Не стреляйте в музыканта. Он играет, как умеет.

Надпись в салуне.

       Заранее прошу не судить данное словоизлияние строго, а также не бить автора, в том числе ментально, если в тексте найдется несоответствие как по хронологии, так и по именам героев, а равно по их словам.

Недосказанная сказка

       - Эйлинель, дочка, ты где?
       Женщина устало поднялась с колен. Огород даже сейчас, в начале октября, требовал внимания и ухода.
       - С кем это ты там разговариваешь?
       - Тетя, я сейчас!
       Из-за дома вышла стройная светловолосая девушка и, мягко ступая стоптанными башмаками по пучкам жухлой ботвы, направилась к женщине. Та смотрела на нее задумчиво, потирая поясницу и слегка потягиваясь после утомительной работы.
       - И кто же это был?
       - Горлим заходил, спрашивал о тебе.
       - И только? Ох, девочка, не по душе мне эти ваши встречи. Сколько раз говорила - не пара он тебе.
       - Тетя!
       - Что "тетя"? Не нашего полета эта птица. У него семья богатая, в доме все мужчины, да и родни немало и здесь, и по другим местам. Взгляни-ка лучше на Гилдора. Не видишь - мается парень. Как неделю назад поговорил с тобой, так до сих пор словно в воду опущенный. И чем он тебе не глянулся. И работящий, и веселый, и слово свое крепко держит. А теперь еще, как и мы, один-одинешенек стал. Хоть пожалей его. Знаешь ведь, что стало с его отцом.
       Девушка подошла и встала перед теткой. Пальцы, тонкие, но сильные, переплелись и быстро резко сжались у груди.
       - Но я не люблю его, тетя. Да, мне очень его жаль. Но я люблю другого. Я люблю Горлима, ты же знаешь.
       - Ах, детка, кто знает, кто знает: Да и отец Горлима не дает своего согласия. Знаешь, что это значит?
       - Да, я знаю, знаю.
       - А может, ты думаешь, что раз Гилдор сейчас так куражится, то и дальше от него проку не будет? Ошибаешься. На моей памяти не раз бывало, что именно такие разбитные вроде парни становились лучшими мужьями. Просто они любили своих жен, и Гилдор тебя любит:
       - Нет, тетя, не любит! Может, ему кажется, что он меня любит, но тут другое. Просто он решил взять меня в жены, и все тут. Вот и уперся.
Женщина хотела опять что-то возразить, но тут на улице послышались крики, звон колокола и пение свирелей. Начинался праздник.
       - Ладно, дочка, поговорим об этом позже. А сейчас давай приоденемся и пойдем вместе со всеми на поляну.
       На поляне собрались почти все жители деревни. Не было лишь тех, кто нес службу на заставах. Ради этого дня даже охотники выходили из леса, так и не добыв зверя. Что же говорить об остальных. Праздновали День Прихода, в который Беор Старый, тогдашний правитель, привел людей в эти места. Ныне народом правил его правнук Бреголас, который и созвал селян.
       По заведенной с тех пор традиции на окраине деревни были поставлены большие столы. Жители с утра принесли свои припасы, утварь, скамьи и, чуть солнце начало клониться к западу, Бреголас велел ударить в деревенский колокол. Вскоре поляна была полна, все уселись на свои места, и правитель велел наполнить большую чашу тонкого стекла - подарок одного из князей эльдар. Удивительным ее свойством было то, что, наполняясь, она не тяжелела, и даже ребенок при желании смог бы удержать ее в руках, полной до краев.
       - Жители деревни, люди племени Беора! Уже сорок четыре года прожили мы в этих землях, допущенные сюда лордами нолдор. И наша жизнь, хоть и по-прежнему трудна, здесь стала все же легче, нежели там, откуда мы ушли. Я еще помню те годы, когда мы шли сюда, терпя великие невзгоды: Бреголас говорил, а Ладвен смотрела на Ангрима, сидевшего за столом напротив нее. В том, кто куда садится на празднике, не было раз и навсегда заведенного порядка. Но чтобы такой уважаемый человек сел именно здесь: С тех пор, как сын Ангрима, Горлим, стал ухаживать за Эйлинель, племянницей Ладвен, почтенный муж стал заметно холоден с женщиной. Несколько лет назад овдовев, он стал замкнут и угрюм. Теперь же, заметив Ладвен, он кривился, словно увидел на дороге змею, и, пробормотав из приличия "Дбрй днь", быстро отворачивался.
       И все-таки Ладвен казалось, что не Эйлинель сама по себе была причиной такого поведения Ангрима. Что-то в нем казалось женщине странным, непонятным и не имевшим обычного объяснения. Все-таки не мог отец Горлима так возненавидеть возлюбленную собственного сына лишь за то, что та была бедна и с виду не так крепка, как другие девушки.
       Одиночество. Вот что главное. Ангрим боится его, боится потерять для себя сына, не хочет делить его любовь с кем-то еще. Но как подойти к нему, как сказать об этом такому гордому человеку? В это время до Ладвен дошла очередь сказать свое слово над чашей, которую Бреголас, как заведено, пустил по кругу. Может, сейчас ей удастся сказать то, что тронет душу Ангрима.
       - Как всегда, в этот день я вновь благодарю всех вас за вашу доброту, за то, что дали мне и моей племяннице приют и возможность жить здесь дальше. Я помню годы наших скитаний, хотя они, наверное, были не так тяжелы, как приход в эти земли наших предков. И сегодня я хочу сказать: если будет так, что у кого-то в жизни случится: неприятность, то пусть же всегда найдется для него и утешение.
       Ладвен села, но на сердце было неспокойно. Кажется, она не смогла выразить то, что хотела. Не нашла сразу действительно нужных слов. Утешение. Да Ангрим его уже нашел в сыне. Но если для Ладвен лучшим утешением будет счастливое замужество племянницы, то Ангрим, похоже, видит свое в постоянной близости сына. А может, и это не совсем то, что его гнетет? Что же это может быть? Ладвен украдкой взглянула на Ангрима. Тот, словно почувствовав, повернул голову и тоже посмотрел на нее. Просто посмотрел, без злобы или презрения. Кажется, может, действительно, только кажется, но в глазах стояла лишь горечь. Ладвен было слишком хорошо знакомо это чувство:

       Мутные клубы затягивали небо. Слишком быстро для обыкновенной грозы, слишком часто сверкали молнии, а гром был неестественно оглушающ и долог. Гвэйнор спешил закончить заказ.
       - Скажи Эйлиан, чтобы поторопилась. Сейчас начнется ливень, и она может вымокнуть, не дойдя до кузницы.
       - Хорошо, я мигом!
       Когда тебе 18 лет и ты девчонка, побегать на виду у парней, раскрасневшись и сверкая босыми пятками, подразнить их бывает так приятно. А они уже давно заглядываются на маленькую, но ловкую свояченицу кузнеца.
       - Эйлиан, тебе Гвэйнор велел поторопиться!
       - Уже иду, все готово.
       - Там такая грозища идет, торопись!
- Ну уж и грозища. Опять едва покапает, и перестанет. Будешь снова воду таскать на грядки.
       Молодая женщина обернулась вглубь комнаты.
       - Мама, присмотри за малышкой, пока я отнесу обед.
       - Иди-иди, дочка. Гвэйнор уж заждался, да и гроза вот-вот грянет.
Женщина, подхватив одной рукой корзинку, а другой подтянув широкую юбку, спустилась с крыльца. Порыв ветра разгладил складки на большом животе.
       - Иди-иди скорее, а то гром как бахнет, ты и родишь среди дороги, - прыснула младшая сестрица.
       - Типун тебе на язык, дурочка, - мать выглянула в окно. - Заходи сама в дом, пойдет ливень - вымокнешь до нитки.
       - Подумаешь, может, я пить хочу. Вот встану, голову задеру, вода сама в рот и упадет.
       Тем временем тучи надвигались все быстрее, охватывая поселок с двух сторон, словно брали в клещи. Вот уже между ними осталась тонкая, как ремешок, полоска яркого синего неба, вот они сошлись:
       Такого грома Ладвен не слышала ни раньше, ни после того дня. Уши заломило, схватившись за голову руками, она от боли согнулась пополам. Ошарашенно затрясла головой, ничего не слыша, повернулась: Кузница полыхала. Ладвен показалось, что на пороге в багровом ореоле замерла фигура женщины, и в следующую секунду метнулась - туда в огонь.
       - Эйлиа-ан! Сестрица!
       Девушка бросилась к пылающей кузнице, пламя выбросило навстречу ей огненный столб. Ладвен отшатнулась, и вдруг узнала в нем сестру.
       - Эйлинель, где Эйлинель?!! - голос сестры из огня был жутким, душераздирающим. - Где моя дочь?
       - Я сейчас, сейчас, - Ладвен, вспомнив, как Гвэйнор однажды тушил на себе вспыхнувший фартук, бросилась к сестре, обжигая руки, повалила ее и начала засыпать дорожной пылью.
       Дождя все не было, гроза оказалась неожиданно сухой и потому особенно страшной. Женщина продолжала кричать. Вдруг она, когда девушка уже почти сбила пламя, вцепилась в сестру:
       - Что с Эйлинель? Где моя дочь?
       - Тихо, сестрица, она дома, с мамой, успокойся.
       - Дома? А что с нашим домом?
       - Что-что, да ничего, все хорошо, посмотри!
       Вслед за Эйлиан и Ладвен оглянулась и обмерла. Их красивый добротный дом горел, почти как кузница. И никого не было рядом.
       - Ладвен, спаси ее, спаси дочку! Беги к ней! - Эйлиан отпустила руку сестры. Ладвен взглянула на нее и поняла, что выполнить эту просьбу - последнее, что она еще может сделать для сестры. Женщина была мертва. Дом, как и кузница, напоминал громадный костер. Краем глаза Ладвен заметила, что горят и другие дома - те, что стояли рядом с кузницей. Зайти в дверь было немыслимо. Девушка подбежала к окну - слишком маленькому для взрослого, но достаточному для ребенка или юркого подростка. Она уже собиралась влезть внутрь, когда увидела племяшку. Бабушка собиралась бросить ее на улицу - ничего, если ушибется, лишь бы удалось подальше откинуть от стены. Ладвен схватила ее, крикнула:
       - Мама, скорей! Крыша трещит!
       - Мне уже не выйти, прощай, дочка! Вот, держи еще это! Пусть о тебе позаботится Эйлиан.
       Из окна вылетела маленькая коробочка, та самая, которую мать недавно показала ей. О том, что в ней лежало, Ладвен догадывалась, но точно не знала. Машинально она подняла горячее дерево. И тут обрушился чердак, а затем и весь дом превратился в груду пылающих бревен.

       Эйлинель и Горлим стояли напротив друг друга, и он держал ее за руки. Ладвен решительно подошла и разняла их.
       - Тетя! Мы же не делаем ничего дурного! Мы просто разговариваем!
       - Вот когда его отец даст согласие, тогда и будете за руки браться.
       - Он даст его, - Горлим выглядел решительно. - Отец упрям, но я упрямее.
       - И будет ли в этом прок, если ты не поладишь с ним добром? Пойдем, девочка, дома полно забот. Ты что, забыла - у козы должен скоро родиться козленок. Ее нельзя оставлять надолго.
       - Что ж, пойдем, тетя.
       Ладвен ненавидела себя в эти минуты, но одна мысль о том, что ожидает ее ненаглядную племянницу в доме Ангрима, делала ее тверже камня. Жить в доме, где тебя любят и ненавидят одновременно. Пока Горлим рядом, это еще можно стерпеть, но когда его не будет - пойдет сменным на заставу, в лес на охоту или еще куда - что ей делать в это время. Ангрим задушит ее своей злобой.
       Отец подошел незаметно, Горлим обернулся к нему, и оба отошли в сторону. Уходя, Ладвен слышала, как юноша вполголоса убеждал его в том же, о чем Эйлинель постоянно твердит и ей - в своей любви.

       На другой день Ангрим остановил Ладвен на дороге.
       - Я слышал, к вам приходил Гилдор. Он чего-то хотел от вас?
       - Да, он собирался посвататься к моей племяннице.
       - И что же?
       - Она ему отказала.
       - Жаль, - Ангрим выглядел задумчивым, но в то же время в голосе сквозила досада. - Пожалуй, тогда было бы лучше всем.
       - Если бы Гилдор женился на Эйлинель? Может, это и так. Но что бы тогда сделал твой сын?
       - Не понимаю, почему он так упрямится! Не иначе эта девчонка его приворожила!
       - Ангрим! Уж не подозреваешь ли ты нас в чем-то непристойном? Эйлинель чистая девочка! Что ты думаешь о ней?
       - Я слышал, люди говорят: - Ангрим замолчал. - Ладно, прощай.
       - Что кто говорит?
       Но Ангрим уже уходил прочь.
       Ладвен поняла. Это было самым ужасным - подозрение. С ним она сталкивалась и раньше. В племени Беора много людей и живут они не в двух-трех деревнях. Однако ни разу не случалось такого, чтобы страсть в них взяла верх над разумом и свершилось бесчестье. Однако говорили, что с появлением в этих местах Смуглолицых стало случаться всякое. А Эйлинель с Ладвен жили уж очень дружно, притом разница между ними была всего 15 лет, а об их прошлом никто ничего не знал. Вот и рождались в некоторых темных головах злые мысли.
       Да, Ладвен никогда никому ни здесь, ни в других местах не рассказывала о своем прошлом, о юности, о гибели родного дома. Почему?

       Она стояла у края деревни. Малышка Эйлинель жалась к ее ногам, держась одной рукой за юбку, а другую Ладвен крепко держала в своей ладони. Утро было тихое и чистое, но оно не радовало девушку. Они должны были уйти. Сами. Или их уведут далеко в лес. Таково решение Анлама, сына старосты деревни. Сам староста, наверно, не стал бы так сурово обходиться с ними, он наверняка правильно рассудил бы это дело. Но вот беда - и он, и Мудрые сгорели вместе со своими домами в том пожаре, что занялся от кузницы. А Анлам, которого люди наскоро объявили главой деревни, не стал церемониться и выложил следующее: мол, Гвэйнор и раньше ему не нравился - выжил из села прежнего помощника кузнеца, хотя сам-то был пришлым чужаком, и слишком уж много сидел в кузнице, все чего-то добивался. А теперь все стало ясно - он как-то связался с Тьмой и пытался использовать ее силу. Да не вышло так, как хотелось - сам погиб, но и зла успел натворить немало. Так что ее, Ладвен, дочку уважаемого селянина, обманутого прислужником Врага, он-де еще потерпит в селе, но Эйлинель, отпрыска Гвэйнора, он оставлять здесь не намерен. Раз она из семьи предателя и соглядатая, а теперь, как выяснилось, еще и убийцы, то место ее не среди людей, а среди злобных тварей. Он хотел было увезти Эйлинель в дикие горы на север, но Ладвен не могла расстаться с девочкой.
       И они ушли - без вещей, без коня Гвэйнора, которого Анлам не захотел отдать его "порченой" дочери. Только узелок с едой был у изгоев. Дочь старосты не поверила словам брата и не побоялась у него на глазах дать им в дорогу каравай хлеба и кувшин молока. Скорбь легла в тот день на сердце Ладвен. Скорбь, но не гнев, потому что она видела - не все разделяют мнение Анлама, хоть и опасаются показать это открыто. Анлам был настроен решительно и заранее предупредил - тех, кто заступится за родню предателя, ждет такое же изгнание.
       Ладвен простила их. Простила со временем даже сына старосты - в конце концов тот неудачливый помощник ее отца приходился Анламу двоюродным братом. Конечно, тому было неприятно, что отец выставил его родича и взял чужака, более умелого и легко учащегося, но совершенно в этих местах неизвестного. Простила и постаралась забыть. Не забыла она лишь одного - того, что их посчитали слугами Врага. И одна мысль, что кто-то всерьез поверил в это, заставляла ее вздрагивать. Значит, она должна молчать. Никто не должен узнать, откуда они идут и что с ними было прежде. Иначе кто-нибудь дознается, за что их выгнали из деревни, и снова будут презрение и изгнание, а то и что-нибудь похуже, хотя они ничем этого не заслужили. А если кто-нибудь уж очень станет допытываться - она скажет, что их деревня сгорела, вся, целиком, и ей больно вспоминать об этом. Последнее было правдой.

       Наступил ноябрь. У Ладвен прибавилось забот. Несколько лет назад им с Эйлинель подарили козочку. Та почему-то долго не давала приплода, и вот в этом году наконец принесла первого козленка. Эйлинель пропустила момент его появления - она в те дни ходила на заставу, относила еду дозорным. Ладвен за делами как-то выпустила из головы, что подходит их очередь идти на пограничье, и беспокоилась долгому отсутствию девушки. Она уже собиралась пойти к Эрегвен и узнать - не услала ли та девушку на какую-нибудь работу. Но тут Эйлинель вернулась и успокоила ворчащую тетю. Они вместе ухаживали за непоседливо цокающим крохотными копытцами белоснежным чудом и радовались, как быстро этот детеныш растет и каким, верно, крепким будет.
       Тем временем в дом зачастил Гилдор. Эйлинель подолгу разговаривала с ним. О чем? Ладвен не знала. Девушка не говорила об этом, а спрашивать племянницу нарочно тетя не хотела. Горлим тоже порой заглядывал к ним, а Ангрим становился все мрачнее, хотя со дня праздника больше не отворачивался от Ладвен на улице.
       Время от времени к ним в дом и на двор заявлялся юный Артад, сын вдовы Ривет. Озорник в свои 14 лет так и не освоил ни грамоты, ни какого бы то ни было серьезного ремесла. Все мысли мальчишки были заняты одним. Он жаждал жить среди эльдар, высокого народа, дружить с ними и даже стать одним из них. Он никак не мог понять, чем же они так отличаются от людей, что простой человек или даже вождь не могут стать эльфом. Видимо, он по молодости лет просто воспринимал их как еще одно людское племя, но только более прекрасное и сильное. Ладвен старалась, как могла, внушить ему, что пора-де заняться делом, пойти чему-нибудь научиться, а то те же эльфы его просто засмеют за неумелость и безграмотность. Но мальчишку манили дальние дороги.
       Похоже, в семье Ривет не он один томился жаждой приключений.
       Неожиданно по деревне прошла весть о том, что Гилдор и старшие сыновья Ривет - родной и приемный - пропали и уже несколько дней не появлялись дома. На их поиски отправился Берен, свободный в то время от дежурства на заставе. Тихо ушла искать их и Ранха, недавняя жительница лесов из племени Халет. И в конце концов именно ей удалось догнать их. О чем они говорили - неизвестно, но юноши вернулись в деревню. Ривет закатила им один один из своих знаменитых скандалов, но вскоре успокоилась. Однако ее острый язык продолжал то и дело уязвлять то своих детей, то окружающих. Досталось даже эльдар, проходившим в те дни через деревню.
       Гилдора Ривет почти не тронула, хотя именно он увел ее детей. Незадолго до того Ладвен ввязалась в разговор, который он вел у колодца с другими жителями. Когда она проходила мимо в первый раз, он пел какую-то песню, суровую и горестную. Теперь же Гилдор отрицал то, что у людей есть душа.
       - Смотрите: вот у меня есть тело, есть руки, ноги, есть голос. Я все это могу видеть, слышать, трогать. А где же душа? Ее нет.
       - Что же болит у тебя, когда ты видишь горе?
       - Болит? У меня может болеть сердце, его я чувствую. Но души я не чувствую, значит, ее и нет.
       - Но неужели не сжимается все у тебя внутри при виде несчастья, неужели не разрывается в тебе сердце непонятно отчего, не плачет что-то внутри тебя, если даже на лице нет слез?
       - Это лишь красивые слова.
       Гилдор казался бы надменным, если бы не сосредоточенность и одновременно непокой во взгляде. И еще что-то щемящее, такое знакомое и страшное. Потеря. Горе было огромным, и не было ответа, почему оно пришло именно к нему. И невозможно было даже пытаться ответить, по крайней мере, у Ладвен не нашлось бы для него слов, только общее чувство.
       - Ну хорошо, тогда скажи - а мысль, ее что, тоже нет? Ведь мысль ты тоже не видишь? Ты же думаешь, что-то представляешь, но не можешь этого ни увидеть наяву, ни потрогать. Где она рождается в тебе?
       - Мысли рождаются в моем сердце.
       - Как это? Ведь их не видно. Откуда ты можешь знать это? И разве сердце, этот кусочек тела, действительно может их рождать? Случалось, людей поражали в сердце, но никто не видел там никаких мыслей.
       Гилдор собрался ответить, но что-то привлекло его внимание, и он отошел. Или сделал вид, что что-то увидел. А потом он увел ребят Ривет.
       Дни шли за днями. Был посвящен в воины и опоясан мечом юный Хаталдир, племянник Радруина. Ладвен не преминула указать на него Артаду - вот, мол, каким и ты должен стать через пару лет. А если не лежит душа к битвам - учись. Но мальчик только головой помотал.
       Однажды в деревне стало известно, что к ним собирается прибыть сам король Финрод. К тому времени в гости к Эмельдир приехал, точнее, за молодостью лет был привезен ее племянник Млатен и оставлен на ее попечение до весны. Он сразу стал приятелем Артада. Мальчишки вместе бродили по деревне, шушукались, перемигивались и лоботрясничали. Артад, начавший было ходить к Андрет учиться грамоте, как его братья и сестра, скоро забросил это занятие, так ничего и не выучив. И хотя Ривет оттаскала его по своему обыкновению за уши, ничего из этого не вышло.
       Наконец приехал король Финрод. В тот момент Бреголаса в деревне не оказалось, и встречать его вышла Эрегвен. Владыка приехал с небольшой свитой, точнее, свита опередила его, появившись раньше и успев навестить Андрет Мудрую. Возможно, государь нарочно выслал их вперед, чтобы дать людям время привести все в порядок и не суетиться перед ним. Он был величественен и столь же приветлив, сколь прекрасен. Его и прочих эльдар провели в дом Бреголаса, туда же пригласили и жителей деревни на праздник встречи государя. У Эрегвен стараниями ее и Эмельдир все было готово к пышному пиру. Вскоре появился и Бреголас. Люди и эльфы вели беседы, не забывая об угощении. Однако какое же застолье без песен? И они зазвучали, но напев был печален и сулил потери и скорбь. Пели вначале Ранха с сестрой, а затем решилась на это сама Андрет.
       Ладвен, никогда прежде не слышавшая ее песен и даже не представлявшая, что такая глубокая старуха может петь, была поражена ее голосом. Песня же задевала за живое. Ведь это она некогда, в другой деревне, куда вначале пришли они с Эйлинель, отказала хорошему юноше, когда он посватался к ней - безродной девчонке с малышкой на руках. Она так боялась за племяшку, что на другой же день ушла из той деревни, благо, было лето. Тот парень действительно очень нравился ей, но как бы он стал относиться к Эйлинель, появись у них свои дети. Тогда Ладвен наступила на свое счастье ради девочки. А что теперь? Счастье самой Эйлинель кажется недостижимым. Вон он, Ангрим, сидит в стороне и молча разглядывает ее племянницу. О чем он думает?
       Король, поднявшись со своего места, пожелал поселянам всяческих благ и удалился, перейдя в дом Андрет. Некоторые эльдар остались еще ненадолго в деревне, кто ведя разговоры с жителями, кто дожидаясь своего лорда. Ангрим же подошел к на сей раз к Эйлинель. И был разговор. Когда же Ладвен решилась подойти сама, Ангрим показался ей задумчивым и не более того. Когда он отошел, она заговорила с племянницей, и та сказала, что Ангрим хотел узнать ее собственные мысли, в том числе по поводу Гилдора. Это было чем-то удивительным. Ангрим хотел понять девушку? Может, пытался дознаться, чем она заворожила его сына, или действительно интересовался, что она представляет из себя.

       Еще перед приездом короля Ладвен решилась-таки открыться Андрет - но только в крайнем случае, если та не сможет ей ничего ответить, не зная ее судьбы. Она пришла к Мудрой вроде бы с пустяковым делом - поблагодарить еще раз за ту козу, что она подарила некогда и которая наконец так их с Эйлинель порадовала.
       - Неужели эта старая коза оказалась на что-то способна? - удивилась Андрет.
       - Да, такого милого козленка мы с племянницей еще не видели. Но я бы хотела поговорить еще об одном деле.
       И Ладвен рассказала обо всем, что накопилось в ней - и о несчастной пока любви Горлима, и о Гилдоре, и о подозрениях Ангрима и других людей, к которым он прислушивается. Не открыла она лишь того, кто именно пускает слухи. Андрет обрадовалась, когда услышала о том, что думает Эйлинель о Гилдоре. Она уже давно поняла, что движет юношей, и отметила острый ум девушки, сумевшей разобраться в его чувствах. А потом спросила:
       - Знаешь ли ты, что Ангрим сам недавно заходил ко мне?
       - Нет, Мудрая, а что он хотел узнать?
       - В общем, ничего особенного. Тоже спрашивал о других, о тебе и Эйлинель. Сетовал на судьбу.
       - Что же ты посоветуешь мне?
       - Я не знаю, что у тебя за спиной, и не могу точно ничего ответить. Но в этом деле главное - терпение. Ангрим колеблется.
       - Что ж, если дело в моем прошлом, тебе я открою его. Но мне бы не хотелось, чтобы оно стало известно другим.
       И Ладвен поведала Мудрой обо всем, что оставалось в ее памяти, несмотря на все попытки забыть и о том времени, и о делах, что свершились. Андрет слушала молча, не перебивая. Наконец, когда Ладвен остановилась, она успокоила сильно взволновавшуюся женщину и пообещала, что если случится в том необходимость, она даст Ангриму свое Слово Мудрой в том, что Ладвен и Эйлинель ни в чем не виноваты ни перед людьми, ни перед кем бы то ни было еще. А вскоре была встреча государя и разговор Ангрима и Эйлинель.

       Эйлинель была удивлена и взволнована. Она ответила на все вопросы Ангрима, и Ладвен на этот раз не стала возражать, увидев, как Горлим подошел к девушке и, взяв ее за руку, повел из дома на улицу.
       Через несколько дней Ладвен встретила Ангрима недалеко от дома Андрет. Он сказал, что говорил с племянницей и, пожалуй, нашел, что она действительно не глупа и не испорчена. В это время Андрет вышла из дома. Ей было очень тяжело сделать несколько шагов и дойти до раговаривающих, но она проделала это. И, как и обещала, поручилась за Ладвен и Эйлинель.
       Близилось время смены караула на заставе. В этот раз туда должны были отправиться Гилдор и Ангрим. Но тут случилось непредвиденное. У Ангрима разболелось колено, поврежденное еще в юности. Не меньше недели потребовалось бы, чтобы успокоить ноющую боль, но времени не было. Не заставлять же дежурящих ныне оставаться на постах еще неизвестно сколько дней.
       И тогда заменить отца вызвался Горлим. Зная их с Гилдором отношения, Ладвен только охнула в душе. Ангрим тоже был не в восторге, но сдержался и он. В конце концов, у обоих достаточно ума, чтобы не причинить друг другу ничего ужасного в то время, когда от них ждут серьезного дела. Юноши ушли на заставу, поселив тревогу в сердцах любящих их. Эйлинель же, чтобы то ли успокоить тетю, то ли для собственного успокоения стала говорить о том, как изменился Гилдор в последнее время. Он стал гораздо мягче, спокойнее, с ним интересно говорить. А еще он читает ей стихи. Сочиняет ли он их сам или пересказывает придуманные другими - не все ли равно. Главное, что душа его начинает оттаивать. Хотя появилось в нем и что-то новое, пока непонятное.

       - Их нигде нет! - вдова Ривет была вне себя.
       От обступивших ее людей Ладвен узнала, что пропали ребятишки - Артад и Млатен. Вдова поносила Млатена на чем свет стоит. Подошедшую Эмельдир она тут же обвинила в том, что та не следила за племянником и чересчур его баловала. Вот и дождалась - тот и сам разболтался, и других за собой потащил. Эмельдир, тоже обеспокоенная пропажей детей, коротко поинтересовалась, отчего же детей Ривет так легко оказывается сманить. То они бегут за Гилдором, то за Млатеном. Впрочем, не время было заводить споры, и Эмельдир приступила к делу. Узнав, что в деревне практически нет мужчин, она вместе с другими женщинами пошла прочесывать ближний лес. Вместе с ними на поиски отправились и оказавшиеся в тот день в деревне эльдар. Ладвен и Эйлинель тоже не отстали от прочих.
       - Артад! Млатен! Где вы, ребята!
       Но все было бесполезно. Женщины и немногие мужчины пришли назад без детей.
       Прошло немало времени, пока ребятишек, испуганных и непривычно тихих, привели домой. О том, что они видели, их расспрашивала сама Андрет. А после Ривет дала волю и словам, и рукам. За Артада заступилось чуть не полдеревни, и Ривет пришлось ослабить свой натиск. Огрызаться сразу на стольких человек ей, несмотря на большой опыт, было не под силу. Зато ей высказали, что думают по поводу ее воспитания детей, при котором те так и норовят удрать куда подальше. В конце концов вдова сама чуть не расплакалась, как ее шмыгающий мальчуган. Она же любила детей и безумно за них боялась. Только и всего. Но эта любовь, как веревка, обвивала ее детей и душила их. Она отпустила сына и больше не рвала ему ушей. Однако с того дня Артад стал неразговорчив, угрюм и словно вечно испуган.
       Что такое видели они с Млатеном - неизвестно. Млатена Эмельдир увела в дом и, как и обещала в самом начале поисков, посадила под замок. Потом она, правда, выпустила его, но мальчик сидел дома и носа на улицу не казал. Это было странно для таких озорников, но что случилось - это, вероятно, знала одна лишь Андрет. А может, и ей они всего не рассказали.

       Пришло время смениться Гилдору и Горлиму, но Ангрима не было в деревне, он уехал по делам, другие тоже либо разъехались, либо охотились, так что на смену мог пойти только Берен. Однако одного человека было недостаточно, к тому же Бреголас повелел усилить охрану границ. На прошедшем недавно Совете Лордов всем было указано усилить посты. Впору было самому Бреголасу браться за оружие и идти дежурить на заставу. Поэтому Берен ушел не на смену, а в подкрепление Гилдору и Горлиму.
       Наконец вернулись охотники, приехали остальные мужчины, и смена отправилась на заставу. Но что-то не торопилась стража вернуться с границ. Ладвен забеспокоилась, Эйлинель, видимо, тоже тревожилась, но старалась успокоить тетю, а заодно и себя. А потом события понеслись одно за другим.
       Горлима привели в деревню. Именно привели, как пленника. И объявили, что он отныне подозревается в преступлении, имя которому - предательство. Ни Эйлинель, ни Ладвен не могли поверить в это. В душе Ладвен с той минуты снова стала расти, заслоняя все вокруг, та страшная черная туча, которая унесла почти всех ее родных и любимых людей, которая преследовала ее в снах долгие месяцы после изгнания, вновь и вновь заставляя вспоминать ужас пережитого. Она никогда не могла до конца подавить в себе отголоски давнего кошмара. И теперь все возвращалось вновь.
       Тем временем было решено, что правителю Бреголасу, как наместнику короля среди людей, следует рассудить это дело. Главным обвинителем был один из эльфийских дружинников. Кажется, его звали Рингвир, Ладвен не особо прислушивалась к именам, больше стараясь вникнуть в суть дела, найти в нем то, что могло бы оправдать Горлима. В невиновности же его она не сомневалась или, по крайней мере, не хотела сомневаться. Ей ли, пережившей подобное, было не знать, что такое осуждение без вины.
       Эльф рассказал, что во время возвращения с заставы после дежурства они были атакованы орочьим отрядом. К счастью, никто из воинов не погиб, но один из эльфов был ранен. Ранили и Гилдора, оставленного по этой причине с целителем. Кроме того у Горлима нашли вещь, которую эльф опознал как одно из орудий пыток, что применяли в Ангбанде. Как такая вещь могла оказаться у него? Как орки могли незамеченными пробраться сквозь кольцо осады, ведь во всех местах, кроме тех, где стоят посты, непроходимые топи и скалы? Эти вопросы требовали объяснения.
       Горлим отвечал просто и понятно. Он не видел орков и сам не знает, как они могли пройти. Что же до вещи, то он нашел ее еще по дороге на заставу, но так и не решился спросить, что это. Сам для себя он посчитал ее просто необычной пряжкой и хотел позже узнать у эльфов, для чего она годится, а может, и вернуть хозяину. Однако эти ответы не удовлетворяли эльфа. Больше того, ему показалось подозрительным то, что Горлим не хотел показывать ее Гилдору и прятал от него.
       К тому времени раненого Гилдора уже привели в деревню, и он подтвердил, что видел, как Горлим рассматривал вещь, но, завидев своего соперника в борьбе за Эйлинель, быстро спрятал ее. То, что Гилдор был настроен против Горлима, никого не удивляло, но Ладвен не понравилось, как он отозвался о Горлиме и позже слишком уж напирал на то, что-де, он сам был на посту не один и имеет свидетеля, а вот Горлим стоял один-одинешенек. Очень удобно для того, кто в сговоре с врагами. И, как ни жаль ей было парня, едва стоявшего на ногах, женщина не смогла удержаться и пристыдила его. Ангрим же был просто оскорблен. И если перед эльфом он лишь повторял, что не верит в обвинения и считает сына невиновным, то Гилдору прямо заявил о лживости его слов.
       В это время подошел Бреголас и начался суд. Бреголас по очереди, стараясь сохранять спокойствие и в себе, и среди собравшихся, выслушивал все стороны. Дело выглядело действительно скверно. Если бы Горлим не вырос у него на глазах и не был при этом сыном известного человека, может, Бреголас бы сразу склонился к его обвинению. Но объявить предателем сына Ангрима у него не поворачивался язык. Правитель медлил, словно ожидая какого-то нового известия. Стоявшая у самого края судебного круга Эйлинель застыла как дерево, Ладвен сзади обняла ее, но девушка не шелохнулась. Только ее рука в ладони тети сжалась сильно, как в то утро пятнадцать лет назад.

       - Идите, мальчики, не бойтесь, и скажите всю правду, как вы сказали ее мне.
       Андрет, тяжело ступая, вела, точнее, подталкивала перед собой Артада и Млатена. Подойдя к кругу, мальчишки остановились, замялись. Артад исподлобья взглянул на мать.
       - Что ж, говори теперь всем, коли родной матери сказать не захотел. - Вдова Ривет надулась, как обычно, когда ей пытались высказать что-нибудь о воспитании детей.
       Бреголас взглянул на ребят чуть удивленно, но приготовился слушать.
       - Скажите, что вы видели в лесу, когда убегали.
       - Мы видели: орков. - Артад первым нарушил молчание.
       - Ну а где вы их видели?
       - Далеко отсюда. Мы спрятались в лесу, и они нас не заметили. Там еще такая скала была, словно пополам разрезанная.
       - Раздвоенная скала! - охнул эльф. - Но ведь там непроходимые места! Орки не могли там пробраться!
       - Все меняется, и то, что было раньше непроходимым, может со временем стать вполне доступным. Вам бы стоило проверить это, чем впустую бросать слова. - Андрет была спокойна и даже слегка насмешлива.
       Эльф не стал дожидаться, пока к нему обратятся снова. Он ушел сообщить новость и обследовать опасное место. Суд прервался. Когда же эльфы вернулись, то обвинитель объявил, что забирает назад свои слова о том, что Горлим пропустил врагов. Склоны Раздвоенной скалы действительно стали проходимы. Они поросли жесткими колючими травами и кустами, цепляясь за которые можно, хотя и с трудом, перелезть на другую сторону и по подсохшему из-за жаркого лета и подмерзшему болоту пройти незамеченными сквозь кольцо осады. К тому же все то место было истоптано орками, значит, они уже не впервые там пробирались. Что же до пыточной иглы - возможно, Горлим тоже говорит правду. Эльфы не будут из-за нее считать его предателем, однако впредь юноша должен сразу показывать то, что случайно найдет в глуши.
       Эльфы ушли, Ангрим и Эйлинель бросились было к Горлиму. Но тут к нему подошел Гилдор. С тех пор, как его выслушал Бреголас, парень не проронил ни слова, лишь наблюдал за происходящим. Он все еще был очень слаб и едва мог ходить. Теперь же он просил прощения - соперничество довело его до того, что он чуть было не оболгал честного человека. Горлим тут же простил его и сам просил не поминать больше об этом случае. Но с Гилдором действительно происходило что-то странное. Едва отойдя от Горлима, он достал свой кинжал:
       - Гилдор, ты в своем уме?!
       Крепкие руки вцепились в юношу, в рукоять кинжала, рванули одно от другого.
       - Оставьте меня, я опозорил себя!
       Гилдор пытался вновь ухватиться за кинжал, но от перенапряжения потерял сознание и упал на руки обступивших его людей. Его унесли в дом.

       Ладвен и Ангрим стояли рядом. Это уже стало привычным. Со дня посещения деревни государем Финродом они не раз беседовали. О чем? Да о жизни. О тех вещах, что сопутствуют в ней человеку, о бедах и радостях, о том, что должны делать люди, чтобы не прешла в них человечность. И все ближе становились они друг другу. Однако это была иная близость, чем между Горлимом и Эйлинель. Она помогала одному смириться с утратой и взглянуть наконец в лицо грядущему. Другая же рядом с сильным смелым человеком могла наконец отбросить свои страхи и открыто радоваться настоящему. И черная туча рассеивалась в душе.
       Вскоре после суда Ангрим сам подвел Горлима к Эйлинель и объявил, что согласен на их помолвку.
       - А там не за горами и свадьба.
Дома Ладвен достала заветную шкатулку, открыла ее.
       - Вот, Эйлинель, это кольца моих родителей, твоих бабушки и деда. Моя мать хотела, чтобы они стали моими свадебными кольцами, но я берегла их для тебя, для этого дня. Ведь я заменила тебе Эйлиан, твою маму.
       Помнишь, я никогда не рассказывала тебе о нашем прошлом. Но сегодня я это сделаю. Что толку скрывать то, что и так уже известно двоим.
       Этими двумя были Андрет и Ангрим. Да, Ладвен в конце концов рассказала ему свою историю. И попросила быть ей отныне другом. И Ангрим, человек гордый и суровый, признался ей, что лишь их беседы помогли ему справиться с горем и не ожесточиться сердцем.
       Кончался декабрь. А люди в деревне уже жили предчувствием весны. Одна лишь Андрет, казалось, сгибается все больше и больше и все страшнее становился конец тех сказок, что рассказывала она тем, кто искал у нее мудрости.

       Свадьба не за горами: Да, там теперь не могло быть не только свадьбы. За лесами Дортониона не видно было того, что творилось в Ард-Галене, но багровые зарницы заполнили небо на севере, и от запаха гари негде было укрыться. Едва появились в небе первые сполохи, среди людей пополз слух о войне. А вскоре появились и первые вести. Бреголас спешно собрал отряд, в который вошли почти все мужчины. Пошел с ними и Горлим. Недолгим было его прощание с Эйлинель. Ладвен ушла из дома, чтобы не мешать им, но не успела двух раз пройти от крыльца до калитки, как Горлим уже вышел наружу. Эйлинель проводила его на улицу и осталась стоять, глядя ему вслед. Но она не плакала. Ладвен оставалось лишь поразиться ее воле.
       Война приближалась. Неопределенность давила. Через несколько дней после ухода отряда на деревенскую улицу вбежал человек и согнулся чуть не пополам - от долгого быстрого бега скрутило поджилки. Едва отдышавшись, он сообщил, что недалеко отсюда произошла битва. Если среди жителей есть целители, они должны поторопиться - там еще остались живые раненые, но скоро прибегут новые враги, и тогда... Все женщины, у которых не было малых детей, во главе с Хириль, дочерью Барахира, главной целительницей, отправились к полю боя. Ладвен постаралась опередить Эйлинель. Она, как и другие, знала от вестового, что среди сражавшихся были и жители их деревни. И она надеялась успеть. Успеть закрыть тело Горлима от племянницы, если он окажется среди павших. Однако худшим страхам не суждено было сбыться. Но зато она увидела другое, точнее, другого. Лорд Айканаро лежал на сером мху. Но глаза его не видели больше ни неба, куда были устремлены, ни склонившихся над ним женщин. Угасло Ярое Пламя и не было ветра, чтобы вновь раздуть его. А за хребтом лежали так же неподвижно черные угли Анфауглит.
       Когда же женщины вернулись, неся с собой тех немногих, что удалось спасти, они узнали еще одну скорбную новость. Умерла Андрет Мудрая. И вместе с ней, казалось, умерла самая жизнь. Люди не жили - доживали свои дни. Правда, немного нашлось таких, кто в одиночку или семьей ушел из деревни. В основном люди продолжали держаться вместе, даже когда стало известно о гибели Бреголаса. Эрегвен не перенесла известия о смерти мужа, и все управление в отсутствие мужчин легло на Эмельдир. Перед ней встал выбор - или умереть здесь, отчаянно сражаясь с врагами, и погубить весь род Беора, или уйти из этих мест, которые они своими силами не смогут оборонять. Эмельдир колебалась. С одной стороны - судьба рода, с другой - мужья и сыновья, которым гордость не позволит покинуть поруганную вотчину.
       Лишь перед Эйлинель выбор не стоял. Она ждала Горлима, и не было силы, которая заставила бы ее отказаться от любимого. Что ждет их впереди? Неужели жизнь человеческая и впрямь такова, как в сказках Андрет?: Как бы там ни было, Ладвен тоже оставалась в деревне. Если тогда, пятнадцать лет назад, она не смогла расстаться с девочкой, то сейчас это было просто невозможно.

Ладвен, дочь Гватора и Нанвен.




Верстка - Раиса