Деревня, где произошли события, о которых пойдёт речь, стояла на самом берегу Красного моря. За тысячу километров от неё гремела посмертная слава Катулла, Вергилий слагал апологию своей стране - Энеиду, а Гораций беззаботно сочинял песню за песней в комфортабельном имении, подаренном ему Цезарем. Здесь же, где ещё не успели побывать когорты Римской империи, отпугнутые пустыней и близостью Персии, тоже происходила своя, маленькая эпоха расцвета.
      Это было, по сути дела, всего несколько десятков глинобитных хижин, сгрудившихся у самого берега моря. В центре деревни, на единственной площади, стояла башенка-колодец, сложенная из валунов. С обеих сторон посёлок был окружён пальмовой рощицей, втиснутой непонятным образом между водой и пустыней. Сзади над кучкой бледно-серых домиков нависали скалы бурого песчаника. За ними начинались барханы.
      Жили в деревне арабы с непроницаемыми лицами, молчаливые персияне и мускулистые нубийцы. Но, кроме них, были ещё и греки, и иудеи, и даже римляне. Кого только не заносило сюда в поисках покоя и процветания!
      И то, и другое можно было найти здесь с лёгкостью. Деревня существовала благодаря добыче золота. Золото намывали в маленькой речушке, и туда же водили на водопой скот. За золотом приплывали толстомордые римские купцы, оставляя взамен тонны продуктов, метры материи и целые сундуки прочего добра. Некоторые из них - помоложе - иногда оставались и сами. Всем была хороша эта деревня, где даже рабы ели мясо каждый день. И врагов у неё не было. Чтобы добраться сюда, надо было несколько дней ехать на верблюдах через пустыню. До заветных золотоносных копей у завоевателей попросту не достали бы руки.
      Тем не менее, на всякий случай в деревне были воины. Они занимались торговлей, следили за добычей золота и охраняли караваны. Во главе этой кучки бойцов стояли два самых сильных человека в деревне - араб и нубиец. Они принимали решения, делили между собой власть и брали себе главную часть прибыли от торговли. Оба были высоки, заметны и не имели себе равных по силе. Араб всегда ходил в плаще и в бурнусе, который оставлял открытыми лишь глаза. Нубиец же, который чаще исполнял поручения араба, чем приказывал сам, из одежды носил только сандалии и повязку из выделанной свиной кожи на бёдрах, затягивая её толстенным поясом с огромной серебряной бляхой.
      Поклонялись деревенские жители не римским богам, не персидским идолам, не африканским истуканам, а - одному на всех - огню. Неподалёку, за пальмовой рощей, там, где скалы касались щербатыми склонами воды, была шахта, в которой всё время горел сиреневым пламенем костёр, питавшийся от чёрной как смоль, необычайно густой огонь-воды, в которой жители деревни обычно вымачивали старые тряпки и пальмовую кору, шедшую на факелы. Горели они от этого особенно долго. Подземный же костёр и вовсе никогда не тухнул, позволяя жившему в деревне колдуну-иудею хоть каждый день разговаривать с богами.

      Иудей этот был довольно интересной личностью. Своих детей у него не было, и поэтому к нему и поселили много лет назад двух взятых в рабство мальчиков - его земляков. Старшему в то время не было ещё и семи лет, а младший только-только учился говорить. Звали их Исса и Осса. Эти имена жители деревни дали двум чужакам взамен настоящих, которые, по признаниям многих, нельзя было выговорить, не сломав язык.
      Исса и Осса были взяты в рабство не на войне. Их оставил в деревне проезжавший караванщик. Отец, - говорил он, - умер, не выдержав перехода, а мать, бывшую при смерти, пришлось бросить в одной из деревень. В её состоянии продолжать путь было нельзя. Выслушав караванщика, араб дал ему два больших бурдюка, ценой по динарию каждый, и Осса с Иссой остались в деревне.
      Живя здесь, мальчики не были стеснены ни в чём. Рабское положение нисколько не отличало их от остальных детей. Исса, который вырос уже настолько, что годился в воины, часто бегал с другими мальчишками в горы или уходил строить плоты. Колдун никогда не препятствовал ему в этом. Маленький Осса тоже с утра убегал куда-нибудь, но, конечно, недалеко. Он мог весь день копаться с малышами в песке, ища клады, или плескаться на прибрежной отмели. Время от времени, проголодавшись, мальчики прибегали домой, и колдун, весело ворча, кормил их разваристой кашицей или рисом. Он любил их, и иногда говорил с ними на родном языке.

      Как-то раз, когда из пустыни дул сухой и жёсткий ветер, и жители деревни были заперты им в своих домах, случилось несчастье. Речка пересохла, и брать воду пришлось из старого заброшенного колодца, откуда несло древесной гнилью и ещё чем-то кисловатым. Такая вода не утоляла жажду и вызывала тошноту, однако выхода не было. Песчаная буря кончилась, но речка должна была пробиться сквозь грунт ещё очень не скоро.
      Колодезная жижа скоро сделала своё дело. Начался падёж скота. Буйволы дохли один за другим, так быстро, что их не успевали прирезывать. Целую неделю в деревне стоял безрадостный и безобразный пир. Люди давились мясом, дрожа от страха. Они знали, что за животными придёт и их очередь.
      Первыми начали заболевать старики. Они отказывались от пищи, спадали с лица и угасали в несколько дней. Под конец несчастных сильно лихорадило, на губах выступала пена, и так человека и колотило до тех пор, пока он не затихал навсегда.
      Через несколько дней после начала эпидемии нубиец нанёс визит колдуну. Из избы долго слышались громкие голоса, воин убеждал старика в чём-то, тот пытался возражать ему... Скоро чёрный человек вышел. На лице его было написано отвращение.
      Смерти продолжались. Болезнь перебросилась на женщин и даже на воинов. Было запрещено пить воду из отравленного колодца, а сам он - забит досками. Мужчины отправлялись теперь за водой караваном в соседнюю деревню, до которой было несколько дней пути.
      Только мальчишки почему-то оставались здоровыми, несмотря даже на то, что по ночам, вопреки запрету, добывали гнилую воду из заколоченного колодца. Делалось это в строжайшей тайне ото всех взрослых под предводительством Иссы и его друга персиянина Латека.
      Однажды вечером нубиец опять посетил колдуна. На этот раз в хижине было тихо, и через несколько минут хозяин деревни вышел от иудея успокоенный и тут же уверенным шагом направился к дому, в котором жил взятый в рабство много лет назад молодой персиянин.

      На следующее утро все жители деревни собрались на площади. Они подталкивали друг друга локтями и оживлённо переговаривались. В глазах у многих светилась надежда. Не было только самых маленьких. Также отсутствовали араб, нубиец, колдун и персиянин Латек. Все же остальные мальчики были тут, их пропустили в самые первые ряды. Серьёзно насупившись, они все как один смотрели на колодец-башенку, сложенный посередине площади из огромных щербатых валунов, почему-то обугленных с внутренней стороны.
      Снаружи послышался шум шагов. Толпа расступилась. На площадь вышли араб и нубиец, волоча за собой упиравшегося Латека. Руки его были связаны, а рот заткнут грязной тряпкой. Он жалобно мычал, не в силах произнести ни слова. Араб и нубиец не обращали на него внимания. В одной руке у первого был зажжённый факел, а второй нёс под мышкой кувшин с огонь-водой.
      Мальчики, бывшие в толпе, вжались в её края. На площадь вышел колдун, бывший мрачнее тучи, и, подойдя к колодцу, бросил в него слиток золота, хотя все понимали, что Латека туда сейчас никакими богатствами мира не заманишь. Нубиец обхватил мальчишку одной рукой и поволок его к камням. Дойдя до них, он без труда забрался на самый верх каменного колодца и опустил Латека внутрь. Тот забился о камни, рыдая. Толпа раздалась ещё шире. Араб подал нубийцу, всё ещё сидевшему наверху, кувшин, и тот вылил огонь-воду прямо на голову Латеку.
      Нубиец ловко спрыгнул вниз. Араб взял факел, воткнутый в песок, и выбросил руку вперёд - туда, где между камнями виднелось ещё живое, перепачканное чёрным тело.
      Радостно взвились в воздух языки пламени, и одновременно с ними раздался ужасный, срывающийся вой. Тело, объятое огнём, заколыхалось в массивной клетке, и показалось, что даже огромные валуны дрогнули. Мальчики заревели в голос, а взрослые встали плотным кольцом, не давая им убежать с площади, хватали их за плечи, поворачивали к пламени и заставляли смотреть... Араб и нубиец были неподвижны, как истуканы. Колдун стоял, опустив глаза в землю. Губы его что-то шептали.
      Очень скоро тело, бывшее внутри клетки, затихло, и через несколько минут от него остался только обугленный контур. Огонь присмирел, но не потух, и долго ещё лизал огромные раскалённые камни. Люди постепенно начали расходиться. Казалось, какая-то ужасная ноша упала у них с души.
      Когда на следующий день они пришли на площадь, внутри каменного колодца не осталось и горстки пепла...

      Жертвоприношение не помогло. Смерти не прекращались, вода же так и не появилась в высохшем русле. Жители были на грани отчаяния. Озлобленные друг на друга, они доедали последние запасы провизии, потому что купеческие корабли теперь обходили зачумлённую деревн. стороной, и попрекали своих ещё живых близких этим куском хлеба.
      Скоро заболел колдун. Утром он не смог встать с постели, к полудню же его затрясло и швырнуло в беспамятство. Старик всё время просил пить, но воды взять было негде. Исса сидел возле своего приёмного отца и успокаивал его как мог. Ему было страшно: он прекрасно понимал, что без поддержки старика судьба его была предрешена. После Латека Исса был самым старшим из всех мальчиков-рабов. Очередь спасать деревню была за ним.
      И случилось. На следующую ночь, когда маленький Осса уже спал, дверь хижины отворилась и внутрь вошёл араб.
      - Исса, ты будешь сожжён завтра утром, - коротко сказал он, тут же сделал шаг назад и запер дверь снаружи на крепкий чугунный засов.
      Мальчик вздрогнул, скорчился на кровати и широко открыл глаза. Его бросило в холодный пот. Лицо сморщилось в жалкую плачущую маску. В углу, как ни в чём не бывало, посапывал Осса. Ему и дела не было до всех мучений брата. Что делать? Высадить окно? В хижине нет окон. Вылезти через крышу? Она крепка. Сделать подкоп? Исса уже соскочил было с кровати и вонзил ногти в крепкий песчаник, но тут же понял бессмысленность такой попытки и чуть не заплакал.
      В углу тяжело дышал умиравший колдун. Размеренно сопел носом маленький Осса. Старший брат подошёл к его кровати и долгим взглядом посмотрел на спящего. Пожалуй, выход всё-таки есть... Спастись можно. Можно спастись! А там - будь что будет! А там - убежать, скрыться, уплыть куда-нибудь на плоту!.. Можно спастись!
      Он тронул малыша за плечо.
      - А?.. Чего? - буркнул тот, начиная тереть глаза ребром ладони.
      - Вставай... Чего скажу... - хрипло пробормотал Исса.

      На следующее утро на главной площади деревни опять собралась толпа. Люди опять стояли и ждали, и опять мальчишки боязливо жались к краям живого обруча. Только колдуна уже не было. Араб и нубиец без него вывели Иссу на середину круга. Мальчик был бледен, а лицо его опухло от бессонницы, но руки оставались свободны, и рот затыкать ему, казалось, полностью смирившемуся со своей участью, тоже не стали.
      Нубиец подошёл к мальчику и уже хотел посадить его к себе на плечо, как вдруг тот, неожиданно для всех, тонким резким голосом прокричал:
      - Я... Я нашёл себе замену!
      Нубиец неохотно отступил. Толпа заворчала, не зная, удивляться ли такому повороту событий или воспринять его как оскорбление. Нет, конечно, всё происходило по закону, но... просто жертвы так редко выкручивались подобным образом, что даже старожилы не помнили, когда это было в последний раз...
      Исса подошёл к краю толпы. Люди нехотя пропустили его, и он вывел на площадь своего младшего брата. Совсем ещё сонный, тот жмурился на солнце, потирая себе коленку. По толпе пробежала дрожь. Где-то вскрикнула женщина. Только араб и нубиец остались совершенно невозмутимы. Чернокожий направился к мальчикам, а Исса поспешно нагнулся и зашептал что-то на ухо своему брату. Подошедший нубиец спросил у малыша, строго кивнув в сторону старшего брата:
      - Ты согласен заменить его?
      Осса по-детски задёргал головой в знак согласия. В толпе раздался сдавленный вздох, вздох недоверчивого возмущения. Но протестовать никто не стал. Нубиец вернулся к колодцу и бросил внутрь причудливое ожерелье, на которое были нанизаны красивые золотые верблюды и буйволы. Потом он взял мальчика на плечо и понёс его, восторженно озиравшегося по сторонам, к каменному сооружению.
      С величайшей осторожностью Оссу спустили в колодец. Мальчик схватил ожерелье, присел на корточки и даже язык высунул от удовольствия, рассматривая золотых зверьков. Между тем араб подал нубийцу кувшин с огонь-водой, и тот почти не глядя быстро опрокинул его внутрь. Малыш, забрызганный мутной грязью, поднял голову и смешно, по-детски выругался. В его пухлых ручонках сверкнуло ожерелье.
      Нубиец спрыгнул вниз, и араб, не дав никому даже дух перевести, подошёл к каменному колодцу так, чтобы сидевший в нём его не видел, и ткнул факелом между валунов. Взметнулось пламя. Осса подпрыгнул, высоко-высоко, совсем по-птичьи взвизгнул и тут же, как будто у него разорвалось сердце, упал, привалившись к камням и съёжился, как горящий лист картона. Огонь охватил его...

      Вечером этого же дня Исса корчился от боли в своей хижине. Болело у него где-то между горлом и сердцем, и болело как будто не по-настоящему, как будто что-то чужое вторглось в него. Но от этого не становилось легче. Боль заглушала всё вокруг и не давала даже думать, мешала понять, что же в конце концов произошло. На несчастного мальчика напало какое-то затмение. После того, как жертвоприношение было окончено, люди, поспешившие покинуть зловещую площадь, чуть было не загрызли его, но Исса едва обратил внимание на это. Он кое-как добрёл до своей каморки и бросился на кровать. Больше он ничего не замечал, кроме своей боли.
      Исса катался по кровати и мелко-мелко, не в силах остановиться, сучил ногами. Он вспоминал маленькое тело, охваченное пламенем, и его подбрасывало на жёстком плетёном матрасе и швыряло к стене. В углу тихо-тихо стонал больной колдун. Мальчик с удовольствием поменялся бы с ним местами. Мысль за мыслью, одна другой стыднее и страшнее, сталкивались в его мозгу, растравляя сознание, измученное второй бессонной ночью подряд.
      В деревне стояла тишина. Сиреневый диск луны взошёл над бархатным, застывшим, как вода в стакане, морем. Ветер стих. На площади возвышался, отбрасывая изломанную бесформенную тень, колодец жертвоприношений. Около него не было ни души.

      В этот самый момент Осса и очнулся. Вероятно, тишина и послужила причиной этому. Впрочем, в сознание он пришёл не сразу. Опалённое тело поначалу неохотно давало знать о себе. Сгорели волосы на голове, ногти на ногах. Сгорела вся одежда. Горячий камень, к которому привалился мальчик, до кости прожёг ему плечо. Но постепенно изглоданные члены просыпались и наваливались на не до конца исчезнувшее тело давящей болью. Осса не мог от неё даже пошевелиться. Едва ли он понимал, что произошло с ним, и наверняка свои мучения принимал за должное. Только поэтому он не зашёлся в крике и не перебудил всю деревню.
      Осса открыл глаза. Их тут же затянуло кровью. Обгорелые веки резанули болью по самому черепу. Мальчик моргнул и чуть не задохнулся от мучений. Спокойная ночь разом вылилась на него клокочущим кипящим котлом. Вдруг наверху, закрывая её собой, показалось чьё-то лицо. Оно глянуло вниз и тут же снова спряталось. Послышались сдавленные рыдания. Но через секунду человек появился опять, встал в полный рост и быстро-быстро, отдёргивая руки от горячих камней, стал спускаться внутрь колодца.
      Это был Исса. Стараясь не глядеть на то, что осталось от брата, он взял чёрное обугленное тельце на руки и пополз обратно. Казалось, что его вот-вот вырвет. Держа маленького Оссу на вытянутых руках, Исса выбрался из колодца и побежал прочь от деревни.
      Израненный малыш молчал, и только глаза его всё живее перебегали с неба на брата, с брата на хижины, с хижин на своё изувеченное тельце... Лишь когда Исса вскарабкался на скалы и смело ступил на крупный песок, - лишь тогда почерневший, окровавленный мальчик вспомнил всё, понял, что с ним произошло, и тихо, стараясь не сделать себе больно, заплакал.

      Солнце палило нещадно. Пустыня, ослеплённая им, безвольно переливалась от одного бархана к другому. Двое людей, спешивших куда-то, казались в ней похожими на настырных и решительных насекомых. Один из них сверкал чернотой полуобнажённого тела, другой был закутан в тёмный халат и причудливый бурнус. Казалось, они кого-то искали. На вершине очередного бархана араб, видимо, нащупав своими зоркими глазами цель, широким жестом выбросил руку вперёд, и оба помчались вниз, буквально катясь с песчаного склона.
      Маленькая фигурка, которая привлекла их внимание, тоже торопилась, но что мог сделать мальчик против двух сильных, мускулистых мужчин? Сказать по правде, Исса давно уже ждал их, и теперь, заметив погоню, только сильнее задрожал от испуга. Он хотел побежать, но не смог. Усталость мучила его уже который час, и тело брата, забывшегося на его руках, казалось тяжелей свинца. Исса быстро-быстро, захлёбываясь, начал бормотать полузабытые фразы на своём родном языке... Но что толку в молитвах, когда он сам едва верил в них?
      Араб и нубиец неумолимо догоняли беглецов. Спрятаться от них было некуда. Вид у обоих был самый решительный. Ещё с вечера хозяева деревни заметили, что мальчик сгорел не полностью, и решили продолжить ритуал на следующий день, когда остынут камни. Но утром колодец оказался пуст. Оба тут же, не будя деревню, пустились в погоню. Теперь они были почти у цели. Первым задыхавшегося Иссу настиг нубиец, и тут же врезал ему изо всех сил ребром ладони по уху.
      Заплаканный мальчик пошатнулся, повернулся к палачу и в отчаянии протянул ему свою ношу, словно умоляя не отбирать у него хотя бы это последнее. И тут произошло чудо. Нубиец, вместо того, чтобы схватить Иссу, в ужасе отпрянул и закрыл руками рот, едва сдерживая крик. Подбежавший араб хотел было подтолкнуть его, чтобы поторапливался, но тут же сам застыл на одном месте. Страшные глаза его медленно закрылись и так же медленно открылись. Видение не исчезало. На руках у выбившегося из сил мальчика лежало не почерневшее брёвнышко, не полумёртвое тельце, а совершенно невредимый голенький малыш. Кожа его блистала на солнце безупречной белизной. На ней не было ни единой царапины.
      Как все четверо узнали позже, в этот же миг в деревне произошли ещё два события, которые явно были связаны между собой. Во-первых, в хибарке колдуна отворилась дверь, и оттуда вышел сам хозяин, совершенно здоровый и даже выглядевший посвежевшим. Во-вторых, не успели жители удивиться ему, как со стороны высохшей реки послышались радостные крики мальчишек. Все побежали за окраину деревни, и там людей встретило ещё одно чудо: в мёртвом русле снова заструилась вода. Они склонились перед ней на колени и впервые за много дней по-настоящему утолили жажду.
      На этом и кончается рассказ о том, что произошло в маленькой деревне на берегу Красного моря во времена расцвета Римской империи, когда Цезарь вынужден был носить плащ, защищаясь от дождей Альбиона, а Овидий только-только начал складывать первые стихи на удивление себе самому и на потеху учителям и нянькам. Если уж быть совсем точным, стоял двенадцатый год от Рождества Христова. Впрочем, пройдёт ещё немало времени, прежде чем от рождения мальчика, которого жители деревни называли Иссой, начнут считать годы...