Ну что ж, господа, час пробил, и мир снова разделился. Как описывал один знакомый драку в подмосковном кабаке - "в баре бойня! Полбара за Будика, полбара за бабку!" Так и в мире - полмира за Джексона, полмира за бабку, тьфу, нет, - за очень личного и испоганенного Джексоном Толкиена. Больше никого в баре, то есть в полемической свалке, не осталось - потому как третьи полмира тихо ретировались через заднюю дверь сразу после первого фильма. Или даже до него, как один знакомый японец: "Не пойду я смотреть фильм, который идет три часа, в котором десятки персонажей, все, сволочи, с именами, и мне сказали, что даже у мечей в этом фильме есть имена, кошмар какой".
      Воистину, длинные заметные слова типа "кино для широких зрительских масс" и "просчитанный коммерческий успех", почему-то прыгающие на язык людям, говорящим за это кино, - так вот, все эти слова, и вся эта модная лексика нуждаются в фильтрации.

Суета сует

      Широкие зрительные массы либо читали, либо не читали. Либо вообще толкиенисты, типа меня, которые давно уже утратили способность объективно судить о вещах на Толкиеновской орбите. После первого фильма массы перестали быть широкими - на второй фильм пошли только те, кому понравился первый.
      Итак, пришедшие.
      Те, кто не читал, - бедненькие. Ведь даже у мечей имена. Фильм по Толкиену, как его ни облегчали, мог выйти - и вышел, - кошмарно грузящим и тяжелым для восприятия неофита (таково единодушное мнение западной критики). Длинный, полный разговоров в высоком штиле про какие-то сделанные непонятно кем штуки, кругом, помимо штук, какие-то страны и народы и люди и нелюди - все с именами, сволочи. Артефакты, факты и лица теснятся на каждом погонном кинометре. И всех их нужно помнить, чтоб понять, что к чему на экране! Потому как книжку можно отбросить и забыть - а тут кинозал, тут сиди и продирайся через неведомые дебри выступающей островами истории!
      Почему толкиенисты пошли - понятно. Читавшим - тоже легче, все ж уже на слуху. Но вот почему пришли все эти продравшиеся люди - я не понимаю. И никто не понимает. Но ведь пришли еще раз - и им нравится! Опять их терпение испытывают старые - и новые! - имена, лица, факты и мечи и непонятно, кто и откуда, а этого-то парня в прошлом фильме не было, - а им все равно нравится! Фантастика какая-то.
      На самом деле, это не фантастика, это тот самый glamour Средиземья, золотая дымка неведомого, дразнящий сквознячок из неоткрытого, сочившийся между строк о канувшем прошлом, о Нарготронде и Гондолине, Лютиэн и Эарендиле и Первой эпохе и Гил-Гэладе, который, как нам чуть-чуть намекнули, "светлый государь" - но когда? И что с ним сталось? И что это, наконец, за кошки королевы Берутиэль?.. А потом все прочли Сильмариллион, и Неоконченные сказания, и Утерянные сказания, и оставшиеся в черновиках сказания, и все стало ясно. Но я, к примеру, до сих пор тоскую по дымке. И по-хорошему завидую тем, кто подходит и теребит меня за рукав: а там еще есть книжки у этого Толкиена? Ой, а мы тут с мужем два дня ходили и думали: вот девять этих призраков, которые были королями людей, вот два человеческих королевства, из которых Боромир и Арагорн, а где еще семь? Услышав ответ, знакомая венесуэлка печально вздыхает мужу: я так и знала, что этот фильм нас дразнит и заманивает, там целый айсберг под водой.
      Так что Джексон, как выяснилось, отмерил аптекарски точную дозу толкиеновского персонажного набора, топонимики и прочей прописной ономастики в фильме - еще чуть-чуть, и все, за деревьями не стало бы видно леса, и произошла бы потеря зрителя в средиземских джунглях.
      Но как бы там ни распределялись зрительские симпатии, есть одна объективная трудность. Второй фильм начинается с середины, и заканчивается на середине, - практически все обозреватели считали это самой сложной проблемой из тех, что стояли перед Джексоном. Такое вот кино без начала и без конца, но со стомиллионным бюджетом. И с продолжением только через год. А как на это среагирует зритель, смотревший первую часть год назад и тут же все забывший, естественно, - неизвестно. А фильмы-то уже отсняты (они ведь снимались спина-к-спине, как говорится), и деньги вложены. Да, писал обозреватель EW, после выхода "Братства" Джексон перестал быть "парнем, который погубит New Line, если его фильм окажется отстоем", - фильм имел успех и у критиков, и у зрителя, - но полноразмерные шансы не выиграть в лотерею и нанести франшизе чувствительный удар (т.е. получить кислые рецензии и меньшую кассу) у него оставались.
      Воистину, такого Голливуд еще не делал. Ни один режиссер, и ни одна студия не играли в гусарскую рулетку с отвагой Джексона и New Line. Франшизу такого размаха поднимали Коппола и Лукас - но они не снимали спина-к-спине, там были годы перерывов между фильмами. Они не играли "банко".
      И тем не менее, произошло чудо. Перегруженный непонятками фильм без начала и конца собирает деньги, а критики встречают его более благожелательными (по сравнению с первой частью) рецензиями.
      Читая прессу, тихо понимаешь размер сего обыкновенного чуда - и дело не только в том, что "вторая серия" неминуемо заваливается в трещину между первой и третьей. Дело в том, что в трещину между всем и всем проваливается сама книга-оригинал.

Маленькая оговорка

      Под "критикой" и "рецензиями" я подразумеваю американскую критику и американские рецензии. Во-первых, потому что именно они объявляют кинопогоду в мире, а во-вторых, потому что читать расейские дела мне стало очень трудно. Нет, существуют и приличные обзоры, но в общем и целом измучили две вещи.
      Первая - необоснованное, совершенно идиосинкратическое снобство в отношении жанрового кино (а "Властелин" - в первой классификации все-таки жанровое кино). Ой, это сказка, это приключения, это мечи и колдовство, а значит, все это несерьезно, и рассуждать приличные люди об этом серьезно не должны.
      Нет, конечно, сурьезная мысль насчет того, что настоящее кино - оно должно быть длинным и нудным и про сурьезные вещи в виде нескончаемой драмы (как, к примеру, "Солярис" Тарковского), чтоб чувствовать себя героем, что не уснул, - так вот, это, конечно, очень восточноевропейская и интеллигентская вполне себе мысль. Вот только, на мой взгляд, пора понять, что мы не в поезде и начать ориентироваться в современном мэйнстриме - к 21 веку жанровое кино давно перестало быть замкнутой на себя пустышкой (детектив ради отгадки, фантастика и фэнтези ради оружейной схватки). Тезис озвучил режиссер культового (в Америке) сериала Buffy the Vampire Slayer в интервью New York Times: яркая обертка и совершенная конвертируемость жанра (сюжет и видеоряд проходят у зрителя легко и на ура) - идеальный носитель для "больших", "экзистенциальных" идей. То же самое давно произошло и в литературе.
      Так что прежде чем снобски чихать на "сказку", желательно присмотреться, а вдруг это такая же сказка, как "Охота на овец" Мураками - детектив, а "Звездный десант" Верховена - просто приключенческая фантастика про войну с космочудиками.
      Но, к сожалению, в России Толкиен попал в категорию "легкого чтения" ("выдуманный мир", "фэнтези", "детская сказка" и т.д.), интеллигенция со складкой во лбу его заснобила, а вслед за Профессором она обчихала и фильм. Его почему-то позиционировали как "замечательное детское кино" - что тянет на полнейшее игнорирование заоконной (даже не заокеанской) реальности.
      Вторая замучившая штука - некомпетентность многих рецензентов. Впрочем, возможно, таков ныне стиль ведущих московских изданий, и тогда это крайне печально. Доминируют мажорские нотки: сказать что-нибудь необязывающе поверхностное, ироничненькое, но в то же время умненькое, типа намекнуть, что модное кино типа "Файт-клаба" смотрели тоже, а поверх этого выпятить персону себя любимого - ой, да какой же я умный и культурно загруженный, любуйся, читатель. В то время как читатель (в виде меня) плевать хотел на персону кинокритика, и даже на то, понравился или не понравился кинокритику фильм он тоже хотел плевать, ему нужна информация о достоинствах и недостатках фильма (в триаде видеоряд, разворачивание сюжета, игра актеров), контекст-анализ (место в киноиндустрии, в творчестве режиссера, соотношение с предыдущим фильмом и с книгой, мера задействования жанровых ходов) и, на десерт, "глубокий сакральный смысл".
      Окончательно меня добила чья-то заява насчет "легкого голливудского заработка", за которым якобы погнался Джексон. Ну ведь даже я знаю, как обстоят дела в Голливуде вокруг "Властелина". И ведь лежат же материалы EW в Интернете, читай- не хочу и знай, как там и что. Неужели это сложно - материал прочитать? Или у наших критиков даже с иностранными языками проблема?!

Чужой-2

      Выход "Башен" приветствовали рецензии, в которых очень редко звучало слово "фэнтези", и вовсе не чувствовалось снисходительной иронии по отношению к "придуркам"-geeks, которым такие вещи нравятся (в отличие от стиля, в котором освещался предыдущий фильм, кстати).
      Джексона оставляли наедине с Толкиеном и его миром (а не с жанром), а фильм рецензировали не как подозрительный otherwordly flick, кино про небывальщину, к которому еще подозрительно примотреться надо, а вдруг это мусор на стильном видеоряде, - фильм рецензировали как априори серьезную вещь в ряду серьезных вещей (фильмов Куросавы, например), заслуживающую выдвижения критического телескопа на полную длину.
      "Великолепно снято" - таков общий вердикт. "Войдет в классику" - либо жанра, либо кинематографа в целом. Кино попало в десятку лучших этого года - и это очень хорошо. Потому что этот год был урожайным, и фильма Джексона стоит рядом с About Shmidt, Gangs of New York, Far from Heaven, The Pianist (а это, на минуточку, "Золотая веточка" Канн!), Chicago, Adaptation. Это очень сильные фильмы. (К сожалению, они настолько сильные (и респектабельные по жанру - за исключением мюзикла "Чикаго"), что я бы поставила на то, что Джексон получит оскаровские номинации "лучший фильм" и "лучший режиссер", но статуэтки ему не достанется.)
      С моей точки зрения, это большая победа - Джексон таки вышел в одиночное плавание под Толкиеновским императорским штандартом.
      С одной стороны, победа, с другой - новые проблемы. Фильм действительно оказался изоморфен оригиналу - такое вот неклассифицируемое непонятно что, требующее приноровления и вживания. Каковые процессы оказываются крайне небезболезненными, и фильм унаследовал все вопросы и недоумения, обращавшиеся в свое время к книге.
      Понятно, что это как бы воображаемая страна, как в фэнтези - но уж слишком детально там все прописано, прямо лабиринт. Про детей вообще мало кто заикался - ребенок точно заплутает в этих сюжетных коридорах с мрачной подсветкой. Зачем придумана такая махина?!
      Грандиозный эпос - безусловно. Такого не видели со времен Куросавы. Библейский размах, блестящее сочетание временного и вечного, как в символистской поэзии. Но где психологическая прорисовка характеров? "За психологией и эмоциональными полутонами - к Трюффо, а здесь не по адресу, это старомодно величественный фильм - в нем поражают размахом воображения", писала одна обозревательница. Шут с ним, с Трюффо, но ведь и к Толкиену за эмоциональными полутонами особо не пойдешь.
      Полноформатная борьба добра со злом - о, это впечатляет. Но почему все такое черно-белое? Где внутренний конфликт, где психологические борения персонажей? Почему одни рыцари без страха и упрека, а другие страшные на рожу? Эти вопросы также задавались и продолжают задаваться Профессору.
      "Две Башни" хвалят за динамику, за хорошо драматизированное, целостное и захватывающее повествование, не провисающее длинными разговорами и затянутостями. Связать три сюжетные линии, из которых к тому же выделяется еще одна (это после кувырка Арагорна) - суперсложная задача, а Джексон справился с "косичкой" фабульных прядок очень грамотно. "Братство" более эпизодично и слишком много в нем разговоров, пеняют рецензенты. Угу, много разговоров. Это у Толкиена много разговоров!! Джексон уперся изо всех сил, перенося египетски громоздящуюся массу диалогов на экран, и удержал предельную массу словей - дальше был бы авангард и Сандэнс и "ограниченный прокат" в богемных районах. И не надо из себя строить великих ценителей а-ля-каннского ультра-экспериментального-на-зрителях кинематографа - мы бы все погибли от скуки, даже толкиенисты, потому как три часа - это, извините, до хрена времени, и даже в Каннах такая длина почитается подозрительной. Как заметил Луис Бигли (автор романа "О Шмидте", по которому Александр Пейн поставил одноименную чумовую фильму), "фильм передает месседж образами, а не словами, - так что упрощения неизбежны".
      В итоге имеем сильную, неоднозначную, вызывающую самые противоречивые суждения (бушует, бушует толкиенистский мир ) работу.
      Какая аудитория у этого фильма?
      Дети? Вы с ума что ли сошли, посмотрите на огромное количество полноразмерных людей (и животных, вроде меня), которое прет на сеанс. Столько еще детей не родилось, сколько у фильма зрителей.
      Массовое ли это кино? Я уже озвучила все оговорки. На очень упорную массу это кино рассчитано, на сильно влюбленную и привороженную сидами.
      И в то же время, и дети, и массы в зрительном зале присутствуют, и никому от этого не плохо.
      И никакого сюрприза в этом нет. Потому что книга Толкиена - она точно такая же. И детская, и массовая ("родоночальник фэнтези"), и любимая, и самая лучшая, и заворожившая сидами. Просто фильму передались, как выяснилось, все волшебные свойства сего магического зеркала, через которое смутно и гадательно мы - дети, массы и зачарованные дымкой - видим некий пейзаж, в котором - сиды, холмы и красноухие коровы Ороме.

      Ну что ж, теперь - к делу.
      Я поняла, в чем - для меня - секрет обаяния обоих фильмов. Возможно, то же самое действенно для других.
      Три часа голой кадровой длины требуют сесть на некий эмоциональный сноуборд, на котором только и можно съехать с такой неописуемой горки с такими здоровенными ухабами (Фарамир! Мультяшные твари! Экзорцизм!). В первом фильме меня несло на детском трогательном страхе. Меня напугали нависшим сипцом, и я восхитилась.
      Я думала, что теперь уж меня не напугают.
      Я ошибалась.
      Такого страшного, густого мрака я еще не видела в кино (помните, кадр с Гондором, где ползет знаменитая Толкиеновская shadow?). Меня давили три часа, без продыху, тучей-тенью отчаяния и беспросветным бормотанием о погибели всякой надежды - и я сдалась, и пронеслась мохнатым попискивающим комком и над мультяшками, и над экзорцизмом, и над Фарамиром.
      Кстати, о пресловутом толкиеновском духе, на отсутствие / присутствие которого пеняют / радуются люди. Я решила, что нужно спрашивать об этом человека "со стороны", в Холм не провалившегося. Мне ответили: "толкиеновский дух - это когда наступает сипец и все куда-то идут". Не знаю, меня этот афоризм впечатлил. А почему бы и нет? К тому же, фильм - он как раз об этом.
      А теперь точно - к делу.

Песнь о моем Арагорне

      Если по поводу первого фильма можно было спорить - эпос или не эпос у Толкиена в Fellowship, и насколько оправдана смена жанра с романного на эпический, то по поводу второго фильма даже не стоит заводить дискуссии - эпос, он и у Толкиена gesta, понимаешь.
      Во второй книге блюдце переворачивается, хронотоп (пардоньте за наукообразие) меняется - из "а-ля-диккенс плюс волшебная сказка" повествования мы опрокидываемся в самый что ни на есть героический, развесистый и архаично-бесстыдно-классический эпос. В котором все ходят на высоких ногах, говорят высоким штилем и носят высокие шлемы. В котором сплошные сражения и судьбы народов и даже люди - вовсе не люди. У хитрого Профессора обычные человеки - это как раз хоббиты. А в Гондоре и Рохане живут вовсе даже персонажи из баллад и пограничных романсов и песен жонглеров, под которые нужно кричать "Аой!", и бесхитростно хлопать в ладошки, когда певец восклицает: "и вот сказал мой Сид...!" - неважно, что сказал Сид, он все равно великий герой.
      Экранизировать эпос - невероятно сложно. В последнее время попытки воздвижения эпичности в кинематографе осторожно купировались слиянием жанров: "Гладиатор" потянул лишь на эмоциональную историю персонажа, "Перл-Харбор" тоже побоялись сделать в чистоте героики. Если делали чисто и бесхитростно, получался "Король скорпионов". То есть ультракикоз без претензий на совершенство. Похоже, последним удачным и классическим эпическим фильмом была история короля, у которого было три сына: Сантино, Фред и Майкл. То есть "Крестный отец". Но "Папа" всех времен и народов держал зрителя современностью проблем. Архаически-бесстыдный эпос а-ля-Толкиен не апеллирует ни к чему злободневному (если не читать штурм Хельмовой Пади, вслед за одним американским обозревателем, как "Аль-Каэда штурмует Камелот"). Его героям ("куклы из театра марионеток в спектакле про рыцарей!", это еще один критик) трудно сопереживать - уж больно благородны. Или уж больно злодейны. И уж больно линеен и предсказуем сюжет - щас хорошие плохих бить будут.
      Экранизировать стильный, грамотный и умный эпос в средневековом стиле - еще и крайне неблагодарная задача. Потому что жанр основательно присыпан пылью веков и доставляет наслаждение лишь любомудрствующим книгоядам и прахогрызам: ах, какая экзотика! Ах, архаика! Сделаешь стильно - а зритель не поймет, что это стильно и умно и вообще так и должно быть. Как и вышло с бессоновской "Жанной": а чего это она так сильно кричит, ой, она истеричка и все такое прочее. Просто Бессон Хейзингу читал, а зритель нет, и никто в этом не виноват: зритель-то - не историк, правда?
      Короче, суховат тортик. Или сахару в нем многовато? На раз не раскусишь.
      Джексон умудрился выжать из второй толкиеновской части все что можно.
      Он сделал все, чтобы держать зрителя в напряжении: все сцены перед сменой сюжетной линии - с cliff-hanger'ом (т.е. прерываются на самом интересном), так что даже кувырок Арагорна выглядит неким режиссерским каламбуром.
      Герои раздваиваются на надежду и отчаяние - все. Жуткое впечатление дает сцена, когда Леголас с Арагорном орут друг на друга по-эльфийски. Если уж эльф сорвался - видать, совсем сипец.
      Элайджа Вуд вдруг расцвел таким Фродо, что нам и в кошмарах не снилось - у него зримо, без гримас и дерганий, выступает второе лицо. Лицо одержимого.
      Все кризисы идентичности суммируются персоной Горлума - Серкис действительно учинил немыслимый по правдоподобности голосовой перформанс.
      Визуально тортик действительно тянет на полноценный калорийный обед и ужин одновременно - я сопела на пейзажи первого фильма, но открывающие это кино кадры - с вымороженным, заметенным снегом, замогильно величественным Мглистым заставили меня разинуть рот.
      Джексон умудрился сделать нам не только интересно, но и стильно.
      Эпос не терпит "психологазмов" - никаких внутренних монологов, никаких эмоциональных тонов и полутонов. Либо диалог - либо повествование в лицах. Актерская мимика без единого слова. Честно говоря, я думала, что так могут только китайцы в современном кинематографе. Выяснилось, что и Джексон умеет ставить дуэт взгляд-музыка так, что и без лишних слов понятно: Эовин влюбляется, сначала безнадежно-осторожно, потом смелеет ("Она уходит на Запад", ага!), потом теряет надежду вместе с любимым (и это к лучшему, ведь все равно безнадежно), потом снова надежда (вернулся!), и с проблеском злополучного медальона, который Леголас отдает Арагорну, - все опять проваливается в отчаяние.
      Минимум слов - максимум символики и значимых жестов. Это тоже эпический девиз. Меня впечатлили зеркальные игры персонажей: Фродо видит себя в Горлуме, Сэм видит Горлума во Фродо, Фродо видит себя (одержимым) в глазах Сэма, Фарамир видит Кольцо в Горлуме и себя (будущего) во Фродо, Арагорн видит любовь в глазах Эовин и себя в этой любви. Отражения персонажей в зеркале подсвечиваются отблесками в полированных поверхностях клинков: Фарамир подносит меч к лицу Фродо, Фродо заносит меч над Сэмом, Эовин и Арагорн скрещивают клинки - и взгляды - в зеркале, а Арвен из первого фильма - с мечом у горла Арагорна - рифмуется с фехтующей Эовин. Если оптическо-клинковые игры продолжатся в третьем фильме, я зарукоплещу и таки уверюсь, что мне не померещилось - Джексон действительно играет на холодном оружии с виртуозностью Чена Кайге в "Прощай, моя наложница" (помните там странствия железного перышка?). Но отчасти стало понятно, почему Фарамир отпустил Фродо - уж больно страшна мордочка хоббита в черном зеркале.
      Эпос не терпит обыденности и обычности, мимесис, подражание реальности, - удел романа. Либо высокий штиль - либо комические сцены. Жеста может позволить себе расслабиться. Средневековая, бесстыдно-архаическая жеста расслабляется в очень... эээ... непривычных современному зрителю формах. Средневековый (и ренессансный) юмор - он... экхм... такой... непритязательный он, короче. Нынешнему зрителю не смешно - ему неудобно. Затитровый финал стильной и ироничной "Истории рыцаря" (а не "Рыцарской истории", Чосера читать надо), тот самый, с пердением (именно! С пердением! Даже не пуканьем!) на спор - вполне в духе "Кентерберийских рассказов". Когда "Современник" ставил "Виндзорских насмешниц", к классическим строкам английского барда добавили строки в классическом духе: "пусть суну руку я в огонь, а сиськи - в рукомойник!", восклицает на сцене одна из героинь. Пока часть интеллигенции в зале вертелась в креслах с немым вопросом ("Что же это мне музыка навеяла?"), я весело сопела в свою коалью носопырку с другой частью интеллигенции - да! да! вот так и веет тяжелым шекспировским духом!
      Так что шутки Гимли и над Гимли в фильме - они, может, и... эээ... простоваты, но зато вполне антуражны. Кстати, у Толкиена Гимли - тоже комический персонаж. Не знаю, насколько переводы отразили своеобразие его речи, но по-английски он говорит очень смешные вещи (ну, так мне говорили люди, не по наслышке знакомые с английским юмором). К тому же, сама парочка эльф-гном для Средиземья - уже ходячий анекдот. А эльфы лучше, чем гномы. Чем?! Чем?! Чем гномы. На троих с человеком они смотрятся примерно как наши русский, немец и поляк. Так и представляешь себе трактир, а в трактире сидит травила, и травит: ну, короче, гном эльфу и говорит... ну, неважно, что-то там говорит, а слушатели - ха-ха-ха! Это ж смешно - эльф и гном! Они ж не дружат! Ха-ха-ха! Знаете, как римляне начинали смеяться над комедиями с греческими персонажами задолго до первой шутки хитрого раба - это ж греки! Вот умора-то - греки! Ха-ха-ха!
      Речь в эпосе должна падать значимыми, сугубо отягощенными (гейсом, знаком, пророчеством) кирпичами. Мне очень стыдно признаваться в этом, но только после просмотра фильма я поняла, почему погиб Горлум. Он поклялся в "поле Силы" могучего артефакта предательской природы - и не сдержал слово. Нарушенное слово - страшное оружие в мифологической реальности, и у Толкиена с Джексоном оно косит всех неосторожных, завравшихся и на слове пойманных: Боромир дал слово защищать Фродо - и не сдержал его (молодец сценарист! Реплика - не в бровь и в глаз!). Фродо пообещал Горлуму быть "хорошим хозяином" - и нарушил обещание: у Толкиена Вонючка одерживает вверх над Липучкой после резкой реплики Сэма, а Джексон "спрямил" ниточку, и судьба выдает Фродо удар под прямым углом прямо под дых - нечего словами кидаться. Арагорн, у меня сложилось такое впечатление, тоже держится в Хельмовой Пади на честном слове - слове, данном Гэндальфу. "Мы будем надеяться и будем держаться". В эпосе каламбуры оборачиваются гейсами с некоей зловещей закономерностью.
      Знающих средневековые тексты, наверно, проняли темень с дождем во время штурма Хельмовой пади. Не зря Джексон мучил актеров, массовку, техников и компьютерных визажистов, не зря настаивал на темной воде в кадре. Дело в том, что по средневековым правилам ведения войны крепость не принято было штурмовать а) ночью; б) в дождь. Те, кто это делали, попадали в хроники как отчаянные бандиты без понятий о хороших манерах. Как Жералду Семпавор из испано-португальского раннего Средневековья. Орки Сарумана нарушают двойное табу, а фраза Арагорна - "Не щадить никого, ибо не пощадят вас" - полностью оправдана рыцарским кодексом. "И они почитали за бесчестье сдаться столь вероломному и жестокому врагу, и стояли насмерть".
      Не менее реалистична история с ночным боем - выбили всех, особо не разбираясь кто есть кто. "И над полем битвы стояла такая плотная пыль, что кастильцы и мавры убивали врагов и своих, ибо не различали цветов и доспехов". Хорошо, что у роханцев был ориентир - свои верхом передвигаются. А то могли бы быть и казусы. И очень правильно, на мой взгляд, показано отношение к "казусу" Эомера и Арагорна: да, ночной бой - такая штука. Извини, мужик, так уж вышло. Бери виру конями. И Арагорн берет, без упреков и трагических восклицаний. Потому как ночной бой - такая штука.
      И конечно, Джексон отсалютовал мечом неуловимой (т.е. уловимой еще похуже пресловутого толкиеновского духа) субстанции - нездешней, несовременной и для современных дохляков небывалой северной доблести, не ждущей воздаяния. Теоден облачается под пустыми небесами Средиземья - за облаками нет сонма угодников и святых, голубизна не обещает упокоения в кущах, ангельская рука не подаст чудесную хоругвь с инициалами Спасителя. Единственным намеком на нездешнюю истину, в которую свято верил Толкиен - ex oriente lux! с востока свет! - становится слепяще-бледный, ледяной рассвет. Морозное величие Таникветиля, размах крыльев ангела гнева - вот средиземский логос. А не милосердие и слезное умиление. Эра милосердия еще не наступила. Безжалостный свет, заливающий Хельмову Падь, это знает. О северное мужество! Идущие на смерть приветствуют тебя!

Карта звездного неба

      Все знают, что в небе Средиземья висит Валакирка. А в Валакирке горят семь звезд. И в расположении этих самых звезд кто-то видит медведя, а кто-то серп. Медведь или серп - дело хозяйское, расположение звездок от этого не меняется.
      В книжке Арагорн не падал с обрыва. В фильме он с кручи навернулся. Меняет ли это карту созвездий? Нет. От Валакирки ничего не отвалится, если Арагорн упадет с горки, залезет обратно на горку, и в конце концов доберется до Хельмовой Пади, где его уже поджидает толкиеновское повествование - товарищ герой, чтой-то вы загулялись, давайте несите сюда надежду, а то бойцы, знаете ли, нервничают.
      Но Джексон был бы не ПиДжеем, если бы он не потряс толкиеновские небеса, встряхивая их за веревочку между зенитом и надиром, - до маленького такого, но все ж таки приметного глазу звездопада.
      Сначала он учинил переворот в эльфийской астрологии. Сказано в анн-тэннат: "И закатилась навсегда за край небес его звезда". Третья Эпоха для эльфов - зимняя. Искажение берет свое. Мир остывает. Меняется. Эльфы это чувствуют в воде. Чувствуют в земле. Это не маразматическая ностальгия старикашки, жалующегося, что вот огурцы уже не такие малосольные, и бабы в наше время были поокруглее. Эльфы устают и тоскуют - но духи Арды вторят им печальным скулением. Нездешние народы более не живут - они выживают под натиском того, что Толкиен метко обозвал "смертные земли". Земли смерти. Они вымотали эльфов, и в Третью эпоху остроухие насельники зачарованных островков более не способны на активное действие. Толкиен писал, что не зря Леголас - отнюдь не самая деятельная фигура в Братстве. Он сын холодных сумерек эльфийской цивилизации. И не зря эльфы не пришли на помощь изнемогающим в боях человекам. Силенок не осталось. Таков был замысел.
      Что мы видим у Джексона? О, совсем другие вещи! Закатилась, говорите, звезда? Щас найдем! Вы видели, как Леголас на лошадку запрыгивал? А как эльфы бойко приперлись защищать крепость? А как эльфы дерутся? Сумерки, говорите? Щас вам эти сумерки дадут такой... эээ... зимы, что мало никому не будет. Да-да, ребята подустали, конечно, сколько веков без продыха мутузили сначала одну черную морду, потом другую. Но они еще вполне себе в форме и в силе.
      Так что отвалилась звездка от Валакирки.
      Но вы знаете, мне, как ни странно, не жалко. Я рада, что Джексон пропел гимн со словами "Слава эльфийскому оружию!" Меня обуял инфантильный милитаризм, и я хищным меховым комом сигала в кресле, хищно же сопя: эльфы! Братушки! Дайте супостату по сопатке! У вас же тысячелетний опыт в таких делах! [Протестую! По книге эти самые эльфы наваляли врагу на северном фронте, и Дол Гулдур разнесли по камешку! - Кинн]
      Но дальше - больше. Вместо того, чтобы показать-как-неспешно-и-разумно-и- долго-и-обдуманно-Энты-принимают-решение, Джексон радикально изменил им психологию. Действительно, вовсе не обязательно было вставлять в фильм все возможные стихи (ой, где моя березка? Где моя рябинка? Где моя травинка? Где моя жучинка? Где моя вербочка? И кустарник вокруг вербочки? И так далее, вниз по списку флоры, фауны и промежуточных особей) из книги. Но Энты Толкиена не могут поддаться порыву гнева и броситься в бой, не обдумав все предварительно. Потому что этого не может быть никогда.
      Так отвалилась от Валакирки вторая звездка.
      С другой стороны, за всем перетягиванием звездного одеяла на хоббитов (в конце концов, именно благодаря хоббитской смекалке Карфаген, то есть Изенгард, был разрушен) стоит большая идея, очень последовательно осуществляющаяся и у Толкиена, и у Джексона: маленький камень может сдвинуть лавину. Маленький хоббит в очередной раз оказался нестираемым кремешком, о который заело колеса истории, и весь отлаженный механизм судеб Арды заскрипел и содрогнулся. Реальность пошла трещинами, и в трещины брызнул нездешний свет - из машины, похоже, действительно может показаться сами-знаете-кто.
      И, наконец, неботрясением оказались затронуты не только созвездия, но и наглядные светила. Исилдур и Анарион - хитрая толкиеновская этимология вписала имена солнца и месяца в родовые списки королей людей. Арнорская династия - лунная, и над ней Исиль. Гондорская - солнечная, над ней - Анар. И как разнятся солнце и луна, так разнятся у Толкиена венценосные - и наделенные местоблюстительской властью - братья. Исилдур и Анарион, герой и мудрец, зеркально отражаются в лесенке поколений, и вот мы видим Боромира и Фарамира. Героя, совершающего роковой выбор (не трогай золото Фафнира!), и мудреца, отдергивающего руку от проклятого сокровища.
      Джексон все попутал, и Солнце показала дульку Месяцу. Фарамир цапнул кольцо. Это действительно светопреставление. Такого быть не может.
      Я понимаю, что Джексон, судя по всему, принес мудреца в жертву зеркальному мотиву - Фарамир должен был зачарованно глядеть сначала на Горлума, потом на Фродо. Да, цапнул не для себя. Да, потом отдал. Но... не бывает так у Толкиена. Тот, кто взял кольцо ради использования его силы, - не жилец. Да и не отдаст он кольцо. Так уж оно действует. Гейс, ничего не попишешь.
      К сожалению, манипуляции с созвездиями действуют на нервы.
      Возможно, именно поэтому фирменные джексоновские дурь и хулиганство показались мне в этот раз сделанными на грани-грани. Еще чуть-чуть, и из зала выйдешь, ибо сколько можно крутить зрителю хвост.

Батон Антона Прохорова

      В бесстыдно-архаическом эпосе есть что-то от бесстыдной, не ведающих моральных запретов жестокости ребенка: Роланд хрясь мечом - и пополам! Сид раз - и захватил мавританскую крепость, давшую вассальную клятву кастильскому королю, кого не поубивали, тех продали, а певец поет: "мавры и мавританки Сида благословляют". Воистину: Прохоров Антон воробьев кормил, бросил в них батон - сорок штук убил.
      У Толкиена эта детская жестокость компенсирована абсолютной мультяшностью подлежащих элиминации особей. Орков в жизни не бывает, это карикатура на человека. Карикатура не ходит и не размножается. Поэтому летящий в орков батон никого не может убить взаправду - орков-то и нету на самом-то деле (впрочем, по большому счету, Роланд и мавры эпоса тоже не существуют и имеют очень косвенное отношение к историческим Роланду и маврам). И у батона, и у орков нет никакого тела - есть только сурово-бескомпромиссное нравственное измерение, подлежащее осмыслению. И толкованию - в суровых категориях "порчености", "греха", "морального падения".
      Но парадокс толкиеновской реальности состоит в том, что, с одной стороны, она напрашивается на философские спекуляции о соотношении доброго и злого в человеке, а с другой - все эти абстракции о безобразии зла и отвратительности облико морале опустившегося и огадившегося она воплощает в очень телесном виде.
      Проблема с такой реальностью в том, что "исторически-реальный" колорит (прописанность культур и истории, дающих иллюзию существования этого мира) неизбежно вступает в конфликт с прихотливым воображением автора, заселяющего свою якобы реальность небывальщиной, в том числе и небывальщиной карикатурной.
      Толкиен отчасти решает эту проблему, вводя в повествование некий буфер, "просто лосей", т.е. тех, кто тихо сам по себе живет, не морочась длинными словами типа "судьбы мира": Лавра Наркисса и Пригорье, Хоббитанию, и даже роханцев, которым эти самые вести о войне, которые Гэндальф таскает, - как кость поперек горла.
      Джексон поляризовал уже поляризованный толкиеновский мир - у его героев не остается времени на сетования типа "оставьте нас в покое, моя хата с краю, у нас свои проблемы - у вас свои, мы не будем воевать и нас не тронут". На них уже надвинулась пятиногая собачка, остается только подхватиться и драпать. Либо стоять и драться.
      Но у режиссера в таком случае возникает одна проблема. На контраст между "историчностью" и "карикатурной небывалостью", на специфическую патетическую приподнятость эпоса нельзя смотреть с длинной серьезной складкой поперек лба все девять часов всех трех фильмов. Нужна разрядка. Не просто комическая (шутки персонажей), а ироническая (шутки режиссера над персонажем - и зрителем).
      В конце концов, Средиземье существует благодаря и ради игривости филологического воображения оксфордского профессора. Вы не чувствуете ничего натянуто-серьезного, понарошку нахмуренного в "исторических" выкладках об Арде? Так-так-так, говорит дед Мороз, кто у нас себя тут хорошо вел, а кто плохо? Дети верят в Санта Клауса, потому что им нравится получать подарки от доброго дядюшки. Мы верим в Арду, потому что нам нравится играть в Волшебный мир. Но зазор-то, зазор между "ой как правдоподобно" и "ой что навыдумывали-то" остается!
      Один из критиков написал, что Голливуд сделал абсолютно правильный выбор, назначив Джексона режиссером такого фильма - у Джексона есть талант пробовать на прорыв границы правдоподобия, границы между "реалистичным" и "прихотливо-измысленным" (whimsical). Он делает это, стильно дозируя модную ныне метаиронию. Джексон не упускает случая подпустить хиханек-хаханек - с простодушной дурашливостью детской страшилки, которая и смешна-то оттого, что мы все знаем: что-то в этом, конечно, есть, в целом ситуация немыслимая, однако ж как похоже! Джексон не упускает случая отметить - "ребята, мы тут чуть-чуть подкрутили правдоподобию гайки", но и не впадает в полнейшую деконструкцию, в модный по-мо пафос "клал я на алтарь высших ценностей и ничто мене не свято". Он подпускает дуринки (выпадения из сурового эпоса) и мета-анекдоты (цитаты из других фильмов, говорящие - ку-ку, мы в мире кино), но умудряется держать саспенс и эпический, библейский даже пафос.
      Что же он делает?
      Он запускает Леголаса на "сноуборде". Он запускает орка-олимпийца с факелом (ага, главное не победа, главное участие ). Эомера дубасят кулаком под дых, а троица преследователей врывается в Эдорас, раскидывая в вульгарной драке сторонников Гримы. С Лукасом, они, видимо, будут до Дагор Дагорат переплевываться промокашками из трубочек. То был Дуку-Саруман, теперь вот харадрим и эльфы как андроиды маршируют. Когда троица вьезжала в Эдорас, мне все мнилось, что я пропустила фразу "Здесь и корова пройдет". А в сцене с детишками в пещерах мне очень не хватало королевы Вилю с ножичками: "они не должны достаться врагу". Ибо слащавая вышла картинка, мне кажется, в "13 воине" она мужественнее сделана. Сцена экзорцизма снята в том же духе, что и поединок магов, - теперь я понимаю, что это фирменный знак качества. "Дурь сделана Джексоном". Невыносимая эпическая патетика (добрые-добрые супротив собаки Калина-царя, причем добрые - небывалой силы и красоты, да с мечом-кладенцом) должна быть снижена. Я, правда, думаю, что кульминационный эпизод здесь - лошадиный поцелуй. Арвен-кобыла - это сильно. Не знаю, как кто, а я очень смеялась.
      И, одновременно, это признак личного стиля, столь дорогого арт-хаусу, - "здесь был Питер". Ну что ж, попытка, может, и не всем нравится. Но это хорошая, благородная попытка.
      Почему же я ворчу и... сопю? ... соплю?... короче, почему я ворчу?
      Потому что Валакирку порушили, как я уже сказала. И потому что у этого фильма, как мне кажется, есть две проблемы, обостряющие чувствительность к режиссерским выкрутасам и экзерзисам в "стране-никогда".

Ой, кто это?

      В иронических играх со зрителем, в самопародировании и в пародировании жанра есть один важный момент: картонный задник (а вы не забыли, что мы в театре?) должен демонстрироваться зрителю исключительно по прихоти режиссера. Все остальное время зритель должен сидеть под впечатлением, что задника нет, а есть пейзаж. Кино про "страну-никогда" делает эту игру крайне опасной - там и так уже много нарисованного на заднике, можно дохихикаться до ходульности и искусственности.
      Грань между дурью уместной и дурью неуместной тонка, и я считаю, что Джексон слишком бесстрашно бегал по лезвию бритвы. И мне кажется, что он передавил пузырек "реального Средиземья" в двух местах.
      По моему глубокому убеждению, у этого фильма есть одна главная родовая проблема. Это кастинг. Элронд выглядит ужасно. У него лицо как зрелый грецкий орех. Эовин - сущий заморыш. Куда такая поволочет меч? И наконец, кто посадил собаку за пульт, вернее, кто догадался покрасить Эомеру волосы, но не покрасить брови и щетину, а? Как, интересно, я должна воспринимать кудрявенького блондина с пухлыми красными губами, черными бровями, черной щетиной и темными глазами? А? Правильно, как "большого жизнелюба" из известного анекдота ("геи" - это визажисты и манекенщики, "педерасты" - слесаря, а члены правительства - "большие жизнелюбы").
      Вторая проблема, тоже родовая, - качество спецэффектов. ОК, Джексон любит ВЕТУ, ВЕТА принадлежит Джексону, но гиенобзявки все равно дерганые. Мне кажется, двигаются не очень естественно.
      И вот тут у меня самая большая претензия к фильму. Ну ведь в нем и так должны быть два полностью нарисованных персонажа - Горлум и Древень. Они и так уже пробуют правдоподобие на прорыв. Но что делает Джексон? Сначала МакКеллен бьет по загривку мечом нарисованного Балрога. Потом появляется нарисованный Горлум. Потом прилетает на своей тварине из парка Юрского периода Назгул. Потом показывают ворота Мордора, вокруг которых кобыздятся мордорчане разной степени мультяшности. Потом выбегают эти неясные гиены, и уж совсем до кучи выезжает нарисованный антислон. Короче, мне показалось, что фильм перегружен собратьями мисс Джессики Рэббит. Ну почему бы не использовать подретушированных волков и слоньков, а?

      Впрочем, плюсы и минусы распределяются у каждого индивидуально - в зависимости от наличия / отстуствия того самого эмоционального сноуборда. Кто-то скажет - ааа, глаза б мои энтого не видали! Кто-то, как я, попищит-попищит, да и порадуется.
      В любом случае, господа, ясно одно. Фильма как такового мы еще не видели. Фильм, как его Джексон хотел смонтировать, мы увидим только на спецДВД, в "расширенной версии". Примерно той, которую видели ошалевшие продюсеры, заоравшие: "Этого не будет! Так не пойдет! Первые двадцать минут вообще непонятно, что происходит! А самое главное, этот долбаный фильм идет четыре часа!"
      А поскольку то, что продюсерам - смерть, коалам - радость, я свешиваюсь с ветки в радостном ожидании третьей части.
      На этом ваш сумчатый рецензент прощается с вами.

Всегда ваша
Серая Коала  

февраль 2003