу привлекал к себе внимание.
     Комбат  только  что закончил  военную  академию  связи  имени  великого
связиста Буденного. Мой отец также в свое время закончил ее.
     Но комбат был уникален в своем роде.  Не  слыхал до этого, ни после. Он
очно закончил с золотой  медалью инженерный факультет академии и параллельно
- заочно  командный факультет этой же академии. И  не просто закончил,  а  с
красным дипломом. По идее он мог носить два академических значка. Уже то что
он сделал, вызывало уважение.
     Сразу же комбат стал  "закручивать" гайки. И  не так мы ходим  строевым
шагом, не так отдаем  честь,  не так  отвечаем  на  вопросы.  Офицерам  тоже
доставалось  по   полной.  Они,  понятно,   с  нами  не  обсуждали  это,  но
чувствовалось.
     Даже Тропин  подстригся, его грива уже не  топорщилась  сзади. Баров на
построении уже не носил  фуражку так, что козырек  закрывал глаза. А Вертков
стал затягивать ремень портупеи почти до конца.
     У  нового  комбата была  привычка  курить. Не  просто  курить,  а много
курить. Даже не просто много  курить,  а чудовищно много. И казалось, он был
всеяден.   Вернее  всекурящий.  В  основном  он  курил  болгарские  сигареты
"ТУ-134", но часто видели его и с папиросой.
     Сам я часто менял сигареты. Все зависело от количества денег в кармане.
Но, то что в училище быстро  перешел с сигарет  с  фильтром на  сигареты без
фильтра - факт.
     Когда  был студентом, подрабатывал разгрузкой вагонов, деньги в кармане
водились, изредка  покупал  себе и "Мальборо", "Кэмел".  Они  стоили полтора
рубля! В, основном,  болгарские по  тридцать пять  копеек.  Когда и  у  отца
воровал "Столичные" по сорок  пять копеек. Эх, было время! Казалось, что это
так  далеко было. Очень  давно, а не  пару месяцев назад. Сейчас,  если были
деньги - "Астра",  "Прима",  а когда  денег  не было - "голубая  смерть"  --
"Дымок".
     Потому  что  всегда  бегали, что  просто  на физо,  что перемещались по
территории.  И  вне  зависимости  от  погоды,  сигареты  промокали.  Великая
армейская смекалка  подсказала,  что  делать. На  помойке  нашли  полупустые
аптечки  армейские  "АИ-2" (аптечка  индивидуальная), какие-то таблетки  там
были  там,  вытряхнули их. Футляры, в  которые упакованы эти  таблетки  -  в
карманы,  пока  не  знаю,  но  могут  пригодится. Внутри  оранжевых футляров
выламываются перегородки, и туда вставляются сигареты. А чтобы они промокали
от конденсата  или  пота,  то туда укладывалась ватка. Она  впитывает влагу.
Иногда   вата  промокала  сильно,  или  выпадала,  когда  небрежно  открывал
импровизированный портсигар, укладывалась новая ватка. Где ее взять? Либо из
подушки или матраса.
     Также прикупил  мундштук. Для чего? Чтобы  табак в рот не  лез Поначалу
делали так, размял сигарету, прикурил от спички, затушил спичку, отламываешь
кусочек от нее и вставляешь в сигарету, распираешь табак, и он лезет в рот.
     Мундштук также хорош и в другом случае, когда нет денег, или в выходной
день магазин  закрыт, или по дурости старшины "бегом-отставить" или еще чего
не удается  сбегать в "лавку",  сигарет нет. И  "стрельнуть"  не у  кого, то
идешь  в курилку  и ... начинаешь курить "БТ".  Нет не  дорогущие болгарские
сигареты  "Булгар табак",  а  "бычки  тротуарные".  Всегда  в  курилке  есть
чинарики.  Небольшие. Маленькие. Большие аккуратно притушишь,  и спрячешь за
отворот пилотки, либо обратно уберешь в пачку или портсигар, чтобы потом его
"прикончить"  когда поступит команда  "перекур".  Таких бычков не  бывает  в
природе. Вернее такие окурки есть. Где-то там - за забором, очень далеко, на
гражданке. На осьановке автобусной  всегда есть о-о-о-огромные чинарики. Это
когда ждешь-ждешь автобус, а  его  все нет и нет. И вот когда  ты в отчаянии
закуриваешь,  и  по  закону подлости, идет твой  автобус. И  ты выбрасываешь
огромный "бычок". Просто великолепнейший экземпляр! Почти целая сигарета! Ее
курить  и  курить, и ты ее с сожалением выбрасываешь. А, что делать  -  надо
ехать на автобусе! Эх, мне бы этот чинарик сейчас
     Некоторые умельцы  перочинным ножом  из ветки делали трубку-носогрейку.
Маленькая такая,  туда  высыпался табак из  окурков и  можно было  не  спеша
потянуть  трубочку. Это  было преимуществом  перед  мундштуком.  В  мундштук
вставил "чинар",  пару затяжек,  и  все, пора искать новый  окурок, а  вот с
"носогрейкой" можно много забить табака.
     Также хороши  папиросы. Ну, "Казбек" --  дорого,  "Герцеговина Флор" --
очень дорого. Дороже сигарет. Но, вкусно, очень  вкусно.  Но,  очень дорого,
страшно дорого!  А, вот "Беломорканал" или "Любительские" -- это про нас.  У
"Любительских" что хорошо, в мундштук  вставлен  кусочек ваты, чтобы табак в
рот не лез.
     Мундштук можно сделать из оьычного колпачка ручки. Проковырял гвоздиком
дырочку - кури!
     Всем курильщикам или как  говорил новый комбат  "курцам" известно,  что
лучший "Беломор" -- ленинградский. Поэтому поводу есть старый анекдот.
     Все директора табачных фабрик приехали для обмена  опытом  на питерскую
фабрику, научиться как делать качественный "Беломор".
     Главный технолог показывает, рассказывает:
     -  Берем  кочан  капусты, пропускаем  через  лошадь, полученное, сушим,
тщательно  измельчаем, потом добавляем  немного табака и  набиваем папиросы.
Вот и все наши секреты.
     - А, вы еще и табак добавляете! - воскликнул один из директоров - А, то
мы просто капустой и лошадью обходимся!
     Так, что тема курева в армии - отдельная история. Многие офицеры курят,
и  с  пониманием  относятся  к курильщикам-  курсантам.  Хотя все  прекрасно
понимали, что для  того чтобы выдержать темп нагрузок, нужно бросать курить.
Дыхалки  зачастую не хватало  на кроссах,  но,  чтобы  согреться, отвлечься,
снять стресс - без сигарет никуда.
     И чтобы не говорили  врачи, при  курении падает температура тела, но по
личному ощущению получалось, когда холодно - закурил, и согрелся.
     Некоторые  бросали  курить,   кто-то,  наоборот,  начинали.  Круговорот
курильщиков природе.
     А  самым  заядлым  курильщиком  в  батальоне  был  наш  новый  комбат -
подполковник Старун. Такое ощущение, что когда он не в строю, то с сигаретой
в зубах.
     А  еще через  пару  жней  нам представили и  нашего  командира  роты  -
капитана Земцова Сергея  Алексеевича. Он  сразу получил кличку "Зёма".  Этот
сразу выделялся из всех офицеров. Подтянутый,  накаченный, небольшого роста,
но  умел носить  форму.  Не просто как офицер, а  как-то  щегольски.  Как он
скромно рассказал про  себя,  что является  кандидатом  в мастера  спорта по
боксу.
     - Рота, подъем!
     - Подъем!
     - Подъем!
     - Подъем!
     Эхом пронеслось по роте, командовали замкомвзвода, командиры отделений.
     Рота построилась.  Зёма принял доклад. Глядя на наши сонные рожы, тела,
что поеживались под осенним ветром, решил поднять нам настроение:
     - Чем отличается гражданский от военного по команде "подъем"?
     - Гражданский не слышит команды "подъем"?
     -  Неправильный ответ! Военный, в  отличие от гражданского, по  команде
"подъем", не думает, что ему одеть, чтобы выглядеть покрасивее, поэффектнее.
Он всегда одет красиво и эффектно. А, сейчас... Утренняя зарядка! Старшина -
командуйте!
     Сам ротный вышел с нами  проводить физическую зарядку, был в спортивных
трусах, кроссовках, с голым торсом, загорелый.
     Мышцы  перекатывались  под  кожей, мощный  торс,  на  животе ни  единой
жиринки - сплошные "кубики".
     И тут наша  рота поняла, что все утренние зарядки, которые у нас были -
завтрак на утренней росе.
     Зёма сходу задал такой тон бега на зарядке, что уже через десять минут,
полроты выдохлось. Он бежал рядом легко, пружинисто, по ходу  махал  руками,
разминался  как это  делают боксеры, "бой с тенью", то  спиной вперед бежал.
Все это видели у Лёхи Мигаля, но у ротного это получалось более естественно,
непринужденно. И более страшно. Не хотелось попасть под его кулак.
     А  потом  начались  отжимания  от  сырой,  грязной  земли.  Если раньше
старшина когда проводил зарядку, то он стоял и командовал, а сейчас его тоже
уткнули мордой в  землю,  как всех.  Хоть что-то хорошего этим утром! И  сам
комроты отжимался со всеми на кулаках. Иногда упруго отталкивался от земли и
хлопал в ладоши. Вскакивал, пробегал вдоль строя, делал замечания и снова со
всеми  снова отжимался.  Если бывшие солдаты  раньше  филонили, старшина  им
прощал, то сейчас они отжимались вместе со всеми.  Включая и  Егорова. Этому
приходилось несладко. После пяти отжимания он "сдох".
     Потом  снова  бег  по  пересеченной местности  и  уже никто  не обращал
внимание  на дорогу, неслись  как  загнанные лоси, не  выбирая дороги,  лишь
добежать, дыхания уже давно не  было. Первое дыхание закончилось, второе еще
не открылось.  Потом снова "упор лежа принять"! Тридцать отжиманий! Если кто
будет филонить - взвод лентяя будет отжиматься по пятьдесят раз!!! А, лентяй
будет считать взводу. Ну, упаси Боже, если кто-то "залетит"!
     Но пронесло роту. Никто не был замечен.
     В  расположение  вернулись  последними  из  батальона.   Остальные  уже
заканчивали умываться и строились на утренний осмотр.
     Осматривали друг  друга. Сапоги,  начищенные с  вечера  до  зеркального
блеска,  были заляпаны грязью, носки сапог вообще  убитые,  упирались же при
отжимании в землю. Просто пройтись тряпкой -  бархоткой, как это было раньше
-  не  поможет  надо  мыть  и чистить заново. Брюки тоже  убиты.  От стрелок
остались лишь  воспоминания. Колени тоже забрызганы грязью. На заднице видны
следы  грязи  -  неприятные  последствия  кросса  по пересеченной местности.
Ротный  кричал  -  командовал  "Ускорение".  И  вот  бежали   с  ускорением,
забрасывая ноги назад. Дозабрасывались...
     - Сорок вторая  рота, построение на утренний осмотр через десять минут!
- орал дневальный!
     - Какой осмотр, мы еще не умывались!
     - Сдурел что ли, чиститься надо!
     - Заткнись, придурок!
     Роте  надо  было  на  ком-то отыграться,  сорвать  злость.  Им оказался
дневальный.
     За него вступился дежурный по роте:
     -  Кому, что не нравится - подходи ко  мне!  Распорядок дня! Сорвете  -
меня будут иметь во всех видах!
     - Да, ты знаешь какая у нас физзарядка была!!!
     - Зёма задрочил!
     - Посмотри, мы грязные как свиньи!
     С  ворчанием,  взяв  из  палаток  туалетные  принадлежности,  помчались
умываться.
     Три  роты, что были перед нами, умылись... Дневальные не успели навести
порядок. Вода,  комки  грязи на полу. Того  и смотри, чтобы не упасть  в эту
жижу. Умылись, кое-как помыли сапоги там же где умывались. Не до сантиментов
и приличий! Через три минуты построение на утренний осмотр.
     Иногда кто-то из курсантов оставлял полотенце в умывальнике.
     Серега  Бровченко подобрал такое и тщательно  чужим  полотенцем натирал
сапоги. Свое у него болталось на шее.
     За ним я взял  это полотенце и тоже быстро, насухо  вытер сапоги, потом
еще  кто-то  из роты  взял. Кому-то не повезло.  Он  вернется за  ним  перед
обедом, до этого времени не будет, он  будет неприятно удивлен, когда увидит
черную тряпку,  которая  будет висеть  рядом с умывальником, если дневальный
еще чего-нибудь  не придумает  новое применение этому полотенцу. Ну, а когда
придет  время  менять  белье,  то  сержанты  по  голове  не  погладят  этого
растеряху.  А  также ему нужно чем-то вытираться все  это время. Но  это его
проблемы, не наши. У нас - утренний осмотр!
     Ротный  и  взводные  уже  ждали  нас. Ротный  начищен, наглажен, голову
всегда  держит  прямо,  высоко  задрав  подбородок,  спина прямая,  как  лом
проглотил.  По  внешнему  виду  весь  такой  уставной,  как  с  картинки  из
"Строевого Устава  ВС СССР". Молодцеватые, вечно ироничные Баров и Тропин на
его фоне выглядели помятыми и потертыми, не говоря уже про Верткова.
     Земцову, который бегло провел  сам  утренний осмотр роты не понравилось
как начищены бляхи, как наглажены. Как затянуты ремни. Про начищенные сапоги
он высказался, что они мы всей ротой навоз месили.
     Было слышно как шипят от злости курсанты, мол сам физзарядку  провел по
грязи, а  тут... Сам же  виноват,  что рота  на  разводе будет выглядеть как
чмыри задроченные.
     На разводе Старун громко, четко, срывая прокуренное горло сообщил нам:
     - Товарищи курсанты! Ваш набор  после  окончания обучения будет почти в
полном составе направлен для прохождения службы в Афганистан, в ограниченный
контингент.  Поэтому  он самый  большой набор в истории училища.  Также  вас
набрали  с "перебором" с тем  расчетом,  чтобы  отсеять  тех кто не  готов к
службе в горно-пустынной местности, не  готов воевать. И к вашему батальону,
к  каждому из вас  будет строгий, нет, строжайший  подход.  Вас будут  учить
воевать и побеждать. Армия - не детский сад! Связь - нерв армии.  И в случае
вашей плохой подготовки, погибнут люди! Поэтому проще исключить неуспевающих
в училище, чем потом  ваши плохие отметки исправлять на  поле боя кровью! Вы
будете или выполнять всю программу подготовки на пять или  будете отчислены!
Еще  раз повторяю,  что спрос будет наижесточайший.  Нарушителей  дисциплины
будем выгонять, кто  не справляется с учебной программой - долой!  Многие из
вас  поступили  в училище по блату,  так,  вот заявляю всем и каждому такому
блатному,  что никто не сможет  повлиять  на мое решение об отчислении того,
кто  не  будет соответствовать  критериям подготовки. Если кто-то надеяться,
что удастся увильнуть от Афгана после окончания  училища - не рассчитывайте!
Паре-тройке  курсантов, может, и повезет, но все остальные -  в  Афганистан.
Воевать! И если надо, то и умирать! Поэтому, товарищи курсанты! До присяги у
вас  есть  еще  время подумать,  одуматься и  добровольно подать  рапорт  об
отчислении  из  училища!  Подчеркиваю -  до присяги! Уедете домой,  к маме с
папой,  забудете  про военное училище как про  кошмарный сон! После принятия
присяги дорога только в войска!  Сейчас  по  моему указанию, ваша подготовка
будет усилена, чтобы простимулировать у  вас желание покинуть училище. Также
чтобы не было самовольных отлучек, по моей команде, дежурный офицер не будет
ходить по палаткам  и считать вас по ногам, а будет  построение ночью  всего
батальона или какой-нибудь роты выборочно. Кому не нравится - рапорт на стол
об  отчислении!  Прошу усвоить для  всех, что в батальоне я - командир.  И я
решаю, как жить батальону!
     После такой "вдохновительно-напутственной" речи нас развели на занятия.
И ротный проводил лично занятия по строевой подготовке. Оказывается, что все
мы умели делать - не правильно!
     Старун стоял на краю плаца и курил. Судя по тому, что делал Земцов, ему
нравилось. Он даже несколько раз ободрительно прокричал ему:
     -  Молодец,  капитан!  Так и научите  эту группу  гражданских  лиц,  на
которых без  слез  смотреть  нельзя,  именуемых сорок второй ротой, строевой
выправке!
     И Зёма показал нам как нужно  ходить! Такого мы еще не  видели! Никогда
не полагал,  что строевую подготовку можно  довести до искусства!  Как ходил
строевым шагом Земцов можно было смотреть завороженно. Подбородок приподнят,
а  когда  по  команде  "Равняйсь" он поворачивал  голову,  он не  просто  ее
поворачивал,  а  приподнятый подбородок еще выше вздергивался,  и не  просто
поворачивал голову,  а  слегка  набок.  Когда он нас  заставил повторить эту
к