Отступления и пояснения.
      Когда мастер вышепоименованной игры обратился ко всем участникам с просьбой "написать для истории о своих впечатлениях" (полагаю, что мастером, уважающим печатное слово, двигала не столько забота об истории, сколько элементарное желание почитать на досуге опусы на родную тему), я, признаться, очутился перед дилеммой. Если литературно описывать происходившее на глазах Маглора, с изрядной долей фантазии, которая автоматически включается в любой игре, может получиться не отчет о конкретной игре, а обычное эпигонство, коих было немало. С другой стороны, рассказывать сухо и реалистично, с разбором всех недостатков и привязыванием сюда всех попутных хохм - не очень-то хочется после игры, которая, как ни крути, прошла красиво и искренне и оставила след в душах (буде таковые имеются). Остается избрать нечто среднее, как получится, тем более, что некоторые подробности, скажем, точность фраз, уже изгладились из моей памяти. А там, как говорили на Руси: суди меня Мандос и великий государь наш Финвэ - айа!

      Итак, в ту теплую и звездную летнюю ночь, вскоре после захода солнца, феаноринги сидели у костра в своем лагере на берегу Мифрима. Вместо Мифрима имелся довольно большой и живописный овраг, на дне которого росли деревья, и протекал ручей, мелкий и чистый, сильно заросший осокой, а местами - крапивой. Феанорингов было шестеро: трое братьев - Майтимо, Макалаурэ и Тьелкормо, и трое дружинников. Майтимо периодически поправлял корону - эффектную бронзовую корону, к некоторой досаде съезжавшую то на затылок, то на ухо. Макалаурэ, отойдя на десяток-другой шагов от костра, валялся на траве, разглядывая Млечный Путь и мучительно напрягал мозги, пытаясь вспомнить его название на Квенья. Тьелкормо шарил по своим огромным рукавам, заменявшим ему карманы, и облизывался на котелок с горячим глинтвейном, приготовленный для вролинга. Дружинники кололи дрова и занимались тем, чем испокон веков занимаются все мало-мальски опытные дружинники (правда, обычно все же в отсутствие господина) - потихоньку ворчали.
      Внезапно на краю круга света появилась темная фигура с растрепанной шевелюрой. Произошла некоторая суматоха. Майтимо запоздало крикнул: "Кто идет?", Макалаурэ вскочил и помчался к лагерю, а дружинники схватились за мечи. Тогда прибывший приблизился к костру, потоптав по дороге кучу вещей и чуть не снеся древко со знаменем Феанора. Встряхнув белым свитком, который он держал в руке, нежданный гость торжественно возгласил: "Я - посол!"
      После краткого замешательства Майтимо сказал: "Выйди и войди снова, как полагается, через ворота."
      Посол безропотно вышел и вошел снова, как полагается, подпихиваемый на сей раз в спину мечом дружинника, проверившим сначала, нет ли у него оружия. Развернув свиток (дальновидный Саурон разумно не стал полагаться на орочью память), при свете костра он стал читать голосом троечника, ненавидящего общественные поручения, которого силой заставили декламировать стишки на школьном празднике. (Отступление: точный текст при желании можно получить у мастера или же у самого Саурона. Я же не заботился детальным запоминанием ультиматума этой черной сволочи. Словом, как говорил известный доблестный герой анекдотов, точно не помню, но суть такая).
      "Господин мой Гортхауэр предлагает королю нолдор, старшему сыну Феанаро, явиться к вратам Ангамандо для переговоров безоружному и без свиты. Со своей стороны обязуется также выйти без оружия и сопровождения. Имеет предложить сыновьям Феанаро от имени повелителя Моргота Бауглира прекрасные условия, кои те непременно примут. В чем дает слово Майа. Подписано: за Моргота Бауглира - Саурон Гортхауэр."
      Было ясно, как день, что последовать подобному наглому приглашению было бы крайне неразумно, а не последовать - по сюжету никак нельзя. Наконец после недолгих споров Майтимо заявил о своей ответственности за каждого нолдо, подчиненного ему, о том, что войско ослаблено, о чем Темные, по счастью, кажется, пока не знают и о необходимости выиграть время. В ответ на разумные уверения братьев, что это ловушка, он нашел аргумент: я верю слову Майа. Сошлись на том, что он пойдет, но, разумеется, с мечом (коим он по жизни владел неплохо, что сулило коварным оркам хорошую разминку) и со свитой из верных воинов. Все дружинники (в количестве трех) выразили горячее желание его сопровождать, но он взял лишь двоих, а третьего оставил служить братьям по мере надобности мальчиком на побегушках, чем тот был несказанно обрадован. Пристегнули мечи, орку заломили руки за спину и велели показывать дорогу (Ангамандо был минутах в пятнадцати ходьбы полем).
      Оставшиеся в лагере двое сыновей Феанаро, не зная, чем еще заняться, предавались лирическим воспоминаниям о своем детстве, юности и красоте Амана, не забывая прихлебывать из котелка. Дружинник же оказался не у дел, поскольку выпивки крепостью меньше пятидесяти градусов не признавал, а лирические воспоминания нагоняли на него тоску. Обсуждались и слухи о якобы появившемся на северном побережье большом войске, напоминающем нолдор. Обсудив возможность того, что это Нолофинвэ, пришли к выводу, что это маловероятно. Время шло, Майтимо не возвращался, и никаких вестей с севера не поступало.
      Внезапно в поле послышались голоса, замелькали факелы, и через некоторое время к костру подошла значительная толпа. В ответ на окрик "Кто идет?" голос ответил: "Нолофинвэ, сын Финвэ, с родичами и верными." Впереди действительно следовал брат Феанаро, и большая часть прибывших была одета, как и он, в синее (не в лазурно-голубое, но это уже не так существенно).
      Феаноринги воскликнули, как полагается: "Этого не может быть!" (Хотя в действительности, кажется, гораздо большее удивление испытали нолфинги, увидев такую жалкую кучку родичей.)
      "Где ваш отец, где брат мой, Феанаро?" - спросил Нолофинвэ. "Его нет более" - сказал Тьелкормо. "Наш отец мертв" - ответил Макалаурэ. - "А как вы попали сюда?"
      В ответ множество возмущенных голосов зашумели, спеша поведать об ужасах Хэлькараксэ. Горячее всех был Турукано, сын Нолофинвэ. (Он, вероятнее всего, схватился бы и за меч, но такового не имелось).
      (Я молча опустил голову. Отвечать мне было нечего. Отец принял решение, и едва ли кто-то из нас осмелился бы советовать ему, тем паче - перечить. Но это не означает, что всем было по душе его решение.
      "Довольно, сын мой, успокойся," - сказал, наконец, Нолофинвэ. Повинуясь его знаку, и остальные стали затихать. Тогда он спросил вновь: "Где же ваш старший брат, мой племянник Майтимо?"
      "Майтимо отправился на переговоры к Темной Твердыне, приславшей посла, и мы не имеем от него вестей." "Так посмотрите, что мы нашли на дороге, там, дальше к северу". Из толпы выступил Финдекано и подал мне черно-красный хитон с серебряной звездой.
      "Это не одежда моего брата." - сказал я. - "Может быть, ты, дружинник, узнаешь этот хитон?" Тот признал платье своего товарища. "На нем кровь!" - воскликнул он, присмотревшись при свете костра. "Я так и знал! Я говорил ему, но он не послушался!" Нолфинги снова зашумели, а Финдекано закричал: "Как могли вы отпустить его, одного!"
      "Финдекано, король нолдор не мальчик," - гневно возразил я. - "Он принял решение, и он пошел". Вновь раздался возмущенный ропот с поминанием предательства. "Довольно!" - воскликнул я. - "Я понимаю ваши чувства, родич, но сейчас, кажется, лучше будет нам уйти. Нам не о чем сейчас говорить. Оставайтесь здесь, мы найдем себе другое место для лагеря."
       После чего феаноринги покинули Главный Хитлум, захватив с собой лишь корону и флаг с гербом Феанаро (а также подстилку и флягу с самогоном, кои Майтимо еще до начала игры завещал не в коем случае не оставлять нолфингам.)
      Разумеется, тащиться в темноте через мокрый овраг феанорингам не хотелось. Поэтому они обошли небольшую ложбинку, отделенную от оврага холмиком, которая вполне могла сойти за заливчик Мифрима, а холмик закрывал друг от друга оба лагеря. Таким образом, их разделяло лишь около сотни шагов.
      Феаноринги разожгли уже приготовленный костер и принялись рассуждать, в каких же дураках они останутся, если вестник из Ангамандо придет на старое место, в лагерь нолфингов.
      К счастью, посланный орк оказался умнее, чем боялись феаноринги. Завидев в поле уже знакомую фигуру, Макалаурэ почти радостно закричал: "Кто идет?"
      Орк, на этот раз ничего не задев, приблизился, и подал Макалаурэ меч Майтимо. Развернув свиток, он прочел, что старший сын Феанаро в плену, и что в обмен на его жизнь нолдор должны отказаться от клятвы и убраться как можно дальше на юг. Стоит ли говорить о возмущении феанорингов, закончившемся тем, что дружинник, не дожидаясь команды, прикончил бедного орка, с наслаждением оттащив затем труп подальше в поле.
      Макалаурэ оказался в затруднительном положении. Идти к нолфингам крайне не хотелось, да и не подобало. Но дать им знать о случившемся было необходимо. В конце концов он принял решение: послать оставшегося дружинника в лагерь родичей вызвать потихоньку Финдекано на берег Мифрима.
      Финдекано, находившийся, очевидно, в таком же нетерпении, тут же пришел. Правда, с первой же фразы стало очевидно, что представителям двух домов нолдор не договориться. Тем не менее, Макалаурэ добросовестно передал всю имевшуюся у него информацию, показал меч и даже разрешил потрогать, но в руки не дал. Поминали недобрыми словами Моргота, Саурона и Феанора (последнего, разумеется, племянник).

      (Почти физически тяжело было мне попросить прощения у сына Нолофинвэ. Чувства, раздиравшие меня надвое были очень реальны: гордость Феаноринга, неспособного за что-либо осудить отца и кумира, и - чувство вины. За предательство.
      Но я произнес эти слова. И мы обнялись с Финдекано, ибо общая беда связала нас. Но тут же он вновь воскликнул возмущенно: "Почему вы не остановили его?"
      Я не понял, кого он имет в виду - Майтимо или Феанаро. Но я вспыхнул в ответ: "Молчи. И думай, что теперь делать."
      Финдекано ушел. Действовать дальше должен был уже он. А нам оставалось только ждать. Может быть, многие часы.
      И ожидание было невыносимым. )

      И, рассудив, что заняться троим игрокам в течение долгого времени будет нечем, Макалаурэ принял решение идти в лагерь нолфингов мириться. Растолкали уснувшего было дружинника, накинули плащи.
      Нолфинги приняли феанорингов холодно, но учтиво. К некоторому изумлению последних, Нолофинвэ решительно пресекал всякие попытки своих задраться. Даже Турукано молчал. (Как выяснилось, после долгих пинаний он дал отцу слово вести себя спокойно. А жаль!) Лишь воин, одетый один из всех нолдор в роскошную кольчугу, доставил феанорингам некоторое удовольствие, категорически нежелая приобщаться к настроению христианского всепрощения.       Но все положенные речи были сказаны, решено было собирать силы и готовиться к большому совместному походу на Ангамандо, выручать Майтимо и Финдекано. После чего феаноринги удалились, получив гарантии, что теперь их не обойдут (ибо их сильно задевал тот факт, что у не слишком-то любимых родичей оказались такие превосходящие силы.)

      (Дальше было только ожидание. Разговоры уже иссякли. Во мне словно скручивалась невидимая пружина, и я напряженно вслушивался и вглядывался во тьму. У костра мы оставались уже вдвоем с братом. Он, по-видимому, испытывал не меньшую тревогу, но держался спокойно и твердо, как истинный сын Феанаро.
      Наконец далеко в поле послышались крики. Я не мог разобрать слов, но мне казалось, что это был голос Финдекано. Не могу описать, каких трудов мне стоило оставаться на месте и ждать. В лагере нолфингов поднялась суматоха, причины которой мы не знали и боялись надеяться на лучшее.
      Казалось, это продолжалось бесконечно. Но наконец от лагеря нолфингов отделились две фигуры и стали приближаться к нам. В великом нетерпении я вскочил им навстречу. Радостную весть принес сын Арафинвэ! Наш брат жив!
      Я бросился бежать к их лагерю. Тьелкормо поотстал, но Артарэсто догнал меня со словами: "Не спеши так! Если ты переломаешь ноги, твой брат едва ли будет рад этому." Шутка показалась мне несколько неуместной, но все же она ослабила пружину, сжавшуюся во мне, и я ответил: "Кузен, я рад, что ты шутишь. Значит, дела не так плохи."
      Подбежав к огню, я не сразу увидел Майтимо. Сперва разглядел Финдекано, он сидел на земле, поддерживаемый кем-то, и лицо его было в грязи и крови (так мне показалось), а взгляд враждебен и почти безумен.Наконец я увидел Майтимо. Он лежал почти у моих ног, у костра, укутанный плащом. А лицо: У моего брата не было такой бледности, такого потухшего, безжизненного взгляда: Даже когда погибал отец:
      Мы с Тьелкормо опустились на колени возле него. Он узнал нас. Но слова его были бессвязны, казалось, он бредил. Я хотел взять его за руку, но она была скрыта плащом и повязками.
      Финдекано тоже еле держался на ногах. К счастью, он был не ранен, но весь в синяках, промокший и истерзанный. Его уложили рядом с Майтимо, но он все вскакивал и порывался куда-то. Мне кажется, Нолофинвэ опасался за рассудок своего старшего сына, и недаром. Меж тем со всех сторон слышались похвалы храбрости и верности Финдекано, но он, кажется, не слышал их. Не помню, сказал ли я что-либо подобное. Возможно, и нет: уж очень не лежала душа. Я чувствовал огромное облегчение, что брат мой спасен, но не могу сказать, что испытывал счастье: слишком истерзало меня ожидание. И моя гордость феаноринга была задета! Ведь сын Нолофинвэ сделал для Майтимо то, чего не смогли сделать его братья, то, что сочли они невозможным!
      А вот Леди Иримэ я просто не в силах был выразить благодарность, что переполняла мое сердце. Не смыкая глаз, она ухаживала за моим братом и другими ранеными, за дружинником, каким-то чудом спасенным из Ангамандо.
      Мы убедились, что брат жив и вне опасности, нолдор несколько успокоились после происшедшего и в лагере послышались даже шутки (тут более всех старались Артанис и Артарэсто). На нас перестали обращать внимание. Тогда я, не в силах сдержаться, но не желая, чтобы кто-либо видел слабость сына Феанаро, пошел прочь, в темное поле. Я опустился на колени в траву, слезы текли по моему лицу, и я не в силах был остановить их. Но тут я услышал шаги за спиной, а потом чьи-то сильные руки обняли меня за плечи. Это был брат Тьелкормо. И я понял, что должен держаться, чего бы это не стоило! Страшные вести слишком потрясли меня, но я взял себя в руки, и мы вернулись назад в лагерь.
      Едва Майтимо почувствовал себя лучше, он приказал перенести его в лагерь феанорингов. Несмотря на возражения целителя - Леди Иримэ, он настоял на своем.
      Итак, мы снова очутились в своем лагере. И звезды горели над нами - те же, что и тогда, в начале, и все же иные, словно бы потускневшие. А долгожданный рассвет все не наступал.
      Пока Майтимо отдыхал, брат Тьелкормо отозвал меня в сторону. Вот что тревожило его: ему показалась подозрительным та легкость, с которой Финдекано смог проникнуть в Ангамандо, один, и сделать то, что казалось совершенно невозможным. Он вспомнил речи Моргота, которыми тот еще в Амане смущал умы нолдор, и которые привели к расколу между сыновьями Финвэ. Не кроется ли причина невероятного успеха Финдекано в предательстве, в сговоре с врагом?
      Сперва его речи показались мне чудовищными. Но поразмыслив, я пришел к выводу, что они разумны и, возможно, в них есть доля правды. Я пообещал ему внимательно следить за речами и поступками нолфингов. Но так тяжело было мне после всего, что мы вынесли, поверить еще и в подобное. Хотя не могу сказать, чтобы я любил Финдекано, но: Нолдо сговаривается с Врагом! В глубине души я не мог поверить в такое.
      Едва Майтимо почувствовал себя в состоянии подняться, он потребовал свой меч, корону и плащ и объявил, что хочет идти к нолфингам. Кажется, Тьелкормо, предчувствуя недоброе, хотел остановить его. Но это было бесполезно.

      Нолфинги приняли нас уже гораздо теплее, чем раньше. Казалось, почти все были рады, что сын Феанаро чувствует себя лучше, что он вне опасности.
      Но вот Майтимо начинает говорить. Так вот какое решение принял он в те мучительные часы, пока находился между жизнью и смертью! Он передает корону и верховную власть над всеми нолдоли своему родичу Нолофинвэ, сыну Финвэ, брату отца, преданному им, отцу Финдекано, спасшего жизнь другу!
      После первых же слов Майтимо Тьелкормо понял, к чему клонится, и пытался остановить его. Я же сказал: "Молчи. Я знал, что он так поступит. Он прав." Но Тьелкормо закричал: "Я не принимаю это решение. Оставайся здесь, с ними, если хочешь!" - и с этими словами убежал прочь. Брат, прости меня. Я не последовал за тобой. Лжецом будет тот, кто скажет, что Макалаурэ, сын Феанаро, рад случившемуся! Но иначе невозможно! Нолдоли должны быть едины. Ты сам видел, к чему привел раскол.)

      Нолофинвэ, казалось, был в нерешительности и ничего не отвечал. Тогда Майтимо, которому это, похоже, порядком надоело, снял корону и, подтянувшись, почти подпрыгнув, нахлобучил ее несколько набекрень на голову новоиспеченного короля (разница в росте между дядюшкой и племянником, прозванным Высоким, была заметная). После чего обвел взглядом стоявших поблизости и, выбрав самого крепкого (того самого ворчливого дружинника), стал падать, стараясь держаться поближе к нему.
      Нолофинвэ оставалось только довершить свою роль миротворца, кою он играл на протяжении всей ночи, и произнести положенные слова о том, что теперь все нолдор, мол, будут жить в любви и согласии.
      После этих слов Финдекано свалился тут же в легкой истерике, давясь то ли смехом, то ли рыданиями, после чего, несвязно пробормотав: "Прости, отец", убежал в поле. Майтимо бросился за ним.
      Остальным еще хватило сил пустить по кругу чашу и высказать свое мнение о происходящем. Большинство были довольны или, во всяком случае, не роптали. Так кончилась эта игра.

      Обнялись мы на прощание с братом Тьелкормо и с кузеном Финдекано - дай-то Эру играть с тем и другим не последний раз. Очаровательны были и живописные орки, и юные леди - Иримэ и Артанис, единственные девы среди персонажей.
      А Мастер уже строит планы новой игры. Значит, есть надежда, что все мы встретимся снова в образе прекрасных эльдар и других замечательных ардийских существ. Пусть же каждый и вправду расскажет о том, что видел он в ту ночь своими глазами (или глазами персонажа). Как хочет, как умеет. Кто может - пусть делает лучше меня.

Айа Финвэ!
Айа Феанаро!
Айа Нолофинвэ!
Я, Макалаурэ, сын Феанаро, сказал.

Верстка - Терн

Взято с сайта Фирнвен