Дж. Р. Р. Толкин написал произведение (╚Властелин Колец╩), создавшее эпоху в фантастике. Оно новаторское не потому, что до таких идей никто раньше не додумался: были эти идеи. И не потому, что образы - сплошь авторское изобретение: образы и сюжетные положения как раз очень традиционные, освященные тысячелетними традициями.

     Новаторским является во ╚Властелине Колец╩ открытие, что идеи, актуальные для современности, опираются на тысячелетние традиции, несут в себе общечеловеческие ценности, вышедшие, если применить выражение самого Толкина, из ╚Котла╩, т. е. из общенародного самосознания, где Воображение претворяет факты и личности конкретной жизни и истории в образы огромной нравственной и познавательной значимости, творя свое мироздание. Эти образы, считает Толкин, сохраняют свое значение и для нашего времени. Но дело не только в том, что создано, что принесла нам традиция. Дело в самом методе созидания, древнем и вечно молодом, как само человечество, как весь комплекс его психической жизни, как его язык.

     Задача писателя в том, чтобы перенести вовне ту картину мира и то его понимание, которое сложилось в сознании, где Воображение через слово приспосабливает к человеку картину внешнего мира, ╚комбинируя существительные и перераспределяя прилагательные╩, творит свою вселенную ╚вторичный мир╩, похожий и не похожий на объективную реальность, данную нам в ощущениях. Любой из нас может вспомнить разные миры, созданные искусством, которые теперь существуют в сознании многих людей.

     ... Из всех литературных жанров Толкин считал волшебную сказку в плане создания ╚вторичных миров╩ наиболее значительным. Она - древнейший памятник творческого освоения мира, создание Феерии, соединяющей ╚простые вещи╩ первичного мира и нравственные ценности народного самосознания в творческом акте духовного единения коллектива. Она и сейчас сохраняет свою способность объединять и радовать и при этом растет вместе с человечеством, вмещая все те проблемы, которые порождает трудный путь истории.

     ╚Властелин Колец╩ сохраняет многие структурные черты волшебной сказки, но и существенно отличается от нее. Мое убеждение: перед нами философский роман, содержательное, значительное литературное произведение, требующее активного чтения, связанного с работой воображения. Воображение реализует ту особенность созданной в романе ╚вторичной действительности╩, которую Толкин называл ╚приложимостью╩, т. е. способность его фантастических образов стать для воображения читателя образами нашей современности, несущими в себе близкий нам смысл, и в то же время оставаться образами волшебной сказки, древними и даже архитипическими, матричными для конкретных вариаций, на которые налагают печать время и обстоятельства.

     Роман создавался в основном во время войны. После опубликования в середине 50-х гг. несколько лет оставался почти не замеченным. В начале 60-х - волна популярности после опубликования в Штатах, которая вскоре стала всемирной.

     Проблема власти с громадной остротой была выдвинута событиями 30-40-х гг., когда существуют фашистские диктатуры в Италии, Германии и ряде других стран, когда приобретает отчетливо репрессивный характер диктатура Сталина, когда массовые преследования становятся повседневностью и определенным образом формируют общественное сознание.

     Характер процессов, происходивших в то время в нашей стране, начинает проясняться в нынешнюю эпоху, и это необыкновенно расширяет для нас ╚приложимость╩ образов ╚Властелина Колец╩. Приложимость, конечно, индивидуальная для каждого читателя, но есть, кажется, и некоторые аспекты, которые не могут не быть общими для нас, современников.

     Власть - наиболее суровая, таинственная, наиболее страшная сфера ╚Властелина Колец╩. Искусство ╚кузнеца слова╩ позволило Толкину через образы внешнего мира выразить концепцию репрессивной, террористической, тотальной власти. Писатель создал страну, где эта власть непосредственно видима, ощутима. Мордор замкнут в ограде черных хребтов, огорожен сторожевыми постами, озарен огнями вулканов, окутан дымом, лишен солнца. Тьма и пламя - его визуальная характеристика.

     Страна начинена военными лагерями, кишит марширующими отрядами орков - полуроботов, направляемых волей Саурона, для которых насилие - естественное исполнение жизненных функций. Зловещие Стражи контролируют входы и выходы, спешат с приказами Саурона, внушающие панический ужас Назгулы. Центр всего этого жуткого движения - башня Барад-Дур, обиталище Темного Властелина. Образ Саурона тоже замечателен своей выразительностью. Толкин как писатель дистанцировался от него, что позволяет сохранить зловещую таинственность. Саурон представлен двумя выразительными деталями: Оком и Рукой - глазом, от которого ничто не может укрыться, и рукой, готовой схватить на любом расстоянии, за любым укрытием. И здесь возникают пламя и тьма: Око, горящее, как уголь, и Рука, подобная черной тени.

     Замечательна проницательность Толкина в том, что относится к внутренней сущности, принципу деспотической власти.

     Роману предпослан стихотворный эпиграф о Кольцах Власти. Главное из них Саурон сковал для себя сам. ╚Перстень Один - всем властелин, Перстень Один, чтоб их отыскать, Перстень Один - чтоб к себе их призвать и во тьме их связать в Мордоре, где Тень залегла╩. Эту ╚связанность╩ в соответствии с эстетикой Толкина я рассматриваю как ╚присвоение╩ предметов внешнего мира, а по отношению к человеку - уничтожение его личности, нравственного мира, воображения, позволяющего предвидеть последствия собственных решений, подняться над непосредственным окружением в пространстве и времени. То, что стало и становится известно в последние годы, позволяет расширить ╚приложимость╩ этого образа, увидеть за ним трагическую проблему, перед которой стояли во тьме связанные поколения времен культа и культиков.

     Образы властителей представляют у Толкина некоторую градацию темы власти, Саурон - верхняя ступень лестницы, начинается же она с Прыщавого Лото, претенциозного и неумного родственника Фродо. Он, опираясь не своих телохранителей - людей, которые крупнее и сильнее хоббитов - ввел в Хоббитании новые порядки: правила, инструкции, запреты, - нанял персонал, наблюдавший за их выполнением, карающий за нарушения, завел шпионов, наушников. Это лишь начальная стадия связанности, но и она очень отчетливо выявлена писателем. Xоббиты СВЯЗАНЫ правилами, приказами, на все должны просить разрешения, связаны страхом перед Большим Народом и Острогом. Градация власти проведена от бытовых столкновений, возмущающих чувство справедливости и рациональности, до противоречия с природой и человечностью, т. к. связанность - это уничтожение человечности.

     ╚Приложимость╩ этого фантастического мотива, как видим, очень широка. В книгу Толкина мы ╚вчитываем╩ трагический опыт нашей страны, которая была связана снизу доверху. Разве не об этом жалобы писателей на ╚внутреннего цензора╩? Не от этого двойная мораль, страх любого общения, поднимавшегося над примитивно-бытовым уровнем? Разве не эта ╚связанность╩ изображена как трагедия в ╚Жизни и судьбе╩ Гроссмана - внешняя связанность, которая проникает и внутрь? А ╚Факультет ненужных вещей╩ Домбровского, где последовательно и подробно изображено, как находили, притягивали к себе и связывали во тьме? А исторические документы? Современники видели, как завязывались узлы, хотя и относились к этому по-разному.

     В письме Раскольникова Сталину сказано с негодованием: ╚Вы лишили внутренней свободы труд писателя, ученого, живописца. Вы зажали искусство в тиски, от которых оно задыхается и вымирает╩ (Огонёк, 1987, ╧ 28).

     Но существовала и другая оценка всеобщего связывания по рукам и ногам. Вот факт, относящийся к 1924 году, когда на Совещании по литературе в Отделе печати ЦК один из ╚вождей╩ РАПП Вардин в заключительном слове сказал, что после того, как ЧК добилась от людей одинаковости действий, ╚государство и духовно нужно сковать. Литературная ЧК нам необходима╩. И заключил: ╚Товарищи, это нужно понять╩ (Наука и жизнь, 1988, ╧10, с. 122), т. е. не только одобрить, что тебя связывают, но и самому всей душой принять в этом участие.

     Связанность... Hо в ней ли часть парадокса массовой психологии в трагические годы репрессий?

     Но ╚связанность╩, как показал Толкин, распространяется и на Саурона. И часто упоминаемый факт полной неожиданности начала Отечественной венной войны для высших эшелонов власти - какие тут возникают ассоциации, какая ╚приложимость╩ фантастической истории Средиземья!

     Рядом с темой власти во ╚Властелине Колец╩ заявлена этическая тема Огромного значения, тема нравственных ценностей, общечеловеческих по своей природе, древних и вечно новых, как и всё, вышедшее из Котла. Толкин показывает героя, взявшего на плечи гигантскую ношу личной ответственности за зло в целом мире. Он утверждает, что героизм XX века - в способности соизмерять свои конкретные действия и этические понятия, судить о сделанном не с точки зрения сиюминутной конъюнктуры, а с точки зрения человечности. Фродо берёт на себя задачу, решение которой жизненно важно для всех Свободных Народов Срёдиземья, но он берет её как личность, по свободному выбору.

     Научные знания, научные истины не абсолютны, они приходят и уходят и часто вместе с ними приходят и уходят литературные произведения, заложившие их в свой фундамент. Давно уже не приходится говорить о приоритете в фантастике жюль-верновской традиции, во многом строившейся на пропаганде и популяризации науки. Смена традиционного канона - естественная вещь в литературе, и было бы странным, если бы фантастику минула чаща сия. Так на смену жюль-верновской традиции пришла традиция уэллсовская, традиция социальной фантастики - со своими специфическими целями и особыми приёмами (экстраполяция, введение фантастического допущения в реальную картину ╚первичного мира╩ и т. п.). На счету социальной фантастики в XX столетии много крупнейших достижений, среди них и знаменитые антиутопии, с которыми мы наконец смогли познакомиться и в которых многое узнаём: ╚Мы╩ 3амятина, ╚О дивный новый мир╩ Хаксли, ╚1984╩ Оруэлла. Однако и у уэллсовской традиции не вечный приоритет. Как и вся большая литература нашего столетия, фантастика постепенно склоняется от вопросов социального характера к собственно философским проблемам - вечным вопросам человечества, вопросам о борьбе добра и зла, человечности и жестокости, свободы и тирании, света и тьмы. И здесь на первый план (если говорить о фантастике) выходит литература, основанная на Воображении. Мое мнение сводится к тому, что будущее фантастики - за толкиновской традицией.

(Статья публикуется с сокращениями).