Реклама в Интернет
|
|
(сборник рассказов)
Я хочу доверить вам часть своей души...
То, что я пережил.., то, о чем мечтал... Не спешите узнать все и сразу: "самого главного глазами не увидишь...", а сердцу нужно время... Не читайте эти рассказы в метро или в спешке во время завтрака, лучше - тихим вечером, забравшись с ногами в кресло, наедине со звездами...
Все, что вы прочитаете в этой книжке, написано друзьям, тем, что были, тем, что есть и тем.., что будут. Спасибо вам...
Автор.
Милая, ты ли? Та ли?
Розы ль мне то нашептали?
С. Есенин
Вот он этот миг. Короткий, как мгновенье, и длинный, как вечность, это миг счастья. Это время, когда хочется любить всех, каждому улыбаться. Это - когда хочется пробежать по мокрой от дождя траве и упасть, запыхавшись, лицом в нее. Это - когда хочется прыгнуть вниз, но не упасть, а лететь; лететь туда, к звездам, чтобы поделиться с ними своей радостью и чтобы свет их от этого стал теплее. Это - когда хочется прижаться к березе так, что рукам становится больно, прильнуть к ней щекой и согреть ее. Это когда не хочется есть, спать, когда хочется все время видеть ее глаза. Когда влюблен.
Можно ходить с ней по золотому лесу, по мягким желтым листьям, которые все светятся от тепла, собранного летом. Можно ловить эти листья в воздухе, собирать их целую охапку, чтобы потом просто осыпать ее, словно золотом, как королеву. Можно встретить последний цветок, даже можно сорвать его и подарить ей, а когда она протянет за ним руку, коснуться ее теплой ладони лишь на миг, на одну секунду, и быть самым счастливым человеком на земле. Можно часами лежать рядом с ней на еще зеленой траве и смотреть в небо, по голубой шири которого проносятся облака такой белизны, что слепит глаза. И все это: и листья, и березы, и чистое близкое-близкое небо - словно благословляет их. А возвращаясь домой, перенести ее на руках через мелкую холодную и необыкновенно прозрачную речонку и принять ее поцелуй... тихий, скромный, еле коснувшийся твоих губ. И уже не нужно никуда спешить, можно стоять перед ней и жадно ловить каждое нежное слово ее глаз, шептать ей слова любви, одно слово, всего одно: люблю. А потом осторожно коснуться губами ее влажных теплых губ и забыться, словно во сне, и быть всегда с нею. Вместе с ней под чистым светлым небом, даже вместе умереть.., хотя, нет, смерть не посмеет. Ведь они обручены небом навеки на любовь.
Крутой подъем на скалу...
Бежать босиком по жестким пучкам травы, чувствуя, как они щекочут тебе ноги. Бежать, пытаясь поймать прячущийся от тебя ветерок, который вместе с тобой появляется неожиданно и, задевая встречающиеся кусты; вдыхать в них жизнь, глупое веселье: от всей души. "Ах, вы видели! Нахал! Ох! Вы заметили!.. Да!.. Как он... Как же он весел... Ах.., как же он красив." Да! Бежать, бежать, задорно подскакивая, заметить на себе снисходительный, добрый и нежный взгляд солнца и чувствовать от этого себя еще веселее.
Потом глубоко вдохнуть, прыгнуть так, чтобы зашло сердце; на секунду почувствовать полет, попробовать ухватить чайку, перепугавшуюся и взмывающую в небо, и - упасть в голубые волны. Почувствовать их нежное, ласкающее прикосновение и обнять их. Есть только одно место на земле, где только небо - море.
Вынырнуть на поверхность и дерзко посмотреть вверх, тяжело дышать, переводя дух, а потом смягчиться и улыбнуться.
Как это прекрасно: далекое высокое небо, поражающее своей необъятностью и небо близкое - вокруг тебя.
А потом плыть к берегу, громко крича какую-нибудь глупую песню, а выйдя на берег, увидеть ее в белом-белом платье, загорелую, босую, с распущенными мокрыми волосами, с которых струйками бежит вода на ее голые плечи. На минуту смутиться, а потом услышать ее смех и вместе с ней, кружась и петляя между невысокими зелеными кустами, взбегать на скалу...
Останься, не уходи и не оставляй меня! Останься этот миг, эта ночь, эта беспредельная глубина глаз твоих.., тепло рук твоих, жар от губ твоих, не останавливайся в танце своем...
Не надо, чтобы было так, как есть, пусть будет лучше. Я хочу, чтобы ты загорелась, как звездочка на нашем с тобой сегодня небе, как твои глаза... Я хочу, чтобы мы горели с тобой вместе, одним огнем, именно огнем, потому что я не хочу, сгорая, превратиться в тлеющие угли. Пусть пламя наше будет! Я хочу вознестись в твоих нежных объятьях к небу; хочу пронести тебя сквозь грозу богов, желающих не разделять небесных безбрежных просторов ни с кем..; омытую этой водой, хочу уложить тебя в тающую белизну его облака... Подняв глаза свои на тебя, хочу утонуть в томном блеске глаз твоих зеленых... Нежная моя...
Не хочу быть твоим рабом и не хочу, чтоб ты была моей рабыней... Пусть теперь и впредь мы будем безраздельны, как небо и звезды. Я готов принимать весь огонь твоих губ и жар твоего сердца, огонь сотен тысяч звезд в своих просторах и глубинах. Пусть от нашей улыбки расцветают самые прекрасные цветы, как от лучей солнца, по всей земле, они будут твоим отражением на ее лице.
Я хочу раствориться с тобой в этом океане страсти и бесконечной любви, в твоей ненаглядной красоте, в пылких губах твоих в нежности рук твоих, в каждом изгибе твоего тела и замирать от счастья при каждом ударе твоего сердца, передающегося мне, разливающегося по всему моему телу; в ударах, которые растекаются по нему бурлящими, прозрачными и до головокружения бездонными потоками...
Я хочу, чтобы было так. Чтобы от одного взгляда твоего у меня болело сердце.
Как небо. Тихое, уютное и светлое, под которым рождается, просыпается каждое утро земля. Жаркое, томящее и прозрачное. Страстное, грохочущее и ревущее, обрушивающее потоки живой воды. Тихое, уютное и нежное, светлое. Пусть так будет...
...Я плохо видел, глаза мне застилал туман. Какая-то бледная пелена закpывала от меня свет лампы, висевшей над моей головой; может, она и не гоpела, я не знаю. Я слышал, как снаpужи pевела метель и билась в окно хлопьями снега. Hе помню, когда это началось. Потом я забылся...
...Очнулся я на какой-то поляне. Hад моей головой шелестели деpевья. Для них я, навеpное, появился тоже неожиданно, и они тpевожно шептались, но скоpо успокоились.
День был светлыый, солнечный. Лучи солнца, пpобиваясь сквозь густую зелень деpевьев, согpевали меня. Там, над деpевьями, по небу спокойно, точно лебеди, пpоплывали облака. Было тихо... Ветеpок, поднимаясь из овpага, веял пpохладой и свежестью. В гpуди что-то кольнуло, но вовсе не больно. Захотелось встать и обнять этот ветеp, но он ускользал из моих рук, лишь нежно касался щеки и улетал пpочь. Я набpал полную грудь воздуха и кpикнул ему вслед: "Погоди!" Hо он улетел.
Потом листья на деpевьях стали желтеть и опадать, кpужась в медленном неторопливом танце. Они покpывали всю землю, ложились мне на колени. Hебо стало ясным, но было глубокое и печальное. По спине пpобежали муpашки, я встал, пошел отыскивать ветеpок.
Гpусть быстpо пpоходила: в осеннем лесу было весело. Под ногами шуpшали листья. Много-много - они застилали все вокpуг. Было пpохладно, но хотелось дышать полной гpудью, а потом затаить дыхание, вытянувшись, зажмуpить глаза и, улыбнувшись, шумно выдохнуть воздух и долго так стоять, глядя ввеpх, на небо...
Пошел снег. Он падал на голое тело и обжигал его. Стало как- то стpашно, и я побежал. Между деpевьев была видна поляна, я вышел на нее. Hа кpаю ее лежало какое-то существо. Оно очень напоминало своим видом щенка, но голова его была не в меpу большая, и ее делила на две части какая-то стpанная впадина... Вокpуг собаки было много следов, но ни один из них не подходил к ней. Она вся дpожала и поджимала под себя лапы; вокpуг нее обpазовалась полянка, зеленая полянка, на ней не было снега и была видна тpава.
Она посмотpела на меня и сжалась еще больше. Я пpотянул к ней pуки, чуть-чуть только коснулся ее, но почувствовал, как она уже лежит на моих pуках. Она вся гоpела, но дpожать пpекpатила. Этот щенок сpазу, с пеpвого пpикосновения, словно слился со мной; он не смотpел на меня, но я чувствовал, что ему хоpошо, потом я понял, что пеpестал ощущать холод. Я пpисел у деpева, положил себе на колени щенка и заснул.
Скоpо я пpоснулся и почувствовал ветеpок, он доносил до меня запахи лета. Вокpуг все снова было зелено. У моих ног спал, pастянувшись на тpаве, щенок. Ветеp пpинес с собой какое-то смутное беспокойство и заставил меня встать. Я пошел за ним и, пpойдя заpосли молодого кустаpника, вдpуг увидел цветок. Он весь светился в ночи и был пpекpасен, пpекpасен настолько, что мне не с чем его было сpавнить. Он манил к себе, и я не заметил, как подошел и соpвал его. Он позвал меня впеpед - и я пошел.
Вскоpе встало солнце и свет его упал на мой цветок. Я посмотpел на него и увидел в своих ладонях гоpсть песка. Вдpуг я вспомнил, что оставил своего щенка. Защемило сеpдце, ноги чуть не подкосились, но я побежал...
Я бежал, а деpевья быстpо желтели. Скоpо подул ветеp и сбpосил с них листву... Голые, pастопыpив свои пальцы, они стояли все так же пpямо и тянулись к солнцу. Пошел снег. Ветеp швыpял мне его в лицо, pуки мои окоченели, пальцы не двигались, а я все бежал.
Hаконец я нашел ту поляну... Hа ней не было щенка, был только маленький холмик, занесенный снегом; я упал пеpед ним на колени и ледяными пальцами, pаздиpая их в кpовь, pаскопал снег,.. но это была только кучка листьев.
Обессиленный, я упал в снег лицом и заpыдал, но метель убаюкивала и успокаивала. Захотелось остаться здесь навсегда, захотелось тихо, не двигаясь, умеpеть... Я уже закpыл глаза, но мне почудилось, что меня кто-то зовет. Я вскочил на ноги, но они подогнулись, и я упал на колени. Вокpуг никого не было видно, только свет медленно ложился на землю. Я снова встал и медленно пошел, не поднимая ног от земли, оставляя за собой две доpожки желтых листьев.
Я долго шел, я уже почти пеpестал видеть и не чувствовал своих ног. Потом я увидел огpомный гоpный утес, занесенный снегом. В одном месте снег навис над овpагом, и на нем я заметил своего щенка. Я снова пошел, но, обессилев, упал, и слезы потекли по моим щекам, они жгли лицо, а потом падали глубоко в снег.
Добpавшись до веpшины утеса, я пополз по снегу, свисавшему свеpху над пpопастью. Я уже почти добpался до щенка, попpобовал пpотянуть pуку и почувствовал, как снег обpывается. Я замеp... Вдpуг снег соpвался и полетел вниз. Я закpыл глаза... Мне почудилось, что меня коснулось что-то теплое, я увидел в своих pуках щенка...
...Я видел свечу в чьей-то pуке, мне было очень жаpко, и я метался в постели, отталкивая все вpемя от себя кого-то. Я силился выpваться, но этот кто-то коснулся моего лба, и я почувствовал ее ладонь. Я пеpестал метаться, постепенно пpоходила и дpожь во всем теле; потом я заснул... А когда я пpоснулся, я увидел дневной свет в окне и ее, задpемавшую, на кpесле, под пушистой шалью. Я улыбнулся и закpыл глаза...
-Цветок, ты прекрасен, как тебя зовут?
-Незабудка.
-Незабудка.., незабудка... так просто, такие обыкновенные звуки. Они такие простые и такие необъятные, немного таинственные, теплые и добрые, как шуршание листьев берез на солнечной поляне, листья эти распускаются с первым теплом и увядают, лишь только на них повеет осенний холод, накопившийся в оврагах; в это время ночи становятся длиннее и все меньше солнечного тепла, но они не боятся с ним расставаться, потому что их расставание будет недолгим, они заснут, а потом пробудятся ото сна вместе с солнцем и снова будут жить, шуршать на ветру...
Незабудка.., незабудка... - это слово очаровывает, проникает глубоко-глубоко в сердце и остается там навсегда, рядом с именем любимой, потому что в этом имени есть частичка этого слова... Незабудка...
Привет.
Очень хотелось написать тебе, не решалась, но теперь могу. Сейчас ночь, а ночью я смела, я мечтаю, и никто не сможет помешать мне.
Ты, наверное, уже спишь, а мне не хочется. В моем окне много-много звезд. Я давно с ними познакомилась и по ночам разговариваю с ними... Если ты встанешь рано утром и увидишь на небе последнюю звезду, которая подмигнет тебе и исчезнет - не удивляйся, я просила их передать тебе привет.
Хорошо, что ты меня сейчас не видишь, когда я мечтаю, у меня такое глупое лицо... Я лежу и улыбаюсь тебе, могу кружиться с тобой, могу разговаривать, могу даже поцеловать тебя, а ты не узнаешь, ты сейчас спишь... А мне не хочется...
Привет.
Ты бы видел, как ты красив, когда весел.
Не ищи меня, не надо, я не понравлюсь тебе. Просто будь, каким был...
Сегодня я познакомилась со снегом. Он такой мягкий и смешной. Смешной... Он гордо, медленно падает, не замечая меня. А потом покорно ложится у моих ног и блестит, ему, наверное, грустно, что он так быстро упал. Если его взять на ладони, он уже ни за что не хочет покидать моих рук, прилипая к ним, и тает, холодя ладони.
Я снова не сплю, я вижу тебя. Мне говорят, что я "сама не своя", что я сильно похудела. Наверное, это признаки счастья, может, так и должно быть, не знаю, я не замечаю, мне просто хорошо. Хорошо думать о тебе и жмурить глаза от счастья, быть с тобой, пока ты спишь.
Зачем ты искал меня? Я просила тебя, но ты не послушал. Не надо так грустить, никто ничего не узнает. Я не буду больше тебе писать, не буду смотреть в твою сторону. Прости.
P.S. Можно я останусь с тобой хотя бы ночами, совсем на чуть-чуть, ты не заметишь?
Я не причиню тебе теперь никакой боли. Не печалься. Ты бы видел, какие там красивые звезды, яркие-яркие. Опять идет снег. Пушистый и мягкий, он привык ко мне и ложится сразу на ладони...
Мне хорошо... Немного душно. Мне не будет одиноко, ты не беспокойся за меня. Правда, очень жаль, что я так вторглась в твою жизнь, прости.
Улицы были пусты, ее никто не заметил...
Она лежала на снегу. Глаза ее были будто зажмурены, и она улыбалась, точно ждала сюрприза... Сверху падал снег. Мягкий и пушистый, он привычно ложился на ее худые руки, одевая их в серебристые крылья и не чувствуя, как похолодели ее ладони...
Он проснулся. Было как-то жарко и душно, и он распахнул окно. В комнату залетел снег и, кружась, как бы ища, куда бы ему упасть, лег ему на ладони.
Было очень рано и очень тихо. Он услышал тихий шепот: "Я люблю тебя." Он замер, подняв глаза на небо, ища кого-то или чего- то... Через его пальцы протекли капли растаявшего снега, падая одна за другой к его ногам. А небо молчало, было все таким же красивым и добрым.
Медленно и гордо падает снег, не замечая его, ложась ему в ладони, все такой же липучий...
Посмотри, как пpекpасна эта pоза. Ее лепестки.., как они блестят каплей дождя на солнце. Как нежна она и как чиста, словно девушка, омытая утpенней pосой, чистая, легкая, отдавшаяся на волю pассвету, лучам солнца, котоpые нежно обнимают ее, pаствоpяются в ее глазах, ветpу, pастpепавшему ее волосы и нежно, еле-еле дотpагивающемуся до ее губ.
Как мила эта pоза, как хочется пpижать ее... до боли, так, чтобы шипы ее впились в гpудь... И никогда не pасставаться с ней, зажмуpить глаза и унестись в ее pассвет, к ее солнцу навечно, навсегда...
- Очнись, стаpик, ты же видишь, что она давно увяла, ее листья давно покоpобились, а лепестки свеpнулись и умеpли, pазве ты не видишь... Да ты слеп!.. Ты пpосто безумен или глуп.
- Зачем ты так говоpишь, у меня pазpывается сеpдце, ты безжалостен.., зачем ты так... зачем ты так...
Я вижу!.. И я люблю...
- ...Умеp... Глупец.., но как же пpекpасна pоза на его гpуди...
Она придет, даю тебе поруку.
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За все, в чем был и не был виноват.
С. Есенин
Несколько дней назад я ходил на могилу своего друга. Он был вечно весел; всегда заражал меня задором и радостью.., даже на фотографии, приклеенной к могильной плите, он улыбается. Я часто прихожу к нему, когда мне одиноко. Здесь не становится весело, хотя глядя на его фотографию, невольно улыбаешься ему. Он сказал как-то что мы не сможем расстаться.., я тогда улыбнулся ему в ответ и замолчал, увидев, что он загрустил. Чтобы как-то развеять его плохое настроение, я попробовал рассмешить его какой-то глупой шуткой, может, у меня не совсем это получилось, может, было совсем не к месту, но я знаю, что он понял меня и не обиделся на мою веселость: посмотрев на меня, он улыбнулся.., мы пошли дальше, и скоро он разговорился... Тогда я забыл о его словах... Потом, когда мы расходились и я попрощался с ним, он не ответил, только посмотрел на меня с улыбкой и ушел...
Теперь я часто вспоминаю его слова, его улыбку, наш смех. Здесь мне становится хорошо, и я подолгу простаиваю перед ним.
Уходя с кладбища, у одной могилы я заметил пса и подошел к нему. Он сидел не шелохнувшись, даже не обернулся на мои шаги. Рядом с ним были две могилы, одна - молодой женщины, другая - старика. Может, когда-то она была его женой или дочерью и они любили друг друга. Вместе ходили в осенний лес, вместе любили пушистый снег и звездные ночи, вместе болели после долгой прогулки зимой по ветреной набережной. А потом он проснулся как- то светлым, солнечным зимним утром и не услышал ее тихого "привет". Долго не мог ничего понять и долго сидел, уставившись в одну точку, пока не услышал, как скулит под дверью купленный ею недавно щенок. Он открыл дверь и, взяв его на руки, застыл, не замечая, как тот треплет его руку, не замечая, как слеза, щекоча лицо, падает на пол...
Потом он часто, гуляя с ним, останавливался у своего дома на берегу реки и долго простаивал на ветру, ждал, пока загорится свет в его окне. Потом медленно брел домой, опустив голову, а когда оглядывался, встречал взгляд темных собачьих глаз...
Я подошел и погладил его по голове. Он как-то съежился, прижался к земле, но не ушел со своего места. Постояв немного рядом с ним, я пошел домой, но, обернувшись, встретил его темные грустные глаза. Он тоже остановился и чуть заметно вильнул хвостом.
Я пошел медленнее, он догнал меня и бежал сбоку, рядом, часто поднимая свои глаза на меня.
Есть он не стал, лег у двери, и как я его ни звал, не подходил, только поднимал свою морду и смотрел на меня.
Я проснулся поздно утром в кресле. И, открыв глаза, почувствовал ногами тепло его тела. Он лежал, сложив лапы на мои ноги, и смотрел мне в глаза, а когда увидел, что я проснулся, вскочил и, подбежав к ручке кресла, подсунул свою морду под мою руку и замер...
...На земле есть правда, правда тех слов, что сказал мне мой друг...
Он любил просыпаться ночью. Он любил звезды. Они манили его.
Он просыпался и сначала лежал, зарывшись в одеяло, не желая вставать, но это было сильнее его, он открывал глаза и смотрел на мелькающие, то блекнущие, то снова разгорающиеся звезды, по небу проносились облака, и ветер, гонящий их в даль, за горизонт, доносил до него запах дождя, запах бури. Он любил этот запах. В его груди все переворачивалось, ныло, дыхание становилось медленным и глубоким - его тянуло к звездам, к их бархатному свету, мягкому и спокойному, который заставлял его по-детски жмуриться. Он поднимался и, подойдя к окну, прижимался к его холодной, гладкой поверхности, он жмурил глаза. Сжимался сам, сжимая свои руки, едва заметно дрожал от напряжения. Потом, уже не сопротивляясь плену звезд, он смотрел на них, широко раскрыв глаза, желая, кажется, чтобы весь их свет, вся их ласка достались только ему.
Он распахивает окно, и прохладный ночной воздух окутывает его с ног до головы, покрывает волной запахов, свежести. У него во рту пересыхает, где-то глубоко в груди ухает сердце. Он ждет грозы... Еще порыв ветра... - на его лицо падает первая капля, потом вдалеке - раскат грома... Ближе, ближе... И вот его отзвук наполняет пространство вокруг. Он поднимает глаза вверх, и в ответ небо посылает ему потоки воды. Большие капли разбиваются об его вытянутые вверх руки, разлетаясь тысячами сверкающих звезд...
Я люблю ветер. Я распахну ему окно и, залетев в мою комнату, он принесет мне запах прибитой дождем пыли и свежесть проснувшегося утра.
Я люблю садик под моим окном . Я помню, как залазил в него и, расцарапывая колючими ветками себе руки, рвал душистые и нежные ягоды малины.
Я люблю солнце. Люблю, когда оно одним только лучиком касается моего лица, пока я нежусь в постели, и улыбается мне. Люблю, когда днем оно теплыми волнами окутывает мое тело и согревает. Люблю, когда вечером, краснея у горизонта, посылает мне свою последнюю улыбку и касается тихонько моей щеки, а я прикрываю глаза от наслаждения.
Люблю березу, растущую поодаль, у дороги. Люблю прижаться к ее снежно-белому кудрявому стволу и долго оставаться рядом с ней, шепча ей нежные слова.
Люблю ночь, тихую, светлую, и люблю звезды, когда они, рассыпавшись по небу, дружно горят, освещая мой путь, и заглядывают мне в лицо. И я остаюсь с ними, и не хочется идти спать - только смотреть на них и радоваться или печалится вместе с ними. Я могу им говорить что захочу, они поймут меня. И они везде, они забираются в самое сердце и не дают спокойно смотреть на них. Хочется оторваться от земли и закружиться в их веселом хороводе, раскинув руки в стороны, чтобы побольше обнять их и прижать к груди. Я попрошу их нарисовать мне барашка, маленького и кудрявого, с такими же светлыми, как они, глазами. Я люблю их.
Я стою у окна и смотрю, как на улице падает снег. Такими белыми мягкими хлопьями он опускается на землю.
...Даже на улице может быть уютно: это когда идет такой снег и вовсе не холодно, может, только чуть грустно...
Во двор вбегают мальчишки. Забавные и веселые с красными и разгоряченными лицами. Они хватают голыми руками снег и кидаются им друг в друга. Их рукам не холодно, даже жарко.
Можно остановиться на секунду и задрать голову вверх. Сверху только белое небо и из него сыплется снег. А если высунуть язык, на него попадает снег, становится хорошо и жутко приятно. Снег этот ложится на ладони, он такой забавный и веселый, но скоро тает. Только от вида его хочется петь и веселиться, и улыбка долго не сходит с губ. Вокруг только падает снег на еще теплую черную землю и тает.
Сзади ко мне подошел дед. Я не заметил, как он вошел. Он стоит и смеется надо мной. Мне хорошо, и я тоже в ответ улыбаюсь ему, он уже очень стар, и он очень похож на этот снег...
Среди людей тоже бывает одиноко...
Антуан де Сент-Экзюпери
...Он не помнит, сколько лет, сколько веков. В его памяти уже не осталось ничего, кpоме этой безгpаничной пустыни с одинокой скалой посpеди, чеpной и гpозной, как чей-то величественный памятник.
...Он поднимает тучи песка, застилая им Солнце. Он видит только кpасную пустыню и яpкую звезду в небе. Иногда ему хочется пpижаться к чьей-нибудь живой гpуди, почувствовать биение сеpдца. И тогда он отпpавляется к одинокой скале и затихает, как pебенок, в ее pасщелинах.
Он пpиходит к скале всегда с надеждой, но чувствует только холод. Ему хочется пpыгнуть вниз и убиться, чтобы избавиться от тоски, пеpеполняющей его, но он не может, ведь он - ничто, он пpосто ветеp. Тогда он поднимается и мечется в безумии по пустыне; может, он ищет кого-то, но всегда находит только песок. Пустыня везде... Он пытался убежать, но встpечал только песок и одинокую скалу у гоpизонта. В бешенстве он поднимал моpя песка, но когда песок оседал, он опять видел гоpу и кpасный, pаскаленный диск Солнца. Тогда он падал вниз и лежал неподвижно веками, pаспpостеpтый по песку...
Может быть, когда-то он покинул этот миp в поисках истинного света. Ему даже казалось, что он нашел его. И он веpнулся, но нашел только пустыню...
Что это... Hеужели?! Да нет, быть не может. Hо я же ясно видел... Подождите! Я здесь. Да вот же я. Hу-ну... подождите же немного, я вас столько искал и ждал. Как хоpошо... Мы же будем тепеpь всегда вместе, ведь пpавда... как я вас ждал. Это пpосто чудо, как хоpошо...
Постойте, где же вы... вы со мной шутите? Ха-ха... Hу выходите скоpей. Как я счастлив! Почему так тихо.., где вы? Подождите... Hо ведь это жестоко, нельзя так... Hу веpнитесь, я пpошу, веpнитесь...
- Что случилось?
- Не помню... Может, пожар: я весь горел...
- Но на тебе нет ожогов.
- Да... Я знаю... Как в дыму: я ничего не помню, хотя... Глаза резало. Дышать я не мог. Сердце куда-то провалилось и ныло... Знаешь.., я хотел убиться... Нет, не улыбайся так, правда, было очень плохо...
Ну что вам? ...А, это ты... Да не тряси ты меня так за плечи, не помню я... Дома, кажется, рушились; какая-то серая стена чуть не задавила меня... Где? ...Не знаю, а какая разница? Потом? Потом я не помню...
Вроде я где-то лежал... Земля была мягкой.., знаешь, как пух. Она так нежно касалась меня; не хотелось вставать, я даже заснул... Заснул... Знаешь, не хотелось просыпаться, так мне было хорошо... Потом я почему-то заплакал, не знаю... Не помню...
...Помню... Умерла...
- Да ты что! Снилось, наверно, тебе. Жива она!
- Правда?!.
- Да не суетись же ты так... Ну вот; сильно ударился?
- Глупости... Черт, где же моя рубашка?
- Вот она, да не дрожи ты так!
- Пойдем, пойдем скорее!..
Cерые дома с покосившимися ставнями и одиноким засохшим цветком на подоконнике. Сломанный забор палисадника, ободранная, с обломанными ветками яблоня. Солнце, прячущееся в облаках у горизонта. Ветер, врывающийся под плащ и леденящий грудь. Темнота, подкрадывающаяся из-за углов и подвалов. Облетевшие и втоптанные в грязь сухие листья. Вечер. Осень...
Тишина давит сверху и поджимает к земле людей, сгибает их, заставляя потуже запахиваться в пальто и надвигать на лоб шляпу. Они скукоживаются, тень покрывает их лица, они все спешат куда-то мимо тебя. Бегут, опустив глаза в землю, задевают тебя локтем, извиняются и бегут снова. Усиливается ветер, он срывает с деревьев последние листья и хлещет холодными ветками по лицу. Собирающиеся над улочками тучи грозно и низко нависают над головой. Черные пятна окон вокруг. Порыв ветра - и стекло, стукнув и жалостно вскрикнув, рассыпается по полу. Еще один порыв ветра - и застучал по крышам и зонтам дождь.
Собака сжалась у подъезда под разбитым фонарем, который, качаясь, изредка выхватывает ее из темноты. Она переступает с лапы на лапу, поджимая хвост и глядя блестящими глазами на окно, в котором уже второй месяц никто не зажигает свет. Заходящие в дом жильцы свистом и поманиванием пытаются завести ее в подъезд, но отяжелевшие от воды и повисшие уши даже не поворачиваются в их сторону. Дождь продолжает ее хлестать, и она, забравшись под лавку и положив свою морду на лапы, ложится и все смотрит в окно.
Я стою и смотрю на эту собаку, мне уже не нужно спешить домой и сжиматься при каждом порыве ветра, потому что холоднее быть не может. Внутри становится как-то слякотно и серо, и можно не бояться ветра, который распахивает плащ и продувает насквозь все твое мокрое тело.
Твой дом и выросший из пелены дождя старый огромный клен. Он стоит посреди двора, не сгибаясь под порывами ветра. Снова порыв ветра, забравшегося во двор, - и с зеленого еще деревца обрывается листик. Ветер несет его к тебе, нужно только протянуть руки и - он твой. Он ложится тебе на ладонь, и ты, прижав его к себе, бежишь к собачонке, но останавливаешься перед скамейкой, увидев лысого старика в больничном халате, с головы которого ветер сорвал шляпу. Он сидит на мокрой скамье и держит в руках, прижимая к груди, грязный и мокрый комочек шерсти. Он, не замечая тебя, смотрит вниз, себе под ноги на пожелтевшие листья, покрывающие дорожку. Старик сидит, не двигаясь и не обращая внимания на холод.
Ты возвращаешься домой по мокрой мостовой, блестящей от отражающихся в лужах звезд. Дождь прекратился - а на руке у тебя лежит зеленый листок с каплей дождя, как с прозрачной слезой...
Если этот лист аккуратно положить в альбом, он не пожелтеет и не поблекнет всю зиму и будет по ночам светить с книжной полки в твоей комнате, не давая тебе подолгу уснуть...
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
С. Есенин "Песнь о собаке"
О чем тявкает эта собака?..
Сидит одна посреди серых, смазанных дождем домов, безликих, будто вымерших. Сидит, сжавшись от холода и сырости, и тявкает уже охрипшим тонким голоском. Она дворняжка, обыкновенная, никому не нужная. Может, она хочет, чтобы мы обратили на нее внимание; она уже не надеется на теплый дом, но, может, хотя бы кусок хлеба...
В одном из окон загорелся свет.
- Как мне надоела эта собака под окном, сколько можно, - говорит он, натягивая на себя халат и спуская ноги в теплые тапочки. Он выходит из дому и видит собачонку, маленькую, сжавшуюся и дрожащую.
Собака вздрогнула на скрип двери и пошла, было, к нему, прижавшись к земле и заискивающе виляя кончиком поджатого хвоста.
- Ну-ка! Заткнись, паршивая, ночь уже!
Она останавливается, прижавшись еще больше к земле. Потом, потихоньку распрямив лапы, приподнимается и пытается осторожно сделать шаг вперед.
- Ух, я тебя! - невольно сжимая кулаки.
Тапок чуть не задевает ее, и она больше не медля ни минуты, поджав хвост, убегает...
Он идет домой и крепко засыпает, свет в окне гаснет...
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет...
С. Есенин "Письмо матери"
Вечер перед Новым годом.
Она сидит перед окном с одной свечой, укутавшись в свою теплую пуховую шаль. Тихо гудит огонь в печи.
Дальше по улице видно множество разноцветных огней. По ней то и дело проносятся чьи-то сани.., она на мгновенье оживает, но сани уносят людей мимо ее ворот, дальше, туда, где смех и радость. Радостные крики, смех иногда доносит до нее ветер и огоньками, блестящими от света ее свечи, снежинками покорно ложатся они под ее окном.
В доме тихо, она давно уже накрыла на стол и истопила печь, огромную, белую, которая до сих пор в мраке комнаты из угла краснеет потухающими углями. Вся комната наполняется от углей таинственным красным светом, от которого становится немного жутко, и она не отходит от окна, все смотрит на пустынный темный двор.
Бьет двенадцать, и она встает. Мягкими шагами она идет вглубь комнаты, к иконе. Она встает перед ней и о чем-то тихо просит, она не замечает, как плачет, не замечает своих слез, уже не чувствует, как снова сжимается ее сердце и колет грудь. Немного постоит так и отходит к окну, садится и смотрит на дорогу.
...Уже четыре часа. Но она не слышит боя часов, она дремлет.
Как-то внезапно, среди тишины, она слышит сквозь сон колокольчики и просыпается. Сани останавливаются у ее ворот, слышится смех. Она не успевает встать, как уже слышит топот и звонкий смех в сенях. В доме зажигается сразу множество свечей. Может она и упала бы от радости, но ее подхватывает сразу множество рук, добрых, молодых. Все смеются, целуют ее, шутят и поздравляют.
И она просыпается от своего сна, видит множество улыбающихся глаз и смеющихся губ; раскрасневшиеся холодные щеки то и дело прикасаются к ее щекам, и она слышит тихо сказанные ей на ухо слова: "С новым годом, бабушка! С новым годом!" Они все молоды и веселы, они толкаются и проходят в комнату к столу. Она начинает суетиться и помногу раз за ночь подбегает к каждому из них, каждому улыбается и каждого на просьбу помочь ей с шуткой усаживает обратно и вновь бежит куда-то. Потом они все уставшие и утомленные счастьем укладываются спать и быстро засыпают. А она все кружится по комнате, убирает со стола и накрывает снова, им на утро.
А потом, разгоряченная, выбегает во двор, весь освещенный светом из окон; в доме горит множество свечей, и она не хочет их тушить, она их так любит.
Она заходит в конюшню и видит сани, новые, расписанные, чуть припорошенные снегом. Она прикасается к их холоду своей горячей щекой и снова слышит звон колокольчика и смех своих подруг... А выходя, еще раз улыбнется, и она ни на кого не обижается, даже не думает об этом, просто всех их любит и рада им.
Может, она останется стоять на крыльце, глядя на падающий снег, завороженная его медленным танцем и нежным, прохладным ветерком, но они всегда будут возвращаться в этот дом, нежно при встрече целовать ее и говорить шепотом: "С новым годом, бабушка! С новым годом."
Да, может, так и было бы. Она мечтала, чтобы так было. В глубине души она, может, даже желала поскорей умереть, чтобы остаться здесь и встречать их каждый новый год и видеть, как они хоть ненадолго загрустят о ней, может...
Но она сидит одна на своем крыльце и смотрит на старые, заснеженные сани. Мороз крепчает, и ветер пронизывает ее тело. Она просыпается от сна, который уже успела полюбить, от которого ей стало тепло и уютно и, скрипя новогодним снегом, уходит в дом. Свечи она не зажигает и садится тихо у окна.
Тихо-тихо, только медленно опускается и ложится под ее окном снег, да изредка, задетый ветерком, позванивает старый колокольчик над старыми санями...
Ему передали записку, в которой незнакомка просила его быть в парке вечером.
Сначала он не поверил, а потом не знал куда деться, ему хотелось кричать, петь; он одевался, пританцовывая и насвистывая какую-то веселую мелодию, глупо улыбаясь себе в зеркало...
Ему уже было семнадцать; он не был красив, почти уродлив, над ним все подшучивали и подтрунивали; девчонки просто не смотрели в его сторону...
Он пришел... Долго ходил, искал, но, никого не увидя, остановился. Потом вдруг заметил двух девушек, они шли к нему, задорно улыбаясь: "А ты говорила не осталось людей, верящих в чудо. А вот он, голубчик." Они прошли мимо, оставив в его руках детскую книжку со сказками и яркими картинками, похлопав в шутку его по плечу. Немного отойдя, они, засмеявшись, побежали. Его могли найти повесившимся следующим утром, но нет...
...В нашем дворе есть дурачок Санька. Мать его давно умерла, и он живет с сестрой. Иногда он ходит сам в магазин, и тогда полдвора мальчишек собираются вокруг него: "Ну, Санька, как дела?" - спрашивают у него с важными лицами, пожимая ему руку. Он этого ничего не понимает, он просто стоит посреди них и глуповато им улыбается...
Нет, такого светлого утра он еще не видел. Ничего, что на улице с ночи еще моросит дождь, все равно он прекратится. Сквозь облака уже видно светлое голубое небо. Оно тоже сегодня рано проснулось и умылось, а теперь сверкает...
Он - это Сашка. Ему уже семь лет, уже целых семь лет, и сегодня все вместе они пойдут в магазин, чтобы купить ему ранец. Это обещал вчера папа; он подозвал вечером Сашку к себе на кухню, где они с мамой о чем-то говорили, и серьезным голосом сказал ему: "Ну, Санька, взрослым ты человеком становишься - уже и в школу пора..." Он сказал это и искоса посмотрел на сына, чтобы увидеть, какое произвел впечатление, а тот стоял, о чем-то задумавшись, и смотрел не мигая в сторону. Тогда отец рассмеялся, взял его на руки, поднял высоко к потолку и показал маме: "Смотри, какой у тебя сын взрослый - скоро в школу пойдет, а ты с ним все как с маленьким." Она повернулась к ним и, подмигнув Сашке, тоже улыбнулась, а потом коснулась его носа пальцем в муке, от которой защекотало в носу. Они все рассмеялись, и отец, подбросив его на руках, изображая из себя самолет, "улетел" вместе с Сашкой в детскую и уложил спать...
...В сентябре, когда Сашка уже учился в первом классе, умер его отец. Санька долго этого понять не мог... Он видел, как его мама плакала; видел, что у нее часто выскальзывало что-нибудь из рук, и она, опустив их, садилась на стул и уже без слез сидела, подолгу глядя в стену. Потом Сашка видел какой-то черный с красным закрытый ящик, весь обшитый какими-то бумажными цветами; его несли к машине четыре папиных знакомых. Потом, вечером, было очень шумно и много народу.
Разные дяденьки, бабушки и тети ходили с очень грустным видом, и каждый из них подходил к Сашке и, или стискивал ему руку, или целовал в лоб и с еще более кислым видом отходил с кем-нибудь в сторону, разговаривая. Потом они все разошлись...
Санькина мама была очень красива до смерти своего мужа. Когда она улыбалась, наверное, все-все цветы в мире распускались еще больше и старались тоже улыбнуться им... И солнце всегда светило ярче с ней... Теперь она часто уходила одна на кухню и сидела там, не зажигая по вечерам света. Иногда, когда она укладывала Саньку спать, она улыбалась ему, гладя его по голове; и он весь сжимался, зажмурив глаза от ее тепла, но ее глаза застывали, и она смотрела куда-то через него и долго, не замечая этого, не отпускала его руки, сидела с ним. Тогда Сашка старался лежать тихо, даже старался не дышать... Она замечала это, проводила еще раз ладонью по его голове, чуть заметно улыбаясь ему самыми кончиками губ и, выключив свет, уходила. А Санька долго еще не спал.
Потом Санька заметил, что она пьет. Она уходила на кухню и, сидя там за столом, что-то пила и, опустив голову на руки, рыдала, рыдала беззвучно, только одними плечами - они дрожали. Она сдерживала слезы, а они катились по ее щекам и падали на стол.
Когда зашел Санька, она подняла голову и посмотрела на него. Тогда она была некрасива: глаза ее покраснели от слез, подбородок дрожал, она чуть на плакала. Санька подошел к ней, а она, утерев ладонью слезы, хриплым голосом сказала:
- Санька, иди спать.
Он не шел. Потом он протянул руку, чтобы погладить ее по спине, но услышал снова:
- Уйди, говорю. Тебе сказано: иди спать!
Он вздрогнул от неожиданности, мама в первый раз на него закричала. Но он остался. Тогда она поднялась со стула и подтолкнула его в спину... Он смотрел на нее не мигая, а потом заплакал. Она схватила его за руку и потащила в комнату.
- Мама... Мамочка! Больно, пусти! Пусти!
Он рвался из рук и, мотая ногами, старался ударить, тогда она ударила его по голове, а он, схватившись за голову, упал, ему было больно. Он лежал на полу и истерично рыдал. Она взяла его на руки и унесла в детскую, бросив на кровать, потом вышла и захлопнула за собой дверь.
Сначала Санька рыдал громко, чтобы она его услышала и пришла пожалеть, но она не шла; было темно и тихо, и он скоро затих.
Мать, выйдя из его комнаты, пошла на кухню, но остановилась, не дойдя до стола. Потом быстро развернулась и побежала к Санькиной двери.., но не открыла ее, а села на пол рядом, прислонившись к стене, и всю ночь так сидела, почти не мигая и не шевелясь. Потом было утро...
Ему было уже десять. Мать раз в месяц приходила навещать его. Но она стояла за оградой, не окликая его. Она приходила до обеда, когда их вели гулять, и смотрела на него не отводя глаз. Она по-прежнему пила.
Однажды он заметил ее и побежал к ограде, а она испугалась и, перейдя на другую сторону улицы, пошла, не оглядываясь. Сашка подбежал к ограде и закричал ей:
- Мама... Мама!
Она не оглянулась, а он, схватившись за железные прутья, бился о них и кричал. Он рыдал, рыдал в истерике, не переставая...
- Мама! Мамочка! Мама, подожди! Мама! Ма-ама!..
Его увезли в больницу, а он всю дорогу уже в исступлении, почти в забытьи, бился и звал ее.
Через полгода его привезли обратно, но он вообще перестал разговаривать с кем-либо, а когда выходили гулять, он сидел на скамье лицом к ограде и смотрел.
- Что, Сашка, мамку свою ждешь? Ну жди, жди; придет она, разбежался. А может, и нет ее у тебя, а?.. Что молчишь, язык проглотил? Ишь, молчит...
- Есть...
- Что?
- Есть она у меня. Она любит меня и скоро придет, она говорила, вот увидишь...
- Ага, точно-точно, придет. Ну ты сказал!
Она пришла. Пришла нескоро, но пришла и принесла ему конфет. Санька всех ими угощал, бегал, держа ее за руку, показывая всем, а сам улыбался... Когда все гуляли на улице, она попросила показать ей дом. Он бежал впереди ее, раскрывая двери и показывая:
- Вот... А это...
А потом, когда они выходили, она открыла ящичек, в который (Санька видел ) взрослые сбрасывали деньги (он висел в коридоре, но кроме них никого не было). Она просунула туда руку и вытащила деньги, а потом, схватив его за руку, выбежала с ним во двор. Она запыхалась.
- Ну пока, Сашок, пора мне. Побегу я...
Он стоял молча с застывшей улыбкой на губах и со слезами на глазах... Она ушла...
Потом ему сказали, что ее должны будут посадить в тюрьму...
- Что, Сашка, приходила? Эх, пришла, да... Воровка у тебя мать, ворует она.
- ...Есть она у меня. Она любит меня и скоро придет, она говорила, вот увидишь...
- Ага, ну-ну.
Санька ушел к медсестре. Он давно познакомился и подружился с ней; она должна была наблюдать за ним. Медсестра эта была вовсе не строгая, а старая и добрая; иногда она рассказывала ему сказки.
Он пришел в кабинет, но ее там не было, комната была пуста, и пахло лекарствами, Саньке нравился этот запах. Он забрался на стул и долго сидел молча, он ждал...
Сашка долго так сидел, у него даже онемела рука, на которую он положил голову. Но никто не пришел...
На столе стояла какая-то баночка с таблетками, и он их съел. Все съел. Потом уснул, и помочь ему не смогли; а старушку уволили...
Звезды очень красивые, потому что где-то
там есть цветок, хоть его и не видно...
Антуан де Сент-Экзюпери
...Было их племя огромно и могущественно. От силы своей и гордости они не замечали ни друг друга, ни того, что творилось вокруг них. Они опустились в грязь и разврат.
Был среди них шаман - старый, скрюченный старичок. Годы его сгорбили и пригнули к земле, но он умел видеть... И он сказал им: "Стойте! Стойте... Неужели вы не видите, как опустились вы; посмотрите себе под ноги и потом - вверх; небо уже совсем далеко от нас, очнитесь!.." Но его не послушали, нарядили в шута и заставили танцевать, пока он не упал, но они и этого не заметили, а только все смеялись... как черти...
Потом наступила ночь; длинная ночь... Они погибли...
- Ну-ну, не плачьте. Скоро, скоро, мои хорошие. Вот она, эта звезда, он сказал идти к ней: она уже близко. Идемте скорее...
Мало такого печального, как плач детей. Их было много. Замерзших и заплаканных, худых, еле передвигающихся вперед, их вел какой-то полоумный, как и они, оборванный, весь в грязных лохмотьях, с огромными воспаленными и светлыми глазами.
Они шли уже несколько дней. Уже чуть не ползли, но никого не бросали, всех упавших подбирали и тащили на себе.
Начался снег... Голые ноги окончательно закоченели, а волосы и брови покрылись инеем. Они прошли еще немного и упали, просто повалились в снег. Никто не плакал, было множество глаз; все они смотрели куда-то вверх, на звезду; может, не видели - они застыли.
Сумасшедший бегал между ними, уговаривал их подняться, идти дальше, но они не видели его, они смотрели сквозь него куда- то... Он упал лицом в снег и долго не двигался, потом вскочил и начал бегать от одного ребенка к другому, стаскивая их всех в середину поляны и сажая рядом.
- Подождите меня, я сейчас, скоро я. Только вы не уходите никуда. Ждите здесь. Я скоро. Не засыпайте. Немножечко потерпите, ведь вовсе не холодно, правда? Я скоро. Чуть-чуть подождите. Я побежал.
Он побежал дальше, оставив детей на поляне...
Ноги уже почти не двигались. Горло от холодного воздуха болело, и он еле дышал, хватаясь руками за грудь... Он сделал еще несколько шагов и упал...
...Он не потерял сознания. Он лежал на спине, полузакрыв глаза, ничего не ощущая и не понимая, потом он увидел свет...
Никогда ему еще не приходилось видеть такого красивого неба. Оно восхищало своими красками, переливами. Главное - оно было близко, здесь, совсем рядом, над головой, чуть протяни руку - и оно твое...
Откуда-то сверху лилась музыка. Вместе с чудным светом, она опускалась к нему и согревала. Волны ее захлестывали и, отступая, нежно гладили его болящую грудь. Он весь был в этом свете. Потом он вспомнил про детей; он о них и не забывал, просто его заворожила музыка. Он встал и побежал обратно. Он улыбался и плакал, плакал от радости и - счастливо.
Он выбежал на поляну и увидел их. Они никуда не ушли, а все так же сидели, как он их и оставил, только они уснули. Он будил одного и бежал будить другого, но пока он будил одних - другие засыпали.
Когда они спали, они улыбались. - Не будите их. - Но ведь я нашел, нашел же! Я видел! Ты знаешь! Ведь там... - Не будите. Они видят чудный сон. Там - небо. Необычайное небо, нет, совсем другое - оно такое близкое и красивое, как радость, как счастье... И еще музыка, она идет сверху, с неба! Ах, как она прекрасна... Не будите их... - Но... Он стоял в недоумении и смотрел на них. А потом сел посреди их. Они прижались к нему и остались на этой поляне, больше не просыпаясь, с улыбками на лицах... Где-то на краю есть эта звезда...
...Затишье. Не шевельнется и травинка, все замерло. В небе пронеслись два голубя, хлопая крыльями, снова тишина. Спокойствие разлилось везде, оно сковало каждый листик на дереве, каждую былинку...
Что-то тяготит нас и прижимает к земле ниже-ниже, какой-то тягостный груз, у других - страх.
Ветерок. С какой-то немыслимой скоростью пронеслись тучи, они закрыли все небо, вся пыль поднялась в воздух, трудно дышать, иные от страха сходят с ума. Вдруг небо загремело и разразилось бурей. Деревья гнутся к земле, дождь хлещет по лицу, трещат ветки, бушует ветер, испуганно блеют в сарае бараны, дети забились в угол комнаты. Все темно.
...Затишье. С крыши падают последние капли, блестя и собирая в себе солнечный свет. Небо чисто и спокойно... По лужам, хлюпая и смеясь, пробежали двое мальчишек.
...В небе только одно маленькое облачко, белое-белое. Оно поднимается выше и выше, растворяясь в воздухе. Вот нет и его... Некоторые вдруг почувствовали какое-то тепло, оно разлилось по их телу, проникло в сердце. А остальное...
Тишина. Спокойствие. Затишье. Не шевельнется и травинка, все замерло. Еще один голубь пронесся в небе...
"...Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысячи других... И потом - смотри! Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру..."
Антуан де Сент-Экзюпери.
Я встану утром и распахну окно, оно скрипнет и вспугнет голубей на балконе. Они взлетят и, громко часто-часто хлопая крыльями, поднимутся в небо белым облаком, растворяясь в золотых лучах солнца. Я улыбнусь им и крикну вслед "привет". Мои слова подхватит ветер и принесет их тебе, разбудит тебя звоном открывшегося окна, ляжет у твоего лица на подушку лепестком цветущей яблони. Ты возьмешь его осторожно в свою ладонь, подойдешь к окну и, подбросив лепесток вверх, будешь долго любоваться на то, как он кружится в воздухе, потом рассмеешься и закружишься по комнате...
Я сегодня снова приду к тебе, услышу тебя, увижу твои глаза...
Когда я подхожу к твоему дому, сердце мое с каждым шагом бьется все чаще и что-то ноет в груди, а поднимаясь к тебе, я улыбаюсь: так - никому, просто представив, как ты откроешь дверь, я снова тебя увижу, как румянец зальет твои щеки и ты улыбнешься мне.
Потом мы пойдем бродить с тобой по нашему с тобой городку: так, бесцельно, просто, чтобы быть вместе. Зайдем в лес и, немного побродя по нему, выбежим, спасаясь от комаров. Потом я найду для тебя самый красивый в мире цветок и подарю его тебе... Возвращаться домой совсем не хочется, и мы пойдем дальше, забредем на какую-то улочку с тихими дворами и огромными кустами сирени, нависающими над дорожками...
Ты пожалуешься, что у тебя замерзли руки, и мы остановимся. Я возьму твои ладони в свои, согрею и расцелую их. Мне так дороги твои руки, твои глаза и губы, я так хочу быть с тобой. Ты закроешь глаза и прижмешься ко мне, перестанешь дрожать и замрешь. Я тоже зажмурю глаза, обниму тебя, и так мы останемся стоять с тобою долго-долго, целую вечность...
Я подойду вечером к окну и распахну его, но скрип его не вспугнет голубей, они останутся сидеть, распушив свои перья и прижавшись друг к другу, тихонько воркуя и понемногу засыпая.
Мне не спится, хочется петь. Я знаю, что увижу тебя завтра утром снова, но я уже скучаю по тебе. Я стою у окна и разговариваю со звездами; они почти такие же красивые, как твои глаза, но я не говорю им об этом, чтобы они не обиделись, ведь они мне тоже дороги. Они всегда были со мной, даже когда хотелось умереть, может, потому я и остался, остался и встретил тебя. Я останусь всегда с тобой. Может, только одной из бесчисленных маленьких звездочек, но я хочу быть вместе с тобой всегда, мне больше ничего не надо... Это так мало и так много...