Легенда о Тинувиэли была написана в 1917 году, но самый ранний из сохранившихся текстов был написан позднее, в виде чернильной рукописи поверх стертого карандашного текста, и фактически эта переписанная моим отцом легенда кажется одним из последних завершенных элементов "Утраченных сказаний" (1.229-230). Есть также и машинописная версия "Легенды о Тинувиэли", более поздняя, чем рукопись, но принадлежащая к той же "фазе" мифологии; мой отец имел перед собой рукопись и изменял текст по мере продвижения. Заметные различия между текстами даны на 40-х страницах. В рукописи легенда озаглавлена "Переход к Легенде о Тинувиэли, также Легенда о Тинувиэли". "Переход" начинается следующим абзацем:

"Велика была сила Мелько ко злу", - сказал Эриол, - "если он действительно мог коварством своим уничтожить счастье и великолепие Богов и Эльфов, омрачив их обители и сведя на нет всю их любовь. Уверен я, что это, должно быть, самое худшее дело, какое только когда-либо сотворил он". "Воистину, никогда более не совершалось подобное зло в Валиноре", - сказал Линдо, - "но рука Мелько поработала над худшими вещами в мире, и семена зла его выросли с тех пор до огромного и ужасающего размера". "Нет", - сказал Эриол, все еще не может мое сердце думать о другом горе, нежели о печали об уничтожении тех прекраснейших Древ и от тьмы в мире".

Этот абзац был выброшен и не существует в машинописном тексте, но он появляется вновь в почти идентичной форме в конце "Бегства Нолдоли" (1.188). Смысл этого был в том, что мой отец решил, что скорее "Сказание о Луне и Солнце", нежели "Тинувиэль", должно следовать за "Затемнением Валинора" и "Бегством Нолдоли" (см. 1.229, где обсуждается комплексный вопрос о переупорядочении в "Сказаниях"). Первые слова следующей части "Перехода": "Тогда во дни вскоре после того, как рассказана была эта легенда", отсылались, когда они были написаны, к легендам о "Затемнении Валинора" и "Бегстве Нолдоли", но никогда не станет ясно, к какой легенде они должны были относиться, когда "Тинувиэль" была перемещена со своей предыдущей позиции. Две версии "Перехода" в начала очень близки, но когда Эриол говорит о своем прошлом, они расходятся. Для первой части я даю только машинописный текст, а когда они расходятся, я даю оба текста последовательно. Вся дискуссия об истории жизни Эриола откладывается до главы VI.

Тогда во дни вскоре после того, как рассказана была эта легенда, - смотрите, - зима подступила к земле Тол Эрессеа, ибо забыл теперь Эриол о своей приязни к странствиям, прожив некоторое время в старом Кортирионе. Никогда в те месяцы не уходил он за пределы возделанной земли, что лежала за серыми стенами того города, и многие дома родов Телери и Инвир принимали его как своего желанного гостя, и еще более искусным в языке Эльфов стал он, и более глубоко проник в знание их обычаев, легенд и песен.

Затем внезапно пришла на Одинокий Остров зима, и лужайки и сады покрылись искрящейся мантией белых снегов; фонтаны их были молчаливы, и все их голые деревья хранили молчание, а далекое солнце бледно блестело в тумане или дробилось в гранях сосулек. Все еще не уходил Эриол, но смотрел на холодную луну, глядящую вниз с мерзлых облаков на Мар Ванва Тьялиева, и когда над крышей блистали голубизной звезды, он прислушивался, но уже не слышал теперь звук флейт Тимпинена; ибо этот эльф - это дыхание лета, и когда тайное присутствие осени наполняет воздух, берет он свою серую волшебную лодку, и ласточки уносят его вдаль.

Но даже теперь ведомы были Эриолу и смех, и веселье, и музыка, и песни в обителях Кортириона - самому Эриолу страннику, чье сердце ранее не знало отдыха. Наступал теперь серый день, и тусклый бесцветный полдень, но внутри был свет огня, доброе тепло, и танцы, и шум веселых детей, ибо Эриол затеял игру с девочками и мальчиками в Зале Возобновленной Игры. Вот, наконец, устали они от собственного веселья и расселись на ковриках вокруг очага, и маленькая девочка, одна из них, сказала: "Расскажи мне, о Эриол, легенду".

"Что должен рассказать я, о Веанне?", сказал он, и она, вскарабкавшись к нему на колени, сказала: "Легенду о Людях и детях в Великих землях, или о твоем доме - а есть ли у тебя там сад, такой, как есть у нас, где маки растут и анютины глазки, подобные тем, что растут в моем углу у Беседки Дроздов".

Теперь я даю рукописную версию оставшейся части "Перехода":

Затем Эриол рассказал ей о своем доме, который был в древнем городе людей, окруженном стеной, в то время осыпавшейся и разломанной, и река текла рядом, и над ней возвышался замок с огромной башней. "На самом деле, очень высокая башня",- сказал он, - "и высоко поднималась луна, прежде чем лик лунного человека оказывался над ней". "Была ли она так же высока, как Тирин Ингиля?" - сказала Веанне, но сказал Эриол, что он не может ответить, ибо много лет прошло с тех пор, как видел он тот замок или его башню, ибо "О Веанне!", - сказал он, - "Я жил там недолго, и не был там после того, как вырос и стал мальчиком. Мой отец происходил из народа побережья, и любовь к морю, которого я никогда не видел, была в моих костях, и мой отец возбуждал мою жажду, ибо рассказывал он мне легенды, что задолго до того рассказывал ему его отец. Затем моя мать умерла во время осады того древнего города, жестокой и голодной, а мой отец был убит в жестокой схватке на стенах, и в конце я, Эриол, бежал на побережье Западного моря, и жил в основном на груди волн или около побережья с тех далеких дней".

И теперь все дети вокруг него опечалены были всеми теми горестями, что обрушивались на тех, кто живет в Великих Землях, и войнами, и смертью, и Веанне, крепко держа Эриола, сказала: "О Мелинон, никогда не ходи на войну - или тебе уже приходилось?"

"Да, достаточно часто", - сказал Эриол, - "но не на великие войны земных королей и могучих народов - ужасны они и жестоки, и многие прекрасные земли и красивые творения, и даже женщины и хорошенькие девушки, подобные тебе, Веанне Мелинир, поглощены и разрушены ими; но и честные поступки иногда видел я, когда встречал небольшие группы смелых людей, и с быстрыми ударами имелось там дело. Но посмотри, почему же говорим мы о таких вещах, малышка; не лучше ли послушать о моих первых приключениях на море?"

Все преисполнились тогда такого рвения, что Эриол рассказал им о своих странствиях по западным гаваням, о товарищах, что были у него, и о портах, что знал он, о том, как он потерпел крушение на далеких западных островах и встретил там, наконец, на одном уединенном острове, старого моряка, что предоставил ему убежище, и как у огня в его одинокой хижине рассказывал он ему странные легенды о том, что есть за Западными морями, о Волшебных Островах и о том, самом одиноком, что лежит за ними. Давным-давно узрел он его однажды, сияющий вдали, и тщетно затем искал он его на протяжении многих дней".

"Затем постоянно", - сказал Эриол, - "плавал я всегда с большим интересом по западным островам, разыскивая еще истории подобного рода, и таким образом случилось так, что после многих великих путешествий прибыл я сам с помощью Богов, наконец, на Тол Эрессеа - туда, где сижу я сейчас, разговаривая с тобой, Веанне, пока не иссякли, наконец, мои слова".

Тогда, однако, попросил мальчик Аусир рассказать побольше о кораблях и море, но сказал Эриол: "Нет - ибо время уже Илфиниолу звонить в гонг к ужину; пусть кто-нибудь из детей расскажет мне легенду, которую вы слышали". Тогда села Веанне и, хлопая в ладоши, сказала: "Я расскажу тебе легенду про Тинувиэль".

Печатная версия этого отрывка выглядит следующим образом:

Затем рассказал Эриол о доме, что был у него в далеком прошлом, и был он в древнем городе людей, окруженном стеной, в то время осыпавшейся и разломанной, ибо народ, живущий там, долгое время знал лишь дни легкого и богатого мира. Там текла река, над которой нависал замок с высокой башней: "Жил там могучий герцог", - сказал он, - "и смотрел он с высоких укреплений, но никогда не мог увидеть границ своего обширного владения, разве что только на востоке, где виднелись голубые очертания огромных гор - считалась еще эта башня самой высокой среди тех, что стояли в землях людей". "Была ли она так же высока, как Тирин Ингиля?" - сказала Веанне, но сказал Эриол: "Конечно, очень высока была эта башня, и долго поднималась вверх луна, прежде чем лик лунного человека окажется над ней, но не могу я уже сказать, насколько была она высока, О Веанне, ибо много лет прошло с тех пор, как в последний раз видел я тот замок или его невероятную башню. Война внезапно обрушилась на город в его спокойные мирные дни, его осыпавшиеся стены не могли противостоять нападению диких людей из гор Востока. В этой ужасной и голодной осаде погибла моя мать, и мой отец был убит в жестокой схватке на стенах при последнем приступе. В те далекие дни не вырос я еще до возраста воина, и рабом сделали меня.

Знайте же, что мой отец был родом из народа побережья и жил там прежде, чем пришел в эти места, и жажда моря, которое я никогда не видел, была в моих костях; жажда, которую часто возбуждал мой отец, рассказывая мне легенды об широких морях и воскрешенную мудрость, которым прежде научился он у своего отца. Мало нужды рассказывать сейчас о моем тяжелом труде в рабстве, ибо в конце разбил я свои оковы и добрался до побережья Западного моря - и большей частью жил я на груди его волн или на его побережье с тех самых давних дней. В то время, услышав о горестях, что выпали на долю обитателей Великих Земель, войнах и смерти, дети преисполнились печали, и Веанне обняла Эриола, говоря: "О Мелинон, никогда не ходи на войну - или тебе уже приходилось?" "Да, достаточно часто", - сказал Эриол, - "но не на великие войны земных королей и могучих народов - ужасны они и жестоки, превращая в развалины все красоты и земли, и то, что создали люди своими руками во дни мира - нет, они не щадят даже красивых женщин и нежных девушек, таких, как ты, Веанне Мелинир, ибо тогда опьянены люди гневом и жаждой крови, и Мелко переходит свои границы. Но и честные поступки встречал я там, где встречал я иногда смелых людей, и с быстрыми ударами имелось дело, и сила ума и тела проверяется там - но посмотри, зачем говорим мы об этом, малышка? Не лучше ли послушать о моих приключениях в море?"

Все преисполнились тогда рвением, и Эриол рассказал им о своих первых странствиях по западным гаваням, о товарищах, что были у него, и о портах, что были ему ведомы; о том, как однажды потерпел он крушение на далеких западных островах и там на небольшом одиноком острове нашел моряка, который обитал, в вечном одиночестве, в хижине на берегу, которую построил он из обломков своей лодки. "Более мудрым был он", - сказал Эриол - "во всем, связанном с морем, чем кто-либо другой, встреченный мной, и много от волшебства было в его мудрости. Странные вещи рассказывал он мне о землях далеко за Западным морем, о Волшебных островах, и о том, самом одиноком, который лежит за ними. Однажды давно, сказал он, он видел этот остров, мерцающий вдали, и потом тщетно искал его много дней. Многое поведал он мне о потаенных морях, о темных и непроходимых водах, и без этого никогда не нашел бы я эту прекраснейшую землю, или этот дорогой город, или Дом Забытой Игры - конечно, не обошлось без долгих и печальных поисков и многих трудных путешествий, прежде чем прибыл я, наконец, с помощью Богов, на Тол Эрессеа - где я сижу теперь, разговаривая с тобой, о Веанне, пока слова мои, наконец, не иссякли".

Тем не менее, мальчик, Аусир, попросил его рассказать побольше о кораблях и о море, говоря: "Ибо не знаешь ты, Эриол, что тот древний мореход на одиноком острове был никто иной, как сам Улмо, который редко появляется таким образом перед теми странниками, которых он любит - тот, кто говорил с ним, должен рассказать много легенд, которые не могут быть устаревшими для ушей даже тех, кто живет здесь, в Кортирионе". Но Эриол тогда не поверил тому, что сказал Аусир, и сказал: "Нет, заплатите теперь мне свой долг, прежде, чем Илфрин зазвонит в гонг, приглашая на ужин - пусть один из вас расскажет мне сказание, которое он слышал". Тогда села Веанне и захлопала в ладоши, крича: "Я расскажу тебе Легенду о Тинувиэли".

Я даю теперь текст "Легенды о Тинувиэли" в том виде, в каком он появляется в рукописи. "Переход", фактически, не отличается или не отделяется каким-либо образом от собственно истории, и Веанне не делает к ней формального вступления:

"Кто такая была Тинувиэль?" - спросил Эриол. "Ты не знаешь? " - сказал Аусир. - "Тинувиэль была дочерью Тинве Линто". "Тинвелинта"- сказала Веанне, но сказал другой: "Это все одно, но Эльфы этого дома, любящие легенду, говорят Тинве Линто, хотя Вайре казала, что "просто Тинве было его настоящее имя, до тех пор, пока не стал он странствовать в лесах". "Помолчи ты, Аусир", - сказала Веaнне, - "ибо это - моя легенда, и я расскажу ее Эриолу. Неужели не видела я однажды Гвенделин и Тинувиэль своими собственными глазами, когда путешествовала по Пути Снов в давно прошедшие дни?" "Какова была Королева Венделин (ибо так Эльфы зовут ее), о Веанне, если ты видела ее?" - сказал Аусир.

"Стройная, и с очень темными волосами", - сказала Веанне, - "и кожа ее была белой и бледной, но глаза ее сияли и казались глубокими, и одета была она в туманные одежды, прекраснейшие, черного цвета, украшенные черным янтарем, отороченные серебром. Если когда-либо пела она или танцевала, сны и дремота приходили в твою голову и отяжеляли ее. И в самом деле, была она эльфом, что бежал из садов Лориэна еще даже до того, как был построен Кор, и странствовала она в лесах мира, и соловьи летали с ней и часто пели о ней. И именно песня этих птиц достигла ушей Тинвелинта, предводителя того племени Эльдар, что стали затем зваться Солосимпи - прибрежными свирельщиками, когда отправился он со своими путниками из Палисора вслед за лошадью Ороме. Илуватар поместил семя музыки в сердца всего этого рода - во всяком случае, Вайре так говорит, а она - из них, и оно затем чудесно расцвело, но теперь песня соловьев Гвенделин стала самой прекрасной музыкой, которую когда-либо слышал Тинвелинт, и он заблудился на некоторое время, задумавшись, и отбился от отряда, ища среди темных деревьев, откуда же мог происходить этот звук. И сказано, что не некоторое время молчал он, а многие годы, и тщетно искал его народ, пока, наконец, не последовали они за Ороме и не были приведены на Тол Эрессеа, и они не видели его больше никогда. Совсем скоро, как показалось ему, пришел он к Гвенделин, когда лежала она на постели из листьев, смотря на звезды, что горели в небе над ней и слушая пение своих птиц. Тогда Тинвелинт, мягко ступая, подошел к ней, наклонился и посмотрел на нее, подумав: "Смотри! Это самое прекрасное живое существо, прекраснее даже самого прекрасного из моего народа", - ибо, конечно, не была Гвенделин ни эльфом, ни женщиной, но была она из детей Богов; и наклоняясь ниже, чтобы коснуться пряди ее волос, наступил он на ветку, и она треснула под его ногой. Вскочила тогда Гвенделин и бросилась прочь, мягко смеясь, то напевая где-то вдали, то танцуя прямо перед ним, пока благоухающая обморочная дремота не окутала его, и он упал у деревьев лицом вниз и спал очень долго.

Тогда, когда проснулся он, он не думал более о своем народе (да и было бы это бессмысленным, ибо давно уже достигли они Валинора), но желал он только увидеть владычицу сумерек; а она была недалеко, ибо она остановилась поблизости и присматривала за ним. Более об их истории не знаю я, о Эриол, кроме того, что в конце стала она его женой, ибо действительно Гвенделин и Тинвелинт долго были королем и королевой Затерянных Эльфов Артанора или Земли По Ту Сторону, во всяком случае, так говорят здесь.

Позже, гораздо позже, как ты знаешь, Мелько вновь вырвался из Валинора в мир, и все Эльдар, те, кто остался во тьме, и те, что отстали и заблудились во время пути из Палисора, и те Нолдоли, что вернулись обратно в мир вслед за ним, ища свое украденное сокровище - они пали пред его силой как рабы. Говорится еще, что много было таких, что бежали и блуждали в пустынных местах, и из этих многих собрался беспорядочный клан, и Тинвелинт предводительствовал ими. Большинство из них были Илкоринди - то есть Эльдар, которые никогда не созерцали Валинор или Два Древа и не жили в Коре - и мрачными существами были они, и странными, мало знали они о свете, или о красоте, или о музыке, кроме их мрачных песен и напевов, прелестных суровой прелестью, тающих в лесах или звучащих в глубоких пещерах. Другими, однако, стали они, когда поднялось Солнце, и уже раньше было так, что смешались они со многими странствующими Номами, и своенравные духи из войска Лориэна были здесь, живя при дворе Тинвелинта, будучи последователями Гвенделин, и они не были из рода Эльдалиэ.

Тогда во дни Звездного Света и Лунного Сияния все еще жил Тинвелинт в Артаноре, и ни он, ни большинство из его народа не выступили в Битве Бессчетных слез, хотя та история не касается нашего сказания. Все еще ширилась его власть после той злосчастной битвы, ибо многие беглецы шли под его защиту. Сокрыта от зрения и знания Мелко была та обитель волшебством феи Гвенделин, и сплела она заклятья на тропах, ведущих туда, так, чтобы никто, кроме Эльдар, не мог легко по ним пройти, и был тем самым король защищен от всех опасностей, кроме одного предательства. Были в то время его чертоги построены в глубокой пещере огромных размеров, и, несмотря на это, были эти чертоги прекрасной обителью, достойной короля. Расположена была эта пещера в сердце могучего леса в Артаноре, который был самым могучим из лесов, и поток бежал перед его дверями, и не мог никто войти в вороте иначе, как перейдя через этот проток, а мост был узок и хорошо охранялся. Неплохи были эти места, кроме Железных Гор, что были неподалеку, а за ними лежал Хисиломе, где жили Люди, и трудились рабы-Нолдоли, и бродили немногочисленные свободные Эльдар.

Смотри, теперь расскажу я тебе о том, что случилось в чертогах Тинвелинта после того, как встало Солнце, но задолго до незабываемой Битвы Бессчетных Слез. И Мелько не завершил еще все свои замыслы, скрывая всю свою мощь и жестокость.

Двое детей было у Тинвелинта, Дайрон и Тинувиэль, и Тинувиэль была девой, и самой прекрасной из всех дев сокрывшихся Эльфов, и действительно мало было столь же прекрасных дев, ибо мать ее была феей, дочерью Богов; а Дайрон был мальчиком, веселым и сильным, и более всего любил он играть на дудочке из камыша или на других деревянных инструментах, и он именуется теперь среди трех наиболее волшебных музыкантов Эльфов, а двое других - Тинфанг Трель и Иваре, который играет на берегу моря. Но радость Тинувиэли была в танце, и никакие другие имена не могут сравниться с ней по красоте и искусности ее мелькающих ног.

В то время нравилось Дайрону и Тинувиэль покидать пещерный дворец Тинвелинта, их отца, и проводить время вместе, среди деревьев. Часто сидел Дайрон на кочке или на корне дерева и играл, в то время, как Тинувиэль танцевала, и когда она танцевала под музыку Дайрона, была она еще более гибкой, чем Гвенделин, более чарующей, нежели Тинфанг Трель под луной, и никто не видел подобной веселой живости, разве только в цветущих садах Валинора, где на неувядающих зеленых лужайках танцует Несса.

Даже ночью, когда бледно сияла луна, могли они играть и танцевать, и они не боялись, как боялась бы я, ибо власть Тинвелинта и Гвенделин удерживала зло вдали от лесов, и Мелько еще не беспокоил их, а Люди жили за холмами. В то время место, которое любили они более всего, было затененным, и вязы росли там, и буки тоже, но они были не очень высокими, и рос там редкий орешник, покрытый белыми цветами, а земля там была влажной, и под деревьями росло множество туманных болиголовов. Однажды в июне играли они там, и белые головки болиголовов были подобны облакам, обнявшим стволы деревьев, и Тинувиэль танцевала там до тех пор, пока не наступил поздний вечер, и налетело туда множество белых мотыльков. Тинувиэль, будучи фаэри, относилась к ним не так, как делают это большинство Людей, хотя и не любили она жуков, и пауков никто из Эльдар не коснулся бы, помня про Унгвелианте - но сейчас белые мотыльки порхали над ее головой, и Дайрон играл угрюмые трели, когда внезапно случилось нечто странное.

Никогда не слышала я о том, как Берен прошел туда через холмы; был он, как ты услышишь, храбрее многих, и, возможно, одна лишь любовь к странствиям провела его сквозь ужасы Железных Гор, до тех пор, пока не достиг он Земли По Ту Сторону.

Был Берен Номом, сыном Эгнора лесника, который охотился в мрачнейших3 местах на севере Хисиломе. Страх и подозрение были среди Эльдар и тех из их рода, кто попробовал рабства Мелько, и в этом напомнили о себе злые дела Номов в Гавани Лебедей. В то время настолько распространилась среди народа Берена ложь Мелько, что поверили они всему плохому, что говорилось о сокрывшихся Эльфах, но вот увидел он Тинувиэль, танцующую в сумерках, в серебристо-жемчужном платье, и ее босые белые ноги мелькали среди стеблей болиголова. Тогда Берен не задумался, Вала ли перед ним, или Эльф, или дитя Людей, и скрытно подобрался ближе, чтобы рассмотреть ее; и он прислонился к молодому вязу, что рос на холме, и оттуда мог смотреть вниз, на маленькую поляну, где она танцевала, ибо очарование сделало его слабым. Такой стройной была она и такой прекрасной, что встал он небрежно на открытом месте, чтобы лучше рассмотреть ее, и в этот миг полная луна ярко засияла среди ветвей, и Дайрон увидел лицо Берена. Тотчас же понял он, что был тот не из их народа, а все Эльфы Леса считали Номов Дор ломина вероломными, жестокими, которым нельзя было верить, поэтому Дайрон уронил свой инструмент и крича: "Беги, беги, Тинувиэль, враг бродит в этом лесу" ", он быстро бросился бежать через лес. В то время Тинувиэль, будучи в изумлении, не последовала за ним, ибо не поняла сразу его слов, и зная, что не может бежать или перепрыгивает через препятствия так же смело, как ее брат, она скользнула в белые болиголовы и спряталась под очень высоким цветком со многими широко разросшимися листьями; и в своем белом одеянии похожа она была на брызги лунного света, мерцающего сквозь листья на земле.

Тогда Берен был опечален, ибо был он одинок и огорчен их испугом, и везде искал он Тинувиэль, подумав, что она не убежала. Так внезапно он положил свою ладонь на ее изящную руку под листьями, и с криком бросилась она прочь от него и упорхнула так быстро, как могла, в бледном свете, мелькая то здесь, то там, среди стволов деревьев и стеблей болиголова. Легкое касание ее руки заставило Берена с еще большим пылом искать ее, и он последовал за ней, но все же недостаточно быстро, ибо в конце концов она убежала от него и в страхе достигла обители своего отца; много дней затем не танцевала она в лесу.

Великим горем было это для Берена, не оставившего те места, надеясь вновь увидеть танец этой прелестной эльфийской девы, и он странствовал в лесу, становясь все более безумным и одиноким, многие дни и искал Тинувиэль. На заре и в сумерках искал он ее, а с особой надеждой -когда ярко сияла луна. Наконец в одну ночь он увидел вдалеке какое-то движение - и смотри - танцевала она там на маленьком холме, лишенном деревьев, и Дайрона не было там. Часто-часто приходила она туда потом и танцевала и пела для себя, и Дайрон мог иногда быть рядом, тогда Берен смотрел с далекой с далекой опушки леса, а иногда Дайрона там не было, и тогда Берен подбирался ближе. На самом деле Тинувиэль давно знала о том, что он приходит, и тем не менее, притворялась, что не знает этого, и давно уже страх е исчез перед тоскующим желанием вновь увидеть его лицо, залитое лунным светом, и видела она, что он добр, и ему нравится ее прекрасный танец.

Затем следовал Берен за Тинувиэль тайно через леса до самого входа в пещеру и до начала моста, и когда входила она внутрь, он кричал ей через поток, мягко произнося

- Тинувиэль! ", ибо поймал он имя, сорвавшееся с губ Дайрона; и хотя не знал он, что Тинувиэль часто слушала его в тенях пещерных врат и мягко смеялась или улыбалась. Наконец однажды, когда танцевала она одна, он приблизился к ей сказал: "Тинувиэль, научи меня танцевать!" "Кто ты? - сказала она." - "Берен. Я - из-за Жестоких Холмов." "Тогда. если ты хочешь танцевать, то следуй за мной," - сказала дева, и она танцевала перед Береном, углубляясь все дальше и дальше в лес, прытко и все же не так быстро, что он не мог бы следовать за ней, и она все время оборачивалась и смеялась над ним, спотыкавшимся , говоря: "Танцуй, Берен, танцуй! как танцуют за Жестокими Холмами!"" И так пришли они вьющимися тропами в обитель Тинвелинта, и Тинувиэль кивком позвала Берена через поток, и он последовал за ней, углубившись в пещеру и в темные чертоги ее дома.

Когда, однако, обнаружил Берен, что стоит он перед королем, то был поражен, и благоговел он, увидев величие Королевы Гвенделин, и - узри - когда король сказал: "Кто ты, пробравшийся названо в мои чертоги" - он не сказал ничего. Тогда Тинувиэль ответила за него, сказав: "Это, отец мой, Берен, странник из-за холмов, и хочет он научиться танцевать так, ка танцуют Эльфы Артанора", - и она рассмеялась, но нахмурился король, услышав, откуда пришел Берен, и сказал он: "Возьми обратно легкомысленные слова свои, дитя мое, и скажи, не пытался ли этот дикий Эльф из теней причинить тебе какой-либо вред?"

"Нет, отец", - сказала она, - "и я думаю, что в сердце его вообще нет зла, и не будь суровым к нему, если не хочешь увидеть дочь свою Тинувиэль плачущей, ибо очарован был он моим танцем более, чем кто-либо другой, кого я знаю". Сказал тогда Тинвелинт: "О Берен, сын Нолдоли, что хотел бы получить ты от Эльфов леса, прежде чем вернешься ты туда, откуда пришел?" Таким великим были радость и изумление Берена, когда Тинувиэль говорила все это вместо него своему отцу, что расхрабрился он, и дух приключений, что вел его через Хисиломе и через Железные Горы, проснулся в нем вновь , и храбро глядя на Тинвелинта, он сказал: "О король, желаю я твою дочь Тинувиэль, ибо она - наиболее прекрасная и наиболее возлюбленная из всех дев, каких я видел или о каких мечтал прежде."

Тишина была тогда в зале, только Дайрон рассмеялся, и все, кто слушал, были поражены, но Тинувиэль опустила глаза, и король, окинув взглядом диковатого и сурового Берена, тоже рассмеялся, отчего Берен покраснел от стыда, а сердце Тинувиэль заболело. "Что! Жениться на моей Тинувиэли, прекраснейшей из всех дев мира, и стать князем Эльфов леса - это не просто маленькое благодеяние для чужеземцев!" - сказал Тинвелинт. "Может быть, я по праву могу просить что-нибудь в обмен. Ничего особенного, только знак твоего уважения. Принеси мне Сильмарил из Короны Мелько , и в тот же день Тинувиэль станет твоей женой, если захочет."

Тогда все там поняли, что король представил все как неудачную шутку, жалея Нома, и они улыбнулись, ибо велика была слава Сильмарилов в то время по всему миру, и Нолдоли рассказывали легенды о них, и многие из тех, что бежали из Ангаманди, видели их, сияющие теперь блеском в железной короне Мелько. Никогда не снимал он корону со своей головы, и берег он эту драгоценность пуще глаза своего, и никто в мире, фея, эльф или человек, не мог надеяться когда-либо коснуться их пальцем - и после этого остаться в живых. Это, конечно, знал Берен, и понял он значение их насмешливых улыбок, и воспылав гневом, крикнул он: "Нет, это тоже слишком маленький дар отцу за такую прелестную невесту. Странными мне кажутся, однако, обычаи лесных Эльфов, подобные примитивным законам народа Людей, коли называешь ты подарок, что тебе не предлагают, но смотри! я, Берен, охотник из Нолдоли, утолю твою скромную жажду", и сказав это, он выбежал из чертога, пока все стояли в изумлении; а Тинувиэль неожиданно заплакала: "Дурно поступил ты, отец", - заплакала она, - "посылая кого-то на смерть своей жалкой шуткой - ибо теперь, кажется, попытается совершить он это деяние, обезумев из-за твоего презрения, и Мелько убьет его, и никто больше не будет с любовью смотреть на мой танец". Тогда сказал король: "Это будет не первый из Номов, убитых Мелько - а он убивал и по меньшим причинам. Ему повезло, что не лежит он сейчас, скованный тягостными заклятьями за вторжение в мои чертоги и свою дерзкую речь"; но Гвенделин не сказала ни слова, и не бранила она Тинувиэль, и не спросила она о внезапном плаче ее из-за этого безвестного странника.

Берен, однако, ушел прежде, чем лицо Тинвелинта исказилось гневом, далеко в леса, пока не подошел близко к низким холмам и безлесным землям, что предупреждают о близости мрачных Железных Гор. Только здесь почувствовал Берен усталость и остановился, и с этого времени начались его тяжелые труды. Были ночи глубокого уныния, и не видел он никакой надежды в своем походе - да и конечно мало было надежды, и вскоре, когда миновал он Железные Горы, пока подходил он к ужасным областям обители Мелько, величайшие страхи обрушились на него. Множество ядовитых змей было в тех местах, и волки бродили в лесах, и еще более страшными были странствующие банды гоблинов и Орков - грязных выкормышей Моргота, который перешел все границы, творя свою злую работу - ставившие ловушки на зверей, и Людей, и Эльфов, и пленявшие их и приводившие их к своему повелителю. Много раз был Берен близок к тому. чтобы попасть в плен к Оркам, и однажды избежал челюстей огромного волка, лишь победив в схватке, будучи вооруженным только ясеневой дубиной, и прочие угрозы и злоключения изведал он всякий день своего путешествия в Ангаманди. Голод и жажда также часто пугал его, и повернул бы он назад, не будь это почти так же трудно, как идти вперед; но голос Тинувиэли, просящей о нем Тинвелинта, отзывался эхом в его сердце, и по ночам казалось ему, что его сердце иногда слышит, как мягко плачет она о нем далеко в лесах своей страны - и это на самом деле было правдой.

Однажды, ведомый великим голодом, он решил обыскать заброшенную стоянку Орков, ища объедки, но несколько Орков неожиданно вернулись обратно и взяли его в плен, и они пугали его, но не убивали, ибо их капитан, видя его силу, хоть и поуменьшившуюся из-за лишений, что он терпел, подумал, что Мелько, возможно, будет доволен, если пленника приведут к нему, и может послать его на какую-нибудь тяжелую рабскую работу в своих копях или в своих кузницах. Так случилось, что Берен был представлен пред взор Мелько, но было у него, однако, стойкое сердце, ибо в роду его отца жила вера, что власть Мелько не будет вечной, но Валар, наконец, услышат плач Нолдоли и поднимутся и скуют Мелько, и Валинор вновь будет открыт для усталых Эльфов, и великая радость вернется на землю.

Мелько, как бы то ни было, смотря на него, был разгневан, спрашивая, как Ном, раб по рождению, набрался наглости бежать без разрешения в леса, но ответил Берен, что не был он беглецом, но происходит из рода Номов, что обитают в Арьядоре, и сильно смешались там с народом Людей.

Тогда Мелько еще более разгневался, ибо он всегда пытался разрушить дружбу и связи между Эльфами и Людьми, и сказал, что, очевидно, здесь глубокий заговор против владычества Мелько, и достоин он пытки от Балрогов; но услышав эту угрозу, Берен ответил: "Не думай, о могущественнейший Айну Мелько, Повелитель Мира, что это может быть правдой, ибо если бы это было так, не был бы я здесь один и без помощи. Никакой дружбы нет у Берена сына Эгнора с родом Людей; но в самом деле устав, наконец, от земель, кишащим тем народом, странствовал он из Арьядора. Много великих сказаний рассказывал мне мой отец о твоем блеске и славе, и потому, хотя я и не беглый раб, не желаю я ничего более, чем служить тебе тем малым, чем смогу." - и Берен, к тому же, сказал, что он - великий ловец мелких зверей и птиц и заблудился в холмах в поисках их после долгих странствий по незнакомым землям, и даже если бы Орки не схватили его, не желал бы он, чтобы ему дали иной совет попасть в безопасное место, иначе как только приблизиться к величию Айну Мелько, чтобы тот наградил его какой-либо смиренной работой - вроде, быть может, добытчика мяса к его столу.

Может быть, Валар вложили эти слова в его уста, или, возможно, было это заклятье хитрых слов, наложенное на него из жалости Гвенделин, но все это действительно спасло ему жизнь, и Мелько, отметив его силу, поверил ему и пожелал принять его как раба для своих кухонь. Лесть всегда была сладка для этого Айну, и несмотря на неизмеримую мудрость, ложь тех, кого он презирал, обманывала его, будучи искусно облаченной в хвалебные слова; тогда отдал он приказ Берену - быть рабом Тевильдо Князя Котов*. Тевильдо был тогда могучим котом - самым могучим из всех - и одержим был злым духом, как некоторые говорят, и всегда постоянно следовал за Мелько; и тот кот подчинил себе всех котов, и он и его подчиненные были загонщиками и добытчиками мяса для стола Мелько и частых его пиров. Вот до чего существует до сих пор взаимная ненависть между Эльфами и всеми котами, и существует она даже сейчас, когда не царит в мире Мелько и все его звери.

Когда был затем Берен уведен в чертоги Тевильдо, а были они не очень далеки от трона Мелько, он был испуган, ибо не ожидал такого поворота событий, а чертоги те были плохо освещены и полны чудовищного рычания и мяуканья в темноте. Везде горели кошачьи глаза, подобные зеленым лампам, или желтым, или красным, А сам Тевильдо восседал во главе их, и был он могучим котом, черным как уголь, и страшно было смотреть на него. Глаза его были длинными и очень узкими и раскосыми, и мерцали то красным, то зеленым, а его серые усы были такими же жесткими и острыми как проволока. Его мяуканье напоминало рокот барабанов, а рычание его было подобно грому, но когда он громко кричал в гневе, кровь застывала у тех, кто слышал, а зверьки и птички замирали, словно становясь каменными, или безжизненно падали, услышав сам этот звук. Тевильдо, увидев Берена, сузил глаза так, что они казались закрытыми, и сказал: "Я чувствую запах псины". И невзлюбил он с тех пор Берена, а Берен в то время любил собак своей дикой родины.

"Зачем", - сказал Тевильдо, - "вы додумались привести ко мне это создание, годящееся разве что на мясо?" Но те, кто вел Берена, сказали: "Было на то слово Мелько, что окончит этот несчастный эльф свою жизнь как ловчий зверей и птиц на службе у Тевильдо." Тогда Тевильдо презрительно и зловеще закричал и сказал: "Тогда, поистине, спал мой повелитель, или мысли его где-то блуждали, ибо что за польза, думаете вы, может быть от этого ребенка Эльдар в помощи Князю Котов и его танам в ловле зверей и птиц - с тем же успехом могли вы привести несколько неуклюжих людей, ибо нет никого, ни Людей, ни Эльфов, кто мог бы соперничать с нами, когда мы начинаем нашу погоню." Тем не менее, он подверг Берена испытанию и приказал ему идти и поймать трех мышей, "ибо мой чертог кишит ими", - сказал он. Это, конечно же, не было правдой, как можно было бы вообразить, и очень мало было их там - очень диких, злых и волшебных, таких, что могли обитать здесь в темных норах, а были он крупнее крысы и очень свирепы, и Тевильдо укрывал их для своего собственного развлечения и не давал их количеству уменьшаться.

Три дня Берен охотился на них, не имея ничего, чтобы сделать ловушку (а ведь он не лгал Мелько, говоря, что хитер в таких выдумках), тщетно охотился он, не заработав ничего за свои труды, кроме ушибленного пальца. Был тогда Тевильдо презрителен и гневен, но Берен не претерпел от него и его танов никакого вреда, кроме нескольких царапин, благодаря приказу Мелько. Злыми были, тем не менее, его дни в обители Тевильдо. прислужником на кухне сделали его, и дни его проходили в унижении, за мытьем посуды и полов, в скоблении столов, в рубке дров и таскании воды. Также часто посылали его вращать вертела, на которых для котов жарились по тонким рецептам птицы и жирные мыши, и редко у него самого были еда и сон, и стал он изможденным и неопрятным, и желал он теперь даже того, чтобы, уходя из Хисиломе. не заметил он Тинувиэль.

В то время эта прекрасная дева очень долго плакала после ухода Берена, и не танцевала больше в лесах, а Дайрон все больше сердился и не мог понять ее, а она все более любила лицо Берена. глядевшее на нее украдкой из-за ветвей, и треск сучьев под его ногами, преследующими ее через лес; и его голос. что печально звал ее "Тинувиэль! Тинувиэль!" через поток пред вратами ее отца, желала она услышать вновь, и тем более не танцевала бы она теперь потому, что Берен ушел в ужасные чертоги Мелько и, может быть, уже уме. Такими горькими, наконец, стали ее мысли, что эта нежнейшая дева пришла к своей матери, ибо не хотела она идти к своему отцу, не желая мучать его своим плачем.

"О Гвенделин, мать моя", - сказала она, -"скажи мне своим волшебством, если можешь, как странствует Берен. Все ли в порядке с ним?" "Нет", - сказала Гвенделин. -"Он, конечно, жив, но в плену, и надежда умерла в его сердце, ибо смотри, он - раб во власти Тевильдо Князя Котов."

"Тогда", - сказала Тинувиэль, -"должна я идти и помочь ему, ибо не знаю я больше никого, кто сделал бы это." Не рассмеялась тогда Гвенделин, ибо во многом была она мудра, и была ясновидящей, хотя даже в безумном сне нельзя было подумать о том. что какой-либо Эльф, более того - дева, дочь короля, должен отправиться без присмотра в чертоги Мелько, даже в те давние дни до Битвы Слез, когда власть Мелько не возросла еще до огромного величия, и скрывал он свои замыслы и раскидывал сеть лжи. Поэтому Гвенделин мягко попросила ее не говорить так безрассудно; но сказала Тинувиэль: "Тогда должна ты просить моего отца о помощи, чтобы он послал воинов в Ангаманди и потребовал у Айну Мелько свободы для Берена." Так сделала Гвенделин, из любви к своей дочери, и так разгневан был Тинвелинт, что Тинувиэль пожелала, чтобы желания е никто не узнал; И Тинвелинт приказал ей не говорить и не думать более о Берене, и поклялся он, что убьет его, если тот придет вновь в его чертоги. Тогда Тинувиэль тщательно обдумала, что она может сделать, и отправившись к Дайрону, просила его помочь ей или отправиться с ней в Ангаманди, если он пожелает; но Дайрон с невеликой любовью думал о Берене ион сказал: "Отчего должен я идти к ужаснейшей опасности, какая только есть в мире, ради Бродячего Нома из лесов? Действительно, я не люблю его, ибо он разрушил нашу совместную игру, нашу музыку и наш танец." Но, более того, Дайрон рассказал королю о том. чего желала от него Тинувиэль, - и сделал он это не со злым умыслом, но боясь отпускать Тинувиэль отправиться за своей смертью, когда в сердце ее - безумие. Тогда. когда услышал это Тинвелинт, позвал он Тинувиэль и сказал:

"Отчего, о Дева моя, не изгонишь ты прочь безрассудство свое и не ищешь исполнить моего повеления?" Но не ответила Тинувиэль, и потребовал король от нее пообещать ему, что она более не будет думать о Берен, не будет пытаться в безрассудстве своем последовать за ним в дурные земли, одна ли иль соблазнив отправиться с ней кого-либо из его народа. Но сказала Тинувиэль, что не пообещает она первого, а второе - только частично, ибо не будет она соблазнять кого-либо из народа лесов отправиться с ней.

Отец ее был тогда невероятно разгневан, а кроме гнева немало был удивлен, ибо н любил Тинувиэль; но он придумал план, ибо он не мог навеки заключить свою дочь в пещере, куда пробивался лишь тусклый колеблющийся свет. Был в то время у входа в его пещерный чертог крутой склон, спускавшийся к реке, и там росло много могучих буков; и один там звался Хирилорн, Королева Деревьев, ибо был он особенно могуч, и так глубоко был расщеплен его ствол, что казалось, словно бы три колонны вместе вырываются из земли, и они были одного и того же размера, круглые и прямые, и их серая кора была гладкой как шелк, и ни ветвей, ни сучьев не росло из нее вплоть до высоты гораздо выше человеческой головы.

В то время приказал Тинвелинт построить высоко на этом странном дереве, так высоко, как может только человек добраться с самой длинной своей лестницей, маленький деревянный домик, и он был построен выше самых первых сучьев и был мило укрыт листьями. Имел тот домик три угла и три окна в каждой стене, и у каждого угла была одна из колонн Хирилорна. Приказал затем Тинвелинт Тинувиэли жить там до тех пор, пока не согласится она быть мудрой, и когда поднялась она туда по лестницам из высокой сосны, они были убраны, и никак не смогла бы она вновь спуститься вниз. Все, что требовала она, было ей принесено, и Эльфы, поднимаясь по лестницам, приносили ей еду и все другое, что она желала, а затем, спустившись, они вновь убирали лестницы, и король обещал смерть тому, кто попытается даже опереться на это дерево или кто попытается втихомолку забраться туда ночью. Поэтому у подножья дерева была поставлена стража, и часто приходил туда Дайрон, опечаленный тем, что произошло из-за него, ибо без Тинувиэли был он одинок; но Тинувиэли сначала нравился ее домик среди листьев, и ей нравилось смотреть из своего маленького окошка на то, как Дайрон внизу играет свои самые нежные мелодии. Но однажды ночью сон Валар снизошел на Тинувиэль, и приснился ей Берен, и ее сердце сказало ей: "Позволь мне уйти искать его, того, кого все позабыли"; и она проснулась, луна сияла сквозь деревья, и она глубоко задумалась, как же ей бежать. В то время Тинувиэль дочь Гвенделин не была в неведении и волшебстве или заклятьях, как можно было бы подумать, и после долгих размышления она придумала план. На следующий день попросила она тех, что пришли к ней, принести, если смогут они, чистейшей воды из потока, что бежал внизу, "но вода", - сказала она, - "должна быть принесена в полночь в серебряной чаше, и когда ее подадут мне в руки, не должно быть произнесено никаких слов", а после этого пожелала она, чтобы принесли вина, "но оно", - сказала она, должно быть принесено сюда в золотом кувшине в полдень, и тот, кто принесет его, должен будет петь, пока будет идти."; и они сделали все, как велели, но не рассказали об этом Тинвелинту.

Затем Тинувиэль сказала: "Идите же к моей матери и скажите, что дочь ее желает прялку, чтобы проводить свои грустные часы", а Дайрона попросила она тайно сделать ей крохотный ткацкий станок, и он сделал его в самом домике Тинувиэли на дереве. "Но из чего будешь ты ткать, и из чего - прясть?"- сказал он, и ответила Тинувиэль: "Из заклятий и волшебства", но Дайрон не знал ее замысла и не сказал больше ничего ни королю, ни Гвенделин.

Тогда, когда была она одна. Тинувиэль взяла вино и воду, и напевая полную волшебства песню, она смешала их вместе, и когда они были в чаше из золота, она пела песню роста, а когда они были в чаше из серебра, она пела другую песню, и имена всех самых длинных и всех самых высоких вещей в мире были в этой песне: бороды Индравангов, хвост Каркараса, тело Глорунда, ствол Хирилорна и меч Нан назвала она, не забыв и цепь Ангайну, что создали Ауле и Тулкас, или шею Гилима-гиганта. и напоследок и дольше всего говорила она о волосах Уйнен, владычицы моря, что плавают на волнах. Затем омыла она свои волосы в смеси воды и вина, и пока она делала это, пела она третью песню, песню совершеннейшего сна, и волосы Тинувиэли, что были темными и прекраснее были самых прекрасных узоров, что сплетают сумерки, начали неожиданно очень быстро расти, и после того, как прошло двенадцать часов, заполнили всю ее маленькую комнату, и тогда Тинувиэль была довольна и прилегла отдохнуть, а когда проснулась она, комната была заполнена словно бы черным туманом, и вся она была им скрыта, и смотри! волосы ее уже свисали из окна и развевались в утреннем свете вокруг трех стволов. Затем она с трудом нашла маленькие ножницы и обрезала локоны поблизости от головы, и после этого волосы ее росли только так, как раньше.

Тогда начался труд Тинувиэли, и хотя трудилась она с проворством Эльфа, прядение длилось долго, а еще дольше - ткачество, и если кто-то приходил и приветствовал ее снизу, она просила его уйти, говоря: "Я в постели и желаю только спать", и Дайрон был очень удивлен и долго звал ее, но она не отвечала. Тогда из тех вьющихся облаком волос соткала Тинувиэль плащ туманно- черного цвета пропитанный дремой еще более волшебной, нежели тот, что сплела ее мать и танцевала в нем давным-давно до того, как встало солнце, и при этом она облачилась в сверкающие белые одеяния, и волшебные сны наполнили воздух вокруг нее; а из того, что осталось, свила она крепкую нить и прикрепила ее к стволу дерева в своем домике, и тогда был ее труд закончен, и она выглянула в окно на запад, в сторону реки. Солнечный свет уже померк среди деревьев, и когда сумрак наполнил леса, она начала песню, очень нежную и медленную, и пока она пела, она вывешивала из окна свои длинные волосы, так, что их дремотный туман коснулся голов и лиц стражников, стоявших внизу, и они, слыша ее голос, впали неожиданно в бездонный сон. Затем облачилась Тинувиэль в свои одежды, сотканные из темноты, и легко как белка соскользнула вниз по своей веревке из волос, и протанцевала она по мосту, и прежде, чем стражи моста смогли крикнуть, она уже танцевала среди них; и когда край ее черного плаща коснулся их, они упали спящими, и Тинувиэль бросилась бежать очень быстро, так быстро, как могли бежать ее танцующие ноги.

Когда весть о побеге Тинувиэли достигла ушей Тинвелинта, велики были его перемешавшиеся между собой печаль и гнев, и весь его двор был в волнении, и все леса оглашались шумом, ибо начаты были поиски, но Тинувиэль была уже далеко, приближаясь к сумрачным предгорьям, от которых начинались горы Ночи; и сказано, что Дайрон, последовавший за ней, окончательно заблудился и никогда больше не вернулся, а повернул в Палисор и там играет нежные волшебные песни в лесах и чащах, полные тоски и одиночества.

Еще задолго до того, как Тинувиэль шагнула вперед, внезапный ужас охватил ее при мысли о том, что она попыталась сделать, и что лежит перед ней, и на некоторое время она повернула обратно, и она плакала, желая, чтобы с ней был Дайрон, и сказано, что он действительно был не очень далеко, но странствовал, заблудившись среди гигантских сосен, в Лесу Ночи, где позже Турин по роковой ошибке убил Белега. Тинувиэль в то время была поблизости от тех мест, но она не углубилась в эту темную область, и сердце сжалось внезапно, и из-за величайшего волшебства, что было в ней, и из-за чудесного заклятья и из-за сна, что плыл вокруг нее, не встретилась она с опасностями, угрожавшими раньше Берену; но, тем не менее, для идущей девы это было длинное, злое и изматывающее путешествие.

Теперь должно быть тебе сказано, Эриол, что в те дни у Тевильдо была всего лишь одна неприятность, и это был род Собак. Многие из них, конечно, не были ни врагами, ни друзьями Котов, ибо они подчинились Мелько и были так же дики и жестоки, как и любые из его зверей; действительно, из самых жестоких и самых диких вывел он породу волков, и они были очень дороги ему. Не великий ли серый волк Каркарас Нож-клык, отец волков, охранял врата Ангаманди в те дни, и долго уже он делал это? Многие, тем не менее, не склонились перед Мелько и не жили в страхе перед ним, но жили в жилищах Людей и охраняли их от зла, которое иначе обрушилось бы на них, или странствовали по лесам Хисиломе, или бродили по гористым местностям, заходя временами даже в Артанор и в земли, лежащие за ним, и на юг.

Если кто-то из них видел Тевильдо или кого-либо из его танов или его подчиненных, тогда поднимался громкий лай и начиналась погоня, и хотя редко случалось так, чтобы погибал кот, ибо они были очень искусны в лазании по горам и отыскивании укрытий, а также их защищала мощь Мелько, между ними была великая неприязнь, и до ужаса боялись коты некоторых из тех гончих. Никого, однако, не боялся Тевильдо, ибо он был так же силен, как любой из псов, и более подвижен и быстр, за исключением разве что самого Хуана Предводителя собак. Так быстр был Хуан, что однажды он даже попробовал шерсти Тевильдо, и хотя тот и отплатил ему за это, сильно поцарапав своими сильными когтями, гордость Князя котов была неутолима, и он жаждал причинить великий вред Хуану из Собак.

Велика была добрая удача, что приключилась с Тинувиэлью, когда встретилась она в лесу с Хуаном, хотя сначала она была испугана и бежала от него. Но Хуан догнал ее в два прыжка, и заговорив с ней мягким и глубоким голосом на языке Потерявшихся Эльфов, он попросил ее не бояться, и "По какой причине", - сказал он, -"вижу я Эльфийскую деву, очень прекрасную, странствующую в одиночестве так близко от обителей Айну Зла? Не знаешь ли ты, что это - очень злые места, малышка, чтобы странствовать здесь, даже со спутником, а для одиноких они - смерть". "Это я знаю", - сказала она, -"и я здесь не из-за любви к странствиям, но я лишь ищу Берена". "Что знаешь ты", - сказал Хуан, -"о Берене, или ты и в самом деле имеешь в виду Берена сына охотника Эльфов, Эгнора бо-Риллиона, моего друга с очень давних времен?" "Нет, я не знаю даже, был ли мой Берен твоим другом, ибо я ищу лишь Берена из-за Железных Холмов, с которым знакомы я была в лесах поблизости от дома моего отца. Нынче он ушел, и моя мать Гвенделин поведала мне своей мудростью, что теперь он -раб в ужасной обители Тевильдо Князя Котов; и правда ли это, или что-то худшее случилось с ним - я не знаю, и я иду, чтобы разыскать его, хотя я и не знаю, что делать". "Тогда я предложу тебе, что делать", - сказал Хуан, -"но ты доверься мне, ибо я - Хуан из Собак, главный враг Тевильдо. Отдохни немного со мной среди лесных теней, а я пока хорошенько подумаю".

Тогда Тинувиэль сделала так, как он сказал, и она спала очень долго, пока Хуан присматривал за ней, ибо она очень устала. Но, наконец проснувшись, она сказала:" Смотри, я долго медлила. Что придумал ты, о Хуан?"

И Хуан сказал:" Тяжелый и темный это вопрос, и не могу я придумать никакого другого совета, кроме как следующего. Прокрадись сейчас, если есть у тебя для этого достаточно храбрости, туда, где обитает этот князь, пока солнце стоит высоко, и Тевильдо и большинство тех, кто живет с ним дремлют на террасах перед воротами. Там любым образом узнай, как сможешь, действительно ли Берен внутри, как сказала тебе твоя мать. Я же буду лежать в лесу недалеко отсюда, и если ты хочешь доставить мне удовольствие и помочь своему собственному желанию, предстань перед Тевильдо - будет ли там Берен, или не будет его там, - и расскажи ему, как наткнулась ты на Хуана из Собак, лежащего больным в этом самом месте в лесу. Не рассказывай ему всего, ибо ты должна, если это возможно, привести его сама. Тогда увидишь ты. что замыслила я для тебя и для Тевильдо. Думаю я, что получив такие новости, Тевильдо в своих чертогах не будет обращаться с тобой плохо и не будет пытаться оставить тебя там."

Таким образом придумал Хуан и как досадит Тевильдо, или, возможно, если так получится - убить его, и как помочь Берену, который, как он верно догадался, был тем самым Береном сыном Эгнора, которого любили псы Хисиломе. А услышав имя Гвенделин и зная, что дева эта была принцессой лесных фаэри, он страстно возжелал помочь ей, и сердце его потеплело при виде ее нежности.

Тинувиэль тогда. набравшись храбрости, подкралась близко к чертогам Тевильдо, и Хуан удивился ее мужеству, незаметно следуя за ней так далеко, как мог, не причиняя ущерба своему замыслу. Наконец, однако, она ушла так далеко, что он не мог ее видеть, и оставив убежище среди деревьев, пришла в место, где росла высокая трава, а среди нее кое-где рос кустарник, поднимаясь вверх, к холмам. Над этими скалистыми отрогами сияло солнце, но по другую сторону тех холмов нависло черное облако, ибо там был Ангаманди; и Тинувиэль продолжала идти. не решаясь поднять голову и взглянуть на этот сумрак, ибо страх овладел ей, и пока она шла, дорога поднималась все выше в гору, и трава становилась все более скудной и усыпанной камнями, пока окончательно не превратилась в обрыв, отвесный с одной стороны, и там, на каменном уступе, стоял замок Тевильдо. Ни одна тропа не вела туда, и местность, где стоял он, постепенно понижалась к лесам, терраса за террасой, так, что никто не мог достичь его ворот иначе как многими гигантскими прыжками, а террасы становились все круче по мере приближения к замку. Мало было окон в том замке, а близко к земле их не было вообще - только сами ворота, и были они на той же высоте, где в обителях Людей обычно делают окна самого высокого этажа; а на крыше было много широких и плоских мест, открытых солнцу.

Тинувиэль безутешно бродила по самой низкой террасе и с ужасом смотрела на мрачный дом на холме, когда - смотри -, за поворотом наткнулась она на одинокого кота, лежащего на солнце и казавшегося спящим. Когда она приблизилась, он открыл желтый глаз и подмигнул ей, а затем, поднявшись и потянувшись, он подошел к ней и сказал:" Куда ты идешь, маленькая дева - неужели не знаешь ты, что ты проникла на освещенную солнцем землю его высочества Тевильдо и его танов?"

Была тогда Тинувиэль очень напугана, но она ответила так храбро, как могла, сказав:" Это я знаю, мой повелитель", - и это очень понравилось старому коту, ибо в действительности он был лишь привратником Тевильдо, - "но я бы хотела, чтобы вы в доброте своей помогли мне сейчас предстать пред Тевильдо - даже если он спит", так сказала она, ибо привратник хлестнул удивленно хвостом в знак отказа. "У меня есть слова, которые немедленно должно услышать лишь его ухо. Проведи меня к нему, мой повелитель".- попросила она, и при этом кот замурлыкал так громко, что она даже набралась храбрости и погладила его некрасивую голову, которая была гораздо больше. чем ее собственная, и больше головы любой собаки, которая есть сейчас на земле. Умоляемый таким образом Умуйан, ибо таково было его имя, сказал:" Иди тогда со мной", и неожиданно схватив Тинувиэль за е одеяния, он забросил е к себе на плечо и вспрыгнул на вторую террасу. Там он остановился, и когда Тинувиэль спустилась с его спины, он сказал: "Тебе повезло, что сегодня мой повелитель Тевильдо лежит на этой низкой террасе вдалеке от своего дома, ибо великая усталость и желание спать овладели мной, так что, боюсь, я не захотел бы нести тебя дальше.": теперь закуталась Тинувиэль в свой плащ из мрачного тумана.

Сказав это, Умуйан* сильно зевнул потянулся, прежде чем повел ее по террасе к открытому месту, где на широком ложе из нагретых камней лежал сам ужасный Тевильдо, и оба его злых глаза были закрыты. Подойдя к нему, придверный кот Умуйан сказал мягко в его ухо:" Дева ожидает твоего соизволения, мой повелитель, она имеет важные новости для тебя, ибо она не обратила внимания на мой отказ. "Тогда Тевильдо сердито хлестнул своим хвостом, наполовину приоткрыв один глаз: "Что же это за новости - и будь быстрой", - сказал он, -"ибо не время сейчас желать аудиенции у Тевильдо Князя Котов".

"Нет, повелитель," - сказала Тинувиэль, дрожа - "не сердись, не думаю я, что ты будешь сердиться, когда выслушаешь, ибо есть вещи, о которых лучше даже не шептать здесь, где дуют ветерки". - и Тинувиэль оглянулась, словно бы опасаясь леса.

"Нет, уходи", - сказал Тевильдо, -"ты пахнешь собакой, а какие хорошие новости кот слышал от фаэри, которая водится с собаками." "Почему же, господин? Нечего удивляться тому, что я пахну собакой, ибо я лишь недавно убежала от одной - и это, конечно, очень могучая собака, чье имя, как ты знаешь, я могу произнести." Тогда сел Тевильдо и открыл глаза, и он внимательно осмотрел их, и потянулся три раза. и наконец приказал придверному коту провести Тинувиэль внутрь: и Умуйан подхватил ее на свою спину, как и раньше. Тинувиэль была еще больше испугана, ибо добившись того, чего жаждала. возможности войти в твердыню Тевильдо, и, быть может, узнать там ли Берен, у нее не было больше плана, и не знала она, что с ней случится - если бы она могла, то, конечно, убежала бы; и в это время коты начали подниматься по террасам вверх к замку, и один прыжок сделал Умуйан, несущий на себе Тинувиэль, а затем другой, а на третий он споткнулся так, что Тинувиэль закричала от страха, а Тевильдо сказал: "Что беспокоит тебя, Умуйан, ты, неуклюженогий! настало тебе время покинуть мою службу, если годы так быстро подкрались к тебе." Но Умуйан сказал: "Нет, мой повелитель, я не знаю, из-за чего это, но перед моими глазами - туман, и моя голова тяжела.", и он зашатался как пьяный, так что Тинувиэль соскользнула с его спины, и вслед за этим он лег, словно бы в мертвецком сне; А Тевильдо был разгневан и схватил Тинувиэль, и сделал это совсем не вежливо, и сам донес ее до ворот. Там могучим прыжком он запрыгнул внутрь, и приказав деве слезть, он издал вопль, который страшным эхом разнесся по темным проходам и коридорам. Тотчас же изнутри к нему поспешили коты, и некоторым он приказал спуститься к Умуйану, связать его и сбросить со скал "на северной стороне, где обрыв особенно крут, ибо он более не полезен мне", - сказал он, -"ибо годы лишили его уверенность в ногах."; и Тинувиэль содрогнулась от безжалостности этого зверя. Но когда он говорил, он сам зевал и спотыкался, словно бы из-за внезапной дремоты, и другим приказал он отвести Тинувиэль в некую палату внутри, и это была та палата, где Тевильдо восседал за едой вместе со своими величайшими танами. Она была полна костей и дурно пахла; там не было окон, и была лишь одна дверь; а оттуда вел люк к огромным кухням, и оттуда проникал красный свет и тускло освещал это место.

Тогда так испугана была Тинувиэль, когда эти коты оставили ее там,что она стояла некоторое время и не могла пошевелиться, но вскоре, привыкнув к темноте. она осмотрелась и обнаружила люк с широким порогом, через который она перепрыгнула, ибо он был не очень высок. а она была очень прытка. Оглядевшись, ибо люк был приоткрыт, она увидела просторные сводчатые кухни и огромные огни. что горели там, и тех, кто постоянно трудился там, и большинство были котами, но смотри, над большим котлом склонился Берен, и был он грязен от работы, и Тинувиэль села и заплакала, но ничего этим не добилась. Только она села, грубый голос Тевильдо неожиданно раздался в той палате: "Нет, куда же, во имя Мелько, сбежала эта безумная дева- Эльф!", и Тинувиэль, услышав это, отскочила от стены, но Тевильдо увидел, где она сидела, и закричал: "Тогда маленькая птичка больше не будет петь; спускайся - или должен я идти за тобой? - ибо смотри, я не поощряю Эльфов, которые ищут у меня аудиенции в насмешку надо мной."

Тогда, частью от страха, а частью в надежде, что ее чистый голос доносится до Берена, Тинувиэль неожиданно начала очень громко говорить и рассказывать свою историю, так, что зазвенели чертоги; но "Тише, дорогая дева!", - сказал Тевильдо, - "если дело было тайной, то не стоит кричать о нем здесь". Тогда сказала Тинувиэль: "Не говори так со мной, о кот, не будь ты даже могучим повелителем Котов, ибо не я ли - Тинувиэль Принцесса Фаэри, свернувшая со своего пути, чтобы доставить тебе удовольствие?" При этих словах, а она прокричала их еще громче, чем раньше, великий шум послышался с кухни, словно огромное множество металлической и глиняной посуды внезапно упало, но Тевильдо проворчал: "Это упал этот дурак Берен Эльф. Избавь меня Мелько от таких Эльфов." - Тинувиэль, догадавшись, что Берен услышал ее и был поражен изумлением, отбросила все свои страхи и больше не сожалела, что попала сюда. Тевильдо, однако, был очень разгневан ее высокомерными словами, и если бы не хотелось ему сначала узнать, что хорошего может он выведать из ее рассказа, плохо пришлось бы Тинувиэль. Несомненно, с этого момента она была в величайшей опасности, ибо Мелько и все его вассалы считали Тинвелинта и его народ объявленными вне закона, и велика была бы их радость, если бы поймали они их всех в ловушку и зверски замучили, так что Тевильдо обрел бы благосклонность Мелько, если бы он доставил Тинувиэль к своему повелителю. Конечно, как только она назвала себя, именно это он и собрался сделать, когда его собственное дело будет завершено, но, говоря по правде, его разум в тот день дремал, и он забыл еще удивиться, почему Тинувиэль сидела, спрятавшись за порогом люка; не думал он больше и о Берене, ибо мысли его были лишь о новостях, которые принесла ему Тинувиэль. Из-за чего сказал он. скрывая он свой злой замысел: "Нет, владычица, не сердись, но давай - задержка точит мою жажду - что же есть у тебя для моих ушей, ибо они уже дрожат."

Но сказала Тинувиэль: "Есть огромный зверь, грубый и кровожадный, и имя ему -Хуан." - и при звуке этого имени спина Тевильдо прогнулась, и его шерсть ощетинилась и затрещала, а глаза его вспыхнули красным - "и", - продолжила она, - "показалось мне стыдным. что такого зверя, обитающего так близко от самой обители могущественного Князя Котов, терпят здесь, мой повелитель Тевильдо"; но сказал Тевильдо; "Не терпят его, и он никогда не приходит сюда - разве что тайком." "Как бы то ни было", - сказала Тинувиэль, -"он теперь здесь, и кажется мне, что, наконец, жизнь его может подойти к концу, ибо смотри, когда я шла через лес, я видела, где лежал огромный зверь, постанывая, словно бы от болезни, - и узри, это был Хуан, и какое-то злое заклятье или болезнь взяли его в свои объятья, и до сих пор лежит он беспомощным в долине не более чем в миле отсюда на запад, в лесу. Надеюсь, я не зря побеспокоила твое ухо, ведь зверь, когда я приблизилась, чтобы помочь ему, зарычал на меня и попробовал меня укусить, и сдается мне, что такая тварь достойна всего, чтобы с ней не произошло."

Все, что сказала Тинувиэль, было величайшей ложью, в придумывании которой ей помог Хуан, а девы Эльдар непривычны к созданию лжи; но не слышал я никогда, чтобы кто-либо из Эльдар обвинили ее в этом, или после ее обвинил Берен, и не обвиняю я, ибо Тевильдо был злым котом, а Мелько - злейшим из всех существ, и Тинувиэль в их руках была в величайшей опасности. Тевильдо, однако, сам искусный и великий лжец, был так глубоко запутан в лжи и коварстве всех зверей и тварей, что он редко знал, верить ли тому, что ему сказано, или нет, и он привык не верить всем, кроме тех, кому он сам желал поверить, и поэтому он часто был обманут более честными. В то время история о Хуане и его беспомощности так понравилась ему, что он охотно посчитал ее правдой и решил по крайней мере проверить ее; хотя сначала он притворился безразличным, сказав, что это - слишком маленькая причина для такой секретности, и можно было бы поговорить снаружи без дальнейшей суеты. Но Тинувиэль сказала, что не думала она, что Тевильдо Князя котов нужно учить тому, что уши Хуана слышат слабейшие звуки на лигу вперед, а голос кота - с большего расстояния, чем любой другой звук.

Тогда попытался Тевильдо, притворившись, что не доверяет ее рассказу, выпытать, где точно можно найти Хуана, но она отвечала ему туманно, видя в том свою единственную надежду бежать из этого замка, и наконец Тевильдо, побежденный любопытством, и угрожая злыми карами, если она солгала, взял с собой двух из своих танов, и один из них был Ойкерой, свирепый и воинственный кот. Затем втроем , вместе с Тинувиэль, покинули они это место, но Тинувиэль сняла свое волшебное одеяние и свернула его, так что при всем его размере и плотности оно казалось не более чем маленьким головным платком (ибо была она на такое способна), и таким образом она спустилась вниз по террасам на спине Ойкероя без проблем, и никакая дремота не напала на несущего ее Затем прокрались они по лесу в том направлении, что она указала, и вскоре Тевильдо учуял собаку и начал топорщить свой огромный хвост и хлестать им. а затем он взобрался на очень высокое дерево и посмотрел вниз, в ту долину, что указала Тинувиэль. Там он действительно увидел Хуана, распростертого на земле. охающего и стонущего, и он спустился вниз в веселье и в спешке, и естественно, что в своем нетерпении он забыл о Тинувиэли, которая теперь в великом страхе за Хуана лежала, спрятавшись, в папоротниках. Замысел Тевильдо и его двух спутников был таков: тихо войти в долину с разных сторон и таким образом броситься на ничего не подозревающего Хуана убить его, а если бы он был слишком болен, чтобы сопротивляться - то поиграть с ним и замучать. Так и сделали они, но только они прыгнули на него, Хуан взвился в воздух, громко лая, и его челюсти сомкнулись на спине Ойкероя неподалеку от шеи, и Ойкерой умер; а другой тан залез, подвывая, на огромное дерево, и тогда Тевильдо остался один лицом к лицу с Хуаном, а такая схватка не очень нравилась ему, а Хуан быстро начал брать верх, не дав ему бежать, и они свирепо сражались на той поляне, и звуки, что издавал Тевильдо, были ужасны; но наконец Хуан схватил его за горло, и этот кот мог бы погибнуть, если бы его когти, когда он слепо размахивал ими, не попали Хуану в глаз. Тогда вскрикнул Хуан, а Тевильдо, страшно закричав и резко дернувшись, освободился и вспрыгнул на высокое и ровное дерево, что стояло рядом, как поступил его спутник. несмотря на свою сильную рану, Хуан прыгает к этому дереву с могучим лаем, а Тевильдо проклинает его и бросает сверху злые слова.

Тогда сказал Хуан: "Смотри, Тевильдо, вот слова Хуана, которого ты хотел поймать и убить беспомощным как жалкую мышь - такова твоя привычка охотиться: оставайся навеки на этом дереве и истеки до смерти кровью от своих ран или спускайся вниз и вновь попробуй моих зубов. Но если тебе это не по нраву, скажи мне тогда, где Тинувиэль принцесса фаэри и Берен сын Эгнора, ибо они - мои друзья. Теперь они будут твои выкупом - хотя стоят они гораздо больше твоей цены."

"Если ты об этой проклятой женщине-Эльфе, то она лежит, хныча, в папоротниках вон там, если не ошибаются мои уши," - сказал Тевильдо, -"а Берен, сдается мне, был здорово оцарапан Мьяуле, моим поваром, в кухнях моего замка за его неуклюжесть час назад."

"Тогда пусть будут они приведены ко мне," - сказал Хуан, - "и ты сам сможешь вернуться в свои чертоги и зализать раны."

"Уверен я , что мой тан, который здесь, со мной, приведет их к тебе," - сказал Тевильдо, но заворчал Хуан; "Да, и приведет заодно весь твой род, и орду Орков, и чуму от Мелько. Нет, я не дурак: лучше дай Тинувиэль знак, и она приведет Берена, иначе ты останешься здесь, если не хочешь по-другому." Тогда Тевильдо был вынужден сбросить свой золотой ошейник - знак, обесчестить который не посмел бы ни один кот, но сказал Хуан: "Нет, нужно что-нибудь еще, ибо этот знак поднимет весь твой народ на поиски." - и Тевильдо знал это, и на это надеялся. В конце концов было так, что усталость, и голод, и страх овладели этим котом, князем на службе Мелько, и выдал он тайну котов и заклинание, которое Мелько доверил ему: и были это слова волшебства, которыми камни его злого замка держались вместе, и которыми держал он под своей властью всех зверей кошачьей породы, наполняя их злой силой, несмотря на их природу; ведь долго говорили, что Тевильдо был злым духом в теле зверя. Когда же рассказал он это Хуану, рассмеялся тот так, что леса задрожали, ибо знал он, что дни власти котов сочтены.

Тогда поспешила Тинувиэль с золотым ошейником Тевильдо обратно, к самой нижней террасе перед воротами, и остановившись, сказала она своим чистым голосом заклинание. Тогда смотри, воздух наполнился голосами котов, и дом Тевильдо задрожал; и оттуда выбежало множество обитавших внутри, и они уменьшились до маленького размера, и боялись они Тинувиэль, которая, помахивая ошейником Тевильдо, сказала перед ними некоторые из слов, которые при ней Тевильдо сказал Хуану, и они сжались перед ней. Но сказала она: "Смотрите, пусть все из народа Эльфов и народа Людей, что содержатся внутри, будут выведены наружу", и узри, Берен был выведен наружу, но из других рабов не было никого, кроме только Гимли, старого Нома, которого держали в рабстве, где он ослеп, но слух его был самым острым в мире. как говорят о том все песни. Гимли вышел, опираясь на палку, и Берен помогал ему, а одет Берен был в лохмотья, и был он изможден, и в руке держал он большой нож, который нашел на кухне, опасаясь какого-либо нового зла, когда весь дом задрожал, и послышались голоса котов; но когда он узрел Тинувиэль, стоящую среди орды котов, которые отпрянули от нее, и увидел великий ошейник Тевильдо, был он невероятно удивлен и не знал, то и подумать. А Тинувиэль была счастлива и заговорила, сказав: "О Берен из-за Жестоких Холмов, не хочешь ли ты танцевать со мной - но пусть только это будет не здесь." И она увела Берена далеко, а все эти коты начали рычать и вопить, так что Хуан и Тевильдо услышали их в лесах, но никто не последовал за ними и не стал им досаждать, ибо были они испуганы, так как волшебство Мелько оставило их.

Конечно, потом они опечалились, когда Тевильдо вернулся домой в сопровождении своего дрожащего друга, ибо гнев Тевильдо был ужасен, и он хлестал своим хвостом и раздавал удары всем, кто стоял рядом. В то время Хуан из Собак, хотя и может это показаться глупым, когда Тинувиэль и Берен пришли на ту поляну, разрешил этому злому Князю уйти без дальнейшей схватки, но великий золотой ошейник он повесил себе на шею, и был Тевильдо разгневан этим более чем чем-либо другим, ибо великое волшебство силы и власти было в нем. Мало нравилось Хуану то, что Тевильдо еще жив, но более он не боялся котов, и этот род все еще до сих пор спасается бегством от собак, а собаки все еще презирают с тех пор, как Тевильдо покорился Хуану в лесах у Ангаманди; и Хуан не совершал более великого дела. Конечно, затем Мелько услышал все и проклял Тевильдо и его народ и наказал их, так что до сих пор нет у них ни повелителя. ни хозяина, ни даже друга, и их голоса зловещи и протяжны, ибо их сердца одиноки и мучаются потерей, и там - лишь тьма, и нет доброты.

В то время, о котором повествует легенда, великой жаждой Тевильдо было вновь пленить Берена и Тинувиэль и убить Хуана, чтобы вновь получить заклинание и волшебство, которые он потерял, ибо он великим страхом боялся Мелько и не дерзнул просить помощи у своего хозяина и тем выдать свое поражение и предательство его заклинания. Не желая этого, Хуан опасался тех мест, и боялся он, как бы не дошли быстрые вести об этом до уха Мелько, как бывает со многими событиями, случающимися в мире; поэтому Берен и Тинувиэль ушли далеко с Хуаном, и была между ними великая дружба, и в этой жизни Берен вновь стал сильным, и он перестал быть рабом, и Тинувиэль любила его.

Но все еще яростными, и суровыми, и очень одинокими были те дни, ибо не видели они ни лица Эльфа, ни лица Человека, а Тинувиэль, наконец. надолго затосковала по Гвенделин, ее матери, и красивым волшебным песням, которые она пела своим детям, когда сумерки опускались на леса у древних чертогов. Часто она воображала, что слышит флейту Дайрона, е брата, на прекрасных полянах, где они бродили вместе, и тяжесть росла у нее на сердце. Наконец, сказала она Берену и Хуану: "Я должна вернуться домой" - и теперь уже сердце Берена исполнилось печали, ибо любил он эту жизнь в лесу с собаками ( ибо к этому времени многие присоединились к Хуану), но она не нравилась бы ему, если бы здесь не было Тинувиэли.

Тем не менее, он сказал: "Никогда не смогу я уйти вместе с тобой в земли Артанора - или прийти туда позже, ища тебя, прекрасная Тинувиэль - если только не буду нести Сильмарил; а этого я не смогу достигнуть, ибо разве я - не беглец их самих чертогов Мелько, и под страхом самых страшных наказаний его прислужники шпионят за мной?" - сказал он это, а сердце опечалилось из-за разлуки с Тинувиэлью, и она разрывалась надвое в своих мыслях, не терпя мысли о том, чтобы оставить Берена, и не мирясь с тем, чтобы жить здесь в изгнании. Долго сидела она в тяжком раздумье, и она молчала, а Берен сидел рядом, и он, наконец, сказал: "Тинувиэль, только одно можем сделать мы - пойти за Сильмарилом." и она вслед за тем обратилась к Хуану, прося его помощи и совета, но он был очень мрачен и не сказал ничего, кроме какой-то глупости. Тогда, наконец, попросила у него Тинувиэль шкуру Ойкероя, которого он убил в драке на поляне; Ойкерой был очень могучим котом, и Хуан носил с собой его шкуру как трофей.

Тогда Тинувиэль пустила в ход свое искусство и волшебство фаэри, и она зашила Берена в эту шкуру и сделала так, что выглядел он как огромный кот, и она учила его, как сидеть и растягиваться, ходить и прыгать и бегать рысью в образе кота, до тех пор, пока усы Хуана не начали топорщиться при этом зрелище, и тогда Берен и Тинувиэль рассмеялись. Никогда, конечно же, не научился бы Берен зловеще кричать, или выть, или мурлыкать как любой когда-либо бродивший по земле кот, и не могла Тинувиэль пробудить блеск в мертвых глазах кошачьей шкуры - "но мы должны удовлетвориться этим", - сказала она, - "а у тебя вид очень достойного кота, если ты будешь придерживать язык."

Тогда они попрощались с Хуаном и отправились в чертоги Мелько легким путем, ибо Берену было очень неудобно и жарко внутри меха Ойкероя, а сердце Тинувиэль стало легче впервые за долгое время, и она поглаживала его и дергала его за хвост, а Берен был очень сердит, потому что не мог хлестнуть хвостом так свирепо, как желал бы. Наконец, однако, они приблизились к Ангаманди, о чем сказали им грохот и глухой шум и звук могучих раскатов молотов в десяти тысячах кузниц, работавших беспрерывно. Близки были жестокие палаты, где рабы-Нолдоли работали под присмотром Орков и гоблинов из холмов, и здесь были велики сумрак и тьма, так что дух их упал, а Тинувиэль еще раз надела на себя свое одеяние глубокого сна. В то время врата Ангаманди были железными, с ужасной отделкой, и утыканы они были ножами и шипами, и пред ними лежал величайший волк, какого когда-либо видел мир, сам Каркарас Нож-Клык, который никогда не спал; и Каркарас заворчал, когда увидел он приближающуюся Тинувиэль, но на кота он обратил мало внимания, ибо он мало знал о котах, а они всегда бродили то туда. то сюда.

"Не рычи, о Каркарас", - сказала она, - "ибо иду я, чтобы найти моего повелителя Мелько, а этот тан Тевильдо идет со мной как сопровождающий." Сейчас ее темное облачение скрыло всю ее блистающую прелесть, а Каркарас не был искушен в размышлениях, но, тем не менее. приблизился он так близко, как пожелал, чтобы понюхать ее, а прекрасного благоухания Эльдар одеяние это скрыть не могло. Тогда сразу же начала Тинувиэль свой волшебный танец, и черными прядями своего одеяния она провела над его глазами, так что его ноги задрожали от дремоты, и он упал и заснул. Но до тех пор, пока не погрузился он в глубокий сон о великих погонях в лесах Хисиломе тогда. когда он был еще щенком, не прерывалась Тинувиэль, а затем эти двое вошли в тот черный портал, и пройдя по многим извивающимся путям, они пришли, наконец, в само присутствие Мелько.

Берен хорошо двигался в этом сумраке, как настоящий тан Тевильдо, и действительно Ойкерой раньше часто бывал в чертогах Мелько, так что никто не обратил на него внимания, и он прокрался незамеченным под самое кресло Айну, но гадюки и другие злые твари, лежащие там, привели его в ужас, так что он не дерзал двигаться.

В это время все складывалось удачно, ибо будь Тевильдо с Мелько, их обман был бы раскрыт - и конечно же они знали об этой опасности, не ведая, что Тевильдо восседал сейчас в своих чертогах и не знал, что делать, если о его поражении станет известно в Ангаманди; но узри, замечает Мелько Тинувиэль и говорит: "Кто ты, которая влетела в мои чертоги подобно летучей мыши? как вошла ты сюда, ибо, уверен, ты не принадлежишь этому месту."

"Нет, еще не принадлежу", - сказала Тинувиэль, - "хотя, возможно, позже такое может случиться, мой повелитель Мелько. Неужели не знаешь ты. что я - Тинувиэль дочь Тинвелинта, объявленного вне закона, и он изгнал меня из своих чертогов, ибо он - властный Эльф, а я не люблю его власть."

Действительно, Мелько был изумлен тем, что дочь Тинвелинта пришла по соей воле в его обитель, Ангаманди ужасный, и подозревая что-то неблагоприятное, он спросил, каково ее желание: "ибо разве не знаешь ты", - говорит он, - "что здесь не любят ни твоего отца, ни его народ, так что не надейся на добрые слова и не жди от меня доброго отношения."

"Так сказал и мой отец", - говорит она, - "но почему должна я верить ему? Смотри, я владею искусством утонченного танца, и я бы станцевала сейчас перед тобой, ибо тогда, сдается мне, я могу быть вознаграждена каким-либо скромным углом в твоих чертогах, где я смогу жить до тех пор, пока не позовешь ты маленькую танцовщицу Тинувиэль, чтобы осветить твои заботы."

"Нет", говорит Мелько, - "мало интересны мне подобные вещи; но если ты пришла издалека танцевать - танцуй, а мы затем посмотрим" - и с этими словами он злобно взглянул на нее, ибо его темный разум замыслил некое зло.

Тогда начала Тинувиэль такой танец, какого ни она, ни какой -либо другой дух, или фея, или эльф не танцевали ни раньше, ни потом, и вскоре даже во взгляде Мелько видно было восхищение. она кружилась по чертогу. быстрая как ласточка, бесшумная как летучая мышь, волшебно прекрасная так, как была только она одна, и вот она уже была рядом с Мелько, а теперь - перед ним, а теперь - позади, и ее туманные одеяния коснулись его лица и вились перед его глазами, а те, кто сидел вдоль стен или просто стояли там, один за одним были поглощены сном, видя глубокие сны о том, чего желали их злые сердца.

Под его креслом застыли как камни гадюки, а волки у его ног зевали и дремали, а Мелько смотрел как зачарованный, но он не спал. Тогда начала Тинувиэль танцевать у него пред глазами еще более быстрый танец, а когда она танцевала, она пела, голосом очень тихим и прекрасным, ту песню, которой давно научила ее Гвенделин, песню, которую юноши и девы поют под кипарисами в садах Лориена, когда увядает Золотое Древо и мерцает Сильпион. Голоса соловьев звучали в ней, и казалось, что нежное благоухание наполняет воздух в этом шумном мечте. когда она порхала по полу так легко, как перышко на ветру; никогда ни такого голоса, ни такой красоты не было в этом месте, и Айну Мелько при всей его власти и величии уступил волшебству этой эльфийской девы, и действительно, даже веки Лориена налились бы тяжестью, будь он там, чтобы посмотреть на танец Тинувиэли. Затем упал Мелько, задремав, и соскользнул, наконец, в глубочайшем сне со своего трона на пол, и его железная корона откатилась в сторону.

Неожиданно Тинувиэль прекратила танец. В чертоге не было слышно ни звука, кроме сонного дыхания; даже Берен спал под самим престолом Мелько, но Тинувиэль трясла его, пока он, наконец, не проснулся. Затем в страхе и дрожи он разорвал на куски свою маскировку и освободившись от нее вскочил на ноги. Тогда обнажил он тот нож, что добыл на кухнях Тевильдо. и он схватил железную корону, но Тинувиэль не могла сдвинуть ее, и вряд ли мускулов достало бы, чтобы повернуть ее. Велико неистовство их страха, когда в этом темном чертоге спящих Берен работает так бесшумно, как может, чтобы высвободить Сильмарил своим ножом. Вот он высвободил огромный центральный камень, и пот льется с его лба. но когда он вырывает его из короны, смотри! его нож ломается с громким треском.

Тинувиэль едва удержалась, чтобы не вскрикнуть при этом, и Берен отскочил в сторону с одним Сильмарилом в руке, а спящие заволновались, и Мелько застонал, словно злые мысли вмешались в его сон, и черным был взгляд его спящего лица. Удовлетворившись тогда этим одним сияющим камнем, эти двое бежали из чертога, запинаясь во многих темных коридорах, пока по тусклому серому свечению не поняли они, что достигли ворот - и узри! Каркарас лежал на пороге, уже проснувшийся и бдительный.

Тотчас же Берен прикрыл собой Тинувиэль, хотя и сказала она - нет, и это кончилось плохо, ибо не было у Тинувиэли времени вновь наложить свое заклятье сна на зверя, прежде чем Берен увидел, как он обнажает зубы и зло ворчит. "Из-за чего такая неприветливость, Каркарас?" - сказала Тинувиэль. "Из-за этого Нома, который не входил сюда. но теперь в спешке выходит." - сказал Нож-Клык; и с этими словами он прыгнул на Берена, который ударил волка кулаком между глаз, схватив его другой рукой за горло.

Тогда Каркарас схватил эту руку своими ужасными челюстями, и это была та рука, в которой Берен сжимал сверкающий Сильмарил, и Каркарас откусил и руку, и камень, и они исчезли в его красной утробе. Велики были страдания Берена и страх и мучения Тинувиэли, но когда они уже думали, что попробуют волчьих зубов, случилось нечто странное и ужасное. Узри теперь, что Сильмарил пылает белым и скрытым пламенем своей собственной природы и зачарован ужасной и священной магией - ибо не из Валинора ли пришел он и не из блаженных ли королевств, созданный заклинаниями Богов и Номов, прежде, чем зло пришло туда; и он не выносит прикосновений злой плоти или нечестивой руки. Теперь проникает он в грязный желудок Каркараса, и внезапно этого зверя жгут ужасные мучения, и его завывания от боли ужасают слух и эхом разносятся среди скал, так что все спящие внутри придворные просыпаются. Тогда Тинувиэль и Берен как ветер мчатся прочь от ворот, а Каркарас - далеко перед ними, в ярости и безумии, словно зверь, преследуемый Балрогами, и после того, как они смогли перевести дыхание, Тинувиэль заплакала, увидев искалеченную руку Берена, и целовала ее - и узри - она больше не кровоточила, и боль оставила ее, и она была исцелена нежным лечением ее любви; С тех пор Берен среди всех всегда именовался Эрмабвед, Однорукий, который на языке Одинокого Острова зовется Элмавойте.

Теперь, однако, должны они задуматься о бегстве - если такова будет их удача, и Тинувиэль обернула часть своей темной мантии вокруг Берена, и несомые сумраком и мраком, были они невидимы, хотя поднял Мелько всех своих Орков; и гнев его из-за похищения его камня был еще более велик, чем видели Эльфы раньше. Даже так, казалось им, что сеть охотников все сильнее сжимается вокруг них, и хотя они достигли опушки знакомых лесов и миновали сумрак леса Таурфуин. все еще много опасных лиг оставалось между ними и пещерами короля, и даже если бы они достигли их, то оказалось бы, что они привели туда за собой погоню, и ненависть Мелько обрушилась бы на весь тот лесной народ. Так громки были крики, что Хуан услышал их издалека, и он поражен был, найдя этих двоих, а еще более поражен был тем, что они бежали из Ангаманди.

Тогда бродил он по лесам со многими собаками, охотясь на Орков и танов Тевильдо, и многим причинил он вред, и многих из них он убил или испугал и вынудил бежать, пока в один сумеречный вечер Валар не привели его на поляну в той северной области Артанора, которая позже звалась Нан Дунгортин, земля мрачных идолов, но это не имеет отношения к нашей повести. Тем не менее, даже тогда это была темная земля, и сумеречная, и полная дурных предчувствий, и страх бродил под ее мрачными деревьями так же, как в Таурфуине; и эти два Эльфа, Берен и Тинувиэль, лежали там, устав и лишившись надежды, и Тинувиэль плакала. а Берен крутил в пальцах вой нож.

В то время, когда Хуан увидел их, не стал он принуждать их говорить или рассказывать свою историю, но посадил Тинувиэль на свою могучую спину, а Берена попросил бежать так, как он может, рядом с ним, "ибо", сказал он, "огромный отряд Орков быстро движется сюда, и волки - их сыщики и идут перед ними". Свора Хуана бежит теперь рядом с ними, и они очень быстро пробираются короткими и тайными путями к далеким домам народа Тинвелинта. Так было, что они ускользнули от войска врагов, но, тем не менее, у них было много встреч с бродячими злыми тварями, и Берен убил Орка, который подобрался близко, чтобы схватить Тинувиэль, и это было хорошее дело. Увидев тогда, что охота все еще близка к ним, вновь повел их Хуан вьющимися тропами и не пытался прямо привести их в земли лесных фаэри. Так хитро, тем не менее, он их вел, что наконец, через много дней, погоня отстала далеко, и не видели они ее больше и не слышали ничего о бандах Орков; никакие гоблины не подстерегали их, и воя злых волков не слышно было в воздухе по вечерам, и было это потому еще. что проникли они уже внутрь круга волшебства Гвенделин, что хранило тропы от злых тварей и отводило вред от областей лесных Зльфов.

Тогда Тинувиэль еще раз вздохнула так свободно, как не вздыхала она с тех пор, как бежала из чертогов отца, а Берен отдыхал под солнцем вдали от сумерек Ангбанда, пока последняя горечь рабства не покинула его. Из-за света, падающего сквозь зеленые листья, и шепота чистого ветра и пенья птиц они уже больше ничего не боялись.

Наконец, однако, настал день, когда проснувшийся от глубокого сна Берен вскочил, словно бы расставаясь с мечтой о счастье, пришедшей неожиданно в его разум, и он сказал: "Прощай, о Хуан, товарищ, которому верю я более всех других, и ты, маленькая Тинувиэль, которую я люблю, ты тоже прощай. Только об одноя я прошу тебя, иди прямо к своему безопасному дому, и пусть добрый Хуан проведет тебя. но я - смотри, я должен уйти в одиночество лесов, ибо я потерял тот Сильмарил, который имел, и никогда не дерзну я больше подойти близко к Ангаманди, из-за чего не войду я и в чертоги Тинвелинта." И он оплакивал самого себя, а Тинувиэль, которая была рядом и слушала, как он размышлял, подошла к нему и сказала: "Нет, я передумала, и если ты живешь в лесах, о Берен Эрмабвед, то и я буду жить там, и если ты будешь странствовать по диким местам, то и я буду там странствовать там, с тобой или за тобой - никогда не увидит меня мой отец, если только ты не возьмешь меня к нему." Тогда, конечно, Берен был счастлив, услышав ее ласковые слова, и охотно жил бы он с нею, как охотник в глуши, но его сердце напомнило ему, что перенесла она ради него, и он ради нее забыл о своей гордости. Конечно, она увещевала его, говоря, что глупо быть таким упрямым, и что ее отец приветит их лишь с радостью, будучи счастлив увидеть, что дочь его все еще жива - и "может быть", - сказала она - "ему будет стыдно, что из-за его шутки твоя прекрасная рука оказалась в челюстях Каркараса." Но Хуана она также упрашивала вернуться с ними н а некоторое время, ибо "мой отец задолжал тебе великую награду, о Хуан", - говорит она, - "если он вообще любит свою дочь."

Так случилось, что эти трое отправились вместе и пришли, наконец, обратно в леса, которые Тинувиэль знала и любила, поблизости от обителей ее народа и глубоких чертогов ее дома. Еще когда они приближались, они заметили, что страх и суматоха были среди того народа, такие, каких не было уже многие ека, и сппросив некоторых, что плакали у дверей своих домов, они узнали, что со дня бегства Тинувиэли злая судьба обрушилась на них. Смотри, король обезумел от горя и забыл о своей древней осторожости и хитрости; его воины были посланы туда и сюда вглубь злых лесов. ища эту деву, и многие были убиты или пропали навеки, и была война со слугами мелько вдоль всех северных и восточных границ, и этот народ боялся, что этот Айну увеличит свою силу и придет сокрушит их всех. и волшебство Гвенделин не сможет сдержать бессчетных орков. "Узрите", говорил они, "пришло худшее из всего, ибо долго сидела Королева Гвенделин отчужденно, не улыбаясь и не говоря, глядя словно бы вдаль измученными глазами, и паутина е волшебства в лесу истончала, и леса мрачны, ибо Дайрон не приходит обратно, и музыка его не звучит на полянах. Узрите теперь самое главное из наших злых известий, ибо знайте, что здесь прорвался вырвавшийся из чертогов Зла огромный серый волк, одержимый злым духом, и он мчится, словно его подстегивает какое-то скрытое безумие, и никто не чувствует себя в безопасности. Он уже убил многих, когда бежал, обезумев, воя и мучаясь, через леса, так, что даже берега реки, которая течет перед чертогами короля, сталитеперь прибежищем опасности. Туда часто приходит наводящий ужас волк, чтобы напиться воды, и похож он на самого злого Князя, с налитыми кровью глазами и высунутым языком, и никак не может он утолит своей жажды, словно какой-то внутренний огонь пожирает его."

Тогда Тинувиэль была опечалена мыслью о несчастьях, обрушившихся на ее народ, и более всего тяжело на сердце было от истории о Дайроне, ибо раньше она не слышала о нем ничего. Она, конечно, не могла желать того, чтобы Берен никогда не приходил в земли Артанора, и они вместе спешно отправились к Тинвелинту; и Эльфам леса уже казалось, что зло подходит к концу, ибо Тинувиэль возвращалась обратно невредимой. Конечно же, они едва надеялись на это.

В великом сумраке находят они короля Тинвелинта, неожиданно горе его растворяется в слезах счастья, и Гвенделин вновь поет от радости, когда входит туда Тинувиэль, и отбросив свое одеяние из темного тумана, она стоит пред ними в жемчужном сиянии, как это было раньше. На некоторое мгновенье все радостно и чудесно в этом чертоге, и наконец, король обращает свой взор на Берена и говорит: "Так ты тоже вернулся - неся, конечно, Сильмарил в возмещение всего злого, что ты сделал моей земле; но если у тебя нет Сильмарила, то я не знаю, отчего ты здесь."

Тогда Тинувиэль топнула ногой и воскликнула так, что король и все вокруг него изумились ее неведомому ране бесстрашию: "Стыдись, мой отец - узри, вотБерен храбрый, которого твоя шутка привела в мрачные места и суровое рабство, и только Валар спасли его от жестокой смерти. Кажется мне, что королю Эльдар скорее приличествует наградить его, нежели ругать." "Нет", сказал Берен, "король, твой отец, имеет право. Повелитель," - сказал он, "я даже сейчас держу Сильмарил в своей руке." "Тогда покажи его мне", сказал король в изумлении. "Я не могу", сказал Берен, "ибо руки моей нет здесь."; и он показал свою покалеченную руку.

Тогда королевское сердце обратилось к нему благодаря его стойкому и вежливому поведению, и он просил Берена и Тинувиэль рассказать ему обо всем, что обрушилось на них, и он жаждал слушать, ибо не совсем понял, что значат слова Берена. Когда, наконец, он услышал все, еще более обратилось его сердце к Берену, и он обрадовался любви, которая проснулась в сердце Тинувиэли, благодаря чему она совершила великие деяния и добилась большего, чем любой воин из ее народа. "Никогда более", сказал он, "не оставляй этот дом, Берен, или Тинувиэль, я прошу тебя, ибо ты - великий Эльф, и имя твое всегда будет считаться великим среди родичей." Но Берен ответил ему гордо, сказав: "Нет, о король, я сдержу и свое, и твое слово - или не буду никогда жить в твоих чертогах в мире." И король умолял его не странствовать более по темным и неизведанным областям, но сказал Берен: "Не нужно этого, ибо смотри - камень этот даже сейчас поблизости от твоих пещер."; и он объяснил Тинвелинту, что от зверь, что опустошил его землю, был никто иной как Каркарас, волк-страж ворот Мелько - это не было известно никому, но Берен об этом знал, наученный Хуаном, чья хитрость в чтении следов была величайшей среди всех псов - а среди них нет в этом неискусных. Хуан, конечно,был сейчас вместе с Береном в чертогах, и когда эти двое говорили о погоне и о великой охоте, он попросился участвовать в этом деянии; и это было разрешено с радостью. Тогда эти трое готовятся извести этого зверя, чтобы освободить весь народ от ужаса, производимого волком, и Берен смог бы сдержать свое слово, принеся Сильмарил, чтобы тот вновь засиял среди Эльфов. Король Тинвелинт сам возглавил эту охоту, и Берен был рядом с ним, и Маблунг тяжелорукий, предводитель королевских танов, скакал рдом, сжимая копье - могучее оружие, отбитое в бою у пришедших издалека Орков - и с этими тремя шел Хуан, могущественнейший из собак, но больше никого не взяли они, по желанию короля, который сказал: "Четырех достаточно, чтобы убить даже Адского волка" - но лишь те, кто видели его, знали, как страшен этот зверь, по размеру близкий к лошадям Людей, и так силен был жар его дыхания, что оно опаляло все, чего касалось. Почти через час после восхода солнца они выступили, и вскоре Хуан нашел новые следы у потока, неподалеку от королевских дверей, -"и", говорит он, "это отпечаток лапы Каркараса". С этого времени следовали они вдоль потока весь день, и во многих местах берега его были свежевытоптаны и разорены, и вода в лужах была грязной, словно нескотлько зверей, одержимых безумием, недавно катались здесь и дрались.

В то время солнце тонет за западными горами, и темнота крадется из Хисиломе, так что свет в лесу умирает. И пришли они в место, где след сворачивает и, возможно. теряется в водах потока, и Хуан не может больше следовать по нему; и здесь поэтому они устраивают стоянку, спя по очереди у потока, и медленно тянется ранняя ночь.

Внезапно, когда сторожил Берен, ужасающий звук раздался вдалекек - подобный вою семидесяти обезумевших волков - затем смотри1 кустарник трещит, и с сухим треском ломаются молодые деревца, и Берен знает, что Каркарас идет на них. Вряд ли было у него время разбудить остальных. и они только вскочили, наполовину проснувшись, когда гигантская фигура замаячила в струящемся лунном свете, просачивающемся к ним, и она мчалась как безумная, двигаясь по направлению к воде.

Тогда подал голос Хуан, и зверь свернул к ним, и пена капала из его пасти, и красный свет горел в его глазах, и морда его выражала смесь ужаса и гнева. Но он не вышел из-за деревьев, пока не бросился на него Хуан, бесстрашный сердцем, но тот могучим прыжком бросился прямо на эту огромную собаку, ибо неожиданно в нем вспыхнула вся его ярость, когда увидел он Берена, которого узнал, когда тот стоял позади, и его темному разуму казалось, что именно в нем была причина всех его страданий. Тогда Берен быстро ударил его копьем в горло, а Хуан вновь прыгнул и схватил его за заднюю ногу, и Каркарас упал, неподвижный как камень, ибо в тот же момент копье короля нашло его сердце, и его злой дух внезапно вырвался и помчался, слабо завывая, пока он мчался над темными холмами, в Мандос; а Берен лежал под ним, сокрушенный его тяжестью. В это время отваливают они в сторону тушу и наклоняются, чтобы вспороть его брюхо, а Хуан лижет лицо Берена, по которому течет кровь. Вскоре открылась истинность слов Берена, ибо внутренности волка наполовину были словно бы пожраны внутренним огнем, долго тлевшим там, и внезапно ночь наполняется чудесным блеском, сияющим бледными и тайными цветами, когда Маблунг достает Сильмарил Затем, протянув его, он сказал: "Узри, о Король", но сказал Тинвелинт:"Нет, никогда не коснусь я его рукой - если только Берен не подаст его мне". А Хуан сказал:"А этого, кажется, никогда не случится, пока вы быстро не позаботитесь о нем, ибо, сдается мне, он очень тяжело ранен"; и Маблунг и король смутились.

Тогда они осторожно подняли Берена, и осмотрели его, и омыли его, и он дышал, но не говорил он, и не открывал глаз, и когда поднялось солнце, и они немного отдохнули, они отнесли его на носилках из ветвей прочь из лесов, так осторожно, как только могли; и ближе к середине дня они подошли ближе к жилым обителям, и тогда они смертельно устали, и Берен не двигался и не говорил, но трижды простонал. Там собралась толпа. чтобы встретить их, и когда они приблизились, шум поднялся в толпе, и некоторые принесли им мясо и прохладительные напитки и целебные мази и снадобья для их ран, и, если, конечно. не считать ран Берена. велика была их радость. Тогда покрыли они ветви с листьями, на которых он лежал, мягким одеянием, и отнесли его в чертоги короля, и была там Тинувиэль, ожидающая их в великом горе; и упала она на грудь Берену, и она плакала и целовала его, и он проснулся и узнал ее, а затем Маблунг дал ему сильмарил. и он поднял его, любуясь его красотой, прежде, чем сказал он медленно и с болью:"Узри, о король, я отдаю тебе чудесный камень, который ты желал, и это - не более чем маленькая безделушка, найденная у обочины дороги, ибо, сдается мне, вне всяких сомнений, у тебя есть нечто более красивое - и оно теперь мое". Когда он говорил, тени Мандоса легли на его лицо, и в тот час его дух отправился на границу мира, и нежные поцелуи Тинувиэли не позвали его обратно".

Затем Веанне неожиданно замолчала, и Эриол печально сказал:" Это слишком грустная повесть. чтобы ее рассказывала такая хорошенькая девушка", но узрите, заплакала Веанне, и прошло некоторое время, прежде чем она сказала:"Нет, это еще не вся история; но здесь кончается то, о чем я знаю точно", и заговорили другие дети, и один сказал:"Смотри, слышал я, что нежные поцелуи Тинувиэли исцелили Берена и вернули его дух от врат Мандоса, и он долго жил среди Затерявшихся Эльфов, странствуя по полянам и любя прекрасную Тинувиэль". А другой сказал:"Нет, это было не так, о Аусир, и если ты будешь слушать, я расскажу тебе чудесную и правдивую историю; ибо Берен умер на руках тинувиэли, как сказала веанне, и Тинувиэль, сокрушенная горем и не находя ни утешения, ни света во всем мире, быстро последовала за ним теми темными путями, что все должны пройти в одиночку. В то время ее красота и ее нежное обаяние тронули даже холодное сердце Мандоса, так что он разрешил еще раз вывести Берена в мир, и с того времени не случалось такого больше ни с Человеком, ни с Эльфом, и есть много песен и историй о молитве Тинувиэли перед троном мандоса, которые я не очень хорошо помню.Еще сказал мандос этим двоим:"Смотрите, о Эльфы, ибо не к жизни в совершеной радости отпускаю я вас, ведь нельзя больше найти такую во всем мире, где восседает теперь злосердечный Мелько, и знайте, что вы теперь станете смертными подобно людям, и когда вновь придете вы сюда, это будет навеки, пока, конечно, не призовут вас Боги в Валинор". Тем не менее, эти двое ушли рука об руку, и они вместе бродили по северным лесам, и часто видели, как они танцуют волшебные танцы у холмов, а имя их стало известно далеко и широко".

И сказав это. мальчик замолчал, и сказала Веанне:"Да, и они делали больше. чем просто танцевали, ибо их последующие деяния были очень велики, и есть об этом множество сказаний, которые ты должен услышать, о Эриол Мелинон, в другой раз, когда вновь будут рассказывать сказания. Ибо в историях тех двоих именуют и- Гуилвартон, то есть мертвые, которые живут вновь, и они стали могучими фаэри в землях к северу от сириона. Сотри, вот история кончилась и понравилась ли она тебе?" И сказал Эриол"Несомненно, это чудесное сказание, и не ожидал я услышать такого из уст юных дев Мар Ванва Тьялиева", но ответила ему Веанне:"Не украшала я ее собственными словами, но она дорога мне - и, конечно, все дети знают о деяниях, о которых она рассказывает - и я выучила е наизусть, прочитав в великих книгах, и я не понимаю всего, что рассказывается там".

"И я тоже", сказал Эриол - но внезапно воскликнул Аусир:"смотри, Эриол, не сказала тебе Веанне, что случилось с Хуаном; ни о том, как не получил он никакой награды от Тинвелинта, ни о том, что не жил он рядом с ним, но снова странствовал, печалясь о Тинувиэли и Берене. Одно время он случайно встретился с Маблунгом, который помогал в погоне и был вынужден охотиться в пустынных местах; и эти двое охотились вместе до дней Глорунда Дракона и Турина Турамбара, когда еще раз нашел Хуан Берена и сыграл свою роль в великих деяниях, связанных с Науглафрингом, Ожерельем Гномов".

"Нет, как же я могла рассказать все это", сказала Веанне, "ибо смотри, уже время для вечерней трапезы". И вскоре прозвенел великий гонг.