Дж.Р.Р.Толкиен

Narn i Hin Hurin

Приложения

Перевод Эйлиан

[Narn i Hin Hurin представляет собой длинную прозаическую
повесть о  злоключениях Турина  Турамбара.  К  сожалению,
главы,  посвященные   пребыванию  Турина  в  Нарготронде,
остались ненаписанными.  Но существует несколько черновых
набросков, опубликованных  в качестве приложений к Narn i
Hin Hurin в Unfinished Tales. - Прим. перев.]




     ...Гвиндор же  возражал Турину на Королевском Совете
и говорил, что он был в Ангбанде и представляет себе мощь
Моргота и его намерения.
     - Малые победы со временем окажутся бесполезными для
нас, -  говорил он,  - ибо  так Моргот  узнает,  где  ему
искать отважнейших  из своих  врагов,  и  собирает  силы,
способные сокрушить  их. Всей мощи Эльфов и Эдайн хватило
лишь на  то, чтобы  удерживать его  и ценой осады обрести
мир; в  самом деле,  долгий, но  лишь до  тех  пор,  пока
Моргот ждал  момента,  чтобы  прорвать  осаду;  и  больше
никогда  не   бывать  подобному   союзу.  В   одной  лишь
скрытности наша надежда; пока Валар не придут.
     - Валар!  - сказал  Турин. -  Они оставили  вас, они
пренебрегают Людьми.  Что толку  глядеть на  Запад  через
безбрежное море?  Только с одним из Валар мы должны иметь
дело, и это Моргот; и если мы не можем одолеть его, то по
крайней мере  можем сдержать его и нанести урон его мощи.
Ибо победа  всегда победа, как бы ничтожна она не была, и
ценность ее  не только в том, что после нее последует. Но
в любом  случае для нас это на пользу; ибо если вообще не
пытаться остановить  его, весь Белерианд всего лишь через
несколько лет падет под его тенью, и тогда он выкурит вас
из ваших  пещер поодиночке.  И что  тогда? Жалкие остатки
уйдут  на  Юг  и  Запад,  станут  скрываться  на  морских
берегах, между  Морготом и  Оссэ. Лучше уж выиграть время
славы, пусть  недолгое, ибо  в конце  хуже не  будет.  Ты
говоришь, будто только в секретности надежда; но ты же не
сможешь выловить  всех соглядатаев  Моргота  до  единого,
чтобы никто  из них  не вернулся  в Ангбанд с вестями, из
которых он  поймет, что вы живы, и догадается, где искать
вас. И еще скажу я: хоть смертным Людям дана недолгая, по
мере  Эльфов,   жизнь,  они   предпочтут  провести  ее  в
сражениях, нежели  скрываться  или  покориться;  сражение
Хурина Талиона  - великое  деяние; и  хоть Моргот погубил
свершившего, он  не сможет  отменить  свершившееся.  Даже
Владыки Запада  воздадут ему  честь;  разве  не  записана
повесть о  нем в  истории Арды,  которую ни  Морготу,  ни
Манве не дано перечеркнуть?
     - Ты  говоришь о  великом, -  отвечал Гвиндор,  -  и
видно, что  ты жил среди Эльдар. Но Тьма на тебе, если ты
совместно именуешь  Моргота и  Манве, или  считаешь Валар
врагами Эльфов  и Людей; ибо Валар не пренебрегают ничем,
во всяком  случае, связанным  с Детьми  Илуватара. И всех
надежд Эльдар  ты не ведаешь. Ибо предсказано, что придет
однажды сквозь  тени в Валинор посланник из Средиземья, и
Манве  услышит   его,  и   Мандос  смягчится.   Разве  не
попытаемся мы  сохранить до  той поры  семя Эльдар,  да и
Эдайн? А  ныне на  Юге живет Кирдан, и строит корабли; но
что ты знаешь о кораблях, и о Море? Ты думаешь о себе и о
собственной славе,  и принуждаешь  всех поступать так же;
но мы дожны думать и о других, ибо не все могут сражаться
и со  славой пасть,  и их  мы должны  хранить от  войн  и
разрушений, как можем.
     - Так отошлите их на эти корабли, пока есть время, -
сказал Турин.
     - Они  не оставили бы нас, - ответил Гвиндор, - даже
если бы  Кирдан мог принять их. Мы должны быть вместе так
долго, как только можем, и не искушать смерть.
     - На  это все  я уже  отвечал,  -  сказал  Турин.  -
Доблестная оборона границ и удары по врагу раньше, чем он
соберет силы.  В этом самая верная надежда вашего долгого
пребывания вместе.  И разве  те, о  ком ты говорил, любят
прячущихся и  убивающих исподволь  больше, чем  тех,  кто
надевает шлем  и берет узорный щит, и отбрасывает врагов,
хотя бы  и превосходящих  его  силой?  По  крайней  мере,
женщины Эдайн  - нет.  Они не  отговаривали своих  мужчин
идти на битву Нирнаэт Арноэдиад.
     - Но  они изведали  бы куда меньше горя, если бы эта
битва вообще не произошла, - сказал Гвиндор.




     Финдуилас, дочь  Ородрета, была  золотоволосой,  как
все в роду Финарфина, и Турин находил радость в ее облике
и ее  обществе, ибо  она напомнила  ему о  его родне  и о
женщинах  Дор-Ломина   в  доме   его  отца.   Сначала  он
встречался с  ней только в присутствии Гвиндора; но позже
она  сама  находила  его,  и  они  временами  встречались
наедине, хотя,  казалось, случайно.  И она  расспрашивала
его об  Эдайн, которых  знала мало,  и  о  его  стране  и
родичах.
     И Турин говорил с ней откровенно, хотя не называл ни
родины своей, ни семьи; и однажды он сказал:
     - У  меня была  сестра, Лалайт, я так называл ее;  и
ты мне  ее напомнила.  Но Лалайт  была ребенком,  золотой
цветок на весенней зеленой траве; и останься она в живых,
она,  возможно,   потускнела  бы   от  печали.   Но   ты,
величественная, похожа  на золотое  древо;  хотел  бы  я,
чтобы у меня была столь прекрасная сестра.
     - Но  и ты  величественный, -  сказала она, - словно
владыки из  рода Финголфина; хотела бы я, чтоб у меня был
столь доблестный  брат. И я не думаю, что Агарваэн - твое
подлинное имя, оно не годится для тебя, Аданэдэль. Я зову
тебя Тхурин, тайна. [Thurin - прим. перев.]
     Тогда Турин вздрогнул и сказал:
     - Это  не мое имя; и я не король, ибо наши короли из
Эльдар, а я - нет.

     Теперь Турин  заметил, что Гвиндор стал относиться к
нему много  холодней;  и  его  беспокоило,  что  Гвиндор,
которого начали было покидать боль и ужас Ангбанда, вновь
погружался в заботы и печаль. И Турин думал: возможно, он
грустит потому,  что я  спорил с  ним на Советах и одолел
его; я  хотел бы,  чтобы это  было не  так. Ибо  он любил
Гвиндора, своего  проводника и  исцелителя, и  был  полон
жалости к  нему. Но в те дни и сияние Финдуилас померкло,
ее шаг стал медленным, а лицо суровым; и Турин, видя это,
предположил, что  слова Гвиндора  поселили  в  ее  сердце
старх перед грядущим.
     На деле разум Финдуилас разрывался. Ибо она почитала
Гвиндора и  жалела его, и не хотела бы добавить ни единой
слезинки к  его страданиям; но против ее воли ее любовь к
Турину росла  день ото  дня, и  она  думала  о  Берене  и
Лучиэнь. Но  Турин был  совсем не такой, как Берен: он не
пренебрегал ею, и ему было хорошо в ее обществе, и все же
она знала,  что он  не любит  ее той  любовью,  какой  ей
хотелось бы.  Его ум  и сердце  были далеко,  у рек,  что
текли в прошлые весны.
     И Турин говорил с Финдуилас, и сказал так:
     - Не  позволяй словам  Гвиндора  испугать  тебя.  Он
настрадался во  тьме Ангбанда;  и тяжко столь доблестному
пребывать столь слабым и молчаливым. Ему нужно утешение и
побольше времени, чтобы исцелиться.
     - Я очень хорошо знаю это, - отвечала она.
     - Но  мы выиграем  для него время! - сказал Турин. -
Нарготронд будет  стоять! Никогда  более  трус-Моргот  не
покинет Ангбанда,  и вся  его  надежда  -  на  слуг;  так
говорит Мелиан  из Дориата.  Они -  пальцы его  рук, и мы
раздробим и  отрубим их, и ему придется убрать свои лапы.
Нарготронд будет стоять!
     - Может  быть,  -  сказала  Финдуилас.  -  Он  будет
стоять,  если   ты  сумеешь   добиться  этого.   Но  будь
осторожен, Аданэдэль;  ибо тревожусь  я, когда ты идешь в
сражение, как бы Нарготронд не осиротел.

     И позднее Турин разыскал Гвиндора, и сказал ему:
     -  Гвиндор,   дорогой  друг,  ты  опять  становишься
печален; не  надо! Ибо  к тебе  придет исцеление  в домах
твоей родни и в сиянье Финдуилас.
     Гвиндор взглянул на Турина, но не сказал ни слова, и
его лицо было мрачно.
     - Почему ты так смотришь на меня? - спросил Турин. -
В последние  дни твои  глаза часто  странно  смотрели  на
меня. Чем  я тебя  опечалил? Я спорил с тобой на советах,
да; но  мужчина должен  говорить то,  что он думает, и не
скрывать правды,  которой он  верит, что  бы ни понуждало
его к этому. Я бы хотел, чтобы наши думы совпадали; ибо я
у тебя в великом долгу, и я этого не забуду.
     - Не  забудешь? -  спросил Гвиндор.  - Тем  не менее
твои слова  и дела изменили мой дом и родню. На них лежит
твоя тень.  Чему радоваться  мне, потерявшему  из-за тебя
все?
     Но Турин  не понял  этих слов,  и не  догадался, что
Гвиндор  завидовал  ему,  заметному  в  Совете  и  сердце
Короля.




[Когда Гвиндор  рассказал Финдуилас,  кто такой  на самом
деле Агарваэн]

     - Твой  взор затмился,  Гвиндор, - сказала она. - Ты
не видишь  или не понимаешь, что здесь происходит. Должна
ли я  покрыть себя  двойным стыдом,  открыв тебе  правду?
Ведь я  люблю тебя, Гвиндор, и я стыжусь того, что не так
сильно  люблю   тебя  и  принимаю  любовь  гораздо  более
сильную, из  которой мне  нет исхода.  Я не  искала ее, и
долго молчала о ней. Но если вызывают во мне жалость твои
раны, то  пожалей и  ты меня. Турин не любит и не полюбит
меня.
     - Ты  говоришь это,  - сказал Гвиндор, - чтобы снять
вину с  того, кого  ты любишь.  Почему он  ищет  тебя,  и
подолгу бывает с тобой, и оставляет тебя в радости?
     - Потому  что и  он нуждается  в утешении, - сказала
Финдуилас, -  и у него нет близких. У вас обоих есть свои
нужды. А у Финдуилас? Разве не достаточно, что я открываю
свою душу  тебе, нелюбимому,  а ты считаешь, будто я тебя
обманываю?
     - Нет,  женщину нелегко  обмануть в подобном деле, -
сказал Гвиндор.  - И  немногих  найдешь  ты,  кто  станет
отрицать, что они любимы, если это и в самом деле так.
     - Если  кто-то из  нас и был вероломен, то это я; но
не по своей воле. Но что говорить о твоей судьбе и слухах
из Ангбанда?  О смерти  и разрушении?  Могуч Аданэдэль  в
повести Мира,  и  когда-нибудь  в  грядущем  его  величие
настигнет Моргота.
     - Он горделив, - сказал Гвиндор.
     - Но  он также  и милосерден, - сказала Финдуилас. -
Он еще  не  пробужден,  но  жалость  может  пронзить  его
сердце, и  он не  отвергнет ее.  Только жалость  и  может
стать  дорогой   к  нему.   Но  он  не  жалеет  меня.  Он
благоговеет передо мной, словно я одновременно его мать и
королева!

     Может быть,  Финдуилас говорила  правду, провидя  ее
дарованием Эльдар.  И вот  Турин, не  зная, что произошло
между Гвиндором  и Финдуилас,  стал, видя,  что  она  еще
более помрачнела,  еще более  нежен  к  ней.  Но  однажды
Финдуилас сказала ему:
     - Тхурин  Аданэдэль, почему  ты скрывал от меня свое
имя? Знай  я, кто  ты, я  не менее  почитала бы  тебя, но
лучше поняла бы твою печаль.
     - Что  ты хочешь сказать? - спросил он. - Кто я, по-
твоему?
     - Турин, сын Хурина Талиона, полководца Севера.




     Весной туда [в Нарготронд - прим. перев.] пришли два
Эльфа, и  они назвались  Гельмиром и  Арминасом из народа
Финарфина, и  сказали, что  у  них  поручение  к  Владыке
Нарготронда. Их привели к Турину; но Гельмир сказал:
     - С Ородретом, сыном Финарфина, будем мы говорить.
     И когда Ородрет пришел, Гельмир сказал ему:
     - Господин,  мы  из  народа  Ангрода,  и  много  где
побывали после  Дагор Браголлах;  но в последнее время мы
жили среди  народа Кирдана  в устье Сириона. И однажды он
позвал нас и послал к тебе; ибо сам Ульмо, Властелин Вод,
явился ему и предостерег об опасности, что приближается к
Нарготронду.
     Но Ородрет был осторожен, и он ответил:
     - Почему же вы явились сюда с Севера? Или у вас были
и иные поручения?
     Тут Арминас сказал:
     - Господин,  с Нирнаэт  я искал сокрытое королевство
Тургона, и  не нашел  его; и  боюсь, что  в этих  поисках
слишком долго  откладывал исполнение  своей  миссии.  Ибо
Кирдан во  имя секретности  и скорости отправил нас вдоль
побережья на корабле, и мы сошли на берег в Дрэнгисте. Но
среди корабелов  есть такие, кто пришел на юг в последние
годы как  посланцы Тургона,  и в  их речах увидел я знаки
того, что  Тургон по-прежнему  живет на  Севере, а  не на
Юге, как  многие думают.  Но мы  не нашли  ни  знака,  ни
вестей о том, что искали.
     - Почему вы ищете Тургона? - спросил Ородрет.
     - Потому  что говорят,  что его  королевство  дольше
всех иных будет противиться Морготу, - ответил Арминас. И
слова его зловещими показались Ородрету, и он нахмурился.
     - Так  не медлите  же в  Нарготронде, - сказал он, -
ибо здесь вы не услышите известий о Тургоне. А о том, что
Нарготронд в опасности, мне не надо рассказывать.
     - Не гневайся, господин, - сказал Гельмир, - если мы
правдиво отвечаем  на твои вопросы. И наше отступление от
кратчайшего пути  к  тебе  не  было  бесплодным,  ибо  мы
побывали дальше,  чем  любой  из  твоих  разведчиков;  мы
прошли Дор-Ломин,  и все  земли у подножия Эред Вэтрин, и
Ущелье Сириона,  высматривая  пути  Врага.  В  тех  краях
собралось множество  Орков и  прочих созданий, что служат
Злу, и  войско их  собирается вокруг  Сауронова  Острова.
(????? - Прим. перев.)
     - Я  это  знаю,  -  сказал  Турин.  -  Ваши  новости
устарели. Если  послание  Кирдана  должно  было  быть  не
напрасным, вам следовало доставить его раньше.
     - По  крайней мере  сейчас ты услышишь это послание,
господин, -  сказал  Ородрету  Гельмир.  -  Слушай  слова
Властелина Вод!  Так сказал  он  Кирдану  Корабелу:  "Зло
Севера загрязнило  истоки Сириона,  и моя  сила уходит из
его вод. Но грядет худшее. Так скажи Владыке Нарготронда:
Закрой двери твердыни своей и не покидай ее. Сбрось камни
своей гордости  в шумящую  реку, дабы  крадущееся Зло  не
отыскало твоих дверей."

     Темны показались  эти  слова  Ородрету,  и  он,  как
обычно, обернулся  к  Турину  за  советом.  Но  Турин  не
доверял посланникам, и сказал с пренебрежением:
     - Что Кирдан знает о наших войнах, тех, чьи дома так
близко  от   Врага!  Пусть   корабел  заботится  о  своих
кораблях! Но если в самом деле Властелин Вод передает нам
послание, пусть говорит проще. В ином же случае мы сочтем
за лучшее  собрать войска  и смело встретить врагов, пока
они не подошли слишком близко.
     Тогда Гельмир поклонился Ородрету и сказал:
     - Я  говорил, как  мне было  наказано, господин, - и
отвернулся. Но Арминас сказал Турину:
     - Ты и в самом деле из Дома Хадора, как говорят?
     -  Здесь   меня  называют   Агарваэн,   Черный   Меч
Нарготронда, -  сказал Турин.  - Ты,  кажется,  о  многом
говоришь намеками,  друг Арминас;  и  хорошо,  что  тайна
Тургона осталась  сокрытой от  тебя, а  иначе о ней скоро
узнали бы в Ангбанде. Имя человека - его собственность, и
если  сын   Хурина  узнает,  что  ты  разболтал,  где  он
скрывается, пусть Моргот возьмет тебя и выжжет тебе язык!
     И  Арминас  был  смущен  черным  гневом  Турина;  но
Гельмир сказал:
     - Он  не будет предан нами, Агарваэн. Но разве здесь
сейчас присутствуют  чужие, что  мы  не  должны  говорить
прямо? И  Арминас спросил тебя, как мне думается, потому,
что всем,  кто живет  у моря,  известно, что Ульмо питает
великую любовь  к Дому  Хадора, и  некоторые говорят, что
Хурин  и  брат  его  Хуор  побывали  однажды  в  Сокрытом
Королевстве.
     - Если  бы это  было так, он ни единому не сказал бы
об этом, ни великому, ни ничтожному, и тем более - своему
малолетнему сыну,  - отвечал  Турин. - Так что я не верю,
что Арминас спросил меня в надежде узнать о Тургоне. Я не
доверяю подобным вестникам беды.
     - Придержи  свое  недоверие!  -  сказал  Арминас  во
гневе. -  Гельмир меня  не понял.  Я спросил,  потому что
усомнился в том, чему, кажется, здесь верят; ибо мало чем
схож ты с родичами Хадора, как бы тебя ни звали.
     - Что ты знаешь о них? - спросил Турин.
     - Я  видел  Хурина,  -  ответил  Арминас,  -  и  его
предков. В  опустевшем Дор-Ломине  я встретил Туора, сына
Хуора, брата  Хурина; и он похож на своих предков, а ты -
нет.
     - Может  быть, -  отвечал Турин, - хотя о Туоре я до
сегодняшнего дня не слышал. Но я не стыжусь того, что мои
волосы черны,  а не  блещут золотом.  Ибо я  не первый из
сыновей, кто  похож на  свою  мать;  а  я  рожден  Морвен
Эледвен из  Дома  Беора,  что  приходится  родней  Берену
Камлосту.
     - Я  говорил не  о различии между черными волосами и
золотыми, -  сказал Арминас.  - Но  другие из Дома Хадора
по-иному  держат  себя,  и  Туор  в  их  числе.  Ибо  они
придерживаются правил  вежества, и склонны слушать добрые
советы,  и   почитают  Владык  Запада.  Но  ты,  кажется,
слушаешь советы лишь собственной мудрости, либо же своего
меча; и  надменны речи  твои. И  я говорю  тебе, Агарваэн
Мормегил, что  если ты  будешь поступать так, судьба твоя
будет   иной, нежели  следовало бы  искать отпрыску Домов
Хадора и Беора.
     - Иною  и была  она, -  отвечал Турин. - И если, как
кажется, по причине доблести моего отца я должен нести на
себе  ненависть  Моргота,  должен  ли  я  сносить  еще  и
насмешки и презрение отступника, хотя бы он именовал себя
родичем  короля?   Я  советую   вам  -   возвращайтесь  к
беззаботным морским берегам.
     Тогда Гельмир и Арминас ушли, и вернулись на Юг; но,
несмотря на  Туриновы насмешки,  они с  радостью ждали бы
битвы рядом  со своими родичами, и вернулись лишь потому,
что Кирдан по велению Ульмо поручил им принести ему весть
из Нарготронда  и сообщить  об успехе  их  посольства.  И
Ородрет  был  весьма  обеспокоен  словами  посланцев;  но
ярость росла  в душе Турина, и менее всего стерпел бы он,
чтобы был  разрушен большой мост. Ибо по крайней мере эти
слова Ульмо были поняты правильно.