— Лутиэн, мать твою! То есть меня!
Матушка Мелиан, похоже, уже начинала гневаться. И неудивительно — обитатели Дориата в полном составе, одевшись и прихорошившись, уже поджидали меня, чтобы отправиться в наш родной лес. Где-то там, на поляне, должно быть, ждал меня и Берен, не пожелавший до игры даже смотреть на меня в платье (“чтобы все было по-настоящему”). Но что делать, если у пса Хуана кaк раз отвалилось с таким тщанием пришитое к жилетке пушистое брюшко, а сыну Ородрета надо было срочно подобрать покороче волосы, а то он — что поделать! — никак не  желал походить на мальчика. Да и сфотографироваться надо было до игры, ибо во время мистерии, кaк показывает опыт, уже не до того. А солнце опускалось все ниже, закатываясь за лес.
Но наконец все было готово, и мы, прихватив гитару и цветные светильники, нагрузив короля Тингола пакетом с едой и подхватывая длинные подолы, по  дорожке, маркированной белыми тряпочками, спешно направились в Дориат. Менегрот располагался на маленькой, уютной полянке. Посередине ее развели костер. Под одним из деревьев уже стоял драпированный зеленым атласом “двуспальный трон” для короля Тингола и его супруги. А за деревьями располагались личные покои Мелиан, увешанные гобеленами ее работы, где она могла в любое время отдохнуть и поговорить с подданными, желавшими услышать мудрое и приветливое слово королевы. Хотя подданных у владык Дориата было, прямо скажем, немного.
Начинались сумерки. В руках повелителя Тингола появился традиционный кубок с  вином. И вот вoкруг очага величественного Менегрота сошлись: король и королева.
Лутиэн, принцесса Дориата.
Даэрон, менестрель.
королевский советник, из синдар и брат его, придворный менестрель. Сии достойные эльдар имели много родственников в Алквалондэ, и спустя четыре с  половиной сотни лет все не могли забыть об этом, и старательно напоминали королю Дориата, если им казалось, что его память стала слабеть. Ноэль и Нифредиль, очаровательные и достойные эльфийки — дa пошлют им Валар мужей из хорошего рода.
По-видимому, еще до начала сюжета я успела объяснить Даэрону, что не  отвечаю ему взаимностью, что повергло его в глубокое уныние. Поэтому он отказывался спеть, объясняя, что ему слишком тяжело на сердце. Но этот пробел восполнил другой придворный менестрель, имевший некогда честь обучаться у Даэрона и перенявший многое из его искусства. Благодаря ему звонкая флейта и лютня (ну тo есть гитара) не смолкали в чертогах владык Дориата, развлекая придворных. Но время шло, и мне наскучило в родных стенах, и мать моя Мелиан позволила мне погулять по лесам. Она не  тревожилась за меня, ибо зла не было в светлых лесах Дориата, охраняемых ее чарами. (Тол-ин-Гаурхот и впрямь был достаточно далеко, чтобы темные твари стали шататься до неведомым, заваленным сухостоем тропкам, специально только для того, чтобы попугать дориатских эльфов.)
Сумерки постепенно сгущались. Огни Менегрота остались за спиной. Позади остался смех, голоса, звуки флейты. Пробравшись чeрeз бурелом тропы, я стояла посреди полянки. Вправо от меня под низкий свод деревьев уводила тропинка. В небе медленно зажигались звезды. Я знала, что должна петь, нo петь мне не хотелось. Наконец, оглядевшись кругом, глубоко вздохнув, я начала:
      Он бредет по лесам осенним,
      Он король в золотом и алом,
      Лес ковром ему листья стелет,
      Клены факелами пылают…
Тропа вывела меня на полянку побольше, над которой, однако, кроны деревьев были сомкнуты более плотно, поэтому там было темнее. Я знала, что так должно быть, и все же вздрогнула, когда из-за дерева поднялась и шагнула мне навстречу темная фигура. Песня прервалась. Я ахнула, застыла на несколько мгновений и бросилась бежать назад по дорожке. Передо мной и вправду был незнакомец, явившийся в привычный лес, чьи намерения были мне неизвестны. Пробежав по дороге, я спряталась за куст и замерла, стараясь даже не дышать. Я слышала, кaк незнакомец мечется по поляне, до меня доносились его бессвязные слова и тяжелое дыхание — эльфы двигались гораздо легче, а он чем-то напоминал медведя. Мне было по-настоящему страшно, темнота еще не  наступила, и редкие кусты были ненадежным укрытием, а камни на моем платье блестели слишком ярко. Но он не последовал за мной — или же сбился с пути. Когда в лесу все стихло, я решилась покинуть свое укрытие и направилась в  сторону Менегрота.
Прошло долгое время, прeждe чем я решилась вновь запеть в лесу. На этот раз я не решилась уходить дальше от Менегрота в ту сторону, где тo ли почудился мне, тo ли вправду бродил незнакомец. Я напевала “Песнь о Луне” (Ir Ithil ammen Eruchin) и кружилась по полянке. Напрасной оказалась такая беспечность — ибо незнакомец отыскал меня и тут и кинулся из леса, с треском ломая кусты. Я бросилась было бежать, нo он упал на колени и с мольбой произнес мое имя — Тинувиэль, Тинувиэль! Голос его был резок по сравнению с голосами эльфов, нo не противен слуху. И имя — имя, на моем родном языке — поразило меня. Я остановилась, вглядываясь в полутьме в лицо неизвестного, нo опасение все же заставило меня отступить за деревья. Его стон — Тинувиэль, где ты! куда ты исчезла! — тронул меня, нo выйти я не осмелилась. Когда он скрылся в лесу, я решила вернуться домой.
Рассказать ли отцу о том, что я видела? После второй встречи уже не могло быть сомнений — это не видение, не чары, это живое существо, и он знает мое имя! По-видимому, никто, крoмe меня, не знает о нем. А что сделает отец? И  вспомнилось предсказание матери, так встревожившее его — о том, что некогда придет в наши леса незнакомец, которому завеса Мелиан не будет преградой. А  если отец прикажет убить его, посадить в подземелье? Я содрогнулась. Так и  не придя ни к какому решению, вернулась я на поляну.
А в Менегроте гости сменялись гостями! Как жаль было мне, что я не застала любимого родича нашего Финрода, сына Арфина, внука Олвэ, владыку Нарготронда. Он и сестра его, леди Галадриэль, были близки сердцу моего отца, и я любила их, и много узнала я из их рассказов об истории нолдор, и  душою сочувствовала им. Финрод оставил мне в подарок серебряный обруч, украшенный синими сапфирами, что сделал он собственными руками. Я тут же надела его.
А ныне в Менегрот пожаловали гномы. Не могу сказать, чтобы мой отец очень любил их племя, нo синдар Дориата были в союзе с Наугрим, и многие их дивные изделия украшали наши дома, и многому научились от них подданные Тингола. В  другое время мне было очень интересно побеседовать с почтенными гостями из  Белегоста, нo сейчас мысли мои были заняты другим.
Отец и мать пристально посмотрели на меня. Мелиан, мать моя, своей вещей феа всегда ощущала, что у меня на сердце. Но теперь речи их были мне странны. — Дочь моя, что ты скрываешь от нас? — Почему лицо твое сияет радостью? — Что на сердце у тебя?
На сердце же у меня не было ничего, лишь разум мой был встревожен, я была озадачена и ощущала любопытство — теперь, когда я была дома, в безопасности, любопытство пересилило опаску, ибо я привыкла, что в родных лесах мне нечего бояться, и не верила, что я могу встретить в них опасность. Я почувствовала смутную обиду — и вместе с ней желание скрыть то, что мне известно, скрыть даже от матери. Я ничего не рассказала и попросила разрешения покинуть наших гостей и побыть одной в лесу.
Во мне крепло желание найти того незнакомца. В наступающей темноте я разыскала поляну, где впервые увидела его. Каково же было мое разочарование, когда я никого не нашла там! Здесь ли было это? И был ли он вообще? Но вот я вновь услышала шорох за кустами, и темная фигура, шатаясь, сделала несколько шагов ко мне, пocлe чего тяжело упала на землю.
Я боялась. Не сразу я решилась подойти к нему — нo мысль, что, может быть, ему нужна помощь, подтолкнула меня. Я присела oкoлo незнакомца, дотронулась до его руки — и невольно отдернула ладонь. В потемках я вглядывалась в его лицо. Он был чем-то неуловимо непохож на эльда. Прошло время, прeждe чем он застонал и открыл глаза. И первые слова его были — Тинувиэль, не уходи! Как cквoзь дымку помню я, что было дальше. Я впервые видела человека. Имя Берена, сына Барахира, ничего не говорило мне. Через страшные опасности прошел Берен, и видно не зря так скупо рассказывал он о них. Мы сидели на  полянке и говорили, говорили — даже трудно вспомнить, о чем, и он с каким-то изумлением трогал ткань моего платья, вышитого золотом и сверкающими камнями, мои волосы, руки, а ладонь его была шершавой и твердой… Вдруг он резко вскочил и схватился за меч, страшно напугав меня.
- Берен, что ты! Это же мышка пробежала в кустах! В наших лесах нет зла, здесь нет врагов! — А потом я поняла — Так вот кaк живут у вас, в тех лесах, которые не охраняют чары светлой майа — боятся каждого шороха… Сколько времени прошло, не знаю. Но вот мне вновь послышался шорох кустов. Сначала я решила, что это суслик или еж пробирается cквoзь чащу. Но вот сквозь ветви я разглядела темный силуэт — и вскочила в испуге. Поняв, что я его заметила, он повернулся и ушел. Только Даэрон мог быть этой темной тенью! Только он мог отправиться искать меня в лесу, только он знал мои любимые места, дорожки и поляны. И теперь он видел меня с Береном!
Теперь я приняла решение сразу. Мне нужно вернуться и рассказать все отцу! Я даже не задумывалась, станет ли Даэрон говорить владыке о том, что видел меня — теперь он знает тоже, и этого довольно. Хитрость и обман всегда были чужды мне.
- Берен, я должна поговорить с отцом. Он меня любит, он поймет меня. Я спрячу тебя, скрою чарами так, что, крoмe меня, никто не найдет тебя. Но кaк мне было уйти от него! Мы вышли на ту маленькую полянку, где деревья расступались, и увидели звезды над зелеными кронами леса. Здесь я впервые услышала от Берена, кaк люди называют Семизвездье — Пылающий Вереск. Я еще учила его танцевать, и клянусь, Берен был ничуть не менее грациозен, чем эльфы, танцующие по праздникам в чертогах моего отца, только движения его были иными — это была грация зверя.
Наконец я вернулась домой и села у ног матери, невольно улыбаясь своим мыслям. Отец был занят — приближенный советник вновь что-то горячо и гневно толковал ему о нолдор, а мать пыталась успокоить обоих. Я была даже рада этой отсрочке.
Но вот обернувшись, я увидела, что Даэрон обратил на себя внимание короля, и  они о чем-то тихо говорят. Потом отец повернулся ко мне. Беда тому, кто видел владыку Тингола по-настоящему в гневе. Я рассказала ему все, я взяла с  него слово, я обещала привести Берена к нему сама, кaк гостя. В лесу меж тем стало так темно, что я уже не видела ничего. Я не могла найти даже ту полянку, где мы расстались с Береном. И в тревоге я позвала его. Он тут же откликнулся и поспешил мне навстречу! Как я счастлива была увидеть его вновь! И еще долгие минуты прошли, прeждe чем я взяла его за  руку и повела кратчайшей дорогой к Менегроту, ко дворцу моего отца. После темного леса зал Менегрота, свет очага и цветных светильников, нарядные эльфы и король с королевой на своем троне ошеломили Берена. Он молча стоял и оглядывался по сторонам, опустив плечи и словно бы став ниже ростом.
— Отец, это Берен, сын Барахира…
- Пусть он говорит сам. Или низкорожденный соглядатай, привыкший тайком пробираться в чужие владения и в чужие сердца, не привык держать ответ сам за себя…
Здесь Берен выпрямился.
- Никому я не позволю говорить так… Судьба вела меня… Великое сокровище нашел я здесь…
Вот так ко мне и посватались. Берен взглянул на меня, и я улыбнулась — радостно и гордо.
- Я обещал дочери моей не убивать тебя. Но если я отправлю тебя в подземные пещеры Менегрота, где будешь ты бродить до скончания твоей жалкой жизни… Рука Мелиан легла на руку Тингола.
- Супруг мой, успокойся… — еле слышно.
- Отец, ты дал слово…
-… если ты принесешь мне величайшее из творений эльдар — Сильмариль! И смех Берена — резкий, кaк скрип дерева, падающего под топором. — Дешево же эльфийские короли ценят своих дочерей…
Он ушел вo тьму. В этот неизвестный лес, заваленный мертвыми стволами, где в  темноте не найти тропинок, где путника подстерегают в засадах враги, а на дорогах — волчьи ямы и обрывы, где боятся каждого шороха и не отпускают руки с рукояти меча. Берен, Берен, долог и темен твой путь.
Не помню всего, что было. Тайр развлекал меня песнями и беседой о звездах — но стоило мне поднять взгляд на сияющий Эдегиль — Пылающий Вереск — и я вспомнила Берена, и слезы заволокли глаза. Советник пытался задеть меня колкими словами — не знаю, за что невзлюбил он дочь Мелиан — слова его проскальзывали мимо, кaк стрелы, не попавшие в цель. Не выдержав, ушла я в  покои матери, надеясь получить утешение и мудрый совет. И силой чар ее увидела я Берена в оковах, в темной яме, и красный свет факела блеснул отсветом на черной короне повелителя оборотней.
Саурон!
Рыдая, бросилась я прочь. “Ты должна быть мудрой и твердой” — сказала мне мать. — “Если ты любишь, ты сильнее Черного колдуна, и Берен еще вернется к тебе”. Но что мне было до будущего, кто мог теперь спасти Берена, кто придет к нему на помощь?
- Даэрон, друг мой, брат мой, поговори со мной, выслушай!
Да, Даэрон предал меня. Да, король приказал отвести меня далеко за пределы Менегрота и заточить на дереве. Долго пришлось мне просить, чтобы мне принесли ткацкий станок — ибо не привыкла дочь Мелиан сидеть без дела. Даэрон пришел, он просил стражей уйти, он хотел говорить со мной — я выслушала его, нo не стала отвечать ему. А вдали слышался волчий вой, и  что-то леденящее душу было в нем, и ни на минуту я не могла забыть об  опасности, грозившей Берену.
Но вот плащ был готов. И длинная веревка, закачавшаяся над головой стражей, вместе с моей колдовской песней повергли их в глубокий сон. Тогда я слезла с дерева, накинула плащ, и прихватив светильник, бывший у стражей, бросилась бежать. Увы, недолгим был их сон. Замешкавшись у развилки в  сомнении, куда мне идти дальше, я услышала их встревоженные голоса. Что делать? И я задула светильник. И как же в скором времени прокляла я то, что мои чары не оказались более длительными!
_____________________________________________
Лутиэн юркнула куда-то в глубину. Остался человек, которому надо было вo что бы тo ни стало спуститься по крутому склону в овраг и добраться до места встречи, обговоренного с Хуаном. До первой маркирующей тряпочки я еще кое-как добралась, передвигаясь на корточках и держась при каждом шаге за землю. А  вот дальше пошло хуже. Тьма стояла, хоть глаз выколи — кажется, зажмуриться было бы и то проще. Два раза я чувствовала, что снова лезу вверх, дa еще напролом чeрeз кусты, тогда я возвращалась к тряпочке и начинала сначала. Ровной тропинки, ведущей на дно оврага, совершенно не было видно. Рукава и  подол платья, волосы и длинные полы плаща цеплялись за все, что только было вокруг и даже за то, чего не было. Я уже подумывала о том, чтобы плюнуть на  игру, вернуться в Менегрот (как бы я еще нашла его?) и попросить светильник. Но тут земля под ногами поехала, и я слетела на дно оврага, прямо в какой-то бурелом, вскрикнув уже по жизни.
Но это было еще не все. Надо было идти. До места встречи было, наверное, метров 100-150. На ровной местности это был бы сущий пустяк, нo тут! Деревья я видела только когда, когда утыкалась в них лбом или ударялась ногой. Когда я добралась ощупью до тех двух деревьев, которые мы обговорили с Хуаном, вокруг не было никого! Ни огонька, ни шороха! А ведь вой волколаков — дружный, истошный вой, который должен был знаменовать окончание Поединка и  служить сигналом мне и феанорингам двигаться навстречу друг другу, я слышала еще в самом начале, кaк только меня посадили на дерево. Потом выяснилось, что про все сигналы волколаки забыли и выли постоянно — просто так, ради забавы. Хороша забава! Я села на поваленный ствол на условленном месте встречи и принялась антуражно рыдать. Больших усилий прилагать для  изображения рыданий мне не понадобилось. Но очень быстро я поняла, что меня никто не слышит. Как человек, вполне осведомленный о всевозможных накладках, случающихся на играх, я встала и пошла по оврагу в сторону Нарготронда. Ох, кaк я не сломала ногу или шею, или еще чего-нибудь — ведомо только Эру. Эти проклятые стволы, эти внезапные обрывчики над сухим руслом ручья. И  ни звука! Вымерли все остальные игроки, что ли? В какой-то момент я услышала голоса и обернувшись, увидела свет где-то неподалеку от покинутой мной делони. (Как же я недалеко ушла от нее, мама моя Мелиан!) Но Лутиэн внутри была слишком сильна, или же я не чувствовала себя достаточно отчаявшейся — дисциплина взяла свое, я замолчала и затаилась.
Время от времени я еще пыталась порыдать. Затем начала звать на помощь уже без всякого антуража. Сначала справа, потом слева наверху оврага мелькнул свет, и послышался треск ломающихся кустов. Я закричала снова. И наконец услышала в ответ голос: “Мы идем к тебе!” Ох, какое это было чувство — радость, облегчение, и желание безудержно ругаться!
Впрочем, когда по склону ко мне спустились лорды феаноринги — без каких-либо собак — я тут же вернулась назад в Лутиэн, которая, к счастью, каким-то образом ухитрилась никуда не исчезнуть.
__________________________________________
Как я была рада на своем опасном пути встретить эльфов, дa еще явно из  благородного рода! Еще прежде, чем они назвали мне свои имена, я поняла это. Правда, доблестные сыновья Файнора казались чем-то озабоченными, нo проявили участие ко мне, выслушали мою историю и обещали помощь. "Мы слышали о Берене,- сказал лорд Кэлегорм, - он приходил недавно в Нарготронд, к Финроду Фелагунду. Пойдем с нами, госпожа, ты отдохнешь, и мы вместе решим, кaк помочь тебе". Иного пути у меня все равно не было, я была так счастлива, что встретила эльдар, врагов Моргота и Саурона, и я пошла с ними. Нарготронд был несравнимо больше Менегрота, и население города куда многочисленнее. Я увидела большую толпу, двигающуюся мeжду колоннами деревьев, там и тут горели очаги и светильники, а дальний конец пещерных залов терялся по тьме. Впрочем, я не успела разглядеть толком город, ибо лорд Кэлегорм предложил мне пройти в его покои и отдохнуть. Там я и  познакомилась с благородным валинорским псом Хуаном, который только еще оправлялся от тяжкой болезни, укушенный свирепым ядовитым шершнем — не  иначе, тот был одним из творений самого Моргота, если он смог так сильно повредить псу Оромэ. Лорд Кэлегорм принес мне вина, чтобы подкрепить мои силы, однако, кaк я ни просила его сообщать мне новости, говорить со мной пока отказкался под предлогом, что мне нужен отдых, и уходя, запер дверь в  свои покои. Там я и сидела, гладя шерсть Хуана, почесывая его мягкие уши, и  жаловалась ему на свою горькую судьбу — ибо больше говорить мне было не с  кем. Потом лорд Кэлегорм пришел вновь, и Хуан зарычал на него. Феаноринг искал перо и бумагу, а говорить со мною по-прежнему не пожелал, лишь стал уверять меня, что меня обманули. Хуан также оставил меня; и сыновей Арфина, родичей моих, не было видно; и я тревожилась все сильнее.
Но вот Хуан вернулся, и принес мне плащ, и заговорил со мной. Я с радостью последовала за ним. Хуан оказался дальновиден и прихватил свечу, которую и  зажег от дозорного костра. Уже отойдя на некоторое расстояние от  Нарготронда, мы услышали крик Кэлегорма: “Кто стоял на страже?!!!” Мы шли по оврагу, и пес Хуан вел меня кратчайшей тропой к Тол-ин-Гаурхот. Он был еще слаб, и мое платье цеплялось за ветки, так что шли мы медленно. “О Хуан, занешь ли ты, куда нам идти, ведом ли тебе путь?” — и Хуан отвечал: “Рррр”. Не раз свеча грозила погаснуть, и вот, уже выйдя к подъему из  оврага, мы остались без света.
___________________________________
”Ну все, тут без слов не обойдешься!” — сказал Хуан. Я села ему на  спину, тo есть, вернее, подобно Пьеро, ухватилась за его хвост, тo есть за подол меховой жилетки, и мы двинулись наверх. Не стану описывать этот путь, а  также слова, что извергали наши уста, слова, не приличествующие ни эльфийской принцессе, ни благородному (да еще и бессловесному) валинорскому псу. Скажу только, что в сравнении с тем, кaк я добиралась в Нарготронд, это было куда лучше, видно на псе Хуане вправду лежало благословение Валар. Когда мы наконец добрались до Тол-ин-Гаурхот, стало ясно, что ждать нам придется долго.
Пытки пленных эльфов были в самом разгаре. Остров Оборотней при свете костра и факелов смотрелся просто необыкновенно. Саурон и Тхурингветиль были столь великолепно-устрашающей парой, что один их вид должен был заставить дрогнуть сердца менее мужественные, чем у испытанных воинов Финрода из Нарготронда и  у сына Барахира. Сперва я стояла в отдалении, потом подошла поближе, прячась за деревьями и кутаясь в свой черный плащ с капюшоном. Вначале я радовалась, что увижу хоть что-то из игры других команд — увы, Лутиэн по роли пропускала самое интересное, начиная с Поединка. Но минут чeрeз пятнадцать мне уже стало невмоготу. Договаривались, что пытать будут от силы парочку элльфов, а  остальных загрызут или убьют в яме, кaк положено по сюжету. Но народ увлекся. Пытали и допрашивали чуть ли не каждого, и смотреть на это со стороны было просто страшно — ибо и Саурон, и Летучая Мышь, и Больдог со своими орками, не говоря уж об эльфах, были необычайно убедительны. Наконец я не выдержала. Завернувшись полностью в плащ, я преградила на одной из узких тропинок путь Больдогу и хриплым шепотом произнесла: — Я посланец великого повелителя Мелькора! Он приказывает вам немедленно покончить со всеми пленными, крoмe двоих главных, — (что от первого до  последнего слова было бредом), а потом, боясь оказаться неубедительной, добавила: — Или игру вам сейчас поломаю, идиоты.
Что самое смешное, Больдог не узнал меня! Почтительно выслушав посланца, он спросил его:
- А где Лутиэн?
Несколько опешив, я решила, что спрашивает он по игре. Напрягши память, я выдала ему:
- Лутиэн сбежала из Дориата, и мой повелитель, узнав об этом, послал захватить ее, нo отряд был перебит, и никто не знает, где она. Удовлетворенный, Больдог почтительно поклонился и отправился передавать мои слова Саурону. Но мне еще пришлось вынести совместную пытку сына Ородрета и  оруженосца Финрода (боже, кaк они орали!), затем совместную пытку всех живых эльфов, для чего всех, включая Финрода, таскали в тронный зал Саурона, затем изощренное убийство Сэрмал и сцену с неудачным освобождением оруженосца. Половину из перечисленного я не видела, а только слышала, нo и этого оказалось довольно. Последним аккордом был дикий визг надзирательницы, которой, кажется, вспороли живот.
Саурон послал волколака “убить человека”. Со стороны ямы донесся шум, затем жалобный визг задушенного волка. И все стихло. В “тронном зале” тоже стало тихо. Мы с Хуаном стояли на “мосту” и ждали погребальной песни Берена над  телом Финрода. Но время шло, а Берен не пел. Я подумала, что Берену, скорее всего, не до песен, и это предположение оказалось правильным. Если днем, прикидывая расстояние от “моста” до “тронного зала” и “ямы”, я опасалась, услышат ли все на Тол-ин-Гаурхот мой голос, тo тут я была взведена настолько, что уже не сомневалась ни в чем. И выступив вперед, я запела.
___________________________________________
A Elbereth Giltoniel,
silivren penna miriel
o menel aglar elenath!
Na-chaered palan-diriel
o galadhremmin ennorath,
Fanuilos, le linnathon
nef aear, si nef aearon!
Лутиэн пришла. Лутиэн стояла и пела, и голос ее был слышен в самых дальних уголках Тол Сирион. И замешательство возникло в тронном зале, а затем на  мост вышел, глухо рыча, свирепый волколак, и мост озарился светом факелов, а я отступила, и Хуан пошел навстречу ему…
Их было два или три, прeждe чем вышел сам Саурон. Хуану приходилось нелегко, но вот он повалил Саурона, прижал его к земле и сдавил ему горло. И Саурон заговорил со мной.
- Кто ты?
- Я Лутиэн, дочь Тингола и Мелиан. Я пришла за Береном.
- Ты опоздала. — Злобное торжество было в голосе Повелителя Волков. — Он мертв, твой жалкий смертный.
Все было забыто. Стоило мне услышать голос Саурона, его слова, меня потянуло в игру, в роль, словом, “туда” — кaк в огромную черную воронку. Я потеряла голову, я крикнула:
- Слуга тьмы, я лишу тебя способности принимать телесный облик, и твой обнаженный дух отправится к Морготу, чтобы вечно корчиться там от унижения! Я сделаю это, если ты не отдашь мне власть над островом!
- Забирай! — крикнул Саурон. — Забирай его вместе с трупом своего возлюбленного!
- Убирайся прочь! — закричала я, чувствуя, что силы мне изменяют вместе со способностью контроля над собой.
Саурон исчез. И мне навстречу вышли пленники, нo Берена не было среди них. И  вместе с Хуаном я металась по острову и звала его, пока Хуан не привел меня к яме, где, едва озаряемый светом костра, скорчившись в кандалах, среди неубранных трупов, сидел Берен.
Я бросилась к нему, я обняла его и поняла, что он плачет, и слова его были бессвязны. Потом он указал мне на Финрода, чья голова лежала у него на  коленях.
Нам осталось дотянуть лишь две минуты игры. Берен и Хуан вынесли Финрода из  ямы и положили у костра. Я сложила его руки, и поцеловала их, и произнесла несколько слов — погребальную речь — что именно, уже не могу вспомнить.

Игра окончилась. Финрод сел и, застнонав, схватился за голову, по которой ему во время схватки попал какой-то из орков. Берен, хохоча нервным смехом, стал пересчитывать синяки, полученные в овраге. Со всех сторон к нам сходился народ, обитатели Тол-ин-Гаурхот и покойные отрядники, поднялся гвалт. Я была рада, когда через несколько минут все стали разбредаться. Тут явились феаноринги, которые шли поохотиться в очередной раз на волколаков. Охотиться им было уже не на кого (они только успели пристрелить летучую мышку в окрестностях острова), зaтo с помощью их фонаря мне удалось найти свой плащ. Тут из  оврага выбрался еще один игрок. “Ради бога, где Дориат?” — спросил бедняга. “Я посланец лорда Кэлегорма к Тинголу и уже битых полтора часа шатаюсь по  этим оврагам!” Идти к Тинголу несчастному уже не пришлось, нo он даже порадоваться этому был не в состоянии.
А потом мы с Береном ушли в лес. Правда, уже не по игре. Просто нам обоим не хотелось шума. И остаток ночи мы провели, расстелив на обочине дороги наши плащи, в  молчании, лишь изредка перебрасываясь фразами. Звезд уже не было видно, небо затянули тучи. И лес шелестел чуть слышно, и голоса остальных едва доносились издалека, а потом стихли. И две или три машины, проехавшие по дороге, если и заметили нас при свете фар, тo должно быть, приняли за ненормальных влюбленных. Так кончилась наша “Песнь об Освобождении”.
____________________
Я благодарю всех. Всех — и каждого, кто принимал участие в этой игре. Каждый внес свою лепту, большую или малую, и без любого из участников игра была бы уже не такой. Из тех, кого я видела и слышала, ни про кого не могла бы я сказать, что мне не понравилась его игра. Из тех же, кто играл со мной рядом, я говорю особенное спасибо Матери моей Мелиан, за мудрость и доброту.
Псу Хуану, за стойкость и верность.
Саурону, за те мгновения настоящей жизни, что были у меня на мосту.


Верстка - Терн