История от Эльдарато. Игра "Сильмариллион экстрим". Архивы Минас-Тирита.

ЗОЛОТОЙ (история от Эльдарато)

1

Ветер
Потревожил сонную листву.
В тьме и в свете
Я тебе по имени зову.
Лес молчит,
Словно полк, лишенный короля,
Лишь в ночи
Кровоточат ветви...
Ветер,
Полуночный ветер мне сказал:
Чтобы верить,
Не нужны ни разум, ни глаза.
Здесь трава
До сих пор хранит твои следы,
Но в ночи кровоточат ветви.

Над лесной дорогой клубится пыль,
Тени глубоки у цветущих лип.
Лорд мой переменчивый, где ты был
В час когда сжигали мы корабли
домой?
Ты должен был остаться...

Ветер,
Это ветер стонет в темноте -
Метит
Прямо в грудь, открытую беде:
Без тебя
Этот мир, как дом, осиротел,
Без тебя
Кровоточит сердце.
Видишь -
Звезды бьют в древесный окоем.
Видишь -
Лес поет при имени твоем!
Выйдешь -
Ты из тени выйдешь, и вдвоем -
Ты и ночь - мне излечат сердце.

Встанет над дорогой прозрачный мост
От твоей руки до кленовых звезд.
Венчаный короной златых волос,
Ты склоняешь голову в ответ на мой вопрос:
Зачем ты не остался?..

Ветер
По лесным прогалинам летит,
Чтобы встретить
Твой приветный возглас по пути.
На земле
Без тебя мне некуда идти,
Кровь черна, словно двери ночи.
Ветер,
Подари мне сон или покой!
На рассвете
Я хочу смириться с пустотой,
До зари
Стать древеным соком и смолой
И застыть в этой долгой ночи!

Над лесной дорогой - седой туман,
Ветви, словно руки, сплетают сеть,
Лорд мой, неужели здесь все - обман?
Лорд мой, неужели ты и вправду встретил смерть?..
Ты должен был вернуться...
       Ветер,
       Это только ветер,
       Это только ветер...

2

    ...Ветреной ночью, когда сизые тучи уносятся к востоку - мимо нас, мимо согнутых кленов, чья листва кажется черной и скользкой в блеске редких звезд, мимо рябой поверхности озера, мимо нашего мира - этой ветреной ночью я выбираю удел барда. Это очевидный и холодный выбор - в нашем мире есть лишь два удела: удел супруга и удел певца. Нас было ровно 144, семьдесят семь пар. И выбор наш поневоле был парным. Тот, кто мог стать моим возлюбленным, выбрал удел одиночки.
    В моем сердце не было любви, но в нем были натянуты золотые струны. Они могли петь о чем угодно. Я знала, что путь певца - это путь страстей. Только золотые струны могут сделать их приемлемыми, превратить яд в мед. Певец спасается лишь своим искусством.
    Я принадлежу к колену Ингвэ. Я помню, как он собирал нас в поход. Тот, кто выбрал такой же удел, что и я, поднялся первым. Он желал видеть земли, полные света, и говорить о них. Он желал отковать свои чувства в золото слов. Поэтому я осталась - двум бардам нечего делать рядом друг с другом.
    Я проводила свой народ до границы Моря.
    Я помню, как отплывали их ладьи. Берег Моря был сер и серебрист - на него падал отсвет Благословенных земель. Призрачный, тревожный свет. Свет ожидания.
    Многие тогда отплывали за Море. Этот исход длился очень долго. Я поселилась на берегу, чтобы видеть все.
Я видела, как третье колено моего народа осталось без короля - он довел их до воды и пропал в прибрежных лесах. Они не могли ни плыть без него, ни повернуть назад. Часть их избрала нового вождя и ушла за ним, прочие основали Гавань. Она тоже была исполнена ожидания, ее цвет был серебристым и тревожным.
    А потом, много лет спустя, из прибрежных лесов вышел их король. Он вел за руку прекрасную деву. И дева обратилась к нам, ибо была старше и сильней короля:

- Я хочу представить вам своего супруга... Все начиналось на этом берегу. И все заканчивалось на нем.

* * *

    Долгие годы серебряных сумерек. Мне не было дела до королей, их лесных и морских держав, лиха с севера и дальней твердыни Врага. Только судьбы. Только судьбы.

    Посреди сумерек во мне поселился непокой. Ветер гнул деревья и гнал меня из дома. Я поднималась на скалу и смотрела на Море. Я не знала, что предвидение - часть моего дара, часть моего удела.

    Я помню, как сжалось мое сердце, когда на морских водах показался клин кораблей. Один впереди, остальные по бокам, расходящейся воронкой - так летают птицы под сизыми тучами. На одном из них был черный, блестящий флаг, усыпанный редкими звездами. Небо было серым и бессветным, в нем больше не было серебра. И гладь моря была серой и свинцовой. И лица тех, кто плыл на ладьях, были серыми. Их покрывал слой пепла. И в их глазах был пепел.
    В зарослях под скалами слышался визг и топот - лихо тоже знало, что из-за Моря плывут чужаки. Я лежала на скале меж камней и корней, и не знала, что кажется мне более страшным - лихо этого берега, или то, что идет сюда с другого.

    ...Они высадились под скалой - бесшумно, словно тени. Их ладьи причалили без единого всплеска. Потом по кромке вод прошли двое - они переговаривались жестами и шепотом. Я не понимала их языка.
    Один из них почтительно обращался к другому - и я поняла, что это отец и сын.
    Они были красивы нездешней красотой - опасные, острые, черные бриллианты. Их аспидно-красные плащи мокли в прибое, их грудь закрывала вороненая сталь. Их глаза были серы и пусты - в них стыла тень преступления. Их предводитель нес в руках шлем с длинным алым хвостом и обнаженный меч. Но когда он шел по кромке вод - его шатало от усталости.
    Они столкнулись с лихом в бессветном сумраке и вышли победителями. Под ноги им вонзались стрелы, словно по берегу шла незримая граница, за которую им не велено ступать. Но они ступили за нее. Они привезли с собой заморского барда - черного, опасного, в одеянии, усыпанном звездами. Он нес их флаг.
    Они разделились. Часть их погнала лихо вглубь прибрежной рощи, остальные сожгли корабли. Так я поняла, что у них нет пути назад. Они - завоеватели, преступники и герои - станут легендами этой земли.

    ...Я помню, как после их высадки возник просвет в свинцовом сумраке, и с небес полился бледный свет. В этом бледном свете в мой мир вошли тени. А потом в небес хлынуло золото. И небеса оказались полны бездонной синевы.

    Однажды после полудня у моего дома мелькнул черно-алый плащ. Я затаилась. Раздался стук в дверь. Я видела только полы плаща и носок сапога, вымазанного глиной.

- Бард номер раз! - раздалось из-за двери. Фамильярность завоевателя была непростительна. Я живо представила, как они вламываются сюда своим обычным порядком - вооруженным отрядом - и поливают презрением бедность моего жилища, разносят в щепки мой очаг и не оставляют после себя ничего, кроме вины и пепла. Мне свело скулы.

    Я открыла дверь. Открыла дверь... Зачем я открыла дверь?
    Головой вперед, смеясь и путаясь в плаще завоевателей, на меня упало солнце.
    Золотое, синее, как бездна небес, в сапфировом венце и сапогах, вымазанных глиной.

Так я познакомилась с Финродом Фелагундом.

    ...В этот момент тревога покинула меня. Ожидание закончилось. Море больше никого не пошлет сюда. Берег Благословенной Земли истощился. Серебряный свет сменился на золотой.

    Он совершенно не походил на своих заморских собратьев. На всех них лежала печать вины. Он был беспечален. Его янтарная масть была сходна с моей, а не с их. В нем текла четверть моей крови. Его глаза были так же черны. "Э, да на тебе цвета моего Дома!" - сказал он. Это была правда. Возможно, она тоже имела некое отношение к предвидению.
    Он очень много смеялся. Его слова удивительным образом противоречили его манере говорить.

Он молчит, но это молчание воспоминания.

- Она клялась ждать меня на том берегу... Она подала мне на прощание хлеб... Я настораживаюсь - впервые.

    ...Он рассказал, как на Тот Берег пала тень. Как возвысился Враг и с небес обрушился град - предвестник будущего льда, и стучал по стеклу перевернутых праздничных кубков, брошеных посреди торжества, как два из трех их Домов - черный и белый - сидели по разные стороны стола и града, разделеные ледяным рубежом, как они были беспечны, пока не погас свет, пока не поднялся плач и крик, пока не был убит брат Ингвэ - глава их рода. Он рассказал, как все они клялись отомстить за его смерть в свете факелов, как он решил идти за Нолофинвэ, потому что сам Нолофинвэ поклялся идти за Феанаро, а Феанаро натворил бед, Нолфоинвэ же получил благословение на исход, ибо желал не мести, а справедливости, и про то, что сам он желал лишь верности и милосердия, как Тот Берег не отпускал их, испытывая их терпение, и про то, как их бросили Изначальные Владыки. И про то, что предрек им на прощание Владыка Судьбы. И про камни Феанаро он тоже рассказал.

    ...Мой мир неожиданно стал очень плотным. Нейтральных территорий больше не существовало. Мой дом оказался пограничной точкой владений Нарготронда. Судьба его лорда была передо мной как на ладони.

    Я написала о нем балладу ветреной ночью, под шелест листвы. Слова были горькими, потому что за ними стояла смерть. За всеми калаквэнди стояла смерть. Были они изгнанниками или нет, здесь они испытывали себя на прочность. Я боролась с этим чувством с помощью невесомых образов, чтобы сделать горечь легче. Когда движешься к смерти, остается только легкость, только легкость.

Я выношу две бутыли крепленого вина. Хлеба у меня нет и никогда не было, и я знаю, что не будет. Барды не подносят хлеба. Только вино.

    ...Мы пили вино поэзии на пороге моего дома, и ни одна мысль не шевельнулась в моей голове! Ни одна мысль не свернула в сторону понимания того, что происходит. Я знала это с самого детства. Я должна была быть мудрой и осторожной. Но мой тысячелетний опыт мне отказал. Я путаю теркенья и апакенья. Лучше бы я вовсе не знала об их существовании.
    Финарато выливает одну бутыль в свою кожаную флягу, другую мы распиваем по дороге к Нарготронду.
    В Нарготронде короля приветствуют на запрещенном языке.
    Нарготронд великолепен. Его обитатели прекрасны и веселы. Вино поэзии ударило мне в голову. Я долго наблюдаю ход образов - белые калаквэнди в черноте подземных чертогов и черные калаквэнди - подданные Феанаро - под белизной небес в чистом поле. Есть еще синие калаквэнди - подданные Нолофинвэ - и они прячутся в синем лесу, но тут меня пробирает смех. Ужасное сочетание - синие калаквэнди...

    ...Мы отправляемся на охоту как на авантюру. Тихо-тихо крадемся по косогору, шепчемся и смеемся в плащи. Вино пьется, жизнь удается. На открытых пространствах нас встречает разведка владыки Тингола - она курирует огромные территории, сопровождая путников и отстреливая лихо. Кое-как поприветствовав их - в силу запрета на родной язык, не иначе - группа охотников превращается в большой отряд, потому что дориатская разведка любезно следует справа и слева. Полный парад распадается перед Минас-Тиритом, куда Финарато отправляется проведать своих собратьев. Ясно как день, что охота - это одно хорошее название для многих других вещей. Перед Минас-Тиритом светло и пусто, там носятся кони Оромэ и духи грядущей охоты.
    Они рассказывают мне много такого, что мороз по коже. Как кони Оромэ топчут порождения Врага, как легко пустить в цель стрелу, как веселится сердце от азарта лова, поскольку настоящая охота - это охота на лихо, а не на бедное зверье, как подгулявшие квэнди мажут мимо цели, и как Оромэ ярится, порицая мазил языком благословенных земель.
    Много времени проходит, и охота делается мне мила. Но из крепости выходит Финарато, политика выбелила его лицо, и я прибегаю к вину. Бесконечная бутыль не кончается уже половину вечности, из нее пили все, кто проходил мимо, и духи охоты в том числе. Дела в крепости неважные. Она еле выдержала второе нападение.

    Поредевший отряд обступает своего короля, который едет в белый свет в неизвестном направлении. Финарато едет безоружным - его щит и меч остаются в траве, и ни у кого из воинов отряда не хватает на них рук. Еще сильнее веселясь на ход образов в моей голове, я поднимаю королевское оружие. Невесомое, заморское оружие. На нем нет ничьей крови, ничьей крови.
    ...Но ей суждено будет пролиться. Таков язык щитов и мечей. Они говорят языком крови. Тот, кто держит их у себя, готов объясняться этим языком... Мне стоит выбросить их в заросли ельника, пока не пробил час, не пробил час. Пока мы движемся к Гэлиону и все вокруг меня залито золотом - и огромные еловые лапы, и земляничные прогалины, и белый королевский плащ, и черная конская грива. Пока не поздно, пока не поздно.

    ...За Гэлионом мы встретили людей. В этот миг я выбросила королевское оружие.

    Непередаваемая встреча. Наш отряд застывает на одном берегу, а люди - на другом. Нас разделяют воды, распадок холмов, языковой барьер и стада пасущейся скотины.

Они назвали себя "дАры".

Общий хохот.

Солнце садится. Подданные государя разбрелись по полю, а сам он лежит в траве, обсиженный людьми. Кто-то из подданных нашел выброшенное мной оружие и принес королю. Теперь люди обсуждают, что намалевано на щите. Я ухожу на вершину холма, чтобы слушать тишину, слушать тишину.

Тишина звенит. Далеко разносится от подножия хохот двух народов... На вечернем небе плавают воздушные замки. Над холмом показывается голова Финарато.

Финарато бьет меня в бок острым локтем.

Солнце садится. Люди внизу жгут костры и готовят пищу. Подданные короля бродят по окрестностям.
Мы спускаемся. Некуда спешить. У костра короля берут в оборот женщины - очевидно, их интересуют наши взгляды на приготовление еды. А меня берет в оборот человек, который до того говорил с Финарато. Его зовут Ладар, и из него вышел бы отличный бард.

Он приносит разбитый инструмент в похабных рисунках, в котором за лигу чуется работа одичавших квэнди.

Я пробую эти струны, и они худо-бедно звучат, но чтобы уяснить, где поселилась фальшь, я иду по всем ладам грифа. Иду, иду... вслед за собственной прихотью...

Я не уверена, что на этом доме для музыки получится баллада, но надо оправдать престиж своего народа. Поэтому я пою про принца лесов, который всем хорош, да далеко, за листвой, за границами судьбы, прощай, прощай, тебя я не увижу. Слезная женская история.

...Наверное, на моем лице отразилось то, в чем ни один квэнди себе не признается. А именно, что пришедший следом атани, не разумеющий, где Эру, где Илуватар, где проза с поэзией, а гда 15 детей из головы, в одночасье разглядел самую сердцевину чужого сердца. Инструмент выпал у меня из рук.

- Тебе, Ладар, дан великий дар, - сказала я. - Ты видишь то, что мы видеть не можем. Не злоупотребляй им никогда.     ...И в этот миг с берега раздались крики. Это были другие люди, наконец добравшиеся до гэлионских берегов.

    Эти люди были и вправду совсем другие. Крикливые, машушие руками, готовые на спор. Оба потока атани смешались, завертелись, как трава в котле, и тут с другого холма к ним ринулась лиходейская тварь. Она тоже завертелась среди них, Финарато подхватил оружие и полетел вниз, в людскую гущу. Криков стало вдвое больше. Потом клубок распался, выплюнув лиходейскую тварь. Люди долго рядились и ругались на щит и меч, и тут я неожиданно возжелала одиночества. Поэтому я забрела вдаль, пересекла Гэлион и отправилась куда глаза глядят.

    В косых лучах заката я шла по холмам, и на душе у меня было легко. Потому что слова атани не были истиной: я не любила лорда из-за Моря. Любовь измеряется желанием отдать свою жизнь за другого. Я понимала, что не хочу отдавать свою жизнь за него. Я хочу прожить ее на краю его судьбы... Но я отдам свою жизнь за право говорить о нем правду.
    Правда о нем. Я хотела бы знать ее - между опытом и беспечностью, между свободой и долгом, между роком и любопытством, между двумя берегами. Тяготы обоих из них веселят его, и я не знаю, почему. Тот, кто разделит его веселье, познает свет. Тот, кто любит его, будет страдать. Тот, кто не хочет страдать, должен держаться от него подальше. Но тот, кого затронет его судьба, познает только радость, только радость.
    Я шла по закатным полям - мимо безветрия и тишины - и была счастлива.

    Я помню, как село солнце, как утихли звуки боя с севера, далеко разносившиеся в тишине, как зажглись мои светильники, и к очагу пришли синдар. Они пели и рассказывали древние легенды про государей, возлюбленных и поэтов. Я говорила про неведомый доселе народ, что повстречался лорду Нарготронда за Гэлионом, про их предания о 15 детях из головы и о том, что они рождены для счастья. А для чего рождены мы, неведомо, потому что наши крепости непрочны, наши возлюбленные за Морем, наш мир полон лиха, и 15 детей из головы - про которых мы знаем все - не изменят нас, не изменят нас... И безветрие несло над ночью наш смех.
    Посреди него раздвинулись ветви, и из тени вышел лорд Нарготронда. В его руках было вино. Точная копия слов, которыми я пыталась побороть знание о смерти - давно, много лет назад. Однако мое сердце ничего не сказало мне, ничего не сказало мне...

- Айя, Финарато! Как дела в твоем королевстве? - рассмеялась я. Его лицо в сумерках было призрачным. Когда он сел напротив, я не могла понять его выражения.

- Мое королевство в полном порядке... - произнес он, улыбаясь. - Мы бились под Минас-Тиритом и спасли все, что можно. Нарготронд в безопасности, мой народ доволен... Все в порядке кроме того, что я убит. ... Я была уверена, что ослышалась.

Я вырвала у него вино и выпила, сколько не собиралась. Тут в моей голове все сопряглось, выявилось и истолковалось. Какое лихо тянуло меня за руку, когда я дала ему вино, кровь поэзии, и позволила поднесли себе? Какого лиха мы пили его здесь, на пороге моего дома и не понимали, что происходит? Мы оба знали, что вино поэзии - это страдание, это несчастный удел и грядущая горечь, и были беспечны. С девой из-за Моря он познал благодать хлеба. Слава Эру, что все вино он выпил с другой девой, на другом берегу, потому что соединять то и другое невыносимо.

Мне было, что сказать на это, но я вовремя закрыла рот. Вместо этого я спросила:

    "Как глупо повторяются слова, - думала я, - Как жестоко они повторяются".
    Мне было очень горько. У меня нет способа бороться с горечью, кроме того, каким пользуются все барды. Я повторила балладу, убившую моего лорда. Все должно быть повторено - и этим закончено. Меня обступила тишина сиротства. Я повторила и другую - ту, что слышали люди. И последнюю, про отход ко сну. Про отход к вечному сну.
    ...Я не смоторела на его лицо. Не хотела видеть, что там происходит.
    Я завидовала ему - имеющему слезы. У меня их нет, и никогда не будет - как и хлеба - я променяла их на кровь слов.
    Но кровь поэзии - она льется только из сердца. Я боялась захлебнуться. Поэтому я встала от очага и покинула свой дом. Я покинула свой дом, на пороге которого лежал мой друг и мой лорд. Я покинула дом, пока он не пуст. Я не намеревалась возвращаться.

    ...В темноте кто-то тронул меня за плечо.

- Кто здесь? - равнодушно спросила я. Мне в глаза ударил свет.

Ходы под Нарготрондом явились последней каплей.

    Было ясно, что он не отвяжется, и было ясно, что надо идти. Потому что идти было некуда.

    Я плохо помню дорогу во тьме - мимо чужих крепостей, мимо сторожевых огней, мимо высокого дыма, что стоял над холмами. Но я хорошо помню три камня, источник розни, крови, смерти и судьбы. Их свет был холоден, ярок и бесполезен - также, как каждое из моих слов. Бесплотные слова, пустые погремушки. Глядя на камни, я вдруг поняла, что слепну. С этим ничего нельзя было поделать. Я знала, что слепну, потому что ничто не стоит внимания. Ничто не стоит сочувствия. Мой лорд умер, и отныне не на что смотреть.

    ...Выцветшее утро. В его молочном тумане темнела громада Ангбандских ворот, где собирались мстительные рати моего народа, черные калаквэнди, закованные в броню и собственную ненависть. Это был прорыв осады Ангбанда. Я не разбирала флагов, одежд и знамен - только крики, только крики. Я шла между воинами, лордами, ранеными и атакующими, не зная, что я здесь делаю. Перед воротами стояли дети Феанаро со своими дружинами - Маэдрос и Маглор, горделивый авангард... Потом ворота раскрылись, сожрав передние ряды, и затворились снова. Я оказалась внутри.

    Военнопленных развели по башням и камерам, мне досталась одиночка. Крошечная, тихая, добротная одиночка. Я не знаю, сколько времени провела в ней - мне было все равно, все равно.

    Наконец, дверь распахнулась.

Ангбанд был огромной северной страной. Большая неожиданность для тех, кто считал его банальной военной крепостью. Мы довольно долго плутали между костров, кривых дорог и построек, пока не дошли до нужного места. Это была добротная темница, называемая "Валинор". Говорят, ее панически боялись как пленники, так и сам персонал.
Картина внутри башни была удручающей: у очага сидел орк по кличке Окорок - к нему поминутно обращались, и он лениво поворачивал голову с измазанным пищей ртом. Может быть, это была не пища. В центре зала на веревках висел мой сородич, я отвела глаза. Но там, куда я отвернулась, было еще хуже. Лиходейское созданье, бурча, делало с прикрученным пленником то, что мой народ делает только при свете звезд и добровольно. Мне стали совершенно ясны слова: "К счастью, я умер". Шваркнула перегородка.

- Гвиндор! К тебе гости!     ...Он был очень молод. Невероятно молод - сирые земли почти не оставили на нем печати. Я вдруг вспомнила, когда он попал сюда. Он и не видел сирых земель.
    Дверь закрылась. Мы уставились друг на друга.
    Вблизи он выглядел страшно. Обметанный рот, запавшие глазницы, скрюченная поза. На нем была белая одежда народа Финарато, которая в первую минуту показалась мне ослепительной. Гораздо позже я поняла, что это местная тюремная роба в мерзотных кружевах и рюшах, в которой за лигу чуется ночная рубашка морготовых прислужниц.

Он напрягся, впиваясь в меня глазами. Он думает, решила я, что это вражеская уловка. Он был вправе думать что угодно.

Гвиндор дернулся, порываясь вскочить - я подняла руки:

- Послушай... Я тебе не враг. Я могла бы сказать тебе: никому не верь, твой лорд жив и ждет тебя. Возможно, это было бы милосердием... Однако это была бы ложь. Твоего лорда убил балрог, я видела его мертвым, потому что его душа приходила ко мне... Но я хочу рассказать не об этом.

Мне вдруг стало холодно от одной ясной мысли - лучше осознанная смерть, чем мучительные колебания, лучше никогда не увидеть сирых земель, чем жить в них с пустотой между ребер.

- Я не стану славить верность и твоего лорда, - произнесла я. - Я просто хочу рассказать тебе историю своей жизни. Она очень обычна и не очень интересна. Но она связана с твоим королем. Я чувствую себя виновной, и по большому счету мне некому об этом рассказать. ...В темнице было сыро и промозгло, снаружи неслись крики и орочий лай, но по мере того, как я избывала слова, на меня падал покой, падал покой.

"Это дитя умрет, - поняла я, - и оно умрет страшно."
Снаружи раздались шаги и окрики.

Стена была неплотной, и за ней действительно кто-то сидел. - Да.
- Это мой отец. Он здесь уже давно, и ведет себя странно... Это даже смешно, но он не знает, что я так близко. Я постоянно боюсь, что здесь узнают, кто мы друг другу... Не представляю, что тогда будет... Сказать было нечего. Хорошо, что у меня нет родни.

Не знаю, сколько мы сидели так, пока не щелкнула перегородка. "Выходи!" - сказали мне. Я вышла.

...В сумерках я шла назад. Невозможно измерить остановившееся время. Недалеко от ворот мне встретились люди. Я с трудом узнала их. Это был Ладар со своей женой.

Ладар с женой переглянулись.

    Я дошла до своих земель в полной тьме. Я их не узнавала - они пестрели людскими поселениями и новыми тропами. Минас-Тирит был брошен. Здесь шла физически ощутимая граница между моим миром и владениями Врага. Я ходила взад-вперед по этой границе, не зная, где был убит мой лорд. В груди у меня заныло и я опустилась в траву. Я хотела бы убедить себя, что это усталость. Я очень опасалась своего дара предвидения. Потому что в какой-то миг я увидела Финарато - так, словно это он, а не я, шел из Ангбандских башен, шел, чтобы упасть на том самом месте, где лежу сейчас я. "Ты бредишь, - сказала я себе. - Твое вино поэзии обратилось не в мед, а в яд". Мертвые не возвращаются, и теперь в этом виделось большое благо.
    Мне стоило явиться в Нарготронд, чтобы обещание, данное Гвиндору, не оказалось брошенным на ветер. Но я не желала видеть Нарготронд иным, чем прежде. По счастью, на дороге к дому мне встретилась сестра Финарато Галадриель, и я рассказала ей. Мы сидели в траве и делились своими печалями. Какая-то нарготрондская дева слушала наш разговор, потом вскочила и понеслась в свою крепость. "Чтобы весть разнеслась, надо сказать о ней женщине", - подумала я.

    В моем доме пели. С большим удивлением я слушала живые, звенящие голоса. За время моего отсутствия мой дом обзавелся столом и высокими скамьями. Боюсь, он больше мне не принадлежал.

    В эту ночь погибший накануне Нолофинвэ прощался со своей землей. Его сын Финдекано принимал решение вызвать Моринготто на поединок. Феанаро, сжегший в битве себя и наместника Врага, плыл в Благословенную землю, Маглор дал слово никогда не обнажать оружие, несколько вождей атани присягнули на верность квэнди. Люди входили в нашу жизнь, в наш язык, в наш мир. Они разбирали стены мертвого Минас-Тирита, чтобы строить из обломков корабли. В эту ночь Берен встретил Лютиен.

    Утро следующего дня. Ничто ничего не предвещало. К полудню у моего дома раздался звук копыт. Это был Кайрэ - подданный Владыки Охоты.

Прибрежным строением было образованием под названием "Паутина Вайрэ", и мое знание о нем сильно расходилось с мнением.

    У меня в груди заныло. Я знала о Паутине Вайрэ - как знала все на этом берегу. Видимо, за время моего отсутствия в нашем королевстве что-то подгнило.

    Я пошла к берегу, мыслено готовясь к словесным боям. Вот из-за береговых скал показался мыс. На мысу стояли Владыка Охоты и Владыка Вод. И еще некто. Зрение мое стало стремительно улучшаться. Но я плохо видела против света. У некта были янтарные волосы и синяя одежда. Он обернулся. Я испытала подлинный ужас. Это был Финарато, лорд Нарготронда.
    Застыв посреди береговых ковылей, я напряженно соображала, что бы это значило. На Финарато не было герба. Ни белого, ни какого другого. А значить это могло только одно: метрвые не возвращаются, и передо мной развоплощенная феа, в приступе жестокости решившая облететь места своих былых владений. Паутина Вайрэ отступила на последний план и совершенно там потерялась. Иметь дела с распавшимся духом былого товарища мне не хотелось. Но Владыка Охоты заметил меня и повелительно махал рукой.

Он развел руками.

Мне не было дела до того, что его путь навсегда разошелся с путем моего народа. Я видела, что решение Владыки Судеб гениально. Потому что на этих берегах нет ни одного лорда моего народа, который в состоянии был бы променять свое бессмертие на один обет.

Финарато почернел лицом.

Его лицо освещал золотой полдень. Я поняла, что вижу его в последний раз.

...Финарато шел по огромному полю, утопая в траве. Он шел в свое королевство неспешной походкой вполне счастливого человека. На мыс вернулись Владыки Стихий, и к ним спустился орел.

...Финарато шел по полю, солнце било в его спину.

    ...Финарато шел по полю - почти неразличимый в траве. Он неотвратимо приближался к своей судьбе. Я закричала. Крик предшествует словам - в моем случае он завершал их.
    Чтобы знать - не нужно быть свидетелем. Все кончается на этом берегу. Все начинается на нем.

    Я знала, что у той истории, что сейчас произойдет, будут свои барды, свои свидетели и свои рассказчики. Земля под моими ногами стала красной. Она жгла мне ноги. Моя покровительница - Варда, а не Ниенна. У меня тысячу лет назад кончились слезы. Сейчас у меня кончились слова.

    Я взяла лодку и отплыла в Валинор. Потому что это единственное место на земле, где слово "Увидимся!" может оказаться правдой.

3

P.S    Это вино. Это не яд и не кровь.
   Это вино. В нем нет ничего, кроме меда.
   Солнечный хмель - источник для терпких слов:
    Такова его природа.

Пусть плачет о смерти тот, кто не смог одолеть немоту.
Пусть тот закроет глаза, кто привык к полутьме,
                           кто не может стоять в свету.
    Я знаю, что свет слепит,
   Я знаю, что боль поет,
   Я знаю - душа звенит,
   Когда оборван полет.
Пусть тот клянет свой удел, кто слаб идти до конца.
Пусть тот страшится судьбы, кто все рассчитал,
                           кто не видит ее лица!
   Я знаю, что кроткий - чист,
   И радость - его причал.
   Я знаю - лишь тот смолчит,
   Кто от рожденья молчал...

Это вино. Зачем ты выпил его?
Выбрать свой путь - твое врожденное право.
Но это вино - и поздно жалеть того,
Кто открыт его составу.

Я знаю - дрожит рука, когда отвергает сталь.
Я знаю, что лучший щит - забвение и печаль:
   Они - броня
   Для слишком скупых сердец...
   Достанет ли нам огня,
   Что нам отмерил Отец?
Я вижу пропасть меж криком и словом - она глубока.
Пусть плачет о смерти тот, кто думал, что смерти нет,
                            что она легка.
   Когда сожжены мосты,
   Моря переходят вброд.
   Но знал ли об этом ты,
   Ступая на тонкий лед?
         Из раны сочится мед,
         Пока твоя боль жива.
         Я знаю, что кровь пойдет,
         Когда иссякнут слова.

08.2002


	Отзывы Архивов	Хранители Архивов