Автором оригинального прочтения одного полухрестоматийного стихотворения, о котором я собираюсь здесь рассказать, был Юзик Раскин.

      В первые же дни знакомства с Юзиком в глаза всякому бросалось обилие его потрясающих способностей. В другом такое их множество должно было бы расцвести редким талантом. У Раскина, однако, они сочетались так на удивление нелепо, блокируя друг дружку и взаимоуничтожаясь, что становились никчёмными, как рекорды в книге Гиннеса. Много ли даёт абсолютный музыкальный слух при полном отсутствии голоса и владения хоть одним каким-нибудь инструментом? Сильным рукам Юза не позволяло поднимать тяжестей слабое сердце; уникальную начитанность компенсировала превосходящая её забывчивость, зверская работоспособность не приносила результатов из-за такой же неорганизованности. Иностранные языки, самостоятельно им, химиком, изученные, могли служить вызовом самой идее целесообразности, ибо были то латынь, клингонский и эсперанто. Для Раскина не составляло труда не смыкать глаз несколько суток кряду, и я с особенным раздражением убеждался в этом его даре, когда нам вдвоём приходилось тащиться всю ночь куда-нибудь на машине. Беда в том, что водительских прав у Юза нет, так что он со всею своею бодростью восседал на месте пассажира, а я за рулем клевал носом с риском для обеих наших жизней. Даже и отгоняющего дрему любопытного разговора, и то не приходилось ожидать от моего попутчика - он на редкость плохой рассказчик, что, к слову, тоже славно обессмысливает его эрудицию и богатый опыт путешественника.
      Только однажды - мы как раз катили из Амстердама домой в Гёттинген - стал я свидетелем раскинской разговорчивости. Дело в том, что Юзик в ту пору влюбился, а болезнь эта, как видно, не в последнюю очередь раздражает речевой центр. Предмет юзиковой влюбленности был мне прекрасно знаком - куда больше, чем могло бы ему понравиться. Впрочем, роман наш с тою ... не буду называть имен - вдруг и Вы влюблены в нее же? ... роман наш, вспыхнувший внезапно на одной вечеринке, длился не дольше, чем я мог не сомневаться в верности своей новой подруги, то есть пока следующим утром она не вылезла из моей постели, в которой изменить мне ей точно было бы не с кем.
      Однако я отвлекся - всё это не имеет отношения к Юзику в той мере, в которой не имеют к нам касательства факты собственной биографии, нами не осознанные, то есть - абсолютно. В самом деле, представьте, что Борису Пастернаку присуждают Нобелевскую премию, потом шельмуют его в газетах, потом исключают из Союза писателей... А он живет где-нибудь в сибирской деревне Вырино, радио не слушает, газет не читает, так что даже об издании за границей своего романа не ведает, не то что о последствиях. Спрашивается: много ли для него значения имели бы все эти судьбоносные интриги? Какое дело з/к Вавилову, что в Париже на научной конференции при упоминании его имени аплодируют стоя? Тем более, что и не аплодируют.
      Итак, мы ехали из Амстердама. Кромешная тьма вокруг, только чуть-чуть отталкиваемая автомобильными фарами, заставляла меня все время держать внимание в напряжении (зато избавляет теперь от обязанности живописать пейзаж, в иные времена суток в тех местах весьма и весьма примечательный). Понимая прекрасно, что молчание может оказаться губительным в прямом смысле, а монолог о Марии (ох, я же собирался... Поздно), с которым Юзик жадно набрасывался на любого, только дай повод, способен усыпить ещё пуще тишины, не умея придумать иной темы, я мучительно предложил:
      - Стихи, что ли, почитай.
      - Не могу: они все о несчастной любви, а мне и без великих выразителей хреново.
      - Так уж и все, - усмехнулся я. - А └казарменные баллады" Киплинга?
      Признаться, поэзию я знаю плохо. То есть - вовсе не знаю. Но именно поэтому, стоит одному какому-нибудь стихотворению волей обстоятельств проникнуть всё-таки в мой мозг, как разреженное пространство там сглатывает его и запоминает вне зависимости от качества.
      С этим стихотворением вышло так: мой друг ушел в армию. Я младше был, а потом студентов призывать перестали, так что я так и не служил. А друг из-за этого как-то косо на меня смотреть стал, и... в общем, раздружились. Но это потом всё. А через месяц-другой по его уходе в армию первое письмо его пришло:
           Когда на восток новобранцы идут,
           Как дурни резвятся, как лошади пьют.
      Прозы там вообще не было. Только стихи эти.
           Иные из них по дороге умрут,
           Ещё не начав служить, как солдат.
      Признаться, я бы по своей серости решил, что стихотворение он написал сам. И решил было. Даже рефрен меня не смутил - легкая стилизация, обходной маневр для военной цензуры:
           Служить, служить, служить, как солдат,
           Солдат королевы.
      Но внизу друг мой, зная всё-таки, видимо, с кем дело имеет, приписал, мол, Р. Киплинг, перевод Симонова. Впрочем, и чужое авторство не меняло дела, раз не свои эти слова человек счёл самыми подходящими для первого своего армейского письма. Так увидал я впервые стихи Киплинга не через призму клеветы Кукина и Берковича. Так их и запомнил. И теперь декламировал Раскину, не отрывая взгляда от дороги:
           Эй вы, молодые, поближе к огню -
      Я не первых встречаю и хороню...
      Юзик вдруг захихикал:
      - И это, по-твоему, не о любви?
      Ну и заявленьица! От таких и в кювет съехать не долго!
      - О любви к родине, что ли?
      - Да нет: о любви к женщине, как раз навроде моей Манки.
      В поэтическом чутье Юзику не откажешь: данное им прозвище └Манка" совмещает в себе и └приманку", и └обезьянку", и настоящее имя его femme fatale - вроде, и не обидишься.
      - Разве не ясно, что Королева - это она? И сразу всё становится на свои места: └новобранцы" - их на любой вечеринке не счесть, желающих стать └солдатами королевы", резвящихся, как дурни, пьющих, как лошади. Но понятно, что в большинстве своем они отпадут, ещё не начав служить. Но из оставшихся целая армия поклонников всё-таки наберется.
      - М-да, смелая трактовка. Но ведь дальше совсем уже не туда...
      - А как там дальше? Напомни, Киплинг моим любимым поэтом никогда не был.
      - Ну, как: └Эй вы, молодые..."
      - Ах да, точно. Да это, может, она сама и говорит: тут уже образ скорее не солдата, а бабочки уместен, которая, дура, └поближе к огню" летит, ну, свечка её, стало быть, └встречает и хоронит" - причём далеко └не первую".
      - Но покуда вы живы, - стал подавать я текст, как исправный суфлер, - я вам объясню,
           Как должен вести себя умный солдат,
           Умный, умный, умный солдат,
           Солдат королевы.
      -Нет, это не она говорит, - признал ошибку Юз. - Сама она, └как вести", объяснит едва ли: это не та война, в которой королеве хочется, чтобы солдат спасся.
      - Ну, это не самое главное в стихотворении, - легко согласился я. Мы пересекли немецкую границу, и я добавил газа. - Но ведь чем дальше, тем └военнее".
           Если сволочь-сержант до точки довел...
      Откуда при твоей подаче здесь взяться сержанту?
      - Если не ошибаюсь, - хмыкнул Раскин невесело, - сержанты и старшины - те же солдаты, только отслужившие подольше и потому рассчитывающие на какие-то дополнительные права и привилегии. По крайней мере, по сравнению с └молодыми". И получают, грозясь иначе └подать в отставку". Может, └сержант" - это, так сказать, официальный любовник? - Речь Юзика стала прерываться нервными смешками. - И вот уж где └плох тот солдат, что не хочет стать генералом". Умора! - неубедительным тоном воскликнул он.
      - Ты только не кипятись, -пробормотал я в ответ, смущаясь за него почему-то куда более него самого.
      - Да, так что нам делать, если сержант-сволочь довел до точки?
      - Совета ждешь?
           Не ворчи, как баба, не злись, как осёл.
           Будь умелым и ловким, и вот ты нашел,
           Что наше спасенье в терпенье, солдат.
      - В терпенье, в терпенье, в терпенье, солдат - отозвался Юзик, то ли декламируя, то ли внушая себе эту нехитрую и, на мой взгляд, весьма вредную в его контексте мысль. - И ты утверждаешь, что это не о том? └Будь умелым и ловким" - это, надеюсь, сомнений не вызывает?
      -Я приду с приветом,
      Прокрадусь тайком,
      Расскажу об этом,
      Расскажу о том, - согласно процитировал я другого совсем автора.
      -Ну да. Плюс терпенье, терпенье, терпенье... Постой-ка! - завопил он вдруг просветленно. Я так перепугался, что ударил по тормозам. Но "стоять" он просил меня только в переносном смысле. - └Наше спасенье - в терпенье солдат!"Понимаешь? Не только в нашем собственном! Только питательная среда из таких же остолопов, как ты сам, терпеливых, тебя и спасает!
      - В смысле, что ребра тебе до сих пор не переломали? По-моему, оно тебя как раз не спасает, а губит.
      - Дальше-дальше, - увлеченный собственной игрой, потребовал Юзик.
      -Если жена твоя шьётся с другим...
      Постой, если она - королева, то жена кто?
      - Она же.Так что там?
           -Если жена твоя шьётся с другим...
           Не стоит стреляться, застав её с ним.
           Отдай ему бабу, и мы отомстим:
           Он будет с ней проклят, этот солдат...
      - Ну, это всё про тоже терпение и спасение в нем, - заключил Раскин. И, достроив в уме рефрен, сделал новое открытие, - а эти повторы, они совсем не такие неинформативные, как кажутся сперва. Видишь, на этот раз тут уже безо всякого указания └этот", мол, └вышеназванный" - просто
           Проклят, проклят, проклят солдат,
           Солдат королевы.
      К сожалению, я и на себе чувствую, что это так.
      Мне оставалось только пожать плечами и продолжать декламацию в надежде найти всй-таки нестыковку естественного содержания киплинговских строк с навязываемым.
           - Если мажут снаряды над головой,
           Не ругай свою пушку сукой кривой.
      - Тут и Фрейдом быть не надо, - хихикнул мой попутчик.
      - Да, и тут же советы психотерапевта:
           Ты лучше с ней поговори, как с живой,
           И ты будешь ею доволен, солдат!
      Мы уже оба хохотали в голос, провозглашая:
           - Доволен! Доволен! Доволен, солдат,
           Солдат королевы!
      - А дальше?
           - Пускай все убиты, а ты держись...
      - Ох, до этого, к моему великому сожалению, не дойдет никогда. А что делать-то в этом случае?
      Послушно перепрыгнув, я прочитал последнюю строку:
           Жди помощи Англии как солдат.
      - Хм... - озадаченно промычал Юзик. Кажется, нам с сэром Редьярдом удалось его, наконец, посадить в лужу. - Хм... Если все уже убиты - мы с самого начала выяснили, что это значит └отпали", └отвалили", ты всё-таки держись. Хотя бы и казалось, что всё безнадежно. Ну, и уповай всё-таки на неё же. Если ты на └помощь" Королевы...
      - Англии.
      - └Государство- это я". Так вот...
      - Ладно. Понял.
           Но если ты ранен..
      - Погоди. Тут ещё интересно опять с рефреном:
           Жди, как солдат, солдат королевы
      Такой он?
      - Есцессно.
      - Тут ведь уже просто открыто сказано, что речь не о настоящих солдатах идет. Солдату королевы предлагается быть таким же стойким, как солдаты... КАК!
      - А ты уверен, что по-английски..?
      - А английское стихотворение мы сейчас и не разбираем, - отрезал Раскин.
      - Уф-ф-ф! Ну ладно же, стойкий ты наш оловянный-стеклянный-деревянный солдатик.
           Но если ты ранен и брошен в песках,
           И женщины бродят с ножами в руках,
           Дотянись до курка и нажми впотьмах,
           И к солдатскому Богу ступай как солдат,
           Ступай, ступай, ступай как солдат,
           Солдат Королевы.
      - Опять то же сравнение солдата с солдатом! Не с собою ведь, правда?
      - А по сути? Какие раны, какие пески?
      - Ясно же сказано: └Если ты брошен". Бро - шен. А вокруг, кстати, женщины бродят. Но чем достаться им в плен, лучше уж застрелиться.
      Я прямо поперхнулся:
      - Ты... это... только... того...
      - Я-то тут при чем? Это всё твой Киплинг говорит.

Кажется, я кое-что понял о природе религиозного психоза.

4.04.2000