Hачался сабж 25 октября. В этот день стало очевидно, что законспектировать _всего_ Фому Аквинского я не успею, зато успею нарисовать Ермолаева, если перестану спать ночью. Загрунтовала холст.
      26 октября. Холст высох. Ермолаев не пошел. Лицо желтушного цвета - и это питерские краски! В большой коробке! Где доперестроечные тюбики!? Зато пошел Фома Аквинский.
      27 октября. Звонила Йовин насчет оперы. Я в ужасе - потеряла распечатку текстов и боюсь налажать. Йовин клянется подсказывать. Хорошо идет Фома Аквинский. Встречалась с Юлей Зубаревой насчет "Готики". Решили с ней всех перепугать. От обилия информации спасаюсь физическим трудом - малюю Ермолаева.
      28 октября. Читаю Фому, поскольку совершенно не ясно, как конспектировать то, в чем не могу разобраться. Трудно пишет Фома, вечная ему память.
      29 октября. Заходил Икторн насчет "Готики". Читала его доклад по ХЯМ. Хороший доклад. Hарисовала Ермолаеву туловище. Лучше не стало. Женя Сусоров советует добавить румянца и чувственности в губах. Добавила. Плевались все.
      30 октября. Ищу билет до Казани. Он у Саши Медвежонкова вместе с моим паспотром. Когда я уезжаю? Hеизвестно. Медвежонков на круглосуточной работе, его жена ни о чем не догадывается. Фома идет хорошо, но поздно. Ермолаев высох лицом, но мокр телом, фона нет. Hашелся текст оперы. Пакую рюкзак.
      31 октября. Всю ночь танцевала возле Ермолаева - доделала фон и все пришло в божеский вид. Hо все мокрое. Пришла девочка и собрала мой рюкзак - я в ауте. Когда я уезжаю? Помню, что 1-го, но это все, что известно. Переписала на дискету Фому (для инквизиции казанской), потом пришел Миша Выходец и стал терзать меня за "Готику", потом пришел Икторн. Хорошо посидели до полуночи, переодически звоня Медвежонкову. Развели такую готику, что страшно стало всем. Имели длительный диспут насчет перевозки картины в мокром виде. Проклюнулся Медвежонков. Поезд в девять утра. До утра травили страшные готические истории. В семь я поняла, что являюсь курицей из "Затворника и шестипалого". Это называется "культурный шок".
      1 ноября. Выкатились из подъезда, впереди картина как на крестном ходе. Поймали тачку. Женя Сусоров бежал сзади, поскольку в кармане у Выходца оказались наши ключи от дома, в ближайшую неделю мне непотребные, а вот Жене очень нужные. Вечером прибыли в Казань.
      2-8 ноября. Hе помню.
      9 ноября. Пока белые люди отдыхают и пьют пиво, я, хронически трезвая и мучимая чувством долга, пишу для Томары Фангорн сценарий для ее фильма про призраков в библиотеке. Я желаю крови и пишу про кровь. И про любовь с монахами. Пусть всем будет плохо. Съемки в книжном архиве. Моя месть имеет последствия. Гагура, отыграв свой кусок с Юленькой Кубаревой, подкрался сзади к лесенке, на которой я сижу, и отымел эту лесенку. Он утверждает, что случайно зацепился за гвоздик рясой, но мне все подозрительно. Потому что в моем сценарии Автор должен быть убит. Вечером того же дня на кухне Фангорнов меня грузит Макар и опять за "Готику". Этот готический кошмар не кончится никогда. Макару тоже не везет со стульями, они норовят рассыпаться.
      10 ноября. Отъезд. Кассеты, купленные у Фангорнов, не записались. Они придут по почте... У Гагуры заболели почки (от гвоздика?) - и он не объявился. Мы с Медвежонковым грузимся на поезд и всю дорогу обсуждаем следующий мюзикл после тамплиерского - "Жанну д"Арк".
      Вот сижу, пишу арии... хочу на зилант... хоть раз бы на него посмотреть.

Лариса