- Да-а-а! Они мне вот так делали, - Глиста, всхлипывая, изобразила
дрожащими пальцами "козу", - и в у-унита-аз грозились посадить!
Мы так и зашлись от хохота! Взрослые, и те улыбнулись, только
глистин папаша, жирный, как боров, узкими щелочками глаз
буравил нас.
- Девочки! Девочки! - закудахтала Квочка (наша классная).
Едва мы успокоились, завуч грозно спросила:
- До каких пор будет продолжаться это хулиганство? Вы же девочки!
Во дает! Еще бы сказала - пионеры!
- А чего Глиста сюда Таньку приплела? Танька-то ей ничего не
сделала! - сказала Сорокина, щурясь на Глисту. Глисте ее взгляд не
обещал ничего хорошего.
- Сорокина! Как ты выражаешься? - завопила Квочка.
Мама моя угрюмо молчала. Мне ее молчание тоже не предвещало
ничего хорошего. Ну и наплевать!
- А чего? - вступила я. - Танька и правда ничего ей не сделала!
- Да дело-то не в этом! - вспылила завуч. - Ваша троица
систематически издевается над Лыпачевой! И не важно,
присутствовала при этом Гладышева сегодня или нет! Мы
вздохнули и замолчали глядя в пол - мы уже сто раз слышали
все это, и никогда ничего нового не прибавлялось.
Я глянула на Сорокину - она ковыряла носком сапога пол,
на лице ее явно проступала работа мысли. Я-то знала,
что она размышляет над планом мести Глисте. Да и
вправду сказать - та совсем оборзела, мы в этот раз
ничего особенного и не сделали. Вчера после школы сидели
у меня, делать было нефиг, мы стали всем звонить по телефону.
Ну и, конечно же, когда добрались до Глисты, то порезвились
здоровско! Я даже хихикнула от воспоминаний.
Квочка это тотчас заметила и заорала дурным голосом:
- Нет! Вы посмотрите на них - они же смеются над всеми!
Она вскочила со стула и запрыгала у меня перед носом.
Я злорадно усмехнулась - прыгай, прыгай! Все равно поведение в
четверти у нас уже "неуд", а больше ты ничего сделать не можешь!
Вот Глиста, скотина, вчера взяла и нажаловалась своему папаше, а
тот - моим предкам. Конечно, я утром девкам все рассказала, мы
на перемене подловили Глисту в туалете и поиздевались над ней
клево! Она, дура, сопли по роже размазывала, скулила, а мы
ничего и не делали - Сорокина ей "козу" в морду тыкала и пугала:
"Моргалы выколю!", а я потихоньку сдергивала воду и рассуждала
сама с собой - что лучше: мордой Глисту в очко ткнуть или просто
так посадить. Но мы ее даже пальцем не тронули!
Тут звонок прозвенел, пришлось цирк закончить. Только пригрозили
ей, что если она шестерить будет, точно в унитаз окунем. На урок
приходим, а Глисты-то и нет. Я сразу врубилась - она к папаше
побежала. Ну и точно: урок прошел - нас всех к завучу вызвали, и
Таньку Гладышеву, хотя она около умывальников стояла - просто
караулила. Наконец, нотации кончились. Мы только сваливать, а
меня мама хвать за локоть.
- Погоди, - говорит, - Ира.
Ну, я остановилась, а что делать? Выслушала еще порцию нотаций,
тут звонок на урок.
- Все, мама, - говорю, - я пошла, мы и так с этой дурой историю
пропустили, а меня спросить должны были.
Она меня отпустила, но сказала: "Вечером еще разговор будет".
На урок мы, конечно, не пошли - что мы, дуры какие? Мы сели в
раздевалке на окошке и думали, что бы такое Глисте устроить?
Просто бить - неинтересно, она ж нас два раза заложила - надо
что-то этакое.
А что этакое - фиг знает.
Сорокина рассказывала про своих бабку с дедкой. Деловуха! У
них в деревне соседка - бабка Катька, так ее дедка с бабкой
подкараулят, когда Катька на базар пойдет, Сорокину на шухер
ставят, а сами у этой Катьки вишню обирают. Та придет - и на
мальчишек орет, а эти трое на лавочке семечки грызут, как ни
в чем не бывало. Клевые предки! Мне бы таких!
А пока мы болтали, урок закончился, и Глиста как-то смылась - во
гадина, а? Но свое она все-равно получит!
Вечером я получила по первое число. Ну и ладно - папан, скотина,
больше всего бесится, что я прощенья не прошу. Мне, честно
говоря, даже нравится над ним издеваться - он меня лупит, а я ору
на весь дом: "Сволочь! Сволочь поганая!" или что-нибудь такое:
"Ну, убей, убей меня! Все равно, гад, не убьешь!" Он с испугу, что
соседи услышат и перестает. Во, дурак! Можно подумать, если
он меня отлупит, я шелковая стану! Да в понедельник это все
Глисте же и отольется.
Он успокоился, а я села книжку читать - в библиотеке взяла -
"Человек, который смеется". Ух, сильная книжка! Гулять меня,
конечно, не пустили. Но в воскресение!
В воскресение было - Ух!
Еще в субботу мама из школы ружья пневматические притащила -
у старших классов был вечер военной песни, так они в тире
брали, а тир на выходные, конечно же, закрыт.
Я, само собой, обрадовалась, но только примерилась пострелять,
как мама отобрала ружье и припрятала.
А в воскресение, когда предки стирали, папан обжег ногу - шланг
из крана вырвался - и все на него. Я порадовалась - так
тебе, думаю, гаду, и надо!
Они уехали в больницу, а я ружье взяла и стреляла по яблокам
косточками от яблок. И неплохо получалось! А потом подумала -
а что будет, если в ногу стрельнуть? Но решила не косточкой,
а жеваной бумажкой - на всякий пожарный. Зарядила,
приставила ружье к ноге и стрельнула. Ну ду-у-у-ра!
Заорала я как ненормальная, слезы из глаз и даже дышать от
боли перестала! А на ноге - блямба с десятикопеечную монету -
ни фига себе?
Ружье я тут же обратно положила - какие уж тут теперь стрелянья,
если боль адская!
А вечером - надо же! - меня на улицу отпустили. Я позвонила
Сорокиной. и мы пошли гулять.
Сначала так болтались, потом Танька вышла. Мы снежками в
лампочки бросались - сначала в фонари, но они слишком высоко,
а потом в садике над дверями. Клево! Если попадешь, то
лампочка - жах! - и рванула!
Но в одном садике нас чуть сторож не поймал. Тогда мы пошли
в сорокинский двор - а там в подвал дверь была открыта. Мы
залезли в подвал - на улице-то холодно, мы уж замерзли совсем.
Мы там немного и посидели, когда парни пришли - Миха,
Шило и Негр. Негра я раньше не никогда не видела - он просто
ужасный: волосы черные, а морда белая-белая, как у покойника!
Танька сказала, что у него морда белее жопы. Ха!
Парни притащили пятновыводитель. Они его накапали на
шерстяную варежку, и мы по очереди нюхали. Парни как пьяные
сделались, Таньке плохо стало, а нам с Сорокиной хоть бы что.
Парни потом сказали - надо несколько раз понюхать, чтоб
пробрало.
Домой я поздно пришла, но предки не ругались - мама с отцом
возилась, ей не до меня было. Я легла, хотела еще книжку
почитать, но у меня голова ка-ак закружилась!
Утром в школу. А мы так и не придумали - что с Глистой делать будем.
Но ее и не было.
Сорокина узнала у парней какой пятновыводитель нужно - который для
крови. А если для фруктовых пятен, то ничего не получится.
Сорвали историю. Но это уж Бондариха сама виновата. Мы все пересели,
куда хотели, а она заорала. И говорит:
- Я буду проверять по журналу - того, кто сидит не на своем месте,
буду отмечать как отсутствующих.
Все завозмущались, а придурки всякие трусливые пересели. Но мы с
Сорокиной держимся - мы с ней на заднюю парту сели.
И Бондариха начала по журналу проверять! До меня, естественно, до
первой добралась. И собирается в журнале "н" ставить. Тут я и
говорю:
- Да вот же я! У Вас что, очки запотели, что не видите?
Все заржали, а Бондариха на стул села, побледнела и говорит:
- Так, Беловой нет...
Тут уж я не выдержала. Подошла поближе к ее столу:
- Эй, бельма-то с глаз уберите - вот я!
Она побледнела еще больше, уставилась на меня, будто и вправду
ослепла, и - заревела!
Я даже растерялась, а все замолчали, а потом на меня шипеть стали.
Я тогда разозлилась.
- Я что, - говорю, - одна пересела? А сами - чистенькие?
Пошла к себе за парту, книжку достала. Сорокину послала подальше.
Сегодня мама не работает, а завтра... Даже думать не хочется.
Дома тоже тошнотно - папан с ногой на работу не пошел, по квартире
шатается, чем заняться не знает.
Я села доклад писать, он приходит и спрашивает, не хочу ли я есть. Я
сказала - не хочу. Он ухромал на кухню, включил вентилятор и что-то
там делать стал.
Потом мама пришла, принесла плов из кулинарии, сама на лекцию
собралась, а мне велела, чтоб я его покормила. Он из комнаты орет:
"Ничего мне не надо!" Мама сказала: "Как это не надо?" А мне:
"Накормишь его!" И ушла. Я плов разогрела, стала накладывать,
а папан орет: "Ничего не надо! А если принесешь - выкину!" Я и
плюнула. Сама поела, а он - как хочет! Сижу с книжкой. Он на кухню
сходил, вернулся, лег на диван и орет: "Хоть бы за собой прибирали!"
Я посуду помыла, прибрала на столе, а он все распинается: "Если
что твое увижу - выкину! И если что-нибудь не на место положишь
- или выкину, или испорчу!" Скотина!
Я тихонько смылась, позвонила Сорокиной. Мы с ней смотались в
магазин, купили пятновыводитель. И у нее нанюхались. Состояние
клевое! Непонятно что такое, сначала ничего делать не хочется,
уснуть бы, кажется, а потом - ого-го! Мы нюхнули еще и пошли гулять.
И надо же! - ползет Глиста. Мы к ней подвалили:
- Ну что, - говорим, - попалась!
Она вся затряслась, и сразу - в слезы.
- Ага, - говорим, - испугалась! Шестерить не боишься, а отвечать -
перессала? Пошли-ка!
- Куда? - спрашивает.
- Куда надо! А не пойдешь - хуже будет! Как в школу придешь - мы
тебя башкой в унитаз окунем, да такой найдем, чтоб дерьмо плавало!
Она и пошла с нами. Мы завернули в скверик на наше место - там за
сараем пусто всегда, никто не ходит. Сначала Сорокина ей тихонько
по уху съездила, а я снегу за воротник натолкала. Глиста завыла, а
мы ей говорим: "Тихо! Будешь орать, хуже будет!" Она заткнулась и
только моргает. А мне так весело стало - как она перепугалась! Я
ей тоже съездила, мы ее еще немножко мордой в снег потыкали,
и решили - хватит!
- Смотри, - говорим, - нажалуешся опять...
- Нет-нет! - скулит. - Я не буду больше жаловаться, только не бейте.
- То-то! - и я ее плечом подтолкнула.
А она не удержалась и на Сорокину чуть не свалилась. Та, не будь
дура, ее тоже пихнула. И мы ее так пихать друг к другу стали. Сорокина
ржет: "Во, как в волейбол!"
Глиста вывернулась, но подскользнулась и грохнулась. И лежит.
Сорокина к ней подошла, сапогом ее пнула легонько: "Эй, вставай!"
А та не встает. Мы перепугались - вдруг сдохла! Я села на корточки,
башку ее к себе повернула посмотреть - не, все нормально. А она,
дура, глаза зажмурила, даже не открывает.
Я поднялась.
- Все нормально. - говорю Сорокиной.
Но бить Глисту больше не хотелось, да и замерзли мы уже.
- Да ну ее, - сказала Сорокина, - пошли опять ко мне.
Я еще Глисту предупредила, чтоб не вздумала кому-нибудь
жаловаться, а то хуже будет, и мы пошли.
Идем, а Сорокина вдруг заржала:
- А как ты перессала, когда Глиста грохнулась! Во,
умора!
- А сама-то?! - возмутилась я.
- А чего - сама?
- Ничего. Дура! А если б и вправду убили?
