Не знаю не как рассказать, а что рассказать. Жизнь каждый день приносит нечто новое, но для меня оно все время одно и то же - стоит ли описывать однообразное разнообразие? Говорят, рассказ о счастье короток, о страдании - длинен и многословен. Для меня не так - зачем говорить о том, что тебе больно? Что говорить - как именно, где, насколько сильно? Об этом неинтересно слушать, так зачем же я возвращаюсь к прошедшему, где не происходит и не меняется ничего, кроме нее?
      Череда подсвеченных розовым облаков над степью в закатном солнце - над степью, над лесом, к морю, на Запад - прочь отсюда, прочь от земли. Облака свободны плыть. Облака и ветер, небо, звезды, Итиль и Анар проплывают над нами, свидетельствуя наши слова и дела.
      Что я помню из этих дней, что еще, кроме? Кого еще?
      Что-то ведь должно быть, кроме сбивчивых и противоречивых вестей о Камне - Камне в Оссирианде, Камне в Гаванях Сириона - неясно, глухо, сбивчиво, и ясно на самом деле только одно: Сильмариль невозможно скрыть, это не та вещь, что сгинет, не оставив о себе следа. И нужно решать что-то, что-то делать с этими вестями, которые тянут душу своей неопределенностью, меня спрашивают, что мы предпримем, а хочется ответить "ничего", потому что бессмысленно что-то делать с тем, что чудится нам в шорохе листвы.
      А потом пришел Илломэ - нет, не пришел; ворота открыли по тревоге, и в крепость его, раненого, внесли на руках двое юношей - его сыновей. Они не смогли нам ничего объяснить, лишь просили разрешения посоветоваться с отцом, и тогда я прошел в целительскую и прямо спросил его о вестях. Я знал, что он не станет мне лгать...
      Да, все так, все верно, Эльвинг дочь Диора, правительница Гаваней Сириона, носит на груди Камень нашего отца. Решать. Теперь - решать.
      Первый вопрос, который задали близнецы, был: "Когда?" Маглор... не помню. Провал. Память - гнилая ткань, расползающаяся на клочки, иногда на отдельные нити. Вначале сохранившихся кусков больше, потом - почти только одни нити. Я постараюсь, как смогу, сохранить связность рассказа.
      Они ждали моего решения, и я решил, как считал правильным - мы не предпримем ничего. Ничего, вообще ничего, потому что любой наш шаг будет самообманом и уступкой Ей. "Удержите нас", - просили младшие, и я ответил: "Пока смогу - да".
      Мы объявили свое решение, рассказав все, что знали - и что Камень в Гаванях, и то, что мы решили не делать ничего. Сначала все ошеломленно молчали, потом раздались возмущенные возгласы: Лорлоса о смерти Куруфина и мести за нее, Лайто - о том, что же мы будем делать дальше? Их оборвал Эрендиль, кано дружины младших, комендант Амон Эреб: "Жить! Жить, так же как жили до этого". "Жить, как и прежде. Стоять на страже. Варить кашу", - они засмеялись, кажется, будничность и приземленность этой каши хоть отчасти разрядила обстановку - увы, не во всем. Мы выходили из залы, когда Эрендиль? Илессин? - (провал. Не помню) окликнул меня: "Лорд, Лайто собирает отряд пойти на Гавани без вашего ведома, и Лорлос с ним". Я слышал, как они переговаривались - почти не понижая голоса, видимо, не заметив меня. Пусть. Пусть, настанет утро, дурь выветрится, да и стража не выпустит из крепости отряд без разрешения лордов.
      ... Они никуда не пошли. Разумеется, они никуда не пошли.
      Легче не стало. Может быть, кому-нибудь, кого избавили от новой Резни на следующий день, - я надеюсь, что хоть кому-нибудь. Мне - нет, и братьям - нет. Может быть, следовало сделать так, как хотелось; сказать: "Я - отрекаюсь". И пусть бы обрушилось небо, но это было бы решением куда более определенным, чем сводящее с ума "ничего". Ничего не делать, пока могу. Пока могу держать и держаться - но я лучше многих знаю, что мои силы конечны.
      ...Что-нибудь еще, хоть кого-нибудь еще. Еще лица...
      ...Эриант. Женщина из Дома Хадора (да, вот так. Кто-то все же уцелел из их народа.), беглая рабыня из Дор-Ломина - ее подобрали в лесу месяц назад. Всего боится, шарахается от прикосновения, норовит поцеловать руку или встать перед кем-нибудь из нас на колени. Почему-то было важным, чтобы она перестала бояться и пришла в себя - что-то еще, кроме. Обязанности лорда - это кроме. Найти Хэльвдис, попросить накормить и позаботиться, потом вернуться в общую залу, убедиться, что беглянке гораздо лучше и услышать, как она отвечает кому-то: "Это Маглор??? Который? Этот?" Потом поворачивается ко мне и заявляет: "Ты еще скажи, что ты Маэдрос". "Ой, как смешно! Я что же, в сказку попала?" Смешно. Правда смешно, мне и самому смешно - так непохоже то, что нас окружает, на сказки, которые рассказывали о сыновьях Феанора этой женщине, так... по меньшей мере печально мы выглядим. "И про вас все песни?" Нет, про нас не все - к счастью. "Но те, что про сыновей Феанора - те про нас." "Это тебя Моргот обидел?" "Больше он меня не обидит". Да, больше - нет. Больше - невозможно, все, что больше, сверх - не Моргот, мы сами. Она поднялась и поцеловала мне руку - не так, как делала раньше, в благодарность, а как-то... бережно? Словно жалела меня.
      ... Гилдан, кано дружины Маглора, сидел на складном стуле перед воротами. Поначалу он стоял, потом принес себе стул и пристроился сидеть. Одну смену, вторую, третью, отвлекаясь, только если его позовут. Стража в его присутствии теряла всякую волю и способность к самостоятельным действиям. Гилдан требовал строжайшего соблюдения субординации, но раз он все время тут сидит, то, видимо, и решать тоже будет он? В результате преобладала то странная беспечность (кано Алдамар и кано Эрендиль воспользовались этим и однажды перепрятали стульчик), то неумеренная бдительность, пока еще не приведшая ни к чему непоправимому. Я спрашивал Маглора, доверяет ли Гилдан ему самому? Брат не смог ответить.
      В тот вечер подозрительность Гилдана оказалась не самой уместной - вастачка Ульхана нашла в лесу раненого волчонка и хотела пронести его в крепость, Гилдан без лишних размышлений волчонка в воротах убил. Ульхана ударилась в крик о жестоких эльфах, которые только на словах любят животных, на кухне принялись шептаться о том, что все волки служат Врагу. За стенами, кажется, опять выли волки - нет, это Ульхана снова ушла в лес и пела там, почти неотличимая от волков. Лучше бы он позволил ей притащить щеночка, а там бы щеночек вырос и покусал дуру. Особого вреда в крепости волк бы не причинил, а Ульхане впредь был бы урок; но что сделано, то сделано.
      ... Ворота открыты - впустить вернувшийся из вылазки отряд. Не знаю, как вернулся отряд и был ли он вообще - в ворота крепости вошел высокий воин с факелом, в закопченном шлеме, голубая котта порвана и обожжена; остановился передо мной - молча, слышно только дыхание стоящих вокруг, кажется, половина населения крепости высыпала к воротам. "Кто это, кто это?" Мне кажется, или кто-то называет его имя - "Финдекано"?
       "Кто ты? Кто ты, зачем ты пришел? Говори или сгинь, исчезни, морок! Говори или исчезни!" Не исчезает, только смотрит на меня из-под шлема, но я не вижу глаз, почему-то не могу увидеть глаз, не вижу лица, только понимаю, что оно тоже обожжено. "Говори или сгинь! Говори или сгинь! Что ты хочешь от меня? Тебя нет, тебя не может быть здесь..." Не уйти, не отвести взгляда, не избавиться. "Уйдите все!" - кажется, мой голос, толпа вокруг расходится, и тогда он наконец отвечает - глухо и бесконечно печально: "Я не виню тебя".
      ... Провал.
      ... Темно, я стою на крепостном дворе, вцепившись в дерево, рядом Амрас? Амрод? Оба? Почему-то спрашиваю у них: "Что это было?" Дерево знает не больше... "Это твоя тоска. Только твоя тоска по нему". Наверно, стоило бы попытаться лучше управлять своей тоской.
      Амрас рядом отрешенно смотрит в огонь: "Да, отец. Хорошо, отец, конечно. Как ты захочешь..." "Брат, с кем ты говоришь?"
      Голос Амрода: "Смотрите, кто это?" Маглор. Это Маглор, несомненно, только такой, каким мы не видели его сотни лет - подходит к Гилдану, обнимает его, тот тоже узнает и, кажется, ничуть не удивляется.
       "Я слышал от людей, что раз в 10 лет - или в 100 - люди часто путаются в датах - одну ночь в году расцветает папоротник. Никогда не видел, чтобы папоротник цвел, но мало ли что бывает? Так вот, в эту ночь возможно всякое - исполняются желания, видения становятся реальностью. Может быть, этой ночью где-то в окрестных лесах расцвел папоротник?" Что-то определенно было в попытке Амраса объяснить происходящее - мне увиделся светящийся собственным светом цветок в черноте леса.
      Спать. Довольно видений для одной ночи.
      ... "Посыпайся", - Амрас откидывает полог, впуская солнце. Способность чувствовать не меняется от того, спишь ты или бодрствуешь, но во сне не думаешь или хотя бы не осознаешь. "Можно я пока не буду?" - "Что?" - переспрашивает брат, я отвечаю, еще не поняв, что говорю это вслух: "...быть." "Прости. Нельзя." Слышно, как на улице Эрендиль за что-то отчитывает Нотимо. Мне давно пора было встать.
      Утро. Лайто крутит "восьмерки", разминаясь, вокруг него собираются девы, желающие учиться фехтовать - кажется, ни одно мирное утро не обходится без этого. Эрендиль собирает щитовиков и копейщиков на тренировку, Маглор командует щитовиками, Лайто оторвали от дев и поставили с другой стороны встречать нападающих. Шеренга учится входить в ворота, просачиваясь между двумя березами - это красиво, но после берез строй раз за разом рассыпается, все смеются и возвращаются на исходные позиции. Идти вторым рядом за "тяжелыми" и просто быть почти не требует усилий.
      Амрод делает стрелы - механически, глядя не на работу, а куда-то мимо.
      ... Маглор просит решить, что делать с Ульханой - дозорные сообщают, что она говорит с волками - говорит, а волки отвечают ей. Только ли волки? И что-то еще об Ульфанге, что вроде бы она не верит в его предательство или гордится своим предком - сейчас и то, и другое кажется мне неважным.
      ... Зачем я зашел в шатер? Неважно, не знаю, потому что застал младших сочиняющими что-то - первым их движением было спрятать то, что они писали. Первым; вторым - отдать почти законченное письмо. "Эльвинг, госпоже Гаваней Сириона..." "Мы не можем больше. Прости..." Не могут - я вижу это по заострившимся лицам, лихорадочному блеску глаз. Они не могут ждать, я не могу удерживать их. Почти не могу. Входит Маглор, читает письмо, тоже меняется в лице. "Вот значит как..." Амрод вскидывается: "Кто отдал приказ тренировать проход в ворота? Это не врата Ангбанда, две березы не подходят для этого!" Никто. Никто не отдавал такого приказа, все сложилось само собой, словно... Словно все ждут одного и того же. Если мы сейчас отправим послов, то тем самым сделаем уступку - шаг навстречу - Ей. Если не отправим, то братья отправят их сами - через неделю. Если просить, если пытаться быть как можно более убедительным, то у нас будет хоть какой-то шанс. Пока мы просто терпим - нет никакого. Вопрос о послах решается быстро - Маглор просит послать Лаурелоссэ, своего друга из народа Ангрода, тот согласен, мне не очень нравится выбор брата, слишком уж похоже на попытку переложить наше бремя на плечи другого, но я знаю, что если он пойдет, то кто лучше него найдет нужные слова? Только Илессин. "Илессин, ты выполнишь мою просьбу?" Он смотрел на меня так же, как обычно смотрит на карты - отрешенно и невыразительно, вопрос задал только один: "Я должен только передать письмо или говорить от твоего имени тоже?" Говорить, обязательно говорить, постараться убедить ее, сказать все, что сможешь. Я могу полностью положиться на него, но почему мне кажется, что Илессин не верит в успех?
      Послы ушли, мы позвали в шатер Ульхану - выяснить вопрос о волках и ночных прогулках вне крепости. Да, выходила. Да, говорит с волками - с обыкновенными волками, с чего мы взяли, что она не отличит лесного волка от твари Врага? (Кстати, интересно, а как отличит? - О, с легкостью - человек всегда узнает своего брата. - Всегда? Она уверена, что всегда?..) Разговор об Ульфанге вышел еще более путаным. Люди говорят о таких - "у него каша в голове". Каша из семейных историй и слухов, каша, которую невозможно опровергнуть - она нам не верит, а какие доказательства мы можем ей представить, кроме своего слова? "Я видел Ульфанга и слышал присягу, которую он приносил моему брату от имени своего народа". И что? Слово против слова. Бедная запутавшаяся женщина, которой и помочь-то нечем, потому что после истории с волком она не станет нас слушать. Принятое нами решение Маглор, кажется, счел слишком мягким - запретить выходить за пределы крепости без сопровождения. Наверно, следовало бы объяснить, что я хочу дать ей возможность что-то понять самой - но Ульхана все равно покинула шатер, обвиняюще бросив нам: "Значит, я теперь пленница!"
      ... Послы вернулись, Илессин протянул мне свиток с ответом. "Сыновьям Феанора..." Ее муж в море (уже несколько лет как отплыл на Запад), она не может принять решение сама и просит дать ей время, как только муж вернется, она сообщит нам. Оба - Илессин и Лаурелоссэ - с сомнением говорят, что вряд ли стоит рассчитывать на хоть какое-то решение. Илессин, проходя мимо меня, безразлично бросает: "Я посмотрел на устройство их крепости, если захочешь, я нарисую". Не хочу. Не хочу, не нужно.
      ... В общей зале говорят об Эльвинг и о Камне - то по двое, то по трое, то и большим числом. Кажется, только об этом и говорят. Подходит Эриант, спрашивает, что ей делать, раз Эарендиль, муж Эльвинг - сын Туора и, значит, лорд ее народа? Что ей делать, если теперь нет смысла даже уходить в Гавани - он в море (а я никогда не слышал, чтобы отплывшие на Запад возвращались обратно)? Она хотела бы остаться здесь, ведь мы были к ней добры. "Оставайся здесь, раз пока нельзя придумать ничего лучшего. Если можешь, оставайся здесь." Кивает и уходит - да, может, останется.
      ... Илессин снова изучает карты, подхожу взглянуть. "Я пытаюсь понять, какую ошибку мы допустили в Дориате." Ту, что пошли туда. Не знаю, подходит ли здесь слово "ошибка". - "Зачем? Ведь это уже в прошлом, прошлого не переделать." - "Учесть опыт, действовать наверняка. Ударить первым, чтобы победить, уничтожить противника, прежде чем он уничтожит тебя". Его покидает обычная безучастность, в глазах появляется лихорадочный блеск, чем-то похожий на блеск глаз братьев. Наверно, чем-то похожий на мой. - "Бесполезно. Ты ищешь не там, это ничего не изменит." Мы сидим за столом напротив друг друга, и обмен репликами напоминает обмен ударами в тренировочном поединке. Хорошо, что Маглор отвлек меня - у нашего разговора оказалось слишком много слушателей.
      ... Подходит Гилдан и просит разрешения сходить к Гаваням Сириона - посмотреть на Сильмариль. Зачем? Ему нужно, просто нужно увидеть Камень. Маглор разрешил, только просил предупредить меня. Недоумеваю, зачем это нужно, но раз брат разрешил, то хорошо, пусть идут, только будут осторожны и никому не попадаются на глаза. Стоящий рядом Амрас, сощурившись, смотрит ему вслед и спрашивает меня: "Как он хочет увидеть Камень, если не войдет в крепость?" Давно уже замечаю, что Гилдан имеет привычку оборачивать в свою пользу и приказы, и разрешения, так что пора с этим что-то делать, но тут выяснилось, что патруль обнаружил в лесу неподалеку паутину, и Гилдан собрал отряд выжечь ее.
      Алдамар вернулся бегом: "Лорд, Гилдан собирается в Гавани, и Лорлос с ним". Лорлос. Странно, что Лайто нет. - "Кто там еще? Гвиниль? Отправь его с ними, и пусть думает головой". (Так Гвиниль и отправился: "Приказываю идти с ними и думать головой. Понял?")
      Пока мы с братом разобрались, что он не давал Гилдану разрешения, а послал за окончательным решением ко мне, пока Боргольт, вастак из дружины Маглора, не вспомнил, что, судя по всему, Гилдан еще в Дориате знал о судьбе детей Диора, ничего не предпринял и ничего не сказал нам, пока брат не принял решения сменить командира дружины и сделать им Боргольта, пока, пока... Разведчики вернулись, и, поговорив с Гвинилем, я понял, что Гилдан рассказал мне не все.
      Они были в Гаванях и говорили с Эльвинг. Они назвались дружинниками лорда Маглора и просили показать им Камень, и гаванцы, разумеется, не поверившие в такую странную цель визита, послали им вслед отряд. Они оставили после себя смятение, недоверие и откровенную враждебность, и Гилдан нарушил прямой приказ лорда. Теперь уже - нарушил, а не, как прежде, понял иначе.
       "Брат, зачем он это сделал?" - "Я думаю, он хотел спровоцировать нас." Зачем, зачем толкать в спину, зачем - чтобы скорее встретиться с Тьмой, которая и так ждет нас?
      Разбирательство вышло коротким. Боргольт свидетельствовал против своего командира - да, он слышал разговор Гилдана с дружинниками Келегорма. "Гилдан, почему ты ничего не сказал ни мне, ни Маглору?" - "Их лорд погиб. Если бы погиб мой, я сделал бы то же самое." - "Почему ты нарушил приказ и говорил с Эльвинг?" - "Потому что вы ничего не делаете!" Да, так, все верно, брат прав, он хочет заставить нас действовать. "Те, по чьей вине погибли дети Диора, были изгнаны по нашему общему решению", - я сказал эту фразу его до выяснения обстоятельств их похода в Гавани, но Маглор, кажется, понял, что таково мое решение по делу. Гилдан, как и те двое дружинников Келегорма, был изгнан - за то, что будет с ним дальше, отвечаю я.
      ... Младшие, оба: "Мы не можем больше ждать. Позволь нам самим поговорить с Эльвинг". Было еще двое желавших говорить - Гвиниль, участник похода Гилдана; он хотел попытаться исправить вред, нанесенный этим, и Гваэллах, сын воина, ходившего с посольством в Дориат. "Я хочу сделать то, что не удалось моему отцу". Я не говорю ему - "пусть тебе повезет больше, чем отцу" - ни он, ни его отец, ни та самая удача ни в чем не виноваты.
      Подходит Илломэ, просит разрешения вернуться в Гавани, на мой незаданный вопрос отвечает: "Я хочу забрать оттуда семью". Лицо спокойное, кажется, еще миг, и он будет кричать. Уходит и возвращается: "Паутина. Я не смог пройти". Прости. Злейшему врагу (не Врагу) - если бы у меня такие были - не пожелаю оказаться на его месте.
      Сначала я сидел у ворот, глядя наружу и напоминая себе и, должно быть, окружающим, Гилдана - сидел, потому что иначе кружил бы по крепости - за отсутствием возможности взлететь прямо в небо, как ловчие птицы. Потом нашел Илессина, позвал в шатер и попросил нарисовать план Гаваней - не планировать, не готовиться, просто хоть на чем-то сосредоточиться. Он не удивился и ни о чем не спросил, но даже план помог плохо.
      ... Крик от ворот: "Послы вернулись!" Молча - лица у всех такие, что говорить, похоже, не о чем. Подходит Гваэллах, откидывает крышку шкатулки - пустой - резко захлопывает и протягивает мне. Этого достаточно. Ответ получен.
      ... В шатре сразу, без обсуждений, заговорили о штурме. Близнецы поправляли чертеж Илессина, обсуждали, как расставить бойцов, как защититься от лучников, как добиться цели как можно быстрее и кто каким отрядом командует. Только однажды Амрод воскликнул: "Все бесполезно, она ненавидит нас". Какая теперь разница - ненавидит, презирает, боится, равнодушна - какая разница, если все решено и выхода нет. "Она говорит, чтобы мы ждали еще - чего ждали?" Мы не можем больше ждать. Может быть, и хотели бы - это тоже теперь неважно - не можем, не удержимся.
      Вновь, как и в прошлый раз, я объявляю наше решение, как и в прошлый раз - возмущенные голоса. Норлин: "Как вы можете, вы же обещали, что не предпримете ничего!" Сулениль: "Это преступление..." Отвечаю бессмысленную ерунду - какой смысл говорить, что больше не можешь ждать, если это не ответ? Какой смысл объяснять, что все это не отменяет Клятву, что мы не давали и не даем обещаний - никаких обещаний, больше никаких. Дар слова - не мой дар.
      ... Полет. Не сокола в небо - стрелы с тетивы.
      ... Нотимо, Аурлин, каждый из них - "лорд, я не пойду с тобой". Да, хорошо, в крепости должны остаться воины. Гилнир: "Пожалуйста, позволь мне идти". Куда идти, зачем, если он только начал учиться владеть оружием? "Мать знает?" - "Да, знает, она разрешила!" Если не отпущу, побежит за нами следом. "Иди к лорду Амрасу - поможешь со штурмовыми щитами". Благодарит - за что? - и убегает. Эриант подходит с тем же вопросом. Зачем? Зачем - ей - идти с нами? "Я дала слово, пока все не кончится, не брать в руки оружия, но я хочу пойти с вами и помочь целителям. Там мой народ." Да, хорошо, иди, возможно, так будет вернее всего.
      Сигнал тревоги от ворот, патруль спешно выходит за стены и быстро возвращается - Лаурелоссэ ранен, и с нами он не идет. Тоже выбор, это тоже выбор и принятое решение - пусть и за него. Может быть, милость.
      Все готово, все готовы, выступаем. "Открыть ворота!"
      ... Путь до Гаваней долог - путь под небом, свидетельствующим наши дела.

      ... "Гавани Сириона! Войско Амон Эреб пришло под ваши стены. Верните нам то, что принадлежит нам по праву!" Голос с галереи: "Вы слышали наш ответ!" Три сигнала - общая тревога. "К бою!"
      ... "Лучники - на левый фланг, таран вперед!" [...Все - вон - с пути электрички...]
      С первого удара, медленно, невыносимо-медленно и невесомо, как во сне, падают выбитые тараном ворота. "Шаг! Шаг! Таран из-под ног! Шаг! Шаг! Держать строй!" Грохот.
      Не знаю, сколько их было - преградивших нам дорогу у ворот; они задержали нас не больше чем на несколько минут. Когда мы проскочили ворота, за ними еще, может быть, сражались, но город пал.
      ... Я бегаю слишком медленно. Белое? Светлое, голубое? - Платье, яркое пятно - мелькнуло передо мной и исчезло.
       "Где Эльвинг, где?!" - "В море она, в море!" Перед нами - море - мы промчались через город насквозь, и вот он, берег, и у причала корабль, в который кто-то спешно грузится, пытается отбиваться? Хочет отбиваться? Эльвинг все равно нет здесь.
      Голос Амраса - до странности ясный, отчетливый. "Это бедренная артерия, задета бедренная артерия, понимаете?" Не понимаю - он был на шаг впереди меня, да, хромал, так что же?
      Амрод над ним - словно стекает на землю и ложится рядом.
      ... Не понимаю. "Целителя сюда, целителя!" - "Поздно целителю!" Не понимаю.
      ... Провал. Они лежат рядом - два алых пятна на земле - я стою над ними на коленях. "Мы опоздали. Она всегда успевает раньше... Где Маглор, позовите лорда Маглора!" "Вот же он..." Все это время Маглор стоял рядом со мной.
      ... Провал. Темноволосая женщина кидается навстречу и кричит: "Дети, где дети, где они, вы их убили, убийцы, где дети?!!" Вокруг кричат все, я сам не говорю, а кричу - почему я кричу? - но ее крик перекрывает все вокруг. "Какие дети? КАКИЕ?" Если она хочет от меня чего-то добиться, то зачем так кричит?
      Дети. Дети Эльвинг, близнецы - да, верно, послы же говорили о том, что у нее двое детей. Теперь они пропали - судя по словам этой женщины - надо их найти, кого-то послать - раз дети пропали? Первый, кого увидел, был Эрдан - но я не могу сказать, куда отправил его и как объяснил, кого искать.
      ... Провал. "Лорд, как мы будем хоронить твоих братьев? Мы возьмем их с собой?" Мертвые и раненые на улицах - наши и гаванские вперемежку.
      Нет. Собрать все тела и похоронить за переделами крепости - ничего отдельного мы сделать просто не сможем.
       "Жители Гаваней, те, кто не ранен, помогите собрать и отнести к воротам мертвых - всех мертвых." - "Это не наше дело!" Что-то вроде удивления: "Ваших мертвых вы оставите валяться непогребенными?" Кто-то (двое?) встает и помогает носить, кто-то спрашивает: "У тебя были братья?" - "У меня было семь братьев, женщина!"
      Неправильно. Неверно - нас было семь братьев. Неважно.
      Мертвый Борлас у ворот, отец поднимает его на руки. Что мы скажем его матери?
      ... Не стрела разминулась с целью - тетива порвалась. Полет. Падение.
      Брат: "Нужно починить им ворота - все же хоть какая-то защита". Тинтель уже возится с засовом: "Что смогу, сделаю".
      ... Провал. Илломэ, в руках рог: "Лорд, выпей это". "Зачем?" Зачем, я же не ранен? "Нужно. Считай это приказом целителя." Разве со мной что-то не так? Питье было холодным - это все, что я почувствовал. "Благодарю". - "Это последнее, что я могу для тебя сделать". Прощай. Прощай и спасибо тебе. Почему я не спросил и даже не подумал спросить, что стало с его семьей?
      ... Провал. Илессин хрипит, опирается на меч: "Где дети, где они?" Взгляд дикий, на миг я отшатываюсь: "Зачем тебе?" - "Кровь за кровь..." - "Что? Что-о?" - "Я хочу найти их, чтобы спасти, чтобы никто, никто больше не сказал, что сыновья Феанора убивают детей". "Иди, иди, сделай это".
      Куда? Как и куда он пойдет, он же ранен и еле на ногах держится?
      ... Все та же темноволосая женщина кричит мне: "Вот вернется лорд с Камнем, который хранил наш город!.." "С каким Камнем? С каким?" А, это не тот Камень. Еще какой-то. Неважно.
      ... Провал. Мужчина смотрит мне в глаза, долго, внимательно смотрит, потом, словно узнавая, говорит: "Карлики... Злые карлики... Домой вернуться не можете..." Он, верно, безумен. Слова скользят по краю сознания, не задевая, я прохожу мимо, задержавшись едва ли на миг.
      ... Провал. Голос Эрдана: "Лорд Маэдрос, я нашел их!" Совсем рядом с городом, двое мальчиков и женщина с кинжалом. "Вы их не получите". ... Провал. Клятва - кажется, она просила о клятве не причинять им вреда. Илессин: "Хочешь, я поклянусь своей кровью?" "Я верю тебе". Опускает кинжал, подходит Маглор, заговаривает с ней. Можно идти, здесь я больше не нужен.
      ... Провал. Меня окликает какой-то человек в зеленом. Заносит меч - медленно, неуклюже, лезвием к себе. (Отстраненно - наверно, хочет убить?) Лайто и Гваэллах одновременно заслоняют меня и выбивают у него из рук клинок. ... Медленно. Сегодня я все делаю слишком медленно.
      ... Провал. Центральная площадь, обращаюсь к тем, кто собрался здесь. "Жители Гаваней, ваши воины погибли, крепость разрушена и больше не может быть вам защитой. Правительница Эльвинг вместе с Камнем, который хранил ваш город, бросилась в море. Мы починили вам ворота, но это не поможет. Я предлагаю тем, кто захочет, уйти с нами на Амон Эреб. Я дам вам защиту лорда - больше я ничего не могу для вас сделать".
      ... Провал. "Убийцы!" "Вот спасибо - починили ворота!" - "А детей вы забираете с собой?" - "Детей забираем - детям здесь опасно".
      ... Провал. Кажется, собирались заслонять детей своими телами, предлагали всех убивать.
      ... Провал. "Все, кто идет с нами - собирайтесь, мы ждем у ворот." Та же женщина, что кричала про детей, с вызовом: "Я пойду с ними!" - "Я же сказал - идут все, кто захочет". Эльф, раненый, догоняет меня у ворот: "Я возвращаюсь домой, в Оссирианд, но я привязался к этим детям и хочу прийти к ним на Амон Эреб". - "Приходи, когда захочешь". - "Я приду", - прозрачно и строго. Поворачивается и безучастно уходит.
      Раненые, здесь остаются раненые, нужно понять, ждем ли мы их выздоровления или забираем с собой. Забираем - тех, кто захочет уйти. Тех, кто сейчас ничего не может решить, забираем тоже. Навстречу выходит светловолосая дева, здешняя целительница - лицо кажется знакомым. "Да, я из народа Феанора. Я пойду с вами". Сулинель догоняет: "Я остаюсь здесь. Совсем". - "Хорошо".
      ... Провал. Собрать оружие раненых и погибших, проверить, помогут ли раненым, решить, кто идет впереди, кто замыкает. Пора. Гаванцы смотрят нам вслед, чей-то крик: "Оглянитесь на прощанье!" Зачем я оглядываюсь - ведь обращались не ко мне? Так и стоят - в воротах, одни женщины. "Ворота закройте!" - "Да закроем, закроем мы за вами ворота!" А, так они, наверно, хотели нас задеть. Задеть - вот этим?..
      Неважно. Мало что важно. Важно - дойти, позаботиться о мертвых и выживших, найти и как-то устроить этих детей, важно - выполнять свои обязанности. Важно было вернуть Камень. ... Невозможно. Остальное - неважно, пропустить его - возможная слабость.
      ... Вернуться домой.

      ... Колонна растягивалась, приходилось останавливаться на солнцепеке, ожидая отстающих. Илессин бредил, говорил, что хотел построить машину, которая метала бы камни в Глаурунга, что-то еще о том, что мы могли, но не сумели изменить. ... Он хотел умереть - там, в Гаванях. Хотел умереть, но выжил.
      ...Эрдан у самой крепости попал в остатки паутины. Ворот мы достигли уже под вечер.
      Шатер по общему согласию отдали детям Эльвинг и пришедшим с ними женщинам, остальных временно разместили в библиотеке. У костра заметались, чтобы найти им еды и питья.
      Им ничего не было нужно, никакой нашей помощи - и ничего, кроме самых простых вещей, я не мог им дать. Темноволосая женщина, что кричала в Гаванях про детей, вдруг спросила: "У тебя был дружинник, вастак, его звали Боргил. Ты помнишь его? Он ушел от тебя в Гавани, и после известий о Дориате исчез. Он не возвращался?" Да, помню. Но он не возвращался. "Это был мой отец", - взгляд пристальный, жгучий, но сейчас она хотя бы говорит - только даже на этот вопрос мне нечего ответить. "Как тебя зовут?" - "Маэрет". - "Если тебе что-нибудь понадобится, Маэрет, проси меня." Это все, что я могу сделать для ее отца и для нее.
      Маглор ушел убрать наши вещи из шатра, я задержался и столкнулся с Боргольтом, Найвен и Борвен, одетыми и собранными, как в дорогу. "Мы уходим. Мы больше не можем здесь оставаться." - "Куда?" - "На восток, за горы, туда, откуда пришел наш народ. Скажи Англору, когда он появится, пусть догоняет нас." Найвен плакала, Борвен побелевшими пальцами судорожно стискивала котомку, Боргольт выглядел безмерно старым и усталым. У ворот мы простились - больше их никто не провожал. "Прощайте. Я знаю, почему вы уходите - но мне нечего вам сказать..." Ни благодарить за службу, ни просить прощения - нечего сказать; как просить у матери прощения за гибель сына?
      Но сейчас я верю - за горами, там, где нет нашей войны, у Найвен и Боргольта будет новый дом, и Борвен еще родит им внуков...
      ... У ворот ко мне вдруг обратился Лайто: "Я уже говорил твоему брату, но также это относится и к тебе: я понял, что ваш путь - это мой путь. Я последую за вами, и вы с братом всегда можете рассчитывать на мои клинки".
      Лайто. Как стремительно меняется все...
      В те дни многие решали свою судьбу, и решали ее бесповоротно. Бревен, дружинница Амраса, тоже говорила мне о том, что теперь будет следовать за мной, и Эгдиль, разведчик из дружины младших - в Гаванях он чуть не бросился в море за Эльвинг, а теперь сказал, что будет жить, только клятву верности принесет позже, когда уляжется боль.
      Вернулся из Гаваней Олвион - оставался помочь раненым, лечил Маблунга. "Лорд Маэдрос, прими мою верность. Я не возьму в руки оружия и останусь целителем, но хочу следовать за тобой". Рука Олвиона в моей руке - рука, а не клинок... Я принимаю твою клятву.
      Были и другие решения.
      Раненые выздоравливали - все, и Илессин, и Эрендиль, и Алдамар, все, шедшие в первом ряду.
      Эрендиль, голос непривычно мягкий, лицо какое-то прозрачное: "Мне нужно с тобой поговорить. Лорд, отпусти меня..."
      Кажется, я забываю дышать. "Куда ты пойдешь?" - "Не знаю. На юг, на восток..." - так безмятежно-легко... Подходит Алдамар. "Ты примешь у меня командование крепостью?"
      Потерявший троих лордов - он тоже больше не может. Большего и требовать нельзя - он и так отдал все.
      Вдвоем с Алдамаром мы провожаем его до ворот. За стеной он оборачивается и машет рукой. "Прощай! Легкой тебе дороги!"
      Я вижу, как скоро и совсем близко где-то на лесной дороге опустится перед ним радужный мост - тот, по которому мы только и можем вернуться в Аман - в Аман, в котором он никогда не был. Теперь ты свободен...
      Словно все сделанное, все потери, вся пролитая кровь - разом рухнули на меня. Чувствую боль - значит, живу, так? Другую боль, еще какую-то, кроме той, что стала почти привычной и принадлежности к живущим не означает. Надо как-то справиться с ней, хоть как-то, пока никто не видит моих слез. Никто и не видит - Алдамар, как всегда, прикрывает мне спину. "Я пойду с тобой - до конца, я последую за тобой, ты ведь знаешь?" Знаю - без слов, потому что давным-давно сказаны все обычные в таких случаях слова.
      Все ушедшие - свободны, так радуйся же за них. Все, что сделано, ни отменить, ни исправить нельзя. Встань и вернись в крепость.
      В общей зале Меондиль опять предлагает поесть, я отказываюсь, и он отшатывается, словно я ударил его. Что я делаю, что не так, если от меня отшатываются не только чужие, но и те, кто знает давным-давно? Во что превращаюсь? "Я был груб с тобой, обидел, скажи, что со мной не так? Скажи ты, ведь если ты промолчишь, то никто больше не скажет!" "Что ты, что ты, тебе показалось, все в порядке", - и уходит, ничего не ответив. Больше никто не скажет, а сам я не понимаю. Может, лучше просто поменьше говорить с ними, если ничего другого не получается?
      Подхожу к брату - он у шатра разговаривает с Маэрет, спрашиваю, не нужно ли чего-нибудь. Маэрет со второй же фразы переходит в нападение и говорит с такой скоростью, что я не могу вставить ни слова. "Не кричи. Если ты хочешь получить от меня ответ, зачем ты кричишь?" Она осекается и отшатывается от меня, Маглор оборачивается: "Пожалуйста, уйди. Мы с ней нормально разговаривали, лучше бы ты ушел".
      Отступаю на шаг и ухожу - если ничего не можешь с собой поделать, то и правда лучше уйти и не мешать жить. ... Почему я вызываю во всех такой ужас?..
      ... Провал.
      ... Почти все население крепости оказалось у ворот в час, когда впервые увидели Звезду; Гваэллах обернулся ко мне и прокричал: "Лорд, это тот знак, которого ты ждал?" Тот. Да, если и мог быть какой-то знак, то лишь такой... Много раз он говорил, что никакой надежды для нас не может быть, но это и не наша надежда. Это знак - другим. Кто-то из пришедших с нами из Гаваней спросил меня: "Что ты сейчас чувствуешь?" Облегчение. Их надежда - облегчение для нас. Это и так безмерно много...
      ... Подходит Эриант. Кажется, что она ликует. "Лорд Маэдрос, я хотела сказать, что нашла своих лордов". - "?" - "Я принесла присягу лордам Элронду и Элросу." В дни, когда все вокруг неверно и зыбко, опора нужна даже эльфам, что же говорить о людях? "Но я хотела бы пока остаться здесь, на Амон Эреб. Ты позволишь?" Да, конечно, пока это возможно, пока стоит крепость, пока мы можем дать тебе и другим защиту - оставайся. "Надеюсь, что нас хватит на срок твоей жизни". Сейчас я знаю доподлинно - Амон Эреб падет, как пали все наши твердыни. Теперь, когда последняя надежда исполнить Клятву утрачена - рано или поздно крепость падет, и рухнет последняя иллюзия дома.
      И еще одно я вижу - жизнь Эриант будет долгой, и когда закончится эта война, она будет на том корабле, что пристанет к берегу острова, поднятого из моря валар в дар ее сородичам...
      Радуйся же, Эриант из Дор-Ломина теперь знает, кто она. ... Оказывается, я могу чувствовать не только боль.
      ... Женщины из Гаваней просят послать разведку в устье Сириона - принести вести об оставшихся там. Отказываюсь - слишком далекий и опасный поход, и вспоминаю про Олвиона. "Прошу тебя рассказать им про тех, кого ты видел." Олвион не хочет - настолько явно, что спрашиваю, пойти ли с ним. Так мы и вошли в шатер - Олвион рассказывал, а я стоял за его плечом. Пусть их ненависть обратится на меня, а не на него - он целитель, он выполнял свой долг. ... Только Олвион не спрашивал имен тех, кого лечил, а они не могу толком описать тех, о ком беспокоятся. ... Лучше хоть какие-то вести, чем никаких.
      ... Маэрет говорит, что детям нужны наставники, воины, которые смогут научить их быть лордами, но она хочет, чтобы это были люди, а не эльфы. ... У нас больше нет таких людей. ... "Хорошо, тогда эльфы". Маглор сам вызывается учить. Илессин. Вот кто знает и умеет то, что им нужнее всего - он воин и командир. "Илессин, возьмешься ли ты учить детей Эльвинг?" Первый его вопрос, как обычно: "Я? Ты хочешь, чтобы это был я?" - "Да, прошу тебя." Некоторое время спустя вижу их втроем - он что-то рассказывает мальчикам.
      ... Облегчение... Он будет жить, теперь - будет, теперь ему снова есть, зачем.
      ... А потом я оборачиваюсь. ... Амрод и Амрас ждут меня на крепостном дворе в сгущающихся сумерках. Улыбаются - так улыбались они до войны, до Исхода, до Клятвы, в иной земле. Кажется, они опять поменялись плащами, и сейчас их снова легко перепутать. ... Все потери... Нет, еще не все. Мальчики, сидевшие на полу у меня под ногами, пока мы спорили со старшими. Рисовали все время, они просто думали с карандашом в руках - когда я последний раз видел их рисующими? Лагерь на южном берегу Митрима, двое, выступившие из-за спин братьев последними, единственные, сказавшие "прости нас" - может быть, утраченное вернется хотя бы на миг. Или в окрестностях Амон Эреб снова расцвел папоротник?
       "Вы все-таки пришли..." - Мы не могли не прийти. Нужно было рассказать." - "Мы ушли за грань и утонули во Внешнем море." - "Нам было видение." - они говорят, как прежде - один продолжает мысль другого. "В конце времен, когда погаснет свет, мир закончится и возродится, три Камня соберутся снова, и отец поднесет их Йаванне, но не сможет разбить их." - "И тогда он отдаст их тебе, и ты сможешь раскрыть их, и Свет неискаженный снова вернется в мир". "Я? Но как я смог?" - "Ты сможешь." ... Почему я заговорил с ними о детях Эльвинг? "Что я могу дать им? Мне нечему их научить." Нечему, нечем - если я вызываю во взрослых такой ужас, то зачем еще и детей пугать? Амрод снова улыбается ...мальчик в Форменосе склоняется над рисунком... "Тому же, чему учил нас."
      ...Как хорошо, что я могу их видеть. Только надо найти брата, ему тоже нужно сказать... Какой-то звук рядом, за спиной - Маглор молча падает на колени. Мы стоим обнявшись, все четверо - пока можем быть вместе.
      А потом они уходят.
      ... Волчий вой за стенами. Один голос, второй, третий, четвертый. Три сигнала рога, резерв за ворота - совсем рядом, на опушке леса - два костра, Элронд и Элрос, связанные. Маглор опережает меня, подбегаю к ним, спрашиваю: "Где Ульхана?" - "В Мандосе!" Воины добивают волков, брат расспрашивает мальчиков, все ли с ними в порядке. Все в порядке, целы, в крепости они понемногу приходят в себя и рассказывают, что Ульхана позвала их прогуляться в лесу у крепости (да, правильно, она еще спрашивала меня, по-прежнему ли действует запрет для нее выходить одной. Я сказал, что нет - все прежние запреты теперь казались неважными. Напрасно...) Только вот разрешения выйти с сыновьями Эльвинг ей никто не давал, и сослалась она страже на меня зря. В лесу она связала обоих и стала требовать от них рассказать все, что они знают о роде Ульфанга. Мальчики рассказали, что знали - то же самое, что говорили ей и мы - и тогда она разожгла костры и стала вызывать Великого Волка, а им сказала, чтобы они просили его о милости, если их слова правдивы.
      А ведь ей ответили - прежде, чем Мандос, ей ответили ее волки. Сыновья Эльвинг живы, а она мертва. ... Бедная Ульхана. Бедная запутавшаяся женщина - но иной ответ ей вряд ли смог кто-нибудь дать. ... Этого тоже не изменить.
      ... Они целы и невредимы, только очень испуганы. Элрос рассказывает медленно и вдумчиво, стараясь вспомнить все подробности. Тоже - лорд своего народа?
      ... Больше думать о безопасности.
      ... Скоро ночь.

      Маглор: "Ну что, финал? Надо, наверно, объявить". - "Да, наверно. Если ты можешь после этого выйти и сказать всем "спасибо за игру", то пойди и скажи. Я - не могу."
      Он так ничего и не сказал.

      ... Стая перелетных крыш кружила над Амон Эреб. Никогда не видела такого дикого (лучше не скажешь) деролинга. Азрафель Анне: "Ну что, примите меня в свою феанорингскую банду?"
      Кто-то пытается найти еды, найдя, распоряжается ею странно, например, как Фред, засовывает сыр в булочку, а булочку кладет в костер - чтобы поджарить сыр. Сжигает сыр вместе с булочкой.
      В целительской общая вполвалка, по дороге кто-то спотыкается об очередную бутылку с ламповым маслом (везде оно!), Лориндиль падает на Фреда и Ноэль, лупит их кулаками по спинам и кричит: "Живые, сволочи!"
      Кажется, кричат все - или это только кажется?
      Галенель предлагает деролиться. У кого не получается, того деролить принудительно. Хильд и Маша Диас отправляются на поиски еды и обретают селедку. "Ооо, селедка - это то, что нам сейчас нужно! Гизельхер, иди сюда!" - "Какой я тебе Гизельхер?" - рычит Анна, но селедку ест.
      Вино уже выпили, осталось пиво, коньяк и рижский бальзам. "Ну и гадость эта ваша заливная рыба".
      В конце концов народ расползается по палаткам.
      За лагерем поляна с поваленной березой. Невозможно-огромная, до рези в глазах слепящая луна, путаница теней от деревьев, никого больше нет.
      ... Свидетельствуя слова и дела...
       "Чтобы я... еще раз... да никогда в жизни..." Сутки выжрали меня до дна. Какое счастье, что мы не эльфы - смертный наложил бы на себя руки гораздо раньше.
      Не могу ничего оценить - ни игру как целое, ни собственный отыгрыш, какое-то слепое пятно, словно "внутренний цензор" во мне в обмороке.:) Должно быть, всей цены этого я все еще не осознаю.


Верстка - Терн