Слыхали ль Вы?
или
Случай из жизни Вовы Ленского
Имею честь сообщить вам, что в рамках программы празднования дня рождения А.С. Пушкина, ваш покорный слуга, в сопровождении супруги, посетил Detroit Opera House (название, мне кажется, правильно отражает суть - это большой, красивый дом, где все как бы приспособлено для наслаждения оперным искусством - и буфет, и мягкие плюшевые сидения, замечательное фойе, только акустики никакой) с целью прослушивания оперы "Евгений Онегин" на родном языке. Вниманию благодарного читателя представляется рецензия на прослушанное.
Публика, собравшаяся к началу представления, сгорала от нетерпения в таинственном полумраке под звуки настраиваемых инструментов, лившиеся из оркестровой ямы. На развешанных по всему залу электронных табло красовалась реклама Lear Corporation, щедрости которой мы все были обязаны в этот вечер, а разодетые во фраки и манишки билетерши африканского происхождения сновали с электрическими фонариками и указывали дорогу заблудившимся в непривычной местности детройтским театралам. Когда, наконец, все расселись, не оставив ни одного свободного места, открылся шикарный занавес, и... раздались бурные и продолжительные аплодисменты. Понимая, что местная публика более привычна к негритянскому джазу и поэтому эмоции свои выражает соответственно, я не удивился, а, напротив, воспринял поведение сие, как реакцию на восторженные отклики родных и знакомых, побывавших на представлении в предшествующие дни.
Наверное, чтобы как-то замаскировать акустическую неприспособленность здания к музыкальным мероприятиям, декорации в Детройтской Опере, надо сказать, поражают реализмом своим и мастерством исполнения. Даже в Большом Театре, по сравнению с местными, декорации выглядят убогой попыткой воплощения хрущевского призыва <Догоним и перегоним Америку>. Так вот, господа, среди этой всей роскоши вдруг появились Татьянина маменька и няня и стали пытаться перекричать аплодисменты при помощи сильного североамериканского прононса. Чтоб присутствующим в зале русскоговорящим зрителям было понятно, чего это они там поют, надписи про Lear Corporation вдруг сменились туземным переводом поэмы Пушкина близко к тексту, но в прозе. Ваш покорный слуга, господа, несколько раз сам попробовал прибегнуть к помощи висящего перед ним табло, но, увидев, что слова "беззаботна и шаловлива" в арии Ольги были переведены, как "carefree and playful", свои попытки оставил.
Сцена крестьянского веселья в честь сдачи собранного урожая в закрома барыни просто потрясла. По крайней мере, шестеро крестьян были негры, а одна супружеская пара явно несла на своих лицах следы монголо-татарского ига. По всей видимости, постановщик краем уха слыхал про Останкино, где в домашней прислуге были мавры, и решил восстановить историческую достоверность. Одеты крестьяне были в довольно странные наряды, отдаленно напоминающие литовскую народную одежду, причем все были в техасских шляпах. Все, за исключением одного усатого мужика, который был меховой папахе, синих атласным шароварах, сапогах и расшитой красным узором белый украинской сорочке. Пели крестьяне, однако, сносно, почти без акцента и не фальшивили, в отличии мадам Лариной.
Следующим сильнодействующим элементом представления была группа друзей в составе господ Ленского и Онегина. Ленский - простой итальянский парень с классическим асимметричным лицом и жгуче-черными волосами, был примерно на две головы выше своего приятеля, но при этом, килограмм на сорок легче. Онегин же оказался русским, причем единственным во всей труппе, и вполне в соответствии с комплекцией пел очень неплохо, чем, наверно, дам и очаровывал. Ленский же регулярно сбивался на полтона ниже и явно переигрывал. Переигрывал он всю дорогу, а на балу вел себя хуже пьяного матроса, лез в драку с Онегиным, орал и замахнулся на Ольгу. Его держали трое, а Онегина двое. Выглядело все так, будто сейчас войдут двое полицейских с бляхами, дубинками и револьверами в руках, ну, или в крайнем случае, шериф со звездой и двумя кобурами на бедрах. Ольга почему-то упала на пол и, лежа, рыдала. Видно, режиссер решил, что в царской России вообще было принято рыдать лежа на сцене.
Самым же замечательным событием в этот вечер стала дуэль. Декораторы превзошли самих себя - зрительскому взору предстала холмистая местность, коряги, голые деревья, облака зловещего вида, даже стелящийся туман и живой ручей! Онегин, разумеется опоздал, а Ленский очень волновался и скакал по кочкам в нетерпении. Доволновался он до того, что когда Онегин таки явился, и пистолеты раздали, бедняга стал к барьeру и... застрелился. Да, господа, форменным образом, приставил к виску дуэльный пистолет, и ка-а-ак бабахнет! Как разлетаются мозги, почему-то не показали. От неожиданности, Онегин аж выстрелил в воздух. Зал замер. В гробовом молчании все наблюдали, как секунданты деловито определяли результат поединка. Зато как потом хлопали! Оркестр не мог начать минуты три! Потом, в антракте, в буфете, я слышал, как две дамы в вечерних туалетах и бриллиантах обсуждали, как странно Пушкин повернул события. Они никак не могли понять, зачем Ленский застрелился, ведь Ольга же его любила...
После антракта был бал, на котором снова оказались черные гости. Потрясающая была парочка, господа! У ней бюст - где уж там славянским замухрышкам, а у него лысина блеском своим конкурировала с осветительной аппаратурой. Муж Татьяны, старик Гремин, спел свою арию, но акцент его явно подводил и напоминал грузинский. Поэтому получилось что-то вроде "Онегин, я с кроват не встану, бэзумно я люблю Татьяну", но пел он тихо, видать здорово пострадал в боях. Больше на балу ничего выдающегося не было, но зато потом, в Татьянином будуаре, страсти накалились так, что Онегин, увидев возлюбленную без положенного малинового берета, даже забыл спеть "О, боже мой, кого себе избрали!" и упал от горя на пол недвижим. На чем, собственно, опера и завершилась. Я уж приготовился уворачиваться от гнилых овощей и тухлых яиц, которые, по моему мнению, должны непременно были полететь с галерки в оркестр и на сцену, но вместо этого, раздались бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие: правильно, в овацию. А когда прощаться вышел оживший Ленский, все встали в благоговении. Странно, что никто не закричал "бис".
Да, я забыл сказать, когда, потрясённые увиденным, мы выходили из зала, я увидел, что в фойе продавались футболки с надписью "Евгений Онегин" по-английски и фарфоровые кружки с изображением сцены дуэли, на которой двое молодых людей в шинелях почему-то целились друг в друга из пистолетов.
Ираклий Шанидзе
любитель русской оперы