Отчет?

Гилнир и Норлин

Отпусти его, отпусти┘
Дай идти по его пути┘.
Становиться иным, чужим.
И прости его, и прости┘

Не жалей о нем, не жалей┘
Для него - раздолье полей,
Для него - свобода волны.
Будь смелей, сынок, будь смелей┘

Пожелай ему, пожелай┘
И войны и любви через край
И травой от росы седой
Ожидай его, ожидай┘

Устав за день, она подошла к очагу в огромной темной кухне и села у огня. Снаружи, за распахнутой дверью, под полной августовской луной, пела флейта. Когда он берет в руки флейту, забываешь о том, какой суровый этот копейщик. А мелодия так нежна┘ так хороша┘ так нечеловечески хороша┘ и так сплетается с луной, с безмятежной ночью┘ Из лесу раздался волчий вой. Песня, лениво подумала Хельвдис, зверь поет вместе с эльфом┘ Волчья песня┘ хорошо ее слушать за стеной.
- Полнолуние┘ - негромкий голос рядом, певучая квенья.
- Здесь? Здесь не полнолуние, а тень полнолуния. Здесь слишком высокие стены. Здесь - душно┘.- это Гилнир, "её" лучник.
- О┘ За стенами - лес┘ незнакомый голос окрашивается чуть заметной, чуть слышной, но явственной подначкой.
Голос Гилнира отражает эту подначку и добавляет к ней пару мечтательных обертонов.
- За стенами - луна круглее. Я знаю, кто сейчас стоит на страже. Нас выпустят┘
- Нас? О да, любоваться луной лучше вместе┘ ты прав┘- Обоих эльфов сдуло с мраморной скамьи в ночь, только край чьего-то плаща хлестнул о косяк двери.

А волк-то плачет, не поет. Бабка говорила: "Волк плачет, беду кличет". Неужели они не заметили Хельвдис в тени высокого камина? Вряд ли. Просто когда они говорят друг для друга им и в голову не приходит, что в эльфийском доме их могут подслушать. Этого эльфы не делают. А Гилнир хорош. Ох, хорош. Норлин, как его рядом нет, сразу начинает искать его взглядом, потом спрашивать не видал ли кто ее сына, потом┘Больше ведь никого у нее не осталось. А этот шалый эльф приключений на свою ┘ голову ищет. Yonia, сыночек. Интересно, сколько этому сыночку лет?
Так оно и было. Чуть не первой, кого она увидела, когда собиралась тихо и незаметно проскользнуть к себе в дом, была Норлин. Она уже искала Гилнира, и судя по ее лицу, уже обошла большую часть крепости. Еще немного, и эльдэ начнет задавать вопросы и выслушивать уклончивые ответы, терпеть снисходительные улыбки, и уверения в том, что она беспокоится напрасно, что Гилнир, несомненно, где-то здесь, что его недавно видели вон там┘И раз за разом не находить своего yonio, своего сыночка┘ Хельвдис стиснула зубы и прокляла свою невезучесть. Как бы ее остановить? Как бы┘
- Подслушивать нехорошо! - заявила она прямо в лицо Норлин. Та дернулась, как от пощечины, бледные щеки вспыхнули. Неужели она┘ нет, не может быть. Эльфы не подслушивают.
- Эльфы не подслушивают, женщина. Что ты такое говоришь?
- Это я подслушала разговор твоего сына и его приятеля. Нечаянно. Они говорили о том, как красива луна ┘ за стенами. Ушли они недавно.
Глаза Норлин стали совсем черными от тревоги. Но пусть лучше она узнает сразу, чем будет метаться всю ночь по крепости и показывать всем и каждому свой страх. Этот, высасывающий душу, страх за свое дитя.
- Ушли. За стены. Одни.
- Да. Что ж в этом плохого, Норлин? Твой сын - воин. Ему не привыкать уходить.
- Воин┘- прошептала Норлин. - Да что ты понимаешь┘ он же еще ребенок. - Она стояла неподалеку, совсем рядом со стволом березы, светившимся в густых сумерках - Ему же еще надо учится, а не ходить по ночному лесу, откуда что ни день приносят растерзанных и покалеченных┘
- Значит, он сейчас учится ходить ночью по лесу. Вместе со своим другом. Как же иначе ему этому научится? - Хельвдис почти не видела ее, в ее темном, черно-красном платье, и это придавало ей смелости говорить прямо.
- В безопасности. Здесь. Он не должен был┘- Норлин осеклась и отступила за ствол.
- Норлин┘- тихо, осторожно позвала Хельвдис. - Норлин┘
- Что ты понимаешь, не знаю, можешь ли ты понять┘- донеслось из-за ствола. - У тебя ведь не было детей┘
Как больно. Ей тоже больно. А ведь от эльфов не скрыть такое. Да, у нее не было детей. Не дали Валар. Но это не значит, что Валар не дали ей и сердца и глаз.
- Прости┘- чуть погодя говорит Норлин. - Я сделала тебе больно. Прости. Но я не могу простить себе ┘. Я ведь не удержала его отца, моего мужа. Он ушел┘и не вернулся. Нирнаэт.
Муж Хельвдис ушел не на битву. Он ушел в зимний лес на охоту, потому что детям на лесной заимке надо время от времени есть свежее мясо. У нее тоже сжималось тогда сердце от дурных предчувствий, но что толку останавливать мужчину, когда он знает, что это - его дело и его долг┘ А лес взял его жизнь и винить ей некого..
- Он ведь не мог не уйти. Ты ведь любила его, правда? Ты ведь не могла допустить, чтоб твоя любовь стала оковами, мешающими ему поступить как должно?
- Ах, что ты говоришь. Что ты говоришь ┘ Если бы он не ушел, если бы я тогда удержала его, он сейчас был бы жив, понимаешь ты это? Жив. Ничего нет выше жизни┘
- Но это же неправда. - удивилась Хельвдис. - Кое-что вы, эльдар, цените выше┘ я знаю.
С другой стороны ствола не донеслось ни звука в ответ. Хельвдис уже решила, что Норлин ушла, как из темноты прошелестело:
- Ты права. - И потверже: - Ты, человек, напомнила мне о чести. Благодарю.
Сколько льда и сколько горечи может передать голос эльфа! Вот и нажила себе врага, а ведь она могла бы быть другом. Такое не прощают, она бы, Хельвдис, не простила.

Гилнир вернулся, еще луна не зашла, живой и веселый. Хельвдис старалась держаться поближе к воротам, чтобы не упустить этот момент. Норлин поблизости от ворот не появлялась. Слишком гордая, чтобы напоказ ждать. Но каждая минута этой боли, грызущей сердце - это лишняя минута
- Постарайся найти поскорей свою матушку, Гилнир. Только вот я не буду помогать тебе ее искать, потому что, сдается мне, она многое тебе скажет из того, что лучше выслушивать в одиночестве.
- О! Вот как! - Гилнир поскучнел и направился на поиски. Вот тебе и второй┘ сильно благодарный эльф. И чего вмешиваться в то, что идет своим чередом?

Этой ночью в Палатах Исцеления все время потухал огонь. Дело было в том, что за огнем поручили следить Хельвдис, а она огонь умела разводить только в печке, да сухими, мелко наколотыми дровишками, да от уголька┘Эльдар небрежно брали сырые, промокшие сучья, укладывали их прихотливой пирамидой, добавляли мох или не добавляли, и жаркий огонь разгорался от первого щелчка огнива. Хельвдис могла бы поклясться, что чуть ли не от щелчка пальцев┘ "Огонь - наш братец, с ним надо бережно и осторожно, пока он маленький" - смеялись феаноринги. "Что ж ты кормишь нашего братца такими грубыми, большими поленьями! Накорми его нежной пищей - маленькими, сухими листочками, ленточками бересты┘ Будь терпелива с ним. " Хельвдис только что танцы вокруг очага не выплясывала, но капризный огонь, весело погорев некоторое время, без старших братцев поблизости сникал, скучал и тух. Хельвдис, вконец обозлившись, опять пошла за эльфами. И конечно, прямо у дверей палат исцеления, как из под земли, из темноты выступил перед ней Гилнир. Что у него за манера - бесшумно вырисовываться в пространстве, аж дрожь пробирает.. Гилнир молча ее разглядывал, как какое-то интересное насекомое.
- Гилнир┘- никакой дрожи в голосе! Хотя чего там, эльфы чуют страх не хуже волков. - Гилнир, если ты на меня не очень злишься, помоги мне развести огонь. Опять потух, зараза.
Гилнир фыркнул и вдруг расхохотался, сразу став тем, кем он и был - не суровым воителем, но смешливым мальчишкой, который никак не может спрятать свое безнадежно доброе сердце.
- Пошли.
Он оглядел жалкий, умирающий огонек, даже не стал ничего подкладывать в костер, а как-то пристроился сбоку и дунул. Ауле, да точно ли нет у него в родне драконов? Угли ярко вспыхнули золотым светом, по головешкам весело побежали язычки пламени. Через минуту пылающий огонь ярко осветил самые дальние уголки палаты.
- Огонь, - он подмигнул Хельдис, явно наслаждаясь выражением восхищения на ее лице - Огонь должен быть таким, чтобы его было видно с другого берега Белгаер. Так говорят наши Лорды.
- Ну и костерчик это должен был быть! А ты видел?
- Нет. - Он с сожалением покачал головой. - Меня тогда еще и на свете не было.
- Гилнир, а сколько же тебе лет?
- Ну-у┘ Матушка ведь тебе небось уже все рассказала┘Ну-у┘восемьдесят всего. Но это ничего не значит.
Восемьдесят. Этому щенку - восемьдесят? Да что ж они медленные такие? Да у ее деда к этому возрасту уже была за плечами прожитая жизнь, долгая и яркая, и старость, которая одарила его мудростью и спокойствием. Все что ему было суждено, к своим восьмидесяти ее дед уже совершил. Он бы точно не стал лезть на рожон, только что бы повеселится┘ Вот как? Да неужели? А может стал бы, если бы мог? А может┘ Порой у ее деда, на дне выцветших голубых глаз, мелькал такой же вечный мальчишка. Только дай ему, и он опять бы скакал по степи, а то и лазал бы на яблони. Ничуть не помешала бы ему в этом его мудрость. Кстати, о мудрости┘

- Я младше тебя чуть не в три раза, эльда, но у меня есть для тебя маленький совет. Для вас, для эльдар, чужой разговор - не существует. Для людей это не так. Будь осторожнее впредь. С людьми.
Гилнир задумчиво кивает головой и проводит рукой по язычкам пламени, которые ластятся к его пальцам.
- Хельвдис┘Ты говорила с матушкой┘
- Да. - Хельвдис склонила голову. Вот оно. Самое малое, что ее ждет, это мягкий, эльфийский, упрек в чудовищной бестактности. Мягкий, но этого не менее язвительный.
- Поговори с ней когда-нибудь еще┘ Ты, может быть, думаешь, что она сердится на тебя? Нет, за что ей на тебя сердиться┘

На следующий день Норлин подошла к Хельвдис и спросила:
- А не хочешь ли ты┘. Научиться владеть мечом?
От неожиданности Хельвдис ответила:
- Да.
- Вот и прекрасно. Я не слишком искусна в этом, но мне кажется┘тому, у кого острый язык, неплохо иметь в руках острое железо. Чтобы этот язык подольше сохранить в его изумительной целости.
В глазах Норлин плясали веселые огоньки. И фехтовала она безупречно.

Эриант

- Хельвдис! - это голос заставил ее замереть на бегу, как вкопанную. Лорд Маэдрос. Эру великий, ведь живая легенда перед ней стоит, о нем ей сказки рассказывали, не хуже, чем о коте Тевильдо┘ Лорд Маэдрос, который самого Моргота отбрил таким словесами, что тот и не знал, как ему позлее отомстить. Самый могучий эльфийский король Средиземья. Аманэльдэ, на равных говоривший с богами...говорит с ней.
- Хельвдис, - живая легенда, Воитель, Сын Феанаро, просительно заглянул ей в глаза, - тут к нам женщина пришла из Леса. Она очень измучена и всех боится...присмотри за ней. Ей тут тоскливо и страшно. Ты ведь сделаешь так, чтобы ей тут стало лучше?

За спиной Старшего из Феанариони маячила костлявая тень. Ниэнна Всемилостивая, да что ж там такое творится с людьми, если они приходят на Амон Эреб такими?
- Я сделаю, лорд Маэдрос, что смогу. - Хельвдис прижала руки к груди.
Лорд Маэдрос серьезно сказал ей:
- Я знаю.

Эриант, Пришедшая из Леса, была еще тот лесной цветочек. В ней почти ничего не осталось от женщины, да и мало что осталось от человека. Она родилась - в рабстве, ее родители - были рабами, побежденными, она жила - в рабстве. И бежала - из рабства - на обманчивую милость лесной вольницы. Три года в шайке разбойников. Гаурвайт. О, молилась про себя Хельвдис, только бы не тех, не таких, как вырезали ее родной хутор. А если бы и так, то в чем же, ее, Эриант, вина? Она была, как копье - прямая, и как копье - безжалостная. Что там говорил Лорд Маэдрос о страхе? Эриант была бесстрашна, последним отчаянным бесстрашием человека, которому уже нечего терять. Но как только она стала обживаться, как только стала оттаивать, как только у нее появилась робкое ощущение того, что это - не морок, не сон, а самая что ни на есть настоящая жизнь, то она вдруг стала бояться всего на свете, и с великим трудом Хельвдис удавалось уговорить ее поесть, придти вместе с ней на кухню. Там суровый эльф в неизменно черных одеждах могучим волшебством творил непрерывный поток яств и лакомств, текущий на стол в пиршественном зале. До того, как она подалась в Палаты Исцеления, Хельвдис работала в этой обширной, низкой кухне и знала, как это непросто творить столь могучее волшебство, сколько для этого требуется и рук и глаз и сил. Лорд Нотимо был обладателем добрейшей и щедрой души, которая веселится, даря . Хотя бы даря кому-нибудь возможность вкусно и до отвала поесть.

Эриант упиралась. Хельвдис тянула ее за руку. Эриант уверяла, что есть ей не хочется не крошки. Хельвдис, видя голодный блеск глаз и ввалившиеся щеки, ни крошки ей не верила.
-Ну прошу тебя, ну давай же! Ах, только не подводи меня, - добавила она во внезапном озарении. - Мне ведь поручили следить, чтобы ты была сыта.
- Ты их боишься?
Хельвдис задумалась. Эриант ее поймала. Хорошо было бы ответить : "Да, до смерти боюсь, если ты не поешь, я не знаю, что они со мною сделают! Да и с тобой тоже!"
- Наверное, нет. - медленно ответила Хельвдис. - Наверное, лорду .Маэдросу это было бы неприятно. Я┘. Я верю ему. Верю в то, что он не желает мне зла и верю в то, что он достаточно мудр, чтобы не причинить мне зла по недосмотру или глупости. Нет, я его не боюсь. Не должна бояться. Из уважения к нему.
Эриант передернула плечами. В ее жизни Силу приходилось только боятся. И это - ее выстраданная правда.
- Давай поедим, раз так. Только не здесь, ┘Да хоть вон там - Эриант указала на куст, столь же мало подходящий для принятия пищи, сколь хорошо он подходил для засады. Целого звена лучников, уж если на то пошло.
- Давай. - уныло согласилась Хельвдис. Сидеть на земле, муравьи наползут, каша остынет┘
Эриант потребовала, чтобы Хельвдис первая ела из общей плошки. Хельвдис покорилась. Когда настала ее очередь, Эриант, воровато оглянувшись, вдруг поставила плошку на землю, и рухнув на четвереньки, сделала вид, что сейчас будут эту кашу есть по собачьи. А вот это представление, для нее, для благополучной, устроенной, горя не нюхавшей Хельвдис, Хельвдис, которая не смеет не боятся эльфов. Смотри мол, какими бывают люди, которым не так повезло в жизни, как тебе! Смотри мол, какие на самом деле мы - люди! Хельвдис плюхнулась рядом и от души посоветовала:
- Вообще-то ложкой - удобнее, я уже это поняла. Хоть и не сразу.
Эриант ухмыльнулась и вытащила свою, боевую, потертую, ложку. Кашу они доели вместе, в мирном молчании.

Эрдан

Солнце уютно висит меж верхушками рыжих сосен. Мир на земле┘.. Но орков никто не отменял. Хельвдис получила в руки чужой тренировочный меч и не помнит себя от восторга. Может и нелепое это зрелище - почтенная тетушка, резво скачущая по травке и размахивающая деревянным мечом, но жизнь так хороша! А эльф так весело смеется и так хорошо показывает. Еще раз и еще раз и еще ┘ Слава Валар, они терпеливые, эти эльфы, у них впереди - вечность┘А упускать случай поучиться новому - да вы шутите, сударь! Люди живут коротко, людям сомневаться некогда и стесняться тоже недосуг. Была бы она эльфом-целителем - ей было нельзя брать в руки меч. А человеку - можно, человека уже ничем не испортишь. Человеку-целителю браться за меч можно и нужно, потому как разное в жизни бывает. Одной поварешкой не отмахаешься, а раненные случаются там, где чаще всего находятся вооруженные люди, которые при случае не прочь довершить начатое и доделать свою работу. Но, если у нее, кроме бутылки с зельем, будет рядом еще хоть какое никакое железо, а пусть и чужое, так от пары мародеров может и отобьется.
- Леди, меч на меня! Леди, если вы держите меч острием в небо, мне страшно подумать о том, кому вы угрожаете!
Хельвдис смеется и атакует. Мир - прекрасен. Оружие - игрушка. Жизнь - не имеет срока.

Эрдан, Эрдан┘

Поход

Они стали собираться и неторопливо надевать на себя боевые перчатки, наручи, кольчуги, панцири. Они уходили из этого мирного вечера, еще не сделав и шага за ворота, их дорога без возврата уже началась. Они прощались с друг другом без слов, пристальным взглядом, стараясь запомнить своего друга таким, каким он был ДО..
Что за высокомерную чушь она тогда сказала Норлин! Хельвдис не хочет, да, не хочет, не желает, чтоб те, кого она знает, кого она любит┘ ушли за своей темной звездой, за эльдарской судьбой и не вернулись. Это их право. Это их счастье - быть самими собой.
- Эрдан, - тихо и от всего сердца. - Желаю тебе вернуться. Живым. - и не важно, какую цену потом стребует с нее хозяйка ее судьбы за выполненное желание.
- Пожелай мне добиться цели, аданет. - улыбается Эрдан, но в его глазах нет этой улыбки.
- Не могу. - качает головой Хельвдис. Не может, потому что цена такого желания - выше ее судьбы и еще потому, что не хочет этого, а значит и не может пожелать.
- Что ж, спасибо и на том. - эльда вежливо кивает и отходит. Медведь бы побрал их вежливость! Ищет кого-то, хлопает по плечу, находит свое место в строю.

Еще одни знакомая. Темноволосая, насмешливая и стремительная эльдэ.. Хельвдис однажды долго возилась, заплетая ей непослушные густые волосы в косички. Алаквен вертелась, отдувала с лица пряди, но терпеливо ждала, пока ее расчешут можжевеловым гребешком и стянут вороные пряди узким кожаным шнурком. Прическа воина. Ей бы вплетать в кудри мелкие алые розы┘шелковые ленты и жемчужные заколки. Ее имя ничего не говорило Хельвдис, и она называла ее про себя: "Стриж".
Стриж натягивала перчатки и не заметила Хельвдис. С эльфами трудно сказать, заметили они тебя или нет, но Стриж ее не видела, хоть она и стояла прямо перед ней. И очень, очень сильно не понравилось Хельвдис выражение ее глаз. Она уже видела такие глаза у эльфов, так смотрели в Палатах Исцеления те, кто явственно видел перед собой берега Гремящих Морей. Что, и Стриж тоже? Ну, нет!
- Есть у меня одно желание - резковато говорит она, стоя рядом с ней - Есть у меня одно желание, и я готова на многое, чтобы оно осуществилось┘
Та вопросительно поднимает бровь. - Я хочу, - мрачно говорит Хельвдис госпоже своей судьбы, чувствуя, как по спине ползет холодок Разговора - здесь, на этом месте, накормить тебя сегодня ужином. Что бы ты тут сидела, живая, и по возможности, невредимая. Вернись!
Стриж хмурится и легко приседает поправить шнуровку на сапогах. Чтобы спрятать выражение лица. Она поднимается, и, смотря в лес, за пределы крепости, говорит голосом прозрачным и холодным, как вода в талом ручье.
- Я должна быть рядом с моим Лордом и его Клятвой.
- Ну, хоть постарайся!
Она качает головой, не объясняя.
Ах, эта распроклятая эльфийская вежливость! Ах, эта эльдэ не опускается до презрения! А чего тут? Все и так ясно. Это - наша судьба, женщина. Это - наша клятва, человек. Она закроет свого лорда от чужого меча. Защитит ли она его от его Клятвы? Ужин? Если Стрижу не повезет, сегодня ей поднесет чашу сама Ниэнна. Может, уступишь мне эту честь, а, Ниэнна? - молчаливо обращается к ней Хельвдис. И после этого я тебя ни разу не побеспокою┘

Между колонн палат исцеления мелькает пыльно-зеленый клобук и плащ, скрывающий хрупкую фигурку. Та-ак. Борвен. Оклемалась от яблочка наливного уже куда-то нацелилась. Куда нацелилась понятно, стоит только увидеть суму целительницы которую она непослушными руками пытается упрятать под плащ. Что у Хельвдис за судьба такая - детей родителям закладывать? Но если Найвен в одночасье всех своих лишится, то ей не жить, а Найвен для этого мира - не баран чихнул. За юбку Найвен так или иначе держатся все люди Амон Эреб.
- Не видела ли ты дочь свою, Найвен? - рассеянно говоришь ты в пространство.
- Не видала. А что?
- Да я и вот ее не видала. Наверное померещилось мне, с чего бы ей одеваться в дорожный плащ? А что это у нее в руках было? Ты, когда найдешь, ее о том спроси обязательно.
Готово. Найвен подхватилась и с неожиданной легкостью побежала от ворот искать чадо беглое, неразумное. Нечего Борвен делать там, где льют кипящую смолу со стен и кидаются тяжелыми камнями, не говоря уже о таких прелестях жизни, как стрелы и мечи. Хельвдис - другое дело, а у Борвен впереди - дети.

Ах, не вышло, не вышло. Гваэллин встает рядом с своей подругой и говорит негромко, но непререкаемо:
- Она - совершеннолетняя. Она - вправе распоряжаться своей судьбой. - И смотрит при этом Гваэллин на Хельвдис без приязни. Прости меня, Борвен. Прости меня, Гваэллин. Но почему право отдать свою жизнь вы все покупаете ценой остатка жизни своих матерей? Потому что это право равно праву - жить, а не прятаться? Дорого, слишком дорого.

Она мечется по лагерю, пытаясь запомнить и увидеть всех.
- Динон! Динон, ты не закончил резать ложку, ты помнишь?
Он оборачивается и смотрит серьезно. А потом говорит, улыбаясь уверенно и успокаивающе.
- Я доделаю. Вернусь и доделаю, обещаю.
Обманул. А еще говорят, что эльфы не лгут. Он уже знал, что ему не вернуться, что ему суждено встать перед своим лордом с оружием в руках, понимая, что самое большее и самое лучшее, что ты можешь сделать для своего друга и своего лорда - это остановить его. Ценой своей жизни, или, если так надо, ценой его жизни. Динон бросил свою жизнь, как последнюю монетку в игре, под ноги своему лорду, но видно цена ее была недостаточно высока, чтобы остановить летящую стрелу, сорвавшийся камень, стронувшуюся лавину.

А где ее место? Ее место - при Целителях.

Сулинель меряет шагами кладовую. Нет, она ничего не роняет и не разбивает, как это бы делала женщина, но склянки звякают чуть резче, чем нужно, бинты скручиваютсяв тугие трубки, отвар эликсира кипит чуть сильнее, чем она же учила.
- Это чудовищно. Это немыслимо, я не желаю участвовать в этом преступлении. Если они рассчитывают, что я пойду с ними...
Хельвдис вдруг поняла, что Сулинель трясет от ненависти. От бессильной ненависти и отчаяния. Она всегда относилась к Лордам скорее прохладно, а уж теперь...
Илломэ держался прямо как шест. Стоял у стола, разливал из запечатанного кувшина с выдержанным вином в маленькие склянки. Не поднимая головы, не глядя на бушующую Сулинель, он проговорил мягко и снисходительно, словно объясняя ребенку, как надо держать ложку в руках
- Долг целителя - оказаться там, где он может пригодиться...

Хельвдис обматывала тканью походные склянки, для того, чтобы они не треснули, не разбились от несчастной случайности.
- Как следует давать это зелье? Надо ли различать, тяжелый ли воин или легкий ребенок?
- Ты...- задохнулась Сулинель. - не вздумай! Там - смерть.
- И не вздумаю, а пойду. Разве я твоя ученица? Разве ты можешь мне приказать? Разве я не свободна идти куда захочу?
- Они будут убивать. Женщин и детей. Понимаешь ты это? Ты идешь туда вместе с теми, кто будет сметать с дороги всякого, кто им помещает. Недрогнувшей рукой. Старика, женщину, ребенка... Ты так хочешь это увидеть? - Она почти кричала.
- Я, госпожа моя Сулинель, - нараспев, насмешливо проговорила Хельвдис, - не верю, что ты в своем присутствии позволишь кому-нибудь причинить вред женщине ли, ребенку ли. Вот не верю и все тут.

Как легко она это сказала : "госпожа моя"! .Как легко это оказалось ей, Хельвдис, не знавшей над собой ничьей власти, кроме бабкиной насмешливой доброты и неловкого мужниного покровительства. Вот она и выбрала, кому принести свою верность и за кем идти. Бабка ее еще ворчала, что да смилуются Валар над тем бедолагой, кому Хельвдис решит отдать свое служение. Ты хоть предупреди несчастного, смеялась бабка, ведь когда ты что делаешь в полную силу, такое не всякий вынесет.
Сулинель резким движением сунула ей в руки моток бинта и рявкнула:
- Но чтоб от меня не отходить ни на шаг!

Сулинель, госпожа моя Сулинель....

В Гаванях, она увидела ее, свою госпожу, когда та стояла перед лордом Маэдросом и говорила:
- Мое служение окончено.
Лорд Маэдрос кивнул.
- Я остаюсь здесь.
Лорд Маэдрос кивнул и, развернувшись на каблуках, крикнул:
- Илломэ! С этого мига, ты - старший над целителями Амон Эреб.
И не взглянув больше на Сулинель, ушел.
Сулинель вскинула голову и посмотрела ему вслед, потом повернулась и Хельвдис увидела ее лицо. Лучше бы она не видела этого. Сломалась, ошеломленно подумала Хельвдис. Она - сломалась. Так не бывает. С эльфами так - не бывает. Дальше... дальше Сулинель стала раздавать себя, свою Силу целителя направо и налево, не жалея и не думая, словно зерно - горсть за горстью, ни зернышка не оставляя на голодную зиму. "Да что ж ты творишь, Су....линель!" хотелось крикнуть Хельвдис, но по застывшей на лице улыбке было видно - не услышит. "Что ж ты делаешь, госпожа моя Сулинель, ведь мы пропадем без тебя, без твоего мастерства и твоего пламени..." Держалась рядом, не отходя не на шаг, протягивала бинты и зелье. Прижимала к себе раненных, пачкая руки и платье кровью, смотрела, как уходит из Сулинель ее жизнь, переливаясь в жизни тех, кто лежал перед ней на плитах белого ракушечника.

Вдруг Сулинель замерла, прислушалась к чему-то неслышному Хельвдис, да и что можно было услышать в этом шуме, среди яростных криков и стонов, и грохота? Но Сулинель вскочила, и резко бросив:
- К пирсу! Я знаю короткий путь. Там - такое┘- подхватила юбку и полетела, не разбирая дороги и не оглядываясь. Хельвдис кинулась следом, проклиная свою человеческую неуклюжесть. Сулинель бежала по переулку и неожиданно свернула в какой-то дворик, она промешкала один миг и когда она влетела в ворота, там оказалась крошечная площадь с фонтаном, от которого отходили по крайней мере, четыре узкие улочки. Сулинель не было. Она метнулась в одну улочку, в другую┘ и поняла, что потерялась. Она осталась одна в незнакомом месте незнакомого города и┘ Она - с Амон Эреб, она здесь - чужая и каждый, кто захочет, сможет отомстить ей за то┘ Вот так-то.

Страшно? Еще как. Конечно, юбка Сулинель - не щит и не кольчуга, но, значит, до сих пор ее вела по городу чужая храбрость? А, плевать┘ Она - тоже целитель, ей тоже бояться некогда. "Правда? Так ли уж некогда?" - насмешливо спросила ее госпожа ее судьбы. "И вот эта дорожка из кровавых клякс, которая ведет на мраморное крыльцо и скрывается за полуоткрытой дверью, вот это - твой путь? И ты, одна, безоружная, войдешь в дом, куда┘"
Она одна. Некому приказать ей "Вперед!". Хельвдис отлепилась от стены и толкнула тяжелую дубовую дверь.
- Уходи.
Ей сказала это девушка, смутно белевшая платьем в полумраке вестибюля. Она держала за руку лежащего прямо на ковре эльфа. Весь перед его голубой котты казался черным от крови. Рядом, обнимая его последним объятием, еще одна фигура. Женщина. Эльф. Тоже мертва?
- Уходи. - слабо повторила девушка. - Вам мало? Он умирает. Мама ┘ мама отдала ему все силы и ┘ тоже. Уходи.
Хельвдис выскочила наружу как ошпаренная.
- Сулинель! - она завизжала так, что эхо метнулось от одной розовой стены переулка до другой. - Сулинель!!!
И, как ответ, в проеме улочки, она заметила мелькнувшую тень. Нет, это была не Сулинель, это был Олвион, маленький, суровый и невероятно искусный травник с Амон Эреб. Она догнала его и вцепилась в него, потянула за руку, не в силах сказать ясно.
- Там┘он умирает┘и она тоже┘пойдем скорей - Стыд и позор нести такую невнятицу, но Олвион не задал ни единого вопроса, а помчался вслед за ней.
Упав на колени перед раненым, он одним взмахом взрезал котту и присвистнул. В ране пузырилась розовая пена. Поврежденное легкое, удар меча поперек груди. Почему он до сих пор жив? Олвион свел руками края и замер. Поднял голову, нашел взглядом Хельвдис и с трудом проговорил:
- Найди кого-нибудь из наших. У них должен оставаться еще эликсир, помнишь, я раздавал? У меня все. Я его удержу┘ но поторопись.
Эльф пошевелился и открыл глаза. Сделал глубокий, судорожный вдох. Олвиона перекосило и он крикнул:
- Быстрее!
Она помчалась со всех ног и моментально вспомнила дорогу, добралась до набережной, до пирса. Там плиты были усеяны телами так же густо, как у самых ворот. Сулинель!
- Есть хоть немного эликсира?!
- Нет!
- Илломэ!
- Нет!
Гваэллин, еще кто-то, еще┘Нету, нету, нету┘ Истрачено все подчистую, целители платят собой, останавливая кровь и снимая боль за счет собственных сил. Будь проклято то, что виновато в этой крови, в хрипе умирающих, в бесполезных и страшных смертях! Что заставляет одних отнимать жизни, а других отдавать свои, только чтобы отвести от умирающих смерть?
Она вернулась в этот дом с пустыми руками. Нельзя обманывать пустым ожиданием того, кто надеется.
- Я ничего не нашла. У всех все кончилось.
Олвион выругался, коротко и грязно. По человечески. Не отнимая примороженных к чужой груди рук, не поднимая головы.
Он действительно был великим целителем. Был, потому что неизвестно, сколько сил осталась у него после Гаваней, после того как он вытащил этого эльфа, не сказавшего ему ни слова, ни дурного, ни хорошего.

Когда они вместе покинули этот дом, уже начало смеркаться. Уже не было слышно шума схваток, криков, приказов. Даже плача. На город опускалась мертвая тишина смертельной, безнадежной усталости побежденных. Как они будут теперь здесь жить? Стены разрушены, ворота разбиты. В лесу ┘ в лесу так и шастают орочьи шайки, да и волков полно┘ Надо все-таки найти Сулинель. Страшно идти через лес одной, а Олвион сразу куда-то делся, только крикнул ей, чтобы она не мешкала и шла домой поскорее. Домой┘ на Амон Эреб. Сулинель должна быть в Палатах Исцеления, где же ей еще быть? В Палатах Исцеления у самых ворот. Она, конечно, собиралась остаться здесь, но лучше все-таки уговорить ее вернуться на Амон Эреб, туда рано или поздно соберутся все выжившие, люди и эльфы. Этот город - мертв. Все уже кончилось. Все, даже самое плохое, когда-нибудь кончается.

Сулинель и вправду была в Палатах Исцеления. На койке у самого входа, в бреду и при смерти. Вот, оказывается, как уходят целители, отдавшие больше, чем у них есть и Хельвдис не назвала бы эту дорогу легкой. Над ней склонился Илломэ, осунувшийся, бледный в прозелень, держа руки у нее на висках, в отчаянной попытке вернуть ее. Бесполезно, она уходила, "госпожа моя Сулинель", уходила и затягивала за собой в темный водоворот Илломэ. Он ведь не отпустит ее, поняла Хельвдис. Он не отпустит ее туда одну. Что ж ты натворила, Сулинель? Никто не поднял на тебя оружия, но двух целителей сегодня лишились те, кому вы так нужны. Прости меня за эти мысли, бывшая моя госпожа. И прощай.

***

Она добралась на Амон Эреб, не чуя под собой ног от усталости и опустошенности. В Палатах Исцеления хозяйничали новые Целители, замотанные и опустошенные не меньше. Только глубоко за полночь она вышла наружу и вдохнула воздух, свободный от запахов крови и смерти. Опустилась без сил у сторожевого костра. Сидящий эльф повернул голову. Это был Эрдан. Живой. Рядом к стволу прислонилась Стриж. Живая. Что ж, Ниэнна, никогда я больше не смогу попросить тебя смилостивится надо мной. Пусть.

- Что ж теперь будет, Эрдан?
Он молчал, отсветы огня плясали в его угольно-черных глазах.
- Что теперь делать, Эрдан, как жить?
- Остались еще два камня. На севере.
У Хельвдис перехватило горло от ярости. Они - безумцы. Они все - безумцы, даже лучшие из них. Мудрые, вечные Эльдар!
- Там, на севере, Моргот...- слова с трудом выдавливались сквозь стиснутые зубы.
- Без имен, женщина.
- О, да. О, конечно. А то он услышит. Ведь он так близко. А светлые Валар┘ они так далеко┘ Они - не слышат. Сколько лет ему понадобится теперь, чтобы дойти от гор до самого синего моря, а, Эрдан? Было два места, куда не могли дотянуться его лапы. Теперь осталось одно. Надолго ли?
- Это не важно.
- Что?! - Хельдис решила, что ослышалась.
- Это не важно - повторил Эрдан ровно. - Рано или поздно, но ему придет конец. Я знаю. Мне не объяснить это тебе, аданет. Это тот дар, которым наделили только нас┘
- Эстель┘- скривилась Хельвдис.- Эта ваша эльфийская эстель┘
Вокруг сгущалась холодная темнота осенней ночи, промозглая, предвещающая бесконечную зиму┘ Она замолчала и чувствовала, как все глубже и чернее становилась пропасть между ними, между эльфами и аданами. У одних - эстель и вечная жизнь и красота и Камни, у других┘ а что есть у других┘
Вдруг ей стало теплее. Заметив, что она трясется от холода, Эрдан молча накинул на нее свой плащ. Она вцепилась онемелыми пальцами в мягкую ткань и сказала глухо:
- Если вы пойдете туда┘ если вы пойдете туда, я пожелаю вам добыть их. Любой ценой. Я доживу до этого?
- Да.
- Эльвинг┘ лучше бы она отдала Камень. Такая беда┘ сколько смертей┘ и все - напрасно.
- Он на дне. - тихо и яростно прошипел Эрдан. - На дне и туда ему и дорога. Всю эту кровь с него не смыть даже Белгаеэром┘
- Тебе его не жаль? Говорили, что в нем - Свет┘
- Если в нем - Свет, то Валар, рано или поздно, вернут его себе и этот свет не будет потерян┘ Но сейчас, - Эрдан коротко усмехнулся, - сейчас я в это не верю.
- Есть ли для нас надежда? Тот, на севере, так силен┘ Для нас, для людей, ваше "рано" всегда означает "поздно". Или "слишком поздно"
- Мы и вправду - разные. Но Свет для всех - один. И надежда тоже.
- Почему так? Для чего нас сотворили такими? Понятно, для чего сотворили эльфов - чтобы украшать ┘. Да вы творите красоту каждым своим вдохом. Даже этот Камень - красив. А люди? Зачем нужны люди?
- Я иногда думаю, - Стриж наконец открыла рот, - я иногда думаю, что людей сотворили для победы. В вас есть┘ как это┘ неотступность. И любопытство. И гордость.
- Гордыня, - поправил Эрдан.
- Пусть,- отозвалась Хельвдис.
- И ярость. Каждая людская жизнь - одна яростная последняя попытка. Это ┘ это очень много, иногда - все, что нужно. Я поняла это┘ У меня тоже - одна последняя попытка. Если идти на север┘ если, наконец попробовать покончить с расползающейся Тьмой... рано или поздно, аданет, но в песне этой победы вашу мелодию будет слышно всем...
- Да. Да уж┘В одном только месте во всем Эндорэ говорят о победе ┘ и то на Амон Эреб.

А потом взошла Звезда. Над всем миром, и даже над Амон Эреб

Илессин. Гилвен. Динон

Гавани. Бело-розовые стены, за ними - темная полоса, над ней - светлая. Гавани - как розовая жемчужина в лазурной раковине, между морем и небом.
- Красиво┘Как же это красиво. - Хельвдис не замечает, что говорит это вслух. - Это море?
- Море, - глуховатый голос за плечом. Кто это? Динон? Он обычно говорит звонче.
Динон-Птица, Динон-резчик, Динон, чьи кудри сплетаются с кудрявыми стружками теплого дерева┘
- Я никогда не видела моря. Никогда. А ты - видел?
- Я - телеро.
Телеро. И он идет в этой колонне? Намо, да что творится? Единственное железо, которое она видала у него в руках - это резец, из-под которого растут цветы и травы и выпархивают птицы. Теперь его рука лежит на оголовье меча. По твоей ли руке это орудие, Динон?
Хельвдис оборачивается, чтобы увидеть его. Не узнает. Это - не Динон. У Динона никогда не было такой выправки и такой решимости. Он идет, как на праздник. На последний свой праздник. У остальных - у кого гнев, у кого - холодная, бесслезная покорность неизбежному, а у Птицы - да он словно один здесь знает, что именно он делает, и что именно это - правильно.

- Почему они такие, ну, розовые? - Хельвдис надо спросить еще о чем угодно, только бы услышать еще его голос, только бы понять, что с ним не так. Он - другой.
- Стены? Это ракушечник, Хельвдис. Много-много маленьких ракушек. Они жили в море по отдельности, умирали, оседали друг на друга, и их собственная огромная тяжесть превратила их в камень.
В точности, как и людей, вдруг понимает Хельвдис. В точности так происходит и с людьми. Она хочет спросить еще, но, Динона уже нет поблизости, он уходит вперед, к штурмовому отряду. Ее же место - здесь, в конце колонны, с Целителями.
- Внимание, - Илломэ, негромко. - Во время штурма, еще раз напоминаю, под ногами не путаться, под руку не соваться. Входим сразу за штурмовым отрядом, часть остается под стенами. Наших раненых выносим, по возможности, за стены.
- Их раненных?
- В Гаванях - там Палаты Целителей у самых ворот.

Штурм. Лучники успевают дать один-два залпа со стен. Кто-то падает, но никто не останавливается. Черно-красный тугой поток вышибает ворота, словно ворот шлюза. И, с этим потоком ее вносит в город, по которому расплескивается черно-красная река. Она чуть не спотыкается о того, кто лежит прямо перед ней. Эльф в светло-голубой котте, белокурые волосы небрежно связаны лентой, синие глаза смотрят в синее небо. Мне уже тебе ничем не помочь, красавчик┘ Лучник свешивается с галереи, проламывает ограждение и тяжело падает на брусчатку. Начинается работа.

Сколько их! И сколько тех, к кому уже бесполезно наклоняться┘ Она старается не терять Сулинель из вида, но есть и те, кому можно помочь по-простому, наложить жгут, перетянуть рану, дать глоток обезболивающего и снова бросится на крик.

Вдруг она решает, что ей мерещится. Да нет же! Вот она, ее тетушка, отцова кузина, Гильвен, пробирается куда-то, как слепая, вцепившись руками в холщовую сумку. Да ее же..
- Гильвен┘- она ловит ее за руку. - Гильвен┘- та смотрит, на нее не узнавая. - Гильвен, это я, Хелли, ну прошу, пойдем отсюда┘пойдем, пойдем, тетя┘Счас тихонечко выйдем из заварушки, счас я тебя где-нибудь пристрою, а лучше иди-ка ты куда-нибудь в дом..
- Откуда ты здесь?
- Я пришла с войском. - говорит Хельвдис, не понимая, как нелепо это звучит. - я тут вроде Целителя┘ну пошли же┘
- Ты..- тетка вырывает руку┘- твои ┘.- она не может продолжать
- Да пойдем же!
- Никуда я не пойду от детей!
- Дети? Ты знаешь, где дети Эльвинг? - Хельвдис вцепляется в нее, едва удерживаясь, чтобы не потрясти ее за плечи.
- Нет, нет! Я ничего не знаю,- сжимается тетка. - Нет. Но я не пойду никуда. Да что ж вы наделали? Что ты натворила, Хелли?
- Целителя! - крик сзади. Хельвдис дергается, но не отпускает тетушку.
- Целителя! Да помогите же! Целителя! - крик слева. Справа. Гильвен вырывается.
- Пусти меня, пусти┘ Зачем ты пришла? Зачем вы все пришли? Мы жили┘ так хорошо было┘
- Нашим нужен Камень Да разве вы не могли миром уладить дело?
- Да как можно┘.Он же хранил наши Гавани. Наша госпожа Эльвинг, не могла его отдать, ну как ты не понимаешь, Хелли... Это ее камень, твои лорды потеряли на него право давным давно...
У Хельвдис темнеет в глазах.
- Смотри, какой ценой эта твоя госпожа заставила их добывать себе исцеление! Ну, что, сохранил вас этот камень? - кричит она, не помня себя. - Вам главное было, что он хранил ваши Гавани, а то, что из-за этого четверо живьем горят, сгореть не могут, на это вам было плевать! - И добавляет хрипло, дрожа от того, что это может оказаться правдой - Может, того ваша госпожа и хотела? Может, ее сердце это и веселило? За Дориат?
- Уйди от меня! Что ж ты такое говоришь! Кто пришел сюда убивать? Не вы разве? Не хочу тебя знать┘ Убийца, убийца ты, Хелли┘вот тебе и весь сказ. Знать тебя не хочу.
- Целителя!
Хельвдис больше не может мешкать и кидается на крик. Вот счастье, радом - Илломэ, ей не придется раз за разом уступать смерти ее добычу, чувствуя свою унизительную, тошнотную беспомощность перед ее ликом.

Илессин.. Она узнала его, как же ему не повезло! Разрублен доспех, металл перемешан с одеждой, плотью и внутренностями. Дурная, жестокая рана, смерть от такой приходит не сразу, ее ждешь - не дождешься. Да сможет ли что-нибудь Илломэ? Кроме как┘
Илессин раскрывает дымно-сиреневые глаза, кусая губы, удерживает крик. Да кому оно теперь нужно, это твое мужество, эльф? Кричи, если тебе от этого легче, здесь - это не важно.
- Я┘- с губ срывается стон. - я┘
- Молчи┘- Илломэ, словно натянутая струна, перекаленная сталь, сейчас со звоном разлетится на осколки! - только молчи сейчас┘ - Его легкие руки точны и стремительны, свежая кровь блестит на них красным лаком. Так стремительны, что Хельвдис не успевает следить за их движениями.
- Он ┘он ведь не умрет┘.- Откуда здесь Эриант? Эриант, поклявшаяся не брать в руки оружия, чтобы не пришлось выбирать, против кого это оружие обратить. Она сейчас держит на коленях голову Илессина. Воина, того, кто такой клятвы дать не мог. Ниэнна Милосердная, женщина, да о чем ты просишь? Каждая вздох для него - смертная мука.
- Я┘ я должен┘
Да никому ты уже ничего не должен, эльф. Илломэ переводит дух и весь как-то оседает. Вытирает чуть подрагивающие руки о поданную чистую ткань. Он выглядит так, словно только что встал от злой лихорадки. Неужели? Да, он даже улыбается, коротко и довольно.
- А теперь ты должен лежать очень спокойно┘тихо-тихо┘
- Я должен встать┘и быть┘ рядом со своим лордом, - В глазах Иллессина ярость того, кому до последней, самой нужной в жизни цели остался шаг и этот шаг надо сделать, живым или мертвым, а иначе - зачем жить?
Барлог тебя забери, Илесcин, разве ты не видишь, что ты по эту сторону только потому, что Илломэ держит тебя?
- Ты теперь должен лежать┘ заснуть┘- Илломэ держит его руки в своих и опять каменеет.
- Не делай этого, не надо┘Илломэ, не надо, дай мне┘сделать то. что я должен..- Илессин не только способен связно говорить, но еще и делает попытки приподняться.

Клятая нолдорская гордость и их безумие! Он же сейчас встанет┘ Раз ощущает себя в силах встать, то встанет. И все, несколько минут - и конец, бесповоротный и окончательный. Но как же хорошо Хельвдис его понимает! Иногда несколько подаренных минут - больше, чем самая длинная жизнь.

Нет, не все. На нолдорскую гордость неожиданно находится управа. Мягкий, золотистый Илломэ, нагибается низко к его лицу и говорит певуче:
- Я ведь сломаю тебя, Илессин. Лучше не сопротивляйся. Я ведь сильнее сейчас и ты это знаешь┘
- Нет!
- Да! Спи┘ Я знаю, что для тебя лучше┘ Ты должен жить и будешь жить. Спи┘
Ярость уходит из глаз Илессина, и гордость и отчаяние. Остается пустота и покой. Илломэ проводит по расслабившемуся лицу рукой, мягко, нежно, закрывая ему глаза.

Не вставать, не бежать, не драться до последнего вздоха. Спать. Потом жить.

Как, если не сделал того, что должен?

- Его нельзя трогать с места.
- Его не тронут, пока я жива - оскаливается Эриант.
- Хорошо. - Илломэ просто серый от усталости, но стоит твердо.

А и страшный же ты, Илломэ, когда ты знаешь, как лучше┘

Эриант так и остается сидеть, посреди схватки, держа голову Илессина на коленях. Неужели он не встанет? Неужели все вот так ┘ просто┘ можно стереть?

Опять она вместе с Сулинель, опять ее руки машинально подают бинты, жгуты, бутылочки с зельями. Кругом кипит бой, но Сулинель спокойна, словно она у себя дома, ее движения кажутся неторопливыми, ее лицо - почти неподвижно. Вот она завершающим жестом отнимает руки, накладывает последний узел, Хельвдис переводит дух и впервые поднимает голову. Лайто, Мастер Меча. Он движется по направлению к ним также с обманчивой кошачьей неторопливостью, в лице его нет ни гнева, ни ярости боя. Он идет, не ускоряя шаг, держа в руках охапку мечей, словно вязанку хвороста. Чьи руки их до того держали? Его собственные руки заняты, но он идет сквозь бой плавно, как клок тумана, ни один из нападающих его словно не видит. Он коротко кивает Хельвдис и она, замирая, встает. Сегодня ей надо отзываться о просьбу о помощи от любого, друг он или враг, дух он там или еще не дух. Но Мастер Лайто - живой, а вот эльф в красно-черной котте, лежащий на щите - нет┘ Она не видит лица, она не знает, кого она несет┘ Щит такой тяжелый, хотя рядом за него держаться еще руки и еще. Только бы не споткнуться.. Только бы не уронить этого мальчишку, прижавшегося щекой к иссеченному краю щита. Чья кровь на твоей котте, эльф? Чью жизнь ты взял, прежде чем отдать свою┘ Мы несем тебя тихо и бережно, да будет тихим твой путь, отдавший все и навсегда ради своих лордов, своих друзей┘ я знала тебя на Амон Эреб, ты до конца шел рядом со своими лордами и отдал все, что у тебя было, все твою прошлую долгую жизнь и непредставимо долгую будущую. Сможешь ли ты вернуться?

Опустив щит за воротами, она оборачивается, чтобы вернуться и видит ┘Динон- резчик, Динон-Птица. Лицом к дороге, спиной к городу┘ его убили ударом в спину? Нет, клинком рассечена грудь┘. Рядом с ним, незнакомый Целитель, Целитель из Гаваней, она хочет кинуться к нему, но словно на стену, нарывается на шепот сбоку:
- Этот.. Маглору потребовался только один удар..
- Предатель.
Это слово настолько не подходит к Динону, что Хельвдис оглядывается. Кто, кто здесь предатель? Динон? Это немыслимо. Но это так. Торопливый, усталый шепот. Он встал перед Лордом┘ он поднял на него меч┘ он кричал, что не допустит┘ Лорда прикрыли его верные┘ Один удар.

Один страшный ослепительный миг Хельвдис понимает, что все, что она слышит - ложь. Нет, все что она слышит - правда. Нет хуже лжи, чем солгать правдой. Динон не мог предать Маглора, он был для него больше чем лорд, он был ему другом. Они вместе шли из такого невообразимого далека, из такого далекого прошлого, а Динон не из тех, кто может ┘ мог. А он и не смог. Динон, повернувший оружие против своего лорда, Динон, вставший на защиту жителей беззащитных Гаваней, он был верен до конца, тому Маглору, который начал с ним этот путь, тому, которого он знал еще там, в благословенной земле, а не тому, который ответил ему кратко и холодно. Сталью. Говорят, что меняются только люди, а эльфы неизменны. Врут.

Тихой дороги тебе, Динон, отдавший больше, чем жизнь и больше, чем посмертие.

***

Она шла домой, на Амон Эреб, одна и думала: о том, что так и не увидела Хельвдис Камня, и не увидит никогда. Но была она человеком, как и Берен. И думалось ей, что когда король Серый Плащ, попросил за свою дочку Камень, то Берену, человеку, гордому как сам темный владыка, не оставалось ничего другого, как пожать плечами и согласиться. Еще и съязвить уходя, что продешевил Элу Тингол. Такой камушек да за такую девушку! Если бы Эльве приказал ему принести не Сильмарилл из короны Моргота, а срезанные на ходу подметки его сапог, что ж, Берен бы пожал плечами и согласился. Только язык бы свой насчет выкупа попридержал.

Свет, Тьма, Клятва. Ничего такого ей видеть не дано, да и не привелось. Но как нарастает постепенно боль и отрешенность в лицах тех, кому она научилась доверять ┘и как это драгоценное доверие вытесняется мало-помалу настороженностью и состраданием┘ Это она видела и Эру свидетель, многое бы отдала, чтобы этих четверых эльфов отпустило, чтобы в их глаза вернулся свет и жизнь и дар отдавать тем, кто рядом, этот свет и жизнь и радость. Они - хорошие лорды, Мастера. Манве одарил их способностью править, словно менестреля слухом и способностью сопрягать слова и музыку. Не зря один из них - и вправду менестрель┘ этот тот дар, который выбросить невозможно. Такие же хорошие, как Илломэ - Целитель, а Динон - Плотник. Но как дорого пришлось заплатить за их Клятву┘ как дорого.

Да не за Клятву┘ За право страждущего на исцеление, даже ценой благополучия тех, кого это не затронуло. И те, кто закрывает ворота перед переносчиком морового поветрия - это поветрие переживут. Но в следующее - погибнут без помощи, потому что отказавший в спасении - не получит его сам. От людей, по крайней мере.

Бабка ей говорила, у нас, у народа Халет есть честь мести и есть честь милости.

Не приведи тебя Намо между ними выбирать.

Верстка - Хэл.