иваясь только, чтобы прижаться к земле, когда слева по склону, тянувшемуся параллельно нашему, проезжала машина. В основном это были военные джипы серовато-стального цвета, хотя иногда появлялись и обычные машины. По иронии судьбы эта дорога была единственным ориентиром среди окружавшей нас дикой природы. Впереди оба хребта сходились, и их склоны становились круче. Заостренные выступы скал защищали лежавшую между ними долину. Неожиданно мы заметили, что с севера в нашу сторону движется машина, похожая на джип Уила. Она на всем ходу свернула на одну из грунтовых дорог, которая, петляя, спускалась в долину. -- Похоже на Уила, -- напряженно всматриваясь, проговорил я. -- Давайте спустимся туда, -- предложила Марджори. -- Погодите. А если это ловушка? Что если они захватили его и хотят при помоши джипа выманить нас отсюда? Ее лицо помрачнело. -- Оставайтесь здесь, -- приказал я. -- Я спущусь, а вы следите за мной. Если все в порядке, я дам знак, чтобы вы шли ко мне. Она согласилась, хотя и не сразу, -и я стал спускаться по крутому горному склону туда, где остановился джип. Кто-то вышел из машины, но за листвой было не различить, кто именно. Цепляясь за невысокие кусты и деревья и то и дело подскальзываясь на толстом слое перегноя, я пробирался среди скал. Наконец я оказался прямо напротив машины, от которой меня отделяло каких-то тридцать метров. Водитель стоял, прислонившись к заднему бамперу, и его лица я по-прежнему не мог различить. Чтобы всмотреться, я подался вправо. Уил! Я рванулся еше дальше и почувствовал, что съезжаю вниз. В последний момент я ухватился за какой-то ствол и подтянулся на руках обратно. От страха у меня живот подвело: внизу был десятиметровый обрыв. Еще чуть-чуть, и я сломал бы себе шею. Держась за дерево, я встал и попытался привлечь внимание Уила. Он пристально оглядывал склон над моей головой, потом опустил глаза, и его взгляд остановился прямо на мне. Он вскочил и направился в мою сторону через кусты. Я указал на отвесные скалы. Он оглядел дно ушелья и крикнул: -- Я вижу, тут не перебраться. Вам придется спуститься вниз. Я кивнул и хотел было подать сигнал Марджори, как издалека донесся рев мотора. У ил одним прыжком вскочил в джип и помчался назад к главной дороге. Я принялся торопливо карабкаться вверх. Сквозь листву было видно, что Марджори направляется ко мне. В это мгновение откуда-то послышались громкие возгласы и топот. Марджори юркнула под скальный навес. Я изменил направление движения и осторожно, насколько это , было возможно, кинулся влево. На бегу я всматривался между деревьями, иша глазами Марджори. Но когда мне наконец удалось увидеть ее, моему взору предстала страшная картина: двое солдат, схватив девушку за руки, поднимали ее с земли. Я услышал крик Марджори. Низко пригибаясь, я ринулся вверх по склону, а перед глазами стоял ее полный ужаса взгляд. Добравшись до вершины хребта, я помчался вперед. Панический страх не отпускал, сердце бешено колотилось. Пробежав больше мили, я остановился и прислушался. Сзади не было слышно ни шагов, ни голосов. Упав навзничь, я попытался расслабиться и привести в порядок мысли, однако все затмевала страшная картина пленения Марджори. Зачем я оставил ее одну? Что мне теперь делать? Я сел и, глубоко вздохнув, принялся вглядываться в дорогу на противоположном склоне. Пока я бежал, никакого движения на ней заметно не было. Я снова и снова напряженно вслушивался: ничего, кроме обычных лесных звуков. Я стал понемногу успокаиваться. В конце концов, Марджори только задержали. Ее вина лишь в том, что она испугалась перестрелки. Скорее всего ее будут держать под стражей лишь до тех пор, пока не установят, что она уче- ный и пребывает в Перу на совершенно законных основаниях. Я снова двинулся на север. Ныла спина. Я физически ошушал, насколько я грязный, как я устал, а желудок разрывало от спазмов голода. Два часа подряд я брел напропалую, так никого и не встретив. Неожиданно я услышал, что справа от меня кто-то кубарем спустился по склону. Замерев, я снова прислушался: топот не утихал. Кроны деревьев здесь были раскидистее, солнечные лучи не пробивались до земли, подлесок был реже. Видно было метров на двадцать. Нигде никакого движения. Стараясь ступать как можно тише, я миновал большой валун и несколько деревьев. На моем пути лежали еше три каменные громады, и я прошел мимо двух из них. По-прежнему ничего. Но когда я обошел третий, сзади послышался хруст валежника. Я медленно обернулся. Рядом с валуном стоял бородач, которого я видел на ферме у Дженсена. В его блуждающем взгляде сквозил панический страх, и он трясущимися руками направил мне в грудь автоматическую винтовку. Казалось, он силился вспомнить, кто я такой. -- Постойте, -- запинаясь, проговорил я. -- Я знаком с Дженсеном. Он вгляделся пристальнее и опустил винтовку. И в это же мгновение в лесу послышались шаги. Бородач с винтовкой в руке тут же сорвался с места, и я, ничего не соображая, кинулся за ним. Мы бежали изо всех сил, натыкаясь на стволы деревьев и камни и время от времени оглядываясь. Через несколько сотен метров он споткнулся и упал, а я промчался мимо. Между двумя валунами я рухнул на землю, чтобы отдышаться и посмотреть, нет ли кого сзади. Метрах в пятидесяти я заметил военного, который целился из винтовки в пытавшегося встать бородача. Не успел я и рта раскрыть, чтобы предупредить его, как солдат выстрелил. Грудь бородача распороли пули, которые прошили его насквозь, а меня залило его кровью. Эхо выстрелов повисло в воздухе.>'∙ Г. Какой-то миг бородач стоял неподвижно с остекленевшими глазами, потом его тело выгнулось вперед, и он упал. Вне себя от страха, я вновь кинулся прочь, стараясь, чтобы между мной и тем местом, откуда стреляли, все время были деревья. Склон становился все более неровным и каменистым, а затем резко пошел вверх. Смертельно уставший и объятый ужасом, я дрожал всем телом, протискиваясь между валунами. Один раз, набравшись смелости, я оглянулся. Убийца подошел к телу жертвы. Я шмыгнул за камень как раз в ту секунду, когда он поднял глаза и, казалось, посмотрел на меня. Прижимаясь к земле, я прополз мимо еше нескольких валунов. Потом склон стал ровнее, солдат уже не мог меня видеть, поэтому я снова вскочил на ноги и помчался во весь дух меж камней ∙ и деревьев. Казалось, я лишился рассудка. Унести поскорее ноги -- вот все, о чем я был в состоянии думать. Оглядываться я больше не осмеливался, но был уверен, что слышу топот бегущего за мной солдата. Начался подъем, и я продирался вверх, чувствуя, что силы начинают покидать меня. Подъем перешел в ровное место, на котором росли высокие деревья и был густой подлесок. Дальше за этим леском вздымалась сплошная каменная стена. Я тщательно осмотрел ее в поисках выступов, за которые можно было бы ухватиться или встать на них. Я взобрался-таки на эту стену, и тогда моему взору открылась картина, от которой внутри все упало. Стена обрывалась вниз метров на тридцать. Идти дальше было некуда. Я был обречен, все кончено. Позади со скалы посыпались камни, значит, убийца скоро будет здесь. Я рухнул на колени. Выбившийся из сил, измученный, я вздохнул в последний раз и прекратил всякое сопротивление, отдавшись на милость судьбе. Я знал, что еше немного -- и просвистят пули. И что интересно: как избавление от страха смерть казалась чуть ли не желанной. Я ждал, а в сознании мелькали воспоминания о воскресных днях в детстве и о тех невинных размышлениях о Боге. Как это -- умереть? Я пытался раскрыть себя, чтобы понять это. Ожидание длилось так долго, что я потерял всякое представление о времени. Неожиданно до меня дошло, что ничего не происходит! Я огляделся и понял, что нахожусь на самой высокой точке горы. Все остальные отроги и утесы лежали ниже этого места и передо мной, куда ни кинь взгляд, открывались необъятные дали. Какое-то малозаметное движение привлекло мое внимание. Там, далеко внизу, по склону, обращенному на юг, шел в противоположную от меня сторону тот самый солдат, а через руку у него была перекинута винтовка, принадлежавшая человеку Дженсена. По телу разлилось тепло, и я зашелся в приступе беззвучного смеха. Я каким-то чудом остался в живых! Повернувшись в другую сторону, я сел, скрестив ноги, чтобы насладиться этим блаженным состоянием. Мне хотелось остаться здесь навсегда. В синеве небес сверкало солнце, и все вокруг сияло. Я сидел на вершине, пораженный тем, как близко подступили далекие, окрашенные в алое холмы, вернее, ощущением того, что они стали ближе. Такими же близкими казались проплывавшие над головой редкие клубы облаков. Было такое впечатление, что можно дотянуться до них и потрогать руками. Подняв руку к небу, я заметил, что ощущения моего тела стали другими. Рука скользнула вверх невероятно легко, и я без труда держал спину, шею и голову абсолютно прямо. Я сидел скрестив ноги, а затем совершенно свободно, без помощи рук, встал. Я потянулся, меня охватило ощущение всеобъемлющей легкости. Взглянув на далекие горы, я заметил на небе дневную луну, которая вскоре должна была уже зайти. По всей видимости, она была в первой четверти и висела над горизонтом подобно перевернутой чаше. Я тут же понял, почему у нее такая форма. Прямо надо мной сияло солнце, которое в миллионах миль отсюда освещало лишь верхнюю часть предзакатной луны. Я смог различить линию между солнцем и лунной поверхностью, и это каким-то образом позволило мне мысленно выйти за пределы Земли. Мне удалось представить себе Луну, которая уже скрылась за горизонтом, ее форму, какой она предстала перед теми, кто живет западнее и пока еше может видеть ее. Затем я представил, как она будет выглядеть, когда переместится на другую сторону планеты, прямо подо мной. Для живущих там людей Луна предстанет полной, потому что Солнце у меня над головой светит прямо на Луну. От этой картины по позвоночнику тут же поднялась какая-то волна, и я почувствовал, что у меня под ногами образовалось пространство, подобное тому, которое я привык ошушать над головой. Моя спина, казалось, выпрямляется все больше и больше. Впервые в жизни я познал, что Земля круглая, и это было не мысленное представление, а реальное ошушение. Это понимание взволновало меня, но в то же время казалось обычным и естественным. Хотелось лишь одного -- целиком отдаться ощущению движения в бесконечном пространстве. Я стоял и чувствовал: теперь мне не нужно отталкиваться ногами от земли, чтобы преодолеть ее притяжение, я стремился вверх благодаря какой-то внутренней силе, словно воздушный шар, наполненный гелием настолько, чтобы висеть над самой землей. Я ошушал такую легкость, движения мои были настолько скоординированы, что это состояние не шло ни в какое сравнение с ощущениями спортсмена, находящегося в прекрасной форме после года интенсивных тренировок. Я опять сел на камень, и все, казалось, еще более приблизилось: и неровный утес, на котором я находился, и далекие могучие деревья ниже по склону, и горы на горизонте. Ветви деревьев слегка раскачивались на ветру, и созерцание этого движения было не просто зрительным восприятием, но и физическим ощущением, словно это были не ветви, а волосы у меня на теле. Все вокруг каким-то образом стало частью меня самого. Я сидел на вершине горы, любуясь раскинувшимися куда 1126 ни глянь внизу подо мной далями, и чувствовал себя так, точно мое бренное тело, каким я привык его ощущать, было лишь головой большего тела, состоявшего из того, что я вижу. Вселенная бесстрастно взирала на себя самое моими глазами. Это ощущение вызвало всплеск в памяти. Мысленно я устремился в прошлое: позади осталось начало моей поездки в Перу, детские годы, мое рождение... Я познал, что, по сути дела, моя жизнь началась не с зачатия и рождения на этой планете. Она началась значительно раньше, с образованием моего действительного тела, самой Вселенной. На меня всегда наводило тоску учение об эволюции, однако сейчас, когда я мысленно продолжал движение назад во времени, мне стало приходить на ум все, что было прочитано на этот счет, в том числе и разговоры с моим приятелем, похожим на Рено. Я вспомнил, что как раз эта тема его и интересовала -- эволюция. Все мои знания, казалось, слились воедино с нахлынувшими на меня совершенно реальными воспоминаниями. Все, что происходило во Вселенной, каким-то образом всплывало в памяти, и эти воспоминания позволяли взглянуть на эволюцию по-новому. Я увидел, как в результате взрыва первичной материи образовалась Вселенная, и понял, как и отмечалось в Третьем откровении, что материю на самом деле никак нельзя считать твердой. Материя -- это всего лишь энергия, которая испытывает определенный уровень колебаний, и вначале существовала только простейшая форма ее колебаний ---элемент, называемый нами водородом. Из этого поначалуи состояла Вселенная -- один водород. Я наблюдал, как атомы водорода начали притягиваться друг к другу, словно главенствующий первоисточник, творческое начало этой энергии было готово начать переход к более сложному состоянию. И когда сгустки водорода в достаточной степени уплотнились, он стал нагреваться и гореть, чтобы превратиться в то, что мы называем звездой. При горении атомы водорода сливались между собой, пе-реходя на более высокий уровень колебаний, и образовывали элемент, который назван нами гелием. Я продолжал смотреть, а первые звезды уже старели и в конце концов взрывались, извергая оставшийся водород и вновь образованный гелий во Вселенную. И весь процесс начинался снова. Водород и гелий притягивались друг к другу до тех пор, пока не нагревались до температуры, необходимой для образования новых звезд, после чего, в свою очередь, начали слияние атомы гелия, образуя элемент литий с еше более высоким уровнем колебаний. Каждое новое поколение звезд создавало вещество, которого раньше не было, и этот процесс продолжался все дальше и дальше, пока не образовалась и не оказалась рассеянной повсюду материя -- все основные химические элементы. От элемента водорода, простейшей формы колебания энергии, материя прошла путь развития до углерода, уровень колебания которого чрезвычайно высок. Теперь все было готово для последующего этапа эволюции. После рождения нашего Солнца на орбиту вокруг него попали сгустки материи, и один из сгустков -- Земля, содержал все только что образованные элементы, в том числе и углерод. По мере охлаждения Земли на ее поверхность вышли некогда зажатые в расплавленной массе газы, которые, смешавшись друг с другом, образовали водяной пар. Прошли проливные дожди, и безжизненная в то время кора покрылась океанами. После того как вода заняла большую часть поверхности Земли, небо прояснилось, и ярко полыхающее Солнце залило новый мир светом, теплом и радиацией. А в неглубоких озерцах и водоемах, в среде мощных грозовых разрядов, которые то и дело прокатывались по планете, материя, миновав колебательный уровень углерода, достигла еше более сложного состояния и вышла на уровень колебания аминокислот. Однако новый уровень колебания и по внутреннему строению, и по сути своей впервые оказался неустойчивым. Материи стало необходимым постоянно поглощать другую материю, чтобы поддер- жать свое колебательное движение. Она стала нуждаться в пише. Появилась жизнь, начался новый виток эволюции. На моих глазах эта жизнь, которая была только в воде, разделилась на две различные формы. Одна, которую мы называем растительной, существовала за счет неорганических веществ, обращая эти частииы в пищу при помощи двуокиси углерода, содержавшегося поначалу в атмосфере. В качестве побочного продукта растения впервые стали выделять в окружающую среду чистый кислород. Растительная жизнь быстро распространилась в океанах, а в конечном счете и на суше. Другая форма жизни -- та, которую мы зовем животной -- для поддержания своего уровня колебаний поглощала только существа органического происхождения. Животные на глазах заполнили океаны в великую эпоху рыб, а когда растения выделили достаточно кислорода в атмосферу, стали перебираться на сушу. Я видел, как амфибии -- наполовину рыбы, наполовину нечто новое -- в первый раз вышли из воды и начали дышать воздухом через легкие. Затем материя сделала еще один скачок вперед, и появились пресмыкающиеся. Они во множестве распространились на Земле в великую эпоху динозавров. Потом появились теплокровные млекопитающие, которые подобным же образом расплодились по Земле. И для меня стало ясно, что каждый из появлявшихся новых видов материи знаменует собой продвижение жизни -- материи -- на следующий, более высокий уровень колебания. И вот это движение завершилось. На вершине его встал род человеческий. Человечество. Видение исчезло. В один миг передо мной прошла вся история эволюции, история того, как материя, которая появилась и развивалась словно по какому-то предначертанному плану, устремлялась к уровням колебания все более высокого порядка, создав в итоге необходимые условия для появления людей, для появления каждого из нас...Я сидел там, на горе, и был близок к пониманию того, как эта эволюция проявлялась дальше в жизни людей. Она была каким-то образом связана с совпадениями жизненных обстоятельств. Нечто, имеющее отношение к этим событиям, вело нас по жизни и формировало более высокий уровень колебания, которым был обусловлен и ход самой эволюции. Однако, как я ни старался, полностью понять это мне не удалось. Преисполнившись покоя и полноты чувств, я долго просидел на скалистом утесе. Потом вдруг я осознал, что солнце начинает клониться к западу. Я разглядел какой-то поселок на северо-западе примерно в миле отсюда. Можно было даже различить очертания крыш. Дорога, которая петляла по западному склону, похоже, вела как раз туда. Я встал и начал спускаться по камням. Я громко рассмеялся, потому что еще сохранял единство с окружавшей меня природой, и было такое ощущение, что я иду по краю собственного тела и, более того, исследую его отдельные участки. От этого просто голова шла кругом. Спустившись с утеса, я стал пробираться между деревьями. Полуденное солнце отбрасывало длинные тени на лесную подстилку. Пройдя половину пути, я оказался среди могучих деревьев, стоявших очень близко друг к другу: здесь я ощутил необыкновенное чувство легкости и точности движений. Я остановился и стал пристально вглядываться в деревья и кусты, обратив все свое внимание на их красоту. Вокруг каждого растения были заметны проблески белого свечения и что-то вроде розоватого ореола. Я двинулся дальше и вышел к ручью: исходившее от него бледно-голубое сияние наполнило меня еше большим покоем и даже какой-то дремотой. Так я продолжал свой путь через долину и вверх по другому склону, пока не выбрался к дороге. Поднявшись на покрытое гравием полотно, я как ни в чем ни бывало зашагал по обочине на север. Неожиданно я заметил впереди человека в платье священника, который вот-вот должен был скрыться за поворотом. При виде этого человека меня охватил трепет. Не испытывая никакого страха, я рысцой побежал вперед, чтобы заговорить с ним. Казалось, я точно знаю, что сказать и как себя вести. У меня было ощущение, что все складывается как нельзя лучше. Однако, к моему удивлению, священник исчез. Справа в долину спускалась дорога, но на ней никого не было. Я пробежал немного вперед по главной дороге, но там тоже никого не увидел. Я собрался повернуть назад и вернуться обратно, но поселок лежал впереди, поэтому я продолжал идти в том же направлении. Но все же мысленно несколько раз возвращался к оставленной мной дороге в долину. Пройдя еще сотню метров, за поворотом я услышал рев двигателей. За деревьями показалась колонна военных машин, которые быстро приближались. На какое-то мгновение я заколебался, полагая, что можно было бы и не отступать, но потом вспомнилась вся эта жуткая стрельба на склоне. Времени осталось только на то, чтобы метнуться с дороги вправо и залечь. Мимо пронеслось десять джипов. Место, где я укрылся, было совершенно открытое, и оставалось лишь надеяться, что никто не посмотрит в мою сторону. Машины промчались метрах в шести: меня обдало выхлопными газами, и можно было разглядеть даже выражение лиц военных. К счастью, никто не обратил на меня внимания. Когда машины были уже далеко, я ползком пробрался за большое дерево. Руки тряслись, а от ощущения покоя и сопричастности не осталось и следа. Внутри все опять сжалось от уже знакомого чувства страха. Наконец я крадучись снова вскарабкался на полотно дороги. Но опять донесся рев моторов, и я кубарем скатился по склону, а мимо на полном , ходу промчались еше два джипа. Подступила тошнота. На этот раз, возвращаясь туда, откуда пришел, я держался подальше от дороги и передвигался с большой опаской. Показалась дорога, ведущая вниз. Сперва напряженно прислушавшись, я решил пройти лесом рядом с ней и, срезав угол, спуститься назад в долину. Тело снова налилось тяжестью. Ну чем я занимаюсь, спрашивал я себя. Зачем меня понесло на дорогу? Должно быть, я не в себе, еще в шоке от той стрельбы, еше нахожусь в какой-то эйфории. Надо взять себя в руки, решил я. Необходимо соблюдать осторожность. При малейшей оплошности тебя могут здесь убить! Я замер. Впереди, метрах в тридцати, сидел священник. Он расположился под огромным деревом, окруженном валунами. Пока я стоял, уставившись на него, он открыл глаза, и его взгляд упал прямо на меня. Я отпрянул, но он лишь улыбнулся и сделал мне знак подойти. Я с опаской приблизился. Он сидел не шевелясь -- высокий худощавый мужчина лет пятидесяти. Коротко подстриженные волосы подходили по ивету к его карим глазам. -- Похоже, вы нуждаетесь в помощи, -- заговорил он на прекрасном английском языке. -- Кто вы? -- спросил я. -- Я -- падре Санчес. А вы кто? Я объяснил, кто я и откуда, и, пошатываясь, опустился на одно колено, а потом тяжело осел на землю. -- Вы были в Кула, когда все это случилось? -- спросил он. -- Что вам об этом известно? -- осторожно осведомился я, не зная, можно ли доверять священнику. -- Я знаю, что кое-кто в правительстве пышет злобой, -- проговорил он. -- Они не хотят, чтобы Манускрипт был предан гласности. -- А почему? Падре поднялся и взглянул на меня сверху вниз: -- А почему бы вам не пойти со мной? Ло нашей миссии всего полмили. V нас вы будете в безопасности. Я с трудом встал на ноги и, понимая, что выбирать не приходится, кивнул в знак согласия. Падре Санчес неторопливо пошел по дороге, обращаясь со мной почтительно и непринужденно. Он взвешивал каждое слово. -- Военные все еще разыскивают вас? -- спросил он между прочим. -- Не знаю. Несколько минут он молчал, а потом спросил: -- Вы ищете Манускрипт? -- Больше уже не ищу, -- проговорил я. -- Сейчас я хочу лишь пережить все это и уехать домой. Священник ободряюще кивнул, и я почувствовал, что начинаю доверять ему. Что-то в его участии и теплом отношении произвело на меня впечатление. Он напомнил мне Уила. Вскоре мы подошли к миссии. Она представляла собой несколько маленьких домиков, обращенных во двор, где стояла небольшая церквушка. Место, где была расположена миссия, отличалось удивительной красотой. Когда мы пришли туда, он сказал что-то по-испански находившимся во дворе людям в сутанах, и они торопливо разошлись. Я пытался проследить, куда они направились, но навалилась такая усталость, что я перестал что-либо соображать. Священник отвел меня в один из домиков. Внутри была небольшая гостиная и две спальные комнаты. В камине горел огонь. Вскоре после нас вошел еще один священник, в руках у которого был поднос с хлебом и супом. Я поел, превозмогая усталость, а Санчес в это время вежливо сидел рядом на стуле. Затем по его настоянию я растянулся на одной из кроватей и погрузился в глубокий сон. Утром, проснувшись и выйдя во двор, я тут же обратил внимание на царившую там безупречную чистоту. Гравийные дорожки были размечены ровно посаженными кустами и живыми изгородями. Казалось, все устроено так, чтобы в полной мере подчеркнуть их естественные очертания. Ни одно растение не было подстрижено. Я потянулся, и тогда напомнила о себе накрахмаленная рубашка. Она была сшита из грубой хлопчатобумажной ткани и немного натирала шею, хотя была свежая и только что отглаженная. Когда я некоторое время назад проснулся, два священника налили в таз горячей воды и принесли чистую одежду. Помывшись и одевшись, я прошел в другую комнату и обнаружил на столе горячие булочки и сушеные фрукты. Я жадно набросился на еду, а священники стояли поодаль. После завтрака они ушли, а я вышел на улицу. Подойдя к одной из каменных скамей, обращенных во двор, я сел. Солнце только поднималось над кронами деревьев, и я ошушал на лице приятное тепло. -- Как спалось? -- послышался сзади чей-то голос. Обернувшись, я увидел падре Санчеса, который стоял вытянувшись как струна и смотрел на меня сверху вниз. -- Очень хорошо, -- ответил я. -- Позвольте присоединиться к вам? -- Конечно. Несколько минут мы оба молчали. Молчание так затя--нулось, что я почувствовал себя неловко. Я не раз бросал на него взгляд, готовясь что-нибудь сказать, но он продолжал смотреть на солнце, чуть склонив голову набок и прищурившись. В конце концов он заговорил: -- Чудесное место вы здесь нашли. -- Надо полагать, он имел в виду эту скамью в этот утренний час. -- Послушайте, -- обратился я к нему, -- мне нужен ваш совет. Как для меня безопаснее всего вернуться в Штаты? Священник серьезно взглянул на меня: -- Не знаю. Это зависит от того, насколько опасным человеком вас считают власти. Расскажите, как вы оказались в Кула. Я рассказал ему все, начиная с того момента, когда я впервые услышал о Манускрипте. Моя недавняя эйфория на вершине казалась теперь надуманной фантазией, поэтому я лишь вкратце упомянул о ней. Однако Санчес тут же стал расспрашивать об этом. -- Что вы делали после того, как ваш преследователь ушел, не заметив вас? -- Я просто просидел там несколько часов. Наверное, приходил в себя. -- А какие еще у вас были ощущения? -- не отступал священник. Я смущенно пожал плечами, а потом решил попробовать рассказать, что это были за чувства. -- Это с трудом поддается описанию, -- начал я. -- Я ошушал необыкновенную эйфорическую сопричастность всему сущему, всеобъемлющее чувство безопасности и уверенности в себе. Я уже не чувствовал усталости. Он улыбнулся: -- Вы приобщились к сокровенному. Многие рассказывают, что испытали нечто подобное в том лесу на вершине. Я нерешительно кивнул. Падре посмотрел мне прямо в глаза: -- Это переживание, о котором непременно упоминают мистики любой религии. Вы читали о чем-нибудь подобном? -- Читал много лет назад. -- Но до вчерашнего дня это было лишь умственное представление? -- Думаю, что да. К нам подошел молодой свяше?-1ник, который поприветствовал меня, а потом что-то прошептал Санчесу. Падре утвердительно кивнул, и юноша, повернувшись, удалился. Мой собеседник принялся наблюдать за каждым действием своего юного собрата. Тот пересек двор и прошел на небольшой, похожий на парк, участок метрах в тридцати от нас. Только сейчас я обратил внимание, что там тоже необычайно чисто и растет множество самых разных растений. Юноша несколько раз переходил от одного места к другому, ненадолго задерживаясь на каждом, словно ища что-то, и наконец опустился на землю. Похоже, он собирался выполнять какое-то упражнение. Санчес улыбался -- по-видимому, он остался доволен юношей, -- а затем переключил внимание на меня. -- Я считаю, что для вас, наверное, небезопасно предпринимать попытки вернуться домой прямо сейчас, -- ска- ∙ч. зал он. -- Но я постараюсь выяснить, какова ситуация и что слышно о ваших друзьях. -- Он встал и повернулся ко мне. -- Меня ждут дела. Пожалуйста, поймите: мы поможем вам, насколько это в наших силах. А пока надеюсь, что вам будет удобно здесь. Отдыхайте и набирайтесь сил. Я согласно кивнул. Священник сунул руку в карман, вытащил какие-то бумаги и передал мне: -- Это Пятое откровение. В нем говорится примерно о том же, что испытали вы. Думаю, это может показаться вам интересным. Я неохотно взял бумаги, а он продолжал: -- Как вы поняли последнее откровение, которое вам довелось прочитать? Я ответил не сразу. Не хотелось думать о манускриптах и откровениях. Наконец я проговорил: -- Мы все вовлечены в некую борьбу за обладание энергией друг друга. Когда кому-то из нас удается склонить кого-то к своей точке зрения, эти люди начинают отождествлять себя с нами, в результате чего их энергия переходит к нам, и мы чувствуем себя сильнее. Падре Санчес улыбнулся: -- Значит, проблема в том, что каждый человек старается подчинить себе другого и манипулировать им из-за энергии, нехватку которой мы ощущаем? -- Совершенно верно. -- Но ведь есть выход, есть другой источник энергии? -- Да, так утверждалось в последнем откровении. Он кивнул и как ни в чем не бывало направился к церкви. Какое-то время я сидел, упершись локтями в колени и не обращая внимание на перевод. Я по-прежнему колебался. События последних двух дней поубавили во мне энтузиазма, и я предпочитал думать о том, как вернуться в Штаты. И тут я заметил, что в том самом леске напротив молодой священник встал и неторопливо перешел на другое место, 136 метрах в шести от первого. Он опять повернулся ко мне лицом и сел. Мне захотелось узнать, чем он занимается. До меня дошло, что он, наверное, упражняется в том, о чем рассказывается в Манускрипте. Открыв первую страницу, я принялся за чтение. Речь шла о новом понимании того, что в течение длительного времени было известно как сокровенное сознание. В последние десятилетия двадцатого века, утверждалось в этом откровении, об этом знании заговорят как об образе жизни, к которому действительно можно прийти, образе жизни, который практиковали посвященные многих религий. Для большинства людей это сознание останется лишь интеллектуальной концепцией, о которой можно только поговорить и поспорить. Но растет и число тех, для кого это сознание станет практической действительностью, потому что эти люди в своей жизни испытают яркие проявления этого состояния духа. В Манускрипте говорилось, что подобный опыт является ключевым для того, чтобы положить конец противостоянию людей на Земле, так как, испытывая его, мы получаем энергию из другого источника, источника, доступ к которому мы со временем научимся получать по нашему желанию. Я оторвался от чтения и вновь взглянул на молодого священника. Он сидел с открытыми глазами и, казалось, смотрел прямо на меня. Я кивнул ему, хотя лица его было не разглядеть. К моему удивлению, он кивнул в ответ и кротко улыбнулся. Затем встал и направился к дому. Не глядя на меня он прошел через двор и вошел в дом, а я провожал его глазами. Позади послышались шаги. Я обернулся и увидел Сан-чеса, выходящего из церкви. Улыбаясь, он направился ко мне. -- Оказалось, меня задержали ненадолго, -- объяснил священник. -- Хотите посмотреть, что у нас есть еще? -- Хочу. Расскажите о месте вашего созерцания. -- И я указал туда, где только что сидел юный пастырь. "37-- Пойдемте, -- пригласил он. Пока мы шли через двор, Санчес рассказал, что миссии уже более четырехсот лет и она основана испанским миссионером, который отличался от остальных своих духовных собратьев убеждением, что обращать местных жителей-индейцев в веру нужно не силой оружия, а находя путь к их сердцам. Этот подход оправдал себя, продолжал свой рассказ Санчес, и отчасти благодаря его успеху, а отчасти потому, что миссия была расположена в удаленном месте, священнику не стали мешать идти дальше своим путем. -- Мы продолжаем завещанную им традицию самосозерцания в поисках истины, -- добавил Санчес. Место, где проходило созерцание, было тщательно продумано. Для него было расчищено около четверти гектара лесных зарослей, а между кустами и цветущими растениями были проложены дорожки, посыпанные речными голышами. Как и во дворе, растения здесь должным образом разрежены, чтобы выделить своеобразие их форм. -- Где хотите устроиться? -- спросил Санчес. Я огляделся. Перед нами было несколько уголков, каждый из которых отличался законченностью и полнотой: в каждом имелось открытое пространство, окруженное красивыми растениями, камнями и деревьями различных форм. В одном из этих уголков, слева, там, где последним побывал юный священник, деревьев было больше. -- Может быть, там? -- предложил я. Санчес согласно кивнул, мы прошли туда и сели. Несколько минут священник был сосредоточен на своем дыхании, а потом обратился ко мне: -- Расскажите еше о ваших переживаниях на вершине горы. Что-то во мне противилось этому: -- Не знаю, что добавить. Это продолжалось так недолго. Взгляд священника стал суровым: L^r-:''1 No k -- Но ведь то, что это ошушение прошло, когда вас снова охватил страх, не умаляет его значимости, не так ли? Может быть, существует возможность обрести его вновь? -- Возможно, -- ответил я. -- Однако трудно сосредоточиться на гармонии со Вселенной, когда тебя пытаются убить. Падре Санчес рассмеялся, а затем участливо взглянул на меня. -- Вы здесь, в миссии, изучаете Манускрипт? -- спросил я. -- Да, -- подтвердил он. -- Мы учим других, как приводить себя в состояние, подобное тому, какое вы испытывали там, на вершине. Вы не против того, чтобы хоть отчасти вернуть это ощущение? Тут до нас донесся голос со двора: какой-то священник звал Санчеса. Извинившись, падре прошел во двор и заговорил с тем, кто его искал. Я сел и принялся рассматривать расположенные поблизости растения и камни, немного сместив фокус своего взгляда. Вокруг ближайшего куста мне с трудом удалось различить свет, но когда я попытался проделать то же самое с камнями, у меня ничего не вышло. Потом я заметил, что Санчес возвращается. -- Я должен на некоторое время оставить вас, -- сообщил он, подойдя ко мне. -- У меня в городе встреча, и поэтому, возможно, мне удастся получить какие-нибудь сведения о ваших друзьях или, по крайней мере, выяснить, насколько безопасно передвигаться для вас. -- Хорошо. Вы вернетесь сегодня? -- Вряд ли, -- ответил он. -- Скорее завтра утром.' Должно быть, у меня на лице появилось сомнение, потому что он подошел ближе и положил мне руку на плечо: -- Не беспокойтесь. Здесь вы в безопасности. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Осмотритесь. Можете поговорить с любым из священников, но имейте в виду, что, в зависимости от степени совершенствования, некоторые из них будут более восприимчивыми собеседниками, чем другие.Я понимающе кивнул. Он улыбнулся и, пройдя к церкви, сел в старый грузовичок, которого я раньше не видел. После нескольких попыток грузовичок завелся, и Санчес, проехав за церковью, показался на дороге, которая поднималась в гору. Несколько часов я просидел там же, стараясь собраться с мыслями и думая о том, все ли в порядке с Марджори и удалось ли уйти от преследователей Уилу. Несколько раз перед глазами вставала картина убийства человека Лженсе-на, но я отгонял это воспоминание и старался сохранять спокойствие. Около полудня я заметил, что несколько пастырей накрывают посреди двора длинный стол и расставляют еду. Когда стол был накрыт, к ним присоединились еше человек десять свяшенносдужителей, которые расселись на скамьях, наполнили свои тарелки и принялись за еду, не обращая ни на кого внимания. Многие приветливо улыбались друг другу, но разговоров не вели. Один из них посмотрел в мою сторону и указал на пищу. Я кивнул, пересек двор и положил себе кукурузы и бобов. Казалось, каждый из сидевших за столом остро ощущает мое присутствие, но никто со мной не заговаривал. Я сделал несколько замечаний по поводу еды, но мои слова были встречены лишь улыбками и вежливыми жестами. Когда я пытался смотреть кому-нибудь прямо в глаза, они опускали взгляд. Расположившись в одиночестве на скамье, я продолжал свою трапезу. Овощи и бобы были несоленые, но с приправой из зелени. Когда обед подходил к концу и все стали собирать посуду, из церкви вышел еше один священник и принялся торопливо наполнять свою тарелку. Он огляделся, иша, где сесть, и наши взгляды встретились. Он улыбнулся, и я узнал в нем молодого священника, которого совсем недавно видел за созерцанием. Я улыбнулся в ответ, и тогда он подошел ко мне и заговорил на ломаном английском: -- Разрешите сесть на вашу скамейку? -- Ла, пожалуйста, -- ответил я. Священник расположился рядом со мною и принялся неторопливо есть, тщательно пережевывая пищу и время от времени с улыбкой поглядывая на меня. Он был небольшого роста, жилистый и подтянутый, с черными как смоль волосами. Глаза у него были светло-карие. -- Вам понравилась еда? -- поинтересовался он. Я держал тарелку на коленях. В ней еше оставалось немного кукурузы. -- О, да, -- ответил я и отправил ложку в рот. Я снова отметил про себя, как неторопливо и тщательно юный священник пережевывает пишу, и начал так же вдумчиво доедать свою кукурузу, вспомнив, что таким образом за столом ели все. -- Вы выращиваете овощи здесь, в миссии? -- спросил я. Он ответил не сразу, неспешно проглотив то, что было во рту. -- Ла, еда -- это очень важно. -- Вы созерцаете растения? -- продолжал расспрашивать я. Он посмотрел на меня с нескрываемым изумлением: -- Вы знакомы с Манускриптом? -- Ла, с первыми четырьмя откровениями. -- И вы выращивали продукты? -- О, нет. Я лишь набираюсь знаний обо всем этом. -- Вы видите энергетические поля? -- Ла, иногда. Какое-то время мы молчали, пока молодой священник, отправив в рот несколько ложек, старательно пережевывал еду. -- В пище мы в первую очередь и обретаем энергию, -- проговорил он. Я согласно кивнул. -- Но для того, чтобы в полной мере принять ее в себя из пиши, необходимо оценить по достоинству... э-э... -- Мой собеседник, видимо, подыскивал нужное слово по-английски. -- Смаковать, -- проговорил он наконец. -- Ч1Вкус -- вот что главное. Нужно отдать должное вкусу. Вот в чем смысл молитвы перед едой. Это не просто вознесение благодарности: молитва предназначена для того, чтобы еда стала священнодействием, а энергия из пиши могла перейти в ваше тело. Юноша пристально посмотрел на меня, словно пытаясь понять, дошло ли до меня то, что он сказал. Ни слова ни говоря, я лишь кивнул. Он задумался. "Священник говорит о том, -- рассуждал я про себя, -- что подобным неспешным смакованием пиши в действительности и обусловлен общепринятый религиозный обычай вознесения благодарности, в результате чего из пищи поглощается большое количество энергии". -- Однако принятие пищи -- это только первый шаг, -- добавил он. -- После того как ваша собственная энергия таким образом умножится, вы станете более восприимчивы к энергии всего сущего... и тогда научитесь вбирать в себя эту энергию, не принимая пишу. Я кивнул в знак согласия. -- Все, что окружает нас, -- продолжал объяснять он, -- исполнено энергии. Но у всякой веши энергия своя, особая. Вот почему некоторые места придают вам больше энергии, чем другие. Это зависит от того, насколько ваш образ соответствуют энергии определенного места. -- Не этим ли вы занимались утром? -- спросил я. -- Приумножали свою энергию? Он, казалось, расивел: -- Да. -- А как вы это делаете? -- не унимался я. -- Необходимо раскрыться, приобщиться, воспользоваться чувством прекрасного, как при наблюдении полей. Но вам нужно сделать этот шаг вперед, чтобы появилось ошушение полноты. -- Мне кажется, я не совсем понимаю вас. От такой дремучести он нахмурился: -- Не хотите ли прогуляться к месту для созерцания? Я могу показать. -- Хорошо, -- согласился я. -- Отчего бы и не прогуляться? Молодой священник пошел через двор, и я последовал за ним. Когда мы пришли на место, мой спутник остановился и стал оглядываться по сторонам, словно пытаясь что-то найти. -- Вон там, -- проговорил он, указывая на опушку леса. Мы двинулись по дорожке, которая вилась между деревьями и кустами. Священник выбрал место перед огромным деревом, вокруг которого вздымалась груда больших камней, так что создавалось впечатление, будто гигантский ствол поставлен на них. Корни оплетали камни, прорастали сквозь них и только потом уходили в землю. Напротив этого дерева полукружьями росли какие-то кусты, и я почувствовал необычный сладковатый аромат, исходивший от их желтых цветов. Сзади сплошной зеленой стеной стоял густой лес. Молодой человек указал мне, куда сесть посреди кустов лицом к покрытому узловатыми наростами дереву. Сам он сел рядом: -- Как вам кажется, это красивое дерево? -- Красивое. -- В таком случае, э-э... постарайтесь ощутить... э-э... Казалось, священнику опять не найти подходящее слово. Поразмыслив, он обратился ко мне: -- Падре Санчес говорил, у вас что-то было на горе. Не могли бы вы вспомнить, что вы там чувствовали? -- Легкость, необыкновенную уверенность в себе и приобщенность. -- Приобщенность к чему? -- Это трудно описать, -- признался я. -- Будто все вокруг стало частью меня самого. -- Но что же вы ощущали? На минуту я задумался. Что я ощущал? И тут нужное слово пришло.-- Любовь, -- произнес я. -- Думаю, это была любовь ко всему сушему. -- Да, -- согласился юноша. -- Именно так. Попробуйте испытать это чувство по отношению к дереву. -- Но простите, -- возразил я. -- Любовь -- это чувство, которое приходит само по себе. Я не могу заставить себя полюбить. -- А вы и не заставляйте себя. Позвольте любви охватить вас. Но для этого вам нужно настроиться на определенное расположение духа, вспомнить, какие вы испытывали ощущения на вершине, и постараться испытать их вновь. Я посмотрел на дерево и попытался вызвать в памяти ощущение, испытанное на горе. Через какое-то время меня охватило восхищение формами прекрасного дерева. Мое восхищение росло, пока я действительно не ощутил чувство любви. Точно такое же чувство -- оно сохранилось в памяти -- я испытывал к матери, когда был ребенком, и к ни на кого не похожей девочке, которой я был увлечен в юношеские годы. И несмотря на то, что я смотрел на дерево, эта особенная любовь ощущалась как некий всеобъемлющий фон. Я был влюблен во все сущее. Священник немного отодвинулся и пристально вгляделся в меня. -- Замечательно, -- проговорил он. -- Вы получаете энергию. Я обратил внимание, что он несколько сместил фокус зрения. -- Откуда вы знаете? -- удивился я. -- Потому что вижу, как растет ваше энергетическое поле. Закрыв глаза, я попытался испытать ощущения той же силы, как и те, как и тогда на вершине, но на этот раз у меня ничего не вышло. Природа моего ошушения была та же, но по интенсивности не такая, как прежде. Эта неудача заставила меня разувериться в своих возможностях. -- Что случилось? -- спросил священник. -- Уровень вашей энергии снизился. "44 -- Не знаю, -- ответил я. -- Просто не получается испытать это с той же силой, что и прежде. Молодой человек взглянул на меня сначала с любопытством, а потом с нетерпением: -- То, что произошло с вами на вершине, было вам даровано, это был прорыв, взгляд на новый путь. Теперь же нужно научиться испытывать подобное самому, понемногу, раз за разом. Он отодвинулся еще чуть дальше и снова, не отрываясь, стал смотреть на меня: -- А теперь попробуйте еще раз. Я закрыл глаза и постарался прочувствовать все еше глубже. В конце концов ошушение пришло вновь. Я попытался сохранить и понемногу усилить его. Свой взгляд я сосредоточил на дереве. -- Вот, очень хорошо, -- неожиданно произнес священник. -- Вы и получаете энергию, и отдаете ее дереву. Я взглянул ему прямо в глаза: -- Отдаю ее дереву? -- Восхищаясь красотой и неповторимостью чего-либо, -- стал объяснять он, -- вы получаете энергию. А когда начинаете испытывать любовь, то можете посылать энергию обратно, стоит лишь захотеть. Я еше долго сидел под деревом. И странное дело: чем больше я на нем сосредоточивался, чем большее восхищение испытывал от его форм и красок, тем большую любовь я, казалось, испытывал вообще. Я представлял, как моя энергия перетекает к дереву и наполняет его, но не мог видеть этого. Не меняя угол зрения, я заметил, что священник встал и собрался уходить. -- А как выглядит то, что я передаю дереву свою энергию? -- обратился я к нему. Он подробно объяснил, как это воспринимается, и я понял, что это похоже на явление, свидетелем которого я стал, когда наблюдал за Сарой, изливавшей свою энергию на филодендрон в Висьенте. Хотя у Сары это получалось, она, по всей видимости, понятия не имела, что необходимоиспытывать любовь для того, чтобы произошло излияние энергии. Должно быть, она приходила в это состояние настолько естественно, что даже не замечала этого. Священник направился в сторону двора и исчез из моего поля зрения. Я же оставался в уединении, пока не стемнело. Когда я вошел в дом, мне вежливо кивнули двое священников. В гостиной горело несколько масляных ламп, мирно гудящий огонь разгонял вечернюю прохладу. Пахло овощным супом. На столе стояли керамическая посудина, тарелка с четырьмя ломтями хлеба и лежало несколько ложек. Один из священников повернулся и ушел, даже не взглянув на меня, а другой, не поднимая глаз, кивнул в сторону большого чугунного котла, снятого с огня. Котел был накрыт крышкой, из-под которой торчала какая-то ручка. Не успел я бросить взгляд на котел, как священник спросил: -- Нужно ли вам еще что-нибудь? -- Думаю, что нет, -- ответил я. -- Благодарю вас. Он кивнул и тоже вышел из дома, оставив меня одного. Я поднял крышку котла и обнаружил там картофельный суп. От него очень вкусно пахло чем-то пряным. Я налил в тарелку несколько полных черпаков и сел за стол, потом вытащил из кармана ту часть Манускрипта, которую передал мне Санчес, и положил рядом с тарелкой, намереваясь почитать. Однако суп оказался таким вкусным, что я полностью сосредоточился на еде. Закончив трапезу, я сложил посуду в широкий таз и как зачарованный долго смотрел на огонь, пока он не стал гаснуть. Тогда я увернул лампы и пошел спать. На следующее утро я проснулся на рассвете, чувствуя, что снова полон сил. За окном по двору стелилась утренняя дымка. Я разгреб угли, подложил несколько поленьев и стал раздувать огонь, пока он не принялся. Я собрался было поискать в кухне съестного, но услышал, что подъехал грузовичок Санчеса. Я вышел на улицу, и в это время падре как раз вышел из-за церкви, держа в одной руке рюкзак, а в другой -- несколько свертков. -- Есть новости, -- сообщил он и сделал мне знак следовать за ним обратно в дом. Появилось несколько священнослужителей, которые принесли горячие кукурузные лепешки, овсяную кашу и сушеные фрукты. Санчес поздоровался со всеми и сел со мной за стол. Священники незаметно ушли. -- Я был на встрече с представителями Южного совета церквей, -- сообщил он. -- Мы собрались, чтобы поговорить о Манускрипте. Предметом обсуждения были агрессивные действия властей. Это была первая подобная открытая встреча целой группы священников в защиту этого свидетельства, и едва мы начали дискуссию, как появился представитель властей и потребовал, чтобы ему разрешили присутствовать. Он замолчал, положил себе на тарелку еды и съел несколько ложек, тщательно пережевывая. -- Этот представитель, -- продолжал падре, -- заверил нас, что единственная цель властей -- оградить Манускрипт от посягательств извне. Он поставил нас в известность, что на все списки, имеющиеся у граждан Перу, должно быть разрешение. Он сказал, что понимает нашу озабоченность, однако предложил подчиниться этому законоположению и сдать наши списки, пообешав, что власти немедленно выдадут нам дубликаты. -- И вы сдали их? -- спросил я. -- Конечно нет. Несколько минут мы молча ели. Я старался тщательно пережевывать, чтобы по- настоящему насладиться вкусом. -- Мы спросили о применении силы в Кула, -- продолжал Санчес, -- и представитель сказал, что это была необходимая мера, направленная против человека по имени Дженсен, что в его группе были иностранные агенты и что они были вооружены. По его словам, они собирались найти и похитить еще не обнаруженную часть Манускрипта,чтобы вывезти ее из Перу, поэтому властям ничего не оставалось, как только арестовать их. Ни о вас, ни о ваших друзьях упомянуто не было. -- И вы поверили этому представителю властей? -- Нет. После того как он ушел, мы продолжили нашу встречу. Согласились на том, что будем вести политику мирного сопротивления. Будем по-прежнему делать списки и осторожно распространять их. -- А позволят ли вам это предстоятели вашей церкви? -- спросил я. -- Мы не знаем, -- сказал Санчес. -- Иерархи Церкви относились к Манускрипту неодобрительно, но до сего времени не пытались серьезно разобраться, кто им занима: ется. Больше всего нас беспокоит один кардинал, резиденция которого находится дальше на север. Кардинал Себастьян -- наиболее ярый противник Манускрипта, и в его руках сосредоточено очень много власти. Если ему удастся убедить отцов Церкви обратиться с решительными воззваниями, то нам придется принять очень непростое решение. -- Но почему он так настроен против Манускрипта? -- Он боится. -- Чего? -- Я уже давно не беседовал с ним, к тому же мы с ним стараемся не говорить о Манускрипте. Но я думаю, что, по его мнению, роль человека заключается в приобщении ко Вселенной без обладания духовным знанием, через одну только веру. Он считает, что Манускрипт разрушит установившееся положение вешей в мире, подорвет основы основ. -- Каким же образом это может произойти? Улыбнувшись, падре Санчес слегка наклонил голову набок: ( -- Истина делает человека свободным. Я смотрел на него, доедая свой хлеб и фрукты и пытаясь понять, что имеет в виду падре. Он съел еще несколько крохотных кусочков и отставил свой стул от стола. Ш -- У вас, похоже, стало гораздо больше сил, -- проговорил он. -- Вы здесь с кем-нибудь говорили? -- Да, -- ответил я. -- У одного из священников я научился приобщаться к энергии. Я... не помню, как его зовут. Он был занят созерцанием, когда мы с вами разговаривали во дворе вчера утром, помните? Потом я заговорил с ним, и он показал, как воспринимать энергию и как изливать ее обратно. -- Его зовут Лжон, -- заметил Санчес и сделал мне знак продолжать. -- Это было восхитительно, -- признался я. -- Вернулось прежнее чувство любви, и удалось раскрыться. Я пробыл там весь день, стараясь привести себя в это состояние. Такого же, как на вершине, не получилось, но я был близок к этому. Лицо Санчеса стало серьезным: -- Роль любви долгое время понималась неверно. Любовь не есть нечто обязательное, без чего нам не стать добропорядочными или сделать мир лучше, исходя из некой абстрактной нравственной ответственности, или же потому, что мы должны отказаться от своего жизнелюбия. Приобщение к энергии ощущается^сначала как взволнованность^ потом как повышенное радостнее настроение -- эйфория, а затем как чувство любви. Если будет обнаружен достаточно большой йсточник"энергии, чтобы поддерживать состояние любви, это, конечно, станет подспорьем для всего мира, но прежде всего поможет нам. Это будет наивысшим доказательством нашего жизнелюбия. Я согласился с ним и заметил, что он отодвинул стул еще немного и пристально смотрит на меня, сместив фокус зрения. -- Ну и как же выглядит мое поле? -- спросил я. -- Оно стало значительно больше, -- проговорил он. -- Думаю, что вы чувствуете себя очень хорошо. -- Так оно и есть. -- Замечательно. Этим мы здесь и занимаемся. -- Расскажите об этом, -- попросил я. 49-- Мы готовим священников, которые отправляются потом дальше в горы, чтобы работать среди индейцев. Они проповедуют в одиночку, а это требует немало сил. Все, кто здесь находится, прошли всестороннюю проверку, и их объединяет одно: у каждого был опыт, который они называют сокровенным. -- Я изучал подобные явления в течение многих лет, -- продолжал падре, -- еше до того, как был найден Манускрипт, и считаю, что если человек уже встречался с сокровенным, то ему гораздо легче вернуться в это состояние и повысить уровень своей собственной энергии. Другие тоже могут приобщиться, но это займет больше времени. Если эти ощущения глубоко врезались в память, -- думаю, вы знаете это по себе, -- их легче воспроизвести. После приобшения человек понемногу снова выходит на высший' уровень. -- А как выглядит его энергетическое поле, когда это происходит? -- Оно увеличивается в размерах и слегка изменяет цвет. -- Какие же это цвета? -- Как правило, из матово-белого поле становится зеленым и голубым. Но наиболее важно то, что оно растет. К примеру, во время вашей встречи с сокровенным на вершине ваша энергия выплеснулась на всю Вселенную. По сути дела, вы приобщились ко всему космосу, и ваше поле, в свою очередь, выросло до таких размеров, что смогло объять все сущее. Вы можете вспомнить, что при этом чувствовали? -- У меня было такое ощущение, что вся Вселенная составляет мое тело, а я сам -- лишь голова или, вернее, глаза. -- Ну да, -- подхватил падре Санчес, -- ив этот момент ваше энергетическое поле и поле Вселенной составляли одно целое. Вселенная была вашим телом. -- Меня тогда посетило совершенно необычное воспоминание, -- признался я. -- Казалось, я вспоминаю, как 150 возникло это необъятное тело, эта моя Вселенная. Вот я там: вижу, как из простого водорода образуются первые звезды, потом вижу, как из этих звезд развиваются более сложные формы материи. Но я не вижу самой материи. Она представляется мне только в виде простых колебаний энергии, которая развивается по восходящей, переходя во все более сложные состояния. Затем... зарождается жизнь, которая эволюционирует до появления человека... Я вдруг остановился, и священник уловил перемену в моем настроении. -- Что случилось? -- спросил он. -- Здесь, на человеке, заканчивается мое воспоминание об эволюции. У меня было такое чувство, что у эволюции существует продолжение, но полностью я не смог объять этого воспоминания. -- У вашего воспоминания действительно есть продолжение, -- подтвердил Санчес. -- Люди продолжают эволюцию Вселенной к еще более сложным формам жизни, постоянно повышая уровень колебаний. -- Но каким образом? Санчес улыбнулся, но ушел от ответа: -- Лавайте поговорим о этом позже. Я обязательно должен кое-что проверить. Встретимся через час с небольшим. Я кивнул. Он взял себе яблоко и вышел. Я тоже собрался было на улицу, но вспомнил про список Пятого откровения, оставленный в спальне, и пошел за ним. Я еше раньше подумывал о лесе, где впервые встретился с Санче-сом. Даже несмотря на усталость и чувство страха, я обратил внимание на его необыкновенную красоту. Поэтому я отправился к месту нашей первой встречи со священником и расположился там. Прислонившись спиной к стволу, я собрался с мыслями и несколько^ минут осматривал все вокруг. Утро было солнечное, дул свежий ветерок, и я наблюдал, как под его порывами раскачиваются ветви у меня над головой. В воздухе чувствовалась свежесть, и я сделал несколько глубоких вдо-хов. Когда ветер на время стих, я вынул Манускрипт и принялся искать страницу, где я остановился. Однако не успел я найти ее, как услышал, что где-то тарахтит грузовик. Я прижался к земле рядом с деревом и попытался определить, откуда доносятся звуки. Они шли со стороны миссии. Когда машина приблизилась, я увидел, что это старый грузовичок Санчеса и он сам сидит за рулем. -- Я подумал, что вы можете быть здесь, -- проговорил он, подъехав ко мне. -- Садитесь. Нам нужно уезжать. -- Что случилось? -- спросил я, усаживаясь на сиденье рядом с водителем. Санчес повел машину к главной дороге. -- Один из моих священников рассказал, о чем говорят в деревне. В городке какие-то правительственные чиновники, и они расспрашивают обо мне и о миссии. -- И что, по-вашему, им нужно? Он успокаивающе взглянул на меня: -- Не знаю. Скажем так, сейчас я не настолько уверен, как раньше, что они оставят нас в покое. Я счел, что в качестве меры предосторожности нам следует отправиться дальше в горы. Один из моих священников живет неподалеку от Мачу Пикчу. Его зовут падре Карл. У него дома мы будем в безопасности, пока нам не удастся лучше разобраться в ситуации. -- Он улыбнулся. -- Я все равно хотел, чтобы вы увидели Мачу Пикчу. У меня вдруг мелькнуло подозрение, что у падре Санчеса уже есть договоренность и теперь он везет меня прямо в лапы военных. Я решил в дальнейшем действовать осмотрительнее и быть начеку, пока не буду знать всего наверняка. -- Вы прочитали перевод? -- спросил он. -- В основном да. -- Вы спрашивали об эволюции человека. Прочитали об этом? -- Нет. Он оторвал взгляд от дороги и пристально посмотрел на меня. Я сделал вид, что не замечаю его взгляда. -- Что-нибудь не так? -- спросил священник. -- Нет, все в порядке. Сколько времени добираться до Мачу Пикчу? -- Часа четыре. Мне хотелось самому помолчать и дать возможность разговориться Санчесу. Я надеялся, что он выдаст себя, но желание узнать об эволюции взяло верх. -- Так каким же образом люди продолжают эволюцию? -- спросил я. Он бросил на меня быстрый взгляд: -- А как вы считаете? -- Не знаю. Но там, на вершине, я думал, что это имеет какое-то отношение к тем полным скрытого смысла совпадениям, о которых говорится в Первом откровении. -- Верно, -- подтвердил священник. -- Вы наверняка согласны, что это не противоречит и другим откровениям? Я ощутил замешательство. Было почти ясно, что понять это до конца я не могу. И я промолчал. -- Подумайте о последовательности, в которой расположены откровения, -- продолжал Санчес. -- Первое откровение мы постигаем, когда начинаем серьезно подходить к случайным стечениям обстоятельств. Эти совпадения заставляют нас ощутить, что за всем, что бы мы ни делали, скрыто нечто большее, нечто духовное. Со Вторым откровением это ощущение приобретает некие черты реальности. Мы начинаем понимать, что в борьбе за выживание в физическом мире в целях безопасности мы отвоевали место во Вселенной, и сегодня наша открытость являет собой определенное прозрение и осознание того, что происходит на самом деле. С Третьим откровением приходит новое мировоззрение. Определение физического мира предполагает, что он состоит из одной лишь энергии -- энергии, которая определенным образом реагирует на наши мысли. В Четвертом указывается на то, что люди склонны отбирать энергию у других, подчиняя их себе, овладевая их сознанием, и что совершаем мы это преступление потому, "55,что очень часто ошушаем истощение энергетического запаса и свою оторванность от Вселенной. Этот недостаток энергии можно, конечно, восполнить, если мы приобщимся к высшему ее источнику. Вселенная может предоставить нам все необходимое, если только нам дано будет открыться навстречу ей. Это и есть истина Пятого откровения. -- В вашем же случае, -- продолжал падре Санчес, -- имело место приобшение к сокровенному, позволившее вам на краткий миг обозреть весь громадный объем энергии, который можно обрести. Однако оказаться в этом состоянии -- все равно что сделать прыжок вперед, опередив всех остальных и заглянув в будущее. Мы не можем долго находиться в этом положении. Как только мы заговорим с кем-либо пребывающим в обыденном сознании или будем пытаться жить в мире, где по-прежнему происходят конфликты, нас тут же вышибет из состояния, принадлежащего будущему, и мы опять скатимся на свой прежний уровень. Тогда дело встанет за тем, чтобы неторопливо, раз за разом, понемногу завоевать то, что приоткрылось нам на краткий миг, и начать движение вперед, чтобы снова обрести это всеобъемлющее сознание. Но для этого мы должны научиться сознательно наполнять себя энергией, потому что с энергией приходят стечения обстоятельств, а последние помогают нам навсегда перейти на новый уровень. У меня, наверное, был растерянный вид, потому что далее священник сказал: -- Вы только подумайте: если, помимо всякого желания, в нашей жизни что-то случается и направляет нас вперед, мы в этом случае становимся людьми, более приближенными к тому, что происходит на самом деле. Мы ощущаем, что то, чем мы становимся, суждено провидением. Когда это происходит, мы достигаем того уровня энергии, на котором на первый план выдвигаются стечения обстоятельств. Нас можно сбить с этого уровня, и мы можем утратить приобретенную энергию, если поддадимся чувству страха, однако этот уровень становится пределом, достичь которого достаточно нетрудно. Мы становимся новыми 1154 людьми. Мы существуем на более высоком энергетическом уровне, на уровне -- заметьте себе это! -- более высокого колебания. Теперь вам понятен этот процесс? Мы наполняемся энергией, вырастаем, снова наполняемся энергией и снова растем. Именно таким образом люди продолжают эволюцию Вселенной, поднимаясь ко все более высоким уровням колебаний. На какое-то время Санчес замолчал, потом он, казалось, задумался над тем, что бы еше добавить: -- На бессознательном уровне это развитие происходило на всем протяжении человеческой истории. Этим объясняется развитие культуры, увеличение физического роста, срока жизни людей и так далее. Однако теперь мы осуществляем этот процесс сознательно. Как раз об этом и говорит нам Манускрипт. В этом и заключается суть стремления к духовному сознанию в мировом масштабе. Я напряженно вслушивался в слова священника и был полностью зачарован тем, что он говорил. -- Значит, нам нужно всего лишь наполнять себя энергией так, как я научился это делать у Джона, и стечения обстоятельств будут происходить более постоянно? -- Вообще-то да, но это не так просто, как вам кажется. Прежде, чем нам удастся навсегда приобщиться к этой энергии, необходимо преодолеть еще одно препятствие. Об этом повествуется в следующем, Шестом откровении. -- И что же это за препятствие? Санчес взглянул мне прямо в глаза: ' -- -- Мы не должны забывать, что каждый из нас подчиняет себе других по-своему, по-особому. Помните, в Четвертом откровении говорится о том, что люди всегда испытывали недостаток в энергии и старались подчинить себе \ / кого-нибудь, чтобы обрести энергию, проистекающую меж- '∙ ду людьми. Далее, в Пятом откровении, показывается, что существует другой источник энергии, но мы не можем до конца оставаться приобщенными к нему, пока серьезно не подойдем к разрешению проблемы особого способа подчи- "55нения себе других, который характерен для каждого из нас как личности, и больше не будем прибегать к нему, потому что всякий раз, когда мы по привычке делаем это, мы отчуждаемся от этого источника. Избавиться от такой привычки нелегко, потому что поначалу это всегда происходит бессознательно. Главное для того, чтобы это прошло, -- полностью довести процесс до сознания. Этого мы добиваемся, осознав, что наш собственный способ подчинения себе других людей выработался у нас в детстве, когда мы стремились привлечь к себе внимание для того, чтобы направить поток энергии в свою сторону. Способ наш заключается в том, что мы повторяем свои действия снова и снова. Я называю это нашей неосознанной ролевой установкой. Я выбрал для этого слово "ролевая", потому что это всегда одна и та же сцена, подобная сиене в кино, сценарий для которого мы пишем в молодые годы. Потом мы повторяем эту сцену в повседневной жизни вновь и вновь и даже не замечаем этого. Мы знаем лишь, что с нами постоянно случается одно и то же. Проблема в том, что если мы постоянно повторяем одну и ту же сцену, то нет возможности прокрутить другие части кинофильма нашей реальной жизни -- увлекательного приключения, отмечаемого стечениями обстоятельств. Играя одну и ту же роль, чтобы завладеть энергией, мы останавливаем весь фильм. Санчес притормозил и осторожно провел грузовичок через несколько глубоких выбоин на дороге. Я ощутил разочарование. Мне не удалось до конца понять, как действу-ает ролевая установка. Я чуть было не начал изливать перед Санчесом свою душу, но что-то меня остановило. Я понял, что по-прежнему чувствую отдаленность от него и мне не хочется полностью раскрываться перед ним. -- Вы поняли? -- спросил падре. -- Не знаю, -- бросил я. -- Я не знаю, есть ли у меня ролевая установка. Он сочувственно взглянул на меня и громко расхохотался. -- Неужели? -- воскликнул он. -- Почему же в таком случае вы всегда такой замкнутый? Уяснение прошлого Дорога впереди сужалась и огибала отвесную каменную скалу. Машина несколько раз подпрыгнула на больших булыжниках и продолжала медленно продвигаться по горному серпантину. Могучие серые вершины Андов тонули в белоснежных облаках. Я бросил взгляд на Санчеса. Он напряженно пригнулся к рулю. Уже большую часть дня мы преодолевали крутые подъемы по узкой дороге, которая из-за осыпей становились еше уже и опасней. Мне очень хотелось расспросить о ролевой установке, но ситуация, похоже, была неподходящей. Санчесу, видимо, нужны были все силы, чтобы вести машину, и к тому же я точно не знал, о чем спрашивать. Я дочитал оставшуюся часть Пятого откровения и обнаружил в нем многое, о чем говорил Санчес. Меня привлекала ∙мысль об избавлении от моего способа подчинения себе других людей, тем более, если это ускорит мою эволюцию, однако мне по-прежнему был непонятен механизм ролевой установки. -- О чем размышляете? -- спросил Санчес. -- Я закончил Пятое откровение, -- объяснил я. -- И все думаю об этих ролях. Из ваших слов следует, что моя роль имеет какое-то отношение к моей замкнутости? Ответа не последовало. Священник, не отрывая глаз, смотрел вперед на дорогу. Впереди, метрах в тридцати, дорогу перегородил могучий джип. На каменном утесе, метрах в пятнадцати от своей машины, стояли мужчина и женщина. Они тоже смотрели в нашу сторону. Санчес остановил грузовик, какое-то время разглядывал их, а потом просиял:-- Я знаю эту женщину, -- сказал он. -- Это Хулия. Все в порядке. Давайте поговорим с ними. Они были смуглолицы и походили на перуанцев. Мужчина выглядел примерно лет на тридцать, женщина была постарше -- лет пятидесяти. Когда мы вышли из кабины, она направилась к нам. -- Падре Санчес! -- радостно воскликнула она, подходя ближе. -- Как дела, Хулия? -- приветствовал ее Санчес. Они обнялись, потом Санчес познакомил меня с ней. Хулия, в свою очередь, представила нам своего спутника -- Ролан- до. Не сказав больше ни слова, Хулия с Санчесом повернулись к нам спиной и направились к утесу, где женщина до того стояла с Роландо. Молодой человек пристально взглянул на меня, но я инстинктивно отвернулся и двинулся за Хулией и Санчесом. Парень последовал за мной. Было такое впечатление, что ему что-то от меня нужно. Он выглядел молодо: густые волосы и почти мальчишеское смуглое лицо с нездоровым багровым румянцем во всю теку. Мне почему-то стало не по себе. Пока мы вместе шли к краю утеса, парень несколько раз поглядывал на меня, словно собирался что-то сказать, но я каждый раз отводил глаза и убыстрял шаг. Он так ничего и не сказал. Когда мы подошли к краю обрыва, я сел на выступ скалы, чтобы он не смог устроиться рядом. Хулия и Санчес расположились на большом валуне метров на восемь выше. Роландо сел поблизости от меня. Я чувствовал себя неловко от того, что он все время смотрит на меня, но в то же время меня в какой-то степени разбирало любопытство. Поймав мой взгляд, он заговорил: -- Вы приехали сюда за Манускриптом? Я ответил далеко не сразу: -- Я слышал о нем. На его лице выразилось недоумение: -- Вы не читали его? -- Не все, -- ответил я. -- А вы имеете к нему какое-нибудь отношение? -- Я этим интересуюсь, -- проговорил молодой человек. -- Но пока что ничего не читал. Наступило молчание. -- Вы из Штатов? -- осведомился Роландо. Этот вопрос вызвал у меня тревогу, и я решил не отвечать. Вместо этого я задал вопрос сам: -- Разве Манускрипт каким-нибудь образом связан с развалинами у Мачу Пикчу? -- Не думаю, -- ответил он. -- Разве что он был написан в то время, когда там были возведены древние храмы. Я снова замолчал, любуясь невероятно красивым пейзажем Андов. Если я буду вести себя сдержанно, парень рано или поздно проговорится о том, что они с Хулией здесь делают и каким образом это касается Манускрипта. Целых двадцать минут мы просидели, так и не сказав друг другу ни слова. В конце концов Роландо встал и направился к мирно беседующим Хулии с Санчесом. В растерянности я не знал, как мне поступить. Я не пошел к Санчесу и Хулии, так как ясно понимал, что они хотели поговорить наедине. Еще, наверное, с полчаса я сидел на том же месте, смотря на скалистые вершины и прислушиваясь к тому, о чем говорили у меня над головой. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания. В конце концов я решил все-таки пойти к ним, но не успел сделать и шага, как все трое встали и направились к машине Хулии. Поднимаясь вверх по скале, я двинулся к ним наперерез. -- Им нужно ехать, -- заметил Санчес, когда я подошел. -- Жаль, что у нас не было времени поговорить, -- сказала Хулия. -- Надеюсь, мы увидимся снова. -- Она смотрела на меня с той же теплотой, которую часто проявлял по отношению ко мне Санчес. Когда я согласно кивнул, illона немного склонила голову набок и добавила: -- У меня вообше-то такое чувство, что мы встретимся скоро. Мы шагали по каменистой тропке, и я чувствовал, что нужно что-то сказать в ответ, но ничего не приходило в голову. Когда мы дошли до ее машины, Хулия лишь слегка кивнула и бросила короткое "до свидания". Они с Роланд о сели в кабину и покатили на север, откуда приехали мы с Санчесом. Все происшедшее меня несколько озадачило. Уже в машине Санчес спросил: -- Роландо рассказал вам об Уиле? -- Нет! -- воскликнул я. -- Они видели его? У Санчеса был смущенный вид: -- Да. Они встретили его в деревушке в сорока милях к востоку отсюда. -- Уил что-нибудь говорил обо мне? -- По словам Хулии, Уил упомянул о том, что вы расстались. Она сказала, что в основном Уил разговаривал с Роландо. Разве вы не сказали Роландо, кто вы? -- Нет, я не знал, могу ли доверять ему. Санчес смотрел на меня в полном изумлении: -- Я же сказал, что с ними можно обо всем говорить. С Хулией я знаком не один год. У нее свое дело в Лиме, но с тех пор, как был обнаружен Манускрипт, она занимается поисками Девятого откровения. Хулия не взяла бы с собой человека, которому нельзя доверять. Никакой опасности не было. Так что вы упустили шанс получить сведения, которые могли оказаться важными для вас. Взгляд Санчеса стал серьезным. -- Вот вам прекрасный пример того, как в нашу жизнь вмешиваются ролевые установки, -- проговорил он. -- Вы оказались настолько замкнутым, что не позволили произойти важному стечению обстоятельств. У меня, наверное, был вид человека, приготовившегося защищаться, потому что он тут же добавил-. -- Ничего страшного, каждый играет по тому или иному сценарию. По крайней мере теперь вы понимаете, что собой представляет ваш. ибо -- Не понимаю' -- проговорил я с досадой- -- Что именно я делаю? -- Ваш способ подчинения себе людей и контроля ситуации для того, чтобы направлять энергию в свою сторону, предполагает возникновение в вашем сознании такого сценария, по которому вы замыкаетесь в себе и выглядите человеком непонятным и таинственным. Себя вы убеждаете, . что поступаете осмотрительно, а на самом деле уповаете на то, что кто-то окажется вовлеченным в эту схему и будет пытаться выяснить, что с вами происходит. Когда кто-то так поступает, вы остаетесь таким же загадочным, вынуждая пробиваться к вам, стараться докопаться и выявить ваши подлинные чувства. При этом внимание человека полностью приковано к вам, и его энергия направлена на вас. Чем дольше вам удается сохранять его заинтересованность и неведение, тем больше энергии вы получаете. Печально лишь то, что, когда вы изображаете замкнутость, ваша жизненная эволюция крайне замедляется, потому что в ней снова и снова повторяется одна и та же сцена. Если бы вы открылись Роландо, кинолента вашей жизни начала бы прокручиваться в новом, исполненном значимости направлении. Настроение у меня было подавленное. Все это представляло собой лишь еше один пример того, что отметил Уил, поняв, что мне ничего не хочется рассказывать Рено. Что верно то верно. Я действительно пытался скрыть свои подлинные мысли. Я посмотрел в окно: машина взбиралась по дороге все выше к горным вершинам. Санчес, чтобы не оказаться в пропасти, снова полностью переключился на дорогу. Когда крутые повороты закончились, священник несколько раз коротко взглянул на меня и затем заговорил: -- Чтобы избавиться от этого, первым делом необходимо осознать собственную схему ролевого контроля. Пока мы не присмотримся к себе как следует и не выясним, как мы захватываем энергию, дело дальше не пойдет. Сейчас как раз это с вами и произошло. 6 За ибн1 -- А в чем заключается следующий шаг? -- поинтересовался я. -- Каждый должен вернуться в прошлое и проследить, как формировалась эта привычка в детстве, в семье родителей. Понимание того, как она зарождалась, даст возможность и дальше сознательно контролировать ее. Не забывайте, что члены нашей семьи преимущественно и сами действовали по определенной схеме, стараясь вытянуть энергию из нас, детей. Вот прежде всего почему мы вынуждены создавать свою ролевую установку. Нам необходимо было выработать способ возмещения энергии. Именно по отношению к членам своей семьи мы и вырабатываем свое ролевое поведение. Поэтому, выяснив, как обстояли дела с обменом энергией в семье, мы можем пойти дальше и понять, что в ней происходило на самом деле. -- Что значит "происходило на самом деле"? -- Каждый должен рассмотреть свою жизнь с родителями с точки зрения эволюции и духовности и выяснить, что он в действительности собой представляет. Когда мы проделаем это, необходимость в ролевой установке будет изжита, и у нас начнется настоящая, свободная жизнь. -- Так с чего же мне начать? -- Сначала нужно понять, как сложилась ваша роль. Расскажите о своем отце. -- Он человек добропорядочный, весельчак и умница, но... -- Я осекся, не желая показаться неблагодарным по отношению к отцу. -- Но что? -- не отступал Санчес. -- Ну... -- замялся я. -- Он все время критиковал меня. Все, что я ни делал, получалось не так, как надо. -- А как он критиковал вас? -- продолжал расспрашивать Санчес. Перед моими глазами возник образ отца -- молодого, сильного. -- Он задавал вопросы, но ему не нравилось, как я отвечал на них. -- И что происходило с вашей энергией? 1161 -- Помнится, я чувствовал себя опустошенным, поэтому старался ничего ему не рассказывать. --=∙ То есть вы стали скрытным и начали отдаляться от отца, стараясь говорить так, чтобы ваши слова привлекали внимание, но не давали ему пищи для критики. Он был для вас "следователем", а вы ходили вокруг да около в своей замкнутости? -- Наверное, так. Но что значит "следователь"? -- "Следователь" -- это еше одна разновидность ролевой установки. Роль тех, кто таким образом получает энергию, заключается в том, что они целенаправленно задают вопросы, чтобы вторгнуться в мир другого человека и выявить его недостатки. Обнаружив неладное, они подвергают этот недостаток критике. Когда подобный подход срабатывает, критикуемый оказывается вовлеченным в данную ролевую игру. Он вдруг осознает, что в присутствии "следователя" начинает испытывать смущение и обращать внимание на то, что делает "следователь" и что у него на уме, чтобы не допустить оплошности, которую тот может заметить. Такое настороженное отношение, вызванное давлением на психику, и дает "следователю" желанную энергию. Вспомните моменты, когда вы сталкивались с подобными людьми, оказываясь вовлеченным, в эту ролевую игру. Разве вы не были склонны поступать таким образом, чтобы этот человек не критиковал вас? Он заставляет вас свернуть с вашего собственного пути и выкачивает из вас энергию, так как вы судите о себе по тому, что может подумать о вас "следователь". Я вспомнил, что чувствовал себя именно таким образом, когда на меня давил Дженсен. -- Значит, мой отец был "следователем"? -- спросил я. -- Судя по вашим словам, да. На какое-то время я погрузился в размышления о роли моей матери. Если отец был "следователем", то кем была она? Санчес поинтересовался, о чем я думаю.-- Размышляю о роли матери, -- сказал я. -- Сколько вообще существует ролей и чем они отличаются друг от друга? -- Давайте, я объясню, как они подразделяются в Манускрипте. -- начал Санчес. -- Чтобы овладеть энергией, люди стараются действовать или агрессивно, напрямую заставляя других обращать на себя внимание, или пассивно, пытаясь для привлечения к себе внимания сыграть на сострадании иди любопытстве. Если, например, кто-то угрожает вам на словах или физически, вы, боясь, как бы чего не случилось, вынуждены обратить на этого человека внимание и таким образом передать ему энергию. Угрозами вас вовлекают в наиболее агрессивную разновидность ролевого контроля -- "шантажист", как она называется в Шестом откровении. С другой стороны, если вам рассказывают обо всех ужасах, которые испытывает этот человек, да еше, может быть, утверждая, что виноваты в этом вы и что, если вы откажетесь помочь, весь этот кошмар будет продолжаться, то этот человек пытается подчинить вас себе на самом пассивном уровне с помощью роли, которая в Манускрипте называется "бедный я". Подумайте об этой роли. Встречался ли вам человек, одно присутствие которого вызывало у вас чувство вины, хотя вы и знали, что для этого нет причин? -- Да, я знаком с таким человеком. -- Значит, вы побывали в ролевом мире "бедный я". Что бы эти люди ни говорили и ни делали, вам всегда приходится оправдываться, словно вы так мало сделали для этого человека. Поэтому-то вы и чувствуете себя виноватым, даже просто находясь рядом с ним. Я согласно кивнул. -- Роль каждого можно рассматривать в зависимости от того, какое место она занимает между агрессивностью и пассивностью. Если человек действует агрессивно, но исподволь, придираясь к вам и постепенно подрывая ваш мир, чтобы овладеть вашей энергией, то, как мы видели на примере вашего отиа, его роль -- "следователь". Менее пассивна по сравнению с ролью "бедный я" ваша роль замкнутости в себе. Таким образом, порядок распределения ролей следующий: "шантажист", "следователь", "замкнутый" и "бедный я". Это понятно? -- Думаю, что да. И вы, полагаете, что каждый может найти среди этих ролей свою? -- Совершенно верно. Бывает, что в определенных обстоятельствах люди не ограничиваются единственной ролью, но у большинства из нас преобладает одна, в зависимости от того, насколько успешно эта роль срабатывала на членах родной семьи, затем мы склонны ее придерживаться. Тут меня осенило. Мать вела себя по отношению ко мне точно так же, как и отец. Я посмотрел на Санчеса: -- Моя мать. Я знаю, кто она. Она тоже была "следователем". -- Значит, вы получали двойную дозу, -- проговорил Санчас. -- Неудивительно, что вы такой замкнутый. Но они, по крайней мере, не угрожали вам. Во всяком случае, вам никогда не приходилось волноваться за свою безопасность. -- А что было бы тогда? -- Тогда вы остановились бы на роли "бедный я". Вам понятно, как это получается? Если вы ребенок, и кто-то выкачивает из вас энергию, угрожая телесным наказанием, то замкнутость не поможет. Прикидываясь скромнягой, вам не удастся заставить родителей отдать вам энергию. Их не волнует, что там у вас в душе. Их напор слишком силен. Поэтому вы вынуждены перейти на более пассивный уровень и попробовать подход "бедный я", взывая к милосердию этих людей, чтобы они ощутили свою вину в том зле, которое вам причиняют. Если это не получается, вам, ребенку, приходится терпеть до тех пор, пока вы не станете достаточно взрослым, чтобы воспротивиться насилию и ответить агрессивностью на агрессивность. -- Священник помолчал. -- Как та пода- 165вавшая вам ужин девочка из перуанской семьи, о которой вы рассказывали. Чтобы получить выраженную в виде внимания энергию, человек готов на любые крайности. А впоследствии эта стратегия становится для него основным способом подчинения себе любого другого человека для овладения его энергией, ролью, к которой он постоянно прибегает. -- С "шантажистом" понятно, -- сказал я. -- А вот как формируется "следователь"? -- А как бы вы поступили, будучи ребенком, если члены вашей семьи заняты собой и не обращают на вас внимания, потому что главное для них -- карьера или они целиком поглощены чем-нибудь еше? -- Не знаю. -- Если вы замкнетесь в себе, то своего не добьетесь: они не обратят на это внимания. Разве тогда вам не придется прибегнуть к тому, чтобы вмешиваться, лезть в чужие дела и в конце концов начать придираться к этим людям с целью заставить их уделить вам внимание и энергию? Этим как раз и занимается "следователь". До меня стало доходить это откровение: -- Те, кто замкнут в себе, творят "следователей"! -- Совершенно верно. -- А "следователи" заставляют замыкаться в себе! А от "шантажистов" получается "бедный я" или, если это не происходит, еше один "следователь"! -- Именно. Таким образом, ролевая установка становится явлением постоянным. Но не следует забывать, что стремление подмечать эти роли у других вовсе не говорит о том, что сами мы свободны от подобного. Нам необходимо избавиться от этой иллюзии, и лишь тогда мы сможем идти дальше. Почти каждому из нас свойственно, по крайней мере, какое-то время, придерживаться определенной роли, и нужно достаточно долго присматриваться к себе со стороны, чтобы выяснить, что это за роль. Некоторое время я молчал. Наконец, снова поднял взгляд на Санчеса-. -- А что потом, когда мы поймем, в чем наша роль? Санчес притормозил машину, чтобы взглянуть мне прямо в глаза: -- Ничто не мешает нам стать выше этой безотчетной игры, в которую мы играем. Как я уже говорил, нам дано прийти к более высокому смыслу собственной жизни, к духовному объяснению того, почему мы появились на свет именно в своей семье. Мы сможем хотя бы отчасти разобраться в том, кто мы такие на самом деле. -- Ну вот, почти приехали, -- проговорил Санчес. Лорога шла вверх между двумя вершинами. Когда мы миновали нависавший справа исполинский утес, впереди показался небольшой домик. За ним возвышалась еше одна величественная скала. -- Грузовика падре Карла нет на месте, -- заметил Санчес. Мы поставили машину и направились к дому. Санчес открыл входную дверь и вошел, а я остался ждать снаружи. Я несколько раз глубоко вдохнул. Воздух был холодный и очень разреженный. Темно-серое небо было плотно закрыто тучами. Похоже, собирался дождь. В двери появился Санчес: -- В доме никого. Лолжно быть, он на развалинах. -- И как нам туда добраться? Я вдруг заметил, как он вымотался. -- Они дальше по этой дороге, примерно в полумиле отсюда, -- проговорил он, передавая мне ключи от машины. -- Если подняться на ближайший перевал, увидите развалины внизу. Езжайте один. Я хочу остаться здесь и поразмышлять. -- Хорошо, -- согласился я и пошел к машине. Сначала дорога спустилась в небольшое ушелье, а потом стала взбираться на перевал. Я предвкушал картину, которую мне предстояло увидеть, и не обманулся в своих ожиданиях. На вершине перевала моему взору открылись развалины на Мачу Пикчу во всем своем великолепии. Насклоне горы расположился целый комплекс храмов. Они были сложены из поставленных друг на друга тщательно обработанных многотонных камней. Лаже при неярком свете пасмурного дня было так красиво, что дух захватывало. Я остановил машину и минут пятнадцать вбирал в себя энергию. По развалинам бродило несколько групп людей. Я заметил, как человек с воротничком католического священника выбрался из развалин одного из строений и направился к стоявшей неподалеку машине. Издалека казалось, что на нем кожаная куртка, а не сутана священника, поэтому я не мог с уверенностью сказать, что это падре Кард. Заведя машину, я подъехал поближе. Он услышал звук двигателя, посмотрел вверх и улыбнулся, видимо, признав . грузовичок Санчеса. Когда падре Карл заметил в кабине меня, на его диие выразился интерес, и он подошел ко мне. Неяркий шатен, он был невысок и коренаст. Пухлое лицо, глубоко посаженные голубые глаза. На вид ему было лет тридцать. -- Со мной падре Санчес, -- сказал я, выйдя из машины и представившись. -- Он там, в вашем доме. Он протянул мне руку: -- Падре Карл. Я перевел взгляд на развалины позади него. При ближайшем рассмотрении тесаный камень производил еще большее впечатление. -- Вы здесь впервые? -- спросил священник. -- Да, -- ответил я. -- Уже не в первый раз слышу об этом месте, но такого не мог и предположить. -- Это один из центров с самой высокой в мире энергетикой. Я пристально взглянул на него. Было очевидно, что он говорил об энергии в том же значении, что и Манускрипт. Согласно кивнув, я проговорил: -- Я сейчас занимаюсь тем, что пытаюсь сознательно наращивать запас энергии и справиться со своей ролевой 16* установкой.--- Эти слова прозвучали несколько претенциозно, но зато я был доволен, что сказал правду. -- Вы не производите впечатление слишком замкнутого человека, -- проговорил он. Я был поражен: -- Как вы узнали, что это моя ролевая установка? -- Выработалось какое-то чутье. Поэтому-то я и здесь. -- Вы помогаете людям распознать их ролевую игру? -- Ла, и их истинную сущность. -- Его глаза светились искренностью. Он говорил со всей прямотой, и было видно, что он ничуть не испытывает неловкости, полностью раскрывая себя перед незнакомым человеком. Я промолчал, поэтому он поинтересовался: ---- Вы разбираетесь в первых пяти откровениях? -- Большую часть читал, -- сказал я, -- и говорил кое с кем. Тут до меня дошло, что я выражаюсь слишком туманно. -- Вроде бы первые пять мне ясны, -- поспешил добавить я. -- А вот с Шестым еше не все понятно. Падре Карл кивнул, а потом сказал: -- Большинство из тех, с кем я беседую, даже не слышали о Манускрипте. Они приезжают сюда, и энергия приводит их в восторг. Одно это заставляет переосмыслить свою жизнь. -- А как вам встречаются эти люди? Он посмотрел на меня со значением: -- Похоже, они сами находят меня. -- Вы говорите, что помогаете им распознать их истинную сущность. Каким образом? Падре глубоко вздохнул, а потом начал: -- Существует лишь один способ. Каждому из нас необходимо перенестись в детство, туда, где мы жили вместе с родителями, и вспомнить, что тогда происходило. Как только мы осознаем свою ролевую установку, появляется возможность сосредоточиться на высшей истине своей семьи, которая лежит за пределами борьбы за энергию. Так что,как говорится, нет хула без добра. И эта обретенная истина может сделать нашу жизнь энергетически более полной, ибо с ней мы познаем, кто мы, куда направляемся и что мы делаем. -- Как раз об этом и говорил Санчес, -- подтвердил я. -- Хочется побольше узнать о том, как обрести эту истину. Падре застегнул молнию на куртке: день клонился к вечеру и становилось прохладно. -- Надеюсь, об этом мы сможем поговорить попозже, -- сказал он. -- А сейчас мне хотелось бы поздороваться с падре Санчесом. Я окинул взглядом развалины, и он тут же добавил: -- Не торопитесь и осматривайте здесь все, сколько вам будет угодно. До встречи у меня дома. Потом в течение полутора часов я бродил по древним руинам. Кое-где я испытывал прилив бодрости и задерживался там подольше. Зачарованный, я размышлял о цивилизации, которая возвела эти храмы. Как им удалось поднять сюда такие камни и уложить их один на другой? Казалось, это невозможно. Когда первый интерес к развалинам прошел, я обратился мыслями к собственной ситуации. Хотя ничего в моем положении не изменилось, я не испытывал прежнего страха. Подействовала уверенность Санчеса. С моей стороны было глупо сомневаться в нем. И мне сразу понравился падре Карл. С наступлением темноты я вернулся к грузовичку и двинулся к дому падре Карла. Когда я подъехал, с улицы было видно, что оба священника стоят рядом. Войдя, я услышал на кухне смех. Они были заняты приготовлением ужина. Падре Карл подошел ко мне, чтобы встретить и проводить до кресла. Я неторопливо уселся перед камином, в котором гудел огонь, и осмотрелся вокруг. Просторная комната была облицована широкими, слегка окрашенными деревянными панелями. Узкий коридор соединял две другие комнаты -- по всей видимости, спальные. Свет в доме был неяркий, и мне показалось, что я слышу еле различимое гудение генератора. Когда все было готово, меня пригласили за стол, сколоченный из струганых досок. Санчес прочитал короткую молитву, мы принялись за еду. Священники продолжили свою беседу. Потом мы уселись вместе у камина. -- Падре Карл говорил с У илом, -- сообщил Санчес. -- Когда? -- взволнованно спросил я. -- У ил проезжал здесь несколько дней назад, -- сказал падре Карл. -- Я знаком с ним уже год, и он заехал, чтобы доставить мне кое-какую информацию. По его словам, он якобы знает, кто стоит за действиями властей, направленными против Манускрипта. -- И кто же это? -- Кардинал Себастьян, -- вставил Санчес. -- А что он предпринимает? -- По всей видимости, он использует свое влияние в правительстве для того, чтобы усилить давление на сторонников Манускрипта с помощью военных. Он всегда предпочитал действовать исподтишка через правительство, а не нагнетать раскол внутри Церкви. Теперь он активизировал свои действия по отношению к древней рукописи. К сожалению, может быть, они уже принесли результаты. -- Что вы хотите сказать? -- За исключением нескольких священников Северного совета Церквей и нескольких людей вроде Хулии и У ила, похоже, ни у кого не осталось списков Манускрипта. -- А ученые в Висьенте? Священники на миг умолкли, а потом падре Карл про говорил: -- Уил сообщил, что усадьба закрыта властями. Ученые арестованы, а данные их исследований конфискованы. -- Неужели научное сообщество потерпит это? -- возмутился я. -- А что они могут сделать? -- задумчиво произнес Санчес. -- К тому же большинство ученых все равно нежелали признавать эти исследования. Власти, скорее всего, попытаются убедить всех, что эти люди нарушили закон. -- Трудно поверить, что подобные действия сойдут властям с рук. -- По всей видимости, так оно и есть. -- сказал падре Карл.- Лля проверки я заезжал в несколько мест, и везде рассказывают то же самое. Хотя это и держится в тайне, власти предпринимают все более решительные меры против Манускрипта. -- Что же будет дальше, как вы считаете? -- обратился я к моим собеседникам. Падре Карл пожал плечами, а Санчес ответил: -- Не знаю. Это будет зависеть от того, что обнаружит У ил. -- Почему? -- допытывался я. -- Похоже, он близок к тому, чтобы найти оставшуюся часть Манускрипта, Девятое откровение. Когда оно будет найдено, то, возможно, к нему будет проявлен такой интерес, что станет возможным вмешательство мировой общественности. -- А У ил говорил, куда собирается? -- обратился я к падре Карлу. -- Он не мог сказать, куда именно, но упомянул, что интуиция ведет его на север, ближе к Гуатемала. -- Его ведет интуиция? -- Да, это станет понятно, когда вы уясните для себя, кто вы такой, и перейдете к Седьмому откровению. На лицах обоих священников было выражение удивительной безмятежности. -- Как вы можете оставаться такими спокойными? -- поразился я. -- А если они ворвутся сюда и арестуют нас всех? Они по-прежнему терпеливо взирали на меня, а потом заговорил падре Санчес: -- Не путайте спокойствие с беспечностью. Мир на наших лицах указывает, насколько мы приобщены к энергии. Мы сохраняем эту связь потому, что это лучшее, что мы можем сделать, вне зависимости от обстоятельств. Это понятно? -- Да, конечно, --- проговорил я. -- Дело в том, что мне трудно сохранять эту приобщенность самому. Священники улыбнулись. -- Будет легче, когда выясните, кто вы такой. Тут падре Санчес встал и, заявив, что идет мыть посуду, удалился. Я взглянул на падре Карла: ---- Хорошо. Так с чего же начать, чтобы выяснить, кто я такой? -- Падре Санчес утверждает, что вы уже уяснили для себя ролевые установки своих родителей. -- Верно. Они оба были "следователями"-- отсюда и моя замкнутость. -- Хорошо, теперь вы должны отрешиться от происходившей в вашей семье борьбы за энергию и отыскать настоящую причину вашего появления в этой семье. Я взглянул на него в недоумении. -- В процессе обретения своей действительной духовной сути необходимо, кроме всего прочего, обозреть всю свою жизнь как единое повествование и попытаться выяснить ее более возвышенное назначение. Начните с того, что задайте себе вопрос: "Почему я родился именно в этой семье?" -- Не знаю, -- признался я. -- Ваш отец -- "следователь". А что еше он собой представляет? -- Вы имеете в виду, за что он ратует? -- Да. На какой-то миг я задумался, а потом ответил: -- Отец искренне верит, что нужно жить в свое удовольствие, жить честно, но использовать все возможности, предоставляемые жизнью. Понимаете, жить полной мерой. -- И ему это удается? "7/3I -1|П 1 1 -- До какой-то степени -- да, однако полоса неудач у него почему-то всегда наступает, когда он близок к тому, чтобы пожить припеваючи. Падре Карл насмешливо прищурился: -- Он считает, что жизнь дана для веселья и наслаждения, но осуществить это в полной мере ему не удалось? -- Да. -- А вы не задумывались -- почему? -- Вообше-то нет. Я всегда считал, что ему не везет. -- Может быть, он еще не пришел к тому, как это нужно делать? -- Может быть, и так. -- Ну а ваша мать? -- Ее уже нет в живых. -- А вы можете сказать, чем жила она? -- Мама жила своей верой. Она считала, что нужно жить по-христиански. -- Ив чем это выражалось? -- Она верила, что нужно служить обществу и жить по Божьим законам. -- И она следовала законам Господа? -- Она соблюдала их в точности, по крайней мере так, как учила ее Церковь. -- А ей удавалось убедить отца поступать так же? -- Вообще-то нет, -- рассмеялся я. -- Мать хотела, чтобы он каждую неделю ходил в церковь и принимал участие в жизни городка, где мы жили. Но, как я уже сказал, он был слишком вольнолюбив для этого. -- Ну а с чем при этом остались вы? -- Никогда над этим не задумывался, -- признался я, взглянув на него. -- А разве они оба не хотели, чтобы вы были привержены их идеалам? Не поэтому ли они мучали вас расспросами: чтобы увериться -- не склоняетесь ли вы к жизненным ценностям другого? Разве они не хотели, чтобы вы почитали лучшим образ жизни каждого из них? -- Да, вы правы. -- Как же вы на это реагировали? -- Наверное, я просто старался не принимать сторону ни того, ни другого. -- Значит, они оба наставляли вас, чтобы вы соответствовали их представлениям, а вы, не имея возможности угодить обоим, уходили в себя? -- Примерно так, -- подтвердил я. -- Что случилось с вашей матерью? -- У нее развилась болезнь Паркинсона, она долго болела, а потом умерла. -- Она оставалась верна своим убеждениям? -- Абсолютно. Она не изменила своим идеалам во время болезни. -- Так какое же она вам оставила "значение"? -- Что-что? -- Вы хотите выяснить, какое значение имела для вас ее жизнь, причину того, почему вы родились именно у нее, и что вам суждено было узнать. Жизнь каждого -- осознает он это или нет -- наглядно иллюстрирует, как, по его или ее мнению, должен жить человек. Вы должны попытаться понять, чему вас научила она и, в то же время, что в ее жизни могло бы быть лучше. То, что вы захотели бы изменить в жизни матери, является частью того, нал чем вы сейчас работаете сами. -- Почему только частью? -- Потому что другой частью является то, что вы изменили бы в жизни отца. Я так ничего и не понял. Он положил мне руку на плечо: -- Мы не только физическое творение своих родителей, но и их духовное творение. Вы родились у конкретных матери и отца, и жизнь каждого из них оказала на вас неизгладимое воздействие. Для того чтобы выяснить, кто вы на самом деле, вам необходимо предположить, что ваше действительное "я" начиналось где-то между истинами отца и матери. Вы родились у них, чтобы вывести на более высокий уровень то, за что ратовали они. Ваш путь в том, чтобы 117/4N" обрести истину, которая представляет собой сочетание устремлений этих двух людей, но на более высоком уровне. Я кивнул. -- Так как же вы определили бы то, чему научили вас родители? -- Не могу сказать наверное. -- А что думаете по этому поводу? -- Отеи считает, что жизнь дана, чтобы прожить ее во всей полноте, чтобы наслаждаться тем, что ты есть, и он пытался добиться этого. Мать больше верила в жертвенность и посвящение себя службе ближнему, забывая при этом о себе. Она считала, что это как раз и заповедано в Писании. -- А вы, что вы думаете об этом? -- Честно говоря, не знаю. -- Уходите от ответа, -- засмеялся падре Карл. -- Мне кажется, что я не знаю. -- А если бы вам пришлось выбирать из двух? Я помолчал, искренне пытаясь думать, и тут неожиданно в голову пришел ответ. -- Они оба правы, -- сказал я. -- и не правы. Его глаза просияли: -- Как это? -- Я не совсем уверен, как именно. Но считаю, что верный жизненный путь должен включать оба этих взгляда. -- Для вас, -- проговорил падре Карл, -- вопрос заключается в том -- "как"? Как человеку прожить жизнь, в которой присутствуют обе эти точки зрения? От матери вы получили знание того, что жизнь -- это духовность. От отиа познали, что жизнь в том, чтобы расти в своих глазах, в развлечениях, приключениях. -- Значит, моя жизнь, -- перебил я, -- состоит в сочетании этих двух подходов? -- Да, для вас все дело в духовности. Вся ваша жизнь будет посвящена тому, чтобы обрести такую духовность, благодаря которой вы выросли бы в своих глазах